"У нас уже утро" - читать интересную книгу автора (Чаковский Александр Борисович)ГЛАВА XIНа следующий день движение на железной дороге возобновилось, и Доронин снова тронулся в путь. Он побывал ещё в четырёх колхозах и везде видел деятельных, энергичных людей, совсем недавно приехавших с материка, но уже успевших по-хозяйски обосноваться на суровой сахалинской земле. Ещё вчера они жили в землянках, в полуразрушенных японских сараях, не имея ни судов, ни орудий лова. Но стоило им получить первый кунгас, первую шлюпку, первые несколько пар сетей, как они сразу же сколачивали бригады, трудились от зари до зари и… жаловались на то, что им не хватает флота. Флот – это было сейчас самое главное для всех рыбаков Южного Сахалина. Тем большую радость испытал Доронин, когда, вернувшись на комбинат, узнал, что из Владивостока прибыли новые суда. Они пришли своим ходом, – в такое время года это было поистине героическим подвигом! Венцов и Вологдина уже разработали подробный план использования нового флота, – теперь все рыбаки были обеспечены судами и могли встретить путину во всеоружии. Доронина ждала и ещё одна радость: прибыли рыбаки, завербованные им в порту, и среди них тот самый Дмитрий Алексеевич, который так ему понравился. Фамилия Дмитрия Алексеевича была Весельчаков. Дмитрий Весельчаков и его приятель заявили в обкоме, а потом в главке, что хотят работать на западном берегу. Просьбу Весельчакова удовлетворили, а приятеля направили на восточное побережье, где была тоже острая нужда в людях. Приехав утром на комбинат и устроившись в общежитии, Дмитрий сразу же пошёл на пирс, осмотрел флот, поговорил с Вологдиной и стал подбирать себе команду. Днём он зашёл к парторгу. Нырков посмотрел его кандидатскую карточку и сказал: – Ещё один Весельчаков. Надеюсь, другого сорта. Дмитрий заинтересовался однофамильцем, и Нырков коротко объяснил ему, что это явный рвач и вообще чуждый человек, хотя и неплохой рыбак. – Откуда он у вас взялся? – спросил Дмитрий. – Кто его знает! – с сердцем ответил Нырков. – Шатался по морям как неприкаянный. Вот и занесло его к нам. Дмитрий ничего не сказал, но что-то в лице его дрогнуло. Вечером он пришёл в полуразрушенную, но зато отдельную лачугу, в которой жил старый Весельчаков. Хозяин спал на койке, укрывшись своим тяжёлым пальто. Он лежал на спине. При тусклом свете фонаря его большое красное лицо казалось багровым. Дмитрий долго стоял, пристально глядя на спящего, потом тронул его за плечо. Весельчаков открыл глаза. – Чего надо? – спросил он, увидев перед собой незнакомого человека. – Вас зовут Алексей Степанович? Весельчаков разом поднялся. Он слегка побледнел. Глаза его часто мигали. – Вам чего? – изменившимся голосом неуверенно повторил он. – Здравствуй, отец, – сказал Дмитрий, глядя ему прямо в глаза. Весельчаков поднял руки, отступил на шаг, потом опустил руки, облизал губы и, точно захлёбываясь, произнёс: – Ты… ты что это говоришь, а? Дмитрий молчал. – Ты… Митя? – Я, отец. Весельчаков опустился на кровать. – Вот… вот ведь какое дело… – растерянно сказал он. Они не обнялись и не поцеловались. Дмитрий тоже присел на кровать. – Как живёшь, отец? – Живу, – опустив голову, сказал Весельчаков. Потом тихо, почти шёпотом, спросил:– Мать как? Жива? – Жива. – Замужем? – Нет. Весельчаков покрутил головой, точно слепой, и сказал: – А я вот… здесь нахожусь. – Вижу. Они помолчали. – Что ж, – неестественно громко сказал Весельчаков, – раз такое дело, выпить надо. Ты водку пьёшь? – Пью. Весельчаков достал из чемодана, стоявшего в углу, бутылку, два стакана и жареную рыбу. Когда он разливал водку, было слышно, как горлышко бутылки стучит о край стакана. – Пей! – громко сказал Весельчаков. – Ты японскую-то уважаешь? – Не пробовал ещё. – А настоящей с материка не захватил?' – Не захватил. – Ну, давай. Дмитрий выпил залпом и поморщился. А Весельчаков пил долго, словно боялся возобновления разговора. – Дрянь напиток, – наконец сказал он, вытирая губы ладонью. – Ты что же… завербовался? – Завербовался. Разговор явно не клеился. – В дому-то старом жили? – не