"Пиранья. Жизнь длиннее смерти" - читать интересную книгу автора (Бушков Александр Александрович)Часть вторая Мореход в пескахГлава первая Аравийская розаГрохочущие динамики, понатыканные по всему периметру огромной площади, доносили звонкий голос Лейлы до самых дальних уголков – но Мазур, конечно, не разбирал ни слова из того, что она выкрикивала с нешуточными задором и убежденностью. Можно было, ясное дело, примерно догадаться, однако для российского уха певучие арабские слова звучали загадочной тарабарщиной. И плевать, в конце-то концов. Идеологической накачки с него хватало и дома. Он просто стоял на прежнем месте, смотрел на девушку в аккуратном, песочного цвета френче, ораторствовавшую на прочно возведенной трибуне всего-то метрах в двадцати от него. Ее слова лились плавно и гладко, выдавая закаленного митингового оратора. Лейла в нужных местах помогала себе выразительными, отточенными жестами, то плавными, то резкими, щеки ее разрумянились, прекрасные черные волосы, ничем не стесненные, то и дело взлетали над плечами при особенно бурной жестикуляции. У нее был уверенный и непреклонный вид человека, насквозь знающего свои убеждения и готового при малейшей необходимости лечь за таковые костьми, – комсомольская богиня, очаровательное создание с пистолетом на поясе. Беда только, что Закончив очередной пассаж, Лейла резко развернулась вполоборота – и тут же, получив какой-то не замеченный Мазуром сигнал, солдат в черном берете перерезал веревку огромными сверкающими ножницами. Белое покрывало, сминаясь, заскользило вниз, и взорам народонаселения революционной столицы предстал великий основоположник Карл Маркс – под три метра ростом, исполненный в бронзе, в рост, он прочно стоял на постаменте, в старомодном пальто, с классической, идеально расчесанной бородой, с лицом значительным и спокойным, как и полагалось основоположнику. Какое-то время над площадью стояла тишина, потом динамики взорвались бравурной музыкой. Мазур слышал ее столько раз, что давно научился распознавать: «Марш революции», новый государственный гимн. Лаврик подтолкнул его под локоть, и задумавшийся Мазур торопливо вскинул руку к берету. Он был в здешней форме, в черном берете народогвардейца, так что честь следовало отдавать на здешний манер. Как будто кого-то могла сбить с толку его славянская физиономия… Но ничего не поделаешь, приходится соблюдать условности. Через площадь двинулась бронетехника. Зрелище было сюрреалистическое, поскольку в одних батальонах были перемешаны советские «Т-62» и британские «Чифтены», отечественные бронетранспортеры и «Саладины». Последний раз подобная картина наблюдалась не позднее сорок пятого года… а впрочем, Мазур видывал сочетания и повеселее: ну, скажем, африканского гвардейца в советской полевой гимнастерке образца сорок шестого года со знаками различия тамошней молодой республики, с классическим «шмайсером» на груди и в фуражке португальского фасона. За танками мимо бронзового основоположника потянулась пехота – стопроцентно британским парадным шагом, характерно виртуозя руками, и офицеры по въевшейся привычке зажимали стеки под мышками. Рев моторов умолк, слышался только размеренный топот высоких ботинок. Лаврик, нагнувшись к его уху, прошептал: – Отойдем, поговорим… Мазур, опустив руку и пожав плечами, отошел за ним следом к стоявшим за трибуной машинам – и заметил с некоторым удивлением, что за ними двинулся Вундеркинд. Распахнув перед Мазуром дверцу, Лаврик пропустил его в «уазик», плюхнулся рядом на заднее сиденье. На переднем тут же разместился Вундеркинд, обернулся к ним с обычным своим бесстрастным видом. – Такое дело… – сказал Лаврик