"Творцы апокрифов" - читать интересную книгу автора

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ Многие знания – многие печали

«Удивительно, как здесь много красивых лиц, – мессир Гай вновь пробежался взглядом по расположенному на первом ярусе донжона круглому залу, убеждаясь в истинности своего наблюдения. – Только почему все они кажутся не настоящими? Не лица, а личины, за которыми… За которыми самое страшное – пустота».

Quodlibet – вечеринка, где лакомым блюдом почиталась хорошо рассказанная история или песня, неизвестная большинству присутствующих – чинно докатилась до своей второй половины. Иноземным гостям, вопреки мрачным ожиданиям Гая, уделили ровно столько внимания, сколько надлежало отмерить по выверенным канонам вежливого гостеприимства, после чего предоставили их самим себе. Господа рыцари из королевства Английского ничуть не возражали против такого обращения, позволявшего им рассматривать местное аристократическое сообщество, держась от него на почтительном удалении. Единственным из приезжих, кто волей-неволей оказался на виду, стал Франческо, однако, насколько мог судить Гай, их молодой попутчик пока держался безупречно. Пусть он стыдился своего происхождения и будущего ремесла, однако у него имелось нечто, позволявшее ему держать голову высоко поднятой – он умел играть на виоле, и, что немаловажно, делал это хорошо.

«Сдалось ему это учение, – сэр Гисборн исподволь переместился вдоль закрытой гобеленами стены вправо, подальше от ревущего каминного зева, больше похожего на жерло вулкана. – Он вполне может сделать себе имя песнями. Возможно, я немного понимаю в музыке, однако я слышал игру де Борна, считающегося лучшим в этом деле, и слышал никому не известного мессира Бернардоне. Первым восхищаются все, начиная от короля Ричарда, да только восхищение это несколько натянутое, зато второй, если захочет, может заставить людей радоваться и плакать по своему желанию. Надо будет спросить у Франческо, не подумывал ли он избрать иную дорогу, нежели заканчивающуюся у врат какого-нибудь университета».

– У него замечательно получается, правда? – спросили рядом, и, оглянувшись, Гай увидел неслышно подошедшую мистрисс Уэстмор. Девушка выглядела на удивление спокойной, но сэр Гисборн счел это невозмутимое спокойствие родственным затишью перед близкой грозой или бурей.

– Правда, – согласился он и озабоченно спросил: – Ты Мак-Лауда не видела? Как бы опять чего не натворил…

– Стоит в другом конце зала, – Изабель махнула рукой, указывая направление. – Увлеченно обсуждает с мессиром Рамоном то ли преимущества рубящего удара перед колющим, то ли бурную историю замка Ренн, а также слегка пугает дам своими варварскими манерами. Впрочем, дамам нравится – я имею в виду не только манеры мессира Дугала, но и его самого. Не стоит беспокоиться, он знает правила здешней игры и отлично понимает – неприятности нам сейчас нужны меньше всего, – она ободряюще улыбнулась и полушепотом спросила: – Вам здесь не по душе?

– Да, – сэр Гисборн кивнул и попытался объяснить свой ответ: – Я никак не могу отличить, когда они говорят правду и когда лгут. Что кроется за их любезными улыбочками и расшаркиваниями? Иногда мне мерещится – дай им волю, они бросятся на нас и растерзают на кусочки, а потом начнут убивать друг друга.

– Вы преувеличиваете, – мягко сказала мистрисс Уэстмор. – Де Транкавель и их приближенные – самые обычные люди. Высокомерные – да, кичащиеся древностью своего рода – вполне возможно, слегка презирающие всех остальных – кто из нас без греха? Вы совершенно напрасно полагаете здешних обитателей закоренелыми обманщиками. Мы для них – никто, проезжие гости, вдобавок с подозрительным поручением. Разумеется, никто и не подумает знакомить нас с местными тайнами и подробностями жития семейства из Ренна. Настанет следующий день, нас церемонно попросят вон, и к вечеру уже позабудут.

– Это так, – вынужденно признал Гай. Разумные суждения девушки успокаивали и внушали надежду на благополучный исход запутавшихся событий, однако часть его разума продолжала упорно твердить: пребывание в Ренн-ле-Шато, пусть даже в течение одного-двух дней, не сулит ничего доброго.

Песня закончилась, зал наполнил приглушенный ропот беседующих голосов, шуршание длинных женских одежд и шарканье подошв по каменному полу. Изабель, кратко извинившись, улизнула, намереваясь перемолвиться с Франческо. Посмотрев ей вслед, Гай решил, что на сей раз мистрисс Уэстмор не повезет – у ее попутчика уже имелась внимательная собеседница, не собиравшаяся уступать своего места. Именно эта девочка (поначалу сэр Гисборн ошибочно принял ее за не вышедшую ростом молодую женщину, и только в следующий миг сообразил: перед ним подросток четырнадцати-пятнадцати лет) привела мессира Бернардоне на вечеринку, и бесцеремонно прикрикнула на молодых людей из свиты Рамона де Транкавеля, рискнувших высказать недовольство соседством с простолюдином. Молодые люди поспешно удалились и весь вечер старательно избегали случая вновь столкнуться с решительно настроенной девицей.

Сию молодую даму, ни на шаг не отходившую от Франческо и смотревшую на него преданным взглядом, звали, как вскоре выяснилось, Бланкой де Транкавель. Она приходилась графу Редэ четвертым, самым младшим отпрыском, отличалась крайне неугомонным характером, безмерным любопытством и умением заставлять окружающих испытывать к ней невольное уважение. Гай представления не имел, когда и как Франческо успел с ней познакомиться, а мимоходом глянувший на трогательную картину восседающих рядом наследницы Ренна и заезжего менестреля Мак-Лауд оскорбленно провозгласил:

– Вот так всегда! Сначала ноет, будто его не допускают в приличное общество, а не успеешь оглянуться – он уже там и вовсю любезничает, пока ты топчешься у дверей и робко спрашиваешь: «Можно войти?..» – после чего удалился на поиски достойной компании.

