"Много шума из никогда" - читать интересную книгу автора (Миронов Арсений)

Глава четвертая. Из мрази в князи

Я всю жизнь считал, что командиры скачут впереди. Оказывается, это не так: подчиненные обогнали меня, предоставив редкую возможность следить за грязными крупами своих лошадей, мелькавших впереди на лесной дороге. Темнота наваливалась всерьез — еще минута, и придется включать подфарники. Я дергался на спине расходившегося Харли и думал о том, как мы сейчас смотримся. Наверное, незабываемо: три копытных монстра в жесткой боевой упряжи, а в седлах — какие-то бомжи в заплесневелых рубахах. Лито, сотрясавшийся на звероподобной кобыле чуть впереди, повергал в ужас одним своим видом — тяжкий дощатый щит, закрепленный на корме лошади, а также первобытный топор, притянутый сзади к седлу, намекали, что их владелец — парень неслабый и просто так, без повода, никого не обидит. Гнедан, скакавший в голове процессии, и вовсе не проглядывал сквозь деревья — зато динозавровый грохот копыт его лошади распугал, наверное, все живое в радиусе трех километров.

Как уже было замечено, я нахожу некую прелесть в скачках. Харли дергал головой очень забавно — очевидно, уздечка ему мешала, как, впрочем, и непривычно тяжелое седло. Терпи, браток, — обломаем опорьевского аристократика, я тебе корыто белоярого пшена поставлю пополам с коньяком… До устья Сольцы было заметно дальше, чем до погоревшей резиденции князя Всеволода — я уже устал считать ветки, норовившие ласково хлестнуть меня по ошалелым глазам; сосенки сменялись елочками, а гонка все не кончалась.

Икнув от неожиданности, я рванул уздечку, задирая меринову голову на себя, — Лито тормознул кобылу в трех метрах впереди — выбросив вверх толстую железную руку в обрывках рубахи, обернул ко мне зеленое от эмоций лицо:

— Чую шумление обоку! Тамо, подесней поляны: оружный перестук и воински зовы.

Я с трудом различил его слова — мой Харли, обиженный резким торможением, привстал на задние лапы и прохрипел нецензурное. Бросив веревку, я горячо обнял его за мускулистую шею — и остался-таки в седле. Чья-то рука ухватила Харли за обслюнявленную железную скобку, закушенную в пасти, — Гнедан, уже пеш, другой ладонью прихлопнул меринов храп и рычащим шепотом посоветовал не шуметь.

— В четвертьпоприща отсель — река. Тамо и лодка наша укрыта, — услышал я его радостный шепот. — Коли бьются еще, мыслю: не поздно мы прибыли. Успеется дело!

— Ну, замполит, веди людей к реке. — Тяжело дыша, я наложил руководящую ладонь на жесткое Гнеданово плечо. Мимо провизжал осколок, но никто не пригнулся. В моем взгляде блеснула спокойная уверенность, так хорошо знакомая рядовым бойцам батальона. — Каждому выдай по сто грамм.

Всех беспартийных — срочно в партию. Закрепись на берегу и держись до первой звезды. Давай — одна нога вперед, другая назад!

Гнедан понимающе кивнул поцарапанным шлемом и бросился с дороги в кустарник. Я поспешил за ним, предоставив Лито шанс самостоятельно привязать лошадей. Бежать было сложнее, чем скакать — кольчуга нежно обнимала бедра, мешая ритмично двигать ногами, а каска стала настойчиво съезжать на глаза. Невольным движением руки я разорвал тесемку за ухом и позволил шлему свалиться — ветер драматично засвистел в волосах, и жить стало легче.

Внезапно босые подошвы зачавкали по мокрому, и трава податливо заходила под ногами — а прямо по курсу проявилась в сумерках затуманенная низина. Это была река. Выцарапав из-под поваленного дерева узкую прогнившую лодчонку, Гнедан гордо протянул мне весла.

— Вопрос не ко мне, — мягко сказал я, отводя руку с веслами. — Сегодня по графику работает Лито.

Эльф немедля возник из зарослей и, послушно приняв весла, сиганул в лодку. Плавсредство играючи накренилось, но решило пока не разваливаться, а подождать, пока мы выберемся на середину реки. Напрасно надеялось: Лито повел лодку вдоль самого берега — под связками мокрых корней, свешивавшихся с берега в воду.

— И — р-раз! И — два-с! — сказал я, наслаждаясь поступательным движением и, одновременно, как бы помогая Лито грести. — И — левой! И — правой! И — три! И — четыре!

— Потьше, Славко, не шуми, — обернулся Гнедан, сидевший на носу и напряженно наблюдавший местность. Он, натурально, нервничал — я заметил, как дрожат его пальцы, осязавшие рукоять меча.

— И — пять… И — шесть… И — семь… — шепотом считал я, подмигивая слепому. Тот не заметил, но улыбнулся. Он тоже сбросил с головы железный капюшон и теперь поминутно оставлял весла, чтобы отвести волосы от лица. Я вдруг удивился, как это слепец разбирает дорогу — но вспомнил, что профессиональный эльф, да еще разбойник, должен знать свою реку наизусть.

И тут я заметил дым. Тоненький черный столбик поднимался слева по борту на фоне темно-фиолетового неба. Не скрою: приятно было увидеть его раньше глазастого Гнедана.

— О! — сказал я и поежился. — Если, скажем, дым вертикально стоит, это к морозам. Скоро, скоро Новый год.

Гнедан, ясный пень, тут же засек эту деталь — и крепче охватил пальцами несчастную рукоять.

— Ага! — звонко зашептал он. — И верно, дымина стоит! Напротив лошей коряги бьются. Ты, Литка, сворачивай туда по старице, и выйдем сплыву на кусты! Оттель и подивимся на дело… Ох зело ж дымит — взогневали, видать, лодью!

Плавсредство нырнуло в гниловатую протоку, и мне пришлось буквально лечь на дно, чтобы не задевать головой многочисленные бревна, перевесившиеся к воде… Вокруг темнело не по дням, а по часам — близилась роскошная украинская ночь.

— Исто гарью тянет, — пробормотал Лито, переводя дух и опуская весла. — Смоляное древо гонится: ладья занялась, а то и две.

