"За дверью" - читать интересную книгу автора (Белозеров Антон)

Глава 10. Колосская интеллигенция.

— Калки-и-и-и!

Меня оглушил радостный визг Цедарии. Я едва успел осмотреться на кухне, как девочка чуть не сбила меня с ног, подпрыгнув и обхватив руками мою шею, а ногами — бедра. Честно говоря, подобная близость показалась мне излишней. Я даже заподозрил, что под обликом Цедарии скрывается оборотень… Девочка не заметила, как, повинуясь моей воле, пришли в боевую готовность попавшие в мое поле зрения режущие и колющие кухонные предметы: ножи и вилки. Они поднялись в воздух и нацелились в спину Цедарии… Но я сразу же вернул их на исходные места. Магическая проверка показала, что Цедария была самой настоящей.

Расширив зону осмотра до всей квартиры, я обнаружил в большой комнате множество людей и боблинов. Но это были не спецназовцы — истребители магов, а обычные мирные жители Изначального мира. Похоже, у Соображаевых собрались гости. Цедария находилась на кухне потому, что доставала из холодильника салаты и заблаговременно порезанные колбасы.

В коридоре послышались торопливые шаги, и я применил магическую силу, чтобы оторвать от себя Цедарию и поставить ее на пол. Мне бы не хотелось, чтобы нас застали в столь двусмысленной позе.

— Что за крик?… — входя на кухню, спросила Алевтина, мать Цедарии.

Увидев меня, она застыла на месте и неуверенно произнесла:

— Калки? Как ты сюда…?

Алевтина не закончила вопрос. Она знала, кто я и на что способен.

Я сделал полшага назад, отстраняясь от замершей в восторге Цедарии:

— Извините, если помешал. Кажется, у вас гости?

Алевтина, мысли которой витали где-то далеко, автоматически ответила:

— Да, у Мыстра сегодня день рождения.

— Тогда я, пожалуй, пойду…

Цедария вытянула руки и мертвой хваткой вцепилась в мои рукава:

— Еще чего! Только появился, и сразу хочешь опять убежать? Мама, жалко, что ты не видела, как Калки вошел — прямо через стену! Калки, ты откуда? Мне показалось, что за твоей спиной я видела дома?…

— Я из параллельного мира, — честно ответил я. — Мне нужно было какое-то знакомое место в Мураве, куда я мог бы открыть дверь для перемещения между мирами. Вот я и выбрал вашу кухню…

Женщина и девочка открыли рты от изумления. Алевтина первая пришла в себя и, скрывая растерянность за преувеличенным радушием, сказала:

— Вот и отлично, что ты пришел к нам в гости! Цедария права, мы никуда тебя не отпустим, пока ты не посидишь с нами за столом!

— А как же гости? — спросил я. — Мне бы не хотелось говорить обо всем при всех… Ну, вы понимаете…

— Мы о тебе НИКОМУ НИЧЕГО не рассказывали, — значительно произнесла Алевтина.

Я облегченно вздохнул:

— Вот и хорошо!

Я беспокоился не столько о сохранении своей тайны, сколько о безопасности семьи Соображаевых. Если бы кому-нибудь стало известно о том, что я побывал в их квартире, то их ждало бы неприятное знакомство с оборотнями и с истребителями магов.

— Калки, пойдем в комнату! — сделала приглашающий жест Алевтина.

— Пойдем, пойдем! — горячо поддержала ее Цедария.

Я пошел вперед, а Алевтина и Цедария взяли салаты с колбасами и отправились следом.

На пороге комнаты я остановился и оглядел всех собравшихся обычным человеческим взором. В комнате расположились полтора десятка людей и боблинов, мужчин и женщин, несомненно, официальных или неофициальных супругов. Почти все они были примерно одного возраста с родителелями Цедарии, только сама Цедария и один мальчик-человек лет семи-восьми представляли молодое поколение. Гости никак не отреагировали на мое появление. Чествование Мыстра было в самом разгаре. В комнате витали ароматы кушаний, алкогольных напитков и сигаретного дыма. На мгновение я пожалел, что не открыл дверь в какое-нибудь другое место. Но теперь отступать было поздно.

Алевтина объявила из-за моей спины:

— А у нас еще один гость!

Общее внимание обратилось на меня. Мыстр округлил глаза, но промолчал.

