"Сильвия и Бруно" - читать интересную книгу автора (Кэролл Льюис)

ГЛАВА III Подарки ко Дню рождения

— Это мой брат, — предостерегающим шёпотом произнёс Под-Правитель. — Говорите же, да поскорее!

Его слова, по-видимому, были адресованы Лорду-Канцлеру, который сразу же затараторил — визгливо, как ученик, повторяющий урок:

— Как я уже отмечал, Ваше Под-Превосходительство, это зловещее брожение…

— Слишком рано! — прервал его сосед, от возбуждения едва способный говорить шёпотом. — Он ещё не слышит вас. Начните снова!

— Как я уже отмечал, — пробубнил нараспев покорный Лорд-Канцлер, — это зловещее брожение уже приобрело размеры Революции.

— И какие же у Революции размеры? — Произнёсший это голос был мягким и дружелюбным, а лицо высокого и величественного человека, который вошёл в комнату, ведя Сильвию за руку и неся ликующего Бруно на плече, было слишком благородным и безмятежным, чтобы заставить трепетать даже очень провинившегося человека, однако Лорд-Канцлер мгновенно побледнел и едва-едва выдавил из себя:

— Размеры… Ваше… Ваше Высокопревосходительство?.. Я… я не совсем понимаю…

— Ну, скажем, длина, ширина, толщина, да что пожелаете! — И пожилой человек презрительно улыбнулся.

Лорд-Канцлер великим усилием воли взял себя в руки и указал на раскрытое окно.

— Если Ваше Высокопревосходительство на минуту прислушается к выкрикам этой озлобленной черни… — («Озлобленной черни!» — повторил Под-Правитель громче, поскольку Лорд-Канцлер, приведённый в состояние униженного трепета, едва не потерял голоса,) — вы поймёте, чего они требуют.

И в этот самый момент в комнату хлынул грубый и невнятный крик, единственными различимыми словами в котором были: «Меньше… Хлеба… Больше… Пошлин!» Величественный старик рассмеялся от всего сердца.

— Что же это, собственно… — начал было он, однако Канцлер его недослушал.

— Они сбились, — пробормотал он и поспешил к окну, но вскоре вернулся с просветлевшим лицом. — Вот оно, слушайте сейчас! — воскликнул он, поджав в волнении руки.

Теперь уже слова слышались отчётливо, и выкрики доносились с регулярностью тиканья часов.

— Больше… Хлеба… Меньше… Пошлин!

— Больше хлеба! — удивлённо повторил Правитель. — Но ведь новая Государственная пекарня пущена только на прошлой неделе, и я приказал продавать хлеб по себестоимости всё то время, пока в нём ощущается недостаток! Чего же им ещё нужно?

— Пекарня закрыта, вшечство! — теперь уже более громко и чисто, чем прежде, сказал Канцлер. Смелости ему придало сознание того, что уж здесь-то у него имеются оправдания; и он сунул Правителю в руки несколько отпечатанных листков, лежавших наготове на столике для закусок рядом с раскрытыми конторскими книгами.

— Вижу, вижу! — пробормотал Правитель, небрежно пробежав их глазами. — Мой братец отменил приказ, а виноватым выхожу я! Ловкая тактика! Ну, хорошо! — добавил он, возвысив голос. — Подписано моим именем, так что принимаю всё это на себя. Но что значит «меньше пошлин»? Как их может быть меньше? Последние из них я упразднил месяц назад!

— Но они были введены вновь, вшечство, собственными указами вшсчства! — И ещё одна кипа листков была предоставлена Правителю на обозрение.

Просматривая их, Правитель раз-другой взглянул на Под-Правителя, который теперь сидел перед одной из раскрытых конторских книг и был полностью поглощён сложением цифр. И Правитель повторил только:

— Хорошо же. Беру и это на себя.

— И они утверждают, — сконфуженно продолжал Канцлер, более походивший на пойманного вора, чем на высокого государственного служащего, — что перемены в правительстве — упразднение Под-Правителя… Я имею в виду, — быстро добавил он, встретив изумлённый взгляд Правителя, — упразднение поста Под-Правителя и предоставление Его Под-Превосходительству полномочий Вице-Губернатора на период отсутствия Правителя не даст всем этим сменам недовольства распространяться. Я хочу сказать, — добавил он, взглянув в листок бумаги, который держал в руках, — всем этим семенам недовольства.

— В течение пятнадцати лет, — прозвучал низкий, но очень резкий голос, — мой муж выполнял обязанности Под-Правителя. Это слишком долго! Слишком долго!

Миледи всегда была масштабным созданием, но стоило ей нахмуриться и скрестить руки на груди — вот как сейчас, — как её облик делался ещё более громоздким, и очевидцы, вероятно, начинали подозревать, что именно так выглядит разгневанный стог сена.