Убедившись, что с попутчиками все обстоит благополучно, Гай поискал в пестром круговороте необходимого ему человека, обнаружил его среди слушателей Франческо, и недовольно подумал: «Стоило нам здесь появиться, как все сразу же возжелали втянуть нас в свои темные дела. Неужели они не могли решить все сами, без постороннего вмешательства? И какая от нас может быть помощь – мы же понятия не имеем о творящемся здесь, если не считать имен хозяина замка и его детей да моего личного смутного ощущения, будто в этом великолепном Ренне не все ладно».

Человек, интересовавший сэра Гисборна, словно услышав его размышления, обернулся и еле заметно кивнул в сторону двери – не входной, а другой, спрятанной за занавесями в самом темном углу зала, и позволявшей очутиться на лестнице, выводящей в верхний двор. Что ж, обещания надо выполнять, кроме того, Гая крайне интересовало, какими секретами намерен поделиться с ним и Дугалом один из братьев де Транкавель, носивший весьма непривычное для английского слуха имя – Хайме.

…Он поджидал их на деревянной галерее, опоясывающей второй ярус донжона, спрыгнул с высоты человеческого роста и безукоризненно приземлился, слегка рисуясь своей ловкостью. Звонко щелкнули каблуки о гладкие плиты двора, неизвестный замер, покачиваясь на слегка согнутых ногах, похожий на опасного хищного зверька, готового при любом движении как улизнуть, так и осторожно подойти поближе. Выглядел он не старше Франческо, и даже в наступающих сумерках Гай с удивлением разглядел, какой настороженный взгляд устремлен на них. Взгляд уже немолодого человека, привыкшего жить с чувством постоянного страха за свою жизнь и наполненного подозрением ко всем людям мира.

– Хайме де Транкавель, – отрывисто представился незнакомец, внятно произнося каждое слово, как свойственно лишь недавно освоившим чужой язык людям.

– Простите, а сколько вас всего? – с издевательской вежливостью осведомился Мак-Лауд. – Кого тут не встретишь, сразу заявляет, мол, я – де Транкавель…

– Семеро, вместе с женой Рамона и ее братом, – Хайме принял вопрос всерьез, то ли не заметив, то ли не обратив внимания на скрытый намек. – Отец, Рамон, Тьерри, я, наша сестра Бланка, мадам Идуанна и Гиллем де Бланшфоры. Вас я знаю. Вы из Англии, едете в Палестину.

– Просто удивительно: мы тут не знакомы ни с кем, зато нас знают все, – на шотландца опять напал стих болтливости. – Гай, вдруг мы уже успели прославиться на весь белый свет и не заметили этого?

– Уймись, – посоветовал компаньону сэр Гисборн и обратился к снедаемому нетерпением Хайме: – Допустим, вы нас знаете, мы вас теперь тоже. О чем вы хотели поговорить?

– Не сейчас. Не здесь, – молодой человек резко оглянулся, раздраженно смахнув упавшие на лицо длинные черные пряди («Неужели они до сих пор соблюдают традицию Меровингов? – мельком подумал Гай, вспомнив легенду о древних королях франков. – Не стригут волосы, дабы не потерять могущества?»). – Вас пригласили на это сборище, которое они именуют quodlibet, да?.. – он вдруг сбился, дернув углом рта и с внезапно прорезавшимся акцентом пробормотал: – Cerdo de mierda, почему я должен вам верить? Вы ничем не отличаетесь от всех прочих… – он попятился к всходу на галерею. – Я не знаю… Если это ловушка, мне не можно…

– Нельзя прожить жизнь, не доверяя никому, – без обычной насмешливости сказал Дугал. Хайме пристально уставился на гостя, точно услышав некое откровение, и вдруг торопливо зачастил, путая норманно-французские слова с выражениями из незнакомого Гаю языка:

– На вечере смотрите за мной. Ближе к завершению я выйти – там есть лестница наверх, никто не заметит. Идите следом. Мне надо сказать – я не хочу быть среди того, что задумывает сделать Рамон, – он беспомощно глянул на иноземных рыцарей, еле слышно выдохнул: – Но мне так страшно… – и, сорвавшись с места, исчез, почти беззвучно взлетев вверх по ступенькам, прежде чем они успели осознать услышанное.

– Чего это он такой пуганный? – удивился Мак-Лауд. – Кстати, ты заметил: он брат Рамона, но не родной. Сын другой матери. Может, потому и мечется, как курица с отрубленной головой? Младшие всегда завидуют старшим, и наоборот. Пожалуй, я бы сходил потолковать с этим боязливым любителем тайн – вдруг он в самом деле знает нечто полезное?

– Тебе не кажется, что мы слегка перестарались? – озабоченно спросил сэр Гисборн. – Хозяин Ренна и его наследник твоими усилиями отныне убеждены, будто мы участвуем в их непонятных замыслах, а теперь еще этот мальчик… Как мы будем выглядеть, если раскроется, что нам ровным счетом ничего неизвестно?

– Смоемся раньше, чем нас заподозрят в надувательстве, – беспечно отмахнулся Дугал. – За что мне нравятся всякие устроители заговоров – они шарахаются от каждой тени, никому не доверяют и больше всего опасаются предательства собственных союзников. Умный человек способен без особенного труда прикинуться одним из них, разузнать нужное и преспокойно удалиться, пока они будут с пеной у рта обвинять друг друга. И вообще, довольно предаваться греху уныния, когда на белом свете имеется множество иных, более приятных грехов. Выберемся как-нибудь, не впервой.

«Тебе, может, и не впервой, – подумал Гай, шагая через просторный верхний двор замка и прислушиваясь к перекличке часовых на башнях. – А я словно брожу по тонкому льду и жду – затрещит под ногами или нет? Успею я добежать до берега или отведаю холодной водички?..»