глядя на сына, спросил Весельчаков. – Старый дом немцы сожгли. Сейчас новый выстроили. Весельчаков опустил голову: – А я вот… Завертела меня жизнь… Они снова помолчали. – Ты что же, – наливая по второй, громко спросил Весельчаков, – рыбачить здесь будешь? Дмитрий молчал. – Тут с умом рыбачить нужно. Народишко хлипкий, настоящих рыбаков мало. Ко мне на сейнер пойдёшь? – Я… не буду здесь работать, отец, – тихо сказал Дмитрий. – Не будешь? – переспросил Весельчаков. – Ай переводят? – Нет. Я сам. – Это почему? – Плохо здесь о тебе говорят, отец. – Обо мне? – встрепенулся Весельчаков. – Кто же это обо мне говорит, а? – Люди. – Какие такие люди? – визгливо закричал Весельчаков. – Шушера разная! За рублём приехали, да взять не умеют. А я умею! Вот на меня зубы и скалят. – Не все за рублём приехали, – негромко, но твёрдо сказал Дмитрий. Весельчаков внимательно посмотрел на сына: – Ты, может, партийный? – Кандидат партии. – Так, – внезапно упавшим голосом сказал Весельчаков. – Значит, начальством будешь. Что ж, валяй, тяни отца, прорабатывай… Дмитрий молчал. – Твоё здоровье, Дмитрий Алексеевич, – мрачно усмехнулся Весельчаков, поднимая стакан. Они молча выпили. – Я знаю, Митя… – заговорил Весельчаков, придвигаясь к сыну. – Виноват я перед вами. Шутка сказать – пятнадцать лет… Только ты на меня зла не держи… Жизнь – штука трудная… Останься, Митя. – Не могу я здесь работать, когда об отце моем такая слава. Не могу, понимаешь? – Стыдишься? – зло сказал Весельчаков. – В чистенькие вышел? А мне стыдиться нечего. Я не ворую, людей не убиваю. Тружусь, и мне за это деньги платят. Меня партия не кормит… – Партию ты оставь! – резко сказал Дмитрий; он встал с кровати. – Прощай. Весельчаков медленно поднялся. Колени его дрожали. – Ну, прощай, коли так, – глухо сказал он. – Вот как встретились, значит… Дмитрий повернулся и пошёл к двери. – Митя!… – крикнул ему вслед Весельчаков. Но Дмитрий уже захлопнул за собой дверь. Новые суда покачивались в ковше. Рядом с ними японские судёнышки казались убогими и жалкими. Дело было не только в том, что они уже отслужили свой век и наполовину вышли из строя. Дело прежде всего было в огромных технических преимуществах нового советского флота. Снабжённые мощными моторами и новейшим рыболовным оборудованием, советские суда отличались от японских так же, как винтовой пароход отличается от колёсного. Но странное дело, к чувству радости, которое ощущал Доронин, глядя на сверкающие свежей окраской новенькие суда, примешивалось и какое-то другое чувство. С удовольствием наблюдая за тем, как новые сейнеры и дрифтеры выходят в море, Доронин каждый раз вспоминал о Жихареве и его вёсельных кунгасах. Конечно, пройдёт ещё совсем немного времени, и колхозы тоже получат флот. Главк уже официально сообщил об этом. Но пока что колхозники выходят в море только на кунгасах, да и то по очереди. И Доронин всё чаще и чаще стал подумывать о том, не отдать ли колхозам несколько новых судов… «Почему, в самом деле, не сманеврировать? – размышлял Доронин. – С хозяйственной точки зрения это вполне целесообразно, – ведь план рыбодобычи колхозов входит как составная часть в общий план комбината. А с политической тем более: это будет серьёзный шаг на пути к укреплению колхозов». Нет, он не рассчитывал, что его идея сразу вызовет восторг на комбинате. Он прекрасно знал, что и его люди истосковались по настоящей работе, что им осточертела японская кустарщина, что они с завистью смотрят вслед счастливцам, уходящим в море на новых судах. Доронин, может быть, колебался бы ещё довольно долго, если бы не одно неожиданное обстоятельство. Из колхоза вернулся Антонов. В тот же день вечером он явился к Доронину и сказал, что хочет с ним поговорить. Доронин пристально оглядел Антонова, стараясь угадать, о чём хочет говорить с ним этот высокий худощавый человек со спокойными, чуть прищуренными голубыми глазами, каспийский рыбак, бывший бригадир рыболовецкого колхоза. – Вот какое дело, товарищ директор, – начал Антонов. – Побывал я в двух колхозах и прямо вам скажу: не могут люди