"Устрашители" - читать интересную книгу автора (Гамильтон Дональд)

Глава 7

Подымаясь по каменной лестнице в сопровождении Дугана и Траска, я успел приметить, что Китти садится в черный мерседес. Растревоженное девичье лило повернулось ко мне, глаза глядели умоляюще. Очень жаль. Предаешь — так хотя бы получай от этого должное удовольствие, иначе вообще зачем творить подлости? Я подумал, что, пожалуй, и впрямь не слишком жажду назвать сию особу своей женой. — Сюда, мистер Мэдден.

Низкий, хрипящий голос доктора Сомерсет. Я повиновался, проследовал за уродиной вглубь главного корпуса. Просторный, почти гостиничный вестибюль, где расположились несколько человек: одни — в спортивных костюмах, другие — в пижамах, третьи — в халатах; кто во что был горазд облачиться.

Они казались утомленными, отупевшими и не слишком помешанными. Покорный слуга крепко заподозрил, что перед ним богатые пациенты, под заботливой медицинской опекой обретшие в этом вертепе временную передышку от спиртного либо наркотиков.

Санаторий как санаторий. Обычной картине, по моему разумению, не соответствовал только вооруженный охранник, примостившийся в застекленной кабинке у самого входа. Судя по расположению колючих изгородей, примыкавших к самому дому и наверняка гудевших высоковольтным током, парадная дверь и уводившая прочь дорога оставались единственным возможным путем для субъекта, вознамерившегося покинуть пределы «Инанука». Довелось бы прорваться мимо караульного, а потом во все лопатки пробежать четверть мили, отделявшие дом от шоссе.

Отнюдь не будучи уверенным, что добрая водительская душа притормозит и позволит забраться в машину.

Впрочем, возможность вырваться я уже сознательно упустил, а бежать без малого пятьсот ярдов просто не по моей части. Вдобавок, путешествие высосало из тела остатки возвращавшихся после катастрофы сил, и сейчас о любой авантюре, требовавшей резкого — тем паче продолжительного — напряжения, доводилось лишь мечтать.

Пациенты проводили меня безразличными взорами. — Вон там у нас кухня и столовая, — громко и любезно поясняла доктор Сомерсет, шествовавшая впереди и прибавлявшая к словам соответствующие жесты. Аудиторию, сколь угодно вялую, надобно было ублажить. — Полагаю, мистер Мэдден, вы признаете: готовят здесь восхитительно. Первое время, разумеется, будете кушать у себя в палате, но уже очень скоро... Сюда, пожалуйста.

Меня отконвоировали по большой приемной в кабинет, снабженный обычным столом из нержавеющей стали, шкафчиками, ломившимися от пузырьков и ампул, белоснежными простынями и занавесками. Повинуясь приказу, покорный слуга разделся догола и подвергся осмотру, покуда Траск удалился по своим неведомым делам, а Дуган стоял начеку и следил, чтобы подопечный не вздумал буянить. Я не без удовлетворения отметил: парень поминутно пользуется носовым платком, успокаивая и нежа рассеченную мною губу.

Должно быть, я не отличался в той, позабытой жизни чрезмерным человеколюбием. Отлично, ибо в нынешнем переплете особо любить и жалеть ближнего казалось неуместным и бесполезным.

Доктор Сомерсет записала мой рост, вес, частоту пульса, кровяное давление и прочее, и прочее. Как заведено у всех лекарей во всех цивилизованных краях, заглянула мне в глотку, а потом и в противоположную телесную часть. И, наконец, милостиво дозволила прикрыть наготу, срамоту и стыд. Впрочем, после общения с хорошенькими сестрами в клинике Принца Руперта я не шибко стеснялся, красуясь в костюме Адама перед женщиной-врачом.

Вернулись в приемную.

Меня определили в кресло, доктор Сомерсет уселась за рабочим бюро и внесла в регистрационную карточку последние, завершающие пометки. Любой случайно вошедший убедился бы воочию: злополучного, злосчастного психопата Поля Горация Мэддена принимают ласково, заботливо и с распростертыми объятиями — в точности как и всякого иного страдальца.

Выдержав достаточно внушительную паузу, женщина подняла взгляд.