— Эх, хорошо горит! — позавидовал я, различив сквозь дым и туман острые очертания ладьи, наполненной до краев желтым пламенем, игравшим сквозь неплотно сшитые доски. В зареве виднелись черные точки в воде — чьи-то головы и спины.

Вырулив из старого русла на большую воду, мы бросили весла — и «сплыву», то есть, по-русски, по течению врезались в заросли, торчавшие прямо из воды метрах в полуста от берега. Гнедан раздвигал их руками, а Лито отталкивался — лодка не спеша внедрялась в кусты без особого треска, постепенно… Отсветы полыхавшей баржи едва долетали до нас — отсюда до центра событий было метров четыреста, не меньше.

Тут я наконец отметил присутствие поблизости еще одной ладьи — слегка тронутая пламенем по корме, она камуфляжно темнела во мраке. А между тем именно на ней происходило главное шоу — уткнувшись в борт баржи носами, на воде мелко вибрировали крошечные лодочки, штук семь или восемь. Время от времени рядом с лодочками забавно плюхалось в воду что-то тяжелое — должно быть, трупики убитых. Народ на барже развлекался вовсю — в огненных бликах то и дело прослеживались тонкие желтые полоски натруженных мечей.

— Плескун кличет народ на подступ, — тихо сказал Лито, выправив из-под прически чуткое ухо. — Знаком чую его глас… Указывает холопам на гареву ладью — треба, мол, на берег утаскивать терет… Денег, гласит, ищите — остаток нехай пламенеет…

— А Рогволод чего говорит? — полюбопытствовал я, недоумевая про себя, кто есть Плескун и почему его имя должно быть знакомым.

— Рогволода не чую, — сказал Лито, подумав. Глухо брякнув железками, он поднялся на ноги и жестом приказал Гнедану оставить в покое трещавшие под руками ветки:

— И понову внятна Плескунова речь… оставити, мол, живыми вождей алыберских… Эко слово! речь незнаема тече… алыберска! Тужно алыберам доводится: опаслива речь, поспешна. А Рогволода… нет, не чуемо Рогволода. Молчит.

— Или убит, — предложил Гнедан.

— Или в кустах, Метанку за талию держит, — завершил я логическую цепочку. Любопытно было все-таки созерцать эту разборку: Рогволодовы «разбитчики» работали качественно, слаженно. От горящей баржи уже потянулся к берегу караван плотиков, нагруженных добычей. Несколько мужиков с берега махали плотикам факелами — один из мужиков принимал свертки, юрко грузил их на телегу — и вдруг замер: всплеснул руками, будто не веря своему счастью, напрягся — и прилег лицом на травку. Очевидно, стрелой задели. Такие дела.

Глаза примирились с присутствием темноты и адекватнее фиксировали события: вот уже виден ряд остроконечных касок поверх борта ладьи — нерусские мужики с оранжевыми от пламени лицами приникли к неуклюжим арбалетам… Наши явно теснили алыберов: арбалетчики сбились на носу в кучку, и только некий энтузиаст с огромным палашом в руке бегал за их спинами, золотисто блестя доспехами.

— Туго дело купецко, — резюмировал Гнедан, отвернувшись от зрелища и глубже нахлобучивая шлем на уши. — Пир теперь Рогволоду — победа…

— Ну что ж: время и нам пошакалить на чужом застолье, — сказал я, тихо удивляясь фигурности собственной речи. — Пора трогать, ребятки, к ягоднику — Рогволод с Метанкой ждать не будут. Любовь не терпит и не ждет, как сказал поэт.

Подчиненные дружно полезли из лодки в воду, намокая штанами по самые завязки от меча. Неуверенно нащупывая босыми подошвами илистое дно, наш батальон десантировался на берег. Лагерь Рогволода буянил кострами и пьяными криками чуть в стороне — постоянно имея в виду спину Гнедана, вышагивавшего впереди с обнаженным мечом в руке, мы с Лито приближались к ягоднику.

Заядлые звуки затухавшей битвы и разгоравшегося пиршества постепенно слились с шумовым фоном, и в протяжной тишине наши шаги стали ужасно отчетливы. Вскоре и расщепленный дуб замаячил на границе зрительного восприятия — травка здесь, на опушке, была мягкая и сонная, а от земли конкретно пахло эфирными маслами. Как по команде — словно почувствовав романтичность декораций — огромная лунища вырулила из-за облака, и все окрестные вампиры заступили на боевое дежурство. Не будь я в кольчуге, еще подумал бы, стоит ли прогулка выручки — но жесткий меч принципиально качался на бедре, и я решил, что полянка очень симпатичная и ничуть не страшная. Земляники, должно быть, полно…

Я еще думал о землянике, а Гнедан уже замер как отмороженный. И это понятно: он наступил на труп. Труп лежал на травке лицом вниз — и, наверное, кошмарно улыбался. Я ободрительно похлопал Гнедана по плечу и, стиснув зубы, чтоб не стучали, вопросительно заглянул ему в лицо.

В желтых Гнедановых глазах, моргавших в прорезях стальной личины, мелькнули сильные эмоции.

— Ты знал его? — трагично спросил я. Очевидно, Гнедан только что потерял родственника или друга — я соболезно потупился…

— Да, — рыжий слегка кивнул. — Это княжич Рогволод. Лито бросился к телу и перевернул его лицом к лунному свету. Княжич был рослым смазливым мальчиком лет восемнадцати — в новеньких модных доспехах, надетых поверх жемчужно блестевшей кольчуги, он казался накачанным до невозможности. Метр девяносто, подумал я, оценив рост покойного — и еще раз вздохнул, соболезнуя. Тяжко опустившись на колени, я помолчал немного — и негнущимися от горя пальцами отстегнул с пряса княжича плотно набитый кошелек. Пятна лунного света опустились на лицо убитого, и реально показалось, что он улыбается мне — крупными белыми зубами из-под тонкой верхней губы, поросшей щеточкой темных усов.

— Я сейчас просто забеременею от удивления. Нет, они все-таки появились — кто бы мог подумать! — послышался вдруг детский голос откуда-то сверху. — Не прошло и полгода! Я тут мерзну со страшной силой, а они, видите ли, княжича разглядывают.

