"Несущие грозу" - читать интересную книгу автора (Гамильтон Дональд)

Глава 1

Приведешка опять увязалась за мной, когда я ехал на стрельбище. Фактически это был настоящий стрелковый клуб, где была и возможность тренироваться в стрельбе из пистолета, но тогда меня интересовало только длинноствольное оружие и только двадцать второго калибра. Это все равно, что родиться заново.

Как у большинства детей, которые родились на ферме, первое подаренное мне ружье было одностволкой двадцать второго калибра, такой же, как Аншютц который покоился сейчас за сиденьем в роскошном мягком футляре. Ну, может быть, не совсем такой же. В те времена маленькое старенькое ружьецо фирмы Айвер Джонсон, подаренное мне в день рождения, обошлось моему отцу в семнадцать баксов на распродаже подержанных вещей.

Аншютц, купленный абсолютно новым у восточного торговца, облегчил мой кошелек на добрые семьсот. Это особенное ружье, для особой стрельбы.

Все это придумали, мне кажется, мексиканцы и назвали Силуэтас Металикас. Они придумали мишени в виде силуэтов, сделанные из толстой листовой стали, галлинас, хавелинас, гвахалотес и боррегос, причем стрельба велась с расстояния от двухсот до пятисот метров. Смысл был в том, что, стоя на ногах, как человек, а не валяясь на брюхе, как червяк, - самая серьезная стрельба по мишеням ведется из этого положения, оно самое устойчивое, - вы пытаетесь сшибить всех этих тяжелых стальных кур, кабанов, индеек и овец, потратив не более одного выстрела на мишень из вашего обыкновенного охотничьего ружья. Это был необычный спорт, он захватывал, и весьма скоро понадобилось специальное снаряжение и возникло несколько разновидностей, включая стрельбу из одноствольных ружей двадцать второго калибра по небольшим мишеням с небольшого расстояния.

В общем-то не так уж сложно научиться стрелять по мишеням. У моего Аншютца был специальный спусковой механизм со сдвоенным спуском, гораздо более мягкий, чем тот, к которому я привык. К тому же моя черепушка серьезно пострадала во время последнего задания, и мне пришлось изрядно поваляться в больнице. Я провел некоторое время в нашем центре подготовки и восстановления, который мы называем Ранчо, где со мной возились, пока я не начал ходить; но, как только я оклемался достаточно, чтобы снова взять в руки пистолет и винтовку и начал тренироваться в стрельбе, чтобы поскорее избавиться от нянек и докторов, я понял, что нервы у меня все еще разболтаны и способность к концентрации никуда не годится. И эта стрельба с рук (как мы на своем жаргоне называем стрельбу стоя) по малюсеньким мишеням с большого расстояния из ружья, которое звуком выстрела или отдачей вряд ли могло вредить моим нервам или заживающим ранам, - это было для меня именно то, что нужно.

Если бы только не Приведешки. Приведешки мне вовсе были не нужны. За эти недели я засек четырех. Тот, кто составлял мне компанию сегодня, была Приведешка номер три, - я нумеровал их в том порядке, в котором обнаруживал, - единственная особь женского пола в их команде, крепкая, темноволосая дама лет двадцати с лишним, в костюме подростка - порванная футболка и выцветшие джинсы в обтяжку, вытертые на коленях чуть ли не до дыр. "Вольво", который она вела, был, наверное, привезен из Скандинавии Лейфом Эриксоном еще веке в десятом. Это был ее имидж сегодня. На прошлой неделе она была шикарно и со вкусом одетой блондинкой в бежевом брючном костюме за рулем сверкающего голубого БМВ.

Миссис Приведешка была все еще далеко, когда я свернул с трассы на сельскую дорогу, посыпанную гравием. День был ясный, и я хорошо видел шлейф пыли, который оставлял ее доисторический "вольво". Однако скоро пыль рассеялась, и я понял, что она свернула к свалке. В наше двуличное время она, может быть, называется зоной размещения асанитарных продуктов, но я старомоден, и для меня это все равно свалка.

Если она поехала по их обычному маршруту, - я несколько раз в неделю приезжал на безлюдное или почти безлюдное ранчо, и через некоторое время они разработали схему наблюдения, - она остановится там, возможно, оставит заднюю дверь фургона открытой, как будто она только что выбросила из машины всякий хлам. Потом она пройдет ярдов сто и поднимется на маленький холм, с которого хорошо видны площадки клуба. Оттуда она сможет наблюдать за моими успехами в бинокль и, видя, что я собрался уходить, вовремя вернется к машине, чтобы снова привязаться ко мне по дороге.

Когда я подъехал, на стоянке возле клуба уже стояло восемь или десять машин, включая микроавтобусы и пикапы. Я достал ружье и все принадлежности из машины, положил все на один из столов позади линии огня и пошел отметиться к парню, которого звали Джек. Он сказал мне, что стрелять я буду в паре с Марком, вторым номером, что значило, что Марк стреляет две серии по пять выстрелов первым, а я подсчитываю его очки, а потом он, пока я стреляю, ведет счет моим.

