"Сто две водородные бомбы" - читать интересную книгу автора (Диш Томас Майкл)
 |
Томас Майкл Диш
Сто две водородные бомбы
Двадцать семь круглых сирот сидели в казарме роты «С» и чистили свои винтовки, а двадцать восьмой сирота читал им тем временем сентябрьский номер «Армейских шуток», журнала, издаваемого армией Соединенных Штатов и публиковавшего комиксы.
Двадцать семь сирот негромко посмеивались, не прерывая своего дела и даже не отрывая глаз от тусклого оружейного металла, и потому не видели судорожной улыбки, перечеркнувшей лицо Чарли Рота-С.
Своей странной фамилией Чарли обзавелся благодаря машине, изготовлявшей документы о его приеме в армию. В машине произошел сбой, и вместо фамилии она напечатала название подразделения, в котором мальчику предстояло служить. Чарли вообще было до лампочки, какая там у него фамилия, и он не потрудился исправить эту ошибку. Все равно ведь никто в жизни не станет называть его по фамилии.
Чарли развеселила не взлетевшая в воздух голова, а дичайшая тупость остальных сирот из роты «С». Да и вряд ли его чувства можно было назвать весельем: в улыбке было куда больше горечи. Тупость окружающих злила его, комиксы вгоняли в тоску. Даже когда он сам выдумывал истории, они вызывали у него такое отвращение, как и те, что в журнале.
- Но там остался еще один паршивый комми, который не до конца издох, и сержант Рок спрыгивает в ихний окоп и начинает лупить его ногами… - теперь уже Чарли импровизировал и в его голосе сильнее чем прежде слышались гнусавые интонации Гриста.
Его прервал голос настоящего Гриста, донесшийся из динамика под потолком:
- Рота «С», хорош базарить! Отставить смехуёчки и трите свои пушки как следует. Мы готовимся к войне. А ты, РС-743-22, топай в кабинет преподавателя строевой подготовки. Бегом!
Чарли пулей вылетел из казармы и помчался через грязный двор лагеря «Оверкил» [1], на бегу застегивая свой крошечный френч и затягивая ремень на брюках цвета хаки. Перед дверью кабинета он десять раз подтянулся на специально установленной там перекладине, затем придал лицу уставное выражение - то есть вид забитый и бессмысленный, постучал и вытянулся по стойке «смирно» перед закрытой дверью.
Стоял он долго.
«Пусть они помучаются», - таков был девиз Гриста. Почти никто из кадетов (слово «сирота» в лагере «Оверкил» было под запретом) не выдерживал больше десяти минут ожидания перед закрытой дверью Гриста. Большинство стучало второй раз, а Грист только этого и ждал.
Но вот достать Чарли Гристу было не так легко. Прежде всего, Чарли прекрасно знал, что и первый раз стучать не обязательно. Когда кто-то подтягивался на перекладине, у Гриста на столе звенел звонок - поэтому преподаватель всегда знал, сделал ли ты полагающийся десяток упражнений. Гристу тоже было известно, что Чарли знает про звонок и про многие другие его шуточки. Это усугубляло ненависть педагога к Чарли, а Чарли только этого и добивался, поскольку с первой минуты жизни в лагере «Оверкил» у него было одно заветное желание - довести Гриста до сумасшедшего дома. Именно поэтому все два года Чарли был образцовым кадетом роты «С».
Чтобы не скучать, покуда Грист бесится за дверью, Чарли начал придумывать, как бы с помощью перекладины можно было взорвать мину в кабинете Гриста. Он живо представил голову строевика, оторванную взрывом (БАБАХ!!!) и взлетающую над плацем лагеря в точности как «Снарк-XVIII». Но Чарли даже не позволил себе улыбнуться. Он стоял по стойке «смирно» - десятилетний ребенок с лицом, застывшим словно безжизненная маска.
- Войди и доложись! - пролаял из-за двери голос Гриста. Надо же, всего-то четыре минуты и потребовалось!
Чарли вошел и снова застыл по стойке «смирно», теперь уже перед столом Гриста. Строевик сидел за столом, тонкие губы, сложенные в зловещую улыбочку, сжимали потухшую сигару. Грист был низок ростом и худ. При взгляде на него Чарли всегда воображал, как было бы здорово, если бы среди всех побрякушек, украшавших грудь Гриста, главным отличием был большущий гнойный прыщ. По цвету чиряк очень гармонировал бы с лицом строевика.
- РС-743-22 по вашему приказанию прибыл, сэр! - каблуки звонко щелкнули, рука четко отдала честь.
- Вольно, семьсот сорок третий.
Рука, отдававшая честь, опустилась, Чарли принял стойку «вольно», но был по-прежнему напряжен, глаза прикованы к жесткому лицу строевика, словно к василиску. Чарли чувствовал, что в кабинете есть кто-то еще и знал, что посторонние зачастую не одобряют слишком суровую дисциплину лагеря. Он превратился в идеального робота.
- Я сказал - вольно!
- Есть, сэр! - он сдвинул корпус на какую-то долю миллиметра.
- Это, - произнес Грист хриплым басом, таким неожиданным при его хилой фигуре, - мисс Эпплтон. Мисс Эпплтон является представителем «Поиска Талантов», с которым ты, как я понимаю, состоишь в переписке.
Чарли повернулся к женщине. Она была младше, чем миссис Банкл, директор детского дома, из которого Чарли попал в лагерь. И она была значительно добрее, уж это сразу было видно. Кроме того, на ней не было никакой формы - даже серого форменного платья Гражданской обороны. Мгновенно сориентировавшись, Чарли заменил начатое было военное приветствие поклоном.
Она улыбнулась - даже улыбка у нее была необычной.
- Очень рада с тобой познакомиться, Чарли. Мы никогда не знаем заранее, что из себя представляют наши победители, поэтому я была очень рада, когда ваш командир сказал, что вы образцовый кадет и хороший ученик.
Чарли смотрел на нее, ничем не выдавая охватившей его паники. Как воспримет все это Грист? Ведь и не узнаешь, пока она не уйдет.
- Вам известно про приз?
- Какой приз? - спросил Чарли.
- Вам же должны были сказать. Я сообщила об этом еще неделю тому назад.
- Так точно, мне сказали, мисс Эпплтон.
- Дело в том, что он очень взволнован, - произнес Грист с улыбкой, в которой один лишь Чарли мог рассмотреть затаенную угрозу.
«А еще, - думал Чарли, - от перекладины может сработать зажигательная бомба, заложенная под пол».
- Замечательно, - приветливо сказала мисс Эпплтон, - значит, мне не надо объяснять, как высоко оценила наша организация краткое остроумное сочинение Чарли. Оригинальность мысли произвела большое впечатление на мистера Максимаста, нашего директора. Мистер Максимаст горит желанием увидеть автора.
- Да, наш Чарли, - чуть ли не прошипел Грист, не глядя в сторону мисс Эпплтон, - очень умный. Это уж точно.
Грист прежде ни разу не называл его «Чарли», и в его устах это имя звучало как плотный сгусток ненависти.
Чарли проклял про себя тот день, когда ему в руки попал журнал комиксов с рекламой «Поиска Талантов» на задней обложке. Он проклинал мисс Эпплтон и мистера Максимаста. Но больше всего он беспокоился, чтобы Грист не заметил, как он счастлив от этой новости.
- Как вам в голову пришла такая свежая мысль, Чарльз?
- Ну, как-то само собой, - это была святая истинная правда: мысль пришла, когда он лежал на койке после отбоя. Он увидел его прямо перед собой, точь-в-точь как на фотографии в журнале. Высокий, каким-то чудом не тронутый взрывами, снесшими все вокруг. Он стоял, возвышаясь над деревьями и зарослями гигантской жимолости.
А затем он начал подниматься. На мгновение завис в нескольких футах от земли, потом резко взмыл и, развив скорость, исчез из глаз. Каменный космический корабль высотой в четверть мили.
