"Повесть о футболе" - читать интересную книгу автора (Старостин Андрей Петрович)

ВСЕ СИЛЫ ПЕРВОМУ МАТЧУ

…Опять мы в самолете. Нам предстоит многочасовой путь из Боготы до Мехико. Пока грузились, пока рассаживались в тесноте и толкотне, неизбежных при посадках на самолеты дальних рейсов, порядочно устали. Я начинаю всерьез беспокоиться – сумеют ли ребята восстановить физическую форму к старту мирового чемпионата. Ведь мы из Боготы успели слетать в Медиллин. Побывать в Кито, столице Эквадора, вернуться в Боготу, сыграть за это время три матча. И вот теперь опять несколько часов в поднебесье. Правда, к высоте мы привыкли. Играть на высоте входило в план подготовки. Кито, например, где мы провели последнюю игру, расположен на высоте 2800 метров. Хочешь не хочешь – к этому надо привыкать. Мехико на высоте 2200 метров, и именно там нам предстоит сыграть три официальных игры на начальном этапе мирового чемпионата.

Беспокойство усиливается еще тем, что проведенные тренировочные игры удовлетворения никому из нас не принесли. За три игры мы забили один гол.

Из практики знаю, что далеко идущие выводы по результатам тренировочных игр делать не следует. Амплитуда колебаний в качестве игры команды между товарищескими и официальными выступлениями огромна. Примеров тому бесчисленное множество. Я помню, как сборная команда накануне матча со сборной командой Польши проиграла в тренировочной встрече дублирующей команде «Спартака» со счетом ноль-один.

Председатель федерации футбола В. А. Гранаткин, не скрывая раздражения, выговаривал мне – начальнику команды – и Качалину – старшему тренеру, «Ну, что..?»

Умудренный многолетним опытом руководства спортом в стране, председатель Спортсоюза СССР Николай Николаевич Романов с легкой иронией отнесся к нашей неудаче и поступил самым верным образом: поверил в коллектив.

Через три дня сборная команда в блестящем стиле выиграла у сборной команды Польши со счетом семь-два, а через полтора месяца стала обладателем Кубка Европы.

Вот и сейчас Валентин Гранаткин сидит рядом со мной в самолете и, как десять лет назад, не громко, но не скрывая раздражения, высказывает мне свои сомнения о состоянии команды. Он первый вице-президент ФИФА, он же председатель Федерации футбола СССР, нагрузка на нервы не малая, я понимаю его раздражительность. Он недоволен игроками, неудачно сыгравшими в последних матчах, и в особенности Анатолием Бышовцем. За долгую совместную работу по футболу я привык к его повышенной реакции на неудачи, вместе с тем знаю, что первый успех резко изменит его настроение.

Но если тогда, перед матчем с Польшей, нас обескуражил только результат игры, сам же состав команды сомнений не вызывал, то сейчас беспокоил не только один забитый гол за три игры, вся конструкция, так сказать, команды не казалась убедительной в проведенных играх, даже со скидкой на то, что игры были товарищеские. И я, слушая критические рассуждения Гранаткина, не мог не соглашаться с ним: «проблема» Бышовца обострилась до крайности.

Я должен сделать некоторое отступление. Начну с парадокса: одним из самых трудных противников спортсмена является… он сам. Не просто «наступить на горло собственной песни…», спорт же требует этого, если не постоянно, то очень часто. Именно в процессе преодоления трудностей, фанатичного упорства в тренировке, выковываются несгибаемые характеры чемпионов. Тяжело на тренировке – увеличивай нагрузку до «не могу». Устаешь в игре – трудись на тренировке через «не могу». Это первая заповедь спортсмена, желающего достигнуть вершины мастерства и рекордов.

В своей подготовке Анатолий Бышовец этой заповеди не следовал. Он готовился к предстоящим выступлениям на чемпионате, совсем не утруждая себя на тренировках. Он считал, что накапливает энергию, которая понадобится ему в нужное время.

Может быть, такая форма подготовки не вызывала бы беспокойства, если бы в тренировочных матчах он играл старательно. Конфликт обострялся именно тем, что в играх-то Анатолий был очень пассивен, почти демонстративно безучастен.

Безразличие в игре и нерадивость в тренировке и вызывали раздражение Гранаткина, тем большее потому, что Качалин брал Анатолия под защиту, веря, что талантливый игрок достаточно знает себя, чтобы хорошо подготовиться к Мехико по своей методе.

Но вот перед последним матчем в Кито, на разборе игры в Миделлине, Качалин сам раскритиковал игру Бышовца, недвусмысленно сказав, что не посчитается с авторитетом игрока, если не увидит внесенных поправок и в тренировку и в игру.

И все же в Кито Анатолий начал игру так, что Качалин его в перерыве заменил. Это была необходимая мера, ребята стали уже высказывать недовольство таким отношением Анатолия к делу. Тем более что он был основным игроком на месте центрального нападающего и по сути дела дублера не имел. Возникало предположение, что гарантированное место в основном составе снизило его требовательность к самому себе.

В Кито мы остановились в отделе «Гумбольд». У меня был номер, похожий на художественное ателье. Большой, с огромными, во всю стену, окнами на две стороны. На улице тропический ливень, и мы с Алексеем Парамоновым, вторым тренером команды, меряем из угла в угол стеклянную клетку вот уже два часа. Обсуждаем сегодняшнюю игру. Мы отдаем себе отчет, что перелеты, переезды, высота, разница во времени, жара, неудачные игры тяжело отразились на всех участниках. Поэтому нельзя терять самообладания и делать поспешные заключения. Но все же предпринять что-то надо. Может быть, срочно вызвать Владимира Федотова, показавшего в этом сезоне отличную игру: он мог бы создать здоровую конкуренцию на центральных местах в линии полузащиты и атаки и тем самым ослабить остроту «проблемы» Бышовца.

Еще два часа мы потратили – дождь все лил – на анализ состояния дел в коллективе, теперь уже втроем: к нам присоединился Качалин. В игре был удален с поля Дзодзуашвили. Как его между собой называют в команде, «Тигр Дигоми», на высоте двух метров шипами чуть не скальпировал эквадорского нападающего где-то возле центральной линии поля.

Оптимизм Качалина взял верх. Мелкие проявления нервозности, повышенная возбудимость по пустякам «не так сел», «не так встал» – естественное следствие утомления, как говорят экономисты, издержки обращения. Что касается Бышовца, Качалин решил положиться на него. «Давайте поможем Анатолию побороть самого себя – сказал Гавриил Дмитриевич, – ведь талантливый же он игрок, в конце концов, и парень с головой».

Мы согласились с Качалиным: трудности надо преодолевать в борьбе с ними. Все ребята несут большие тренировочные нагрузки, не щадят сил и будем считать, что никаких ЧП у нас не произошло. «Верить и действовать – вот наш девиз», сказали мы друг другу.

И все же, сидя бок о бок с Гранаткиным в креслах самолета, я понимал его раздражение и сам далеко не был спокоен душой.

Я и тогда считал и сейчас считаю, что мексиканский чемпионат мира был наиболее трудным по условиям участия в нем. Это четвертый по счету чемпионат, проводившийся в западном полушарии. Напомним: первый был в Уругвае в 1930 году, второй – в 1950 году, третий в Чили в 1962 году. Ни разу «на том берегу» европейским командам не удалось завоевать победу и звание чемпиона. Дважды этого добился Уругвай и один раз Бразилия.

Все три предыдущих чемпионата проводились на побережье Тихого и Атлантического океанов. Мексиканский – ждал гостей на горных высотах свыше 2000 метров. Кроме того, начало матчей было отнесено на полдень. В это время солнце находится в зените, фигура футболиста под отвесными лучами тени на поле не отбрасывает.

Все эти особенности нам были известны. Мы уже трижды побывали в Мексике. И тот, кто там играл, знает, сколько надо сил, чтобы с предельным напряжением провести матч в двенадцать часов дня на стадионе «Ацтека», когда температура в тени до 40°.

…В Панаме вынужденная посадка и неожиданная ночевка. У самолета компании «Авианка», на котором мы летели, отказал радар. Садились на ощупь. Испугаться опоздали, потому что об угрожавшей нам опасности узнали после посадки. Но все равно какое-то беспокойство в душе ощутили – неужели опять на самолете этой компании полетим.

Стартовали мы только на другой день к вечеру и прилетели в Мексику на сутки позже, чем предполагали. Одиннадцать дней в пути показались за год, будто бы давным-давно мы вылетели из Москвы.

Чемпионат мира по футболу – концентрация страстей огромной взрывной силы. Национальные усилия, вкладываемые в футбол, сопряжены с надеждами народа на успех своей команды в этом несравненном по своему размаху футбольном соревновании. Количество стран-участниц здесь больше, чем объединяет ООН: в мексиканском чемпионате участвовали команды 93 наций. Не все команды равны по классу игры, но нет ни одной, которая реально не рассчитывала бы услышать гимн своей страны в честь победы над противником, хотя бы один раз. И вот шестнадцать сильнейших, прошедшие препятствия предварительного этапа, съезжаются в страну, чтобы на глазах миллиарда телезрителей, десятков тысяч местных болельщиков, тысяч туристов, сотен корреспондентов, комментаторов отдать последние силы для оправдания доверия своих соотечественников, четыре года не расстававшихся с затаенной мечтой увидеть «Золотую богиню» в руках капитана своей команды.

