"Новая кровь" - читать интересную книгу автора (Асприн Роберт Линн)

Джон Браннер БЛАГИМИ НАМЕРЕНИЯМИ…

Однажды зимним вечером Жарвина из Забытой Рощи ужинала при свечах с человеком, иностранным агентом которого она была вот рее семь лет.

Мастер Мелилот мало изменился с тех давних пор, когда Жарвина работала у него писцом-переводчиком. Пожалуй, он стал более осанистым и представительным (широкое атласное одеяние, забрызганное жиром — результатом увлеченного обгладывания трех тушек диких уток, — туго обтягивало внушительное брюшко), но на его полном лице не было заметно и намека на морщины. Похоже, так оно будет до самой его смерти.

А вот что можно было утверждать с полной уверенностью, так это то, что нрав мастера Мелилота не изменился ни на йоту. За эти годы он стал значительно богаче — Жарвина знала это прекрасно, поскольку сама заключила в интересах Мелилота несколько чрезвычайно выгодных сделок (не обидев при этом и себя), но внешних признаков его процветания было немного. Мелилот и теперь весьма неохотно расставался с полученными деньгами, если только это не было абсолютно неизбежным. Пища, которая подавалась на стол мастера Мелилота, по-прежнему готовилась на плите, которая находилась в кухне, расположенной на первом этаже, рядом со скрипторием. А бегать вверх-вниз по крутым лестницам с кувшинами вина и полными либо пустыми блюдами в руках приходилось подмастерьям, не занятым в настоящую минуту переписыванием или учебой. Тысячи других людей на его месте принялись бы хвастаться богатством и накупили рабов, а в кухне устроили бы подъемник, столь популярный в Рэнке, который позволял бы доставлять блюда с кухни на стол горяченькими, с пылу с жару, через вделанную в стену трубу. Многие, но не Мелилот, который считал, что чрезмерная показуха — наивернейший способ привлечь внимание воров. Тогда придется нанимать вооруженных охранников, а этого Мелилоту тоже весьма не хотелось. Дешевле было в дневное время положиться на постоянную бдительность своих слуг, а по ночам — на гусей. Мелилот поселил их на крыше, в бывшем вонючем жилище вечно пьяного дворянина, предки которого построили этот некогда прекрасный особняк. Теперь Мелилот мог спать спокойно: гуси перебудили бы весь дом, вздумай кто-нибудь ночью попытаться пробраться внутрь, отодвинуть засов или выдавить стекло.

Кроме того, здесь, в Санктуарии, охранники могли не хуже любого грабителя обчистить своего работодателя, если бы вдруг решили, что смогут безнаказанно уйти с добычей.

Несмотря на свой завидный и несомненный аппетит, Мелилот был обеспокоен и смущен. Помимо Жарвины, за столом присутствовал еще один гость. Подобное не входило в привычку Мелилота — впускать чужаков в жилую часть дома. Если бы за парня не поручилась сама Жарвина, его бы и на шаг не пустили дальше рабочих помещений первого этажа.

Но она за него поручилась, притом так горячо, что мастеру Мелилоту это не понравилось. Чем он взял эту девушку («женщину», — поправил себя Мелилот, вспомнив, сколько времени пролетело) — может, приворожил? И не было ли присутствие этого парня частью тайного заговора против него, Мелилота? Подозрительность была второй натурой всех жителей Санктуария. Привычка, выработанная всей жизнью.

Развлекая гостей, Мелилот в промежутках между глотками поддерживал разговор пересказом слухов, как тех, что можно было услышать везде в городе, так и более достоверных, — тех, которые сам Мелилот ежедневно по зернышку выуживал из разнообразных документов, отданных ему для переписывания или перевода. При этом краешком глаза хозяин дома изучал Жарвину. Она мало изменилась за прошедшие десять лет, — что неудивительно, если учесть разницу в их возрасте, — и по-прежнему поражала Мелилота своей манерой одеваться в мужскую одежду. Вот и сейчас на Жарвине были сапоги, брюки и мужская кожаная куртка со шнуровкой. А еще Жарвина по-прежнему была помечена ужасными шрамами, хотя сейчас они были куда менее заметны, чем раньше. Именно в этих шрамах и крылась причина ее ежегодных возвращений в Санктуарий и объяснение того, почему Жар-вина до сих пор уступала в богатстве Мелилоту. Магия стоит недешево, особенно когда за ней приходится обращаться к Инасу Йорлу, одному из трех величайших магов мира.