Метрах в трех от земли на дубовой ветке сидела, болтая в воздухе ровными ножками, одна моя знакомая ведьма. Она и правда казалась замерзшей: маленькое тело, облитое холодной луной, влажно блестело — от росы. Я приблизился и ухватил железными пальцами скользкую босую пятку.

— Низвергайся, — сказал я почти влюбленно.

— И не подумаю! — Ведьмочка злилась. — Вы не заметили, что опоздали на добрых десять минут? А знаете, каким опасностям подвергается честная девушка наедине с пьяным княжичем? Фу, какие у него усики колючие! Проходит минута, другая — клиент звереет, начинает переходить грани — а никого нет! — Она пожала плечами и выдернула пятку. — Пришлось мне самой его отключить.

— Ты — настоящая профессионалка! — сказал я, удивляясь жуткой силе ведьминых чар.

— Ха! Исто ведь загубила княжича, навья дочка! — радостно подхватил Лито. Он слегка поддел княжича топорищем — и все услышали, как мертвяк слабо простонал.

— Мяукает, — ужаснулся я и зачем-то отступил на шаг.

— Ясное кино, мяукает! — огрызнулась девчонка. — Твое счастье, что не рычит! Крепкая у парня психика — долго не отключался. Измучилась с ним — на месяц вперед наколдовалась. Меду хочу!

— Га! — икнул Гнедан и склонился над туловищем. — Живый! Живый, гад, — беспамятен, однако. Ну то ничего: наш будет княжич! — добавил он, обнажая долгое лезво меча.

— А мой — поясок! — Метанка как-то медленно соскользнула с ветки и приземлилась в траву. — Меду хочу, — донеслось из травы. — Серьезно.

— Мед будет в пятницу, — озабоченно пообещал я и, отодвинув Гнедана, бросил взгляд на оживающего Рогволода. Моя рука сама собой углубилась в складки плаща, наполовину скрывавшего тело. У левого бедра нащупалось что-то узкое и тяжелое. Секунда — и я выпрямился, держа в руках неожиданно длинный и тяжелый меч в замшелых ножнах…

— Стоп-стоп! Не вздумай вынимать его из ножен! — Метанка вдруг вскочила и повисла у меня на руке. — Ты что, озверел? Это же алыберский меч! Рогволод его на ладье взял, у купца отобрал!

— Ну и что теперь? — Я ласково стряхнул Метанку с плеча. Пальцы легли на холодную витую рукоять…

— А-а!!! — взвизгнула Метанка и прыгнула на шею — с необъяснимой силой отдирая кольчужные рукавицы от меча. — Брось! Брось его, говорю! — заорала она, пытаясь укусить меня в щеку. К счастью, Гнедан и Лито подоспели вовремя — оторвали ведьму и усадили обратно в травку.

— Это ж меч алыберских царей, кретины! — не унималась из травы разъяренная полуденица, отбиваясь от Гнедановых рук. — Он же страшный, жуткий! Он огнем жжет! Любое волшебство на корню выжигает! Пучинный меч, от страшного Неделимого бога! Не трожь его, идиот, — хуже будет!

Я замер, разглядывая потемневшую рукоять — такую толстую, что мои пальцы не охватывали ее полностью. По перекладине вилась серебряная проволока — какие-то кактусовые листья… А прямо по центру мягко блестел золотой крест с троичными концами, похожими на венчики лилий.

— Слышь, Славко! — Я почувствовал, как Лито дергает за локоть. — И верно, брось ты этот меч! Похоже, Метанка не врет… Больно опасное оружье — наши божки не любят такое… Алыберский-то Бог сильнее наших истуканов — а потому и меч подобный много непорядка натворить может… Не пойму даже, откуда он у купца завзялся? Страшная вещь, сильная…

— Ой, мне уже тошно! — захныкала девчонка в траве. — От него жар идет, у меня голова раскалывается! Отдавайте поясок — и пустите меня домой! Я тут больше не могу…

Ведьме, и верно, приходилось туго — много сил потратила на княжича, а теперь еще этот меч! Гнедан поставил ее на ноги — пошатываясь, Метанка молча пошла куда-то прочь. Даже про поясок позабыла.

— Меда хочу… — донеслось из-за дуба. А потом все: только легкое фырканье, словно ночная птица порхнула. Подождав, пока птица улетит, Гнедан решительно шагнул к распростертому княжичу.

— Поспешать надо! — глухо сказал он, берясь обеими руками за рукоять меча. — Ненарок Рогволодовы холопи сюда забредут.

Словно подтверждая правильность этого предположения, откуда-то с реки донесся слабый переливчатый звон — голос боевого рога. Гнедан мимолетно прислушался — и кивнул шевелюрной головой:

— Уже рог слышно — уж не ищут ли Посвиста? Живей покончим княжича, а меч алыберский в болотной мочваре схороним.

— Только поглубже зарыть, дабы Стожар не проведал, — встревожился Лито. — А то гневать будет! Страх какой: пучинный меч алыберский близу самого святилища Стожарова схоронен! Коли проведает Стожар, смертью нас покарает!

— Минутку! — Я вдруг задумался. — Стожар, стало быть, готов убить всякого, кто завалится к нему в гости с этим мечом?

— Заразит на месте, насмерть! — выдохнул Лито.

Зачем тогда нам тратить силы и нервы? Зачем убивать Рогволода, если это с успехом проделает Стожар — едва узнает, что именно Рогволод затащил на его, Стожарову, территорию страшный иноземный инструмент!

— Отбой! — сказал я Гнедану, который сосредоточенно примерялся, как бы ловчее отрубить вражью голову. — Побоись греха, рыжий нехристь!

Гнедан тупо заморгал ресницами, будто не знал, что такое грех. Я объяснил: не стоит марать руки княжьей кровью. Если божки пронюхают, у нас возникнут проблемы… Начнется следствие, возбудят дело по факту убийства… Кому это нужно?

— А… далеко ли до Стожарова чтища? — спросил я и почувствовал, как в голове жирными гроздьями вызревает хитрость. Узнав, что до капища не более получаса гребли по реке, я решил, наконец, проявить себя как начальник:

— Короче, так: слушай мою команду. Гнедан! Бери княжича на плечи и начинай медленно двигаться в направлении Стожарова святилища. Приказов не обсуждать! Лито!

— Ну?

— Не «ну», а «слушаюсь, товарищ прапорщик». Пойдешь последним и будешь прикрывать с воздуха.