Он подозревал, что каждый из его спутников на свой лад задает себе этот вопрос и не находит ответа. Четыре человека, не по своей воле втянутых в хитросплетения чужих секретов, долгов, ненависти и привязанности. Франческо говорил истинную правду: с каждым прожитым мгновением все больше хотелось очутиться подальше отсюда и никогда не возвращаться.

Задумавшийся сэр Гисборн внезапно осознал, что шепотки и болтовня собравшихся прекратились, уступив место новой мелодии, а Хайме пропал. Вернее, не пропал, а перебрался в другую часть зала, поближе к потайной лестнице и выжидал подходящего момента, чтобы скрыться. Он вполне мог не прикладывать таких стараний – почти все приглашенные, числом около трех десятков, внимали струнным руладам и не обращали внимания на творящееся позади них. Гай уже несколько раз замечал, как кое-кто из гостей (чаще всего молодые парочки) украдкой выскальзывал наружу, пребывая в уверенности, что прочие закроют глаза на их невинные проделки.

Сэр Гисборн неспешно двинулся в обход зала, искреннее и безмолвно умоляя, чтобы никто не пристал к нему с расспросами и не втянул в вежливо-пустой светский разговор. Он удачно миновал хозяйку вечеринки, мадам Идуанну де Транкавель, в девичестве де Бланшфор, хорошенькую блондинку лет двадцати пяти в ярко-алом платье, с обманчиво рассеянной улыбкой и хитроватыми голубыми глазами. Поблизости от жены наследника замка неотлучно пребывал весьма схожий с ней обликом молодой человек, постарше возрастом на год или два – ее брат, Гиллем де Бланшфор. Этих двоих Гай счел наиболее безобидными среди присутствующих: они не помышляли ни о чем, кроме заботы о гостях и поддержании в обществе надлежащего блеска.

Краем глаза сэр Гисборн заметил мессира Рамона, окруженного шумливой компанией, и вовремя отодвинулся в тень, высматривая Мак-Лауда. Убедившись, что напарник обратил внимание на его настойчиво перемещение в сторону двери, Гай облегченно перевел дух. Когда возникала необходимость, шотландец мог бесследно затеряться в самом многолюдном сборище. Он все понял и наверняка объявится на месте встречи даже раньше его самого.

Несколько последних шагов – и Гай наконец поравнялся с небольшим гобеленом, прятавшим за собой нишу в стене и дверную створку. На всякий случай он оглянулся, проверяя, не пришло ли кому-нибудь в голову присмотреть за действиями иноземного гостя. Вроде бы он не удостоился ничьего пристального внимания… если не считать равнодушно-отрешенного взгляда Тьерри де Транкавеля, среднего из трех сыновей мессира Бертрана, выглядевшего так, будто давно уже отошел от мирских забот. Сэр Гисборн вспомнил, что даже не слышал голоса этого человека, когда всю их компанию представляли здешнему обществу. В сравнении со своими братьями и младшей сестрой Тьерри явно проигрывал, не отличаясь ни яркой внешностью, ни живостью характера. Гай не мог даже с уверенностью сказать, видел ли Тьерри его поспешный рывок за занавеси, и, если видел, какое объяснение дал этому довольно странному поступку. Мессир Тьерри смотрел сквозь него, и ноттингамец невольно подумал: «Он как камень на дне реки – созерцает бегущую мимо воду, ничего не ждет, ни о чем не сожалеет. У него нет ни прошлого, ни будущего, только настоящее, которое его не слишком задевает. Господи всеведущий, неужели Тебе в самом деле угодно видеть среди созданий Твоих подобное семейство?»

Снаружи окончательно стемнело, и, покинув уютный мирок вечеринки, компаньоны угодили прямиком в неласковые объятия приближающейся ночи – стылой, до краев насыщенной тоскливыми посвистами ветра и шуршанием гоняемых по камням маленьких песчаных вихрей. Глянув вверх, Гай увидел вырезанные в темно-синем небе бездонные черные провалы, и вздрогнул, не сразу догадавшись, что смотрит на башни замка. Из-за зубцов стены неторопливо выползла луна – огромная, почти идеально круглая, призрачного бледно-зеленоватого цвета.

– Завтра или через день настанет полнолуние, – задумчиво протянул Мак-Лауд и чуть потише добавил: – Придет охотничья луна.

– Угу, – согласился сэр Гисборн. – Она самая.

«Охотничьей луной» на Британских островах издревле звали первое октябрьское полнолуние, и предки Гая, явившиеся на Остров вслед за герцогом Гильомом Завоевателем, восприняли наименование от саксонских и кельтских племен. Появление охотничьей луны завершало сбор урожая и открывало время осенней охоты на любую дичь – бегающую по земле и парящую в воздухе, покрытую шерстью или перьями. С поражающей воображение четкостью сэр Гисборн вдруг представил, как такая же луна плывет в неподвижном воздухе над убранными полями манора Локсли, над облетающей дубравой и темной полосой реки Трент… В поместье съедутся гости, окрестные леса задрожат от пронзительного лая гончих и звука рожков, олени поднимут украшенные ветвистыми рогами головы и замрут, насторожив уши и втягивая черными ноздрями холодный, терпкий воздух, огненным клубком покатится под ногами лошадей перепуганная лисица… Каждый вечер станет состязанием на лучшую охотничью байку, управляющий потеряет счет опустошенным бочонкам и махнет на все рукой, опьяневшая от свободы молодежь будет носиться верхами по багряно-золотистым лесам, провожаемая снисходительными взглядами старших, и на миг ты поймешь, каким прекрасным может быть этот мир…

– Гай, – укоризненно сказали рядом, – проснись. Мы сюда зачем пришли?

– Я не сплю, – буркнул смутившийся Гай и огляделся.