Сегодня нас с Марком поставили на свиней, простите, хавелинас, с шестидесяти метров, потом индейки с семидесяти семи, овечки со ста и, наконец, куры с сорока. Чтобы вы поняли, насколько точно нужно стрелять, я скажу вам, что овечки длиной всего в шесть дюймов, а остальные мишени с соответствующего расстояния кажутся все примерно одного размера. Смогли бы вы попасть, стреляя стоя, в плюшевого барана на Другом конце футбольного поля?

В поисках Марка я старательно избегал смотреть на отдаленный низкий холм, откуда предположительно за мной наблюдала Приведешка; если она такая дура, что думает, что ее не засекли, то я не хотел разубеждать ее.

Марк пытался заигрывать с моей собакой, которая признавала только хозяина; они познакомились, когда мы с Марком иногда стреляли вместе. Фактически это он привел меня сюда, рассказав о предстоящем чемпионате. Он почесывал Хэппи за ухом и смеялся над блаженным выражением его морды.

- Какой дружелюбный лабрадор, - сказал он, вставая и в последний раз похлопывая пса. - Они все такие. Отличный день сегодня. Ветра нет. Как вам новое ружье?

Охотничий клуб вроде нашего - странное место: вы знаете массу народу по именам и лицам, разговариваете с ними о ружьях и об охоте и почти никогда не знаете их фамилий и чем они занимаются. Они как будто появляются из ниоткуда раз в месяц по воскресеньям, когда проводятся зачетные стрельбы. Время от времени вы говорите кому-нибудь: - Привет, - и можете с ним немного поболтать, если вы встречались на тренировочных стрельбах, или вы можете натолкнуться на кого-нибудь из них в местком магазине охотничьих товаров, но реального контакта никогда не бывает. Не знаю, происходит ли то же самое в теннисных клубах или гольф-клубах, поскольку тот спорт, которым я занимаюсь, мне больше по нраву, и я не связываюсь со всякими мячиками и битами.

Марк был исключением из общего числа клубных знакомств, по крайней мере, для меня. Он был хорошо сложенный джентльмен, густые черные волосы были тщательно причесаны. Округлое лицо, яркие глаза под густыми бровями, короткий вздернутый нос и гладкая смуглая кожа. Я знал, что он стреляет в классе ААА и что его фамилия - Штейнер, что удивило меня, когда я впервые услышал ее, потому что это - еврейская фамилия, а я подозревал в нем южноамериканские корни, но это не имело никакого значения. Я знал, что у него худощавая жена-блондинка, достаточно молодо выглядящая, и две маленьких дочери и что он живет на южной окраине города. Я также знал, что он всегда готов помочь и умеет обращаться с инструментами.

Я узнал это потому, что, когда я купил свой Аншютц, я никак не мог настроить большой телескопический прицел к нему, и Марк пригласил меня к себе и в два счета управился со всем в своей маленькой мастерской, которая была у него в гараже, - для тех, кому интересно, сообщаю, что проблему можно решить с помощью двух обрезанных банок из-под кока-колы. Я все еще не знал, чем он занимается, и надеялся, что он может сказать то же самое обо мне. Это информация не для широкой публики. Эта информация вообще не должна разглашаться, кроме случаев официальных запросов исключительной важности.

- С ружьем все в порядке, - сказал я. - Надо починить парня, который за него держится. Вот наши карточки на сегодня. Ты стреляешь первым.

Я отстрелялся и набрал восемнадцать очков - не много, но это, в конце концов, было именно то, на что я рассчитывал. Но насколько лучше я бы стрелял, если бы не чувствовал на себе постоянный пристальный взгляд с вершины ближайшего холма и не спрашивал себя, кто, черт возьми, эти вонючки и что они, черт возьми, хотят? Я уже начал немного уставать от своей второй тени.

Но Мак инструктировал меня, что я должен не обращать на них никакого внимания и притворяться, что их просто не существует до тех пор, пока он не выяснит, что к чему.

- Эрик, только четверо? - спросил он, когда я впервые позвонил в Вашингтон, чтобы сообщить, что я, похоже, заслужил почетный эскорт. На самом деле меня зовут Мэттью Хелм, но, за исключением особых случаев, при официальной связи мы пользуемся кодовыми именами.

Я сказал:

- Четверо - это только те, кого я пока засек: трое мужчин и женщина. Конечно, они могли специально засветиться, чтобы привлечь мое внимание, пока остальные играют в прятки, но я не думаю, что они такие умные. Инстинкт говорит мне, что им пока наплевать на секретность, потому что они считают, что я их еще не видел.

- Они наверняка не знают, чем ты на самом деле занимаешься.

- Почему вы так думаете, сэр?

- Если бы они знали, что ты профессионал, они бы поняли, что для круглосуточного наблюдения за тобой, да еще так, чтобы тебя не побеспокоить, нужно гораздо больше, чем четыре человека. Наверняка они думают, что ты невинный фотожурналист, который достаточно зарабатывает, чтобы не работать слишком много, - это ведь твоя обычная легенда для Санта-Фе, так?