Уверенно размахивая алыберским мечом (в ножнах, разумеется), я повернул обратно — туда, где осталась лодка. «Я назову нашу лодку „Стремительный“. Или нет — „Незримый“», — подумал я. И вздохнул: а меда, и правда, хочется.

— А вот, братки, меду бы сейчас, а? — обернулся я к Гнедану, тащившему на плечах сонного пленника.

— Угу, — ответил Гнедан слегка озадаченно. Мне показалось, что на самом деле Гнедан не хотел меда — ему и без меда было чем заняться. Он тащил княжича. Это упражнение очень полезно для накачивания правильных мышц на груди, на бедрах и в области поясницы. Я бы и сам понакачивал, но у меня уже была тяжелая кольчуга, которая, между прочим, ничуть не облегчала движений. Я понял это на пятнадцатой минуте продирания через лесной бурелом — тело начинало постанывать. К счастью, «Незримый» уже маячил в прибрежных кустиках, и, доверив весла рядовому Лито, я растянулся на мокром дне лодочки, глядя на проплывавшие вверху древесные верхушки, склоненные к воде.

«Незримый» все-таки развалился. Он долго потрескивал, намекая на то, что четверым экипированным бандитам должно быть тесно в двухместном челноке, но бандиты надеялись на лучшее. Ничего страшного не произошло: лодка перевернулась возле самого берега и никто не утонул. Даже княжич Рогволод, хотя он и был без памяти и в этом состоянии никак не хотел плыть самостоятельно. (В скобках замечу, что в качестве спасательного жилета пятикилограммовая кольчуга не работает и даже немного потягивает ко дну.) По счастью, мы уже радикально приблизились к Стожаровому святилищу — от воды поднимался крутой холм, вершина которого была симметрично замаскирована соснами. Среди этих-то сосен и фигурировало божественное жилище.

Говорят, днем над лесом маячили столбы — разные тотемы и сторожевые вышки. К сожалению, я выбрал для посещения чтища темное время суток и не мог насладиться панорамой. Луна выжидательно косилась поверх облачных завихрений, а птички то и дело дурными голосами выкрикивали из темноты что-то неприветливое. Одним словом. Стожар выбрал для загородного дома весьма романтичный уголок страны.

Мои подчиненные уже успели постигнуть всю низменную глубину моего плана — Гнедан с явным восхищением глянул на меня и, довольный, потащил тело княжича туда, где начиналась запретная зона Стожарова святилища. При этом он возбужденно насвистывал нечто удивительно похожее на Гимн Советского Союза.

— Вон зришь ли ручей, где кобылы? Эво Стожарова межа. Како ручей перейти, будя уже к нему в гости, — объяснял Лито. Будучи по натуре трусоват, слепой эльф тоже радовался, что Рогволода не придется убивать саморучно.

Я обернулся к ручью и увидел двух лошадей — они были белые и толстые. Где-то уже видел таких животных… Я вспомнил обнаженную кавалеристочку, приглашавшую к себе на вечеринку. Ее звали Стозванкой… Надо зайти к девочке в гости — после разборки с княжичем. Я вгляделся в темневшие на вершине холма лесные массивы — два-три неловких голубых огонька прогуливались там, вдалеке, между деревьями… На душе стало как-то тихо и… покойно. Даже слишком. Расслабив ноги, чтоб не содрогались колени, я горячо понадеялся, что Стожар в случае чего будет со мной не так строг. Все-таки мы — стожаричи, его фамильное племя, родные избиратели, так сказать.

Пока я размышлял, мы успели перешагнуть ручей и вторглись на территорию чтища. Гнедан аккуратно положил тело Рогволода на землю — и, переводя дыхание, залюбовался могучей красотой поверженного воина.

— Ну и мерзкий козлище! — сказал он удовлетворенно и закинул голову к ночному небу, изучая расположение светил. — Погода уже к полуночи пошла! Скоро и Стожар сюда поспеет — он завсегда к полуночи домой ворочается.

— На этот раз дома его ожидает сюрприз, — улыбнулся я. — В гости к нему завалился пьяный княжич Рогволод собственной персоной, да еще и с лазерно-радиоактивным алыберским мечом в руках! Что за неожиданность! Какой пассаж!

По-прежнему улыбаясь, я приблизился к Рогволоду и склонился над ним, дабы пристегнуть к поясу княжича пресловутый меч. Разогнуться я не успел.

Что-то неумолимо жесткое ударило снизу вверх в живот! — я удивился, что не чувствую боли — но уже понял, что княжич Рогволод смотрит на меня сквозь полуприкрытые веки! А тут и боль, как поток раскаленного стекла, вспорола брюхо… Княжич ударил снизу тяжелым сапогом, вырывая у меня из рук алыберский меч в ножнах, — сквозь болезненный сполох в мозгу я осознал, что медленно перелетаю через тело Рогволода и приземляюсь на собственную голову.

На какое-то время я уснул. А вот княжич Рогволод не спал — он уже все увидел, все понял. Да, это они — подлые ободранцы, тусующиеся вокруг гниющего в изгнании князя Всеволода. Литка, слепой наркоман с улыбкой дегенерата, рыжий громила Гнедан — и сам сероглазый прелестник Мстиславушка, амбициозный рабич, отбивающий у меня купецкие караваны… Как легко и приятно я поддел его сапогом!

В тот миг Рогволод был по-своему красив. Я бы немедленно писал с него врубелевского демона — или нет, ангела мести. Р-раз — скрипнув дорогим доспехом, княжич пружинисто вскочил на ноги… Гнедан успел дернуться в сторону, но тяжелая рукавица настигла его — удар пришелся в скулу — и рыжий панк, закидывая голову, обрушился в траву.

Не отвлекаясь более на Гнедана, фигура в доспехах с кратким взвизгом стали развернулась в сторону Лито. Теперь Рогволод перемещался довольно медленно — наклонив голову и медвежно покачивая руками. Он надвигался как советский танк на Бельгию — сквозь легкую желтизну в глазах я видел все это и трепетно пожалел молодого и красивого Лито.