Обширная площадка, примыкавшая к донжону и освещенная дымным колеблющимся пламенем десятка факелов, пустовала. Мак-Лауд не поленился подняться наверх, на деревянную галерею, никого там не обнаружил, и, усевшись на ступеньках, с досадой сплюнул, пробормотав:

– Перетрусил, что ли… Я только нашел, с кем поболтать по душам…

– С ним или с ней? – дотошно уточнил сэр Гисборн.

– Женщины обычно знают больше секретов и совершенно не умеют их хранить, – пожал плечами Дугал, и от этого движения серебряная фибула блеснула в темноте россыпью крохотных искр. – Жаль, мы не успели поговорить с мистрисс Изабель. За время, пока она здесь сидит, можно разузнать все про всех. У Френсиса, когда он заявился под ручку с этой чернявой малявкой, тоже был хитрющий вид – наверняка пронюхал что-то интересное. Хотел бы я знать, что именно?

– А я хотел бы знать, как он умудрился познакомиться с хозяйской дочкой? – недовольно заметил Гай.

– Вот сам у него и спроси, – с готовностью посоветовал Мак-Лауд. – Может, он тебя научит, как нужно разговаривать с девушками… Тихо!

Они замолчали, пытаясь различить среди невнятных ночных шорохов звук приближающихся человеческих шагов. Ничего не заметивший Гай уже хотел сказать, что компаньону послышалось, и спросить, как долго он намерен здесь торчать. Если их отсутствие затянется, это вызовет подозрение и расспросы: не видел ли кто, куда ушли иноземные гости? Кто-нибудь обязательно глазел по сторонам, и быстро выяснится, что мессиры из Англии самым подозрительным образом изволили покинуть вечеринку. Они, конечно, придумают оправдание, но завоеванное с таким трудом шаткое доверие все равно будет подорвано. Затея с ночной встречей все больше и больше казалась сэру Гисборну не слишком замечательной идеей. Секреты Хайме вполне могли потерпеть до завтрашнего дня. Скажите на милость, неужели он так долго хранил свою тайну только для того, чтобы выболтать ее первым встречным, да еще приезжим, да еще…

Додумать Гай не успел – от стены напротив отделилась тень, медленно, точно колеблясь, приблизилась, и обернулась Хайме де Транкавелем, выглядевшим так, будто он миг назад скрылся от долгого изнурительного преследования, а не поднялся по лестнице, насчитывавшей от силы два десятка ступенек.

– Меня заметили, – выдавил он. – Меня наверняка заметили. Они придут сюда.

– Ну и что? – с полнейшим равнодушием спросил Мак-Лауд, и не подумавший встать при появлении одного из владельцев замка. – Мало ли по какой причине людям захотелось выйти и подышать свежим воздухом. Кого ты так боишься?

– Отца. Рамона, – Хайме быстро провел языком по узким губам и еле слышно добавил: – Вас.

– Тогда зачем тебе понадобилось вытаскивать нас сюда, если ты такой пугливый? – вполне дружелюбно, отчего каждое произнесенное слово звучало намного оскорбительнее, поинтересовался Дугал. – Заперся бы в подвале и дрожал там потихоньку.

Внутренне сэр Гисборн уже приготовился к вспышке ярости и долгим извинениям (в которых предстоит изощряться ему, ибо компаньон напрочь лишен как чувства такта, так и понятия, какие границы в разговоре с определенными людьми можно переходить, а какие нет), но Хайме виноватым и каким-то детским голосом произнес:

– Мне с ними жить дальше. Они моя семья, но если они узнают, что я разговаривал с вами…

– Тебе здорово достанется, – закончил фразу шотландец. – Это мы уже поняли. Что дальше?

– Уезжайте отсюда, – без всякой надежды на успех произнес Хайме. – Берите вещь, которую вы привезли для моего отца, и уходите. Стража на воротах вас пропустит. Если вас начнут искать, я скажу, что видел вас и вы ушли к себе. До утра никто ничего не заподозрит. Держитесь направления на полдень и чуть к восходу, наткнетесь на дорогу на Безье. Скачите по ней и не оглядывайтесь.

– Даже так? – с легким удивлением осведомился Мак-Лауд. – А наши спутники останутся здесь?

Молодой человек скривился:

– Вас так беспокоит их судьба? Их отпустят – они никому не нужны. И потом, речь идет всего лишь об итальянском купчишке и женщине, – последнее слово он произнес с нескрываемым отвращением. – Вас что, всерьез тревожит участь какой-то торговки? Лукавого и суетного творения с обманными речами и лживым взором?

– Мы обещали им наше покровительство, – вмешался Гай. – И учтите на будущее, мессир Хайме – мне весьма не по душе, когда о моих знакомых высказываются в подобном тоне.

– Вы ничего не понимаете, – горько сказал Хайме. – Ничего!

– Тогда объясните нам толком, в чем дело, вместо того, чтобы ходить вокруг да около, – сэр Гисборн ощутил нарастающую злость на этого косноязычного мальчишку, никак не могущего принять решение.

– Оставаясь здесь, вы подвергаете своих… знакомых еще большей опасности, – вытолкнул из себя Хайме. – Отцу необходимо заполучить то, что вы привезли. Он не остановится достигая своей цели. Он посулит вам все, что угодно, но в день расплаты не даст ничего. Он захочет оставить вас здесь. Навсегда. Сделать такими же, как мы. И вам это понравится, – он вдруг улыбнулся, хотя улыбка куда больше смахивала на оскал. – У него есть возможность воплотить любое ваше желание. Вы останетесь. Весь мир превратится в пустой звук, только Ренн будет иметь смысл…

– Перестань нести чушь, – брезгливо сказал Мак-Лауд, и малопонятные речи Хайме тут же оборвались, словно молодой человек разучился говорить или ему заткнули рот. – Ничего толкового, похоже, от тебя не добиться, потому сделаем проще – я буду спрашивать, а ты отвечать. Если, конечно, не хочешь и дальше оставаться маленькой перепуганной крысой из мокрого подвала, которая не решается пищать, даже когда ей оттяптывают хвост.

