"Три маленькие повести о любви" - читать интересную книгу автора (Кивинов Андрей Владимирович)

СМЯГЧАЮЩЕЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВО

– Ото! Красиво он ее. Я об этом с детства мечтаю, – Величко поддал ногой покореженный бампер "мерседеса".

– О чем?

– Ну, ты представь, какой кайф. Подгоняют к тебе новенькую, красивенькую иномарочку. Конфетку в фантике. Вся блестит, сияет, движок урчит не громче вентилятора. "Феррари" там или "ягуар". Ручной сборки чтобы. Баксов так за полмиллиона. А ты берешь ломик и этим ломиком от всей души как начинаешь ее курочить! Для начала по стеклу, потом по капоту… Разве не кайф? Полный оттяг! Они ее вылизывали, а ты – ломиком, ломиком. Я мужика очень хорошо понимаю. Жена для него лишь поводом была, а истинная причина только в этом.

– В чем?

– Ну, ломиком. Для оттягу.

– Интересная версия. Величко заглянул внутрь салона.

– Кожаная обивка. Да, ребяткам это влетит в копеечку.

– Ребяткам бы на этом свете остаться. А "тачек" они себе еще набыкуют. – Оперуполномоченный Алексей Данилов попытался открыть переднюю дверь "мерсака", но безуспешно, замок переклинило. – Да, мужик был не в настроении – одним молотком так "тачку" отрихтовал.

– Я тебе точно говорю, любовь здесь ни при чем. – Младший опер Величко прицелился и ударом ноги выбил осколки из треснутой фары. – О, теперь порядок. Из-за любви он мужичков разукрасил, а "мерсак" – то за что?

– За компанию.

Машина выглядела фантастически, будто участвовала в съемках "Терминатора". Она стояла в центре глухого, заснеженного двора, задними колесами прочно сев в сугроб, усеянная осколками собственных стекол и рваными ранами на никелированных боках. Такие повреждения правке не поддаются, хозяину придется искать новые запчасти. Если, конечно, хозяина удастся поправить. У него тоже рваные раны. Головы и промежности. А голова – не капот и не бампер, новую не найдешь. Промежность и подавно.

Алексей приподнял капот, взглянул на бирку с данными машины. Ого! Девяносто седьмой год выпуска. Новенькая игрушка. Была.

Молоток, валяющийся в метре от "мерседеса", Данилов заботливо накрыл картонкой, чтобы ожидаемое с минуты на минуту начальство не начало хватать вещественное доказательство. Хотя бы до приезда эксперта. Впрочем, отпечатки на молотке – это так, скорее для формальности. Задержанный ничего не отрицает, да и вряд ли потом в отказ пойдет.

– Ну чего, может, в "хату" сходим? – предложил Величко.

– Я уже был. Свидетели есть, все нормально. Там коммуналка, соседи не спали, в окна таращились, как на спектакль.

– Да, сценка тут была комедийная.

Данилов прибыл на место происшествия первым. Задержанный никакого сопротивления не оказывал, сидел в сугробе и молчал. Двор хорошо освещался, прямо над машиной висел фонарь. Пятна крови на белом снегу делали место происшествия похожим на ристалище после рыцарского турнира. Картинка изрядно впечатляла. "Скорая" еще не уехала, обоих потерпевших затолкали в одну машину, где врач проводил сеанс экстренной терапии.

Алексей пересадил задержанного из сугроба в "уазик" и в сопровождении участкового отправил в отдел, сам оставшись выяснять обстоятельства. Врач на вопрос "Ну как?" ответил так же просто:

"А никак", что означало возможный летальный исход.

Данилов уточнил, куда отправят тяжелораненых, и поднялся на второй этаж дома, в квартиру задержанного. Несмотря на ночное время, в квартире никто не спал, и картину случившегося удалось выяснить довольно быстро. Спустившись вниз, Алексей наткнулся на своего коллегу Стаса Величко, приехавшего на подмогу. Стае, разумеется, был не в восторге – если Данилов дежурил по графику и завтра имел законный отсыпной, то Величко подняли с постели, ибо жил младший опер в двух шагах от отдела и обслуживал территорию, где случилась оказия.

"Что меня теперь, из-за каждой бытовухи дергать будете?" – поворчал Величко для приличия, но все-таки оделся и пришел, предполагая завтра же заняться обменом жилплощади.

Данилов его успокоил, сказав, что раскрывать тут нечего, он вполне справится один, но Стае решил засветиться перед начальством для поднятия репутации, поэтому остался.

В арку проник свет фар. Во двор въехали "Жигули" с мигалкой. Данилов узнал начальника ОБЭП Самойлова, дежурящего сегодня по райуправлению от руководства.

– Ну, что у вас? – шеф ОБЭПовцев бегло осмотрел живописный пейзаж.

– Групповое изнасилование с целью грабежа! – подсуетился Величко.

– Чего? – Самойлова резанула по уху неграмотная юридическая терминология. – Что значит "с целью грабежа"?

– Я объясню, – Данилов решил внести ясность. – В ноль пятьдесят прошла заявка по "скорой помощи" – убийство двух человек.

– Кто вызвал?

– Сам товарищ и вызвал. Из квартиры.

– Так.

– Нам продублировали, мы приехали. Задержан Буковский Константин Андреевич, шестьдесят девятого гэ рэ, продавец в магазине "Спорттовары", со слов – не судимый.

– Что произошло?

– Он жену ждал из гостей. У него жена есть, в коммуналке вон, на втором этаже живут. Спать не ложился, телик смотрел. Жена позвонила, сказала, что выезжает. Где-то без пятнадцати двенадцать звонок в дверь. Он открывает – жена в юбке разорванной, нос разбит, ревет. Так и так, тормознула "тачку", "мерсак", попросила подбросить за двадцатник. В "тачке" два "быка", а она не разобралась и сдуру села. Орлы под газом, все пофиг. Во двор приехали, двери в "тачке" заблокировали, ну и… По очереди. Девка ничего, приятная. После всего деньги отобрали, колечки сняли и из машины выкинули.

– Сопротивлялась?

– Конечно. Водила ей нос сломал, а второй "бабочку" к горлу приставил. Пришлось отдаться, "кабаны" без мозгов, изуродовать могли. Муж как услышал, прямо в чем был – в тапочках, трениках да в майке – на улицу. В прихожей молоток соседский валялся, он его прихватил. А тем чудикам не повезло, стали назад выруливать да в сугробе забуксовали. Парень подлетел и по лобовику тресь молотком. Эти выскочили, он по очереди их встретил, оглоушил и давай по головушкам лупить. Минут пять дубасил. Потом вот "тачку"… "Скорую" сам вызвал.

– Как эти?

– Один не жилец, открытая черепно-мозговая, мозги вон на снегу. Второй вытянет, но пожизненная психушка обеспечена.

– Не очень-то умный, похоже, и был. – Шеф потоптался на месте и подошел к изуродованной машине. – Да, красавица. Так жлобам и надо. Оборзели в доску. Свидетели есть?

– Да, полдома. Мы опросили. Сейчас группу ждем. Следователя городского вызвали, районный на краже.

– Прокурорский приедет?

– Нет, наш, ментовский. Мужички пока живы, если кони двинут, тогда дело в прокуратуру передадут.

– Данные установили? Этих, потерпевших, мать его базар.

– Да, у одного права, у второго паспорт. Судя по внешности, дегенераты из братвы. Пассажир из Купчино, второго пока не пробили.

– Хорошо, оставайтесь, ждите группу, – дал указание шеф, направляясь к машине. – Я позвоню из отдела в Главк, объясню, что к чему. Если приедут вдруг оттуда, скажите, что я был, сейчас в отделе. Машину после осмотра – на стоянку, а то разворуют.

– Хорошо.

– Хотя, если честно… – Самойлов задержался. – Никакой группы тут и не надо! Я бы тоже так, наверное. Убил бы, к черту. И правильно сделал бы. Теперь им зато никакой адвокат не поможет. А так получили бы условно… Или вообще не получили бы.

Шеф с силой хлопнул дверью. "Жигули", выбросив из-под колес веер снега, тронулись с места.

– Ну что, я нужен? – Величко не радовала перспектива мерзнуть во дворе в ожидании группы. Тем более что группа могла появиться лишь под утро.

– Нет, иди спать. Тут работы-то никакой.

В отдел заскочи, пускай постового пришлют, добро это охранять, – Алексей стукнул ладонью по крыше "мерседеса". – Мне еще людей опрашивать, а тут никого.

– Лады, заскочу.

Стае поправил шапку и удалился в сторону отдела. Данилов приоткрыл дверь, уселся на сиденье, закурил.

"Да, хорошая "тачка". Одним молотком так раскурочить. Здорово муженек разозлился. Интересно, а как бы я? Если б кто Катюшку мою… Тоже, наверное… Состояние аффекта. Любовь. Смягчающее обстоятельство".

Алексей докурил сигарету и, не дожидаясь постового, пошел в дом записывать объяснения, пока свидетели не легли спать или не передумали помогать правосудию.

– На, оденься. Жена передала, – Данилов достал из пакета шерстяной свитер и протянул Косте.