проникновенно. – Родина на тебя миссию возлагает. Очередную. Как на своего верного защитника. Мазур усмехнулся: – Ну, вообще-то я – не защитник Родины. Я – ее центральный нападающий… – Вот именно, я и говорю, – терпеливо сказал Лаврик. – Короче, миссию на тебя Родина возлагает. – Твоими устами? – Ага. У тебя есть возражения? – Ну что ты, – сказал Мазур. – Мы – люди дисциплинированные… Мне только чуточку непонятно, почему не Бульдог или Номер Первый меня наставляет. – Потому что миссия, признаться, не вполне официальная, – сказал Вундеркинд. – Мы вам, Кирилл Степаныч, всего-навсего дружески рекомендуем. Более того, душевно просим. Честное слово. Вы бы нас чрезвычайно обязали. Глядишь, и мы вам пригодимся когда-нибудь. Великая вещь – толковое взаимодействие родов войск. – Не спорю, – сказал Мазур осторожно. – А суть? – Лейла намерена вас пригласить в гости. Мне очень нужно… нам очень нужно, чтобы вы приняли ее приглашение. – И что дальше? – насторожился Мазур еще больше. – А вот дальше – на ваше усмотрение. Высокопарно выражаясь, наилучшей тактикой в данных условиях было бы следовать ходу событий, в каком бы направлении они ни развивались. Кирилл Степанович, зря вы ощетинились, как ежик… Я понимаю, дело деликатное, не хочу ни давить на вас, ни приказывать и циничным быть не хочу. Но ситуация сложилась, понимаете ли… Может быть, Константин Кимович? Давай по-простому как между старыми друзьями и положено, а? – усмехнулся Лаврик. – Кошке ясно, что девчонка к тебе неровно дышит. Девочка взрослая, воспитание получила европейское, ей мало игры в переглядочки, что, замечу в скобках, вполне естественно. Ну а вы, мой скромный друг, тоже определенно не прочь… – Он фыркнул. – Вот только не надо этак передо мной пыжиться и строить идеологически выдержанную рожу. А то я за тобой не знаю кое-каких свершений под штандартом Амура. Я ж видел, как ты на нее сейчас смотрел. Я бы выразился, с сентиментальным вожделением. Вот и сходи в гости. Что касается начальства и парткома, то, могу тебя заверить, будет сто свидетелей, что ты в это время занимался повышением боевой подготовки где-нибудь на втором полигоне. Ну, ты же меня знаешь? Я что, когда-нибудь опускался до мелких провокаций, вроде тех козлов, что сами человеку стакан наливают, а потом на цыпочках за дверь – и с ябедой к замполиту… Водилось за мной такое? – Не припомню, – вынужден был признать Мазур. – Вот видишь… Соображаешь, дурило, какой тебе выпадает фарт? Проведешь приятно время, при том, что тебя надежно прикроют от любого разоблачения… Люди об этом мечтают, балда! – Заманчиво… – сказал Мазур все так же настороженно. – Нет, я и в самом деле верю, что это не мелкая провокация ради кляузы… но что-то мне не нравится, когда меня играют втемную. Одно дело – прямой и недвусмысленный приказ начальства, прямое поручение. А когда имеет место приватная беседа, поневоле если и не подвоха ждешь, то хочешь внести определенность. Знаете, я полагаю, что вы правы… – сказал Вундеркинд доверительно. – Во-первых, я могу вас заверить, что в комнате не будет никаких микрофонов, никто не будет подслушивать и уж тем более подсматривать. – Я не имел в виду.. – Имели, – мягко сказал Вундеркинд. – Имели, имели… Слово офицера, ни единого микрофона. – Помню, – сказал Мазур. – Старший брат Ганима, работает у Асади. – Не просто работает, – поправил Вундеркинд. – Это один из самых доверенных лиц Асади… Так вот, Юсеф говорил Лейле, что ему просто-таки необходимо встретиться с вами где-нибудь в нейтральной обстановке. – Именно со мной? Именно с вами. Судя по тону и обмолвкам, у него какое-то очень важное и секретное дело, с которым он