Благодаря стараниям Инаса Йорла шрамы на руках Жарвины выглядели сейчас всего лишь странным узором, на смуглой коже девушки. Видимо, так же обстояли дела и с прочими частями тела Жарвины, если учесть, что раньше ее левая грудь сильно отличалась по размеру от правой, а теперь они были совершенно одинаковы. Похоже, старый уродливый рубец исчез, так что теперь фигура Жарвины сделалась изящной, как у любой еще не рожавшей женщины ее возраста, ведущей активный образ жизни. Странно только, что Жарвина не начала лечение с лица, как поступили бы на ее месте большинство молодых женщин. Когда хозяин дома рассказывал какую-нибудь особенно потешную историю, Жарвина заливалась смехом, вскидывая голову. При этом кошмарные рубцы на лице особенно бросались в глаза. А еще Жарвина могла делать их более заметными, хмуря брови, и в те времена, когда жила в доме Мелилота, пользовалась этой уловкой, чтобы пугать непослушных мальчишек-подмастерий…

Ах, эта Жарвина! Она всегда была со странностями. Мелил от обрадовался, когда она решила покинуть Санктуарий после того, как оказалась замешана в неприятную историю с зачарованным письмом, предательством части придворных и попыткой покушения на принца.

Да, и в самом деле. Жизнь становилась куда более приятной, если знаешь, что эта непредсказуемая особа, с одной стороны — верный работник, а с другой — гремучая змея, сейчас находится на безопасном от тебя расстоянии, где-то среди моря, или торгуется за его, Мелилота, интересы в каком-нибудь отдаленном порту. Времена, когда Жарвина возвращалась, чтобы получить заработанные деньги и за один день потратить большую их часть, были не самыми счастливыми в жизни Мелилота…

А теперь Жарвина впервые объявилась не одна. Да к тому же с мужчиной. Отложив останки третьей утки, Мелилот сыто рыгнул, потребовал принести еще вина и перенес внимание на чужака, не переставая при этом рассказывать самые занятные и забавные слухи, собранные им за последнее время. Например, сплетню о бедственном положении некоего капитана Стонга, редкостного негодяя, немного морехода, немного контрабандиста, который случайно взял на борт крупную партию серебра, отложенную Мизраитом на черный день. Ведь как ни крути, а возвращать придется. А кроме того, тот же Стонг попал под действие проклятия С'данзо, которое теперь угрожает навсегда изгнать его из Санктуария. Мелилот приукрасил историю всяческими смешными подробностями, большую часть которых выдумал на ходу. Жарвина расслабилась от хорошего вина и, слушая эту историю, веселилась от души. Одна из перемен, которые произошли с Жарвиной за время ее дальних странствий, заключалась в том, что у девушки прорезалось неплохое чувство юмора. Подростком она смеялась исключительно редко.

Что же касается спутника Жарвины, то на его лице не появлялось даже тени улыбки. Оно оставалось мрачным и бесстрастным, словно лик каменного идола. И лишь когда Мелилот упомянул о проклятии С'данзо, чужак одарил Жарвину хмурым взглядом.

Мелилот недоумевал. Что могло заставить Жарвину притащить с собой этого мужлана? Сам он не знал о госте ничего, кроме имени. Имя было чужестранным, диковинным и почти непроизносимым, нечто вроде «Кликитак». Только заканчивалось хриплым выдохом: «Кликитагх?»

Конечно, были кое-какие намеки, из которых можно было сделать определенные выводы. Плечи у чужака были широкими, грудь — мошной, руки — большими и мускулистыми. Фигура человека действия. Кроме того, выглядел он необычно: белокурая борода, густые белокурые волосы и лицо, обветренное за время морского путешествия до бледно-красного цвета.

И никогда в жизни Мелилоту не приходилось прежде видеть, чтобы на лице человека так явственно отпечаталось выражение несчастья, — даже тогда, когда ему приходилось иметь дело с какой-нибудь знатной, но неграмотной дамой, которая уже отчаялась узнать, получает ли ее муж какие-нибудь тайные послания, или перехватить хоть что-нибудь, написанное неверным супругом. Возможно, только Инас Йорл, который из-за наложенного на него проклятия изменял свой облик, пол, а время от времени и видовую принадлежность, усмотрел бы в этой неприятной и затруднительной ситуации некий извращенный юмор…

Мелилот завершил свою историю, и Жарвина, заливаясь смехом, захлопала в ладоши. Хорошенькая десятилетняя девочка, тихонько стоявшая в углу с кувшином вина, по ошибке приняла эти хлопки за знак снова наполнить кружки и поспешно повиновалась. Мелилот не стал ее останавливать. Он надеялся все же развязать язык чужаку, и спиртное было в этом деле главным его союзником.