– Спасибо. Как она?

– Нормально. Нос не сломан. Костя снял куртку, накинутую прямо на майку, натянул свитер. Сел.

– Ну, рассказывай.

– Чего рассказывать, сами же все знаете. Как там эти?..

– Я еще не звонил в больницу.

В действительности из больницы позвонили сами. Один из приятелей отжился, второй – в коме. Но Данилов как опытный опер о таких вещах до поры до времени не сообщал подозреваемым.

– А о случившемся я знаю со слов свидетелей. Полагается и тебя выслушать. По закону.

– По закону, – мрачно ухмыльнулся Костя. – Все правильно свидетели говорят, так оно и было,

– Старик, я в данном случае на твоей стороне. Целиком. Ты все сделал правильно, заступился за жену. Ну, переборщил немного, бывает…

– А закон?

– Что закон?

– На моей стороне?

– Пока я не могу ничего обещать, надо ждать. Для этого следствие и существует – экспертизы, допросы… С точки зрения человеческой логики ты прав, сотню раз прав, но… Мы пока живем в государстве, и, стало быть, карать за преступление должно государство, каким бы плохим оно ни было. Иначе, сам понимаешь, завтра все возьмутся за молотки и автоматы. Поэтому хочешь ты, не хочешь, но говорить что-то придется. Нет, можешь, конечно, официально отказаться, право имеешь, но поверь, это никакой пользы не принесет. Из-за двух отморозков жизнь ломать?

Костя еще не согрелся, в камере сквозило, в кабинете тоже.

– Закурить не дадите?

– Да, бери. Не, старик, ты рассказывай как есть, а запишем мы самое главное, лирику можем опустить. Правда, лирика в некоторых случаях поважней будет.

На самом деле выслушивать в семь часов утра лирику не очень хотелось. Глаза слипались, башку, словно магнитом, тянуло к столу. Дежурный следователь все еще торчал на месте происшествия, осматривая машину, а Данилова послал опросить задержанного. Судя по всему, на осмотре он проторчит долго, чтобы самому не принимать решения о мере пресечения для Буковского.

– Так что я тебя понимаю, Костя.

– Пишите как хотите.

– Да напишу я… Ты представь, что я случайно сюда зашел, а ты должен рассказать о случившемся. Вот и рассказывай. О чем хочешь. Давай так. Ты с себя начни, кто ты, что ты, а уж после к разборке перейдем.

Костя достал из куртки платок, приложил к кровоточащей ране на тыльной стороне кулака. Вероятно, порезался, когда бил стекло.

– Ладно… Паспорт видели? Родился здесь, в шестьдесят девятом. Жил до двадцати пяти с предками, на Гражданке. После свадьбы сюда перебрались.

– К жене?

– Нет, у Нади тоже с жильем не светит. Снимаем комнату. Десять метров. За полтинник зеленых в месяц. В принципе, недорого.

– Дети есть?

– Ну, пока как-то… Всякие причины…

– Ладно, это неважно, – Данилов по тону Буковского понял, что тема деликатная, и решил не заострять на ней внимания. – То есть вы тут четыре года живете?

– Три с половиной. Сначала пытались у моих жить, но, сами понимаете, свекровь с невесткой в одном доме…

– Понимаю.

– Вот. После школы армия, потом шоферил в грузовом парке на КамАЗе, последний год продавцом в спортивном. Лыжами торгую.

– Что, шоферить надоело?

– Не надоело, но… Здесь поспокойнее, да и зарплата получше. Приятель пристроил. А чего такого? У нас девчонка в классе была, умная, с золотой медалью школу закончила, в универе училась. А сейчас порошками стиральными возле метро торгует. Наука наукой, а жрать-то надо. Денег, конечно, не хватает, я у бати "копейку" беру, халтурю по выходным, как раз на квартиру. Надюха в парикмахерской, мастером. Знаете на Октябрьском салон, рядом тут?

– Знаю.

– Два через два. Вот и вся жизнь.

– Точно с ментурой никаких проблем? .

– С ГАИ были. Один раз права отобрали, пришлось ходатайство писать.

– За что отобрали?

– Остаточные явления.

– А как вообще с этим делом?

– Да как у всех, наверное. Праздники, дни рождения…

Костя задумчиво уставился в пол, вероятно, думая, что еще рассказать о себе.

– А с Надей как? – Данилову хотелось оживить беседу, иначе оба могли уснуть.

– Я ее люблю, – неожиданно изменившимся голосом ответил Костя. – Очень люблю. И она.

"И она" было сказано на полтона тише, что, конечно же, не укрылось от Алексея.

– Я это понял. Судя по тому, как ты их… Костя выглядел старше своих лет, ему смело можно было дать тридцать пять. Глубокие морщины, ранняя седина. Выражение "жить, чтобы выживать" вполне подходило к его внешнему облику. По комплекции он явно уступал своим сегодняшним жертвам.

– Я ее со второго класса… люблю.

– А почему не с первого? Во втором уже поздно об этом думать. Старость, – Алексей подавил зевок.

– А я влюбился! Правда… Надю к нам из другой школы перевели. Ну, я сразу и…

У Буковского резко потеплел взгляд, он стал рассказывать про Надю скорее самому себе, нежели сидящему напротив оперу. С неподдельной нежностью, смешанной с грустью. Про то, как подарил ей на уроке шоколадку, тайком подсунув в парту, как помог на контрольной, а сам схлопотал "пару", как долго не решался пригласить в кино, но все же пригласил. Как поцеловал в подъезде, а после неделю не появлялся в школе, напившись ледяной воды и заработав ангину. Как чуть не выпрыгнул из школьного окна прямо на выпускном вечере, когда случайно застал Надю в обнимочку с пацаном из параллельного. Как раз в неделю писал ей из армии, хотя она ни разу не сказала, что он нравится ей. Как месяц беспробудно пьянствовал, вернувшись и узнав, что Надя выскочила замуж за того самого пацана из параллельного…

В общем, ничего особенного, обычная жизнь, дорожка, по которой проходит каждый второй. Просто у кого-то она прямая, а у кого-то извилистая, с ямками и трещинами. Но, по большому счету, одинаковая. Записки, шоколадки, портфель до дому, кино, поцелуи, письма…

Данилов не прерывал говорящего, хотя его монотонный голос действовал сильнее снотворного. Человек только что уложил двоих, но еще не до конца осознал это – какой-то выход эмоций необходим.

– Они недолго жили, год где-то. Я ведь Надю еще до армии предупреждал, чтобы она Генкой не увлекалась. Не потому, что ревновал, Генку как пацана мы хорошо знали. Урюк редкостный. Урюком был, урюком и остался. Я знал, что ничего у них не получится. Потом уже с Надей говорил – зачем? Сама до сих пор не понимает.

– А ушла почему?

– Генка ее и не любил. Он ее для интерьера завел, как куклу красивую. За крутого себя держал, стало быть, все лучшее – ему. Чтоб завидовали, вот я какой, захотел ее и получил. А Надя-то не разглядела его как следует. После только поняла, к кому попала. Свекровь там такая же, за каждым шагом шпионила, в измене уличить хотела. А вышло наоборот – однажды Надя раньше с работы вернулась и застукала верного муженька с птичкой. Он и не оправдывался, мол, я тут хозяин, кого хочу, того и привожу.

Надя к матери ушла, на развод подала. Без претензий. Генка пару раз на суд не пришел, их и развели, благо детей не было.

Я за то замужество Надю не осуждал и сейчас не осуждаю. И потому что люблю, и потому что… Всякое ведь бывает, кто не ошибается?

– Конечно.

Данилов вспомнил, как Стас Величко однажды решил чужую семейную проблему. Две тетки с его территории не поделили одного мужика. И давай друг другу пакостить по мелочи. То у одной неизвестные дверь сломают, то у второй окно камнем вышибут. Потом до мордобоя дошло. А мужик сам определиться не может – то с одной, то с другой. Такое впечатление, как специально. Плохо разве?

Пришлось Стасу за него определять, надоело из-за их локального конфликта бумагу переводить. Вызвал он всю троицу, посадил перед собой, а потом взял и посчитал баб: "Эни-бэни, рики-факи…" Третий лишний. Лишняя. "Все, граждане, объявляю вас мужем и женой. Поздравляю. Ступайте в ЗАГС, и совет да любовь. И учтите, дамочки, будете опять друг другу личики царапать, я вашего козлика ненаглядного отправлю пастись в таежный заповедник. Слышал, козлик? А теперь – в ЗАГС".

Оставшаяся лишней претендентка не успокоилась, написала жалобу в прокуратуру. "Оперуполномоченный Величко не правильно нас посчитал. Не иначе как от этой крашеной лахудры получил на лапу. Требую посчитать заново. Буду очень признательна".

– Я-то с выпивкой завязал, проку от нее никакого, только мать расстраивать. К бате в парк устроился, батя тоже шоферил. На девок старался не смотреть, почему-то чувствовал, что надо Надю ждать. Не, гулять-то гулял, как без этого, но все не по-серьезному. Про развод Надин узнал, ну и к ней. Целый год от нее ни на шаг. Халтурил в две смены, чтобы подарки делать. Сумочка ей как-то понравилась одна. Дорогая. Я месяц по ночам "левак" возил. Купил.