Кто-то из гостей спросил:

— Ну-с, и как зовут молодого человека?

Я быстро ответил, опережая Цедарию и ее родителей:

— Фил!

— Это мой друг! — гордо произнесла девочка.

— Насколько близкий? — уточнил наиболее подвыпивший человек.

Его супруга отвесила ему шутливый, но весьма чувствительный подзатыльник:

— Ах ты, старый пошляк!

Посуда на столе зазвенела от дружного громкого хохота. Щеки Цедарии слегка порозовели. Девочка бросила на меня мимолетный, светящийся обожанием взгляд. Вот только этого мне не хватало!

— Добро пожаловать… Фил! — сердечно произнес Мыстр.

— Я оказался у вас случайно. Я не знал, что у вас сегодня день рождения. Извините, что без подарка.

— Да о чем ты говоришь?! Твой приход — лучший для меня подарок… Ну, если захочешь, ты мне все расскажешь попозже. А сейчас я должен познакомить тебя со своими друзьями…

— Только побыстрее! — закричали гости. — У всех уже налито! И давай без официоза!

— Хорошо, — согласился Мыстр и представил мне всех гостей по кругу.

Он назвал мне имена собравшихся в его доме людей и боблинов и коротко рассказал, когда и как они познакомились. Среди гостей были и школьные друзья Мыстра, и товарищи по институту, и коллеги по работе.

Алевтина усадила меня на свободное место, Цедария, естественно, устроилась рядом.

— А употребляет ли спиртные напитки друг Цедарии? — обратился ко мне толстенький веселый человек Анисим Коловоротов, тот самый, что интересовался степенью нашей близости.

Я пожал плечами:

— Давайте вино, что ли…

Я был уверен, что кровь магов, защитившая меня от «вируса старости» в Детском мире, предохранит также от опьянения при любой дозе алкоголя. Но прозрачная жидкость, по-видимому, аналогичная земной водке, которую употребляли все мужчины и большинство женщин, слишком резко и неприятно пахла, чтобы я мог получить от ее поглощения хоть какое-нибудь удовольствие.

Налив мне в рюмку вина, Анисим Коловоротов обратился к Мыстру:

— Вот и выросла твоя дочка! Чувствую, что скоро придется тебе нянчить внуков!…

Пульхерия, жена Анисима, дернула его за полу пиджака.

Поняв намек, тот неуклюже сменил тему:

— Вообще-то я хотел сказать, чтобы ты, Мыстр, никогда не старел… несмотря ни на что!…

Гости начали быстро чокаться, не дожидаясь окончания тоста, если, конечно, оно существовало. После опорожнения рюмок и закусывания гости перестали обращать на меня внимание и вернулись к прерванным разговорам.

Кондрат Полуухов, один из школьных друзей Мыстра, работающий инженером-наладчиком колбасно-изготовительных автоматических линий, рассказывал:

— Вот нам все средства массовой информации постоянно внушают, как хорошо стало жить при демократии, когда Уравниловка уже не душит свободу. Возможно, у нас, в Мураве, жизнь и поменялась в лучшую сторону. Но мне приходится много ездить по всей Колоссии, и я вижу, что в провинции ровным счетом ничего не изменилось. Более того, жизнь там стала беднее и тяжелее. Приведу один пример. Последняя командировка у меня была в Самовару. Остановился я, разумеется, в гостинице, но директор завода пригласил меня вечером к себе домой…

— Пожалуйста, покороче! — попросил Анисим Коловоротов, разливая по рюмкам напитки.

— Так вот. У этого директора свой дом на окраине Самовары. Ну, вы понимаете, что у директора дом далеко не маленький и совсем не скромный. И вот сидим мы, выпиваем, закусываем. Жена директора тоже, конечно, с нами. А сын директора, парнишка лет десяти, как призрак, ходит по дому и все косо на нас поглядывает. Я спрашиваю у директора: «Чего это вы с сыном не разговариваете, наказали его за что-то?». «Да нет», — отвечает директор, — «Просто сын мой очень расстроен, потому и к нам не подходит. Переживает». «А что случилось?» — забеспокоился я. А директор мне и говорит: «Собаку у нас два дня назад съели…»

— Как съели? — ахнула Цедария.

