"ЭТО И МОЯ ВОЙНА" - читать интересную книгу автора (БУШКОВ Александр)

Глава четвертая . ГРАФЬЕВ ПРИБАВЛЯЕТСЯ

Конечно, это был не Рим. Хотя бы потому, что холмов оказалось не семь, а всего четыре, сплошь застроенных каменными домами, окруженными ухоженными садиками, - и множество домиков, уже деревянных, разбросано вокруг холмов. На холмах жили амазонки с челядью и самые уважаемые ремесленники - корабельщики и оружейных дел мастера.

В домах на равнине обитали пастухи, пахари и ремесленники рангом пониже. Гребцы, самые бесправные в здешней иерархии, обитали в портовых казармах. В городе пахло рыбой и пряностями, но запах был невероятно приятен.

Прошло четыре дня. Сварог, предельно занятый лишь ночами, в светлое время суток только и делал, что слонялся по Коргалу да выспрашивал дворцовую прислугу о порядках, деталях и установлениях. Порядки особой сложностью не отличались - пастухи пасли, пахари пахали, ремесленники мастерили. Все они были мужчины. На долю женщин из знатных семей выпало занятие благороднее - война и оружейное ремесло (был, правда, и мужской военный отряд, но к нему амазонки относились примерно так, как спецназовцы к стройбату). Новорожденных мальчиков здесь, вопреки Гомеру, со скалы не бросали, но они автоматически становились людьми второго сорта, лишенными всех прав, кроме обязанностей. Даже имуществом они могли владеть, лишь пока обитали одни. Едва в домике последнего гончара появлялась женщина - пусть пришедшая из материнского дома в одной рогожке, а все нажитое мужик сколотил своим горбом, - она автоматически становилась полновластной хозяйкой. Ничего похожего на религию Сварог не заметил. Рядом с дворцом царицы стоял небольшой храм, но та, кому там поклонялись, была не богиней, а какой-то древней владычицей, прославленной выдающимися деяниями в незапамятные времена. Да и сами «религиозные» процедуры были крайне необременительными. Никаких жертвоприношений, никакого самобичевания и прочих членовредительских выходок, долгих молитв и сложных ритуалов по отпусканию грехов. Исповедь скорее уж напоминала отчет о проделанной работе. Женщина входит в храм, отыскивает незанятую в этот момент священнослужительницу, кратенько докладывает о том, что считает важным, и отбывает восвояси. Причем должность священнослужительницы - выборная, разве что мужиков в храм не пускали. Сварог, например, не уставал наблюдать терпеливый круг из оставленных у дверей супругов. Такая вот чисто женская рациональность.

Сварог задумчиво смотрел вниз с верхнего балкона дворца. Холм, где стоял дворец, был самым высоким из четырех, а дворец - самым высоким зданием. Так что открывался живописнейший вид на много лиг вокруг - зеленые леса, желтые поля, порт, река, дорога. И двойное кольцо маргов. Сотни три недвижных буро-коричневых округлых валунов словно бы опоясали магическим кругом холмы и поселения, порт и пашни. Только пастбища оказались снаружи - но и там появлялись марги, патрулируя по одному или по двое. Должно быть, такие предосторожности приняты против какого-то внешнего врага.

«А я ведь в Ямурлаке мимо них несколько раз проезжал, - с запоздалой злостью подумал Сварог. - Мог и врезать топором по темечку, знать бы раньше… Что им не сиделось в море?» Служанки рассказали, что марги, выйдя некогда на сушу, господствовали в былые времена, но теперь вымирали, сохранившись в отдаленных уголках Сильваны. Что самое интересное - эти загадочные создания обладали разумом и своим языком, но только в Коргале сохранилось древнее умение беседовать с ними, приручать и дрессировать. Да и здесь обладали таким даром немногие посвященные вроде Грайне.

Литографическое в общем и целом любопытство Сварога было в конце концов удовлетворено. Пора, как говорится, и честь знать. Но даже не выброси он всепоражающий топор, шансов покинуть этот излишне гостеприимный приют у него было не много.