Так что написать сочинение на тему: «Что бы я сделал, если бы Эмпайр Стейт Билдинг был моим» - именно такую тему предложила организация «Поиск Талантов» - не составляло никакого труда. Оно само написало себя. Одно удивляло и продолжало удивлять его - как это у него достало решимости отправить сочинение. Но тогда ему казалось, что он просто обязан это сделать.
Он хотел получить первый приз.
- А приз? - спросил он, чувствуя, как в нем просыпается жалкое подобие той решимости, которая владела им, когда он посылал сочинение по почте.
- Не беспокойтесь, мы все устроили. Вам обеспечен первый приз, но мы вручим его в торжественной обстановке. Вы и ваш опекун проведете неделю в Новом Нью-Йорке, как гости «Поиска Талантов». Вам будут выплачены деньги на учебу и, конечно же, небольшая сумма для покрытия расходов вашего опекуна.
Грист многозначительно кашлянул.
- В Новом Нью-Йорке, - продолжала мисс Эпплтон, - вы встретитесь в другими умными мальчиками и девочками, которые победили на конкурсе. Всего их сто два человека. По одному на каждый этаж Эмпайр Стейт Билдинг.
- Не слабо, - сказал Грист.
«Если бы Эмпайр Стейт Билдинг был моим, - думал Чарли, - я бы заложил в него водородные бомбы - сто две водородные бомбы, а потом…»
Мисс Эпплтон засмеялась изысканным, серебристым, как звон колокольчика, смехом.
- Вы такой шутник, капитан!
«Капитан, - презрительно думал Чарли. - Надо же - капитан! Во дает».
- И вы знаете, Чарли, ваш командир очень о вас беспокоится. Самой первой его мыслью было, что поездка в Новый Нью-Йорк может помешать вашим школьным занятиям. Конечно, это далеко отсюда - целая тысяча миль, а вы, наверное, очень любите ваш прелестный лагерь, но, я надеюсь, капитан сможет помочь вам с уроками. И он считает, что вы должны сами принять окончательное решение.
На секунду в кабинете повисла драматическая тишина.
- Мы поедем, - сказал Чарли Рота-С. - Большое спасибо вам, мисс Эпплтон, за эту возможность. И вам тоже спасибо,
- Ну, значит, решено. Мисс Эпплтон, я просто счастлив с вами познакомиться, - Грист протянул женщине руку. Даже в ботинках с утолщенными подошвами он был на два дюйма ниже представительницы «Поиска Талантов«.
Мисс Эпплтон протянула руку Чарли и, когда тот сугубо официальным жестом протянул ей свою, заговорщицки подмигнула. Чарли улыбнулся.
- До пятницы, джентльмены. Желаю вам всего хорошего.
- Удачи, - сказал Грист, но она уже вышла из кабинета.
- Будь моя воля, - повернулся сержант к Чарли, - ничего этого не было бы. Но они сперва связались с капитаном Лангером и сказали, что для «Оверкила» это будет отличной рекламой. Так что благодари капитана. Ты, наверное, считаешь себя жутко хитрожопым, семьсот сорок третий.
- Нет, сэр.
- Не смей возражать!
- Есть, сэр!
За непроницаемым, словно маска, выражением сержантского лица таилась такая бездна скучающего безразличия, что Чарли не решился даже на попытку заглянуть туда.
- Поживем - увидим, - произнес Грист.
«Увидеть-то увидим, но, интересно, что?» - подумал Чарли. Вслух он сказал:
- Есть, сэр.
- Можешь идти.
РС-743-22 отдал честь и сделал четкий разворот.
- Семьсот сорок третий.
- Да, сэр?
- Сколько раз подтянулся перед дверью?
- Десять, сэр.
- Жирком обрастешь. Теперь будешь делать пятнадцать.
- Есть, сэр.
- Можешь идти.
Официально Соединенные Штаты ни с кем не воевали. Такое положение вещей обходилось стране в невероятное количество средств и тридцать тысяч убитых в год. Так продолжалось двадцать лет подряд. Никто толком не знал, когда именно началась эта не-война. Все ресурсы нации были мобилизованы давным-давно, и теперь ЦРУ и армия - две главные соперничающие силы вашингтонской политики - из кожи вон лезли, отчаянно изобретая все новые и новые источники военной мощи. Возможно, самым безрассудным из этих изобретений была передача армии и полная милитаризация сиротских приютов. А сирот в Америке хватало все из-за той же не-войны.
Не так давно один из выпускных сиротских классов был брошен на прорыв в Исландском сражении. Операция прошла настолько успешно, что с тех пор армия не оставляла попыток провести через конгресс вызывающий самые противоречивые мнения закон Маннхейма. Согласно этому закону, вводилось обязательное военное обучение
Конечно, даже в десять лет некоторые дети имеют столь строптивый характер, что уже поздно создавать из них идеальных солдат. Одним из таких детей и был Чарли Рота-С. Для таких, как он, военное обучение должно начинаться немедленно после рождения, но пока лишь самые смелые из пентагоновских мечтателей заглядывали так далеко в будущее, замахиваясь на столь всеобъемлющее военное обучение.
И в то же время, если бы не крамольные мысли Чарли, он был бы ничуть не менее идеален, чем любой кадет лагеря «Оверкил». Психологические тесты показывали у него высокий потенциал лидера; по результатам этих тестов его рекомендовали в офицерскую школу. На строевом плацу он был безупречен. Учился он даже слишком хорошо, хотя постоянно скрывал свой ум и сдерживал любознательность. Его любили товарищи, он беспрекословно подчинялся начальству.
И все-таки Грист ненавидел Чарли со всеми его потрохами. Возможно, одной из причин столь пристрастного отношения сержанта к потрохам кадета была та, что эти потроха сильно походили на его собственные. Ну, разве что, были немного понежнее, но это возрастное. А Грист за двадцать лет службы в армии привык презирать и ненавидеть себя со всеми потрохами. Именно эти чувства делали его столь вышколенным сержантом.
Повседневная жизнь лагеря «Оверкил» была организована таким образом, что затаенные чувства как Чарли, так и Гриста не могли проявляться в открытую, но зато на борту самолета, направлявшегося в Новый Нью-Йорк, они оказались в обстоятельствах, которые не были предусмотрены правилами внутреннего распорядка лагеря «Оверкил». Так, заняв свое место в салоне, Грист процедил сквозь зубы:
- Хитрый ублюдок! - и лишь затем сообразил, что никогда не произнес бы этих слов в лагере.
- Ну что ж, семьсот сорок третий, - сказал Грист, стараясь вернуть самообладание, - пожалуй, я попытаюсь использовать твою хитрость прямо в «Оверкиле». Когда вернемся из этой увольнительной, будешь моим ординарцем. Мы еще сделаем из тебя солдата, семьсот сорок третий. Ну, что скажешь?
- Так точно, сэр.
По правде говоря, Чарли не прислушивался к тому, что говорит сержант. Он размышлял, насколько легко будет затеряться среди трех миллионов жителей Нового Нью-Йорка.
Самолет взлетел, и Чарли несколько счастливых минут следил, как проносятся мимо и остаются внизу и позади розовеющие облака. Едва только погасла надпись «Не курить», Грист запалил одну из своих вонючих сигар. Подошедшая стюардесса попросила его не курить.
- Нет такого правила, чтобы человек в форме, заплативший за билет, не мог выкурить сигару, когда все кругом курят.
- Леди, сидящая через два ряда от вас, попросила…
- Леди через два ряда может заткнуть нос, если ей не нравится запах.
Чарли, презиравший в этот момент Гриста не больше и не меньше, чем обычно, с удивлением услышал смешок, раздавшийся позади. Хихиканье становилось все громче и отчетливее. Смеялся ребенок, девочка, и, вне всякого сомнения, она потешалась над Гристом. Чарли почувствовал, что сейчас он тоже рассмеется. Сколько же времени прошло с тех пор, когда ему последний раз хотелось смеяться?
