"Грач - птица весенняя" - читать интересную книгу автора (Мстиславский Сергей Дмитриевич)

Глава II ТАЙНИК

В избу прошли со двора. Дверь открыли сразу — с первого легкого стука, словно ждали. Горница чистая, прибранная: видно, хозяева с достатком. Толстым войлоком наглухо завешены окна — ни лучика не прокрадется на улицу от яркой лампы-молнии под стеклянным, с цветными фестонами колпаком. Жарко натоплена печь. И пахнет чем-то душистым и вкусным: не то тмином, не то мятою. Хозяйка, старушка в темном платке поверх седых редких волос, хлопочет у печки. Тепло и уютно.

Но главное все-таки — оттереть как следует побелевшие, обмороженные щеки.

Карл ушел куда-то, оставив спутника над тазом, набитым снегом: тереть лицо в две руки, во всю силу. Хозяин-высокий, благообразный-стоял рядом, перекинув через плечо полотенце, расшитое по концам красными хвостатыми петушками. Он покачивал головой сострадательно и как будто с укором:

— В такую погоду и насмерть замерзнуть недолго. Что творилось-то, господи, твоя воля! А у вас еще, извините, и одёжа совсем не по климату. Из теплых краев следуете?

Русский. И выговор городской… Приезжий на вопрос ответил вопросом:

— Вы что… раньше в городе жили?

Старик отвел глаза:

— Всякого было. Живал и в городе… Примите полотенчико обтереться. Смотри, пожалуйста: ей же богу, отошла личность-то. Крепкий у вас на небесах заступник, видимое дело. Как святого вашего, дозвольте узнать… Крестили, говорю, как?

Приезжий поднял от таза раскрасневшееся, смеющееся, мокрое лицо:

— Крестили? Пантелеймоном.

Старик крякнул одобрительно:

— Хороший святитель: угодник божий, целитель. То-то и исцелил… Снегом оттереть — это первое дело. Теперь еще только сальцем смажем. К утру и не вспомните, что мороз был.

— А за ночь не потревожат?

Хозяин усмехнулся:

— Вас-то? Никак. У меня приспособлено. Днем с фонарем искать будут — и то не найдут.

— Не найдут?.. А искать все-таки будут, может случиться?

— Никто как бог. — Старик смешливо сощурился. — На деревне есть, конечно, завистливые: на меня уж не один раз доносы были, будто я… укрываю. Ну, по случаю — приходят… с обыском, пограничные… Но только у меня, я говорю, приспособлено. Не извольте беспокоиться, Пантелеймон… как по батюшке?

— Кузьмич. — Приезжий бросил полотенце на руки старику. — Покормиться можно?

— Милости прошу! — Хозяин заторопился. — Курочку отварить? Или яишенку прикажете? Глазунью? Старуха моя — мигом… На пяточек яичек прикажете? По полтиннику берем за глазок.

Приезжий чуть присвистнул: цена была — первоклассному ресторану впору, а не захолустной прирубежной деревне. Но дом здесь особенный, и хозяин особенный тоже… Риск стоит денег: ежели изловят у него такого вот, заграничного, беспаспортного, нелегального, — откупиться будет недешево. А может быть, и вовсе не откупится, сядет в тюрьму.

Риск стоит денег. Приезжий кивнул:

— Действуйте! На все пять глазков. И хлебца. Молока… Нет, лучше горячего чайку.

Старуха обернулась от печки, ласково посмотрела. Хозяин осклабился тоже: хорошего, тороватого гостя бог послал. Тороватого, известно, от богатого не распознаешь.

— Присядьте. Сейчас старуха соберет… Только извините, Пантелеймон Кузьмич… уж такое у нас правило, не обессудьте: деньги вперед берем. За ночевку — десять; теперь, стало быть, за яишенку два пятьдесят; за хлеб…

Он не договорил. С улицы гулко и злобно дошел стук в ворота.

— Не наши.

Дверь распахнулась быстро. Вошел нахмуренный Карл. Он сказал старику с порога несколько слов по-латвийски и скрылся снова, плотно прикрыв дверь.

— Досмотр, — шепотком, но очень спокойно сказал старик. Настолько спокойно, что у приезжего — быстрая, мгновенная — мелькнула мысль: «Выдаст».

Старуха пододвинула к русской печи скамеечку. Хозяин взял под локоть приезжего:

— Лезь за мной, Пантелеймон Кузьмич.

Он легко поднял на лежанку свое грузное тело. Пантелеймон поднялся следом за ним. Старик пошарил быстрой рукой по узенькой полоске стены за лежанкой; стенка поползла под нажимом руки в сторону, открыв черную, как лаз в погреб, дыру,

— Катись. Туда невысоко.

— Где чемоданы? — спросил приезжий, спуская ноги в люк. — Смотри чемоданы не загуби.

— Тама они, внизу, чемоданы. С богом!.. Слышь, ведет уж пограничных Карлуша. Гремят доспехом… Ах, господи, твоя воля!.. Не иначе как вы где след оставили…

Он подтолкнул приезжего слегка в спину, торопливо задвинул оштукатуренный, легко ходивший в пазах щит и соскочил на пол у печки. В самое время: потому что в дверь уже стучали властным, обыскным стуком.

После долгой, томительной тишины сверху послышался шорох. Глухой голос окликнул, и — за голосом вслед — съехал по наклону, в чадное подземелье, мягко перебирая белыми, щегольскими валеными сапогами, старик-хозяин.

— Не обессудьте: потомили мы вас без чайку. Никак было невозможно — по всей деревне солдатики шарили. Предуведомление было, будто из царских злодеев невесть кто, особо именитый, перешел нынче. Так чтоб его обязательно поймать: большая будто за это награда будет.

Серые старческие, выцветшие глаза с явной усмешкой смотрели на высокого русского. Смотрели так, что опять шевельнулась мысль: «Выдаст».

Старик придвинул к лазу лестницу, прислоненную к углу.

— Пожалуйте откушать. А ночевать все же здесь, я полагаю, придется — для верности. Душновато, конечно, да ничего не поделаешь.