У Сварога остался один путь к освобождению - рискнуть и выпустить из бутылки джинна. Но для этого, понятно, требовалось уединение - чтобы хватило времени найти с джинном общий язык, пока не поднялся всеобщий переполох. А уединиться не удавалось. В любой миг могли ввалиться слуги, во дворце не было запиравшихся изнутри комнат и чердаков. Оставалось дожидаться, когда Грайне отправится в очередной набег, а ее покои останутся в полном распоряжении Сварога. Можно бы рискнуть и откупорить джинна прямо на балконе - но Сварогу отчего-то ужасно хотелось уйти эффектно и не спеша, продемонстрировав во всей красе пресловутое мужское превосходство. Как-никак джинн тоже мужского рода…

Тем более что уклад здешней нехитрой жизни не то чтобы нравился, но вызывал уважение. Во-первых, невиданная доселе тяга к чистоте и порядку. Только специфических запаха и нарядов не хватало, чтобы Сварог подумал, будто он не в тридевятом царстве, а в санатории для высокопоставленных офицеров.

Да, запахи здесь были другие. Женщины - всегда женщины - обожали цветы. И из садиков струился дурманящий дух жасмина, на клумбах покачивали под дуновением ветерка пышными бутонами георгины и нарциссы. Сквозь ограды выбирались на улицу любопытные флоксы и гладиолусы.

И не было такой клумбы, которую не венчал бы розовый куст. Алые розы, чайные розы, белые розы и даже черные…

А в самом дворце не было вазы, в которой не благоухали бы букеты: фиалки, гвоздики, настурции, лилии и тьма других цветов, названия которых Сварог не знал по необразованности.

В общем, жилось Сварогу здесь неплохо. Поначалу он решил, что каждая здешняя юбка будет хихикать ему вслед, но то, что ему самому казалось издевкой над привычным патриархатом, для местных баб было привычным старозаветным укладом. Королевские слуги не фыркают вслед очередной фаворитке, от которой можно схлопотать даже больше неприятностей, чем от самого короля. Так и здесь. К Сварогу относились даже с некоторым почтением - насколько можно испытывать почтение к индивидууму второго сорта, будь он хоть трижды лар.

Карах, напротив, ныл, скулил и плакался - домовые чужаков не жаловали, яростно защищая обжитое местечко, так что пришельцу в первую же ночь крепко досталось от местных, и Грайне пришлось поселить его в шкафу в своей спальне, с помощью какого-то ритуала обезопасив шкаф от законных обитателей дворца. Однако те, разобидевшись, всячески пакостили, дразнили по ночам собак, ломали цветы в вазах, ухали под дверью, прятали вещи Сварога. Карах, коего мало заботило эффектное утверждение извечного мужского превосходства, слезно умолял Сварога побыстрее выпустить джинна и почти уже уговорил. Вот и сейчас Сварог убрался на балкон, спасаясь от очередной порции жалоб и уговоров. Грайне спозаранку ушла к оружейницам, она втихомолку готовила что-то грандиозное, пообещав Сварогу обязательно посоветоваться с ним, когда все будет готово. Насколько он понял из туманных недомолвок, она собиралась немножко завоевать соседей, а тех трудно было запугать маргами - потому что у них имеется что-то свое, столь же мощное и эффективное, чего у Грайне не имелось.

За спиной деликатно кашлянули. Он обернулся - у перил стояла хорошенькая служаночка, уже не раз опалявшая его довольно откровенными взглядами. Но с Грайне, увы, шутить было опасно. Сварог решил поначалу, что настырная девчонка вновь взялась за свое, нахмурился, но она заторопилась:

– К вам гость пришел, в голубой комнате сидит…

– Что еще за гость? - искренне удивился Сварог. - Ты пуговки-то верхние застегни, звезда моя, а то обоим влетит…

Егоза засмеялась:

– Ох и трусы же вы, мужчины…

– Помолчи, отчаянная, - сказал Сварог. - Так что там за гость?

– Друг одной благородной воительницы. Между прочим, будет посмелее некоторых… В голубой комнате сидит. Вина попросил и вас дожидается. Пока вас искали, кувшин допил.

– Наш человек… - сказал Сварог, уворачиваясь от нее в узком коридоре - так и норовила задеть бедром.

Голубая комната была прозвана так за старинную голубую обивку в бело-золотых узорах и высоченные, белые с синим фарфоровые вазы, взятые в качестве трофея бабушкой Грайне в каких-то отдаленных краях.

В вазах нашли пристанище огромные даже не букеты, а охапки ирисов. Фиолетовых, белоснежных и голубых, как утро солнечного дня. Пусть редко, но в охапках можно было углядеть и вишневого цвета бутоны.