Хайме дернулся, словно от удара, но промолчал. Луна поднималась все выше, заливая площадку неясным голубоватым светом. Забранные в железные решетки факелы трепетали на нескончаемом ветру, мотая оранжево-черными гривами. Звучавшие в тишине голоса вдруг показались Гаю нестерпимо громкими, хотя Дугал и Хайме разговаривали полушепотом. Он разрывался на части между любопытством, требовавшим внимательно слушать и запоминать, и осторожностью, докучливо зудевшей о необходимости смотреть по сторонам. Наконец, сэру Гисборну показалось, будто выход найден: он встал в почти непроглядной тени у подножия донжона, откуда хорошо видел всю площадку, и отчетливо слышал напряженно-быстрый разговор, чем-то напоминавший поединок на ножах. Именно на ножах, когда противники сходятся лицом к лицу, и малейшее движение может стать роковым.

– Откуда твой отец узнал, что мы приедем и привезем бумаги?

– Рамон сказал, – ответил Хайме, и, точно испугавшись, добавил: – Ему пришло письмо – с голубем. Он уехал на праздники в Тулузу, вернулся с вашей женщиной и стал ждать. Говорил: «Они явятся за своей подружкой».

– Почему мессиру Бертрану так нужны эти документы?

– В них – власть. Она притягивает его. И Рамона тоже.

– Зачем? У вас без того есть владения, и немаленькие…

– Они хотят власть только для себя. И чтобы никого над ними. Ни короля, ни бога. Больше ничего не знаю. Они убьют меня, если я расскажу. Им все равно, они никого не боятся. Тьерри мог бы разубедить их, но ему ни до чего нет дела.

– Ты можешь рассказать, что они задумали?

– Нет, – Хайме замотал головой – испуганно и непреклонно.

– Не знаешь или боишься?

– Боюсь, – честно признался молодой человек. – Я думал – может, уговорю вас уехать, и сам сбегу. Не могу я больше здесь. В Тулузе собирают отряд из молодых рыцарей, в конце месяца они спустятся по Гаронне к побережью и поплывут к Иерусалиму, я хотел уйти с ними. Но наступает новый день, я говорю себе – сделаю завтра, а завтра никогда не наступает… Пожалуйста, уезжайте. Без вас и ваших бумаг отец и Рамон не рискнут начать действовать. Может, они задумаются и отложат все, – он умоляюще посмотрел на Мак-Лауда («Снизу вверх, – удивленно отметил Гай. – Как такое может быть? Дугал ведь сидит, а Хайме стоит»). – Пройдет время, все изменится. Но сейчас… Для них все слишком удачно складывается. Иногда я думаю – может, это дело рук их покровителя… – не договорив, он захлопнул рот с такой силой, что лязгнули челюсти.

– Какого покровителя? – обмолвке не удалось проскочить незамеченной. – Кто помогает твоим сородичам? Где находятся эти люди? Здесь, или в Тулузе, или еще где-то?

Молчащий Хайме пристально разглядывал змеящиеся трещины на серо-желтоватых плитах у себя под ногами. Наконец, он еле слышно попросил:

– Я хочу вернуться обратно.

– Никто тебя не держит, – Мак-Лауд рывком поднялся на ноги. – Беги, только не думай убежать от самого себя. Твои сородичи не настолько всесильны, как ты думаешь. За пределами вашего Редэ о них никто и не слышал. Если ты полагаешь, что должен их остановить – ради них самих – то решись, наконец! Никто не станет делать это за тебя.

– Мне… мне надо подумать, – медленно проговорил младший из сыновей мессира Бертрана.

– Так думай поскорее, – зло бросил Дугал. – Мы не собираемся околачиваться тут до скончания времен, поджидая, когда ты изволишь собраться с духом. Если ничего не надумаешь до завтра – что ж, оставайся при своих секретах. Но имей в виду – мы могли бы помочь тебе.

– Завтра, – как завороженный, повторил Хайме и уже тверже добавил: – Хорошо, пусть будет завтра.

Он обошел стоявшего у него на дороге шотландца, намереваясь подняться вверх по лестнице на галерею, и тут Гая внезапно посетила внезапная, ослепительная в своей неожиданности мысль. Вспомнив совет компаньона о том, что в подобные мгновения надлежит, не сомневаясь, действовать в согласии с подсказками внутреннего голоса, он негромко окликнул:

– Мессир Хайме, вам доводилось слышать такое название – lapis exillis? Ходят слухи, будто сей предмет хранится в вашем замке.

Хайме обернулся – не оглянулся через плечо, а развернулся на громко скрипнувших каблуках – и несколько мгновений внимательно изучал ноттингамца, точно не мог понять, откуда здесь взялся этот человек и о чем его спрашивает. Затем растерянно развел руками:

– Lapis exillis – предание, не имеющее под собой никакой основы. Полагаю, если вещь, о которой вы говорите, и обретается на грешной земле, то наверняка не в таком проклятом месте, как Ренн. Сходите к хранителю нашей библиотеки, он собирает местные легенды и сможет рассказать вам больше, нежели я.

Он постоял, ожидая новых вопросов, и, не дождавшись, скрылся в темноте. Гай слышал стук его шагов вверх по ступенькам, и мельком подумал – зачем, собственно, Хайме понадобилось идти туда, если он горел желанием вернуться в зал? Разве что ему известен другой вход.

– Приехали, – разочарованно протянул сэр Гисборн. – Одни говорят: идите и посмотрите своим глазами, другие – нет такого и никогда не было. Кому поверим?

– Никому, – Мак-Лауд предвкушающе ухмыльнулся. – Завтра этот красавчик все нам выложит. Будет разливаться, как птаха соловей по весне.

– Зря ты с ним так, – упрекнул напарника Гай.