Грист налился кровью, в точности как тот чирей, который воображал Чарли, и Чарли пришлось закрыть глаза, чтобы сдержать себя и не расхохотаться. Он начал думать про Эмпайр Стейт Билдинг. Вид этого здания был четко, как на гравюре, запечатлен в его памяти. Чарли думал очень старательно.
Смешки сзади прекратились, и тут выстроенное в мыслях изображение огромного здания задрожало, словно небывалое землетрясение поддало ему в фундамент.
Чарли открыл глаза.
В проходе стояла девочка приблизительно его возраста, ее глаза были полны слез от сдерживаемого смеха. Глаза были золотистые, с темными, неправильной формы крапинками. Чарли и девочка взглянули друг на друга, и девочка сразу стала серьезнее. Гриста она словно и не замечала.
- Ты летишь в Новый Нью-Йорк? - спросила девочка. Чарли молча кивнул.
- Ты призер «Поиска Талантов»?
Он снова кивнул. Хотя он отчетливо слышал вопросы, он не замечал, чтобы ее губы шевелились.
- Я тоже, - продолжила девочка. - Меня зовут Линда. Линда Ван Эпс. Скажи, как тебя звать… нет, не
- Чарли Рота-С.
- Самая глупая фамилия, какую я слыхала. Мне сейчас надо возвращаться на место, но мы можем разговаривать всю дорогу до самого Нового Нью-Йорка. Мы сможем болтать по секрету. Думаешь всегда по секрету.
Чарли кивнул еще раз, и Линда ушла.
- Ответь, Христа ради, чего ты дергаешься? - спросил Грист. Вид у него был недоумевающий. Он смял свою сигару в пепельнице.
- Не знаю, сэр.
Лагерь «Оверкил» научил Чарли врать самым убедительным образом.
Она сидела у окна, глядя на проплывающие мимо розовые облака. Чарли мог глядеть ее глазами. Она была близорука. Чарли посмотрел на облака своими глазами, и Линда охнула. Он отчетливо ощутил, как она потрясена новым зрением.
Две мысли слились воедино.
Ничто в короткой тусклой жизни Чарли не наводило его на мысль, что он телепат, хотя и в обратном он не был уверен; об этом он просто не думал. Он знал, что такое, кажется, бывает, хотя, возможно, и нет. Те три часа, что они провели на тихоходном рейсовом самолете, стали величайшим потрясением в жизни Чарли, но он был слишком поражен тем, как легко Линда открывает перед ним свою душу, и у него просто не оставалось времени для удивления по поводу того, что он и сам телепат.
Это казалось просто естественным. Естественным, что он ощущал ее тело, а она - его; естественным, что она узнала, кем для него является Грист и что он почувствовал, как ужаснула ее сила его ненависти (он и сам не знал,
Но как прекрасно и как естественно было гулять по ее мозгу, словно по незнакомому городу или дому, без стеснения пялиться на незнакомое, заглядывать во все закоулки.
Ну вот, например,
И печенку!
Кроме того, она знала французский. Она вообще знала много такого, чего он не знал, несмотря на кучу прочитанных украдкой книг. Она знала множество незнакомых слов и умела ими пользоваться. Ему казалось, что его разум стал в два раза больше.
И вдруг он и она одновременно поняли, что влюбились друг в друга. Ни в его, ни в ее разуме не оставалось ни малейшего в этом сомнения.
Линда покраснела. Раньше Чарли не мог понять, что это значит - «покраснеть».
Они совсем позабыли, что им еще только по десять.
- Эй, парень. Я
Чарли посмотрел на сержанта, положившего себе на колени чемоданчик и теперь раздающего карты.
- Давай-ка, парень, перекинемся пару раз в покер. А то скучно так сидеть.
- Я не умею.
- Не вешай мне лапшу. Будто я не слыхал, как ты в казарме объегоривал этих придурков! Ты их всех так уделал, что им придется чистить твои сапоги и винтовку до следующего Рождества, - Грист негромко хохотнул.
Чарли неохотно взял карты. Линда окликнула его:
Чарли опять повеселел.
Грист сдал ему «полный дом» [2].
- Давайте на деньги, - сказал Чарли.
- Это уж само собой,- ответил Грист и снова хохотнул. «Вот мелкий выжига», - подумал он. Пока Чарли сидел с затуманенным взором, погруженный в свои любовные переживания, Грист зарядил колоду и сдал себе каре тузов.
К тому времени, когда самолет опустился на вокзале Гранд-Сен-трал (он был, ясное дело, машиной с вертикальным взлетом и мог обходиться обычной железнодорожной платформой), Чарли при помощи Линды просадил 430 долларов - 250 на первой сдаче, а остальное по мелочам.
- Мне жаль, что вам придется подождать этих денег, - гордо сказал Чарли, отстегивая привязной ремень. - У меня только десятка наличными. Но если вы согласны принять расписку, я могу…
- Незачем спешить, приятель. Главное, что когда-нибудь я их получу. Да какого хрена, может, ты их у меня еще
- Ну уж, конечно! - произнес голос в проходе.
Пожилая женщина, сказавшая эти слова, крепче сжала руку Линды и отвернулась, стараясь избежать взгляда Гриста, словно даже взгляд его был грязен.
Грист протолкнулся в проход впереди пожилой женщины и потащил Чарли к выходу. У трапа стояла мисс Эпплтон - она выглядела еще более штатской, чем раньше. Сквозь что-то розовое, воздушное и пушистое просвечивала розовость ее собственного тела. В густые рыжие волосы была вплетена зеленая бархатная лента, усыпанная тускло-желтыми камнями наподобие хризолитов. Заметив мисс Эпплтон, Чарли снова повеселел.
- Вы самые последние, мои дорогие. Все остальные уже приехали и ждут только вас.
- Мне кажется, вы говорили, что будут фотографы, телевидение и все такое прочее, - проворчал Грист. - Что касается меня, основная цель нашего приезда - пропаганда лагеря «Оверкил».
- Ах, это, - несколько туманно ответила мисс Эпплтон. - Понимаете, сейчас с этим так трудно. Военные дела, ну и всякое другое. А вы еще прилетели так поздно… Линда! Красавица ты моя!
Тетя Виктория, точно так же, как и Грист, сама отвечала на все вопросы, обращенные к ее подопечной.
- Здравствуйте, дорогая мисс Эпплтон! Какое миленькое у вас платьице!
Она произносила каждую фразу так, словно хотя бы одно слово в ней было придумано лично ею.
- Вы уже познакомились?
Грист и тетя Виктория с неодобрением посмотрели друг на друга.
- С
Мисс Эпплтон совершила ритуал взаимных представлений, а затем отвела их к лифту, соединявшему посадочную площадку, построенную над Гранд-Сентрал, со станцией метро, расположенной под ним. На поверхности земли движения почти не было. Все пространство, какое только можно, было отдано под сельскохозяйственные угодья. Тут в гидропонных баках, установленных прямо поверх развалин, оставшихся после бомбежек времен fin de siecle [3], росли, вероятно, все известные фрукты и овощи. Месяца не проходило, чтобы здесь не появился новый мутантный вид, превосходящий все прежние либо питательностью, либо вкусом. Ни одна область Северной Америки не подвергалась столь ожесточенным бомбежкам, как эта, во время недолгого политического кризиса конца века; именно поэтому Новый Нью-Йорк стал главным сельскохозяйственным центром страны, хотя и был расположен на окраине континента.
Эмпайр Стейт Билдинг, чудом избежавший разрушения при бомбежках, оставался частной собственностью. Его высотные смотровые площадки, как и сто лет назад, были обязательным элементом всех туристических программ. Его популярность даже возросла, ведь теперь это здание стало самым древним строением всего острова. Вся остальная территория Манхеттена теперь принадлежала Федеральному правительству, которое и построило здесь гидропонные системы.
