"Накануне" - читать интересную книгу автора (Мстиславский Сергей Дмитриевич)Глава 66 ОтреченныеИмператорский завтрак только что кончился. Шестнадцать блюд, еле тронутых золочеными вилками. Николай выпил два бокала мадеры, он пришел в хорошее настроение. Кофе было сервировано в "синей штофной", рядом со столовой. Перешли. Александра Федоровна, в черном, чуть открытом под тройной ниткой жемчуга платье, присела на диван у дальней стены. На щеках, под глазами красные пятна. Плакала? — Нет, я еще раз должна сказать: настроение вашего величества решительно смущает меня. У меня впечатление, что вы… как-то слишком легко переносите случившееся. Николай в тужурке, по-домашнему, стоял у окна, отбивая пальцами по стеклу любимый, нетрудный бар-бар — барабанный военный марш. Во дворе, у ворот, автомобиль. Уже? Но отъезд назначен на три часа. Камердинеры еще укладывают вещи. Он обернулся на голос жены. И ответил — тоже на английском языке: между собой они всегда говорили по-английски. — Я верю в божий промысел, Аликс. И, если рассуждать философски, никакой же катастрофы нет. Сказать искренне, я даже рад буду побыть некоторое время в отпуску. Императрица подняла голову гневно: — Вы называете это отпуском? — Именно, — кивнул Николай. — Они могут думать, что угодно, но бумажка от 2 марта есть именно заявление о временном отпуске. Пока все станет на место. Конечно, дело осложнилось, потому что Михаил напугался рабочих… и получилось междуцарствие… Но ведь и это сколько раз бывало в истории… В конце концов все станет на место. Потому что, видите ли, Аликс, философия истории такова, что все в конце концов становится на место. Даже этот свирепый Керенский оказался совсем ручным: скверные манеры, конечно, сразу видно, что parvenu, но… в общем он держится скромно… Как вы нашли его? Он же вам представлялся. — Он поцеловал мне руку, — брезгливо сказала Александра и потерла пальцы. — Пришлось вылить целый флакон духов, чтобы смыть. Вы правы в одном: он робел передо мной — это было очень видно. В дороге он будет учтив и сделает все, что надо, — в этом я уверена. — Вот и чудесно! — весело воскликнул Николай. — Спокойствие восстановится, я ни секунды не сомневаюсь. И Корнилов, которого Родзянко под носом этих думских идиотов перевел в Петербург командовать здешним округом, и мой косоглазый друг Алексеев гарантируют, что рабочих усмирят в ближайшее же время. А ведь зло только в них: солдат замутили они, теперь это точно известно. Пока наши тут управятся, мы отдохнем в Англии… Это будет вроде нового медового месяца. Одни, в каком-нибудь старинном замке… За двадцать три года мы, в сущности, никогда не жили одни. — Теперь, конечно, прекрасный случай остаться в полном одиночестве! Александра тягучим движением оперла острый подбородок на скрещенные пальцы. — Медовый месяц мы могли б провести и в Ливадии. Если б вы всегда слушались меня! Если бы вы позволили мне раньше написать брату Эрни, в Германию… Тогда же, как только он передал предложение Вильгельма заключить сепаратный мир… Мир был бы уже подписан, и нам не пришлось бы везти больных детей за границу, рискуя их простудить… — Боткин уверяет, что опасности простуды нет, — жалобно почти сказал Николай, шагая по комнате. — А насчет мира… Кто знает! Политика — это такая путаная вещь. — Для нерешительных! — перебила гневно Александра. — И все наше горе в том, что вы не умели быть достаточно решительным. Самодержец! Одного знака довольно, чтобы любой человек потерял все: честь, имущество, жизнь… Все должны были дрожать перед вами, а вас никто не боялся… И вот — результат. С этим должно быть покончено раз навсегда. Когда мы вернемся, вы должны стать грозным