О замужестве Надя и слышать ничего не хотела, сыта, мол, по горло, но через год все ж согласилась. Не знаю, поверите или нет, но я к ней сейчас отношусь, как тогда, во втором классе. Говорят, любовь проходит через годик-другой, остается привязанность, привычка. Так вот я под эту схему не попадаю.

Не все, конечно, гладко. Тут и бытовые заморочки, и квартирные… Свекровь, ну, мать моя, обратно… Надя срывалась иногда. Но все это так, для встряски. Главное, любовь чтоб была, а с квадратными метрами разберемся. Вон, у меня ребята знакомые – еще похуже условия.

– Да, это, в общем-то, не главное, – согласился Данилов. – Хотя, как говорил Булгаков, человечество погубит квартирный вопрос. А сегодня-то что произошло?

Буковский сунул ладони под мышки, пытаясь согреться.

– Надя после работы к подружке поехала. У нее до четырех смена. Я ее понимаю, с подружками тоже надо встречаться. Но как чувствовал… Подружка на Гражданке живет, то есть, считай, на другом конце. Год не виделись, вот та и пригласила. А женские разговоры, сами знаете, не час и не два, пока душу не отведут… За встречу, как водится, приняли. Немного. Шампанского вроде… До одиннадцати и прокалякали. Надя позвонила – выезжаю. Обидно, я ей сам и посоветовал "тачку" поймать. У нее и денег-то, наверное, не хватило, я сказал, что сам расплачусь. Могла бы и на метро успеть, но до нас от метро тяжело добираться. Маршрутку еще не пустили, а автобусы только в часы пик ходят.

– Остаться не могла?

– Могла, подружка предлагала. Но… Я очень хотел ее видеть… Я телик смотрел, соседки уже спали. Без пятнадцати звонок в дверь. У Нади ключи есть, она никогда не звонила. Я – открывать. Она на пороге. Лицо в крови, пальто нараспашку и юбка разорвана. Ничего не говорит, плачет да на улицу показывает. Я ее сразу в ванную: "Что случилось?!" Надя чуть в себя пришла, кровь смыла, рассказала кое-как. "Тачку" на Гражданке поймала. А там два отморозка, да еще нарытых. Уже в дороге начали херней маяться. Надя выйти хотела, но никак. Если б деньги были, так откупилась бы. А когда сказала, что муж заплатит, эти заржали и давай выделываться про "натуру" да "свободный секс". Во дворе "тачку" заглушили, ножик раскладной типа "бабочки" к шее и… Суки, ненавижу…

Костя сжал кулаки и стукнул по коленям.

– Быки поганые, "бабок" набрали, ряхи нажрали по кабакам да баням, остальных людей за быдло, скотину держат. Ни мозгов, ни совести. Я, короче, к окну – так, скорее по инерции. Понятно, что укатили уже. А они в сугробе завязли на своей "бомбе". У нас двор узкий, эти решили по газону к арке срезать. Прямо под фонарем и забуксовали.

Я, по правде говоря, и не соображал, что делал. Не знаю, как объяснить. Никогда в жизни не дрался, даже в детстве. Надя остановить хотела – нож у них, нож. У нас в коридоре ящик соседский с инструментом, я крышку подцепил – сверху молоток. Схватил – и на улицу. В чем был, в тапочках да майке. К "тачке" подлетаю, за ручку раз – заперто! Закрылись, суки! Как газанут! Да толку-то… Тут я молоточком по лобовому и приложился. Первый выскочил, заорал что-то, пальцы растопырил… Молодой, может, и в армии не служил, кабанистый такой, выше меня на голову. Да мне уже по фиг все было, даже не понял, что он там кричал. В лобешник засветил молотком, после по затылку, кажется, пару раз. Второму тоже, водиле. Он даже из машины выскочить не успел, только башку высунул… Дальше все как в тумане…

– Долго их месил?

– Не засекал. Я ж говорю, плохо соображал. После "бомбу" разукрасил. Чуть отлегло – смотрю, эти не шевелятся. Молоток бросил, пошел "скорую" вызывать, а то замерзнут да сдохнут еще. Отвечай потом за козлов. Надя на диване лежала, кровь пыталась остановить. Соседки проснулись, бегали по квартире, верещали. Надя сказала, что колечки эти суки сняли. Перстенек с белым камушком, недорогой, простецкий. И обручальное… Я хотел вернуться, а тут вы… Вы посмотрите, пожалуйста, у них. Или в машине. Может, выпали. Главное – обручальное, перстень-то ладно. Тоненькое такое, там с боку две царапины рядышком.

– Ладно.

– "Тачку" – то я сгоряча… Но если надо, оплачу или с мужиком знакомым договорюсь, он не такие лохматки вытягивал.

Данилов понял, что Костя немного успокоился, и решил не морочить ему голову.

– Боюсь, Константин, что платить будет некому. Водила кони двинул.

– Вы ж сказали, что не знаете еще… – побледнел Буковский.

– Знаю. Телефонограмма из больницы пришла.

– А второй?

– Пока дышит. Жить будет вроде. В специально отведенном месте. Перестарался ты малость.

– Но я же… Они ведь Надю… Они же…

– Да остынь ты… Я сейчас думаю, как бы сам на твоем месте…

– Что мне теперь будет-то? Посадите?

– Я б отпустил, говорил уже. Состояние аффекта, смягчающие обстоятельства. С другой стороны – один труп, а второй полутруп. Суд, в общем, решит. А так как наш суд – самый непредсказуемый суд в мире, сам понимаешь…

– И когда суд?

– Месяца через три, не раньше. Пока экспертизы всякие, допросы, очные ставки… Экспертизы нынче долго делаются, денег нет у министерства. Но тебе-то еще и лучше. Куда торопиться?

– Так вы меня чего, не арестуете?

– Нет, скорее всего. Зачем тебя арестовывать? Куда ты денешься? Подписку о невыезде в зубы – и гуляй. Правда, решаем это не мы – прокуратура, но следаки у нас в районе нормальные, без задвигов. Тебе сейчас не нас бояться надо. Братаны наверняка из братства, братство обидится, мести захочет. Так что я бы посоветовал тебе с женой сменить адресок.

– Захотят – везде найдут.

– Тоже правильно. Тогда лучше оставайся. Будут накатывать – звони.

Данилов нашел бланк, записал вкратце показания Буковского, дал расписаться. Подробно утром допросит прокуратура.

– Все, Константин, пойдем в камеру. Посидишь до приезда следователя. Наде я объясню… Ты, в общем, все правильно сделал, таких уродов только так и надо…

Буковский поднялся со стула, зачем-то убрал руки за спину.

– Про колечко не забудьте, а? Может, найдется?

– Найдется, найдется. Пошли.

На месте происшествия возилась следственная группа. Данилов, спросив разрешения у следователя, залез в машину. Осмотрел салон, заглянул даже под коврик.

– Чего потерял? – знакомый эксперт включил мощный фонарик, направив луч в салон.

– "Гайки" золотые не находил? Потерпевшие у потерпевшей изъяли с пальчиков.

– Не было. Сразу бы спросил. Поздравляю, теперь долго отмываться будешь.

– Тьфу, черт! – Алексей посмотрел на руки, черные от экспертной сажи. – Зачем внутри-то мазать?

– Полагается. Иди в адрес да вымой. Смотри, чтоб на куртку не попало.

Данилов поднялся на второй этаж, в квартиру Буковских, попросил разрешения вымыть руки. Надя сидела в своей комнате возле окна.

– Надежда, один деликатный момент, – Данилов оторвал ее от созерцания осмотра. – Надо бы вам в "травму" съездить, повреждения зафиксировать, и в консультацию женскую. Причем побыстрее. С машиной я договорюсь, вас отвезут.

– Да, мне уже говорили.

– Как нос-то?

– Перелома нет, слава Богу. Просто разбили.

– Надя, еще момент такой. Кто кольца снимал? Водитель или второй?

– Второй.

– А куда положил, не помните?

– Нет, я просто не видела.

– Хорошо, я понял. Значит, никуда не уходим, ждем машину. Это недолго. Да, Костя просил носки теплые. У нас в камере с отоплением неувязочка.

– Сейчас, – Надя достала из шкафа пару шерстяных носков, положила их в пакет, протянула Данилову. – Он что, в камере?

– Пока да.

– А потом? Его отпустят?

– Должны. Следователь решит. Скажите, а раньше что-нибудь подобное случалось?

– Нет, нет, – убежденно заверила Надя. – Он такой тихоня… Он и в жизни-то не добился ничего из-за своего характера.

– Ну, насчет "добился" или нет, говорить рановато. А с головой? Учеты там, травмы, аварии?

– Нет, никогда.

– Хорошо, до встречи. – Данилов кивнул Надежде и отправился в отдел искать машину.

До закрытия магазина оставалось минут десять. Алексей зашел в торговый зал, отыскал глазами Катю. Сегодня она стояла в отделе парфюмерии, а не в своем, галантерейном.