Мисс Эпплтон и ее подопечные вышли из метро на Тридцать четвертой улице - так по традиции продолжали именовать район, окружающий Эмпайр Стейт, хотя во всем городе осталась единственная улица - Бродвей. Они оказались в Эмпайр Стейт Парке, где в естественных условиях росли самые замечательные из мутантов, появившиеся в городе. Гигантский горох обвивал стофутовые дубы, достигшие своей нынешней высоты всего за четыре года.
Лужайки были покрыты толстым слоем прочного мха, а вдали на Ист-Ривер плавали листья кувшинки, на которых стояли коттеджи высших правительственных чиновников. Далее, поперек Гудзона, тянулся длинный ряд развлекательных аттракционов.
Но Чарли и Линда почти не замечали чудес этого парка, их внимание было приковано к возвышающемуся перед ними огромному серому монолиту - и ошеломляющему многоголосому приветствию, донесшемуся к ним с его стен. Впечатление было такое, словно с ними здоровается Эверест.
Мисс Эпплтон заметила состояние детей.
- Ну конечно, вы будете жить именно здесь все время, пока не уедете из Нового Нью-Йорка. Остальные дети сейчас наверху, на смотровой площадке. Если присмотреться, можно различить их головы - вон там, с краю.
Они поглядели вверх и через добрую сотню пар глаз увидели внизу самих себя, увидели плавные изгибы величественного здания, а затем их взгляды, послушные этим смело прочерченным линиям, устремились дальше в бесконечное пространство.
Чарли взял Линду за руку, и их совместное беззвучное приветствие понеслось навстречу могучему голосу Эвереста.
Их комнаты оказались на втором этаже. Тетя Виктория громко высказала свое возмущение тем, что комната, отведенная ей и Линде, сообщается через общую ванную с комнатой, где поместились Грист и Чарли. Мисс Эпплтон сказала, что попробует что-нибудь придумать, и испарилась.
Взрослым этим вечером предложили посмотреть мюзикл в одном из театриков, расположенных на листьях кувшинки, покрывающих Гудзон, а детям предстояла маленькая вечеринка на восемьдесят шестом этаже. А пока каждый занимался своими делами. Но даже оказавшись в своих комнатах, Чарли и Линда непрестанно ощущали чьи-то перешептывания и паутинки чужих мыслей. Чарли забеспокоился. А ну как огромная масса незнакомых разумов сомнет, растопчет их сумасбродную, мгновенно расцветшую любовь? Линда оставалась невозмутима. Будущее представлялось ей чем-то вроде первого выхода в свет, о чем она всегда мечтала.
Ожидая прихода вечера и занимаясь будничными делами - распаковкой вещей и приборкой, Чарли и Линда продолжали беседовать сквозь тонкую перегородку, разделявшую их комнаты (перегородка эта была позднейшим добавлением к планировке здания), и все глубже забирались в самые заповедные уголки своих разумов.
Чарли хотел побольше узнать о тете Виктории. Сам того не замечая, он разделял инстинктивное недоверие Гриста к штатской даме и, даже ощутив чувства Линды, не мог понять, почему та относится к своей опекунше с такой привязанностью и терпимостью.
Все, что ни приводила Линда в защиту своей тети - ее строгую мораль, богобоязненную честность, даже ее пацифизм, - только укрепляло в Чарли его неприязнь. Тетя Виктория напоминала ему миссис Банкл из детского дома, женщину чрезмерно строгую и к тому же с извращенным воображением.
- Ты что-то сказал? - спросил Грист.
Чарли еще не совсем научился управляться с телепатией, и сержант что-то заметил.
- Я сказал… э-э… - судорожно обдумав ситуацию, он решил, что надежнее всего будет сказать правду, - я сказал, что старушка из соседнего номера - пережиток двадцатого века.
Грист расхохотался.
- Ну уж если кому-то хочется знать мое мнение, то она просто… Линде тоже не все было понятно в душе Чарли. В основном это
касалось образа Гриста, который занимал там немало места. Чарли презирал Гриста, но под этим презрением угадывалось восхищение, а еще глубже - прочная неизбывная ненависть. Это чувство и было самым непонятным. Натыкаться на его следы в душе Чарли было все равно что откусить кусок торта с острым камешком внутри - и не разжуешь, и не проглотишь.
И в то же время именно эти зерна таинственности, непостижимости друг друга еще сильнее затягивали их в сети любви. Когда пришло время идти на встречу с остальными детьми, ни у Чарли, ни у Линды не оставалось ни малейшего сомнения, будто что-то может повредить их взаимному чувству. Таинство их связи было безграничным и, в то же время, исполненным новизны.
Было так много новых имен, все их надо было запомнить, и телепатия тут ничуть не помогала. Здесь были Бобби Райан и Уолтер Вагенкнехт. Брюс Бёртон - это тот, что в шортах. Дора и Кэсси Бенсен - близняшки. Эти сто два ребенка выглядели настолько непохожими друг на друга, насколько могут быть непохожи обычные, наугад взятые дети. И в то же время их общие черты далеко превосходили внешнее несходство. Все они были телепатами, все родились в одно время, с точностью до трех месяцев, они были сиротами, и самое, наверно, примечательное совпадение, что все они потеряли матерей в момент рождения и никогда не знали своих отцов.
Так что вполне понятно, что их веселье вскоре угасло перед необходимостью узнать, причем как можно скорее, кто они такие и что привело их сюда, в Эмпайр Стейт Билдинг. Сто две свечи на огромном торте - главной достопримечательности праздничного угощения - догорели до самой глазури, и никто этого даже не заметил.
Дети думали. Они еще не привыкли мыслить все вместе, а поскольку разум Уолтера Вагенкнехта оказался одним из самых сильных, то группа по молчаливому согласию доверила ему роль лидера, позволив направлять общий поток мыслей.
Чарли такое разделение обязанностей не понравилось, но ему пришлось признать, что кто-то должен делать то, что делает Уолтер, иначе их разумы будут беспомощно толкаться, словно пылинки, захваченные броуновским движением. Уолтер мгновенно почувствовал назревающий бунт и потребовал у Чарли ответа. Лишь после этого, да и то неохотно, Чарли позволил своему разуму влиться в общий разум группы.
Любой нормальный ребенок порой начинает со страхом подозревать, что он сирота, и любой сирота в глубине души уверен, что на самом деле его отец жив, богат, знатен, а порой даже и богоравен. Не были исключением и эти сироты. К тому же в их положении теория о божественном происхождении родителя казалась вполне логичной. Иное дело, до какой степени она верна? И главное, люди ли они, строго говоря?
Уолтер считал, что они не люди.
Конечно,
Кто-то высказал предположение, что мысль об Эмпайр Стейт Билдинг, улетающем в космос, была внушена им со стороны. Предположение было не лишено оснований, но оставалось всего лишь предположением. К тому же никто не знал, какие отсюда можно сделать выводы.
Самым сильным доводом против их человеческой природы оказалось всеобщее отвращение собравшихся к глупости остальной части рода людского. Впрочем, такого рода мизантропия была присуща немалому числу известнейших исторических деятелей, так что и этот аргумент ничего не решал.
Одно было совершенно ясно - независимо от их биологической природы, психологически они не люди. Из этой общей уверенности Уолтер с легкостью сделал вывод:
В мозгу Чарли вновь непроизвольно возник образ ста двух водородных бомб. Он вспыхнул так ярко, что все остальные немедленно его восприняли. Не все приняли его однозначно, чувство неловкости, родившееся у некоторых, разошлось подобно волнам от брошенного камня и вскоре дошло до самых наивных. Чарли покраснел.
- Об этом тоже стоит подумать, - вслух произнес Вагенкнехт. - Не исключено, что единственным выходом, который останется нам - это убить их всех. Ведь вполне вероятно, что и они попытаются убить нас.
Услышав невысказанную просьбу, негритянский мальчик открыл для Чарли свой мозг. Сотня стоящих рядом телепатов этого не заметила.