царем. Николай вздохнул и сел на стоявший у стола, по дороге, золоченый, зыбкий стульчик. — Я буду грозным. Дверь распахнулась. Высокий старик в сюртуке вошел, вздрагивающей рукой разглаживая седые бакенбарды. Александра торопливо и истово перекрестилась. — Боже, заступи нас. Что-нибудь случилось, граф Бенкендорф? На вас лица нет. — Неслыханно! — Бенкендорф перевел дух и склонился в глубоком поклоне. — Ваши величества извинят, что я осмелился войти без доклада. Но… обстоятельства… Во дворец ворвался какой-то бандит… — Один? — взблеснула глазами Александра. — Разве во дворце двери открыты каждому проходимцу и нет караулов? Бенкендорф оскалил злобно желтые крупные зубы. — В этом все и дело, что он взбунтовал караулы. — А офицеры? Они — наши! Я утром еще говорила с командиром батальона, и он… — Два десятка шашек — против восьмисот штыков. Верная смерть. — Демоны! — прошептала Александра. — Надо было позвонить Корнилову. — Мы пытались, но… телефонная станция занята его людьми. Александра уронила руки. — Зачем? — глухо спросил, помолчав, Николай. Бенкендорф отвел глаза. — Насколько я мог понять… революционный сброд Петрограда не хочет допустить вашего отъезда в Англию, государь… — Что! — Александра поднялась, ярче стали на щеках багровые пятна. Но ведь правительство решило… — Эта орда, очевидно, не считается с ним. Субъект, назвавший себя комиссаром Совета, лично разместил посты: тройным оцеплением дворец отрезан от мира. Подлые стрелки поклялись, что через их заставы не проберется и мышь и повиноваться они будут только Совету. У единственного оставленного входа на половину императора — утроенный караул. Им мало этого! Они накладывают замки на двери. — Значит, мы замурованы? — Не волнуйся так, Аликс, — пробормотал Николай. — Очевидно, придется отложить на время. Он посмотрел на графа и дрогнул. — Гофмаршал! Вы не все сказали. Старик опустил голову. — Вы угадали, государь. Александра спрятала лицо в ладони. — Нет, нет, ради Христа, граф. Не надо! Не надо! Мое бедное сердце не выдержит. — Успокойтесь, ваше величество. Она прошептала сквозь пальцы, сжимавшие рот: — Цареубийца, да? Бенкендорф молчал. Он видел мандат. Там сказано: "особо важный государственный акт". Какой иной смысл может иметь слово «акт» для этих разбойников. И из кармана тулупа — рукоять пистолета. Николай потер лоб. — Это… очень неожиданно, признаюсь. Я был сегодня особенно хорошо настроен. Они… в самом деле требуют моей головы? — Нет, нет, ваше величество, — торопливо проговорил гофмаршал. — Об этом не было даже намека. Комиссар потребовал только, чтобы вас… предъявили ему… он имел несказанную дерзость именно так выразиться… Для… поверки. — Только и всего? — с облегчением воскликнул Николай и даже притопнул шпорой. — Пожалуйста, сколько… Он остановился на полуслове и оглянулся испуганно: в наступившей тишине резко и жутко прозвучал истерический смех Александры. — Предъявить… императора! Как последнего, лишенного прав арестанта, воришку, ничтожество… И кому! Посланцу взбунтовавшейся черни! Позор, которого потом реками крови не смыть… Это хуже, чем цареубийство! — Не идти? — испуганно сказал Николай. — Не идти, ты думаешь… А ты… ты полагаешь тоже, что мне лучше не идти, Бенкендорф? Бенкендорф пошатнулся и стал на колени. — Ее величество правы. И я до последней минуты с должной стойкостью отказывался доложить вам об этом чудовищном требовании. Но когда мне шепнули… комиссар это скрыл, он делал вид, что он один, — когда мне шепнули, что ко дворцу подошли пулеметчики и Семеновский полк… Они побратались уже с караулом. И если… — Семеновцы? — переспросил Николай, и губы его задрожали. Семеновцы? Это… этого не может быть… |
|
|