Я сказал:

- Это была не просто легенда, если вы помните те добрые старые времена, когда я сбежал из ваших лап, перед тем, как от меня ушла жена, и вы привели меня обратно в ваше стадо, - хотя слово стадо не очень подходит, скажем, в вашу волчью стаю. - Я состроил ему рожу по телефону, и хорошо, что он был за две тысячи миль. - Возможно, вы правы, сэр. Я все еще таскаю с собой пару фотоаппаратов и время от времени демонстрирую их для всеобщего обозрения. Но в любом случае эти ребята, кажется, не подозревают, что я их засек, по крайней мере, не принимают никаких мер предосторожности, каждого из них я мог бы накрыть уже раз пять. Я бы сказал, что вы правы, и они не знают, чем я зарабатываю на жизнь и какой я гадкий мальчик на самом деле.

- Ты уж постарайся об этом не болтать, - сухо сказал Мак. - Лучше расскажи мне, чем ты заслужил такое внимание.

- Понятия не имею, сэр.

- По-моему, сейчас с тобой живет одна разведенная женщина. Бывшие мужья иногда творят странные вещи...

- Но не в этом случае. Этот парень - молодой врач, и, судя по тому, что мне рассказывала про него Джо, у него бы не хватило денег финансировать такую операцию, даже если бы он свихнулся от ревности, что мало вероятно, потому что они развелись несколько месяцев назад. Кстати, Джо уехала в Таксон.

- Навсегда?

Я сказал:

- Если вы катаете мячик по ковру в своем офисе или часами сражаетесь в теннис со своим забором, то вы просто спортсмен-любитель. Ваша дама может подумать, что вы большой ребенок, но даже взрослые дети имеют право поиграть, правда? Но если вы покупаете новое ружье и проводите несколько дней в неделю на стрельбище и учитесь тому, чтобы всаживать пулю в нужное место... Мы встретились в Мехико при достаточно диких обстоятельствах, и Джо еще мало знала меня. Она видела, что я трачу массу времени и денег на стрельбу, и, конечно, поняла все по-своему. Для нее это было все равно, что наблюдать как Джек-Потрошитель точит свой нож. Мне надо было выбрать гольф.

- Прими мои соболезнования, - сказал Мак. Он, конечно, не самый сердобольный человек в мире, и ему всегда было сложно разобраться в наших любовных делах, хотя, насколько я знал, у него была женщина, энергичная бизнесменша, с которой он встречался весьма нерегулярно. - Расскажи мне, чем ты там развлекаешься. Что бы это ни было, это похвально с твоей стороны, тем более, что мне сказали, что твои результаты стрельб на Ранчо, хотя и приемлемые, все же ниже обычных.

- Да, сэр, - я объяснил основы мелкокалиберной стрельбы по силуэтам. Его рассмешило, что один из его самых опытных и ответственных оперативников тратит свой отпуск, который ему дали на поправку, на стрельбу по маленьким металлическим зверькам и птичкам из мелкашки, как мальчишка в тире. - Черт, я понятия не имею, что этим типам нужно от меня, - закончил я.

- Конечно, за годы службы ты успел завести себе не одного врага, но если это прелюдия для мести, то она несколько затянулась. - Мак замолчал.

Я стоял у бензоколонки и бросал монетки в щель телефона, пока парень заправлял мой Субару - раз за мной следили, то и мой домашний телефон скорее всего прослушивался. Я представил Мака в его офисе, как он стоит у широкого окна, стройный, седовласый мужчина, как всегда в строгом сером костюме. Он продолжал:

- Раз пока нет ясных мотивов, мы расследуем, не ввязался ли ты в какую-нибудь правительственную операцию. Вопрос, в какую и какого правительства. Ты не помнишь за собой чего-нибудь, что могло бы привлечь к тебе внимание официальных служб?

- Нет, сэр.

- Хорошо, я проверю в Вашингтоне, не работает ли в твоем районе еще какая-нибудь служба и нет ли здесь иностранного интереса. Так близко от Лос-Аламоса это вполне возможно. Ведь в горах до сих пор занимаются какими-то секретными штуками?

- Это место называется Горка, сэр, и они хотят, чтобы люди верили, что сейчас работы совершенно безвредны, - я засмеялся. - В прошлом году, где-то в начале июля, я ездил туда к своим друзьям, это примерно сорок миль отсюда. При въезде в город стоял большой щит: ФЕЙЕРВЕРКИ ЗАПРЕЩЕНЫ! Господи, они же придумали здесь атомную бомбу и не разрешают детишкам пустить несколько петард в День Независимости!

Однако я не услышал, чтобы он засмеялся. Конечно, у него туго с чувством юмора. А может быть, это было вовсе не смешно. Я сказал:

- Так что мне делать с этим блошиным цирком, сэр?

- Ничего, пока я не проведу расследования здесь. Дай мне их описания, но пока они ничего не предпринимают против тебя, продолжай игнорировать их.

Итак, как я сказал раньше, это были его собственные инструкции.