Чарли поразился, насколько они с Уолтером схожи. Оба провели свою жизнь в приютах и военных лагерях. Да и у Уолтера был свой сержант Грист - некий капитан Фербер.
Но прочнее всего объединил их тот момент, когда, слившись воедино, они поняли, что вместе - они и сто их товарищей - могут подчинить себе весь мир.
Или, если угодно, уничтожить его.
Он услышал зов и снова взял за руку Линду, так что даже она не заметила того молчаливого соглашения, которое было заключено только что. Это был пакт о разделе сфер влияния. Мир будет поделен на два полушария.
Сержант Грист мучился ужаснейшим похмельем. «Небольшую сумму», выделенную «Поиском Талантов» на покрытие его расходов, он просадил начисто. Самое прискорбное заключалось в том, что Грист представления не имел, как именно он расстался с деньгами. Он был безнадежно пьян задолго до того, как его денежки уплыли неведомо куда.
А теперь, с самого утра, сто два победителя «Поиска Талантов» и сто два их опекуна (в том числе и несчастный Грист) были собраны в одной из небольших аудиторий на пятнадцатом этаже (прежде здесь был ресторан), где на них обрушил свою пламенную речь невыносимый мистер Максимаст.
- …таким образом, сегодня, в тяжкие дни мирового кризиса, самым драгоценным достоянием нашей горячо любимой родины оказываетесь вы, ее дети. В вас будущее страны. Через двадцать лет
Эта тягомотина длилась чуть ли не целый час и сводилась к пережевыванию того, что, мол, все дети будут бесплатно учиться в какой-то там хитрой школе в Европе или еще где, словом - в таком месте, о котором Грист и слыхом не слыхивал. В этакой, понимаете ли, школе для умных детей. Ну ладно, хотелось бы только поглядеть, как они сумеют вытащить Чарли Рота-С из армии.
Кстати, а как остальные? Похоже,
«А что, - думал он, - если весь этот вшивый "Поиск Талантов" - всего лишь ширма?» Кто мог бы организовать такую штуку? Только ЦРУ. Они уже давно хотят уничтожить монополию армии. И поправки к закону Маннхейма они пытались протащить. Так что от них можно ждать чего угодно.
И сейчас в этом зале происходит что-то в высшей степени подозрительное. Грист школил детей, мальчишек то есть, многие годы и никогда не видел, чтобы они, собравшись вместе, вели себя подобным образом. Сидят, замерев словно зомби, и слушают кретиническую болтовню, которой их пичкает оратор.
Терпение Гриста иссякло, он поднялся с места и пробрался в конец аудитории, где мисс Эпплтон только что не квохтала, оглядывая свой выводок маленьких гениев.
- Есть тут поблизости телефон-автомат? - спросил Грист.
Мисс Эпплтон объяснила ему, куда следует идти. Когда он уходил, мистер Максимаст все еще продолжал болтать.
Дети, прежде сидевшие тихо, заерзали, стараясь скрыть смущение.
Мистер Максимаст только что сообщил им, что он их отец. Это было странно и неожиданно. Мысли Чарли невольно потянулись к Линде.
Все то время, пока у взрослых сводило скулы от трепотни мистера Максимаста, настоящий мистер Максимаст телепатически объяснял детям, что он их отец не в биологическом, а скорее, в механическом отношении. Сперва никто не мог понять, какая здесь разница, но немного погодя дети узнали, что просто-напросто мистер Максимаст обладает не биологической, а механической природой. И мисс Эпплтон, при всей своей женственности, тоже всего лишь человекоподобный робот.
Затем детям преподнесли известие, что их матери, то есть женщины, скончавшиеся при их рождении, строго говоря, не были их матерями.
Следом было сообщено, что каждый из них вскоре сможет повидаться со своими настоящими родителями. Что из себя представляют эти родители, мистер Максимаст не объяснил. Это не было записано на пленку, которую он сейчас прокручивал.
То, что телепатию можно передавать с помощью приборов, объясняло, по крайней мере, одну из тайн, так беспокоивших детей, - откуда взялись сто два одинаковых сочинения. Максимаст рассказал, что вскоре после опубликования объявления «Поиска Талантов» во всех главных комикс-журналах страны и его рекламы по телевидению полный текст этого сочинения был телепатически транслирован
Обе свои речи - устную и телепатическую - мистер Максимаст заключил одним и тем же приглашением - отправиться на смотровую площадку сто второго этажа - верхнего этажа Эмпайр Стейт Билдинг.
Когда он покинул трибуну, раздались жиденькие аплодисменты, затем настала гробовая тишина. Кое-кто из взрослых встал. Тетя Виктория обняла Линду, которая сидела с неживой улыбкой. Трудно осуждать девочку за то, что она невнимательно слушала речь. Более занудного оратора просто невозможно себе представить.
Мисс Эпплтон выпорхнула вперед.
- Сейчас состоится экскурсия в Новый Ботанический Сад. Только для взрослых.
Нехорошо оставлять девочку без присмотра, но тетя Виктория так хотела посмотреть этот знаменитый сад, а дети так
- Линда, милая, ты
- Ну конечно, тетя. Там, наверное, очень интересно. А у меня все будет в порядке. За мной присмотрит Чарли.
Чарли не очень нравился тете Виктории. Он ей казался грубым мальчиком. Но, конечно, в этом виноват не он, а мужланы-военные вроде Гриста, которые кого угодно сделают грубым. Ночью она слышала, как Грист заявился в свой номер в четыре часа. Натыкался на все подряд, должно быть, был пьян. Представить страшно,
Тетя Виктория улыбнулась, раскрыла свою сумочку и извлекла оттуда две конфеты, завернутые в целлофан.
- Одну отдай Чарли.
- Обязательно, тетя! - Линда побежала к остальным детям. Какая она все-таки милая крошка!
За последние сорок восемь часов генералу Вирджилу Триккеру из Армейской Службы Безопасности поступило два сигнала из Нового Нью-Йорка с сообщением о попытке ЦРУ похитить армейских сирот. Сначала позвонил капитан Фербер, затем - сержант Грист.
Нелепейшее предположение, на него можно было бы не обращать внимания, но он все же велел своим людям присмотреться к этому «Поиску Талантов». И чем больше сотрудники Службы Безопасности присматривались к этой невинной на первый взгляд конторе, тем более странной она казалась, хотя ЦРУ здесь явно было ни при чем.
Итак, объект расследования назывался «Поиск Талантов». У «Поиска Талантов» не было никаких видимых целей, кроме поиска талантливых сирот, не было никаких видимых связей с другими организациями и, кажется, даже штата сотрудников. «Поиск Талантов» был создан Фондом Мортемейна - некоммерческой организацией, впервые всплывшей на поверхность в качестве юридического лица 12 июня 1996 года, когда Фонд приобрел Эмпайр Стейт Билдинг. После этой покупки Фонд не отличался особой активностью; Триккер сумел раскопать лишь около дюжины вежливых, но непреклонных отказов сдать в аренду помещения Эмпайр Стейт Совету по туризму при федеральном правительстве. Все помещения в небоскребе, которые не занимал сам Фонд, были сданы компаниям, находящимся в зависимости от Мортемейновского Фонда, или лицам, работающим на Фонд. Причем создавалось впечатление, что единственной целью всех этих субъектов было занимать на бумаге свободные помещения знаменитого здания. В остальном они как бы и не существовали.
Все это выглядело чрезвычайно подозрительно, и то дополнительное обстоятельство, что Фонд собрал у себя группу исключительно одаренных сирот, укрепило генерала Триккера в намерении покопаться в этом деле более основательно. А для чего иначе существует Армейская Служба Безопасности?
Он просмотрел досье военнослужащих, находящихся в Новом Нью-Йорке со своими подопечными, и остановился на кандидатуре Гриста. Ведь именно Грист почувствовал ту трудно ощутимую зловредность, которая исходит от любого шпиона, как ни маскируй ее косметикой обычаев и формальностей.