Я побывал на четырех последних мировых чемпионатах. Швеция, Чили, Англия соответственно были эпицентрами этих футбольных сотрясений. Каждый раз с ростом числа участников повышалось значение этого всемирного футбольного фестиваля. Каждый раз накал страстей и взлет эмоций возрастал. Мексика в этом отношении ошеломила. Электрическая возбужденность в людях бросалась в глаза, как только вы ступали на мексиканскую землю.

Я в Мексике не новичок. Мексиканский темперамент и одновременно приверженность к юмору во всех его проявлениях мне знакомы. Эти качества мексиканцев ярко характеризует карикатура из газет: мужчина в третий раз настойчиво постучал в телефонную будку, напоминая задержавшемуся там человеку, что пора закончить разговор, объясняя свою настойчивость тем, что очень спешит. Вышедший из будки вынул из кармана пистолет и выстрелил в нетерпеливого парня, сказав: «Теперь тебе некуда спешить».

Традиционные мексиканские турниры сопровождаются необычайным проявлением эмоций. На переполненном стадионе всегда можно увидеть набор самых невероятных по размеру и по звучанию шумовых изделий. Взрывы одобрения и возмущения исторгаются с вулканической силой. Одновременно добродушным рукоплесканием встречают появление ведущей команды столицы, впереди которой шествует одетый в футбольную форму клуба козел – символ удачи.

Мексиканская коррида и чарос – отдушины, через которые выходят избытки бурных страстей горячих сердец мексиканского народа. Кстати говоря, начало матчей в двенадцать часов дня обуславливалось корридой. Зрителю обеспечивался запас времени для посещения этого зрелища. Коррида исторически незыблемо проводится во второй половине дня. И нет власти, которая нарушила бы эту традицию: она освящена веками.

И все-таки ажиотаж, вызванный чемпионатом мира по футболу, отодвинул все на второй план. Страну лихорадил футбол…

С трудом протиснувшись через многоликую, разноязыкую, кричащую толпу корреспондентов с блицами, магнитофонами, блокнотами, под ослепительными прожекторами, отдав должное фоторепортерам и журналистам, мы наконец уселись в автобус и двинулись вперед в окружении полицейского отряда. Три мотоциклиста впереди под командой капитана полиции и два рафика сзади с автоматчиками. Капитан полиции был импозантен. Он монументально восседал в мотоциклетном седле, мягко, по-кавалерийски, приподнимаясь при толчках. Округлое оливкового цвета лицо, темные глаза и черные как смоль, аккуратно постриженные усы делали его похожим на мексиканского киноактера. Он завладел нашим вниманием своей виртуозной ездой на мотоцикле. Капитан пробивал нам дорогу, осаждая недисциплинированных в уличном движении мексиканцев. Он врезался в гущу машин, закладывая невероятные виражи на своем мотоцикле, оттеснял их на обочину, перекрывал движение: мы мчались под его руководством, ни на секунду не останавливаясь. Ребята были в восторге от его действий. Кто-то назвал его «Чикука». И не ошибся. Он действительно был похож на популярного киноактера, сыгравшего в мексиканском фильме комически-самоуверенного, но незадачливого влюбленного Чикуку. Так под этим прозвищем и существовал капитан до конца нашего пребывания в гостинице «Эскаргот».

После мирового чемпионата много писали о пребывании команды в Мехико. Печатались разноречивые впечатления, основанные на мимолетных посещениях нашей гостиницы тем или иным журналистом и кратких интервью, взятых у отдельных членов делегации. Внешне в этих описаниях много верного. Действительно, мы жили за закрытыми воротами. Но ни на внешний, ни на внутренний наш быт эти ворота никакого влияния не оказывали.

Организация быта и досуга, условия тренировочной работы играют важнейшую роль в жизни спортивного коллектива на выезде. Это и есть фундамент его психологической подготовки. В Мехико в силу специфических обстоятельств эта сторона дела была особенно важной. О нашем быте я расскажу.

Наш отель размещался в центре города. Четыре небольших двухэтажных коттеджа, обнесенных сетчатым металлическим забором с воротами из металлического прута, – вот и все заведение, рассчитанное на размещение сорока пяти – пятидесяти гостей. Образованный коттеджами двор засажен полутораметровыми кустами и деревцами, которые окаймляют газоновую площадку размером в четверть футбольного поля. Одним словом, чистые номера, мало народу, много зелени, тихо. Кроме нас, в отеле живут только немецкие журналисты и хозяева – милейшая пара стареющих французов, синьор и синьора Дальвади, обитающие в специальной пристройке. И рядом с ними, тоже в отдельных апартаментах, черный пудель Цукки – их единственная отрада в мире. Кстати, Цукки сделался общим любимцем всех обитателей отеля. Он приветствовал нас радостным лаем, когда мы возвращались в отель, и тоскливыми глазами провожал на теоретические занятия.

Ночь проспали как убитые. А с восьми часов утра приступили к работе. Она началась с зарядки, проводившейся тут же на нашей зеленой лужайке. Заметно повеселевшие ребята «отработали» зарядку добросовестно. Хороший признак, он всегда прямо пропорционален настроению. До игры с мексиканцами еще десять дней – времени достаточно, чтобы восстановить затраченные в долгом пути силы, акклиматизироваться на высоте и адаптироваться к разнице времени в восемь часов.

Теперь особое значение приобретало настроение ребят на предстоящий матч. В глазах всех специалистов международного футбола, мы более знатная команда. Мы и сами знаем, что Мексика не гранд мирового футбола. Это представление глубоко утвердилось в сознании футболистов. Однако теперь важно было осознать, что мы встретимся не с обычной мексиканской командой. Мы увидим на поле одиннадцать игроков, которые прошли психологический обжиг при температуре высочайшего накала в прессе, по радио, по телевидению, во всех слоях общественного воздействия, вплоть до государственной присяги.

Мексиканские футболисты прошли полный цикл закаливания характера спортсмена. При неудачах в тренировочных матчах их оскорбляли. А они, закусив губы, шли к цели – достойно выступить у себя дома на мировом чемпионате. У нас имелось досье на мексиканскую команду обо всем, что было связано во всех сферах с ее подготовкой за последние два месяца.

Из материалов было видно, что команду то хвалят и прочат ей «Золотую богиню», то забрасывают подушками: знак презрительного возмущения – запустить подушку для сидения в уходящих с поля игроков.

Из команды были отчислены две «звезды» – Сиснерос и Нуньес. На знаменитом курорте Акапулько, где команда отдыхала, они возвратились в гостиницу в сильном подпитии в 6 часов утра. Тренер Карденас был неумолим. Общественность заступалась – «подумаешь, ребята немного выпили»… Однако «звезды» возвращены не были. В канун нашего приезда еще два лидера – Борха и Диас – висели в воздухе. Но они в число двадцати двух попали. В последний момент Карденас включил их в заявку: слишком поредели бы ряды мексиканской сборной в борьбе за их чистоту.

С сенсационной статьей выступил доктор-психиатр Онеже Бауренке. Он утверждал, что интеллект игроков сборной команды Мексики равен 33 процентам от нормального. Он иллюстрировал свою мысль примером опыта с мышами. Вот что он писал:

«…Недалекий, с комплексом неполноценности, задавленный своей физической и умственной немощью, заранее обрекший себя на поражение, мексиканский футболист переживает сейчас истерию, что незамедлительно отражается на публике, которая в свою очередь, обманутая в своих ожиданиях, также участвует в больном психозе пораженчества и параноическом проявлении, вызванном самими футболистами…»

Ничего не скажешь, пожалуй, сильнее, чем высказался наш «иностранец» в вестибюле Дома дружбы. Но доктор идет дальше, он развивает свою мысль:

«…С такой низкой умственной способностью никто не сможет победить в спорте, где необходимы моментальные реакции, гибкость ума и уверенность в своих силах…»

Тут доктору не откажешь в истине. Далее Онеже Бауренке доходит до мышей:

«…Посадите мышь голодную и жаждущую в клетку, где нет ни хлеба, ни воды, но которая соединена ходами с другими клетками, где есть пища. Отсутствие умственных способностей мешает ей толкнуть одну из дверок и удовлетворить свои потребности. Мышь умирает от голода и жажды в паническом состоянии.

В таком состоянии находятся и члены сборной команды. Низкий коэффициент умственной способности мешает им разрешить элементарные проблемы, с которыми они сталкиваются…»

Я не знаю, как отнеслись к научным обобщениям доктора Онеже Бауренке мексиканские футболисты, которых он снизвел до мышиного уровня, но я, прочтя это «психиатрическое изыскание», подумал, что наш противник свое возмущение прежде всего выместит на нас. Они захотят доказать, что могут открыть «дверку» от наших ворот, зная, что за этими дверьми находится вожделенная победа.

Президент республики Густаво Диас Ордас избрал другую, более верную форму подъема духа мексиканских футболистов. Он посетил сборную команду и вручил ей знамя, которое принял капитан Пенья.

– Не только соревноваться, но победить, как верные мексиканцы! – провозгласил президент.

– Мы должны быть верны долгу! – присягнули футболисты, приложив правую руку к сердцу.