Кондрат Полуухов поднял вверх указательный палец:

— Вот и я спросил то же самое. Директор мне объяснил, что у них в Самоваре безработных — чуть ли не треть города. Еще треть получает в месяц по семьсот-восемьсот дурблей. И это при том, что ежемесячная квартплата — полторы тысячи. Народ голодает. Так что в Самоваре на улицах вы не увидите ни голубей, ни ворон, ни бродячих собак. И ловят их не какие-нибудь опустившиеся алкоголики, а вполне приличные люди: врачи, учителя, инженеры. Жить-то им как-то надо. А когда они приходят домой и смотрят в глаза своим голодным детям… Ну, вы понимаете. Правда, домашних собак раньше не ловили. Это началось только в последнее время. Директор и его семья думали, что уж их-то беда не коснется, вот и отпускали свою собаку бегать ночью по участку вокруг дома. Забор-то у них капитальный — кирпичный, выше роста. А утром хватились — собаки нет. Значит, ночью ее кто-то отловил. Ну, а зачем отловил — понятно.

— Может быть, похитители за собаку решили выкуп потребовать? — предположил один из гостей.

— Нет. Директор объявления по всему району расклеил, мол, верните собаку за вознаграждение. Но, похоже, ее съели в ту же ночь. Может, похитители потом и пожалели, что не догадались вернуть ее за деньги… Но, когда дело сделано, потом-то кто признается?

Матрена Лопухаева, учительница математики в той школе, где работал Мыстр, задумчиво проговорила:

— А вот у нас в Мураве обратная проблема: бродячие собаки расплодились сверх всякой меры. Вечером страшно пройти по скверу. Там постоянно обитает стая из восьми или десяти здоровенных собак.

Анисим Коловоротов рассмеялся:

— Вот поэтому нас, муравцев, так не любят во всей остальной Колоссии. Когда провинция голодает, у нас пища свободно бегает по улицам.

Демьян Фиолетов, друг Мыстра и Алевтины по институту, невесело усмехнулся:

— Когда из Колоссии вывезут последний килограмм теллургия и последний литр нафтелина, через Мураву перестанут проходить денежные потоки. Тогда и нам придется собак жрать. Ведь у нас в Мураве три четверти продуктов привезено из-за границы. Когда продавать нам будет нечего, то и продукты ни на что не купим. На первое время, конечно, на продовольствие введут карточки, как во времена Уравниловки, а потом…

От этого мрачного прогноза все гости притихли. Даже вилки и ножи перестали стучать по тарелкам.

Лишь жизнерадостный Анисим Коловоротов поднял свою рюмку и провозгласил:

— Будем надеяться, что это время никогда не наступит. Демьян, ты еще двадцать лет назад, когда мы учились в институте, говорил, что мир катится в пропасть. А мы все живем. И, надо признаться, живем неплохо! Так выпьем за то, чтобы жить с каждым годом все лучше и лучше!

Гости оживились и стали дружно чокаться. Когда все начали закусывать, и в разговоре возникла пауза, я спросил у Кондрата Полуухова:

— Если в Самоваре есть нечего, то тогда для кого строится завод по производству колбас?

Тот непонимающе посмотрел на меня:

— Если девять десятых жителей голодают, то оставшиеся десять процентов живут вполне сносно. А местные царьки — губернатор, бизнесмены, бандиты — так и вообще распрекрасно. Именно для них и будут выпускаться самые разные деликатесы.

— Неужели царьки не боятся, что когда в Самоваре закончатся собаки, голодающие примутся за них самих? Я, конечно, имею в виду грабежи, а не каннибализм.

— Да кто же осмелится тронуть хозяев города?

— Но ведь собаку у директора завода похитили? Может быть, в следующий раз заберутся прямо к нему в дом?

— Тогда это уже будет преступление!

— А морить людей голодом — не преступление?

Мой последний вопрос заставил собравшихся задуматься.

— Отчаяние может толкнуть людей на любое преступление, — сказал Мыстр.

— Для того-то и существуют полиционеры, чтобы защищать честных граждан от преступников, — сказала Устинья, жена Кондрата Полуухова.

— Остается только выяснить, кто в Колоссии преступник, а кто — честный гражданин, — заметил Демьян Фиолетов.

Боблин Шемар Курасин, сотрудник Государственного Колосского института изучения проблем истории, произнес:

— В Мураве теперь жить тоже не очень-то приятно. Помните, какой у нас был район — тихий, зеленый? А теперь прямо напротив нашего дома построили магазин.