– Девушка, что вы мне порекомендуете из свеженького? Я только что из тюрьмы, отстал от моды, – Алексей улыбнулся Кате, не обращая внимания на услышавших про тюрьму покупателей.

– Вам лучше всего вот это.

– "Клеросил"? Так это ж от прыщей. А мне для внутреннего употребления… Ну, привет, заяц.

– Привет, Леш.

– Я тебя на улице подожду, покурю пока.

– Хорошо, я скоро.

Данилов, с минуту поглазев на прилавки, покинул магазин.

Катя работала здесь продавцом второй год, пошла сюда сразу по окончании института культуры.

Культура страны находилась во временном кризисе, пришлось заняться торговлей. Тут ее Алексей и поймал в сети. Покупал как-то перчатки и поймал ее. взгляд, словно солнечный зайчик. Временно ослеп, но, восстановив зрение, взялся за дело. Частично прибегнув к помощи служебного положения. Катя ответила взаимностью без использования упомянутого положения.

Алексею шел двадцать восьмой, и вопрос о женитьбе пора было ставить ребром. Нагулялся, набегался, хотелось погреться у домашнего очага…

Неделю назад он предложил Кате свое мужественное ментовское сердце, твердую руку и получил согласие. Катя его во всем устраивала, и о другой женщине Данилов не помышлял. Договорились подать заявление на следующей неделе, во вторник, чтобы день регистрации пришелся на пятницу, самый удобный для свадьбы день. Потом начнутся заботы, хлопоты, проблемы. Приятные, впрочем, проблемы.

– Ты, конечно, знаешь, что путь к деньгам мужчины лежит через его желудок.

Алексей оглянулся. Две женщины – – молодая и постарше – беседовали вполголоса возле дверей магазина.

– Да, – ответила молодая.

– Я нашла самый короткий путь.

– Дихлофос?! Отрава?!

– Да!!! В нем лучшие ингредиенты, химикаты, не остается никаких следов. Добавляешь в салат, и через пять минут…

Из дверей магазина высунулась напудренная мужская физиономия с прилизанным причесоном.

– Дорогая, ты где?

– Дихлофос – это часть твоего приданого, – шепнула мамаша.

– Дихлофос? Кто это?

– У женщин свои секреты.

– А-а-а…

– Так, стоп, стоп. Еще раз, и побыстрее, – появившийся мужичок подошел к троице. – Маша, говори громче, тебя почти не слышно. Последний раз репетируем и снимаем. Молодой человек, будьте любезны, отойдите в стороночку, если не трудно. Спасибо.

Алексей передвинулся на пару метров, только сейчас заметив стоящую на треноге видеокамеру.

– Нашли место, – проворчал он под нос, раздосадованный, что сорвалось раскрытие умышленного убийства по предварительному сговору.

– Начали!

– Ты, конечно, знаешь…

Данилов еще раз выслушал диалог. Катя появилась сзади, с черного хода, подкралась на цыпочках, ткнула пальчиком в спину.

– Фамилия!

– Бонд. Джеймс Бонд.

– Наглая ложь. Вы майор Пронин. Сдавайтесь, миссия провалена. Алексей обнял Катю.

– Сдаюсь. Что это у вас, кино снимают?

– Рекламу. Пришли утром к Михайловне, директрисе нашей, – так и так, хотим снять рекламу чего-нибудь отечественного. А то, говорят, импорта скоро не будет. А у нас, кроме детского крема "Зайчик" и дихлофоса, ничего нет. Вернее, есть, но сегодня нет. Утром они с "Зайчиком" возились, делали из него крем от морщин, а сейчас вот с дихлофосом-. Это от клопов.

– В курсе. Кабинет как-то обрабатывал.

– Как дежурство? Спокойно?

– По-божески. Один труп всего да угон "Запорожца". Горбатого. Представляешь, за неделю третий уходит. И все горбатые. Говорят, сейчас самая модная "тачка". "Мерсаки" даром никому не нужны. "Запор" угоняют, внутренности меняют на "поршевские", кузов полируют и толкают за бешеные "бабки". Вот она, народная реклама. В анекдотах. А вся эта плесень телевизионная про резинки, порошки и пилюли – выброшенные на ветер деньги.

– А труп?

– Приятель один погорячился.

Алексей вкратце рассказал про ночное происшествие с Буковским. Катя, выслушав, немного помолчала, затем спросила:

– Вы его посадите? Он же защищал свою жену, он не может быть виновен.

– С точки зрения обывательской логики, да, конечно. Но есть законная сторона вопроса. Наказание должно быть соразмерно преступлению. Сейчас у оставшегося в живых братка наверняка появится адвокат, который заявит, что в состоянии аффекта нельзя убить двух человек и раскурочить машину. На следователя опять-таки надавить можно.

У нас был похожий случай. Парень мимо кабака проходил, нормальный, не урод. Два "быка" зацепились, не помню уж, из-за чего. Давай метелить. Парень приложился неудачно, один хлоп "репой" об асфальт и готов. Самооборона в чистом виде. Парню никаких обвинений, естественно. Выпустили.

А через недельку он к следователю сам приходит и говорит – знаете, не так все было. Это я пьяный из кабака вышел, а ребята болонок выгуливали. На коротких поводках. Не понравились они мне, посмотрели плохо. Так плохо, что решил я одного убить насмерть. И убил.

Следак ничего не понимает – спятил, что ли? А парень стоит на своем, как памятник Кутузову у Казанского. Ну, Бога ради. Арестовали, потом суд. Восемь лет получил. Уже после суда я специально к нему в "Кресты" съездил. До суда тоже ездил, но бесполезно, он ничего не говорил. Хотел убить, хотел убить… А тут рассказал. Убитый этот хоть и молодой, но авторитетный оказался, то ли брат у него крутой, то ли сват. К парню подкатили и, в натуре, объяснили – или берешь на себя мокруху, или семейку твою, женщину и дочек, вырежем на корню. Будешь прятаться – не спрячешься. Вот он и взял. Зря.

– Страшно. А если б он раньше все рассказал, вы смогли бы его защитить?

Данилов хватанул морозного воздуха, закашлялся.

– Не знаю. Охрану бы не дали, это точно, но что-нибудь бы придумали.

– Хорошо, но что бы ты сделал на месте Буковского? – не унималась Катя.

– Послушай, – Данилову надоело ток-шоу. – Давай о чем-нибудь другом. Мне на работе головоломок хватает. Мы, в конце концов, ботинки идем мне покупать…

– Сам начал… У нас девчонка сегодня из Венеции приехала, с карнавала. Ты ее знаешь, Ленка, пухленькая такая, в мужской галантерее стоит. Фотки показывала. Обалдеть! Там сейчас тепло, хоть и февраль. Какой город красивый, сказка. Все в масках ходят, Ленке муж настоящий костюм купил. Маскарадный.

– Что ж она с таким мужем в галантерее торгует?

– Говорит, скучно дома сидеть. Она еще до замужества торговала. Ты не представляешь, как я хочу в Венецию. Подышать ее воздухом, покататься на лодочках…

– Уговорила. Как только получаю тринадцатую, сразу едем. Только ботинки купим, а то не в чем ехать.

– Как Ленке повезло…

– Из чего я делаю вывод, что тебе не повезло. Ну, извини. Не судьба.

– Да я не о том. Мечтать тоже необходимо.

– Хотя и вредно. Даже опасно. Алексей прижал Катю к себе.

– Поедем, поедем. И в Венецию, и в Копенгаген. Давай прибавим, магазины немножко до восьми…

Купив ботинки, они зашли в кафешку, обмыли приобретение, чтобы долго носились, прогулялись до Катиного дома.

Катя жила вдвоем с отцом, в однокомнатной квартире, перегороженной посредине шкафом. Алексей находился в похожей ситуации. Мать и тоже перегороженная шкафом комната. Отец Алексея жил и здравствовал с другой женщиной, он разошелся с матерью лет двадцать назад. У Кати мать умерла не так давно.

Поэтому жилищный вопрос стоял крайне остро, никаких перспектив не предвиделось, и Данилов откладывал понемногу не только на свадьбу, но и на комнату, которую придется снимать. К лету он собирался перевестись в участковые. Участковым положена отдельная квартира на территории. Хотя бы теоретически. На практике и участковые ни хрена не имели. За редким исключением.

Какая уж тут Венеция?..

В подъезде Данилов сжал Катины ладошки и поднес к губам.

– Холодно?

– Нет, не очень. Ты завтра зайдешь за мной после работы?

– Не уверен, кажется, я завтра в вечер. Я позвоню.

Он поцеловал по очереди Катины пальчики. На запястье заметил ссадину, которой вчера не видел.

– Что это?

– В подсобке сегодня коробку снимала. Зацепилась. Мелочи.

– Точно?

– Да прошло уже все.

Минут десять они, прижавшись к батарее, целовались под пристальным наблюдением серой бездомной кошки…

Отец сидел дома. Вернее лежал. Как всегда нарытый. Когда Катя перешагнула через покоящееся на полу тело родителя и зажгла свет, отец недовольно оторвал голову от линолеума и промычал:

– Явилась? Снова с мусором своим шлялась?