Кардинал Мексики обратился к согражданам с призывом: «Верующие, молитесь за победу мексиканской команды!»

Поток информации не иссякал. Каждый день приносил что-то новое в падкие до сенсационных сообщений мексиканские и другие иностранные газеты.

У нашего отеля всю ночь дежурит автобус с нарядом полиции. Ночью полицейские дуются в карты. Днем выманивают значки и «бандерили» – маленькие вымпела. С утра появляется Чикука. Отношения у нас с полицией быстро упростились. Чикука дважды в день сопровождает нас на тренировки, продолжая удивлять трюкачеством на мотоцикле. Мы уже знаем, что он женат, у него двое детей – с великолепной самодовольной улыбкой показал нам фото всей семьи – и что он ждет не дождется пенсии: до тридцатилетнего стажа работы в полиции осталось полгода.

Он рассказал нам доверительным шепотом, что в полицию поступили сведения о намерении похитить Шестернева, поэтому, мол, до матча с мексиканской командой такой строгий надзор.

К этому времени в прессе уже промелькнули сообщения о намерениях гангстеров похитить Бобби Чарльтона у англичан и Мюллера у немцев. Ажиотаж нарастал.

Вот записи из моего дневника:

«…Что-то случилось с Муром в Боготе. Падилья, как и Роча, получил травму: грешно, но мы рады.

Англичане привезли бульдога – талисман. Врач ему уделяет внимания больше, чем футболистам. Здоровье пса определяет их настроение: свято верят, что бульдог их барометр, и дрожат за его здоровье с суеверным страхом – не дай бог, заболеет.

Уругвайцы с теми же целями, т. е. для укрепления веры и надежд, привезли трехмесячного тигренка. Журналист шутит, что в страхе от Ривы он убежит со стадиона.

Машина подсчитала, что самый популярный автограф – Яшина; на втором месте Пеле. Примерный эквивалент: за один автограф Левы дают три итальянских или уругвайских.

Один американец прибыл на чемпионат из Аляски на лошади. Мы вместе с ним, его лошадью и собакой выступали по телевидению. Тут же был аргентинец, прибывший в Мехико со своей родины пешком.

Вчера (25 мая) был Толуке. Смотрел итальянцев в товарищеском матче с местной командой. Итальянцы ходили по полю пешком. Сильнейшее впечатление оставил Рива. Сплав: Федотова – по манере бега; Бутусова – по фигуре в молодости; Стрельцова – по рывку и удару; Сальникова – по игре головой и Петра Мидлера (был такой игрок в московском «Динамо») – по одноножию: ведет игру только левой ногой. Недостаток обращается в достоинство: виртуозная нога, иначе не скажешь. Талантливый игрок. Из пяти забитых голов два забил сам, в трех соавтор. Тигренок и впрямь с перепугу со стадиона убежит…»

Спортивные организации Мехико провели массовое разучивание национального гимна. Его будут петь перед началом матча на «Ацтека», это примерно стотысячный хор.

Вспоминается отборочный матч с турками перед чемпионатом мира в Чили в 1961 году. Там пел хор болельщиков, в неисчислимом количестве разместившихся на прилегающей к стадиону горе. Наши ребята стояли на поле бледные под натиском этой психической атаки. Но игру не отдали, выиграли. Напряжение было столь велико, что на банкете после матча президент футбольной федерации Турции, произнеся несколько слов из приветственной речи, в обмороке повалился навзничь. И хлобыстнулся бы затылком об пол, если бы я, сидя рядом, не изловчился его подстраховать.

А когда заместитель президента хотел закончить приветствие, то и ему это сделать не удалось: теперь уже после второй фразы в обморок свалился переводчик.

Мексиканская федерация футбола наняла, кроме того, специальных дирижеров массовой декламации. Они будут управлять скандированием трибун во время игры: «Ме-хи-ко!.. Ра-ра-ра!»

Сколько же после «Ацтека» будет обмороков?..

…Были в гостях у местного прогрессивного деятеля – коммуниста. Дом-вилла, огражденная каменным забором. При доме бассейн, кегельбан, теннисный корт, площадки для всевозможных игр. Радушные хозяева, муж и жена, накормили и напоили сорок человек.

Вместе с нами на зеленом газоне под тенистыми деревьями расположился со своими подчиненными Чикука, сняв свои портупеи и отбросив в сторону многозарядные кольты. Отдохнули хорошо. Вино пили только полицейские…

В центре внимания «дело» Мура. Министр иностранных дел Англии заявил протест МИДу Колумбии. В защиту Мура выступили в печати – Пеле, Поплухар, Ривера. Подозревается подкуп, организованный антиевропейскими футбольными силами. Против Мура три свидетеля: полицейский, которому поступило заявление о пропаже браслета через десять минут после ухода троих англичан, из которых опознан один Мур; гид, подтверждающий, что англичане действительно заходили в этот магазин, и хозяин аптеки, расположенной напротив магазина, видевший якобы, как Бобби Чарльтон отвлекал разговором хозяина ювелирного магазина и продавщицу, а за его спиной Мур вытащил из-под стекла витрины браслет и, сунув его в карман, «ускользнул» из магазина.

Все это шито белыми нитками.

Почему Мур не был задержан сразу? Почему его арестовали через два дня, уже после того, как он сыграл игру в Эквадоре? Почему это было сделано в момент посадки в самолет, после пятичасового ожидания в аэропорту Боготы стыкового самолета? Почему не был задержан, как соучастник, Бобби Чарльтон? И еще бесконечные «почему»… Грязная история. Предостерегающая о возможности любой провокации…

С каждым выпуском газет становится очевиднее, что «дело» Мура вышло за рамки спорта. Английская пресса на первых полосах освещает это событие. Премьер Вильсон, как сообщают газеты, дал телеграмму английскому послу в Колумбии требовать немедленного освобождения Мура. В связи с этим конфликтом в газетах взвешиваются шансы консерваторов и лейбористов на предстоящих выборах. Большинство склоняется к тому, что на этой истории выиграют лейбористы, так как консерватор Вильсон увлекается футболом и является поклонником Мура и его команды.

Президент Колумбии, тоже стоящий накануне выборов, занимает нерешительную позицию. Он на представление английского посла ограничился указанием расследовать дело в течение пяти дней, соответственно закону.

На судью идет давление со всех сторон. Объективная общественность на стороне Мура. Ослиные уши провокации торчат самым откровенным образом.

Старший тренер Рамсей резонно заявляет: «Мур и кража – несовместимо! Он при желании мог бы купить весь этот магазин вместе с отелем (маленький ювелирный магазин находится при отеле): у Мура в Лондоне три больших ювелирных магазина, лично ему принадлежащих…»

Судья вызвал на допрос Бобби Чарльтона. Но Бобби заявил, что он готов дать самые детальные показания в пользу Мура (кстати, он не отрицает, что в магазин они действительно заходили) здесь в Гвадалахаре, но в Колумбию он ни за какие коврижки не поедет.

Мура допрашивали пять часов кряду.

Какой-то меценат, член федерации футбола Колумбии, перевел номинальную стоимость браслета – 1300 долларов – хозяину магазина, чтобы тот отказался от иска. Но хозяин предъявляет Муру иск «за моральный» ущерб – 10 000 долларов.

Начальник министерства безопасности Колумбии выступил в печати с заявлением о невиновности Мура. Мура отпустили условно, с обязательством явиться по первому вызову колумбийского посольства в Мексике. На случай побега к нему приставлена молодая девушка из колумбийского консульства. Английские игроки шутят, что Мур такая бестия, может скрыться прямо во время игры с футбольного поля. Будучи совсем несведущей в футбольных делах, она умоляет сказать, под каким номером он будет играть.

Английские газеты полны карикатур по этому поводу. В одной эта девушка с настороженностью детектива подсматривает в щелку, в то время как Мур по малой нужде зашел в общественную уборную…

Англичане не нашли гостеприимства в западном полушарии. Южноамериканские страны не могли забыть обид на хозяев VIII чемпионата мира. Лишенная короны Бразилия, травмированный Пеле, удаленный Ратин, «судейский произвол», одним словом, «проклятая англичанка».

Между тем Рамсей понимал, что такое общественное мнение и чего оно стоит, когда сложится благоприятное.

Он не случайно отправился из Гвадалахары в Колумбию и Эквадор. Мы встретили англичан в Боготе. Наши пути скрестились. Мы из Боготы в Мехико, они из Гвадалахары в Колумбию и Эквадор. Мы сидели и очень утомленные ждали самолета в аэропорту. В это время подрулил их лайнер из Гвадалахары. Они выглядели впечатляюще. Все, как один, в синих спортивного покроя костюмах, с эмблемой национального герба. Уверенная неторопливость в походке – поступь чемпиона. Профессиональная спортивная солидарность для фотокорреспондентов и журналистов. Сняться всей группой? – пожалуйста. Отдельно Бобби Чарльтона, Бобби Мура? – охотно; интервью? – к вашим услугам.

Тут же Альф Рамсей в разговоре с нами заявил, что два матча в Колумбии в благотворительных целях они дадут бесплатно. Но южноамериканцы не клюнули на эту приманку: наживка была мала. Что такое два благотворительных матча в сравнении с крупными прибылями для всего южноамериканского футбола, если удача улыбнется командам западного полушария. Кассы опять будут лопаться от сборов. Поэтому палки в колеса европейским командам! В первую очередь главным конкурентам, их лидеру – чемпиону мира, обидчику и зазнайке, неправомерно отобравшему корону у признанного короля – бразильского футбола.