— Да-да! — подхватила боблинка Зоара, его жена. — Это просто ужас какой-то! Магазин круглосуточный, так что мы теперь совершенно не можем спать по ночам!

— Так радоваться надо, в нашем-то возрасте… — хихикнул Анисим Коловоротов, за что немедленно получил от своей супруги толчок локтем в бок.

— Да нет, я серьезно! — повысила голос Зоара, видимо, эта проблема задевала ее до глубины души. — Я говорю не просто об обычном шуме. Но ведь возле магазина постоянно собираются все местные алкоголики. С вечера и до самого утра — нецензурные вопли, ругань, драки. Вокруг магазина и дома — грязь. А то еще ночью подъедет пьяная компания на автомобиле, поставит его прямо возле дома, откроет все двери, включит музыку на полную громкость — тут не только не заснешь, тут с ума можно сойти!

— А вы пробовали писать жалобы? — спросила Алевтина Соображаева.

— Мы их писали, когда магазин только строился. Ведь его построили против всех санитарных норм — в пяти шагах от дома. Да что толку… Говорят, этот магазин принадлежит какой-то преступной группировке. Бандиты-то все необходимые разрешения получили без труда. Кто же осмелится им отказать?

Шемар Курасин тяжело вздохнул:

— Иногда думаешь: сгорел бы этот магазин!

— Так в чем же дело? — спросил я.

— В смысле?… — боблин посмотрел на меня.

— Все очень просто, — я показал на одну из бутылок, стоявших на столе. — Алкоголь, конечно, горит плохо. Но ведь бутылку можно наполнить чем-то более горючим.

— Вы что же, молодой человек, предлагаете мне совершить поджог? Ведь это уголовно наказуемое деяние!

— А как же покой и здоровый сон жителей целого дома? — парировал я. — Почему страдать должны ВЫ, а не те, кто причиняет вам неудобства? Первыми нарушили закон они. Вы всего лишь восстановите справедливость. Кроме того, если подойти к делу разумно, вас никогда не вычислят и не арестуют.

— Нет! — покачал головой Шемар. — Я никогда не смогу совершить преступление. И вообще, я думаю, что твои слова — всего лишь шутка. Ты же не всерьез предлагаешь мне поджечь магазин?

— Конечно, не всерьез! — улыбнулся я. — Я всего лишь хотел узнать, готовы ли вы отстаивать свою честь и достоинство, или можете только терпеть и жаловаться.

Шемар открыл было рот, чтобы произнести что-то резкое, но, посмотрев мне в глаза, осекся и потупился. Видимо, он почувствовал во мне силу, которой не было в нем самом. И это была даже не сила магии, а всего лишь сила духа.

— И все-таки закон нарушать нельзя! — заявил Кондрат Полуухов.

Я повернулся к нему:

— А что вы считаете законом?

Кондрат слегка замялся:

— Ну… Это всем известно. Закон — это свод установленных государством правил… Конституция, например…

— Вот именно! — подхватил я. — Государство диктует свой закон с позиции силы. А что первым делом записано в любом законе любого государства?

— Там записано, что существующий государственный строй не может быть изменен, — ответил Демьян Фиолетов. — А в уголовном кодексе указано, что попытки изменить государственный строй наказываются значительно суровее, чем преступления против граждан: убийства, разбои и изнасилования. Государство в первую очередь заботится о себе самом, и только потом — о своих гражданах.

— Однако ни одно государство не вечно, — сказал я. — Большинство из вас, насколько я знаю, историки по образованию. Поэтому вы должны понимать это лучше, чем другие. Вспомните: племена великоколоссов силой оружия подчинили себе окрестные земли и образовали государство Колоссию. Когда государство было сильным, оно захватывало все новые и новые земли, пока не столкнулось с другими не менее сильными соседями: аллеманами на западе, торкестанцами на юге, ктойтойцами на востоке. Спрашивал при этом кто-нибудь согласия у захваченных и насильно включенных в государство племен и народов? Что-то я этого не помню. Когда среди людей и боблинов насаждалась хрустианская религия, а древние храмы и молельни разорялись и сжигались, кто-нибудь говорил о терпимости и свободе вероисповедания? Что-то я об этом не слышал. Восемьдесят лет назад, когда власть царей Колоссии деградировала и иссякла, Уравнительная церковь организовала переворот и силой захватила власть. Кто-нибудь при этом вспоминал про законы? Нет. Уравнители уничтожили хрустианцев точно так же, как те ранее истребили предыдущих правителей. И преступления одних ни чуть не больше и не меньше, чем преступления других. А когда Уравнителей заменили нынешние правители, именующие себя «демократами», опирались ли они при этом на законы Уравнителей? Нет. Какой из всего этого напрашивается вывод? Нет никаких законов! Есть только право сильного. По этому праву сильный диктует свою волю тем, кто слабее него и готов безропотно повиноваться. Вот это право сильного и именуется «законом».