Ха! — вжжжжих! Голубовато прогудел по воздуху эльфийский топор, и бронированный медведь удивленно отпрянул. Золотистый высвет желтой луны плеснул по зеленой тоге слепого воителя — вжжжих! вжжжих! — свирепо наяривал топор из стороны в сторону, и шаг за шагом тонкая фигура эльфа теснила советский танк — Бельгия с честью встретила бронированную угрозу с Востока.

Я так обрадовался за Лито, чти отыскал в организме силы приподняться над землей. Увы: радость была недолгой. С непостижимой скоростью, никак не вязавшейся с имиджем медведя, Рогволод припал к земле и скользнул под зарвавшегося эльфа — Лито кратко вздохнул и согнулся пополам, необратимо теряя любимый топор. Мне стало любопытно. Впрочем, я уже примирился с фактом, что каждый встречный в этой варварской стране носил под доспехами черный пояс мастера айкидо. Это замечательно. Это высокий уровень физического воспитания масс. Жаль только, что лично у меня такого пояса не было.

Когда переломанные конечности Лито исчезли в высокой траве, я невольно напрягся и тяжело поднялся на ноги. Оставалось надеяться на превосходство боевых искусств будущего. Грамотно распределив вес тела и акцентированно заблокировав корпус в одну линию с бедрами, я приготовился к битве по канонам уличного карате. Напрасно. Презрительно перешагнув через попискивавшего эльфа и на ходу пристегивая к поясу алыберский меч, Рогволод отвернулся и накренился прочь — вон из святилища! Кажется, он понял, что со Стожаром ему лучше не встречаться.

Рогволод просто уходил. Никто не нападал на него — и он отправился домой. Зачем ему глупые ребята с топорами в привычных руках, когда дома есть теплое кресло и чашечка ячменного кофе? Я почувствовал, что не в силах бежать за ним следом. Оставался один способ задержать княжича в святилище — вызвать огонь на себя!

— Ты куда, прохожий? — торопливо спросил я, предусмотрительно сохраняя боевую позу. — Э-эй, прохожий! Закурить не найдется?

Рогволод приостановился, слегка сдвинул голову в профиль — но тут же снова двинулся прочь.

— А в глаз? — поинтересовался я. — Слышь, ты, интеллигент плоскостопый! Куда побежал? А ну — стоять!

Тихо в ночном лесу — только хрипы избитых товарищей да шорох удаляющихся шагов. Очевидно, на такого рода оскорбления парень не реагировал. Пришлось напрячь словарный запас архаизмов.

— Эй, угнетатель! Барчук! Контра буржуйная! Поди сюда, я тебе покажу, за что Рылеев в сибирских рудах сидел! Я тебе припомню товарища Баумана! Гнида помещичья!

Бесполезно. Погружение в историю продолжалось.

— Ах ты, подлый враг, собака ты. Турецкий царь! Змей подколодный, поганое разбоищще! — Рогволод существенно замедлил шаг — заклинания начинали действовать, и я повысил тон. — Пнуть тебя в висок, чтоб посыпался песок! Выходи на честный бой!

И тут меня осенило: я вспомнил волшебное слово. Скрестив руки на груди, я прищурился — и спокойно добавил:

— Мерин непарнокопытный. Вот ты кто.

Через секунду расстояние между нами сократилось вдвое. Мелко перебирая полусогнутыми, стальной советский медведь ужасающе приближался. Я ощутил себя маленькой скромной Японией, которая, конечно, хотела бы заполучить Курильские острова — но в принципе не настаивает. Японский менталитет нарастал в сознании по мере приближения княжича. «Банзай! Камикадзе! Хиросима… — бормотал я про себя. — Харакири…».

Я встретил Рогволода прямым ударом правой ноги в корпус. К сожалению, позабыл про тяжелую кольчугу, облегавшую мои бедра чуть не до колен. Поднять мощную конечность оказалось сложнее, чем я думал. Ловкой подсечкой Рогволод помог мне поскользнуться, и Япония познала горечь поражения.

Я успел увернуться от добивающего удара сапогом — и взял низкий старт. Отрываясь от железного преследователя, в три прыжка преодолел череду поваленных бревен, прогнивший пенек и невысокий частокол из заостренных прутьев (я взял барьер мастерски, как учили в школе на уроке физкультуры). Сосны расступились, и я на пятой скорости влетел в настоящий город: черные силуэты высоких столбов с грубо вырезанными мордами идолов, какие-то колышки, понатыканные вокруг и обвязанные тряпками…

— Ну, здравствуй, извращенец, — сказал я вполголоса и обернулся. Я почувствовал, как босые подошвы моих ног греет земля языческого чтища — я был стожарич, и я был у себя дома.

Княжич этого не понял. Не принял во внимание. Просто с лету неловко двинул правым плечом, после чего так же неловко разогнулся металлический сустав локтя — и тяжкий кулак водвинулся мне в живот (уже знакомый читателю). Рыжая кипучая боль брызнула из горла к глазам, и мне стало обидно. Досадно стало, насколько я помню.

Впрочем, я плохо помню. Рогволод так смешно дергался, размахивая кулаками, что у меня даже в боку заболело. Потом заболело в левом плече, заныло бедро и вскоре — коленка. От смеха перехватило дыхание — когда один из ударов пришелся в грудь в том месте, где на кольчуге имелась дырка.

Надо заметить, мои восточные навыки сразу отошли на второй план. Я быстро понял, что удар железной рукавицы не наносит особенного вреда, если встречать его корпусом немного вскользь, по касательной. С другой стороны, на каждое атакующее движение тратилось ужасно много энергии — пятикилограммовыми рукавицами много не помахаешь. Вобрав голову в плечи и закрывая лицо от мелькавшего мимо железа, я позволил Рогволоду погреметь о мое тело кулачищами. Когда княжич немного устал, я просто быстро обнял его за плечи и в ту же секунду ударил головой в аристократическое лицо (по счастью, Рогволод, как и я, не носил шлема). Это подлый удар, тут я согласен. Так дерутся грязные кавказцы на московских рынках.

Медвежья туша слегка обмякла, а черты Рогволодова лица заметно исказились — не столько от гнева, сколько от постороннего воздействия. Мотанув ушибленным лицом, княжич дернулся и разорвал мои объятия. Осознав, что пора пускать в дело последние доводы королей, тяжелую артиллерию и установки залпового огня, он нетвердо отшагнул назад и… нащупал на поясе рукоять алыберского меча. Я не успел даже вскрикнуть — Рогволод тихо рыкнул, облизал окровавленные усы и… грациозно вытянул из ножен страшное лезвие.