– Не твое дело.

Катя ушла на свою половину, взяла полотенце. "Опять нажрался, скотина. На какие, интересно?"

Ссадина на руке была, конечно, не от коробки. Батя вчера стал заниматься воспитанием, учить доченьку жизни. Так, что пришлось спрятаться в ванной, подперев дверь шваброй. Побарабанив немного и поорав: "Убью, сучка!", родственник упал и уснул на полу. Катя обработала ссадину на руке, вышла из ванной и тоже легла спать. "Чтоб ты не проснулся, милый папа…"

"Милый папа" пил лет десять, загнал в гроб мать, доведя ее до инфаркта, а теперь взялся за Катю. Когда-то он работал на стройке, где и сел на стакан. После увольнения за прогулы с трудовой деятельностью покончил раз и навсегда, но любовь к выпивке сохранил, уверенно неся ее по жизни.

Мать бегала к участковым, таскала батю к наркологам, тайком ходила к экстрасенсам. Без толку. Батя начал пропивать вещи, в том числе и Катины. Ладно бы просто пил, скотина, так еще и права, нажравшись, качал. С мордобоем и визгом. На улице-то боялся качать, один раз попробовал и схлопотал в рог от каких-то ребяток. Месяц в больнице валялся. Мать хоть немного спокойно пожила. Зато потом началось… Буянить на улице предок теперь боялся, отыгрывался на домашних. Один раз вены вскрыл, мать успела "скорую" вызвать, откачали дурака. Лучше б не вызывала, лучше б сдох…

Нынче милый папочка таскал деньги у Кати. Когда та прятала, начинал воспитание: "Ты, сучка, у меня в ногах должна валяться, я отец твой! Понимаешь – отец! Растил, кормил, обувал! Сопли вытирал да задницу! А где ж доченькина благодарность, а? Где о старике забота?"

Потом в ход шли кулаки. К воспитанию Катя давно привыкла и никак на него не реагировала. Когда у бати наступали совсем критические дни, она уходила к подруге. Батя пропил все, что можно было пропить. Вплоть до бельевых прищепок. Наиболее ценные вещи из своего гардероба Катя хранила у той же подружки.

Когда он случайно узнал, что Катька крутит шашни с ментом, начал плаксиво разоряться:

"Что, доченька, упечь отца хочешь? Отцовское тебе спасибо, доченька". – "Да нужен ты нам, козел. Сопли утри лучше…"

Алексею Катя почти ничего не рассказывала об отце. Да и домой приглашала всего один раз. Дала папику денег на бутылку, лишь бы свалил из квартиры. Леша, в общем-то, все понял, слепым надо быть, чтоб не понять. Из деликатности спрашивать ничего не стал. Как-то разок предложил помощь: "Давай устроим Сергею Михайловичу два по пятнадцать. Или три. Да не лет, Боже ты мой. Суток! Ты хоть немножко отдохнешь. Я так вижу, что живется тебе с ним не очень".

"Не надо. Отец все-таки".

Про рукоприкладство Катя и подавно молчала. Ничего, немножко осталось терпеть. Поженятся они с Лешкой, снимут комнату, а этот пускай тут как хочет. Может, когда с голодухи пухнуть начнет, поумнеет, на работу пойдет. Вряд ли, но пока она здесь, так и будет по карманам ночью шакалить.

Катя сняла свитер, накинула халат и пошла в ванную.

***

– "Я ударила его сковородой по голове и рукам. Яйца разлетелись в стороны". – Буров, зацепившись за цитату из протокола, взглянул на Величко. – Какие яйца?

– Со сковороды. Там же написано, – обиженно пояснил Стае. – Она яичницу жарила, а соседу приспичило.

– Вызовешь соседку и переспросишь нормально.

Буров, работавший шефом криминальной милиции в отделе, в свое время закончил филфак университета и терпеть не мог стилистических и орфографических ошибок в документах. Стас не понял, что от него хотят.

– А чего ее переопрашивать? Как было, так и написал. В чем проблемы-то?

– В яйцах, – шепнул сидящий рядом Данилов.

Буров перевернул страничку своего еженедельника. Данилов минут на пять опоздал на утреннюю сходку и, о чем шла речь в прологе, не знал. Но наверняка никаких сенсаций. Коллеги-опера сидели со скучными лицами, стало быть, все в норме.

– Вчера был на совещании по итогам двух месяцев. Поздравляю. Мы на твердом последнем месте. Особенно по тяжким преступлениям. Дали месяц сроку для исправления.

– Бытовух мало, – привел аргумент в защиту чести и достоинства отдела старший оперуполномоченный Федя Машков. – А как без бытовух?

– Привыкли на бытовухах да на мелочевке выезжать. В других отделах бытовух не больше. Ты вот, Федор, что раскрыл в этом месяце?

– Много чего. Наркота у Крюкова, кража в универсаме…

– У Крюкова? Так его постовые задержали с наркотой, ты только объяснение взял да следователя вызвал. А в универсаме продавцы на контроле отличились. Твоя-то работа где?

– Оформлял.

– Чем тогда ты от Ирины Петровны отличаешься?

Ирина Петровна служила в отделе секретарем.

– Тем, что усы носишь? И штаны вместо юбки?.А ты, Станислав Иванович, зря улыбаешься, у тебя вообще за этот месяц сплошные баранки.

– Как баранки? – возмутился Величко. – А вчерашнее убийство?

– Нашел чем хвастать! Что ты, убийцу вычислял или гонялся за ним? В чем твоя работа? На месте происшествия засветился? Данилов хоть людей опросил, а ты?

– Кстати, что с мужиком-то? С Буковским? – вспомнил Алексей.

– В изоляторе пока. На трое суток. Следователь задержал.

– А что, сразу подписку нельзя было дать? У мужика жену, можно сказать, на глазах оттрахали… Кто следователь?

– Сметанин.

– Блин, как просишь кого арестовать, так хрен в ступе, а кого не надо – только вьет. Говнюков всяких – на подписку да под залог, а нормальных людей – на нары. Конечно, что с Буковского возьмешь? Лыжи только, без торговой наценки.

– Какие лыжи?

– Он лыжами торгует.

– А… Не знаю, следак нам докладывать не обязан. И не докладывает. Мужика-то зря закрыл, я согласен.

– А этот как себя чувствует? Раненый?

– Пришел в себя, даже говорить начал, – ответил Стае. – Я сейчас в больничку поеду опрашивать.

– Возьми сразу справку уточненного диагноза, Сметанин просил, – напомнил Буров.

– И спроси, куда они "гайки" дели, которые с бабы сняли, – добавил Данилов.

– Если скажет. Колоть-то его в реанимации вряд ли получится. Можно, конечно, шланг пережать какой-нибудь незаметно…

– Пережми. Еще раз напоминаю про оперплан, – подвел черту Буров. – Разбиться, но сделать надо. Если и здесь провалим, расформируют нас за бесполезностью. И раскрытие по оперданным давайте. Это наш хлеб, наше лицо. Все, по местам.

Возле кабинета Данилов увидел Надю с белым пакетом в руках.

– Здравствуйте, – она кивнула Алексею, – а Костя еще здесь?

– Нет, он в изоляторе, это рядом с райуправлением.

– Мне следователь говорил что-то про изолятор, но вы ж понимаете, я ничего вчера не соображала. Ему можно пакет передать?

– Да, конечно. Пройди, я запишу адрес, тут недалеко.

Алексей открыл кабинет, кивнул Наде.

– А что Косте будет, не знаете?

– Не знаю. Послезавтра отпустят. До суда. Может, до суда и не дойдет, так дело прекратят, но маловероятно. Все-таки труп… Вот адрес, – Данилов протянул Наде бумажку.

Она задержалась на пороге, что-то собираясь спросить, но так и не спросила, шепнула: "спасибо" – и вышла из кабинета.

"Жили себе люди, никого не трогали, любили, работали… Выйди Надя на пять минут позже от подружки… Кто-то скажет – стечение обстоятельств. Я ничего не скажу".

Алексей сходил в дежурку, получил парочку свежих заявлений и парочку свежих анекдотов.

На обратном пути столкнулся с протухшей личностью, судимым господином Павлом Студневым по кличке Стульчак. Наверное, в преступном мире клички вешаются не случайным манером, ведь в них зачастую довольно точно отражается сущность фигуры.

Студневу кликуха Стульчак весьма подходила. По слухам, получил он ее в камере, после первого визита туда за кражу сумки с соседского балкона. В камере отсутствовал евростандарт, и вообще какой-либо стандарт, а параша и подавно не удовлетворяла нормальным требованиям эстетики. Для нормального оправления большого физиологического процесса была необходима дополнительная опора, чтобы не загреметь с конструкции в собственные фекалии. Дополнительной опорой старший по кубрику назначил Пашу Студнева как наименее авторитетного члена экипажа. За что тот и удостоился своего благозвучного погоняла.

На первый раз судья Стульчака простил, ограничив срок наказания временем пребывания под стражей, то есть четырьмя месяцами нахождения в следственном изоляторе. Студневу в неволе жутко не понравилось, и во избежание следующего приглашения туда он решил заручиться поддержкой местных, отделенческих оперов.