Триккер распорядился, чтобы секретарь сообщил Гристу о его новых обязанностях, а затем, поколебавшись немного, позвонил в министерство юстиции и попросил внести Фонд Мортемейна в список объектов, чья деятельность расследуется Армейской Службой Безопасности. Делать это было необязательно, но Триккер, по возможности, старался соблюдать формальности.
Когда последняя мелочь была улажена, у Триккера появилось приятное убеждение, что он
Через двадцать минут он, переодетый в штатское, прошел через последний воздушный шлюз и оказался в саду Пентагона. Моросило, и это тоже порадовало его: он уже три года не гулял под дождем. Генерал зашел в беседку, где его никто не мог увидеть, и снял шляпу.
Жизнь порой бывает так прекрасна!
Чтобы попасть на сто второй этаж, надо сначала подняться на скоростном лифте, идущем до восьмидесятого. Во время подъема на этом лифте даже закладывает уши. Затем посетитель должен войти в один из четырех лифтов, курсирующих между восьмидесятым и восемьдесят шестым, - именно тут проверяют и отбирают билеты. Но сегодня смотровая площадка была в полном и безраздельном владении детей. С восемьдесят шестого на сто второй этаж ходил только один лифт, причем он управлялся лифтером. Дети сразу заподозрили, что это тоже робот.
За один раз подняться на сто второй этаж могли только двадцать детей. Остальные остались на нижней смотровой площадке.
Разглядывая запечатлевшийся в памяти Бёртона вид города со сто второго этажа, остальные тоже не могли увидеть в нем ничего особенного. Куда интереснее было смотреть сейчас.
Видимость сегодня была отличная, хотя дул довольно сильный ветер. Простор, открывающийся с высоты, сильно возбуждает дух, способный охватить и вобрать в себя все то, что он видит. Растущие в гигантских резервуарах деревья, чьи кроны обычно нависали над головой, сейчас беспомощно пластались внизу, и вся громадность города, насмехающаяся обычно над крошечным человечком, в эту минуту казалась близкой и доступной.
Большие расстояния, вызывающие чувство отстраненности, порождают могучий соблазн для рационального сознания, точно так же, как близость - соблазн для сознания иррационального. Разве не на горе Сатана соблазнял Христа? Уолтеру и Чарли казалось, что нет такой силы, которая могла бы помешать им покорить безбрежный зеленый лес Нового Нью-Йорка, который так легко охватить взглядом.
Линда чувствовала себя неспокойно. Все, кроме маленькой группы из десяти детей, уже отправились наверх. Теперь лифтер позвал и их.
И хотя все, услышавшие ее, знали, что этого не может быть, но каждый, подобно эху, повторил ее мысль.
Дверь лифта закрылась и вновь распахнулась, открыв небольшую комнату с бетонными стенами и потолком. Потолок был настолько низок, что всякому человеку ростом чуть повыше этих детей пришлось бы пригибаться. Окон в комнате не было. Не было и тех детей, что поднялись сюда раньше.
- Это не сто второй, - прошептал Брюс Бёртон.
- На самом деле, - сказал лифтер, - это и
Середина комнаты была занята какими-то приборами; их внешний вид не производил особого впечатления.
Словно подтверждая слова Уолтера, в промежутке между аппаратами появился мистер Максимаст. Хотя лучше было бы сказать, что он материализовался.
Мистер Максимаст подозвал детей, а когда они подошли, принялся ставить их одного за другим перед каким-то прибором. Казалось, ничего не происходит, но дети тут же исчезали.
Последними оставались Уолтер, Линда и Чарли.
Затем остались Уолтер и Чарли. Чарли ощущал, как Уолтер постепенно впадает в панику. В мозгу Уолтера вертелся стишок, которого Чарли прежде не слышал. Стишок назывался «Двенадцать негритят».
Через мгновение исчез и Чарли. Максимаст жестом подозвал Уолтера, но тот испуганно попятился. Ему стало жутко, он дрожал, словно душа грешника перед Страшным Судом, хотя всего две минуты назад его переполняли мечты о покорении мира.
Максимаст нетерпеливо махнул рукой. Уолтер бросился к лифту, но лифтер перехватил его и отнес, кричащего и брыкающегося, к Максимасту. Где уж было Уолтеру совладать с двумя роботами…
У Чарли заложило уши, словно он опять поднимался на скоростном лифте.
Он оказался в комнате, почти такой же, как и та, что он покинул, но
К нему подошли двое незнакомых ребят. Мальчик и девочка. Мальчик протягивал руку, здороваясь. Девочка плакала.
- Привет! - сказал Чарли, не очень понимая, каких именно слов от него ожидают. - Я - Чарли.
- Мы значительно
- Но этого не может быть! Мне самому уже десять!
Мать рассмеялась веселым смехом, в котором не было и следа издевки.
- Видишь ли, мы рано взрослеем.
Услышав эту простую фразу, Чарли вдруг почувствовал себя неловко.
Сзади раздался вопль. Это прибыл Уолтер Вагенкнехт. Еще два человека, по виду совершеннейшие дети, чернокожий мальчик и белая девочка, подошли к своему сыну.
Чарли наконец понял, какая мысль омрачила его душу.
Это было ужасно.
В ответ донеслась успокаивающая, добрая мысль Грегорса.
Чарли почувствовал, что Грегорс начинает ему нравиться. Вот только -
- А какая у меня фамилия? - спросил он.
- Форрестол, - ответил Грегорс.
- Чарльз Форрестол,- произнес Чарли Форрестол, вкусно перекатывая звуки «р».
Берника взяла его за руку; ее кисть была ничуть не больше, чем у него.
- Пошли, посмотрим наш город. Наблюдательная площадка всего одним этажом ниже. Сегодня тебя ждет много неожиданностей. Вечером будет ужин для всех вас, а завтра, если тебя отпустят с нами, мы отправимся на дачу в Поконос. Летом в Нью-Йорке совершенно… - она поискала нужное слово в памяти Чарли, -
Следуя друг за другом, они спустились по узкой лестнице на наблюдательную площадку. Площадка оказалась совершенно такой же, какой ее описывал Брюс Бёртон. Но вид с нее открывался совершенно другой. Ничто даже отдаленно не напоминало Новый Нью-Йорк. Казалось, перед ними простираются бесконечные многоцветные пчелиные соты. Но, в отличие от настоящих сот, этот рисунок нигде не повторялся, принимая самые эксцентричные формы и непрерывно изменяясь. Чарли сначала перепугался, заметив, что город внизу движется, словно огромное живое тело. То и дело отдельные элементы, а то и целые массивы зданий отделялись от общей массы, поднимались в воздух, а затем устраивались на новом месте. Чарли смутно ощущал, что в этих изменениях существует какая-то система, но проследить ее было свыше его сил.
Чарли уловил случайную мысль матери:
Почувствовав его удивление, она поспешила объяснить:
Он не мог поверить, что это - действительно Нью-Йорк. И лишь присмотревшись внимательней, различил знакомые очертания острова, омываемого двумя реками. Вот там, за Ист-Ривер, находится Бруклин; а там, за Гудзоном - Нью-Джерси.
Чарли почувствовал, что рядом появился кто-то знакомый. Линда! Она подбежала к нему, он схватил ее в объятия, и они поцеловались. Казалось, они не виделись долгие годы.
Ее мысли так спешили, что в них было невозможно разобраться. Она осторожно коснулась разумом его удивления.
Шел три тысячи шестьсот пятьдесят второй год от Рождества Христова.
Для Чарли поездка в загородное жилище родителей было равносильно посещению Альтаира. Грегорс гулял с сыном среди цветущих, мерно дышащих кустов, пока не почувствовал, что парень уже ничего не может воспринять. У некоторых людей расцветка альтаирских растений, высаженных в саду, вызывала почти аллергическую реакцию. Чарли спасало лишь то, что силовой купол, раскинувшийся над усадьбой Форрестолов, не пропускал самую длинноволновую часть видимого спектра.