— Уж он бы отличился как Вице, — продолжала миледи, в своей тупости не понимая возможной ироничности этой реплики. — Много лет уже в Волшебном краю не было такого Вице-Губернатора, каким он мог бы стать.

— И как же вы предлагаете поступить, сестра? — мягко спросил Правитель.

Миледи топнула, что было недостойно, и фыркнула, что было некрасиво.

— Шутки здесь неуместны! — завопила она.

— А вот я посоветуюсь с моим братом, — сказал Правитель. — Братец!

— …Плюс семь будет сто девяносто четыре, что составляет шестнадцать фунтов два пенса, — откликнулся Под-Правитель. — Два опустим и запишем шестнадцать.

Канцлер вскинул руки и брови в порыве восхищения.

— Весь в делах! — прошептал он.

— Братец, не могу ли я побеседовать с тобой в моём кабинете? — сказал Правитель, повысив голос.

Под-Правитель с готовностью поднялся, и они вдвоём покинули комнату.

Миледи повернулась к Учителю, который снял крышку кофейника и теперь измерял температуру внутри него своим личным градусником.

— Учитель! — начала она так неожиданно и громко, что даже Уггуг, приснувший в кресле, перестал храпеть и приоткрыл один глаз. Учитель же сразу спрятал в карман свой градусник, всплеснул ручками и со смиренной улыбкой склонил на бок голову.

— Перед завтраком, я полагаю, вы занимались с моим сыном? — надменно произнесла миледи. — Надеюсь, он поразил вас своими способностями?

— О, истинно так, миледи! — поспешил откликнуться Учитель, машинально потерев ухо, в то время как некие болезненные воспоминания, казалось, заполонили его мозг. — Его Сиятельство поразил меня весьма чувствительно, уверяю вас.

— Он очаровательный мальчик! — воскликнула миледи. — Он даже храпит гораздо музыкальнее, чем другие мальчишки!

Будь это так, подумал, наверно, Учитель, храп остальных мальчишек был бы поистине невыносим; но Учитель был человек осторожный и не сказал ничего.

— И он такой умный! — продолжала миледи. — Никто другой не будет так наслаждаться вашей Лекцией — кстати, вы уже назначили для неё время? Вы ведь так ни одну и не прочитали, хотя обещали ещё много лет назад, перед тем как вы…

— Да, да, миледи, я знаю! Возможно, в этот вторник, или в следующий…

— Вот было бы хорошо! — любезно заявила миледи. — Вы, конечно, позволите Второму Учителю тоже прочесть Лекцию?

— Думаю, нет, миледи, — нехотя ответил Учитель. — Он, знаете ли, всегда стоит спиной к аудитории. Так подобает стоять тому, кто отвечает урок, а не тому, кто его ведёт.

— Вы совершенно правы, — сказала миледи. — Я и сама теперь думаю, что едва ли найдётся у нас время для более чем одной Лекции. А ещё лучше будет, если мы начнём с Банкета, а потом устроим Бал-маскарад…

— Да-да, так будет лучше! — живо вскричал Учитель.

— Я появлюсь в образе Кузнечика, — невозмутимо продолжала миледи. — А вы как появитесь?

Учитель жалко улыбнулся.

— А я появлюсь… появлюсь пораньше, миледи.

— Но вам не следует приходить до того, как откроют двери, — сказала миледи.

— А я и не смогу, — сказал Учитель. — Прошу прощения — отлучусь на минутку. Так как сегодня день рождения Сильвии, мне бы хотелось… — и он поспешил прочь.

Бруно принялся рыться в своих карманах, и чем дольше рылся, тем грустнее становилось его лицо. Наконец он сунул указательный палец в рот и с минуту размышлял, после чего тихо пошёл к дверям.

Только он вышел, как вернулся тяжело дышащий Учитель.

— Поздравляю с днём рожденья и желаю долгих счастливых лет, моё дорогое дитя! — заговорил он, обращаясь к улыбающейся девочке, поспешившей ему навстречу. — Позволь мне сделать тебе подарок. Это подержанная подушечка для булавок, дорогая моя. Она стоит всего-то четыре с половиной пенса.

— Спасибо, очень мило! — и Сильвия наградила старика сердечным поцелуем.

— А булавки они отдали мне даром! — ликуя добавил Учитель. — Целых пятнадцать, и всего одна гнутая!

— Из гнутой я сделаю крючок! — сказала Сильвия. — Чтобы зацеплять Бруно, когда он убегает с уроков!

— Ты ни за что не угадаешь, каков мой подарок! — сказал Уггуг, схватив со стола маслёнку и подойдя к девочке с плутовским выражением лица.

— Нет, я не могу угадать, — сказала Сильвия, даже не взглянув на него. Она продолжала разглядывать свою подушечку для булавок.