— Я заметил, сударь, — произнес Мелилот с недовольством, которое было лишь отчасти наигранным, — что вас не позабавила моя история о злоключениях капитана Стонга. Осмелюсь предположить, причина этого в том, что вам неизвестны существеннейшие подробности, на которые я ссылался лишь мимоходом, — о том, что такое проклятие С'данзо, и о том, насколько искусным колдуном является Мизраит? У вас вид человека, прибывшего издалека и не знакомого ни с обычаями, ни с достопримечательностями Санктуария.

Кликитагх шевельнулся и в первый раз издал хоть какой-то звук помимо невежливого ворчанья — чужак даже не поблагодарил хозяина дома за обильную трапезу.

— Нет, господин, — отозвался Кликитагх. — Это потому частью, что я плохо понимаю, что вы говорите.

Гм! В Мелштоте заговорили профессиональные инстинкты. Какой же у парня язык родной? Мелилот не мог опознать ни акцент, ни странную манеру построения фразы. А вдруг Кликитагх знает какой-нибудь язык из тех, которых нет в списке, висящем на двери скриптория Мелилота, хотя там и так значилось на три-четыре языка больше, чем могли предложить даже самые удачливые из его конкурентов. Ради этого стоило бы не пожалеть времени и покопаться в мозгах чужака…

Прежде чем Мелилот успел сформулировать какое-либо предложение, Кликитагх снова заговорил:

— А другая важная часть, почему это не есть предмет для шутки, — проклятие. Говорю как несчастная жертва, хорошо знаю о муке несправедливого и жестокого проклятия, лежащего на неповинном человеке, мне.

«Такие выразительные дополнения для подчеркивания мысли встречаются в енизеде, но там их никогда не ставят в конце фразы… Да, похоже, я действительно могу кое-что приобрести от этого визита!»

Мелилот пришел в состояние радостного возбуждения и кивком подозвал девочку, чтобы та налила еще вина.

Но Кликитагх отказался и прикрыл свою кружку широкой ладонью.

— Устал. Я спать. Должны идти мы.

И, словно получил позволение Жарвины, встал, взял перевязь с мечом, висевшую на спинке его стула, и протянул руку, чтобы помочь женщине подняться.

Жарвина не обратила на протянутую руку ни малейшего внимания.

Внезапный гнев окрасил щеки Кликитагха в более насыщенный оттенок красного цвета. Он сердито начал:

— Ты не…

— Мне нужно обсудить с Мелилотом кое-какие дела, — оборвала его Жарвина. — Кто-нибудь из мальчишек покажет тебе комнату для гостей. Я приду попозже.

Мелилот испугался, что Кликитагх затеет ссору, — а ссора с Жарвиной могла с такой же легкостью закончиться дракой, как ущемление самолюбия самого заносчивого головореза этого города, — и с усилием поднял свое грузное тело со стула.

— Так оно и есть, сударь, — подтвердил он. — Но я вас уверяю, что постараюсь сделать этот разговор как можно короче. — Мелилот заколебался, пытаясь оценить глубину и причины скверного настроения Кликитагха. — Если вы случайно опасаетесь, что я могу нарушить границы приличия и потребовать от дамы каких-либо интимных отношений, на которые сейчас имеете права лишь вы, то умоляю вас обратить внимание на явные признаки моей недееспособности в данной области.

Лицо Кликитагха осталось все таким же непроницаемым. Мелилот сообразил, что от испуга заговорил чрезмерно официальным и высокопарным стилем, совершенно непонятным для чужестранца. И поспешно поправился:

— Жарвина сказала все правильно. Комната для гостей в вашем распоряжении. Я бы хотел поговорить с вами, пока вы будете находиться в Санктуарии, о вашей родной стране, о ее языке и письменности. Для меня было бы большим удовольствием послушать ваши рассказы.

И было бы безнравственным отпустить вас в какую-нибудь кишащую блохами таверну вроде «Распутного Единорога». Потому я предлагаю вам остановиться у меня в доме до тех пор, пока вы не уладите здесь все ваши дела. Чувствуйте себя свободно, как…

Мелилот запнулся, не закончив фразы. Кликитагх нахмурился еще пуще прежнего. Рука чужака потянулась к рукояти меча — он отказался расстаться с оружием, хотя находиться в гостях и тащить за собой меч, когда усаживаешься за стол, — что может быть невежливее? Поверх его руки легла рука Жарвины, тонкая, но почти такая же сильная. С кислой улыбкой женщина сказала:

— Ты расстроил несчастного ублюдка. Не удивляйся. Я сейчас его отведу, утихомирю, а потом вернусь.