Вся семья - Грегорс, Берника и Чарли - удалилась на лужайку, поросшую альтаирским мхом любви. Этот мох вызывает чувство легкой эйфории у того, кто на нем сидит. Поверх мха расстелили скатерть.
После обеда Берника принялась молча вспоминать свои любимые песенки, однако неопытное ухо Чарли воспринимало эти изысканные мотивы всего лишь как бессмысленную какофонию.
Несмотря на благотворное влияние любовного мха, Чарли постепенно начинал ощущать раздражение. Все, что он видел в Нью-Йорке и здесь, в Поконосе, убеждало его, что у него украли право первородства, всучив взамен чечевичную похлебку. Именно украли, отняли, даже не спросив, согласен ли он на такой обмен. Вместо того, чтобы жить в будущем, где царят мир, изобилие и всеобщее братство, его забросили в раздираемый противоречиями двадцать первый век, оставили там сиротой и даже лишили общения с себе подобными.
Перед внутренним взором родителей возник образ знаменитого небоскреба. Он вызывал у них почтительное уважение. В тридцать седьмом веке, так же как и в двадцать первом, Эмпайр Стейт Билдинг был старейшим сооружением всего Манхеттена, более того, если не считать пирамид и фундамента собора Нотр-Дам в Шартре, он оказывался древнейшим артефактом в мире. Только Шартрский собор и пирамиды пронесли себя через века без помощи добросердечных путешественников во времени.
Путешествия во времени начались в 3649 году. Им предшествовали четыре столетия безуспешных попыток, бесконечные ошибки, ошибки и снова ошибки. К тому времени были получены серьезные результаты в математическом анализе истории. Было установлено, что сплошная непрерывность человеческой истории нарушалась лишь однажды - в период между 1996 и 2065 годами от Рождества Христова. К тому времени, когда первую машину начали монтировать на верхнем этаже Эмпайр Стейт Билдинг - это место оказалось самым подходящим, поскольку здание пребывало неизменным во все века, - математические модели истории достигли достаточного совершенства, чтобы можно было предложить эффективную программу изменения прошлого.
Не хватало только персонала, способного такую программу осуществить.
За период между 1996 и 3649 годами человечество необычайно сильно эволюционировало, причем большинство изменений были вызваны искусственно. Но, как бы то ни было, люди будущего просто не могли появиться в прошлом даже для такого простого дела, как покупка Эмпайр Стейт Билдинг. Взрослые тридцать седьмого века выглядели бы в двадцать первом веке детьми, но главное препятствие заключалось в их телепатических способностях. Телепат будущего и минуты бы не выдержал ядовитой ментальности прошлого. Поэтому первые шаги задуманной операции были поручены мистеру Максимасту и его помощникам.
Первым делом Максимаст купил здание. Затем он оборудовал его силовой защитой, которая помогла дому уцелеть во время атомной бомбардировки 1997 года. С 1997 по 2050 годы мистер Максимаст занимался тем, что следил за состоянием здания, поддерживал эфемерное существование Фонда Мортемейна и ожидал, когда настанет время действовать.
А вот следующий этап операции как раз и вызывал возмущение Чарли, поскольку непосредственно затрагивал его судьбу. Мистер Максимаст организовал «Поиск Талантов». Ведь прежде чем снять урожай телепатов, следовало посадить зерна. Этим и занялся Максимаст.
Оплодотворенные яйцеклетки, доставленные из 3650 года, были имплантированы некоторому числу несчастных женщин, с этой минуты обреченных на страшную смерть. Плоды развивались с такой скоростью, что все без исключения гостеприимные хозяйки погибли при родах. Употреблять слово «мама» в отношении этих живых инкубаторов считалось излишним.
Вероятно, это было жестоко, но гуманные жители тридцать седьмого века не сумели найти другого выхода. Они не могли родить детей в своей эпохе и затем перенести их в прошлое, ребенок-телепат не перенес бы разлуки с матерью, поскольку их связь в это время особенно сильна. Его просто убил бы шок. Столь же бессмысленно было растить их в тридцать седьмом веке, поскольку в этом случае их полезность в прошлом свелась бы к нулю. Было крайне важно, чтобы те, кто будет проводить заключительный этап операции, оказались не чужаками, а настоящими жителями своего времени.
Вот потому-то…
Шутки отца, утешения матери, наркотическое действие мха любви - всего этого оказалось слишком много для Чарли. Он больше не мог сопротивляться, его мозг расслабился. Нежно и осторожно любящие родители принялись накачивать его мудростью и опытом долгих лет своей жизни.
- Приветик, семьсот сорок третий. И чем ты занимался, пока меня не было?
- Я был вместе со всеми на наблюдательной площадке. Чарли много раз репетировал, как он произнесет эту фразу, но
все-таки ему было не по себе. Трудно вести себя как ни в чем не бывало, если ты в результате временного сдвига повзрослел на целый год, в то время как для Гриста прошло всего несколько часов.
В комнате было темно. Чарли с трудом различал сержанта, который валялся на кровати. За год чувствительность Чарли неимоверно выросла, и ему было болезненно трудно находиться в атмосфере тупой враждебности. Теперь он понимал, почему ни его родители, ни кто другой из людей, выросших в будущем, не был способен вернуться в прошлое. Их хрупкому сознанию было так же невозможно вынести давление окружающей ненависти, как форели из ручья выдержать давление воды на дне Марианской впадины.
Грист включил свет. Чарли увидел, что сержант одет в военную форму.
- Знаешь, парень, нам надо поговорить как мужчине с мужчиной.
- Слушаю, сэр!
Чарли мысленно заглянул в соседнюю комнату, но Линда еще не вернулась. Он с тоской подумал, что не увидит Линду еще несколько часов. Едва они вернулись со сто второго этажа, тетя Виктория встретила их и потащила Линду в какой-то вегетарианский ресторан на лекцию, призывавшую к ненасилию.
- Что ты скажешь, если мы еще разок перекинемся в покер?
- Хорошо, сэр.
- Вот и молодец. Этак, глядишь, ты и отыграешь пару долларов из тех четырехсот тридцати, что остаются за тобой.
На лице Гриста, словно вспышка флюоресцентной лампы, мелькнуло подобие улыбки.
Посреди комнаты стоял стол. На нем, словно напоказ, были расставлены: бутылка бурбона, ведерко со льдом, два стакана и запечатанная колода карт.
- Открывай колоду, - велел Грист.
Чарли распечатал колоду, перетасовал ее и сдал. Ни один из игроков не стал менять карты, и Чарли выиграл на двойке дам.
- По такому поводу следует выпить, - сказал Грист. - Хочешь воды со льдом?
Чарли не ответил, и Грист вышел из комнаты с двумя пустыми стаканами. Когда он вернулся, в одном из них была вода. Грист вскрыл бутылку бурбона.
- Плеснуть тебе пару капель для запаха? Его улыбка, казалось, излучала свет.
Неприкрытая злоба сержанта попросту ошеломила Чарли. Он кивнул и сказал:
- Ваша очередь сдавать.
Вторую партию снова выиграл Чарли, на этот раз за счет блефа. Грист еще раз плеснул бурбона в оба стакана.
- Рассказал бы ты, что вы там делали? - Грист со стаканом в руке откинулся на спинку стула. - И вообще, как тебе показались остальные ребята? Странноватые какие-то, а? И кто такой этот Максимаст? Фамилия у него чудная какая-то, иностранная, что ли?
- Да нет, ребята как ребята, - ответил Чарли, осторожно отхлебывая из стакана.
За последний год, живя с родителями, он попривык к вину, но не стоило забывать, что бурбон значительно крепче.
- Сдавай, - сказал Грист.
Сержант с удовольствием наблюдал, как движения мальчика становятся замедленными. Армейская Безопасность работает четко, этого у них не отнимешь. Ему доставили тайно произведенный скополамин буквально через час после того, как он его попросил.