Притащился после выхода на свободу в ментов-ку, нарвался на Данилова и шепнул пароль: "Я свой. Был завербован царской охранкой во время пребывания в "Крестах". Готов к тесному сотрудничеству". Данилову, только что пришедшему на службу в отдел, свои люди были нужны позарез, поэтому от предложения Стульчака он, конечно, не отказался. После недельной проверки со Студневым было подписано соглашение о партнерстве.

Партнером Стульчак оказался никчемным, информация, получаемая от него, больше походила на выдержки из самых желтых газет. Оттуда Паша ее и брал, занимаясь откровенным плагиатом. Но гонорар требовал исправно. Деньги Студнев в основном пропивал – к спиртному агент относился крайне трепетно.

Данилову в конце концов надоело узнавать газетные новости в Пашином пересказе, да еще платить за это государственные деньги, о чем он и сообщил Стульчаку. "Платить буду. Но погодя. Когда проверю донос". Студнев загрустил и обиделся. Он ведь с чистым сердцем, можно сказать, от души… Но увы.

Резко встал .вопрос, где взять на стакан насущный. Данилову эта Пашина беда была до лампады. И решил Паша развязать. Развязал неудачно – на пару с приятелем раздели в парадном инженера, приставив к глотке бедняги ножичек. Сняли немного – пальто 1962-го года выпуска, летние ботинки на утепленной подошве – и отобрали кошелек с квиточками на зарплату за последние полгода. На квиточках и погорели. Приятель Стульчака на следующий день попал в вытрезвитель, где бдительный дежурный, осматривая карманы, наткнулся на квитанции. Утром и приятель, и Студнев уже сидели в камере.

Разбой они забомбили на Даниловской территории, что Алексею было особенно обидно. Свой же "барабан" да на своей земле. Стульчака, тем не менее, это обстоятельство нисколько не смущало. И в тюрьму он садиться не спешил. А посему заявил следователю, что он-де ни при чем. Мол, после первой судимости взялся за честный труд, но товарищ Данилов, вызвав его к себе, поставил условие – или будешь стучать, или сядешь снова. Посадим. Пришлось стучать. А пару дней назад все тот же Данилов на секретной "стрелке" показал фотографию и приказал втереться к человеку в доверие, после чего вместе с ним идти на дело.

""Тебя мы, разумеется, отмажем, а человека оприходуем". Так что я не разбойник, а даже наоборот, как бы свой. И подписочку о негласт ном сотрудничестве я Данилову давал, проверьте у него, пожалуйста. В сейфе должна храниться. Поэтому все вопросы к герру лейтенанту".

"Герр лейтенант", когда такую трактовку случившегося услышал, обиделся еще больше. Выдернул агента из камеры и по ушлой головушке настучал.

Агент, однако, стойко держался до суда, надеясь на объективность и гуманность. Ни того ни другого он не дождался, получив четыре года усиленного режима. Данилов, который тоже вынужден был выступать в суде и опровергать злобные нападки, после процесса шепнул Стульчаку:

"Еще раз, пидсрачник, в отдел придешь, я из тебя коктейль "Кровавая Паша" сделаю".

Отсидев положенные четыре года, Стульчак все же пришел. Разумеется, не к Данилову, а к молодому Величко, которому нагрузил то же самое, что и Алексею некогда. "Я свой!" Данилов, случайно заметив Стульчака в коридоре, обещание выполнил и, затащив бывшего агента в кабинет, "Кровавую Пашу" взбил.

Студнев, справедливо возмутившись, кричал, что он теперь сотрудничает со Станиславом Ивановичем, будет жаловаться и писать в газету.

Сотрудничества с Величко после даниловского коктейля он не прекратил, периодически отсвечивая в отделе.

Мало того, Стульчак жил в одном подъезде с Катей, двумя этажами выше.

– Ты опять здесь, пидсрачник? – окликнул Данилов пытавшегося спрятаться в паспортном столе Стульчака.

– Какое вы имеете право обзываться?

– Имею, – Алексей прошел мимо Студнева, решив больше не тратить время на урода.

Минут через пять в кабинет заглянул Величко.

– Слушай, я вот тут написал… Пойдет так? А то Буров цепляется из-за фигни всякой.

– Что написал-то?

– Сообщенку. Слышал же, раскрытия по оперданным требуются. "Сообщаю, что 26 февраля мне позвонил домой случайный знакомый Буковский Константин, шестьдесят девятого года рождения, проживающий там-то сям-то, и доверительно сообщил, что только что убил человека, а второго тяжело ранил на почве изнасилования его жены. Собирается уехать в другой город и отлежаться. Агент "Хобот"". Мероприятия. "Немедленно задержать Буковского и принять меры по изобличению". Пойдет?

– Кого это ты "Хоботом" обласкал? Стульчака, что ли?

– Ага, его. Ну как текст?

– Не майся ты идиотизмом. Нашел на кого сообщенки принимать. Тем более от этого пидсрачника. Не вздумай "бабки" ему за это отстегнуть.

– Но ведь требуют же… По оперданным.

– Иди ты…

Посланный Величко ушел.

"Случайный знакомый доверительно сообщил, что замочил человека… Горячка белая".

День пролетел быстро – Данилов разбирался с материалами, мотался по адресам, в райуправление. После работы встретил Катю. Поехали к нему. Матери сегодня дома не было, ночное дежурство в больнице. Ночевать остались у Алексея.

По пути на работу Катя заскочила к приятельнице, вернуть долг. Две недели назад она заняла денег, чтобы купить Лешке в подарок обалденный голландский бритвенный набор. Дорогой, но своим в магазине продавали без наценки. У Лешки скоро день рождения, лучше подарка и не придумать. Домой она подарок, конечно, не понесла, оставила на работе, в столе у заведующей. Вчера Катя получила аванс и сейчас отдала почти все деньги, оставив себе небольшую сумму на текущие расходы. Ничего, в крайнем случае можно будет перехватить у девчонок.

Алексей накануне звонил несколько раз Сметанину, но тот был в разъездах.

Сегодня удалось застать.

– Привет, прокуратура. Данилов это.

– Здравствуй.

– Я по Буковскому беспокою, помнишь такого? Что планируем-то?

– Как что? В тюрьму. Сегодня предъявлю обвинение, и в "Кресты".

– Погоди, погоди… Какие "Кресты"? Это раненого надо туда отправить, когда поправится, а мужика-то за что?

– А бегать и искать ты его будешь, в случае чего?

– Да никуда он не убежит. Это ж не братан и не урка. Нормальный пацан по жизни.

– Ты его один раз видел. А совершил он, между прочим, убийство. Мокруху.

– Мокруха мокрухе рознь. Состояние аффекта, в конце концов. Вообще надо дело прекратить.

– Вот пускай суд и прекращает. Я вас, если честно, не понимаю. Один кричит "закрыть", другой – "отпустить". Вы между собой договоритесь сначала.

Данилов смутился:

– Кто закрыть просил? Величко?

– Нет. Шеф ваш. Буров.

– Лично?

– А как же еще? Он, кстати, прав. Если Буковский сдернет, то, пока его не поймают, мокрушка будет считаться нераскрытой. Формально, конечно. А вы и так по показателям в самом низу. Поэтому рисковать не стоит. Верно?

Алексей повесил трубку. Горячка белая. Он навестил Величко. Тот шушукался в кабинете со Стульчаком.

– Ну-ка, исчезни, – Данилов кивнул Студневу на дверь.

Обиженный Стульчак вышел: "Ничего, я-то исчезну…"

– Ты ездил к раненому?

– Да, прокатился, опросил.

– Что лопочет?

– Ничего не лопочет. Отшибло. Но никого не насиловал и не грабил. Это помнит хорошо.

– А кто вообще такие?

– Мелкоорганизованная преступность. Живой – в розыске за налет на инкассатора, дважды судимый. А по покойничку ответ от экспертов жду. Они пальчики его на проверку по компьютеру заслали. Скорее всего, на инкассаторские деньги "тачку" и купили.

– Милые мальчики. Шмотки не осматривал?

– Я их изъял просто и Сметанину отвез. Он будет искать следы биологических выделений.

– Колец не было? Потерпевшей?

– Нет. Могли в больнице свистнуть. Я ни "лопатников" их не нашел, ни золотишка. Цепочки у ребяток всяко имелись.

Диалог был прерван телефонным звонком.

– Да? – Величко снял трубку. – Так. Понял. Погоди, ручку возьму. Все, пишу… Ого… Солид-няк… Все, благодарю за службу.

Повесив трубу, Величко щелкнул пальцами:

– Превосходно! Ладошки нашего почившего насильника обнаружены на прошлогоднем убийстве в Красногвардейском районе и на двух разбоях. Все глухонько. Сейчас мы по этому поводу бумажечку напишем.

Стае извлек из стола пару листочков и принялся за работу.

Алексей вернулся к себе. Работайте, господин Данилов, работайте. Вы на последнем месте. Кризис.