«Умиротворение» Кликитагха длилось так долго, что Мелилот начал подремывать — сказалось выпитое вино, — и уже подумывал о том, чтобы перенести эту беседу с Жарвиной на утро. На улице темнело. Приближалось наступление ночной тишины, после которого его гуси начнут реагировать на любой шум. Но тут Жарвина вернулась, — бесшумная, словно тень. Из одежды на ней была только собственная кожа. Женщина спокойно опустилась на стул. Мелилот отметил, что его догадка о шраме на груди оказалась верной.

— Уф! — воскликнула Жарвина, потрудившись все же понизить голос. — Если бы я знала, сколько беспокойства может причинять Кликитагх, я бы никогда не согласилась ему помочь. Слушай, может, ты все-таки проявишь немного сочувствия к бедняге?

— Лично я, — проворчал Мелилот, — нахожу, что самое простое в мире, — это стараться никого не жалеть. Чем он тебя околдовал? На моей памяти ты никогда не жалела никого, кроме себя, — ну и, может, еще Инаса Йорла.

Жарвина вскинула кружку, словно собираясь швырнуть ею в Мелилота, но когда он невольно дернулся, с кривой усмешкой опустила руку. Кружка оказалась пустой. Жарвина огляделась по сторонам и заметила девочку, тихо дремавшую в углу. Должно быть, Жарвина вспомнила времена, когда ей самой приходилось прислуживать Мелилоту за столом, а потому решила заняться самообслуживанием. Она налила себе вина, осушила кружку, снова наполнила ее и вернулась на прежнее место.

— Ну ладно, — вздохнула женщина. — Пожалуй, лучше будет, если я расскажу тебе историю Кликитагха.

— Я бы предпочел услышать, как идут дела с…

— Дела подождут до завтра! — прервала Мелилота Жарвина. — Или даже до послезавтра.

— Этого я и боялся, — пробормотал хозяин скриптория. — Каждый раз, когда ты возвращаешься в Санктуарий, в первый день у тебя обязательно находятся неотложные дела… Кстати, если на этот раз у тебя хватит денег, чтобы заплатить Инасу Йорлу за удаление шрама со лба, — Мелилот слегка оживился, — у тебя больше не будет появляться такой настороженный взгляд каждый раз, как ты откидываешь со лба челку.

— Да, это правда. Завтра я собираюсь посетить Инаса Йорла, как делаю это всегда.

Жарвина смотрела не на Мелилота, а на несколько поблекший, но все еще великолепный расписной потолок. Лампы И огонь от догорающих в камине поленьев отбрасывали на потолок причудливые тени, как будто какой-то волшебник подслушивал их разговор, и теперь отвлекал внимание, чтобы подновить заклинание невидимости.

— Но на этот раз Инас Йорл нужен не только мне.

— Для… него? — Мелилот, потянувшийся в этот момент за собственной кружкой, был так поражен, что чуть не расплескал ее содержимое.

— Да, для него.

Воцарилось длительное молчание, прерываемое лишь потрескиванием поленьев.

Потом с улицы донесся шум: стук сапог по мостовой. Это был ночной патруль, который состоял из людей, усвоивших здешние богомерзкие критерии порядка. Патрульные выходили на дежурство не иначе как в двойном составе, настолько беззаконным и неуправляемым был город — плавильный котел последнего отребья. Гуси привыкли к шагам патрульных, и вожак стаи отметил их проход всего лишь недовольным шипением.

Мелилот задумчиво посмотрел, как по шторам пробежал и исчез отблеск фонаря, который несли с собой стражники, и сказал:

— А ты уверена, что он не наложил на тебя какое-нибудь заклинание? В прошлом году ты мне сказала, что это будет твой последний визит к Инасу Йорлу. По крайней мере, последний, вызванный личными причинами. Ты сказала, что перестанешь к нему ходить после того, как твоему лицу будет возвращен такой же вид, как… — Мелилот кашлянул, прикрыв рот пухлой рукой, — как прочим частям твоего тела.

— Может, я еще передумаю, — пробормотала Жарвина. — Иногда совсем неплохо иметь возможность отвадить нежелательного поклонника, просто проделав следующее, — женщина опустила брови и взглянула на Мелилота из-под двух изящно очерченных дуг. Взгляд Мелилота против его воли тут же оказался прикован к ужасным, мертвенно-бледным рубцам, покрывающим лоб Жарвины и делающим ее красивое лицо более отталкивающим, чем наихудшие изобретения ястребиных масок.

— Но с ним эта штучка не прошла, — догадался Мелилот.