Сварог и не подозревал, что такие ирисы бывают. Про себя Сварог из-за сочетания колеров окрестил горницу Израилем и не раз попивал там винцо, глубокомысленно размышляя: «Если это Израиль, то я, стало быть…

Лэ хаим, бояре!»

За столом в Израиле сидел худощавый молодой человек лет двадцати пяти. Длинные светлые волосы, каким позавидовала бы не одна красотка, падали ниже плеч, но лицо было отнюдь не женственное - узкое, ястребиное, обветренное. Если бы в петлице молодого человека красовалась не оранжевая маргаритка, а красная гвоздика, он сошел бы за простого франта начала двадцатого века, ухлестывателя за богатыми вдовами и волочильщика за неопытными девицами. А так цветок всего лишь под-черкивал веселость незнакомца. Стоя в полумраке глубокого дверного проема, Сварог приглядывался к незнакомцу. Наряд определенно таларского покроя, дворянский, на пальцах поблескивают два самоцветных перстня.

– Начал второй кувшин, - жизнерадостно сообщил молодой человек. - Давно мечтал дорваться до дворцовых подвалов, там лучшее во всем Коргале вино. - Сварог вышел на свет, незнакомец даже привстал от удивления: - Граф Гэйр?! Вы, значит, здесь?

– Да, мать вашу! - невольно взвыл Сварог. - И тут достали… И не он, понятно? Я - граф Гэйр, только другой. Когда-нибудь я вам объясню этот курьез природы… Вы с Талара, надо полагать?

– Да. Леверлин, граф Грелор. А может, уже и не граф - видите ли, батюшка порой грозится лишить меня титула и наследства. Когда мы с ним виделись последний раз, он собирался послать верхового за нотариусом… Так что, вполне возможно, я уже простой дворянин без графской короны в гербе.

– Вы из каких мест? - Сварогу было интересно - правильно ли он по платью Леверлина угадал причастность того к Талару.

– Из Ронеро. Ремиденум, - сказал; новый знакомый с таким апломбом, словно это загадочное слово значило не меньше, чем земное слово «Голливуд».

– Это что такое? Город?

– Странно вы шутите, - пожал плечами Леверлин. - Нет, серьезно не знаете? Неужели образование на небесах столь плохо поставлено? Ремиденум, о собрат мой по несчастью, - это университет в Равене, старейшее на Харуме учебное заведение. Прославленное не только своей древностью и научными достижениями, но еще, замечу с гордостью, и благодаря подвигам его студентов в тех областях, что мало общего имеют с изучением премудрых наук… Если попадете в Ремиденум, не заикайтесь, что сроду о нем не слыхивали, - из дуэлей не выпутаетесь…

– Учту, - сказал Сварог. - Значит, вас тоже…

– Вроде того. Когда несколько дней назад стали гулять упорные слухи о распахнувшихся Воротах и странных пиратках, я по непоседливости своей решил проверить все самолично. Нанял кораблик - и поймал приключение на свою голову. Кто же знал, что отсюда невозможно бежать… Мне эта идиллия уже начинает надоедать. Дважды приходилось бежать из тюрем, но отсюда не убежать. Я с ужасом обнаружил, что толстею! Сидячая жизнь… - Однако, судя по довольной физиономии, граф Грелор не очень-то тяготился свалившимися на его голову неудобствами.

– Это ужасно, - согласился Сварог. - Но я как раз обдумываю побег, и есть определенные шансы…

Подозревать, что к нему подослали обыкновенного стукача, резона не было. Какие они бывают, эти стукачи, Сварог точно не знал, в отличие от собеседника сиживать за решеткой ему пока не доводилось, тьфу-тьфу-тьфу… Но точно уж не такие.

– Подождите, - сказал Леверлин гораздо серьезнее, без тени прежнего балагурства. - Побег - это прекрасно. Но давайте уж откровенно. Быть может, мне следовало бы молча примкнуть к вам… Но я, простите, становлюсь злым, осторожным и крайне недоверчивым, когда чего-то не понимаю. Я не возьму в толк, откуда взялся второй граф Гэйр, столь похожий на первого.

– Ладно… - сказал Сварог, безнадежно вздохнув.