Бизнес есть бизнес. Законы морали и благородства в нем не в чести. Международный профессиональный футбол зиждется на коммерческих интересах. Естественно, что и мировой чемпионат, как высшее проявление профессионального футбола, не свободен от влияний бизнеса. Он кладет свою тень и на организацию общественного мнения, и на судейство, и на отдельные решения организаций, связанных с проведением чемпионата.

Так или иначе, но колумбийцы на благотворительный жест англичан ответили обвинением капитана их команды в воровстве.

В тлевший костер обид южноамериканцев английский тренер, не сдержав раздражения, подлил масла. В день приезда в Колумбию у него украли 400 долларов, перстень, документы. В запальчивости он так поносил латиноамериканцев, что вызвал всеобщее негодование колумбийцев. Может быть, от этой искры и вспыхнул пожар с Муром.

– Ах, мы воры?! Ну, так посмотрите, каков капитан команды чемпионов мира – англичанин Мур!

Таким образом, чемпионы мира попутного ветра по ту сторону Атлантики не обрели. Наоборот, утративший самообладание Рамсей вступил с многоликим противником в холодную войну. Подул встречный ветер язвительных укусов в прессе, который добрых отношений и впредь не обещал.

Англичан недвусмысленно обвинили в организации сговора европейских команд против южноамериканских противников. Проскользнула заметка, что Скотланд-Ярд заслал группу сыщиков, чуть ли не для похищения Пеле.

Рамсей в этой войне взял весь огонь на себя. Он вызвал раздражение журналистов, строго запретив вход на стадион кому бы то ни было во время тренировочных занятий его команды.

Когда мексиканцы выиграли товарищескую встречу у английской клубной команды и вскураженные крупной победой хозяева поля обратились к нему за интервью, то Рамсей сказал по адресу победителей:

– Я никогда не видел такой плохой команды…

Пресса ему этого не простила. В заметках об английской команде можно прочесть: «Рамсей улыбнулся и оскалил свои желтые, редкие зубы…» или «Рамсей, как видно, не часто моет свои руки…»

Английский футболист, укаченный во время прохождения штормовой зоны над Панамой, подан на фото, как напившийся до отвратительного состояния пьяница.

Рамсей призвал на помощь английскую прессу изобличить происки мексиканских журналистов. Он отказывался давать интервью мексиканцам. «Я вам говорю одно, а вы печатаете другое», – отмахивается тренер от наседающих журналистов.

Но ему уже не изменить сложившееся у местной общественности мнение об английских гостях. Чикука, например, говорит: «С вами работать рай, а вот с англичанами не дай бог!» – «Почему?» – спрашиваем мы. «Очень чопорны, надменны, даже не здороваются», – отвечает наш телохранитель.

Пока что возвратившийся в команду Мур не досчитывается трех килограммов до своего боевого веса…

На приеме в посольстве присутствовали баски. Они явились – Лангара, Ауэдо, Алонсо, Ларинага, Бласко, Педро Регейро – одновременно. Приветливо раскланиваясь, они шли среди зеленых деревьев посольского двора той неторопливой, уверенной походкой, которая отличала их на перроне Белорусского вокзала тридцать пять лет тому назад. Не хватало впереди Луиса Регейро.

– Луис трабахо (работает), – ответил на мой вопрос, почему нет капитана, его брат Педро. Чудесная дружба у этих басконцев. Их полку в Мексике все прибывает. У детей нарождаются дети. Московские гости почти все уже деды. Один Исидро Лангара холост. Когда разговор заходит о его цветущем виде, он сжимает кулак, сгибает в локте руку и обращается ко мне: «Андрэс…» – попробуй, дескать. Я дотрагиваюсь до бицепса, под рукавом пиджака мускулы из стали. Довольно улыбаясь произведенным эффектом, он говорит:

– Утром – стакан соку; в 12 часов – один банан; в 17 – плотный обед; вечером – кое-что.

Под весёлый смех остальных Ларинага с добродушной иронией замечает: «кое-что» – это апперитив, джин, виски и коньяк.

Лангара объект дружелюбного юмора всей компании. Все знают о его пристрастии к горячительным напиткам и наивной привычке маскировать якобы строгим режимом свое увлечение, приписывая именно режиму и свою железную мускулатуру и свежесть облика.

– Андрэс, в день открытия чемпионата вас ждет тяжелое испытание. По всему судя, мексиканцы будут стоять насмерть. Им есть чем бороться: команда подготовлена хорошо, – сказал Исидро. И все остальные, согласно кивнув головами, произнесли: «Си… Си… Си!..» (да… да… да…)

Встречал Яшина. Он прилетел вместе со Шмуцем и массажистом Анатолием Морозовым. Вся пресса, находившаяся в Мехико, приехала на аэродром. С трудом закончили пресс-конференцию тут же в аэропорту. Вопросам к прославленному вратарю не было числа. Однако главный – будет ли Яшин играть? А когда я сказал, что он заявлен в числе 22-х, и Лева, пожав плечом, уклончиво ответил, что это дело тренеров решать, будет ли он играть, то раздались громкие аплодисменты.

Долго не мог заснуть, словно в самолете сон бежал от меня. А мысли, наоборот, набегали и набегали, чередою сменяя одна другую. То успокаивающая приходила на смену тревожной, то вновь возвращалась тревожащая. Комплекс вопросов в нашей подготовке настолько сложен, многогранен, состоит из стольких слагаемых, что сбалансировать общее состояние накопленных преимуществ и потерь очень трудно. Всегда ищешь главное звено в этой длинной цепи хитросплетений. Пожалуй, главное – это мобилизованность людей: готовность нести жертвы во имя достижения цели. Остальное приложится, думалось мне. Все дело в человеке, в его личности. Если игрок справился с собой и тверд характером, то есть готов на жертвы, он горы свернет. Но в него надо верить и доверять ему. Наставник не должен порабощать ученика. Если тренер лепит игрока только по своему образу и подобию, то в конечном счете сотворит одиннадцать автопортретов. Личность игрока сотрется.

Вспоминается спор на квартире у Арнольда. Были его друзья по цирковому искусству, чета Ольховиковых, Исидор Шток. Разговор зашел о футболе. Обсуждали неудачное выступление одной из ведущих команд, во главе которой стоял тренер-«диктатор», по образному выражению Арнольда. Исидор Шток проводил аналогию с театром и защищал линию «твердой руки»: «Режиссер в театре должен быть требовательным», – говорил драматург. Николай Ольховиков, занимая позицию золотой середины, с присущим ему артистизмом рассказчика пародировал в лицах режиссера-«диктатора» и режиссера-«демократа».

А Арнольд хрипло и громко басил: «Раньше, когда театр приезжал на гастроли, то аршинными буквами писали на афише фамилию актера, а где-то внизу маленькими буквами фамилию постановщика. А сейчас наоборот, имя режиссера пишут во всю афишу, а фамилии исполнителей едва прочтешь. Не надо ни „диктаторов“, ни „либералов“ – нужен режиссер-человек. Если он человек достаточно образованный и знает хорошо театральное дело, то он скажет, какими буквами надо писать его фамилию и какими фамилию актера»…

Верная мысль – образованный, знающий дело человек! При таком тренере личность игрока не сотрется. Он вложит в душу и сознание футболиста только ту частичку себя, своих знаний, которая не убьет в игроке творческую инициативу. Он «напишет» свою фамилию так, что она не заденет достоинства игрока.

Профессия тренера трудная. Я много видел тяжелых переживаний. Густав Шебеш, создатель одной из лучших сборных команд всех времен, сборной команды Венгрии начала пятидесятых годов, за полтора часа игры венгров с немцами на мировом чемпионате в Берне потерял любовь и признание ценителей футбола, которые накапливал всю жизнь. Он вернулся в Будапешт к разгромленному жилищу: разъяренные болельщики не пощадили даже кров его семьи.

Доктор Фабри – маленький Наполеон – возглавивший «Скуадра-адзурру», приехал в Англию за своим Маренго, но получил Ватерлоо. Тут же в Сандерленде после поражения от команды Кореи, которое по сенсационности сравнивали лишь с поражением Англии на мировом чемпионате 1950 года от команды американцев, был судим корпусом итальянских журналистов. Это была драматическая мизансцена. Маленький, бледный, как полотно, тренер стоял и слушал обличение маститых журналистов, которых он лишил надежд на третий триумф итальянского футбола на мировых чемпионатах, нанеся им вместе с моральным и крупный материальный ущерб: репортажи с английских футбольных полей в Италии потеряли интерес.

– Увольте Фабри! Со времен древней истории Италия не знала более позорного поражения… – обратились журналисты к итальянской федерации.

– Пусть федерация обследует всю мою работу и после этого решает, – защищался Фабри. Но новый тренер уже стоял за его спиной – это был его помощник Валькареджи.