Да. Вот где начался цирк. Мне это лезвие показалось пучком ярко-оранжевых электродов — вместо оружия в ножнах был настоящий факел, который вспыхнул так ярко, что ослепленный Рогволод выронил пламенеющий клинок на землю. Словно кто-то с размаху плеснул оземь тяжелый и жирный комок возгоревшейся нефти — и плазма тут же расплескалась вокруг, желтым и жидким оловом забрызгивая наши штаны, кольчуги и древесные стволы поблизости… Электрическое облако колких искр зрелищно колыхнулось к небу, наполняя мрак миллионом алых разрядов, и я уже не видел княжича, а он — меня. Я никогда не видел, как взрываются бензоколонки — но Стожарово святилище рвануло, наверное, ничуть не хуже.

Отцы родные, сколько там было пламени! Забавное множество. Сосновые деревца с готовностью занялись, и сверху посыпалась черная проволока обугленной хвои. На какое-то мгновение я вновь обнаружил княжича — он валялся на коленях в желто-дымной луже горящей травы и обеими руками сбивал огонь со своих распущенных темных волос. Вот почему умные люди всегда носят каску! Или на худой конец фуражку.

Прикрывая глаза рукавицей, я нырнул поближе к Рогволоду — ив самый раз: огромная прогоревшая ветка приземлилась сверху туда, где я находился накануне. Мимо приземлилась — а это хорошая примета: могла бы и по черепу.

Рогволод, разумеется, попытался бежать — выпрыгнув из вихреватого огневого марева, темной обугленной тенью мелькнул мимо меня — но вдруг поскользнулся и покатился по тлеющей траве. Я увидел Гнедана, который навалился на него сверху, заламывая руки за спину… Гнеданова рубаха конкретно курчавилась по подолу суетливыми язычками пламени…

— Тщетно бежать тебе, Рогволод! — долетел до меня голос Лито. — Или ты позабыл, что из святилища Стожарова нет выхода никому, кроме кровного стожарича! Отпусти его. Гнедка! Все равно никуда не сбежит теперь! Он — сребрянин, а не стожарич! Откуда ему знать Стожаровы потайные выходы?

— Ах ты, поджигатель! — Осторожно прыгая по горящей траве, я приблизился. — Ну погоди: сейчас Стожар вернется с работы, он тебе оторвет выступающие части тела… Смирись с тяжкой участью, меринок ты мой непарнокопытный! Это — конец твоей карьеры! (Рядом рухнул еще один обугленный ствол, словно подчеркивая значимость моих слов.) А нам с ребятами пора бежать. У нас срочные дела — ты уж извини.

Святилище разгоралось не на шутку, и я торопился.

— Бери мое злато, Мстислав! Девок бери! Забирай воев моих! — внезапно прохрипел княжич, пытаясь молебно вцепиться в мою рубаху. — Изведи меня отсель! Ты — стожарич! Ты пути знаешь! Я все прощу!

Вот нахал, а? Он мне все простит! Это я, стало быть, перед ним виноват! Это я отбивал купеческие караваны и резал девушкам косы, это я его бил, живого человека, сапогами в живот? Я так расчувствовался, что влепил княжичу отеческий подзатыльник. Что-то жгуче укусило меня за ногу, и я убрал босую подошву с горящей головешки. Рядом с треском развалился выгоревший пень, и я вдруг вздрогнул: а ведь княжич-то дело говорит! Зачем губить его, когда можно…

— Ладно, так и быть: я тебя прощаю, — поспешно сказал я, кашляя от дыма и поминутно теряя княжича из виду за волнами едкой гари. — Я выведу тебя при одном условии… Ты теперь будешь мой раб, а я — волен!

К счастью, я успел отпрыгнуть — детское личико княжича вдруг перекосилось: тонкие усики задрожали, черные глаза глянули озверело — и стальные пальцы, умоляюще стискивавшие подол моей рваной рубахи, жестко метнулись от подола к моему горлу.

— А, ну тогда прощай! — весело сказал я, отбегая в сторону и стряхивая с волос пепел. — Я пошел: меня девушка ждет.

Из-за огненной завесы раздалось подземное рычание — это плакал малолетний княжич. Наконец, рычание превратилось в стон, и я услышал сквозь гул пожара:

— Добро же, Мстиславе! Твоя теперь удаль… Бери меня в рабы!..

С зубовным скрежетом переломился в основании выгоревший изнутри пламенеющий тотем с одноруким идолом на верхушке — и, разделяя небо багровой чертой, рухнул в стонущую траву между нами. Тут же, словно по команде, выступили, прихрамывая, из-за огненных сосен две мощные фигуры свидетелей — Лито и Гнедан. Я улыбнулся, но княжич не видел моего триумфа: искры от низвергнутого кумира потонули в красно-коричневом дыме, и улыбки уже не было на моем закопченном лице. Я был серьезен:

— Клянись Стожаровым именем, что будешь мне рабом до гроба! Клянись своими профессиональными божками, что исполнишь всякую мою волю! И еще — клянись своими гениталиями, что никому не расскажешь про то, что я — твой повелитель, никогда не раскроешь тайны нашего уговора!

И трижды поклялся рыдающий княжич.

И я приступил к исполнению служебных обязанностей в новой должности. Стащив через голову бомжовую рубаху, которая уже тихо горела в двух или трех местах, я бросил дымящийся комок ткани в огонь. Желтые искорки зажглись на кольцах рваной кольчуги, и я властно скрестил руки на груди — не столько из самомнения, сколько из желания прикрыть прореху.

— Лито и Гнедан! Берите Рогволода под белы ручки и тащите вон из чтища. Парню нужно прийти в себя на свежем воздухе. Вы проводите его до самого Уступья и останетесь временно там, при дворе. Господина Лито я назначаю госсекретарем. — Увернувшись от очередной головни, выстрелившей из полыхавшего пня, я продолжил свою мысль: — Ты, Рогволод, в мое отсутствие будешь подчиняться его приказам. Понял?