Он вкратце рассказал свою историю, но представил дело так, будто не бывал ни в каких Хелльстаде и Ямурлаке, а потерпел аварию в Пограничье и пробирался оттуда в Харлан, к тамошнему имперскому наместнику, чтобы вернуться к себе на небеса. И не было ни капитана Зо, ни «Божьего любимчика», ни всего остального.

– Хорошо врете, - резюмировал Леверлин, бдительно изучая сухое дно винного кувшина. Однако, сколь ни пытлив был его взор, добавочная порция вина в кувшине не появилась. - Убедительно… Лорд Сварог, в Ронеро, как и везде, хватает глупцов, но среди питомцев Ремиденума вы не найдете ни дураков, ни легковерных. Что это вас вдруг потянуло в Харлан? Сразу чувствуется, что в земных делах вы мало что смыслите, но тот граф Гэйр исколесил Пограничье вдоль и поперек. Вас там очень быстро заставили бы выложить вашу историю - и непременно предупредили бы, что из-за сходства с вашим предшественником вам в Харлане будет небезопасно. Да и не любят в Пограничье Харлана. Вас непременно отговорили бы от посещения сего осененного черной магией герцогства. Народ в Пограничье, в общем, неплохой. И новоиспеченный лар вроде вас, оказавшись там, обязательно стал бы пробираться не в Харлан, а в Ронеро или в Лоран, где тоже есть имперские наместники, а страны эти не в пример для вас безопаснее… Жители Пограничья именно это и посоветовали бы, непременно воспользовавшись удобным случаем лишний раз пожаловаться императрице при вашем посредстве на свое тяжкое житье-бытье. Они, чудаки, еще верят, что императрица им поможет… Вы же скитались где-то несколько дней, объявились в платье Вольного Топора на плывущем в Харлан корабле, причем при вас был загадочный топор, судя по описанию моей воинственной подружки-хозяйки, весьма напоминающий Доран-ан-Тег…

– Ну ладно, - сказал Сварог. - Рискну и буду с вами откровенным. В конце концов, я вас в случае чего всегда успею прикончить, предупреждаю честно… Так вот, в Харлане собирают войско из ямурлакских мертвецов, и я, боюсь, остался единственным, кто об этом знает, кроме, конечно, самих заговорщиков…

Леверлин, словно бы ничуть не удивившись, произнес медленно:

– Какого же рожна вы здесь торчите? - Пустой кувшин он отставил на полку и из озорства опустил в него несколько отделенных от большого букета ирисов.

– Получилось вот…

– Получилось! - зло бросил студент. - Вы что, должны были найти в Харлане кого-то, кто способен все это сорвать?

– Вроде того.

– Нужно выбираться отсюда. Немедленно. - От избытка энергии молодой человек заходил взад-вперед по Израилю.

– Вы тоже каким-то боком причастны к этим играм?

– Ни к чему я не причастен, - сказал Леверлин. - Я не святой подвижник. Но иногда люблю подраться, есть вещи, против которых необходимо драться… Нынешний случай - как раз из таких.

Почему-то Сварог сразу ему поверил. И сказал:

– Видите ли, у меня есть джинн. Тот, кто мне его отдал, клянется и божится, что с этим джинном можно договориться…

– Отлично. Если так и случится, лучшего нечего и желать. А если джинн окажется духом переменчивых стихий, начнется столь буйное безобразие, что мы, если уцелеем сразу, вполне сумеем сбежать, когда он примется разносить Коргал вдребезги и пополам… Маргам будет не до нас. Приступим?

– Прямо сейчас? - Нет, конечно, Сварог хотел бежать, но еще приятней было только тешить себя мыслью о возможности побега и ничего при этом не предпринимать. Стоит признать, царице удалось приворожить битого-перебитого майора ВДВ.

– А что?

Сварог пожал плечами:

– Глупо, конечно, но я хотел уйти красиво…

– Кто мешает?

– Нас могут подслушать, начнется суматоха…

– Святая Бригита! А винные подвалы? - Он показал пальцем вниз. - Ручаюсь, никто из челяди не решится протестовать, когда вы поведете туда своего гостя. Вы ж тут - ночной король…

– А в морду? - угрюмо поинтересовался Сварог.