– Интересно получается! – возмутился шотландец. – Он предлагал нам бросить Френсиса и Изабель в настоящей змеиной яме, а самим сбежать, и я еще должен относится к этому маленькому плаксивому ничтожеству с уважением?

– Ты мог просто разговаривать с ним повежливее, – твердо сказал сэр Гисборн. – В конце концов, он сам изъявил желание встретиться с нами…

– И мне пришлось едва ли не выкручивать ему руки, чтобы он заговорил, – презрительно фыркнул Мак-Лауд. – Правда, под конец он брякнул одно полезное словечко.

– Библиотека, – кивнул Гай. – Тогда нам понадобится мессир Франческо – в отличие от нас с тобой, он вроде неплохо разбирается в книгах. Вдруг «Lapis exillis» – название рукописи?

– Все может быть, – Дугал отступил на несколько шагов и, прищурившись, всмотрелся в слабо разгоняемую отсветами факелов полутьму на галерее. – Слушай, что-то мне неспокойно. Я поднимусь наверх, а ты подожди здесь, ладно?

– Хорошо, – недоуменно согласился сэр Гисборн, привыкший за время пути доверять чутью компаньона. Шотландец затопал по ступенькам, успев одолеть половину пролета, когда на перила рывком навалилось нечто темное. Загадочный предмет (Гай вскинул голову, чтобы рассмотреть его, и от резкого движения в затылке отчетливо хрустнуло) два или три удара сердца раскачивался, точно заваливающийся набок мешок с мукой, затем с булькающим звуком полетел вниз. Послышался неприятный чавкающий удар, словно с большой высоты уронили корзину с яйцами. Гаю не понадобилось много времени, чтобы узнать этот звук – так разбивается о камни человеческое тело.

Он и Мак-Лауд успели к незнакомцу одновременно. Им не пришлось его переворачивать и ломать головы над вопросом «Кто это?». Перед ними лежал их недавний собеседник, Хайме де Транкавель, с начинающим стекленеть взглядом и глоткой, перерезанной от уха до уха. В лунном свете кровь, толчками вытекающая из глубокой и узкой раны, казалась черной и блестящей, как некий драгоценный камень.

Гай судорожно сглотнул – его не пугало зрелище смерти, но всегда ужасало, с какой легкостью можно лишить человека жизни. Вдобавок он еще помнил звук голоса Хайме, его отчаянное стремление сохранить верность семье и недоверие к чужеземцам, и, может быть, первое самостоятельное принятое решение, которое он не смог осуществить…

– Что же такое ты знал? – пробормотал сэр Гисборн, и запоздало понял, что обращается к пустоте – компаньон исчез. Скорее всего, бросился обратно на галерею, в надежде если не догнать убийцу, то хотя бы найти какие-нибудь оставленные им следы. Гай не думал, что Мак-Лауду повезет, однако любой поступок, имеющий целью установление виновного, лучше бездействия.

«Что мы скажем его родным? – явившаяся мысль заставила ноттингамца тревожно оглянуться по сторонам и выдержать короткую борьбу с перепуганным внутренним голосом, твердившим, что нужно оставить все как есть и по возможности незаметно вернуться в зал. Пусть караульные замка найдут тело и принесут хозяевам печальное известие. Зачем искушать судьбу? – Граф или его наследник обязательно захотят учинить розыск, и, конечно же, заинтересуются, о чем мы тут беседовали. Но тогда… тогда получается, что кто-то прятался на галерее, слышал весь наш разговор от первого до последнего слова, испугался, что Хайме проболтается и прикончил его. Это наверняка кто-то числа из обитателей замка, и, вне всякого сомнения, он успел скрыться. Сдается мне, сэр Гисборн, вы со своим приятелем изрядно влипли».

Словно подтверждая эту догадку, поблизости взвизгнула открываемая дверь, пропустив через светящийся проем несколько человеческих фигур, блеснул огонек масляной лампы и рассерженный голос, весьма похожий на голос Рамона де Транкавеля, окликнул:

– Хайме! Хайме, ты где?

– Я своими глазами видел – он поднялся сюда, и эти иноземцы с ним, – вмешался спутник наследника Ренна, в котором Гай после некоторого размышления узнал Гиллема де Бланшфора. – Мессир Хайме, отзовитесь! Может, они уже ушли?

«Один точно ушел, – невесело подумал Гай. – В страну, откуда нет возврата».

– Мы здесь, – негромко сказал он, и поднял руку, загораживая глаза, когда на него упал луч света, в сумерках показавшийся ослепительно ярким. – И ваш брат тоже здесь.

Последующие часы невероятно затянувшейся ночи с восьмого на девятый день октября еще долгое время с пугающей неотвратимостью приходили Гаю на ум, стоило его собеседникам упомянуть «безвыходную ситуацию» или «отчаянное положение». Именно такой представала нынешняя обстановка. Гостям (единодушно утверждавшим, что увидели Хайме де Транкавеля только в последний миг его земной жизни, когда он в буквальном смысле свалился им на головы) не бросили в лицо никакого обвинения, однако самый недогадливый человек мог различить эти, еще непроизнесенные вслух слова, носившиеся в разреженном холодом воздухе. Гай не сомневался: им суждено прозвучать, но лишь когда хозяева Ренна сочтут нужным прибегнуть к этому безотказному средству и не мгновением раньше.

По здравому рассуждению, не имелось ни малейшего повода, чтобы заподозрить в свершившемся заезжих визитеров. Они не сталкивались с Хайме на quodlibet, не разговаривали с ним и никогда не встречали его до прибытия в Ренн-ле-Шато. На их оружии и одежде не осталось пятен крови (очевидно, что при подобном ранении убийца не сумел бы увернуться от разлетевшихся во все стороны зловещих брызг), и единственное, что вызывало подозрение – их почти одновременный с Хайме уход из зала и то, что именно они, а не кто-то иной, находились подле тела.