— Мистер Мэдден, — сказала она, — вы учтиво уведомили, что рассматриваете меня как похитительницу и преступницу. Посему дозвольте уведомить в ответ: я рассматриваю вас как совершенно здоровую личность, обладающую совершенно здоровой, нетронутой памятью. Время от времени я стану требовать от вас некие сведения. Вы вправе не отвечать. Если окажется необходимо, я изыщу средства, которые быстро сделают вас и покладистей, и уступчивей, а предшествовавший отказ от беседы не будет вменяться в вину, и зла на вас не затаят. Я легонько прищурился.

— Вместе с тем, — продолжила доктор Сомерсет, — не выношу, когда меня принимают за набитую дуру. Позабудьте все, что болтали болванам из Принца Руперта. Я не желаю слышать слова «амнезия»! Отвечайте на вопросы или не отвечайте — но только не смейте блеять, будто не помните! Этот ответ не учитывается, мистер Мэдден! Понятно?

«Своеобычная точка зрения, — мысленно хмыкнул я, — ничего не скажешь. С фальшивой игрой в пациенты-целители явно было покончено». Я подивился только: всерьез говорит меченая природой шельма или просто берет на пушку? Но, куда ни кинь, как ни рассуди, а последствия, всего скорее, окажутся болезненными...

— Когда начинаются игры и забавы? — осведомился покорный слуга.

Доктор Сомерсет насупилась:

— Что вы имеете в виду?

— Изложенные правила уже вступили в действие? Не хотелось бы заработать удар по темени, случайно их нарушив.

Женщина поколебалась.

— Допустим, условия, предъявленные мною, пока не имеют силы.

— Тогда сообщаю: вы ошибаетесь, доктор Сомерсет. Если в потайной комнатке у вас не припасено поистине чудодейственных средств — а такая комнатка, безусловно, существует, — ничегошеньки вы не узнаете о прошлой моей жизни, до того как я очнулся в клинике Принца Руперта. Разве что средства пособят мне самому пробиться в замкнутые уголки памяти. Сам не знаю, на какие открытия можно там наткнуться, и при всем желании, даже очень пылком, сказать не смогу. Отрывочные картины детства всплывали, но лишь отрывочные. Потом — полный провал. Поэтому: или расшевелите уснувшие участки мозга, или не задавайте бесполезных вопросов. Потеряете время — и все.

— Времени у меня в избытке. Могу и потерять немного.

— Разумеется.

Взывать к ее пониманию было бессмысленно, и все-таки следовало попробовать. А вдруг нечаянно брошенная удачная реплика спасет меня от недвусмысленно обещанных пыток?

— Видите ли, доктор, меня беспокоит не то, что вы приметесь убивать время, но то, что попутно возьметесь медленно и весьма неприятно убивать меня. Понятия не имею, кем был раньше, зато уверен: героем никогда не числился. Пожалуйста, поймите. Я не намерен гордо стискивать зубы и терпеть истязания, коль скоро способен избежать их. Любой ответ, который ваш покорный слуга в состоянии дать, вы получите немедля, едва лишь зададите вопрос. Не ломайте себе голову, не изобретайте утонченных способов воздействия — не отказывайтесь верить очевидному: я просто не в силах припомнить многого, чрезвычайно многого. Глаза женщины сузились.

— Истязания? Кто заводит речь об истязаниях, мистер Мэдден? И, кстати, откуда мирному респектабельному фотографу знать об утонченных способах воздействия?

— Чушь! — вздохнул я. — Ваш подручный Дуган отнюдь не из молчаливых, любит пригрозить. И привез меня сюда под прицелом крупнокалиберного кольта. И треснул по голове, когда я попытался уйти. Вы лично минуту назад уведомили, что сумеете сделать меня покладистым и уступчивым, ежели упрусь. Покладистым! Да любой порядочный телезритель ответит вам, что значит сделать покладистым — особенно в эдаком заведеньице! Я ведь памяти лишился, доктор Сомерсет, а не рассудка!

С минуту она пристально глядела на меня. Покорному слуге, похоже, удалось произвести впечатление — правда, совсем крохотное. Возможно, даже посеять зерно сомнения. Оставалось лишь надеяться и выжидать.

— Кто такой Хелм? Застигнутый врасплох, я машинально переспросил:

— А?

Женщина перегнулась вперед, упираясь локтями в крышку бюро, сверля меня глазами.

— Вы только что пообещали ответить на любой вопрос, на который в силах ответить. Некто позвонил в клинику Принца Руперта и назвал это имя. Кто такой Хелм? Я скривился:

— Получается, в палате стояли микрофоны, а линию прослушивали? Очень мило... — И пожал плечами: — Понятия не имею, кто такой Хелм, но Хелм — это я.