Мой начальственный взгляд наткнулся вдруг на важную деталь — всеми забытый, на выгоревшей дотла полянке лежал… алыберский меч. Пламя уже отползло к вершине холма — а он лежал теперь как ни в чем не бывало… Только лезвие тихо лучилось белым и золотым. Кажется, оно уже остыло — стараясь не оценивать собственные действия, я нагнулся и с третьей попытки вонзил его обратно в ножны. Минута — и я уже протягивал тяжелый инструмент Гнедану.

— Надо убрать эту жуткую феньку отсюда подальше! — сказал я. — Ты хотел зарыть его в болоте — сделай такое одолжение. Только… место запомни. На всякий случай. Все — трогайтесь к выходу.

— А ты не ступаешь ли с нами? — удивился Лито, вцепляясь в плечо шатающегося княжича. — Почто тебе здесь? Часом вращается Стожар — а в чтище-то разгонь, полымя пучинное! Гневу прибудет! Под жаркую руку подвернешься!

— Я задержусь буквально на минутку. У меня важная встреча, — доверительно сообщил я госсекретарю, поворачиваясь в ту сторону, куда убежали от огня и шума толстые белые лошади. До полуночи еще минут десять… Узнать бы только, где тут прячется милая амазоночка с сиреневыми глазами — и сразу домой.

— Поспешай же, Славко! — прикрикнул мне вслед Гнедан. — Не попадись Стожару! Добро, ждем тебя в Опорье!

— Чао! — улыбнулся я и, перепрыгнув через очередной частокол, поспешил меж гудящих от пламени сосен в глубь святилища, к вершине холма.

Стожар устроил тут себе что-то вроде детской игровой площадки. Повсюду имелись забавные заборчики и арки, срубленные из толстых бревен, смолисто тронутых гарью — а между арок пугливо толпились белые лошади с дымящимися хвостами и гривами. Десятки грязных перетрусивших животных: их вытаращенные глаза уже не фиксировали ничего, кроме зарева ползущего снизу пожара, опоясавшего холм. Копытные хрипели, кусали соседей за раздувшиеся шеи и потные крупы, абсолютно не замечая самого главного — то есть меня, разумеется.

К сожалению, звери были без седоков. Напрягая хрусталики, я выискивал, не мелькнет ли поверх вздрагивающих спин легкий контур амазонки. Тщетно. Обнаженная кавалеристка пряталась, очевидно, где-то среди арок. Хищно улыбнувшись, я нырнул в темные проулки лабиринта — и тут же встретил ее.

То есть, конечно, не девушку. Ее — это собачонку. Мерзкая плешивая шавка мотнулась ко мне и, погано тявкнув раза три, вцепилась игольчатой челюстью в икру… Весила она килограмма два и существенно затрудняла передвижение ног. А потом, согласитесь, неприятно, когда вас кусает незнакомая собака, да притом еще висит на ноге, как печеночный сосальщик. Я не поручусь, что она чистит зубы по утрам. Омерзительно сморщившись, я стряхнул ее и легким движением ноги отослал в дальний конец коридора — туда, где уже приветливо гудело пламя, пожиравшее перекрытия арок.

Этот эпизод ничуть не укрепил во мне супермена. Бегло размазав по ноге кровь, выступившую из крошечных ранок на икре, я тряхнул мозгами, разгоняя всякие мысли. К счастью, впереди проявился сквозь дым ломкий фасад какого-то сарайчика — и я ожил. Моя обнаженная любовь ждала меня в уютном шалаше, и я спешил.

Ну вот я и дома. Сорвав тряпки, прикрывавшие вход в шатер, я перешагнул знакомый порог — и огромные белые крылья любви., донесшие меня к тебе, звезда моя, сквозь пожар и мордобой, трепетно сложились на могучей спине. Подниму ли тяжкий свой взгляд, чтобы увидеть утро твоего очарования, моя прелестная валькирия? Просияют ли радостью глаза воина, пришедшего за данью ласки и сладости?

Уже готовые просиять, глаза воина вперились в морщинистое и волосатое, как теннисный мяч, лицо одноглазой старухи, по-новогоднему подсвеченное снизу пламенем лучины. Бабулька мило ощерилась и, продолжая неподвижно улыбаться, на четвереньках поползла ко мне из темного угла. Она просто хотела поприветствовать молодого гостя — а коричневатые зубы оскалились как бы сами собой, от радости, то есть неумышленно.

— Пардон! Э-э… Не туда попал! — выдохнул я, отшатнувшись, — и, поспешно загородив вход каким-то бревном, разжал зубы и расслабил мышцы на лице. — Пожалуй, я пойду. Да-да: мне пора.

Как назло, в десяти метрах возник второй шалашик — чуть поболе старушкиного. И обогнуть его было попросту невозможно.

— Тук-тук, — вежливо постучал я, морально готовясь к наихудшему. — Откройте, бабушка, я вам пенсию принес.

Внутри сидела, сложив ноги по-турецки, совершенно голенькая девочка лет десяти и прижимала к груди пухлый тряпичный сверток. Мне понравилось, что девчонка была чернокожей — и это понятно: копоть от лучины, защепленной в свисавшую из-под купола цепь, лезла в глаза и мешала рассудочно мыслить.

— Могу я видеть скульптора Петрушевского? — спросил я первое, что попалось на язык. Честно говоря, мысли в голове слегка замерли от радости: не каждый день увидишь голую негритяночку — в сосновом лесу, да в ясный подмосковный вечер. Не дожидаясь ответа, я нетактично выскочил из хижины.

Пульс заметно участился: ночное небо совсем рассвело из-за пламени, и полночь явно была уже где-то поблизости — а любимой девушки все не виднелось. Я решился на последнее усилие ради торжества нашей любви.

— Скажите, а тут не пробегала моя двоюродная кузина: на лошади, полненькая такая и с косой? — бодро поинтересовался я, с лету засовывая голову обратно в шалаш. Лучинка уже погасла, и вместо девочки посреди шатра белесо светлел во мраке маленький молочный жеребенок. Он весело блеснул на меня человечьими глазами и общительно фыркнул что-то в ответ.

Я не понял, но переспрашивать не стал. Единственно из врожденной вежливости. Да ну ее, эту кузину! Удовлетворенно кивнув и, кажется, заверив жеребенка, что вернусь через минутку, я целеустремленно сдвинул брови и решительно двинулся прочь из святилища, пока крышка на черепе не обвалилась окончательно. Я в своем роде бизнесмен и не могу ждать, если девушка опаздывает на деловое свидание.