так жить. Доронин вопросительно поднял брови. – Вы, товарищ директор, может, не знаете, как на материке колхозные рыбаки живут, так я вам скажу. Вот у нас на Каспии колхоз был… Не скажу – выдающийся, так, средний колхоз… Вы посмотрели бы, как мы там жили. Флота самоходного тридцать единиц. Свой холодильник, засольный цех с гидрожелобами. А здесь что? Вёсельные кунгасы да носилки… Не могут люди так жить! – Но они не будут так жить, Антонов, – возразил Доронин. – Ведь колхозники прибыли всего месяц назад. Скоро они получат флот и всё необходимое. – Эх, товарищ директор, – с досадой сказал Антонов, – разве я всё это не понимаю? Но сейчас-то что людям делать? Ведь они сюда трудиться приехали, руки на работу горят, а взяться-то не за что… Доронин слушал его с волнением. Этого человека беспокоили те же самые мысли, что и его, Доронина. – Вот меня на новый сейнер назначили, – продолжал Антонов. – Картинка корабль! Машина какая, лебёдка – сети выбирать, кубрик как отделан… А там в шторм на вёслах!… И Доронину вдруг стало очень стыдно. А он-то боялся, что люди не поймут, не согласятся, не захотят поделиться… – Послушайте, товарищ Антонов, – решительно начал Доронин, – а что, если мы часть судов отдадим'колхозам, а? Месяц-другой поднажмём на то, что у нас останется, а там и новые суда подойдут. Как наш народ на это посмотрит? Антонов немного помолчал. – Такое дело голосованием не решишь, – проговорил он. – Не в голосовании дело, – уже нетерпеливо сказал Доронин. – Конечно, можно и приказом провести: «с сего числа…» и прочее… Но ты мне скажи, поймут люди, что мы должны помочь колхозам, что это наш долг, долг государственной организации?… – Что ж, люди у нас сознательные, поймут, – убеждённо ответил Антонов. Когда они расстались, Доронин пошёл на пирс и разыскал Ныркова, поговорил с ним, а возвращаясь, пригласил к себе Вологдину. Она пришла радостная, возбуждённая, в коротком меховом полушубке, из-под которого виднелся неизменный синий комбинезон. Доронин знал: она вместе с Черемных весь день занималась осмотром новых судов. Вологдина вошла и уже с порога крикнула: – Интересуетесь результатами осмотра? Флот превосходный! У ребят сегодня праздник! Глядя на неё, Доронин с трудом сдерживал улыбку: такой юной выглядела она в эту минуту. – Вот и отлично, – сказал он. – Садитесь-ка, побеседуем. Вологдина на ходу стянула брезентовые рукавицы, распахнула полушубок и села в плетёное кресло. – О чём будем беседовать? – О жизни, – улыбнувшись, ответил Доронин. – О наших отношениях. Вологдина посмотрела на него с нескрываемым изумлением. – Встретились мы с вами чуть ли не как враги, – уже без улыбки сказал Доронин, – а теперь вот ничего, живём… – К чему вспоминать то, что давно прошло? – откидываясь на спинку кресла, с недоумением спросила Вологдина. Доронин молчал. Ему было приятно, от души приятно её взволнованное недоумение. – Я вам уже сказала однажды, что изменила мнение о вас и признала свою ошибку, – снова заговорила Вологдина, и в голосе её прозвучала нотка обиды. – Не понимаю, что вам вздумалось в такой день… – Она замолчала, опустив голову и чуть прикусив нижнюю губу. – А знаете, – точно не замечая её настроения, сказал Доронин, – я думал над тем, что нас примирило. Сначала мне показалось, что вы просто пожалели меня после той истории… Но потом решил: нет, вы не такая… – Хорошо, – резко сказала Вологдина. – Я изменила мнение о вас, потому что вы прекрасный, изумительный, талантливый директор… Этого достаточно? Можно идти? – Минуточку. – Меня Черемных ждёт, Андрей Семёнович. – Подождёт, ничего ему не сделается. Доронин, прищурившись, кивнул на кресло. Вологдина передёрнула плечами и села. – Я только что побывал в рыболовецких колхозах, Нина Васильевна, – тихо сказал Доронин. – Видел много интересного и крайне важного для нас всех. Люди приехали на Сахалин с горячим желанием наладить здесь такую же советскую жизнь, как и на материке. Посмотрели бы вы, в какой оборот взяли они эту землю… А вот в море ходить им не на чём. Он вышел из-за стола и прошёлся по комнате. – В