— Объяснитесь.

— По мере возможности, — молвил я осторожно. — Во сне возвратились отрывочные картины детских лет, пожалуй даже, благодаря тому непонятному звонку. Я знаю, что был подростком по имени Мэттью Хелм, учился в школе с понедельника до пятницы включительно, а по субботам и воскресеньям охотился вместе с отцом. Еще припоминаю, что был юнцом по имени Хелм и снабжал фотоснимками половину местных и столичных газет. Затем — огромный пробел, клиника Принца Руперта и заверения: ты — фотограф-анималист, именуемый Полем Горацием Мэдденом; приходишь в чувство после ужасной авиационной катастрофы. О самой катастрофе ни аза не помню. Помимо незначительных, мелких подробностей, упущенных сейчас, это всеобъемлющая информация, которую вы сумеете выудить под нажимом первой, первейшей и даже наипервейшей степени. Поскольку я просто ничего больше не помню, доктор.

Доктор осведомилась решительно и прямо, точно все мои пространные речи пролетели мимо ее слуха:

— Где Вальтерс?

Прошу любить и жаловать. Их интересует последний полет Герберта Вальтерса. И ежели дело сводится именно к этому пункту, мне предстоят пренеприятные деньки...

— Судя по рассказам, Герберт Вальтерс, или просто Герб, работал на компанию, известную как Северная авиационная. По рассказам же, я летал с ним довольно часто. В тот несчастный раз мы поднялись на «де хэвиленд бивере» и направились к северу. Говорили, что ни Герберта, ни аэроплана отыскать не удалось. По крайней мере, до вчерашнего дня. Предположительно, парень утонул вместе с машиной, но, конечно же, при настоящей опасности мог и с парашютом выпрыгнуть, предоставив пассажира его собственной судьбе... Не знаю. Честное слово.

— Вальтерс чрезвычайно важен для нас. И надлежит выяснить, что произошло с мистером Гербертом Генри Вальтерсом.

Она не уточнила понятия «мы», а любопытствовать казалось невежливым. Я лишь беспомощно пожал плечами:

— Знал бы — выложил бы немедля.

— Знаете.

— Да, пожалуй, но только в чисто техническом смысле. Где-то в памяти, вероятно, хранятся магнитные записи, пленки, дискеты... Но как добраться до них?

— Поживем — увидим... господин Мэдден. Увидим, до чего можно добраться, до чего нет. Чудовище воззрилось на Дугана.

— Покуда все. Отведи этого человека в «Гиацинт». Предупреди Томми Траска о предельной бдительности... Непрерывной и неусыпной. А! Еще минутку, мистер Мэдден. Маленькая экскурсия перед недолгим расставанием.

Я поднялся и двинулся вослед женщине, через приемную, в кабинет, который мы совсем недавно покинули. Достойная дама отомкнула тяжелую, металлическую, звуконепроницаемую дверь в противоположной стене и предоставила мне обозреть своеобразный интерьер потайной комнаты. Интерьер производил изрядное впечатление. От подробностей воздержусь, упомяну только, что пыточная камера была обустроена людьми образованными и опытными. Никаких средневековых дыб, кобыл, испанских сапог... Сдавалось, основную работу исполняет электрический ток. Наличествовало кресло с ремнями и зажимами. Туда усаживали. Имелся продолговатый стол с ремнями и зажимами — на него укладывали для пущего удобства допрашивающих.

Слабый запах, стоявший в паскудной камере, я определил бы как миазмы страдания, однако по сути здесь разило общественным сортиром.

— Вот она, милая спаленка, — умудрился выдавить покорный слуга.

Доктор Сомерсет затворила тяжкую дверь.

— Правила начали действовать, мистер Мэдден, а посему тщательно взвешивайте грядущие ответы... Ну-с, Дуган, забирай его в «Гиацинт» и сдавай Томми с рук на руки.

— Слушаюсь! — Дуган подтолкнул меня. — Нет, парень, теперь уж другим путем. Угловая дверь, вот она...

Коттеджи — верней, палаты — звались «Астра», «Бальзамин», «Вербена», «Гиацинт» и так далее, вплоть до «Жасмина». Именно так звались ужасные, белые, зарешеченные, опрятные внешне конуры, где одних лечили, а других мучили, одних исцеляли, других истязали...

Странно, я нашел эти названия чуть ли не столь же устрашающими, сколь содержимое звуконепроницаемой комнаты.