Я замолчал и перевел дух. Говорил я настолько горячо, что никто не решился меня прервать. Зато теперь заговорили все одновременно:

— А ведь он прав!

— Да ничего он не прав! С такими рассуждениями мы скатимся в анархию и экстримизм.

— Но ведь историческая научная объективность…

— Ох, коллега, вам ли говорить об исторической науке? Можно подумать, вы не знаете, что история постоянно переписывается и подправляется в угоду новым правителям.

— И тем не менее это не доказывает…

— Как раз это и доказывает, что все в мире относительно, особенно государственные законы.

— А что удерживает нас от преступлений?

— Как что? Разумеется, страх перед наказанием.

— А как же честь и совесть?

— Честь и совесть — это такие же страхи. Страх перед обществом и страх перед богом, то есть страх перед наказанием в этой жизни или в жизни загробной. Не зря же о совестливом человеке говорят: «Он имеет страх божий». Для того все религии и придуманы: держать свою паству в страхе и повиновении.

Несмотря на оживленность споров, люди и боблины не прекращали пить и есть. Их дискуссия носила исключительно умозрительный, интеллектуальный характер и не затрагивала глубины души.

Боблин Ипсах Занкин, друг Мыстра по институту, сказал мне:

— Вы так решительно выступаете против законов, молодой человек, но ведь большинство жителей Колоссии вряд ли разделяют ваши взгляды. Я даже не уверен, что они вообще способны их понять. Кондрат прав: Мурава — это еще не вся Колоссия. Попробуйте втолковать какому-нибудь крестьянину из Тумповской губернии, что он свободная и независимая личность, а не винтик в государстве. Людям проще жить, когда за них все решает правительство или начальник. Они сами не захотят жить без законов, без приказов, без надзора.

— Вы не слишком-то высокого мнения о колосском народе, — ответил я. — А вы сами пробовали хоть что-нибудь объяснить этому крестьянину? Вы вообще-то хоть раз с ним разговаривали?

— Это не важно…

— Как раз именно это и важно. В течение многих поколений колосским жителям внушали, что сами по себе они — ничтожны, что только сильное и могучее государство делает их самих сильными. Людей превращали в безликую, серую массу. При царях они были бесправными рабами, во времена Уравниловки — боевыми или трудовыми единицами, сейчас они — наемные работники и, время от времени — избиратели. Вся мощь государственной пропаганды направлена на то, чтобы отучить людей мыслить самостоятельно. А теперь, с развитием средств массовой информации, из них вытравливают остатки личности и индивидуальности. Включите телевизор и посмотрите: идет целенаправленное превращение людей в безмозглых скотов. Реклама указывает людям, что надо есть, что пить, какие фильмы смотреть, за каких политиков голосовать, чем восхищаться, а что ненавидеть. Если вы, немногие разумные люди и боблины, не противитесь массовой обработке народного сознания, то не удивительно, что простые жители Колоссии вас не понимают. Вы просто говорите на разных языках.

— Что же нам, свою телепрограмму организовать? Кто же нам позволит? Да у нас и денег-то таких нет.

— Ну почему же сразу телепрограмму? Можно выпускать газеты и журналы, книги. В конце концов, существуют компьютерные сети, где можно свободно… пока еще свободно высказывать свои мысли.

— Да кто же о нас узнает?

— Не беспокойтесь, узнают. Сначала одни, потом — другие. На фоне откровенно лживой государственной пропаганды ваша правда привлечет людей и боблинов, как огонь костра в ночи привлекает заблудившегося путника. Что происходит сейчас? Холуи учат честности, подлецы рассуждают о благородстве, предатели разглагольствуют о верности. Причем все знают, что вот этот кинорежиссер, рассуждающий о любви к Родине — лизоблюд и хам; вот этот певец, исполняющий патриотические песни — посредник между бандитами и государственными чиновниками. Людей приучают мириться с подлостью и лицемерием. Более того — их уверяют, что преступники — это образцы для подражания. Кто живет в Колосии лучше всех? У кого роскошные особняки, машины, яхты, самолеты? У казнокрадов, взяточников и коррупционеров. А кто живет в нищете? Честные люди, не пошедшие на сделку со своей совестью!