- Рассказывай, Чарли, - потребовал Грист. - Рассказывай все, что знаешь.
Происходящее начинало доставлять ему истинное наслаждение.
Его душа умерла: пепел и потухшие угли, вот что было там. Линда напрасно разгребала их в поисках хотя бы одного тлеющего уголька. Вдобавок ей приходилось скрывать свое отчаяние от тети Виктории, которая, сидя перед зеркалом туалетного столика, расчесывала длинные седые волосы и невозмутимо обсуждала лекцию доктора Вурстла.
Чарли, пластом лежавший на кровати, повернулся на бок. Он не чувствовал, как Линда хозяйничает в его мозгу, но в результате его начал мучить кошмар. Линда коснулась его мозга более настойчиво:
Он еще не пришел в сознание, но глубины его мозга ответили на ее призыв. Он не сопротивлялся расспросам. Он не лгал. На него еще действовал скополамин.
Он слышал, как она возится с дверью в ванной. Затем она оказалась рядом с ним. Она включила настольную лампу и обтерла краем простыни капли пота, покрывавшие его лицо.
Она попыталась оценить всю глубину его вины. Вина была больше ее удивления, больше страха, больше даже, чем жалость. Но она не могла сравниться с их любовью. Она поцеловала его. Его руки обняли ее, их мысли слились.
- Линда!
Это был голос тети Виктории.
- Что здесь
Линда повернулась к тете, которая стояла в дверях в ночной рубахе и с волосами, заплетенными на ночь.
- Я услыхала, что Чарли болен, тетя, и решила ему помочь.
- Это правда, Чарльз?
Чарли не мог соврать. Он беспомощно сказал правду:
- Нет, мэм.
- Так что ты
- Я целовал Линду.
«Во всяком случае, - подумала тетя Виктория, - мальчику надо отдать должное: он не стал врать».
- С вами,
Грист стоял около двери, ведущей в коридор, и держался за косяк. Иначе он не смог бы сохранять равновесие. Допрашивая Чарли, Грист успел приговорить целую бутыль бурбона емкостью чуть не в литр. За спиной сержанта маячили двое охранников из Армейской Безопасности.
- Давай-ка, Чарли, собирайся! - скомандовал он, пытаясь, насколько это возможно в его состоянии, вернуть свои командирские манеры. - Тебе есть о чем серьезно потолковать с кой-какими очень важными людьми.
Чарли покорно встал с кровати, но тетя Виктория схватила его за руку.
- Этот мальчик не выйдет отсюда, пока я не получу удовлетворительного объяснения тому, чему только что была свидетельницей.
Грист удивленно уставился на нее.
- Я видела, как в этой самой комнате, на этой самой кровати он
- Радуйся, что только целовал, - Грист ухватился за другую руку Чарли и попытался вырвать его у неожиданной противницы.
Но тетя Виктория не сдавалась.
- Извольте объяснить, что вы имеете в виду, сэр?
- Я имею в виду, что они женаты. Вот они - муж и жена. Он сам мне это сказал.
Чарли почувствовал, как пальцы тети Виктории больно впились в его предплечье.
- Вы в своем уме, любезный? - спросила она абсолютно спокойно.
- А вы как думали? То-то и оно, что, взглянув на этих ангелочков, никто и в голову не возьмет, что они такие же взрослые, как вы или я. И кроме того, они - телепаты! Вы только представьте,
- Тетя, тетя… - Линда настойчиво тянула тетю Викторию за подол ночной рубашки.
- Подожди, милая, - пожилая леди спешно соображала, как защитить этого мальчика, чтобы его хотя бы до утра оставили в покое. Ей сразу показалось, что этот человек, Грист, какой-то странный.
- Тетя, это он научил нас целоваться, - Линда показала на Гриста.
Сержант расхохотался.
- Кончай ерунду пороть, - сказал он, но его уши непроизвольно покраснели.
Охранники отодвинулись на шаг, переводя взгляд с фигурок детей на пьяного вояку.
- Он сказал, что все взрослые целуются, и еще он сказал, что мы тоже уже взрослые. Он наврал, тетя?
В тех случаях, когда ей было надо, Линда умела казаться
Тетя Виктория опустилась на колени рядом с Чарльзом. Она взяла его лицо своими сильными руками и повернула его так, чтобы смотреть ему прямо в глаза. Ее глаза были похожи на Линдины. Впервые тетя Виктория понравилась Чарли.
- Чарльз, я знаю, что ты скажешь правду. Ты честный мальчик и не соврал в первый раз. Это правда, что сказала Линда? Действительно этот… этот джентльмен учил вас… учил вас таким вещам?
Чарли не мог говорить ничего, кроме правды, и уже открыл было рот, чтобы сознаться, но Линда не дала словам сойти с его губ. Когда он заговорил, он сделал это не по своей воле, за него говорила Линда.
- Да, тетя, - сказал он.
Виктория умилилась, что мальчик назвал ее тетей. Все-таки она сумела пронять его. Если он и делал что-то плохое, то явно
Она поднялась.
- Джентльмены! - сказала она, обращаясь к охранникам из Безопасности, приведенным Гристом. - Я призываю вас задержать этого человека по обвинению в развращении малолетних. Вы всё слышали, его обвиняют не только эти малыши, но, фактически, и он сам.
Грист, побагровев от ярости, повернулся к охранникам.
- Вы арестуете того, за кем пришли! - пьяно проревел он .- Хватайте мальчишку! - он ткнул пальцем в Чарли.
В эту самую минуту Чарльз Форрестол сел на пол и принялся плакать.
- Джентльмены, - ледяным голосом произнесла тетя Виктория. - Если вы
Сраженные неожиданным напором охранники, не размышляя более, подхватили Гриста под локти, защелкнули на нем наручники и выволокли его вон.
Тетя Виктория снова опустилась на колени рядом с Чарли и подняла его голову.
- Не надо плакать, - успокаивала она. - Это просто страшный сон. Теперь он кончился. Ты поедешь домой вместе с нами, пойдешь в
Все - даже генералы - ненавидели всеобщую не-войну. Она стоила безумно дорого и не сулила никаких выгод. Она была чистым безумием. Но почти все взрослые так глубоко завязли в мертвой системе, которая привела их к не-войне, что не могли найти из нее выхода. В ту эпоху взрослого можно было определить так: взрослый тот, кто не видит выхода.
Но дети-то видели выход совершенно ясно. Надо всего лишь, чтобы люди бросили сражаться и прекратили делать оружие. Вместо пушек можно начать делать что-нибудь получше.
Некоторые взрослые тоже думали так - их называли пацифистами. К сожалению, очень немногие из взрослых - одни лишь белые вороны, вроде тети Виктории, - имели достаточно времени, выдержки и независимости, чтобы быть пацифистами.
Иное дело - дети. Ребенка нельзя посадить в тюрьму. У детей есть сколько угодно времени, и они не боятся потерять работу. Детям, чтобы организовать свой крестовый поход, не хватало только одного - у них не было командиров.
При надлежащем руководстве вряд ли что могло их остановить. Чтобы покорить весь мир, детям не хватало только хорошего начальства.
- Тетя Виктория?
- Да, Чарльз?
- А вот если кто-нибудь делает плохое и все это видят, но никто ему не мешает, и я тоже
На этот вопрос тетя Виктория ответила для себя давным-давно.
- Ты должен поступать правильно и не должен позволять другим делать то, что неправильно.
- Тетя Виктория, а война - это неправильно?
- Да, Чарльз. Война всегда неправильно.
На протяжении всего пути домой дети вели себя совершеннейшими паиньками.
[1] Overkill - многократное уничтожение (англ).
[2] Комбинация в покере, состоящая из грех и двух карт одного достоинства; то же самое, что «полная рука» или «три плюс два».
[3] Fin de siecle - конец века (франц.).
| © 2024 Библиотека RealLib.org (support [a t] reallib.org) |