полеводческих колхозах дело кипит. Там все есть: земля, семена, орудия… А у рыбаков хуже: они ведь совсем недавно приехали. Мало флота, очень мало… Вместо того чтобы налаживать коллективный труд, укреплять колхозы, люди с завистью смотрят вслед счастливцам, которым сегодня выпала честь идти в море. Доронин остановился перед Вологдиной и, глядя на неё в упор, спросил: – Что делать, Нина Васильевна? Как помочь колхозам? Брови Вологдиной чуть сдвинулись. – Но государство поможет колхозам, – пожав плечами, сказала она. – Конечно, – согласился Доронин. – Рыбаки уже получили деньги, лес, материалы… Но сейчас начался период штормов. Связь с материком затруднена. Вы знаете это не хуже меня… – Что вы хотите сделать? – медленно спросила Вологдина. – А что вы посоветуете? Вологдина встала и подошла почти вплотную к Доронину. Губы её внезапно пересохли. – Вы говорите неправду, – глухо сказала она. – Вам не нужен мой совет. Вы уже все решили… Вологдина отступила назад и спросила вдруг жалобным совсем детским голосом: – Андрей Семёнович, что вы решили? Вы хотите… отдать наш флот? – Нина Васильевна! – горячо воскликнул Доронин. – Поймите!… Вы отлично знаете, что такое для нас колхозы. Здесь, на сахалинской земле, колхозы – это же и есть советская жизнь! Им надо помочь, пусть даже в ущерб себе! Им надо предоставить все возможности для настоящего коллективного труда. – Вы хотите отдать флот? – почти беззвучно повторила Вологдина. – Вы хотите отнять у наших людей то, чего они ждали всё это время? – Она повысила голос. – Разве наши люди не хотят трудиться? Что же остаётся – закрыть комбинат?… – Нина Васильевна, – прервал её Доронин, – я хочу напомнить вам кое-что. Вспомните Северный Сахалин, Пилево, тридцать восьмой год. Морозы, снег, на комбинате нет одежды, продовольствия… Нашлись люди, предлагавшие свернуть комбинат. Кто разгромил этих людей? Кто отстоял комбинат? Кто прошёл в Агниево по льду Татарского пролива? – Откуда вы все это знаете? – тихо спросила Вологдина. – Не важно. Но ведь это было, было! Как же вы можете теперь… Он задохнулся и умолк. Лицо Вологдиной залила краска. Но Доронин уже овладел собой. – Вот что я предлагаю, – спокойно сказал он, – часть новых судов отдать колхозам, а оставшийся флот использовать так, чтобы возместить потерю. Но вы должны подсказать, как это сделать. – Почему же именно я?… – Потому что вы хозяйка этой земли. Потому что вы тогда возненавидели меня, подумав, что я здесь случайный человек. Потому что вы знаете, что именно колхозы помогут превратить эту землю в остров счастья. Потому что вы начальник лова, чёрт побери, и ваше дело – думать о рациональном использовании флота! – Сколько единиц вы хотите отдать? – спросила Вологдина, не глядя на Доронина. – Обсудим вместе. Вологдина села в кресло и вдруг широко улыбнулась. – Ну и человек вы, оказывается! – сказала она. – Я был убеждён, что вы меня поддержите, – с облегчением сказал Доронин. Проще всего было, конечно, передать флот административным порядком. Но Доронин решил поступить иначе. Он хотел, чтобы люди не только поняли, но и сердцем почувствовали огромную важность помощи рыболовецким колхозам. Для чего это ему было нужно? Прежде всего он считал, что, помогая таким образом росту колхозов, люди вырастут и сами. Повысится уровень их политической сознательности, а этому Доронин придавал первостепенное значение. Кроме того, самостоятельно придя к решению помочь колхозам, люди станут напряжённо думать над тем, как рациональнее всего использовать оставшийся флот, а эту проблему уж никак нельзя было решить приказом сверху. Сделав вид, что окончательное решение им ещё не принято, Доронин стал посылать людей в колхозы с различными поручениями. Одному он поручал отвезти дель для сетей, другому – яруса и крючки, третьему – принять заказ на изготовление тары. Доронин рассчитывал, что, побывав в колхозах, воочию увидев, в каких условиях живут и трудятся там рыбаки, люди сами поймут необходимость помочь колхозникам. Через несколько дней было созвано открытое партийное собрание. На нём присутствовало уже