— Вот, вот! — подхватил Демьян Фиолетов. — Я все никак не могу понять, каким образом вышло, что все фабрики и заводы, которые строили несколько поколений колосских граждан, вдруг в одно мгновение стали личной собственностью нескольких Воровковских? Как общенародное достояние — полезные ископаемые, леса, железные дороги, энергетическая сеть — вдруг перестали принадлежать всем гражданам, а превратились в источник сверхобогащения десятка непонятно откуда взявшихся «бизнесменов»?

Я уже знал, что «Воровковские» — это не имя собственное, а собирательное обозначение. Так называли тех боблинов, которые прибрали к рукам самые крупные и самые доходные Колосские предприятия и отрасли. Имя «Воровковские», как все имена и названия в Изначальном мире, четко и ярко характеризовало сущность явления и даже национальную (боблинскую) принадлежность новых хозяев Колоссии.

Я ответил:

— Вас грабят, обманывают и унижают ровно настолько, насколько вы это позволяете. Разве не вы позволили Воровковским прийти к власти?

— Но десять лет назад мы все были уверены, что свобода и демократия лучше, чем Уравнительная церковь…

— Так и есть! — вставил Кондрат Полуухов. — Теперь каждый может свободно заниматься любым делом и зарабатывать деньги в меру своих способностей.

— Каждый ли? — хитро прищурился Демьян Фиолетов. — Почему же ты не владеешь нафтелиновой компанией? Или интеллектуальные способности какого-нибудь Воровковского в миллиард раз выше твоих? Ведь именно в таком соотношении находятся ваши доходы?

— Ну-у-у, — смущенно протянул Полуухов. — Надо было оказаться в нужное время в нужном месте…

Фиолетов обрадованно воскликнул:

— Вот именно! Общенародная собственность перешла в руки тех, кто хитрее и изворотливее. Если в государстве воровство и обман считаются достоинствами, то самые ловкие воры и лжецы занимают самые высокие посты и должности. Вот этот молодой человек прав: мы сами допустили, что к власти пришли не самые честные и достойные, а самые подлые и лицемерные! И теперь никто не знает, как от них избавиться.

— Но ведь особенно-то никто и не хочет от них избавляться, — произнес Шемар Курасин. — Люди и боблины Колоссии вполне довольны своей жизнью. Несколько тысяч фанатиков-уравнителей и сепаратистов-экстримистов, разумеется, не в счет.

— Народ не доволен своей жизнью. Просто у него не хватает силы духа и смелости, чтобы изменить эту жизнь к лучшему, чтобы отстоять свои права на достойную и благополучную жизнь. Вот потому-то в Колоссии и процветают Воровковские.

— Во всем виноваты журналюги! — авторитетно заявил уже изрядно захмелевший Анисим Коловоротов (во время дискуссии он успел пропустить еще пару рюмок, не дожидаясь общих тостов). — Это они манипулируют нашим сознанием и заставляют нас действовать против нашей воли! Вот я, например, каюсь, на последних выборах сам проголосовал за Венценосца Статина. До сих пор этого себе простить не могу. Как будто на меня какое-то затмение нашло. И, главное, сам знаю, что Статина нам подсунули те же Воровковские, чтобы за ним, как за ширмой, продолжать разграбление Колоссии. И вот, на тебе, пошел и проголосовал за него.

— Да ты и на следующих выборах опять за него проголосуешь! — сказал Демьян Фиолетов. — Тебя ВЫНУДЯТ проголосовать за него. Выставят против него какого-нибудь страхолюдного Уравнителя типа Верховного Жреца Зюзюзюкова или словоблуда-либерала вроде Мудофанова. Вот и выбирай между ними!

— Да, политтехнологи не зря едят свой хлеб с черной икрой! — заметил Мыстр. — Главный специалист по оболваниванию народа Подловский обязательно придумает какую-нибудь гадость, чтобы заставить народ проголосовать за нужного Воровковским Венценосца.