— Вот он! — вскричал сорванец, и с торжеством вылил ей на голову всё масло из маслёнки, а затем, довольно ухмыляясь собственному остроумию, посмотрел вокруг, ожидая одобрения.

Сильвия густо покраснела и, крепко сжав губы, принялась стряхивать масло со своего платьица, а затем отошла к окну, чтобы, глядя вдаль, постараться обрести спокойствие.

Триумф Уггуга был очень недолог: вернулся Под-Правитель, и как раз вовремя, чтобы стать свидетелем проделки дорогого сыночка; и в следующий момент прицельная оплеуха сменила улыбку торжества на рёв боли.

— Дорогой мой! — вскричала мать, укрывая сына в объятиях своих жирных рук. — Бить по уху ни за что! Ах, ты мой хороший!

— Как ни за что! — зарычал разъярённый отец. — Да знаете ли вы, мадам, что я оплачиваю все расходы по дому, не говоря о ежемесячном налоге. Сколько он масла извёл, а это по моему карману ударит! Слышите, мадам?

— Придержите язык, сударь! — очень тихо, почти шёпотом произнесла миледи. Но во взгляде её было нечто такое, от чего супруг сразу затих. — Вы что, не видите, что это было просто шуткой? И притом очень остроумной! Он хотел показать, что не любит никого, кроме неё! И вместо того, чтобы в ответ похвалить его, это злобное маленькое создание ещё обижается!

Под-Правитель был мастером менять тему разговора. Он направился к окну.

— Милая моя, — сказал он, — это что там, внизу, свинья копается среди ваших клумб?

— Свинья! — возопила миледи, подскочив к окну, как бешеная, и едва не столкнув мужа в огород, так сильно ей самой потребовалось взглянуть. — Чья это свинья? Как она сюда попала? Где шляется этот дурак садовник?

В этот момент в комнату вернулся Бруно, и, пройдя мимо Уггуга (который ревел что было мочи, надеясь привлечь внимание), как будто он давно уже привык к подобным выходкам, подбежал к Сильвии и обвил её руками.

— Я ходил к моему сундуку с игрушками, — промолвил он с очень печальным лицом, — посмотреть, есть ли там что-нибудь подходящее для подарка тебе! Но там ничего нет! Все они поломаны, каждая игрушка! А у меня не осталось денег, чтобы купить тебе хороший подарок! И я ничего не могу дать тебе, кроме вот этого!

«Это» было очень крепким объятием и поцелуем.

— О, благодарю, мой дорогой! — воскликнула Сильвия. — Твой подарок мне нравится больше всех остальных. — Но если это было так, отчего же она тотчас вернула подарок назад?

А Его Под-Превосходительство обернулся и своими длинными худыми руками похлопал обоих детишек по голове.

— Ступайте, дорогие мои! — сказал он. — Нам нужно поговорить о делах.

Взявшись за руки, Сильвия и Бруно направились к дверям, но когда уже дошли до них, Сильвия обернулась и, пройдя через комнату назад, робко остановилась возле Уггуга.

— Я не огорчаюсь из-за масла, — сказала она, — и я… я огорчена, что он тебя ударил. — Девочка попыталась даже пожать руку маленького бандита, но Уггуг принялся реветь ещё пуще, на корню зарубив все проявления дружбы. Сильвия вздохнула и вышла из комнаты.

Под-Правитель гневно воззрился на рыдающего сынка.

— Прочь отсюда, Сиррах! — сказал он так громко, насколько осмелился. Его жена всё ещё свешивалась в окно и повторяла:

— Не вижу я никакой свиньи! Где она?

— Побежала направо; а теперь отбежала несколько левее, — указывал ей Под-Правитель, но сам при этом стоял к окну спиной и подавал Канцлеру знаки, отчаянными кивками и подмигиваниями указывая то на Уггуга, то на дверь.

Канцлер уразумел, наконец, чего от него хотят, пересёк комнату, взял заинтригованного ребёнка за ухо — и в следующую минуту они с Уггугом оказались в коридоре, однако перед тем как дверь за ним закрылась, из-за неё всё же успел вырваться пронзительный крик, который достиг-таки ушей любящей матери.

— Это что было? — свирепо вопросила она, обернувшись к замершему на месте мужу.

— Это гиена… Или ещё какое-то животное, — отозвался Под-Правитель и, беспечно посвистывая, принялся разглядывать потолок, будто бы именно там разгуливали издающие крики звери. — Вернёмся к делам, моя дорогая. Правитель идёт сюда. — Тут Под-Правитель нагнулся и поднял с пола отбившийся от собратьев листок бумаги, на котором я имел время углядеть только слова «…после каковых надлежащим образом проведённых выборов вышеназванные Себемет и его супруга Табикат могут по своему соизволению принять императорский…», после чего с виноватым видом он скомкал листок в руках.