не трое коммунистов: за последнее время партийная организация комбината значительно выросла. Немало пришло и беспартийных. Люди расселись на стульях и табуретках собственного производства: лесозавод недавно приступил к выпуску мебели. Открыв собрание, Нырков сказал, что на повестке дня стоит вопрос об использовании вновь прибывшего флота. Потом он предоставил слово директору. Доронин встал и взял со стола папку с бумагами. – В этой папке, товарищи, – сказала он, – лежит план использования новых судов, которыми снабдила нас страна. Я и парторг внимательно изучили этот план. Он составлен хорошо. Каждая команда получает сейнер или дрифтер. В этом отношении мы можем спокойно встретить предстоящую путину. Таким образом, можно было и не выносить этот план на обсуждение партийного собрания, а объявить его в виде приказа директора. Однако мы решили поступить иначе… Он сделал паузу и медленно перелистал страницы плана. – Прежде чем познакомить вас с существом дела, – продолжал Доронин, – я хочу коротко рассказать вам о своей поездке по рыболовецким колхозам. И он, будто забыв о том, что речь идёт об использовании флота, снова видя перед собой Жихарева, Марию, маленьких японцев и все больше загораясь, подробно рассказал о колхозе «Советская родина». Незаметно для самого себя Доронин заговорил уже не только о том, что видел, но и о том, какие мысли возникали у него при этом. Случайно взглянув на часы, лежавшие перед ним, Доронин с испугом обнаружил, что говорит уже около часа. И тогда, словно очнувшись, он сказал: – Мы предлагаем, товарищи, сегодня же, немедленно, передать колхозам треть полученного нами флота… Положив папку на стол, Доронин сел. Один за другим посыпались вопросы. За счёт чего директор думает повысить эффективность использования флота? Собирается ли он отдать часть новых, только что прибывших судов или те единицы, на которых до сих пор работал комбинат? Сумеют ли колхозники освоить новые катера, оборудованные по последнему слову техники? Доронин внимательно слушал, всматриваясь в лица выступавших, и чувствовал, что люди боятся отдать то, чего они ждали с таким нетерпением, и вернуться к вынужденному безделью. Он спокойно отвечал на вопросы. О том, как повысить эффективность флота, должен подумать весь коллектив и в первую очередь коммунисты. Если уж давать колхозникам флот, то, конечно, новый, вполне пригодный для работы. Колхозники, безусловно, сумеют освоить его, ибо большинство из них работало на материке в прекрасно оснащённых рыболовецких колхозах. Потом выступили Антонов и Дмитрий Весельчаков. Оба безоговорочно высказались за передачу флота колхозам. Их поддержали Вологдина и даже Венцов. …Поздно ночью, после собрания, единогласно решившего передать колхозам часть новых судов, когда Доронин писал приказ о порядке передачи, в кабинет вошёл Дмитрий Весельчаков. Доронин с радостью встретил Дмитрия. Он не ошибся, когда выделил этого спокойного, сильного парня из множества людей, приехавших тогда на Сахалин. Дмитрий не случайно оказался сегодня на собрании среди тех, кто сразу же поддержал его, Доронина. Весельчаков подошёл к столу. Вид у него был сосредоточенный, глаза глядели в сторону. – Я… по делу пришёл, товарищ директор. – Садитесь, – кивнул Доронин на плетёное кресло, но Весельчаков продолжал стоять. – У меня короткое дело, – сказал он. – Я прошу перевести меня на другой комбинат. – Что? – Доронин даже привстал от удивления. – Прошу оформить перевод, – хмурясь, повторил Весельчаков. – Да что такое произошло? Весельчаков молчал. – Сядьте, – настойчиво сказал Доронин. Весельчаков нехотя сел. – Так что же случилось? – снова спросил Доронин. – Вы извините меня, – угрюмо сказал Весельчаков. – Сам понимаю, только что прибыл – и вот… – Погодите, нельзя же так, – прервал его Доронин, твёрдо решивший, что этого человека он с комбината не отпустит. – Вы чем-то недовольны? Молчание. – Может быть, квартирные условия? Я обещаю, что в доме, который сейчас строится, вы получите комнату… Весельчаков нетерпеливо постучал пальцами по подлокотнику кресла. – Может