– Бросьте, я и сам в таком же положении, не забыли? Ну, пойдемте. - Он поднялся, забрал прислоненный к ножке стола виолон - инструмент вроде гитары, только прямоугольный. - Все мое ношу с собой. Имею слабость сочинять посредственные вирши и распевать таковые под собственное бренчанье. А наши милые хозяйки обладают-таки еще одним исконно женским качеством, кроме известного нам по ночной поре, - обожают слушать любовные баллады, и я имею здесь успех, какого на родной планете ожидать не мог…

План стал претворяться в действие молниеносно. Никто и в самом деле не решился препятствовать Сварогу - пожилая ключница, ведьма старая, имела на сей счет свое мнение, но безропотно выдала светильник и ключи. Конечно, ворча вслед насчет молодости и неопытности иных благородных особ, давших чересчур много воли разным прохвостам. И с тоской поминала добрые старые времена, когда прохвосты таковые знали свое место. Сварог не стал связываться, но Леверлин, уже ступив на верхнюю площадку ведущей во мрак лестницы, обернулся:

– Хочешь, харя, наябедничаю царице, что ты тайком главного кухаря принимаешь и хозяйкиным вином потчуешь?

И захлопнул дверь погреба. Они осторожно спустились вниз по высоким каменным ступеням. На них пахнуло подвальным холодом, но не сыростью. Леверлин огляделся, высоко держа светильник:

– Вот в таком месте я и хотел бы покоиться после смерти, можно и в уголке…

Густое утробное эхо со смаком повторило эти слова.

Под сводчатыми потолками в шесть длинных рядов выстроились огромные бочки, лежавшие на мощных козлах и каменных подставках. На стеллажах из неоструганных досок поблескивали из песка горлышки бутылок. И еще запах. Прекрасный, чудесный, волшебный терпкий запах рождающегося вина. Да возблагодарим Аллаха - ни одного горшка с цветами, которые, следует признать, уже порядком раздражали Сварога.

– Я не выдержу, даже сознавая серьезность минуты, - признался Леверлин. - Иначе в Ремиденуме меня проклянут.

Он огляделся, подхватил с крючка оловянный ковшик и направился к ближайшей бочке, оставляя на песке четкие следы. Открыл кран, налил, осушил до дна, пошел к другой, причмокивая и ухая. Сварог сам не удержался при виде такой роскоши - снял другой ковшичек, поменьше, продегустировал. Окликнул нежданного напарника:

– Бросьте. Всех все равно не успеете обойти.

– Но какое богатство…

– Лучше объясните, как мне извлечь из узилища нашу единственную надежду?

– Просто сорвите пробку. Только учтите: если верить авторитетам, джинн выполняет лишь три желания, потому формулируйте четко и семь раз отмерьте… - Студент отвечал без всякой заинтересованности. Возможно, будь лицо Сварога чуть мягче, студент тут же рискнул бы и предложил перенести побег на следующую недельку, пока этот подвал не будет ими исследован досконально.

– А если он разбушуется?

– Выбора нет. - Леверлин огляделся. - Коли уж он начнет все крушить, есть утешение: нас завалит этими великолепными бочками, а если особенно повезет, мы успеем захлебнуться в вине.

Сварог достал кинжал и принялся ковырять пробку, маленькую, покрытую толстым слоем чего-то вроде смолы, почти окаменевшей. Порезал палец, выругался.

– Осторожно, - прошептал за его спиной Леверлин.

– Соскользнуло лезвие, черт… Ну!

– Ну! - откликнулось эхо.

Он поддел пробку острием, надавил, и она, чмокнув, вылетела, описала дугу, укатилась за бочки. Из горлышка сосуда неспешно пополз то ли дым, то ли туман удивительно чистого алого цвета. Сварог едва удержался, чтобы не закинуть сосудик подальше в угол. Дым ширился, но не расплывался, не таял, края его оставались четко очерченными, он взмыл к потолку и постепенно принял облик полупрозрачной человеческой фигуры - понятно, лишенной всякого восточного колорита вроде чалмы или халата. По ней непрестанно пробегали словно бы волны зыбкого холодного огня, она светилась изнутри, мерцала, рдела, как угли в прогоревшей печи, то темнея, то наливаясь алым пламенем. Лицо походило на человеческое, только уши были острые, а подбородок раздвоен, как коровье копыто.

Джинн, колыхаясь под сводами, смотрел на них, а они таращились на него, задрав головы. Леверлин опомнился первым:

– Кто ты?