Катя включила утюг, достала из-под своей тахты сумку. Надо погладить платье. Завтра у Леши день рождения, она отпросилась с работы, с утра пробежится по магазинам и поможет Вере Геннадьевне приготовить салаты. Отпраздновать решили скромно, пригласив двух друзей Леши с женами. Сумку с платьем и бритвенным набором Катя принесла домой накануне, спрятав ее под кровать.

Утюг нагрелся, Катя вытащила платье, потом, помедлив, решила достать и набор, чтобы завернуть в красивый пакет.

Набора не было. Вчера он лежал на дне, под платьем. Катя, не веря, еще раз пошарила в сумке, но увы, пусто, как в вакууме. "Может, все-таки забыла положить? Нет, нет, что ж я, без памяти? Вот здесь, на дне он лежал… Вчера".

Катя выпрямилась, минуту-другую сидела без движения. Потом резко поднялась, выглянула из-за шкафа. Отец по-прежнему валялся на диване прямо в своей вонючей болоньевой куртке и грязных ботинках. Накануне, придя домой, батя клянчил у нее денег, говоря, что нашел работу, но надо сперва заплатить какому-то Витьку. Он-де замолвит словечко, и батю возьмут. Катя, естественно, ничего не дала, пустые разговоры родителя были не более чем разговорами. Батя пошипел, пострадал и завалился спать.

Катя толкнула отца. Тот очнулся, дохнув какой-то керосиновой смесью, и недовольно проскрипел:

– Чо, в натуре?

– Ты на какие нажрался, скотина?! – Катю затрясло от ярости, она уже догадалась, на какие. – Ты сколько, поганец, меня мучить-то будешь? Где бритва?

Родитель попытался выпрямиться, но свалился на пол.

– Отстань ты… Мне надо было. Он вскарабкался по стеночке и сумел встать на ноги.

Катя заплакала.

– Гад поганый, как ты… О Господи…

– А я тебя как че-е-ека вчера про-про-сил. Пра-а-асил? Дала? Хер ты отцу чо дала. Подыхай, отец.

– Скотина, это Лешке подарок! Я на него два месяца у прилавка надрывалась! Да что ж ты за человек-то?..

– Во! Во! Мусорку своему – подарочки, а отцу родному на жизнь – дулю с маслом. Я тебя вое… воспи…

Батя завел старую бодягу:

– Ты мне хоть раз сказала: "На, папочка, на хлебушек"? Я подыхать буду, доченька не откликнется.

– Да скорей бы, – Катя ладонями вытерла слезы.

– Че-е-го? – замычал папаша. – Скорей бы? Квар-квар-тирку хочешь получить? Ментяра подучил? Во те, а не квартирка!

Он согнул руку в локте, ткнув кулак Кате в лицо.

– Уберись ты, козел. Вместе со своей квартирой! – она брезгливо оттолкнула руку, отчего папашу повело и он снова рухнул на пол.

– Ах ты, сучка ментовская!.. Я те… Папашка схватил валявшуюся на полу пустую бутылку, распрямился.

– На кого руку подымаешь?

Удар пришелся в Катино плечо, хотя родитель, целил в голову. Она вскрикнула, присела. Папашка оказался не таким пьяным, как она думалa, опрометчиво повернувшись к нему спиной. Бутылка отлетела в сторону.

– Хр-ры-ры… Зашибу, крыса!..

Черная горячка. Тупик. Беспросвет. Сознание улетучилось из тела и спряталось в брошенной бутылке. Осталась зомбированная оболочка, уже ничего не соображающая.

По инерции родитель пошел вперед, свалившись на Катю. Она не удержалась на ногах и, падая, стукнулась затылком об острый край шкафа.

– А-а-а…

Папаша левой рукой прижал Катину шею к полу, а правой ударил по лицу.

– На отца руку?.. Сукина дочь!

"Передаем песню группы "Скорпионз" "Я теряю контроль, когда вижу тебя" в исполнении Иосифа…"

Контроль потерян. Как прекрасен этот мир. Посмотри.

Катя задыхалась. Батя хоть и жил впроголодь, но весил под восемьдесят. Вместе с черной горячкой. "Пьяный я был, не соображал, что делал, не виноватый. По трезвяни – родную дочь? Да Господь с вами, ни в жись!"

Серое пятно вместо батиного лица, брызги мутной слюны, искорки-мухи вокруг висящей под потолком сорокаваттки…

…Отчаянная попытка вырваться. Выбраться из-под обломков. Глотнуть свежего воздуха… Один, один маленький глоточек. Помоги…те! Не хо… Искорки срываются с лампочки и мчатся к ней. Их так много, все больше и больше, настоящий фейерверк на фоне черного неба… Не хочу!!!

Шнур. Соломинка. "Держи меня, соломинка, держи…" Сознание не отключилось, оно будет тащить уже утонувшее тело наверх… До последней секунды.

Пальцы сжались. Катя дернула, рванула из последних (ну, почти последних) сил шнур. Горячий утюг свалился со столика.

Она не почувствовала ожога. Она уже не могла чувствовать…

Хрясь! Ч-М-Т!.. (Черепно-мозговая травма.)

И еще!.. И снова!.. На, гадина!

…Минуты две она лежала без движения. Искорки разлетелись, сороковаттка слепила глаза. Боль в руке, боль в затылке. Катя застонала, уперлась локтями в пол и кое-как села, прислонившись к шкафу.

"Вы смотрели художественный фильм "Девочка мочит отца"".

Отец лежал мордой вниз.

Мертвый.

"Па, ты чего, па?.. Па, я не хотела, ты же первый, па… Господи, почему? Я, наверное, просто сплю…"

Сознание возвращалось. Катя сорвалась в ванную, включила холодную воду, сунула голову под струю. Ш-ш-ш-ш…

Вернулась в комнату. Сцена номер… Та же и труп.

…На улице шел снег. Мягкий, теплый, весенний. Телефон-автомат висел на стене соседнего дома. Катя кое-как засунула скользкий жетон в щель, со второй попытки набрала номер.

– Лешенька… Это я, маленький мой. Тут такое… Скорее приезжай! По-пожалуйста. Он там… лежит… Дома. Скорее, Лешенька.

Данилов позвонил в дверь через двадцать минут. Мчался со всех ног, не обращая внимания на срывающихся с бешеным лаем злых собак, которых хозяева выгуливали исключительно ночью. Без пяти час…

Катя разрыдалась в прихожей, бросившись Данилову на шею. Алексей прижал невесту к себе, с минуту успокаивал. Затем прошел в комнату…

– Что случилось?

Катя кое-как рассказала. Алексей сел на диван, рассматривая труп несостоявшегося тестя.

– Я не хотела, Лешенька… Он ведь сам… Он бы меня задушил… Ты же мне веришь? Ты же все знаешь… Ты мне поможешь, правда? Я не убийца.

– Помогу, – Данилов резко выпрямился. – Кончай реветь! Полиэтилен есть? Большой кусок.

Голос Алексея был жестким и твердым, как лед, совсем иным, нежели несколько минут назад.

– Полиэтилен? – Катю, как ни странно, такой тон привел в чувство гораздо быстрее, нежели поцелуи и просьбы успокоиться. – Зачем?

– Надо завернуть голову, иначе будет много крови. Потом не отмоешь. Найди хотя бы пакет. Быстрее.

Катя пока ничего не понимала, но за пакетом пошла. Пакет валялся за шкафом, в нем лежало платье, которое Катя так и не успела погладить. Белый, с рекламой фирмы "Сименс". "Потому что я люблю…"

– Такой?

– Да, пойдет. Помоги мне. Давай перевернем. Алексей склонился над папашей, правой рукой приподнял голову.

– Аккуратненько… Давай. О-па!

Катя отвернулась. Папаша смотрел прямо ей в глаза, будто живой.

Данилов раскрыл пакет, натянул его на голову мертвецу.

– Веревку или шнур какой-нибудь… Не дожидаясь, пока Катя сообразит, схватил утюг и перочинным ножом отрезал шнур. Затянул на шее покойного, поверх пакета.

– Так, теперь бери тряпку. И все тут вымой. До капельки. До последней. "Комет" есть? Нет? Тогда с мылом. У вас линолеум, смоется нормально. Хорошо, что не паркет.

Катя, словно механическая кукла, пошла за тряпкой. Данилов достал сигарету, закурил. Затем, выключив свет, подошел к окну и осмотрел двор. "Херово как… Светло. Чертов снег…"

Двор просматривался великолепно, свет одинокой лампочки проникал в самые дальние уголки. Несколько припаркованных машин, трансформаторная будка, детская площадка… Снег. Белый до боли в глазах.

– Ты где? – Катя зашла в комнату.

– Не включай свет! Значит так, мой пол, стены, в общем, протри везде, где кровь есть. Я минут через пять вернусь. Позвоню два раза.

Данилов выскочил из квартиры, вышел из подъезда. Лампочка качалась под круглым металлическим абажуром, метрах в трех от земли. Алексей обогнул трансформаторную будку, заметил мусорные бачки, стоящие за кирпичной перегородкой. Включил карманный оперской фонарик, собираясь найти кусок кирпича или палку.