Вечеринка, как выяснилось, уже закончилась, и большинство участников разошлись. Именно поэтому слегка обеспокоенный Рамон вкупе с Гиллемом и несколькими приятелями отправился на поиски запропавших невесть куда младшего брата и иноземных гостей. Теперь на долю наследника Ренна выпала нелегкая обязанность разбираться с обстоятельствами насильственной гибели родственника и, насколько мог судить Гай, справлялся он довольно быстро и разумно. Призванные на помощь караульные, на скору руку соорудив из копий и плащей подобие носилок, переложили на них тело Хайме и унесли в замковую часовню, привлеченных шумом любопытных личностей вежливо, но непреклонно разогнали. После краткого и ничего не разъяснившего разговора с невольными виновниками происшествия Рамон жестом подозвал одного из стражников, велев проводить английских господ в отведенные им комнаты, и напутствовал их брошенным вскользь обещанием (в котором прозвучала смутная угроза) побеседовать завтра всерьез. Рамон также собирался поручить замковой страже обшарить укромные места Ренна, но сэр Гисборн подумал, что большого успеха они не достигнут. У убийцы, особенно если он подготовился заранее, имелось достаточно времени, чтобы спрятаться, переодеться и успешно сделать вид, будто он не при чем.

– Они его не поймают, – мрачно предсказал Мак-Лауд. – Перевернут весь замок кверху дном и ничего не найдут. Они даже не представляют, кого искать!

– Ты тоже не представляешь, – огрызнулся Гай. Он устал от многочисленных загадок, туманных намеков и недосказанных слов, и больше всего хотел спокойно вздремнуть до утра, без необходимости вскакивать посреди ночи и куда-то мчаться.

Дугал ничего не ответил. Следуя за молчаливым стражником и раскачивающимся светляком фонаря, они спустились в нижний двор, пересекли его, вошли в нижние помещения одной из башен (если Гая не обманывало чувство направления, расположенной на полуденной стороне замка) и, поднявшись по узкой лестнице, остановились перед запертой изнутри дверью. На стук немедленно откликнулся встревоженный голос Франческо, загремел отодвигаемый засов, и впервые за весь день компаньоны осознали, что больше не находятся под ненавязчивым присмотром хозяев Ренна.

– Монна Изабелла ждала вас после вечеринки, но не дождалась. Ей пришлось уйти вместе с остальными дамами, – доложил Франческо. Внимательнее присмотревшись к своим попутчикам, он нахмурился и осторожно спросил: – Что-то случилось, да? Вы выходили поговорить с мессиром Хайме, младшим из семейства, мы думали – вы быстро вернетесь…

– Его убили, – раздраженно бросил Мак-Лауд. – Он собирался рассказать нам что-то о делах, творящихся в замке, и ему заткнули рот самым верным способом – перерезав горло. А потом скинули с галереи донжона. Удивительно, почему мы ночуем здесь, а не в подвале, по обвинению в убийстве члена семьи де Транкавель. Впрочем, они еще успеют навесить завтра на нас всех дохлых собак…

Он ушел в спальню, продолжая сердито бормотать себе под нос, но теперь из-за толстых стен его голос доносился невнятно и неразборчиво. Гай и Франческо переглянулись, мессир Бернардоне озадаченно склонил голову набок, негромко сказав:

– Упокой, Господи, его душу… Как это произошло? Вернее, почему?

– Кто-то испугался возможного разоблачения, – Гай тяжело опустился на застеленный овечьими шкурами сундук и привалился к стене, полузакрыв глаза. Франческо понятливо смолк и начал бесцельно перебирать вещи, разложенные в идеальном порядке. Его наверняка грызло любопытство пополам с желанием поведать о собственных открытиях, и сэр Гисборн, вздохнув, спросил: – Как прошел день? Удалось что-нибудь узнать?

– «Странно» будет наиболее подходящим словом, – Франческо уселся на низкую скамейку перед камином, поворошил кочергой багрово вспыхнувшие угли, продолжая говорить: – Как мне и велели, я пошел осматриваться. Вообще-то я хотел найти часовню, а вместо этого познакомился с монной Бьянкой, дочкой здешнего хозяина. Мы погуляли по замку, поболтали…

– Только поболтали? – язвительно крикнул подслушивавший Мак-Лауд. – Не верю! Она слишком хорошенькая, чтобы развлекать ее одними разговорами!

– Ей еще шестнадцати нет, – укорил нахального скотта Франческо. – Кроме того, кто она, и кто я? Так вот, монна Бьянка сводила меня посмотреть на графство Редэ с восходного бастиона – там есть совершенно неохраняемое местечко, прямо над обрывом. Года два назад какой-то местный умелец спустился по стене и вскарабкался обратно, безо всяких веревок и крючьев. Потом я попросил сводить меня в местную capella, часовню. Между прочим, вы знаете, что в окрестностях замка разбросана уйма мест, связываемых с именем Марии Магдалины? У них имеется «источник Магдалины», «скала Магдалины» и замковая церковь тоже называется «часовней Магдалины», но, как мне показалось, хозяева не слишком о ней заботятся.

– Почему именно Магдалина? – заинтересованный Гай проснулся и заерзал, усаживаясь в подобающем человеку положении.

– Они верят, будто евангельская святая некогда побывала здесь, – объяснил Франческо. – Однако я не помню, чтобы в Писании встречалось такое предание.

– Я тоже не помню, – после вдумчивого размышления согласился сэр Гисборн.

– Нам разрешили заглянуть в крипту под часовней, – продолжил Франческо. – Там хранятся… – узкое, точеное лицо приобрело задумчиво-сосредоточенное выражение, – любопытные вещи. Правильнее называть их «реликвиями», однако, да простится мне подобное сравнение, их сокровищница больше смахивает на лавку процветающего иудейского старьевщика.

Мак-Лауд высунул голову из дверного проема и непочтительно заржал, уточнив:

– В самом деле? А обломков Истинного Креста у них нет? Или наконечника копья Лонгина вкупе с его же верхней челюстью, лишенной половины зубов? Интересно, что получится, если собрать все хранящиеся по Европе «ногти Спасителя» да сложить их вместе?