— Значит, народ БУДЕТ ЗАСЛУЖИВАТЬ этого Венценосца. Раз верховная власть в стране принадлежит марионетке Воровковских, то пусть никто не жалуется на свою плохую жизнь!

— А что народ может? — воскликнул Демьян Фиолетов. — Что МЫ можем? Выйти на улицы и строить баррикады?

— А почему бы и нет? — тихо спросил я.

— Ну, это уж вообще ни в какие ворота не лезет! — развел руками Шемар Курасин. — Это что же, надо начинать гражданскую войну?

— Но ведь наказание преступников не называют «гражданской войной»? — я повернулся к нему. — А ведь в тюрьмах и лагерях Колоссии сейчас находится почти три процента населения. И наказание они несут за мелкие кражи и грабежи, на которые их вынудили пойти голод, нищета и недостаток воспитания. Между тем преступники, ворующие целыми поездами и танкерами, считаются в современном обществе уважаемыми бизнесменами. И наказание этих воров-бизнесменов почему-то называют началом «гражданской войны». Почему?

— Потому, что таковы нынешние законы Колоссии, — сказал Мыстр. — Но мы подчиняемся им, потому что законы поддерживают полиционерская правоохранительная система и армия.

— А почему полиционеры и солдаты защищают воров от народа, а не народ от воров?

— Потому что… Потому что… Таковы законы…

Я довольно улыбнулся:

— Вот мы и вернулись к началу разговора. Если вы сами ничего не делаете для того, чтобы изменить жизнь к лучшему, то никто за вас это не сделает. Не герой, не царь и даже не бог.

При слове «бог» Мыстр и Алевтина вздрогнули и испуганно посмотрели на меня.

Я продолжил:

— Никто не требует от вас сражаться за справедливость с оружием в руках. Я понимаю — вы не герои. Но вы можете, по крайней мере, честно говорить о том, что думаете. И говорить не здесь — в узком кругу за закрытыми дверями. Вы можете и должны открывать глаза на правду тем людям и боблинам, которые одурачены и оболванены рекламой и пропагандой.

— Ха! — усмехнулся Шемар Курасин, — Это легко сказать, да трудно сделать! Кто нас будет слушать? И кто позволит нам открыто говорить правду?

— Я не призываю вас выходить на митинги и демонстрации. Но каждый день, в любом разговоре вы можете называть вора — вором, казнокрада — казнокрадом, взяточника — взяточником.

— Вы думаете, молодой человек, что от этого что-нибудь изменится? — спросил Демьян Фиолетов.

— Если и это не поможет, то… — я бросил быстрый взгляд на Мыстра и Алевтину, — …То, боюсь, скоро этот мир окажется в большой беде.

Соображаевы заметно побледнели.

— Если сейчас жизнь кажется вам вполне сносной и терпимой, — продолжил я, — то подумайте о том, что произойдет черед десять, двадцать, пятьдесят лет. Что станет с Колоссией, когда закончатся все полезные ископаемые? В каком мире будут жить ваши дети?

Повисла пауза.

Молчавшая до этого момента Фёкла Уманцева, жена одного из друзей Мыстра, произнесла:

— Меня вот вчера в школу вызывали. Из-за сына. — Она погладила по голове мальчика, сидевшего за столом и внимательно слушавшего все наши разговоры. — Представляете, учительница спрашивала на уроке, кто кем хочет стать, когда вырастет. И знаете, что ответил мой Гришенька?

Вопрос был риторическим, поэтому никто не стал на него отвечать.

Фёкла снова погладила сына по голове:

— Ну-ка, скажи сам!

Мальчик обвел всех собравшихся не по-детски умными глазами и тонким звенящим голоском проговорил:

— Я сказал, что неважно КЕМ я стану, а важно, КАКИМ я стану. Училка тогда спросила: «И каким же ты станешь?» А я ответил: «Когда я вырасту, я стану либо негодяем, либо неудачником». Она спросила: «Почему ты так говоришь?» А я сказал: «Потому что такова наша жизнь».

Фёкла взлохматила волосы на голове сына:

— Вот за это меня и вызвали в школу. Мне сказали, что мой сын плохо воспитан — он вслух говорит то, о чем все знают, но молчат.

Я посмотрел на мальчика, и он выдержал мой взгляд. Он не был магом, он просто был ребенком, еще не научившимся лгать и бояться. Я сказал ему:

— Пока ты говоришь то, что думаешь, этот мир будет жить.