"Нет, не стоит… Люди могут не спать, вызовут ментовку: "Хулиганы бьют лампочки и стекла, помогите…""

Чертов снег… Валит и валит. Данилов огляделся. "Соображай, соображай, урод". Подвал отпадает сразу. Если там найдут – все, хрен отмажешься. Люк? До первого визита ремонтной бригады. Кто их знает, когда полезут? Может, через год, а может, завтра. Просто бросить в сугроб?.. Шел домой, напали неизвестные… Нет, сам упал, потому что пьяный. Он все время падал, Катька подтвердит. Потерял сознание и замерз. Территория Стаса, он глубоко копаться не будет, скинет "отказной" материал в архив. "Я Катьку опрошу как надо. Простота – медсестра таланта".

Данилов выглянул из-за будки. К дому, мимо кустов, вела заледенелая тропинка. Он прошел по ней, внимательно смотря под ноги. Наконец нашел то, что нужно. Острый угол бетонного поребрика. Рядом – замерзшая лужа, почти припорошенная снегом. Как раз в жилу. Шел, поскользнулся, упал… Решено. "Черт, забыл спросить, сколько раз Катька батю приложила… Если больше одного, сценарий будет выглядеть натянуто и неестественно. Придется сочинять новый".

Данилов вернулся в квартиру. Дверь была не заперта. Катя ползала по полу с тряпкой.

– Я свет включила, иначе не видно.

– Все правильно. Ты сколько раз его?.. Ну, утюжком? Один? Два? Три?

– Ты думаешь, я считала? Один, кажется…

– Точно?

Катя виновато посмотрела на Данилова. Действительно ведь, не считала.

"Вряд ли такого кабана одним ударом завалишь… Хотя как попасть. Иногда хватает легкого касания деревянной скалки. Бывали случаи…" Развязывать пакет и проводить патологоанатомическое исследование не хотелось. Ладно, рискнем.

Данилов присел на корточки, придирчиво осмотрел пол.

– Вот здесь. Не вымыла.

Катя сбегала в ванную, сполоснула тряпку. Алексей приподнял руку мертвеца. Нормально, окоченение еще не наступило, можно уложить тело на асфальт в любой нужной позе. Да и тащить удобно.

Когда Катя закончила "приборку", он приказал найти еще пакет или хотя бы бумагу – завернуть утюг и тряпку.

– Мне бы чучельником работать, – мрачно усмехнулся Данилов.

– Кем?

– Чучельником. Профессия есть такая в бандитском мире. Человек, который помогает добрым людям избавиться от нехороших трупов. Редкостные умельцы попадаются. При желании в карманах человечка могут вынести… Так, не стой, одевайся.

Катя только сейчас вышла из полубредового состояния и обрела способность к осознанным действиям. Она присела на единственный стул.

– Что ты хочешь сделать, Лешка?

– А ты до сих пор не поняла? Чучельник я, первого разряда. Вынести батяню надо.

– Зачем? Разве нельзя сказать, что он первый? Ты посмотри – он же меня чуть не задушил. Если б не утюг… Почему надо его?.. Лешка?

– Вот тут написано, – Данилов кивнул на пакет. – Потому что я люблю. Долго объяснять, Катенька… Ты одна на жилплощади осталась, папаша лишний. Отличный повод. Для мокрухи. Вас двое на квартире было. Кто подтвердит, что он первый начал? Откуда известно, что он тебя чуть не задушил?.. Никто не подтвердит, кроме тебя, однако ты не в счет, ты – подозреваемая. Доходит?

– Но ты… Ты мне веришь? Что это не из-за квартиры?

– Я там не один работаю А мы сейчас на последнем месте. Особенно по тяжким.

– Кто мы? На каком месте? Я совсем, наверное, чокнусь.

– Потом расскажу, все расскажу. Сейчас время дорого. Значит, запоминай. Ты вернулась с работы – батя сидел дома. Пьяный. Куда-то собирался. Просил денег, ты не дала. Часов в десять ты поехала ко мне и находилась у меня до утра. Мы смотрели… Нет, мы не смотрели телевизор. Просто болтали. Пили ликер. Вишневый. Матери дома не было. Завтра утром ты идешь домой. Ты вроде отпросилась на завтра с работы?

– Ага.

– Дальше по обстановке. Подробности до утра обговорим. Иди одевайся.

Пока Катя возилась в прихожей, Данилов еще раз осмотрел комнату. Вроде все чисто. Тело придется завернуть, иначе кровь из пакета все-таки может вытечь. Сюда-то можно вернуться еще раз, подтереть. А в парадном? На улице? Кровь долго сохраняется на снегу.

Он стащил старенькое покрывало с Катькиной тахты, обмотал верхнюю часть туловища папаши. Свободные концы связал узлами. Чучельник Леша. Старший оперуполномоченный криминальной милиции… Капитан. "Потому что я люблю".

– Помоги. Под мышку, под мышку бери. Поднимай. Ух, тяжелый…

Данилов присел, подвернулся под батяню и принял позу "Боец, выносящий раненого товарища с поля боя". Выпрямился, держа труп за плечи.

– Пошли… Стой, выгляни на лестницу. Только тихонько.

Катя осторожно открыла замок. Тишина. Второй час ночи.

– Никого.

Данилов ступал осторожно, шарахаясь от малейшего шороха за соседскими дверьми. "А если сейчас кто-нибудь?.. Собачку выведет? Или вернется?.. Или просто выйдет? Тихо, спокойней. Сейчас ночь, и все спят. Девять ступенек, восемь, семь… Быстрее, быстрее… Ох, как трясет".

Перед выходом он кивнул Кате на дверь. Она все поняла, обошла Данилова и выглянула во двор. Шум машин на ночном проспекте. Мутная луна в разрывах облаков. Снегопад кончился.

– Иди к будке и жди там, – шепнул чучельник Данилов. – Если кого увидишь, чихни.

До точки приложения тела к поребрику было метров сто, и пройти их надо так, чтобы… Во-во. Чтобы не мучил стыд за бесцельно прожитые годы…

Алексей, придерживая ногой дверь, дождался, когда Катя достигнет будки, и, шепнув: "Помоги мне, Господи", двинулся вперед.

От оглушительного скрипа снега под ногами аж уши заложило. Бежать Данилов не мог, боялся поскользнуться, да и тяжело… Он начал отсчет, чтобы успокоиться.

Из арки донесся смех. Алексея мгновенно окатило жаром. Уф-ф-ф, компания прошла мимо. Давай, шире шаг. Сам погибай, а товарища… Донеси.

Кусты, мусорные бачки, поребрик. Приехали. "Спасибо, что воспользовались услугами нашей компании. Надеемся на дальнейшее партнерство".

Катя стояла, прижавшись к будке. Алексей сбросил труп, размотал покрывало. Развязал шнур, стащил пакет. Перевернул тело, положив голову на поребрик. Осветил фонариком. Нормально. Правая половина лица, обращенная вверх, была чистой. Поза, конечно, не фонтан, да ладно, тут не до моделирования. Упал и упал. Бля, а натоптал-то! И снег, как на грех, кончился. Хорошо бы снова снежок пошел. Припорошил бы тут все.

Данилов подобрал пакет, покрывало, притоптал собственные следы и вдоль кустов вернулся к мусорным бачкам. Кивком указал Кате на арку: "Выходи, я сейчас…" Откинул крышку бачка, затолкал покрывало в пакет и избавился от улик, зарыв их под пищевые отходы. Снегом вытер руки. Все…

Нет!

Утюг и тряпка! Черт, Катька оставила их в прихожей!

Он махнул ей рукой, Катя послушно направилась к бачкам.

– Где утюг с тряпкой? – прошептал Данилов. Она вздрогнула, растерянно махнула рукой:

– Там, в прихо…

– Понятно. Давай ключи, я схожу, принесу. Ты стой возле арки, жди.

– Я боюсь, Лешенька. Я боюсь…

– Чего ты боишься?

– Его, – она указала на мертвого отца.

– Чего его бояться? Не укусит.

– Боюсь, Лешенька. Я с тобой.

– Ладно, пошли.

Они вернулись в подъезд, поднялись, Катя открыла дверь. Данилов взял пакет с вещественными доказательствами. Фигово – суматоха, нервы… При желании-то кровушку найти можно – как ни замывай, все равно что-то останется. Правда, при желании…

Пакет он решил выбросить где-нибудь по дороге. На улице Данилов обнял правой рукой Катю, как можно сильнее прижав ее к себе, и повел к арке.

– Знаешь, Леш, мне вчера Венеция снилась, – неожиданно сказала Катя. – Так реально, будто и не сон. Каналы, дворцы, гондолы… Люди в масках. Мы с тобой…

– Я тебя отвезу туда, родная, – ответил Данилов неожиданно мягким голосом. – Когда-нибудь. Обязательно отвезу.

– Мне очень страшно, Лешенька. Наверное, зря ты… это…

– У меня есть смягчающее обстоятельство. Ты. И он еще сильнее прижал Катю к себе.

– Чо там оперсос Леша бросил? Разбегался туда-сюда… – Стульчак выкинул в форточку хабарик и, допив остатки разбавленного, спирта, двинул в прихожую.