Любопытный феномен: повернувшись к шатрам спиной, я деловито спускался по узкой ступенчатой тропке меж двух прогнивших заборов, перепрыгивал через кучу холодных валунов, сложенных на манер каменной скамейки, поворачивал направо—и… опять выходил к шалашику с негритянками и жеребцами. Абзац.

Ничуть не поссорившись с самим собой по этому поводу, я вторично поворачивался спиной, терпеливо спускался вдоль забора к камням, сворачивал налево — и через минуту проклятый сарай вновь появлялся прямо по курсу.

Тихо порицая себя за то, что дал жеребенку клятву вернуться через минутку, я стал размышлять. Одно из двух: либо все шатры в святилище строились по типовому проекту, либо… либо я заблудился, как Алиса в Стране Дураков. Куда бы я ни двигался, непременно возникал в итоге у палаточного городка — наконец, опустившись возле шалашика на траву и устало прикрыв глаза, я все понял.

Я не мог выйти из чтища. Я не был стожаричем. Я был москвич, жаба меня уешь.

Тут как раз наступила полночь. И началось настоящее шоу. Представьте себе такую предельно голливудскую тучу — сине-багровую, с прожилками молний — она, разумеется, движется на зрителя. Представили? Гут. А теперь вообразите не одну такую тучку, а целый грозовой фронт, трепетно-лиловый на черном небесном фоне, оранжево распухающий изнутри — совсем как в мультфильмах Диснея. Получилось? Нет-нет, погуще краски! Вот так. Давайте подсветим всю эту громаду божественного гнева алыми сполохами — чуть-чуть снизу, о’кей? Итак — разбухшие тучные груды задавливают небо — и… обрываются вниз ливнем! Чувствуете, как это нравится зрителю! Зритель просто тащится лицом по мокрой травке, загребая руками мусор и задыхаясь от восторга. Не останавливайте камеру! Ничего, что герою плохо и даже как будто дурно — зато какая сцена удалась!

Тучки врезали по пожару тугим и плотным дождем, пахнувшим электричеством. Дистиллированная вода гремуче упала с небес, ударила по ломким спичкам горящих сосен, расшвыряла по скользкой глине лошадей и расплющила в песок шатры и сарайчики. Вот. А потом кино закончилось. Стало по-ночному черно и сыро; притихло жалобное ржание, и герой, оторвав гудящий затылок от бетонного основания каменной лавочки, философски улыбнулся.

Это вернулся Стожар. Он задавил пожар, разрушив собственное пламеневшее святилище: на вершине холма остались только такие несгораемые явления, как грязь, глина и мокрая трава. Теперь лысая верхушка была ровно и скупо осыпана легкими медными бликами — и на самом верху, среди собственной ауры и раскисшего пепла сидел кто-то маленький и горбатый — черная рахитичная фигура на фоне блесток магии.

Несмело потянулись снизу, из остатков леса белые кони, смытые волнами грязи, исхлестанные дождем. Тихо пошли, родимые, огибая обломки кумиров и выгоревшие арки, на поклон к хозяину. Огромный, пожелтевший от мокрого песка жеребец проплюхал копытами мимо моего тела — и призывно покосился: что, дескать, разлегся, волчья сыть?

Я вздохнул и последовал за ним, вытряхивая из-под кольчуги песок и влагу. Вокруг горбатого шефа образовалась целая тусовка: лошади; собаки и — кто бы мог подумать! — мокрые дрожащие фигуры людей. Подданные окружили начальника многослойным кольцом. Ритмично работая локтями, я углубился в массы, и вдруг из толпы плеснуло знакомым неоновым фиолетом — яркие кошачьи глазки!

— Привет нудисткам! — зычно обрадовался я, и вокруг испуганно зашарахались лошади и старухи. — Стозваночка моя, я вернулся! Давай чай пить!

— Спей за мною! — возбужденно и поспешно шепнула амазонка — и, увернувшись от моего девственного поцелуя, выскользнула из толпы в темноту. Мне сразу стало скучно среди четвероногих — толкаются, звери такие, все копыта оттоптали.

Как известно, гоняться за неодетыми девушками по лесу — это очень банально. Это на двойку с минусом. Пусть так: я не претендую на оригинальность в вопросах здорового секса. Замечу лишь (в фигурных таких скобках), что во мраке узкая подвижная спинка блестела на бегу очень даже эротично. По мне, например, — так в самый раз. Я уже настигал свое голубоглазое счастье, как вдруг — счастье замерло у огромного пня, высоко черневшего во мраке — И грациозно обернулось к читателю лицом.

— Ну! Полезай на колоду! — тихо приказала нудисточка, немного задыхаясь и забрасывая за спину распустившуюся косу. Звездная пыль мгновенно легла на приподнявшуюся грудь, высветив невозможную кривизну юного бюста, — я вздрогнул и всем сердцем потянулся навстречу.

— Тпр-р-ру!!! — властно прикрикнула молодая наездница, хлестко отбиваясь и выжигая мне глаза жестким фиолетовым излучением — быстро ухватившись пальчиками за обожженный сук, торчавший из гигантской колоды, она легко и сладко запрыгнула наверх — и закачалась на самом краю, едва удерживая кончик спасительной ветки.

Пень был размерный — метра два в диаметре и около полутора в высоту. Гибкие девичьи коленки мелькнули прямо перед глазами — и я тоже прыгнул наверх, чтобы спасти ее, такую маленькую и нестабильную, чтобы обогнуть ее мужественной рукой, ограждая от неминуемого падения!

Глупый, глупый Мстислав. Пень был совершенно выжжен изнутри — девочка балансировала на узких прогнивших стенках. Я влетел в ловушку головой вперед — руки скользнули в гнилую пропасть дупла, ногти впились в трухлявое дерево, — но девочка услужливо подтолкнула меня очаровательной ножкой — вниз, в провал, в чью-то мрачную берлогу.

— Передай поклон батьке! — услышал я, падая, звонкий смех коварной амазонки где-то невозвратимо наверху — отбивая конечности о стенки колодца, обманутый герой низвергся навстречу новым приключениям.