почему-то не хочет обращаться по официальным каналам. Ему нужны обходные пути, вот он и выбрал вас… И просил Лейлу пригласить вас в гости. Она ответила, что несколько раз уже вас приглашала, но вы упорно избегаете встреч в приватной обстановке. Юсеф настаивал. Она обещала попробовать еще раз. – Дальше… – А это все, собственно. Юсеф очень просил устроить ему встречу с вами, и она обещала попробовать. Кирилл Степанович, меня чертовски заинтересовал этот разговор. У меня, знаете ли, Как это ни странно, его тон был по-настоящему просительным, и Мазур ощутил что-то вроде неловкого сочувствия: этот гордец определенно делал над собой насилие, выступая в роли просителя. – Я вас не прошу на нее стучать, – продолжал Вундеркинд. – Я вас не прошу что-то у нее коварно выведывать, пользуясь ее дружеским расположением. Ничего подобного. Просто-напросто, если вы к ней пойдете в гости, туда же непременно придет и Юсеф, а это уже совсем другое… – Зуб даю, никаких микрофонов, – сказал Лаврик. – Хочешь, землю съем, как раньше делали? – Подавишься, – угрюмо сказал Мазур. – Земля тут даже на вид омерзительная, не говоря уж о вкусе… – Кирилл, будь человеком! Не в бирюльки играем… – Ну ладно, – сказал Мазур, испытывая смесь самых разнообразных чувств. – Что с вами делать, бойцами невидимого фронта… Но что до… Приободрившийся Вундеркинд заверил: – Все будет – Любую инсценировку, – поддержал Лаврик. – Даже с имитацией боевых действий, на которые тебя выдернули. Лица у обоих горели нешуточным воодушевлением и азартом, они были в своей стихии, хреновы рыцари плаща и кинжала… Мазур, по идее, должен бы злиться из-за того, что его столь беззастенчиво используют то ли в политических, то ли в шпионских игрищах, но в глубине души испытывал совсем другие чувства: любой мужик согласится, что такое везение выпадает раз в сто лет – чтобы старшие по званию тебя силком выпихивали в гости к очаровательной девушке, да вдобавок перед женой прикрывали добровольно и с фантазией… Не каждый день случается. – Ага-ага-ага… Она тебя, определенно, ищет… Лейла, озираясь, медленно шла в сторону их машины – значит, высмотрела Мазура с трибуны и примерно знала, в каком он направлении удалился… Он вылез, громко хлопнул дверцей. – О, вот и ты! – воскликнула Лейла с наигранным удивлением. – А я как раз собралась тебя искать… – Случилось что-нибудь? – Нет, ничего. Просто… Ты как-то обещал, что непременно придешь ко мне в гости, если не будешь занят. Вот я и хотела узнать… У меня сегодня свободный день, а это так редко случается. – Вот совпадение, – сказал Мазур, чувствуя себя отчего-то последним негодяем. – У меня то же самое. Ее лицо озарилось радостью: – Тогда я тебя приглашаю… – Слушаю и повинуюсь, как выражались джинны, – сказал он. – Моя машина вон там, – сказала она и пошла впереди, то и дело оглядываясь, словно боялась, что он передумает. Мазур уселся рядом с ней в темно-зеленый лендровер – и Лейла, прежде чем включить зажигание, привычно проверила, не глядя, на месте ли автомат, закрепленный меж сиденьями так, чтобы его можно было выхватить в секунду. Привычно, машинально, как женщины поправляют волосы перед случайным зеркалом, а мужчины проверяют, застегнута ли ширинка… Медленно, иногда сигналя, она повела машину сквозь толпу расходившихся с площади горожан. Они были совсем близко, и Мазур превосходно видел их лица: не враждебные вовсе, не злые и не хмурые, просто-напросто полные той самой восточной отрешенности, которой он навидался достаточно. Глаза без выражения, глядящие Выбравшись из толпы, Лейла нажала на газ. Машина понеслась по широкому проспекту, обгоняя возвращавшиеся с парада «Саладины», круто