В той же Англии не менее крупную катастрофу претерпел Венсенте Феола. Мы расспрашивали этого грузного, согнувшегося под ливерпульскими невзгодами пожилого человека, одиноко сидевшего за столиком в баре лондонского аэропорта. Он жаловался, что за восемь дней английского чемпионата в бразильской сборной команде повреждено игроков больше, чем за предыдущие девять лет. Беда застигла бразильцев врасплох. Они не были подготовлены к отъезду и отступали из Англии, как французская армия из-под Москвы – неорганизованно. «Король футбола» Пеле, без всякой свиты и без единого фотографа, хромающий садился в поезд на одном из лондонских вокзалов. Наверное, это был самый черный день за все годы его футбольного царствования. Газетчики, не считаясь со спортивным тактом и без минимальной уважительности к падшему кумиру, печатали напутствия: «Пеле отковылял с мирового чемпионата…» «…Король футбола может возвращаться в Бразилию и считать там кофейные зерна…» Лишь не потерявший самообладания руководитель бразильского футбола Жоао Авеланж благодарил в интервью команду и пророчески сказал: «Мы снова достигнем величия!»

А между тем Венсенте Феола, изобретатель системы, перевооружившей тактически весь мировой футбол (единственный человек, не признававший за собой права на авторский патент, утверждавший, что тактическая система подбирается для футболистов, как готовое платье для людей. Просто, дескать, бразильским игрокам в такой расстановке удобно играть – тут и изобретать нечего), ехал в противоположную сторону от своей родины. В кармане у него лежал билет на Рим. В Бразилию в настоящую минуту маститый тренер возвращаться не мог. Он помнил последнюю телеграмму из Сан-Пауло от возбужденных болельщиков, полученную накануне матча с Португалией. В ней лаконично было написано: «Проиграете, не приезжайте».

Болельщики не бросали слова на ветер. Обманутые в ожиданиях, они взыскивали с «виновных». Португальские лавчонки были разгромлены. Судно в порту, капитан которого португалец, не сумевший скрыть восторга по поводу победы своих соотечественников, запустил в воздух ракету, разнесли чуть ли не в щепы. Не миновать бы этого и дому Феолы. Чтобы предотвратить катастрофу, полиция была вынуждена взять его под круглосуточную охрану. Вот и ехал Венсенте Феола не через океан к семье, а в чужие края переждать, пока утихомирится океан человеческих страстей, разбушевавшихся после поражения «би-чемпиона мира» – сборной команды Бразилии – в злополучной Англии.

Нет, нашему тренеру разгром семейного очага не грозит. Однако есть для человека, где бы он ни работал, высший суд – суд собственной совести. В разговоре со мной Качалин неоднократно говорил, что отказывался принять должность старшего тренера сборной команды: неловко возвращаться, два раза осечка – в Швеции и в Чили, – в третий раз соглашаться готовить команду к чемпионату мира совесть не позволяет.

И все-таки пришлось ему попробовать свои силы в третий раз, теперь на мексиканских полях. Хоть и сильно скрипела телега, которую он принял, но все же верилось, что Качалин именно тот тренер-педагог, который нужен команде, и именно он на опыте прошлых лет способен привести ее к успеху.

Я слышу его за стеной. Мы живем на первом этаже коттеджа.

Я поселился с Парамоновым. Качалин один. Гостиная у нас общая, и в ней прекрасный телевизор. Эта комната вроде вечернего клуба, сюда заходят футболисты смотреть футбол, когда сами не играют.

Похоже, что Гавриил Дмитриевич тоже не спит. Может быть, думает о том же, о чем и я. О главном звене: о мобилизационной готовности. И в первую очередь о сегодняшней тренировке.

Мы ездим на тренировку в спортивный центр «Астурия». Прелестное место. Солнце, воздух, зелень, чистота. Нам отведено прекрасное газоновое поле. Множество семей, собирающихся здесь для отдыха, нам не мешают. Мы в дальнем углу, отгороженном забором. Условия для тренировки отличные.

Во время тренировки произошел эпизод, который сам по себе не носит характера чрезвычайного происшествия, но оставил пренеприятный осадок.

Ребята били по воротам. На фоне остальных Анатолий Бышовец нехотя, небрежно бил по мячу, главным образом, нанося удары «подсечками», «подрезками». Качалин его поправил. Он, как мне показалось, умышленно засветил мяч метров на сто выше ворот.

– Ты, что, Анатолий, нарочно?

– Я так бью, – ухмыльнувшись, ответил он Качалину и отправился играть в квадрат.

Качалин сдержался. Этот случай мы обсуждали вечером у себя в номере. В обычной обстановке, говорил я, можно было бы и не придавать ему большого значения, но ведь через два дня играть матч, который на четыре года определит судьбы нашего футбола, это вызывает серьезные опасения. Гавриил Дмитриевич, не менее меня озабоченный этим обстоятельством, своей линии все же не изменил. Решил верить игроку до конца и проглотить горькую пилюлю неуважительности, чтобы не оборвать в напряженнейший момент ниточку, за которую можно вытянуть всю цепь подготовки коллектива к решению ответственной задачи.

Хоть «собственная песня» футболиста была фальшива, наверное, и самому исполнителю она не нравилась, но наступить ей на горло оказалось труднее, чем допеть до конца. И Анатолий допел: после ужина ушел к себе в номер, как ни в чем не бывало. Он жил с Валерием Паркуяном, своим близким товарищем, которого любовно называл «Паркуша». Мне представилось, что в тот вечер, когда мы – Качалин, Парамонов и я – обсуждали этот эпизод в нашей гостиной, то Анатолий и Валерий у себя в номере тоже не обошли эту тему.

Нитка моих отношений с Анатолием напряглась до предела. Я ему лично своих недовольств не высказывал. Индивидуальные беседы с ним вел Гавриил Дмитриевич. В таких случаях двусторонний нажим может вызвать только раздражение. Но он не мог не слышать моих откликов на его поведение. Во всяком случае, протест в свой адрес, как мне показалось, я заметил. Когда находишься в поездке, скрыть в коллективе ничего нельзя. Каждый, если можно так сказать, обладает абсолютным кулуарным слухом. Любой оттенок в голосе, нюанс в действии улавливается почти безошибочно. В столовую вошел Анатолий и всем присутствующим дал подписать фотокарточку команды, кроме меня. Парень он воспитанный и не преминул бы подождать собирать автографы, пока я нахожусь здесь. Но он не захотел скрывать своего отношения ко мне. Я подумал: холодная война.

Может быть, именно поэтому сон не шел ко мне. А рядом в кровати, лежа навзничь, с блаженной улыбкой на лице еле слышно во сне посапывает Парамонов. Наверное, он уже играет в финале, и я ему завидую. За день он так набегается по футбольному полю вместе с игроками, что на психологические этюды ему ни времени, ни сил не хватает.

Допускаю, что врач-психолог иронически улыбнется на мучившую меня бессонницу по такому пустяку, как «проблема Бышовца». Никакой, мол, и проблемы не было: надо было посоветовать Анатолию, скажем, аутогенный метод тренировки, а самому излишне не нервничать по такому ничтожному поводу, и сон бы сразу пришел.

Но у нас в гостиной на столе лежали сотни писем, телеграмм, посланий со всех концов нашей страны. Все они были полны надежд и пожеланий. О безмятежном сне не могло быть и речи, если хоть один игрок, пусть самый запасной из запасных, хоть немного не в своей тарелке…

Такие дни, как 31 мая 1972 года, футболистами не забываются: открытие чемпионата мира. Жребий сделал свой выбор, мы встречались с хозяевами поля. Я думаю не ошибусь, если скажу, что большего напряжения, чем в этот день мне переживать не приходилось. Были матчи, исход которых по своему значению превосходил этот. К примеру, финал олимпийского турнира или финальный матч на Кубок Европы. И все же там не было такого ажиотажа и напряжения, какое испытывали мы в Мексике. И в Мельбурне, и в Париже мы играли с нейтральными командами. «Чужих стен» не боялись. Здесь за десять дней пребывания мы столько насмотрелись и наслышались о подготовке мексиканцев к этому дню, что размах события принял значение общегосударственного престижа.

Кто-то из бывалых журналистов высказал мнение, что чемпионат мира ничего особенного с собой не несет и ничем вроде бы от обычного календаря на первенство страны не отличается.

Думается, что это кокетство бывалостью. Я был на мировых чемпионатах мира четыре раза. Города, в которых проводятся состязания, преображаются. Даже такая громадина, как Мехико, с его четырехмиллионным населением, казалось, не имел уголка, где бы чем-то не был обозначен мировой чемпионат. Или популярнейший Хуанито, сделавший своего создателя-художника богатеем, или бандерили, вымпела, флаги всех участвующих стран в неисчислимом количестве смотрели на вас с витрин магазинов, рыночных палаток, уличных ларьков, рекламных стендов. Трудно вообразить феерическую красоту иллюминированного на футбольные темы вечернего Мехико. Море электрического огня, пляшущих, скачущих, движущихся фигурок, мячей, цифр, сочетаний букв – и все о футболе, о футболе… И темпераментный, живой, неугомонный, не устающий говорить о футболе мексиканский болельщик. Любовь к футболу мексиканского народа пока превышает его чисто спортивную квалификацию. В табели о рангах сборная команда Мексики занимает скромное место. Но все же из девяти финальных турниров этого высшего футбольного соревнования Мексика участвовала в семи. Высшее достижение – одиннадцатое место в 1962 году, в иных турнирах впереди таких грандов мирового футбола, как Испания, Уругвай.