Мыстр и Алевтина облегченно вздохнули.

Я добавил, обращаясь уже ко всем:

— Но это не значит, что все могут чувствовать себя в безопасности. Вырастая, дети превращаются в лицемерных взрослых. Я не могу с уважением относиться к тем, кто боится открыто говорить правду.

Кондрат Полуухов покраснел от возмущения и сказал мне:

— Ты еще слишком молод, чтобы судить нас, взрослых!

Я улыбнулся своей «фирменной» улыбкой, сочетающей в себе насмешку и угрозу, и жестко произнес:

— Да, я молод. Я не успел совершить столько ошибок, сколько совершили вы. Я сделал ближним своим меньше подлостей и гадостей. Я не предавал и не продавался. Я не раболепствовал и не подлизывался. Я честнее и чище вас. И поэтому Я буду судить ВАС, а не ВЫ — МЕНЯ!

Услышав слово «судить», Мыстр и Алевтина пришли в ужас. Чтобы их успокоить, я заговорил не так резко, но все же достаточно внушительно:

— Почему вы, люди и боблины, считающие себя интеллигентами, мыслящими существами, гражданами Колоссии, привыкли смиряться с существованием лжи, подлости, лицемерия? Почему вы допускаете, чтобы вами правили преступники? Я не предъявлял бы вам этих обвинений, если бы вы действительно НЕ ОСОЗНАВАЛИ того, что происходит в Колосии и во всем мире. Но ведь вы же все видите и понимаете! Почему же вы НИЧЕГО НЕ ДЕЛАЕТЕ?

— Да кто ты такой, что смеешь нас обвинять? — вскипел Анисим Коловоротов.

— Я — Калки, маг и Судья! — объявил я.

За доли секунды я создал майю для всех присутствующих. Я показал им, как пролетел над горой Меру в колеснице, запряженной драконами. Я рассказал об истребителях магов, с которыми мне уже пришлось не раз сражаться. Я дал прочувствовать силу своей магии. Для Мыстра мгновенная иллюзия заменила долгий рассказ о том, где я был и что делал. Также я объяснил гостям Мыстра, что в их интересах никому не рассказывать о нашей сегодняшней встрече, чтобы не попасть в руки оборотней и спецназовцев.

Пока люди и боблины пребывали в майе, я встал из-за стола и покинул квартиру Соображаевых. Когда я закрывал за собой дверь, из комнаты послышались громкие возгласы и всхлипы. Я не знал, как поведут себя обычные обитатели Изначального мира, когда иллюзия рассеется, и они вернутся в реальный мир. Я не хотел слышать восторженного писка Цедарии и не желал видеть перекошенных от ужаса лиц взрослых. Я явил им свою сущность, и этого было достаточно. Мне не нужны были ни почитание, ни преклонение, ни мольбы. Меня ждали другие, более неотложные дела.

У меня окончательно сформировался план борьбы с моими врагами, и я намеревался воплотить его в жизнь. План был достаточно прост. Он назывался: "Ловля на живца". Приманкой, разумеется, являлся я сам. У меня имелись все основания полагать, что против меня действуют не могущественные маги, а какая-то полувоенная боблинско-оборотническая организация. Теперь я знал, на что способны настоящие маги, тем более — маги по крови. Они бы давно выследили меня, а не устраивали засады наудачу. Что же касается появления оборотней на Земле, то, возможно, спецназовцы подарили жизнь какому-нибудь слабенькому магу с условием, что он будет открывать для них нужные двери.

Таким образом, я рассчитывал, что противостоять мне будут самые обычные люди, боблины и оборотни, не обладающие сверхъестественными способностями. Следовательно, у меня перед ними имелось значительное преимущество. Более того, до сих пор истребители магов встречались с магами-пацифистами, не оказывающими сопротивления. Поэтому они еще не знали всех возможностей боевой магии. Ножи-«бабочки» и летающие диски от циркулярной пилы теперь, после пролета над горой Меру, казались мне детскими игрушками.

Оставалось совсем немного — забросить наживку. Для этого я отправился в главный телецентр Муравы и Колоссии — в Трупкино. Телевидение, на мой взгляд, было самым главным оружием того зла, которое захватило власть в Изначальном мире. Теперь же я намеревался обернуть это оружие против своих врагов.