– Дугал, заткнись, – не выдержал Гай.

– А что я такого сказал? – оскорбился шотландец, однако не ушел, как втайне надеялся сэр Гисборн, оставшись подпирать косяк. Почуявший нарастающее раздражение Франческо поспешил вмешаться:

– По большей части тут собраны предметы, якобы принадлежавшие Магдалине и Лазарю. Еще я видел меч короля Дагоберта и, по-моему, он настоящий. Во всяком случае, откованный во времена, когда жил Дагоберт. Монна Бьянка также собиралась показать мне библиотеку замка, но отец капеллан столь долго распространялся о каждом сокровище в своих владениях, что мы не успели.

– Если завтра уцелеем, наведаемся в здешнее хранилище знаний, – обрадовал попутчика Гисборн. – Хайме намекнул, будто сведения о lapis exillis можно раздобыть у здешнего библиотекаря. Я склонен думать, будто так называется некая книга.

– При чем тут Небесные камни? – не понял Франческо. Гай мстительно ткнул пальцем в сторону компаньона:

– Все вопросы к нему. Сидим, беседуем со старым графом и его наследником, а шевалье Мак-Лауд возьми и брякни: «Как, мол, поживает lapis exillis?» Знаешь, что мы услышали в ответ? «Пойдите и сами полюбуйтесь на него!» Правда, не сказали, куда идти, рассудив, что нам и так должно быть известно. Когда же мы попробовали разузнать что-нибудь у Хайме, он убежденно заявил: такой вещи вообще не существует. В общем, с какой стороны не посмотри, все равно придется заглянуть в библиотеку, – он понизил голос и спросил: – Как тебе показалось семейство?

– Среди моих знакомых, как вы понимаете, насчитывается не так много аристократов, чтобы было, с чем сравнивать, – наполовину в шутку, наполовину всерьез ответил Франческо. – Как я понял, власть в Ренне постепенно переходит от пожилого и усталого отца к наследнику, и монна Бьянка отзывалась о нем не самым лучшим образом…

– Смазливая физиономия, хитрые мыслишки и темная душонка, – высказал свое мнение шотландец. – Слушайте, давайте поразмыслим над нашими бедствиями утром, когда выспимся и будем лучше соображать. Лично у меня уже голова раскалывается, и если кто-нибудь сейчас скажет еще хоть слово, я за себя не ручаюсь.

…Франческо, заранее облюбовавший себе место на сундуке в гостиной, прежде чем улечься, немного постоял перед высоким окном, смотря на отражающиеся в мутном черном стекле огоньки свечей и прислушиваясь к порывам бившегося в неприступные стены крепости ветра. Он пытался сосредоточиться на мыслях о завтрашнем дне, но вместо этого снова и снова перебирал в памяти визит в часовню. Ему казалось, он упустил нечто важное, увиденное мельком и сохраняющееся непонятым в ожидании своего часа.

Как и говорила Бланка, произвести впечатление на капеллана оказалось проще простого – немного скучающего любопытства, проявленного заезжим гостем, пара небрежно брошенных флоринов и настойчивость монны де Транкавель быстро решили исход дела. Решетчатая дверь в крипту отворилась без малейшего скрипа, доказывая, сколько масла израсходовано на ее петли, отец Уриен (в самом деле похожий на хлопотливого и трусоватого суслика, при малейшей опасности скрывающегося в норе) повел их по низкому, холодному помещению, заставленному множеством сундуков, ларцов и шкатулок, склянок с полуистлевшими костями и обрывками некогда ярких тканей внутри, золотых и серебряных дарохранительниц, распятых на стенах древних доспехов – проржавевших и рассыпающихся. Капеллан говорил, не закрывая рта, Бланка поддакивала, юркая по всему подвалу и умудряясь везде бросить свой любопытствующий взгляд, а мессир Франческо поймал себя на том, что, не слишком внимательно разглядывая реликвии, ищет некий определенный предмет. Он не представлял, какой, просто шел по невидимому следу, как загоняющая добычу собака-ищейка.

Завершились его поиски в самом дальнем углу крипты, плохо освещенном и пыльном, куда, похоже, давно никто не заглядывал. Франческо непонимающе уставился на огромный, потемневший от времени дубовый сундук, поставленную на его крышку серебряную часовенку, тоже окутанную налетом черной патины, и выглядевший совершенно здесь неуместным обеденный прибор – несколько тарелок различного размера, небольшая чаша, круглое блюдо для дичи… На изготовление вещей пошли не привычная глина или металл, а дерево. Желтоватое мягкое дерево, вроде липы или клена, покрывшееся сетью трещин и рассохшееся от старости.

«Когда-то, возможно, эти предметы имели некую ценность, – Франческо рассеянно провел пальцем по краю тарелки, смахнув мелкую серую пыль и ощутив выпуклость плохо сохранившегося узора. – Теперь о них забыли и они превратились в обычный хлам. Все, собранное здесь, на самом деле бесполезный хлам, напрочь лишенный малейшего отсвета небесного благословения».

Бланка нетерпеливо окликнула его, и, испугавшись собственных мыслей, он поспешил на ее голос. Однако, выходя из крипты, он задержался, чтобы глянуть на массивный дверной замок и понять: он мог бы открыть его. Не подбирая ключей, с помощью куска обычнейшей гнутой проволоки, наподобие той, что валяется на дне одного из его мешков. Только зачем? Он же не собирается в самом деле еще раз явиться сюда?..

– Иди спать, – шепотом посоветовал сам себе Франческо. Подбросил в камин поленьев, задул почти догоревшие свечи на столе и забрался на приготовленное лежбище, уверенный – ему приснятся крипта под часовней, вкрадчивый шепот голосов в заброшенной галерее и девочка-подросток по имени Бьянка, похожая на бледный ночной цветок.