свернула с визгом покрышек. Ехали недолго, машина остановилась у высоких железных ворот в довольно фешенебельном квартале, где до революции обитал народ не самый знатный и богатый, но безусловно зажиточный. Местечко было из Первое, что пришло Мазуру в голову – какая-нибудь революционная общага. Старые хозяева укрывшихся за высокими стенами особнячков либо успели смыться, либо угодили на казенные харчи к генералу Асади… либо на них с самого начала не стали переводить казенный харч. Лейла привычно посигналила, и высокие ворота моментально распахнулись. Отворивший их человек привычно держался так, чтобы не перекрывать обзор второму, бдительно выдвинувшемуся сбоку с автоматом наизготовку. – Охрана на объекте, я смотрю, поставлена отлично… – сказал Мазур, чтобы не сидеть чурбаном. – Это не объект, – чуточку смущенно сказала Лейла. – Понимаешь… Я тут жила до революции, это дом… – Отцовский? – догадался Мазур. Нуда. Мне его оставили. Все равно, как министру и члену совета, мне нужно было жить где-то в похожем месте, надежном с точки зрения безопасности… – она словно бы оправдывалась за то, что купалась в прежней буржуазной роскоши. Насколько Мазур ее знал, вполне искренне. – Ты не думай, я давным-давно сдала все отцовское золото, вообще все ценное, когда была кампания… Просто в совете решили, что мне лучше по-прежнему жить именно здесь… – Да что ты, я все понимаю, – сказал Мазур торопливо. Вылез вслед за ней. Человек с автоматом смотрел на него отрешенно и сторожко, как хорошо обученная караульная собака: прикажут – с места не сдвинется, прикажут – голову оторвет в три секунды. Привратник куда-то бесшумно испарился. Шагая вслед за ней к дому по извилистой дорожке, обсаженной пышными кустами (давненько уж, сразу видно, не знавшими присмотра опытного садовника), Мазур сказал шутливым тоном: – А эти стражи, надо полагать – ваши слуги с прежнего времени? Лейла повернула к нему личико и сказала серьезно: – Нет, это служба охраны. Люди Асади. Когда отец сбежал и стал присылать эти чертовы бумажки, где сулил за мою голову кучу золота, слуги пытались меня прикончить. Частью из-за золота, частью по дремучей отсталости и неприятию революции. – Ого! – сказал Мазур. – И чем кончилось? Лейла загадочно улыбнулась: – Когда лакей, всю жизнь привыкший возиться с метелкой и кальяном, хватается за нож, у него это получается плохо… И мимолетно коснулась черной кобуры на поясе, смутилась этого жеста, опустила глаза, но Мазур все равно многое понял. Впрочем, он с самого начала знал, что Лейла – девушка серьезная, как профессиональному революционеру и положено, и на мушку ей лучше не попадаться. – Интересно, – сказал он. – А если твой отец вдруг объявится? – Мы поговорим, – сказала Лейла, суровея лицом и вновь опуская руку на кобуру. – Расставим последние точки… А что, и хлопнет запросто, подумал Мазур. Гражданская война – вещь сердитая. Можно вспомнить, как решительно и незамедлительно В обширной прихожей, и в самом деле, не наблюдалось ни следа былой буржуазной роскоши, которая не могла ранее не присутствовать. Голые стены, голый каменный пол. Символом новых веяний и революционных реформ – пулемет на треноге, установленный так, чтобы при необходимости поливать подступы к главному входу. Навстречу вышел еще один охранник, в отличие от тех двух у ворот одетый в форму, а не в гражданское. Отдал честь и самым почтительным образом о чем-то обстоятельно доложил. Лейла кивнула, отправила его с глаз долой короткой фразой. Показала на лестницу, и Мазур стал подниматься на полшага впереди нее. – Ничего особенного, – сказала Лейла так, словно отвечала на его невысказанный вопрос. – Он