Если команда Мексики не могла до сего времени предъявить в выступлениях на первенствах мира преимуществ в технике и тактике игры, то темперамента и волевых усилий у нее всегда было достаточно. Тем более этого нужно было ожидать на «Ацтека».

Было чудесное мексиканское утро. Солнце еще не успело перегреть охладившийся и очистившийся за ночь воздух. В тени веяло прохладой, и на горизонте четко просматривалась «Спящая женщина» – удивительно верно вырисованная вершинами гор фигура лежащей женщины.

Мы рано встали, чтобы успеть до игры спокойно позавтракать. На установку, проводившуюся в тени развесистых кустов, ребята собрались, как это обычно бывает в дни ответственных состязаний, в сосредоточенном молчании.

Гавриил Дмитриевич рассказал план игры и объявил состав команды. Открыть чемпионат мира выпала честь – Анзору Кавазашвили, Геннадию Логофету, Альберту Шестерневу, Владимиру Капличному, Евгению Ловчеву, Виктору Серебрянникову, Кахи Асатиани, Владимиру Мунтяну, Гиви Нодия, Анатолию Бышовцу, Геннадию Еврюжихину.

Я следил, по давней привычке, за внешними признаками состояния футболистов. Одним из положительных симптомов является зевота. Помню, перед полуфиналом европейского чемпионата в Марселе у одного из руководителей, впервые выехавшего с футбольной делегацией, это вызвало недоумение. После установки он обратился ко мне с укоризненным вопросом: в чем дело, Андрей Петрович, такая игра, а участники на совещании зевают?

Он был очень удивлен, когда я ответил, что все в порядке, значит, к бою ребята готовы. В самом деле, это зевота ничего общего с апатией и скукой не имеет. Наоборот, она свидетельствует о небольшой нервозности, без которой волю к победе не разбудишь. Мы выиграли тогда три-ноль у сборной команды Чехословакии.

Такое состояние наблюдалось и перед отъездом на «Ацтека». Ребята позевывали, но ведь это только симптом. Рассчитывать на него – дело не надежное. Кто знает, где тут истина. Там же, в Мексике, Пеле выступил против психолога-врача: «Когда врач уверяет, что команда психологически к встрече готова, она, как правило, играет очень плохо»…

Но морально-волевой настрой никаких опасений вроде бы не внушал. Беспокоило другое: не было уверенности в передней линии команды. Ведь за три последних матча мы забили всего один гол. Правда, и защита пропустила один. Но все равно, такая результативность не веселила.

Ровно в 10.00 мы сели в свой автобус, каждый на свое, строго определившееся место. Так уж принято. Суеверие это или просто привычка, но не приведи бог, если кто-то сядет на чужое место. Настроение у «хозяина» будет испорчено. Затрещали полицейские мотоциклы. Приветливо помахали руками синьор Маноло Дельвади с супругой и заливистой руладой подал сигнал к отъезду общий любимец, черный пудель Цукки.

Несмотря на самые энергичные действия Чикуки по обеспечению нам беспрепятственного проезда, мы опаздывали. На дорогах творилось что-то невообразимое. Ни у одного стадиона мира мне не приходилось видеть такого скопления автомобилей, как на пути к «Ацтека». Средняя норма времени разъезда после матча – полтора часа. На открытие чемпионата мира, казалось, устремилось все несметное количество автомобилей мексиканской столицы. Делегация ФИФА во главе с сэром Роузом пробивалась к стадиону около двух часов. При нормальной обстановке на это понадобилось бы минут двадцать-двадцать пять.

Чикука с партнерами превзошел самого себя. Мы прибыли на стадион, когда мексиканские футболисты, уже раздетые, заходили в часовню, смежную с раздевалкой, помолиться мадонне о ниспослании победы. Нам как раз хватило времени, чтобы одеться и приготовиться к выходу на парад. А в этот момент Гранаткин, обеспокоенный ложным известием, что мы, чтобы сохранить силы, якобы не хотим выходить на торжественный церемониал, прямо из центральной ложи, прыгая через барьеры трибун «Ацтека», прибежал к нам в раздевалку для наведения порядка. Но Шестернев уже стоял во главе шеренги своих партнеров. И через минуту команда расположилась на разметке против центральной трибуны.

Трибуны гремели, звенели, шумели, трещали, кричали: «Ра-ра-ра!..» Вдруг на мгновенье все смолкли и стало жутко. Тишина напугала. Оркестр заиграл национальный гимн, и 100-тысячный хор запел. Измерить степень давления на психику игрока этого пения невозможно. Радио и телевидение не могут полностью передать атмосферу стадиона. Многоцветие флагов, транспарантов, вымпелов, шумовые эффекты многотысячных перекличек организованных групп болельщиков, барабанная дробь, завывание труб и трескотня трещоток, и все это под палящими лучами солнца, отвесно падающими на неприкрытые головы футболистов.

Кипящий котел страстей!..

На другой день – 1 июня – я отметил в своем дневнике:

«Вчера сыграли с Мексикой: ноль-ноль. Это была солнечная битва на „Ацтека“ – иначе не скажешь. Как сообщают газеты, на трибунах во время матча произошли два смертельных случая. В одном „виноват“ Кавазашвили. Когда Лопец бил головой по воротам и Анзор отбил, казалось бы, неизбежно проходящий в ворота мяч, то почитатель мексиканской команды не перенес разочарования – сердце у него разорвалось. Среди зрителей обмороки были не единичны. Кто-то, неудовлетворенный исходом матча, покушался на самоубийство.

Ноги у наших ребят были «чужие». По-видимому, раскованности в этой обстановке обрести не смогли. Газеты полны откликов на игру.

Стенли Роуз: «Мексика была ближе к победе, но русские не поддались»…

Корреспондент газеты «Эксцельсиор»: «За нас были солнце, высота, поле, народ, и все же мы не победили»…

Ральф Рамсей: «Русские выиграли у солнца и высоты»… И добавляет: «Если бы я был тренер, то не был бы удовлетворен игрой полузащиты»…

Диди: «Русские недостаточно двигались»…

Стефан Божков: «Кто проиграет Бельгии, не попадет в четвертьфинал».

Все они были по-своему правы. Но и у нас есть свое мнение. Все мы – и игроки, и руководители – сходимся на одном, что полученное очко для нас более ценно, чем потерянное.

Играли мы неважно. Но подавлены этим не были. Я убежден, что мы встречались с самым трудным противником в нашей подгруппе. Изможденные после игры, никто никуда не хотел идти. Приглашения на айс-ревю, в кино, варьетэ остались неиспользованными. Ребята потеряли в среднем по три килограмма веса. Руководство – по два с половиной. Все мы взвешивались до и после игры. Сидевший с нами вместе за столом Ловчев, обращаясь ко мне и Парамонову, тихо сказал:

– Вы говорили, что первому матчу надо отдать все силы – моральные и физические. Мы отдали их. Я сейчас и есть не могу. Добраться бы до постели.

Это хорошо. Никаких претензий к спортсмену, кроме похвалы, если он в борьбе отдал все свои силы. Но ведь Диди говорит, что русские недостаточно двигались. В чем тут дело: не смогли освободиться от груза перенапряжения?

Задуматься об этом меня заставил разговор с Бышовцем в перерыве матча. В первой половине игры Анатолий не оставил впечатления центрального нападающего, действующего с отдачей всех сил, играющего активно с мячом, и что не менее важно, без мяча.

Вдруг в душевой комнате, обращаясь ко мне, он сказал:

– Открываюсь без конца, чувствую, что легко убегаю, просто проскакиваю мимо противника – не дают, прошу, кричу: дай! – не дают! Ну, что делать, Андрей Петрович?

Я понял, что мы стоим на полярно противоположных точках зрения о происходящем на поле. Явление в футболе не редкое. Игрок думает, что он все делает верно и хорошо. А сторонний наблюдатель считает, что он все выполняет ошибочно плохо. Это я знаю по собственному опыту. Бывало идешь с поля с огромным чувством удовлетворения от своей игры, а в раздевалке тренер спрашивает: «Что с тобой сегодня, почему так неудачно сыграл?» Бывало и наоборот.

В данном случае, в душевой раздевалке «Ацтека» все мы находились на грани нервной напряженности. Любое возражение могло вызвать двухстороннюю вспышку. Я счел, что благоразумнее признать его претензию основательной и спокойно (чего стоило это спокойствие!) сказать:

– Ничего, продолжай так же, только прибавь, сколько можешь, движения.

Как показала вторая половина, вся наша команда немного «прибавила движения». Но этого не хватило, чтобы добиться победы.

Диди в своем анализе нашей игры смотрел в корень. Мы мало двигались.

В Чили, на мировом чемпионате наша команда в первом матче победила. Но это была пиррова победа, после нее мы недосчитались Дубинского, Метревели, Понедельника, Маслаченко, Гусарова. Сейчас все целы. Кроме того, мы не проиграли хозяевам поля, как это было в Швеции и в том же Чили.

Вот почему потерянное очко большой печали не вызвало. Правда, следующий матч с бельгийской командой стал решающим. Но не решающих матчей не бывает на мировых чемпионатах».