быть, вас не устраивает заработная плата? Но в путину рыбаки зарабатывают у нас очень большие деньги. Доронин чувствовал, что его слова бьют мимо цели. При упоминании о деньгах Весельчаков нахмурился, но промолчал. Наконец он поднял голову и твёрдо сказал: – Я уйду от вас, товарищ Доронин. Доронин решил сделать последнюю попытку. – Нельзя же так, товарищ Весельчаков, – сказал он. – Ведь ты коммунист. Давай поговорим откровенно. Не могу же я поверить, что ты хочешь уйти беспричинно? Весельчаков встал. – Кончим этот разговор, – сказал он. – Мне и самому… неудобно. Разве я не понимаю… Но только работать у вас не могу. Куда угодно пойду. Пусть на меньший заработок, мне всё равно. Доронин начал раздражаться: – Тогда вам придётся поговорить с парторгом. Без его согласия я не могу вас отпустить. Весельчаков повернулся и пошёл к двери. – Погодите, Весельчаков, – твёрдо окликнул его Доронин, – я передумал. Я устрою вам перевод. Весельчаков исподлобья посмотрел на Доронина и вернулся к столу. – Только прежде чем отпустить вас, – продолжал Доронин, – мне хочется сказать… Я очень верил в вас, Дмитрий Алексеевич. Сам не знаю почему. Там, на пароходе, вы мне сразу понравились. Узнав о том, что вы кандидат партии, я решил во что бы то ни стало заполучить вас к себе на комбинат. Мне казалось, что я не ошибся. Вы первый поддержали меня сегодня на собрании. И теперь вы уходите. Он замолчал. Весельчаков стоял и крутил пуговицу на своём брезентовом плаще. – Простите меня, Андрей Семёнович, – тихо сказал он. – Знаю, что виноват. Но только не держите. – Это не разговор между коммунистами, – вдруг вскипел Доронин. – Вы… вы понимаете, что делаете? Вот вы поддержали сегодня передачу флота колхозам. А теперь в кусты? Что же будут говорить беспартийные? Они скажут: «Ему-то что, он весь комбинат согласится разбазарить, а сам в другое место подастся». Так ведь? По мере того как Доронин говорил, лицо Весельчакова все более хмурилось. Он покраснел и, оторвав наконец пуговицу, сунул её в карман, – Есть у. меня причина, – глухо сказал он. – Не хотел говорить… Отец мой, Алексей Весельчаков, тут работает. Пятнадцать лет не видались… И вот… Этого Доронин никак не ожидал и невольно смутился. – Ну и что же? – стараясь собраться с мыслями, спросил он. – Как же вы не понимаете, Андрей Семёнович, – так же глухо продолжал Весельчаков, – ведь я с тринадцати лет по рыбе работаю. Всегда на лучшем счету был. В колхозе, на рыбозаводах… Восемь грамот имею… В правлении колхоза состоял… В прошлом году в партию вступил. А тут приехал – и вдруг такое дело… О родном отце все говорят: рвач, выжига, волком держится… Стыдно мне, перед людьми стыдно, понимаете… Говорил я с ним… ничего не понимает… чужой человек… Доронин вышел из-за стола и, положив руки на плечи Весельчакова, усадил его в кресло. – А знаешь, – сказал он, – твой отец – замечательный рыбак. Скажу честно, не будь этого, мы бы давно с ним распрощались. А вот человек он действительно… Скажи, Дмитрий, почему он такой? – Не знаю… Пятнадцать лет не видались… Мне десять лет было, когда он ушёл. С пути сбился… Деньги его с пути сбили… Вы знаете, мне вот кажется, что в душе он теперь сам себя ненавидит… а признаться не хочет. Он замолчал. Доронин подошёл к окну, – Нет, ты не уйдёшь с комбината, Дмитрий, – медленно, точно раздумывая, сказал он. – Это трусливое решение, недостойное коммуниста. Ты должен работать, работать во всю силу. Пусть твой отец увидит, как работает сын. И пусть ему станет стыдно. И тогда… Посмотрим, что будет тогда. – Не могу я, – покрутил головой Весельчаков. – Глупости, Дмитрий! Не имеешь права уходить, не имеешь права. Ты вот что мне скажи: знает кто-нибудь на комбинате, что он твой отец? – Нет. Говорю, что однофамилец. – И пусть не знают. Пусть до поры до времени не знают… И он пусть молчит. И работай, Дмитрий. Ну как ты можешь уйти от нас в такое время? Наступило молчание. Весельчаков встал. Несколько секунд он стоял, смотря себе под ноги. – Решено? – подходя к нему, спросил Доронин. – Подумаю, – нехотя ответил Весельчаков. |
||
|