говорил, что час назад проверил комнаты, как обычно, обоими детекторами. – Мины искал? – усмехнулся Мазур. – Микрофоны, – серьезно ответила Лейла. – Не сказать, что мне их подсовывают каждый день, но иногда «жучки» все же обнаруживаются. Враг ищет лазейки… Уже четырех охранников пришлось менять, но нет гарантии, что завтра опять кто-нибудь не предаст… «А может, никто и не предает? – подумал Мазур скептически. – Молодая ты у нас еще, понятия не имеешь о хитросплетениях жизни, хотя и революционерка со стажем. Вовсе не факт, что – Знаешь, что он сказал? – воскликнула Лейла. – Только что сообщили по радио… Ваши войска вошли в Афганистан. Никакого сопротивления. Дворец этого негодяя Амина взят штурмом, кем, пока не сообщают, но это и так ясно… – Она подняла на Мазура сияющие глаза. – Здорово! Американцев в очередной раз щелкнули по носу, а они, несомненно, готовы были туда вот-вот влезть… Стоит за это выпить? – Безусловно, – сказал Мазур. – И что, никаких боев? – Говорю тебе, никаких! Ни тени сопротивления. Нет, ну до чего здорово! Еще раз показали, что такое Советский Союз! «Похоже, мы – Сюда. Вот здесь я и живу. Комната была большая – из нее тоже, сразу видно, вычистили в свое время все следы презренной роскоши. Вряд ли в Лейла привычно расстегнула ремень с кобурой, повесила его на стул, придвинула Мазуру другой: – Садись, а я пока посмотрю на кухне… Вино будем пить или виски? – Вино, пожалуй, – сказал Мазур, не раздумывая. – Рановато для виски… Она вышла, а Мазур, пользуясь случаем, стал беззастенчиво разглядывать во все глаза девичью светелку. Вернее сказать, спартанскую спальню и одновременно кабинет министра революционного правительства. Ни единой женской мелочи, вообще никаких Мазур ощутил нечто вроде зависти, смешанной с тоской. Он просто жил – а девчонка Но ведь должна же быть справедливость и целесообразность? Нельзя же все сводить к великой шахматной партии двух сверхдержав, никак нельзя, существуют же на свете идеалы и благая цель. Среди всего этого делового хаоса он вдруг с превеликим удивлением обнаружил свою собственную фотографию, прислоненную к твердой картонной коробочке, в которой стояла бельгийская осколочная граната со вставленным взрывателем. На снимке он был в советской форме, с орденскими планками, с обеих сторон виднелись чьи-то плечи – слева советский контр-адмиральский погон, справа эль-бахлакский, тоже военно-морской и тоже адмиральский. Если присмотреться, ясно, что персону Мазура чуточку неровно вырезали короткими ножницами из какой-то групповой фотографии, сделанной, никаких сомнений, на одном из официальных приемов, где дружески перемешались хозяева и гости. «Ну, ничего себе,– подумал он со смущенной гордостью. – Угодил на старости лет в предметы воздыхания арабской красавицы…» Это было приятно, что греха таить, но и грозило нешуточными сложностями. Он был слишком взрослый, серьезный и засекреченный, чтобы угодить в предметы воздыхания… За спиной у него тихонько звякнуло стекло. Лейла стояла в дверях и, не отводя от него глаз, медленно заливалась краской – увидела, – Сколько же можно тебе намекать… Глаз у тебя нет, что ли… Медведь славянский… Никто сюда не войдет, ну что ты стоишь… Чуточку ошалев от этого напора, сущего вихря поцелуев и жалобного шепота – то ли смех сквозь слезы, то ли наоборот – Мазур осторожно ее обнял, а дальше уже было гораздо проще, гербовые пуговицы отутюженного френча расстегивались легко, а железная солдатская койка, вопреки его опасениям, совершено не скрипела, и пламенная революционерка куда-то исчезла, осталась нежная и покорная красавица, шептавшая на ухо певучие, незнакомые слова… |
||
|