После матча в 11 часов вечера я услышал за оградой отеля страшный шум. Встревоженные мы подошли с Парамоновым к воротам. За ними человек двести мексиканцев с прожекторами, барабанами, трещотками. Скандируют: «Мехико! Ра-ра-ра!» Я спросил, в чем дело. Оказалось, что они приехали с самыми дружественными намерениями: сказать, что «Селекцион Русо» им очень понравилась. Я изловчился составить по испански фразу с пожеланием успеха мексиканской команде: «Бон партидо футбол Мехико». Тогда у нашего отеля загремело: «Русия! Ра-ра-ра!» После этого отряд болельщиков погрузился на машины и отправился в неизвестном направлении. Жаль, что наши ребята этого не видели и не слышали. Они спали мертвым сном…

В «Эскарготе» скучать было некогда. Жизнь футболистов была размерена с точностью до минут и подчинена восстановлению затраченных физических и нервных ресурсов в матче с мексиканцами. Конечно, основное место занимали тренировки. Вот что записал я в дневнике:

«…3 мая. Вчера был футбол. Качалин занял непримиримую позицию: время тренировки не переносить. Я за наглядный урок и изменение времени тренировки. Качалин: „Тренироваться будем в назначенное время: оно совпадает с началом матча с Бельгией…“ Наверное, он прав. Я остаюсь смотреть футбол. Записываю в дневник первые впечатления, чтобы они не стерлись в памяти последующими событиями на футбольных полях.

Матч Англия – Румыния – один-ноль. Он был хрестоматийно показательным. Румыны – это сборная СССР пятнадцать лет тому назад. Огневая, темпераментная, темповая игра. Диметраче – пламень, Бышовец – лед. Как румын заставлял вертеться Мур!

Английская школа восторжествовала. Техническое мастерство у англичан на высшем уровне. Изумительная физподготовка. Средний возраст команды 29 лет. Работоспособность Бобби Чарльтона на поле – «от края и до края, от моря и до моря»… Сумма скоростей команды превышает нашу в два раза. Гол забитый Хурстом – результат полуторачасовой работы всей команды без передышки. Это и есть профессионализм. Движения Мура (стоппера) превышают движения любого нашего игрока. Болл с двумя моторами…

Бразильцы на высоте. Школа бразильцев – творчество, основанное на высочайшем техническом мастерстве. Школа европейцев – грубый рационализм. Это по мнению южноамериканцев. Если бы определения «высочайший» и «грубый» убрать, то вывод был бы ближе к истине.

Голы Ривелино со штрафного в нижний угол, как из пушки. Пеле – на грудь и с лета ногой, как в Швеции. Жаир – первый, по воздуху через руки вратаря, второй – слалом мимо четверых, двоих по два раза, как черт в колесе и удар с разворотом на 90 градусов, низом в направлении дальней стойки ворот. Спорадические взрывы атакующих на подступах к штрафной противника и внутри нее – как взрыв гранаты…

Немцы, как англичане. Марокко, как румыны. Наш матч на фоне просмотренных проходил на заниженных скоростях.

– Нам необходимо увеличить и ускорить движение в игре, и мы это сделаем, – сказал тренерам капитан команды Альберт Шестернев, просмотрев многократно показывавшиеся видеозаписи вчерашних матчей.

Альберт, как и Диди, смотрит в корень. Здесь (и везде) это самый верный путь к успеху. Все победители во вчерашних матчах продемонстрировали незаурядную подвижность и выдержали высокий темп с начала и до конца игры…»

Как я уже говорил, в оставшиеся до встречи с бельгийцами дни свободного времени не было. Мы побывали в гостях у Сикейроса. Павильон, в котором нас встречал художник-коммунист, называется «Полифорум Сикейроса». Он непосредственно примыкает к строящемуся грандиозному отелю «Мехико», который будет самым высоким зданием в столице.

Тема его работы «История человечества», отображена на стальном «холсте». Вы стоите на медленно вращающейся платформе в круглом павильоне и перемещаетесь из века в век, перед вами проходит вся история борьбы народов за свое освобождение от рабства, гнета и насилия, история, которая на круглых, из стали сделанных, стенах, изваяна и расписана специальными красками-химзаменителями, стойкими навечно.

Гостеприимный хозяин подарил нашей команде свой адрес с автографом, руководитель нашей делегации Георгий Михайлович Рогульский вручил художнику вымпел и юбилейную медаль с изображением В. И. Ленина.

Туристы комсомольской группы «Спутник» приехали к нам в гости и дали веселый концерт с юмористическими посвящениями всем нашим футболистам.

Побывали у нас и баски. Опять в полном составе во главе со своим капитаном Луисом Регейро. Они искренне поздравляли нас и всех ребят, высоко расценивая «добытое» в матче с Мексикой очко.

Пока мы за дружеской беседой обменивались впечатлениями о том, как вырос современный футбол, я обратил внимание, что Ауэда, не отрываясь, смотрит через широкие двери столовой на нашу зеленую лужайку.

– О чем вы спорите, посмотрите вон туда, – он кивнул в сторону зеленой площадки.

На ней вот уже двадцать минут забавлялся с мячом Виктор Папаев. Пять мальчишек школьного возраста были его «противниками». То, что он вытворял с мячом, не могло не вызвать изумления. Его филигранная техника и не поддающиеся разгадке финты корпусом ставили ребят в тупик. Они так и не смогли отнять у него мяча. А когда он, уже изрядно уставший, осажденный противниками со всех сторон, высоко подбросил мяч в воздух, вырвался из кольца и успел поймать его на подъем, на котором он и застыл, то все гости дружно захлопали нашему виртуозу.

– Кто бы из нас мог сделать такое?

В ответ Ауэда услышал «Никто». Это сказал Луис.

Да, это были самые тяжелые потери для нас – травмированные Евгений Рудаков и Виктор Папаев…

В любой день советник посольства по культуре Юрий Белов мог организовать просмотр самого редкостного фильма, посещение любого зрелищного предприятия. Но футболисты любят больше всего кино. В свободное время мы пользовались услугами Юры Белова.

К нам приехали товарищи из телевидения ГДР, и мы не могли им отказать в съемках нескольких кадров о нашем житье-бытье. Прибыли бразильские журналисты. Надо знать их горячую влюбленность в футбол, видеть их молящие глаза о разрешении взять интервью, чувствовать их симпатии к нашему коллективу, чтобы понять, что отказать им в гостеприимстве просто невозможно. Тем более что никаких секретов о своей команде они не таили. «Ревелино: о-о-о!.. Тостао: о-о-о!» – восторженно восклицают они, показывая, как взведенный курок, большой палец руки. «Пеле: о-ля-ля!!» – ладони обжимают щеки и черные, как маслины глаза увлажняются. Они делятся с нами новостями внутренней жизни команд.

…В бельгийской команде раздор между представителями «Андерлехта» и «Стандарта». Ван-Химст, Пуи и Дервент загуляли в ночном клубе, представители «Стандарта» возмутились, требуют их отчисления – «наверное, останутся»…

В перуанской делегации подралась вся команда. Причина – девушка. Приехала к одному, победил другой. Диди драку погасил, но всех игроков лишил премии за победу над командой Болгарии. После этого игроки приняли решение передать деньги в пользу Красного Креста.

…Марокканский футболист объявил о женитьбе на мексиканской девушке. Но был разоблачен, так как сделал предложение сразу двум. Свадьба не состоится.

…У итальянцев заболел Домингини. У уругвайцев Роча получил вторую травму и вряд ли вступит в строй до конца чемпионата. Потери в живой силе к матчу Уругвай – Италия уравнялись.

…Пеле будет держать Стайлз. Опасения в том, что английский полузащитник прославился в предыдущем чемпионате грубой игрой. «Буду держать так, как того заслуживает Пеле», – ответил он журналистам.

…Гильермо Канедо, президент Мексиканской федерации футбола, внес предложение провести матч между сборными командами Южной Америки и Европы. Вопрос будет изучен ФИФА. Как говорят, Стэнли Роуз в принципе поддерживает предложение.

Поток информации идет к нам со всех сторон. Ворота открыты настежь. Вход и выход свободны. Чикука большую часть времени, сняв свой кольт, портупею и мундирный китель, играет с ребятами в футбол на нашей лужайке. Он, как говорится, свой человек. После того, как мексиканская команда перестала быть нашим прямым противником, забота о нашей охране свелась к проформе.

– Теперь за вашего капитана нечего бояться: его не украдут, – с добродушной улыбкой говорит бравый капитан полиции.

Сегодня синьор Маноло проводил большое домашнее мероприятие. У него свои заботы. Черный пудель Цукки выступает соискателем звания лауреата международной собачьей выставки. Его стригут в собственных «апартаментах» – большая конура, огороженная металлической сеткой, увитой снизу плющом, асфальтовый дворик. Операция проводится на воздухе. Цукки сидит в кресле под белым покрывалом. Парикмахер возводит ему на голове замысловатую прическу – черный «цилиндрик» Цукки похож на головной убор циркового артиста из Абиссинии. Зрелище презабавное, и ребята, плотной стеной окружившие собачий дворик, смеются – дойдет пудель до четверть финала или нет? У него главный конкурент пудель из Бельгии.

…Так мы шли к решающему судьбу первого этапа соревнования матчу с командой Бельгии с учетом всех видов подготовки. Накапливая энергетические ресурсы на тренировках и снимая нервное перенапряжение разнообразными развлечениями.

Но вот как определить норму соотношений труда и развлечений? Где она лежит, эта золотая середина, чтобы монастырский устав не иссушил душу человеческую, но чтобы и «веселья час» не превратил дело в праздность.

Помню, в начале двадцатых годов были популярные лозунги – «В здоровом теле – здоровый дух» и «Физкультура 24 часа в сутки».

Спортсменами того времени они воспринимались элементарно просто. Мускулы накачал – выходи на старт любого соревнования. А сутки дели на три части: восемь часов трудись; восемь с пользой отдавай своим духовным и бытовым потребностям, а восемь – спи.

Для первой ступени развития физической культуры и спорта, может быть, такие представления спортсменов были хороши. Но и тогда я чувствовал по себе, что в эти рамки невозможно втиснуться. Что они ломаются под натиском житейских потребностей. Работая и много тренируясь, я так уставал, что восьми часов мне не хватало, чтобы как следует выспаться. Съесть на завтрак яичницу-глазунью с ветчиной из десяти штук яиц для меня не представляло труда. Я терял за один матч до трех с половиной килограммов веса и по потребности организма сразу после игры выпивал три-четыре бутылки воды. Между тем я не был обжора. Мой вес – единственный объективный и безошибочный критерий состояния футболиста – никогда не превышал нормы.

Меня пугали нарушением научно обоснованных норм питания спортсмена. Тогда говорили, что пить можно поллитра воды в день, яйца вообще не рекомендовались – «погибнешь от избытка холестерина в организме». Десяти же часовой сон грозил апатией. И считалось, что крепкий чай, который я, тоже не очень-то ограничивая себя, пил в достаточном количестве, разрушает-де сердечно-сосудистую систему.

Время резко изменило взгляды на вещи. Длительным сном, оказалось, можно лечить людей. Холестерин не враг спортсмена, как сообщил нам в своей лекции профессор Саркизов-Серазини, а в определенной мере его помощник. Чай не яд для сердца, а полезный продукт. И что касается воды, то я еще тогда знал, что ее нужно пить столько, сколько требуется для восстановления природой установленного для данного организма баланса жидкости и тела. Об этом мне сорок лет назад сказал профессор Егоров, знаменитый специалист по болезням сердца, когда я ходил к нему на консультацию, напуганный своими «излишествами» в рационе.

Все тренеры сборных команд, с которыми мне приходилось работать, относились к соблюдению футболистами водного режима с непримиримостью педантов. Бутылку минеральной воды на двоих после изнурительной тренировки – бывала и такая порция у отдельных тренеров. Ребята незаметно уходили из-за стола, шли в номер и из-под крана пили сырую воду.

Недавно мне довелось прочесть статью инженера Сорокина из Одессы. Со знанием дела он разбирает вопрос о питьевом режиме вообще и спортсмена, в частности. «Живительный глоток воды может восстановить иссякшие силы, если его сделать, и вызвать пагубные последствия, если в нем отказать иссушенному организму», – говорит автор, подозревая, что в перерыве игры с Уругваем, в силу укоренившегося в нашем футболе страха перед лишним глотком воды, ребятам было отказано в глотке «животворящем».

Нет, глоток воды был разрешен в Мехико в меру потребностей. Ели и пили «без карточек». Баланс энергетических затрат и восполнений контролировался весом. Излишков ни у кого не было.

Питание спортсмена – дело серьезное. Организация его требует самого пристального внимания. Кто-то не ест мяса. А вот Иосиф Сабо, например, видеть не может рыбу. Привередники, мол, скажет всеядный человек. Это не так. Привередничает природа, и не считаться с этим нельзя.

Не легче дело обстоит с принятием духовной пищи. Гиля Хусаинов – признанный знаток джазовой музыки. У него редкостная коллекция музыкальных записей и пластинок всех звезд международной эстрады. Не только Гиля увлекается эстрадной музыкой. Слава Метревели каждый день нас потчует самыми разнообразными концертами.

В Мексике у нас пока шло все хорошо. На тренировках дело ладилось. Ребята работали с мячом увлеченно. Удар по воротам установился. Били, что называется, со свистом. Яшин, Шмуц, Кавазашвили только успевали сменять друг друга в воротах. Удар идет – футболист в порядке – мудрое футбольное правило. Наблюдая, как влетают в ворота мячи после ударов Мунтяна, Пузача, Еврюжихина, Хмельницкого, верилось, что ребята на матч с бельгийцами выйдут во всеоружии. И что нормы духовного потребления не иссушили их души, и «веселья час» не превратил дело в праздность.

В числе хорошо бьющих я не назвал Анатолия Бышовца. Он так и не провел ни одной тренировки с должной интенсивностью. На душе от этого было неспокойно и досадно. Приход Анатолия в сборную команду на место основного центрального нападающего так всех обнадежил – такая одаренность! – и вдруг завтра матч с сильнейшим, конкурентом (бельгийцы, чтобы получить путевку в Чили, выбили из конкурса Испанию и Португалию) и такой острый конфликт.

В день игры ни свет ни заря зашел к нам в номер Гавриил Дмитриевич. Обычная сдержанность и сейчас не изменяла ему. Я видел, что не легко ему дается линия на доверие игроку, что он мучается сомнениями не меньше меня, но в то же время я был убежден, что он доведет ее до конца. Ставка была сделана, менять карту было поздно.

С Качалиным мы всегда работали на полной откровенности. Это была негласная договоренность, никогда не нарушавшаяся. Вот и теперь он без обиняков обратился ко мне, чтобы я на предыгровой установке не трогал Анатолия. «Хорошо было бы, если бы вы с ним поговорили один на один», – закончил он.

Я понимал, что вопрос о его участии в игре был решен, что сейчас Качалин предлагает наиболее разумную линию нашего поведения. И согласился с ним. К тому же промелькнула в памяти чилийская ситуация с Ворониным. Правда, теперь мы переменились ролями. Там он был против, я – за, теперь наоборот.

Я, спрятав самолюбие, сразу после завтрака отправился к Анатолию в номер.

Я застал его лежащим на кровати с закрытыми глазами, вытянувшись на спине, с отрешенным, как у подвижника, лицом. На соседней кровати Паркуша читал книгу.

Разговор завязывался трудно. Я внутренне волновался, подыскивая нужные слова. Он внимательно слушал, не делая ни одного движения. Попытку хозяев комнаты встать при моем появлении я категорически отверг и сел на стул возле кровати Анатолия. Я говорил о нашем долгом терпении в ожидании его активных действий и на тренировке, и в играх. О том, что без лидера в центре нет линии атаки. О его одаренности, которую настало время проявить на поле. О трудностях и неполадках, всегда сопутствующих решению больших задач. О наших ошибках – и тут он успел вставить: «Да, иногда коробило», – которые зачастую видишь, знаешь, но не всегда бываешь в состоянии предупредить. Он на меня при этих словах вопросительно взглянул: в чей, это, дескать, я огород целю.

Мне трудно было скрыть свое волнение, он понял искренность моего разговора. Я думаю, что его гордость была удовлетворена, и он оценил мою жертву собственным самолюбием. Наши всегда добрые отношения за последнее время нарушались, и мы стояли перед угрозой полного разрыва. Во всяком случае, мне так казалось.

В последней фразе я просил его быть снисходительнее к партнерам, иметь в виду, что не все игроки обладают абсолютным футбольным слухом, чтобы незамедлительно отпасовать мяч с тонким пониманием его тактического маневра. Я вспомнил его претензии: «Открываюсь не дают»…

Он сел на кровати, положил мне ладонь на колено и сказал: «Я все понял. За меня сегодня не надо волноваться. Вы это увидите на поле, Андрей Петрович!»

На установке я видел, как нервно Анатолий перебирал пальцами, не замечая того сам, как позевывал, слушая тактический план игры, излагаемый Качалиным: готовился.

…Мы выиграли у бельгийцев с крупным счетом 4:1. Героем матча был Анатолий. Он забил два гола, второй из которых был демонстрацией самого высшего футбольного мастерства.

В гости к нам приехали тренеры – Валентин Иванов, Олег Ошенков, Николай Глебов, Владимир Осипов, Нестер Чхатарашвили, Валерий Лобановский, Юрий Забродин, Николай Морозов.

Находившийся здесь же Борис Андреевич Аркадьев резюмировал общие высказывания лаконичной оценкой, по-видимому, правильной, поскольку никто не возразил. Он сказал: «Несмотря на некоторый элемент везения, прекрасно!»

Когда мы ехали со стадиона, Чикука так гарцовал на своем мотоцикле, что превзошел самого себя. Он не скрывал своего восторга от нашей победы. После игры с Мексикой он стал «свой» человек. У ворот «Эскаргота» нас встречали супруги Дальвади с букетами цветов, в окружении всего обслуживающего персонала гостиницы. Цукки заливался лаем так пронзительно, как будто уже стал абсолютным победителем международного турнира.

Вот такими днями радости футбол привязывает нас на пожизненное ему служение. Чувство полного удовлетворения дополнялось сознанием того, что мы выиграли не только матч но и первоклассного игрока. «Проблемы» Бышовца больше не существовало. И тренеры и футболисты в самой трудной борьбе – с самим собой – сумели выйти победителями.

Поучительный пример на тему о взаимоотношениях тренера и игрока.