— Да. Сперва я пробовала. На него не подействовало. Тогда Кликитагх заинтересовал меня, — Жарвина мастерски воспроизводила последний звук имени. Мелилот, к стыду своему, понял, что ему придется попрактиковаться раз десять вслух и наедине, прежде чем он решится обратиться непосредственно к чужестранцу.

— И что же было потом?

— Потом я обнаружила, что с человеком может случиться и кое-что похуже того, что мне пришлось перенести в детстве.

На мгновение лицо Жарвины омрачили давние воспоминания. Мелилот вздрогнул. Он знал, о чем думает Жарвина. Девочку многократно изнасиловали, потом избили кнутом и оставили умирать среди развалин ее родного села Роща — которое теперь называлось Забытой Рощей, — когда ей едва исполнилось девять лет… Неужели бывает что-то хуже?

Видимо, Жарвина встретила человека, которому, на ее взгляд, довелось страдать еще сильнее. Что же за чудовищные события омрачали прошлое Кликитагха?

— Расскажи мне его историю, — хрипло попросил Мелилот.

— Давай, — после некоторого раздумья сказала Жарвина, — начнем с причины, по которой Кликитагха оскорбило твое предложение погостить у тебя в доме. Я знаю, что ты не сделал бы такого предложения, если бы не рассчитывал на ответную услугу. Это, конечно, не совсем относится к теме беседы, но должна заметить, что все, что Кликитагх сможет рассказать тебе о своем родном языке, окажется абсолютно бесполезным. Я не спрашивала, умеет ли он писать, но если и даже и так, это тоже тебе не пригодится.

— Послушай, но знание любого редкого языка…

— В том числе мертвого? Такого, который вышел из употребления много веков назад?

— Что?! — Мелилот подскочил на стуле, при этом ненароком смахнул со стола кружку. Хорошо, что она оказалась пустой.

— А ты что, не веришь, что в древности тоже существовали великие маги? — с вызовом спросила Жарвина.

— Ты хочешь сказать… — Мелилот медленно откинулся на спинку стула и снова привычно ссутулился, глядя куда-то в пространство.

— Именно!

— Он находится под заклятием бессмертия?

— Это только половина дела. Не думай, что ему стоит завидовать! — резким, предостерегающим тоном произнесла Жарвина. — Напротив! Кликитагх — существо, которое больше всего заслуживает жалости из всех, что мне доводилось встречать, — это при том, что у тебя на службе мне пришлось объездить половину мира. Ведь так?

Мелилот молча кивнул.

— Тогда слушай, — Жарвина потянулась к камину, опершись подбородком на кулаки. Отблески пламени плясали на лице и теле женщины. — На нем лежит не простое заклинание, а чудовищное проклятие. Именно из-за него Кликитагх впал в ярость, когда ты предложил ему пока поселиться здесь. Он не может принять твое предложение. И даже не сможет ни завтра, ни когда-либо еще поужинать вместе с тобой. Понимаешь…

Жарвина помедлила, тщательно подбирая слова.

— Кликитагх не может провести две ночи в одной и той же кровати и дважды поесть за одним и тем же столом. И такую жизнь он ведет вот уже тысячу лет.

Долгое время Мелилот сидел неподвижно, созерцая, как пляска теней от горящих ламп и пламени камина создает в комнате иллюзию движения. Потом подавил зевок и, наконец, спросил:

— Значит ли это, что его нельзя посадить в тюрьму?

— Слушай, ты!.. — Жарвина одним движением вскочила на ноги и замахнулась кружкой, словно собираясь опустить ее на голову хозяина. Ее остановило только предостерегающее шипение гусиного вожака. Когда женщина уселась обратно, ее лицо все еще пылало гневом. — И это все, о чем ты подумал? На большее тебя не хватило? А может, тебе хотелось бы оказаться в его шкуре?

— Нет, нисколечко, — искренне ответил толстяк. — Прощу прощения; я не подумал о деле с этой… И за что же на него наложили такие кошмарные гейсы?

— Понятия не имею. Более того, Кликитагх сам этого не знает.

— Что за чушь! — Мелилот удивленно уставился на Жарвину. — Ты имеешь в виду, что он не признается…

— Я имела в виду ровно то, что сказала! Ты что, думаешь, я не расспросила Кликитагха как следует? Или что не потребовала от него клятвы? Кликитагх клялся всеми богами и богинями, которых я знаю, и еще парочкой, о которых я в жизни не слыхала. Он абсолютно уверен, что наложенное на него проклятие несправедливо. Кликитагх говорит, — и я могу это подтвердить, — что он обращался ко всем магам, кому только был в состоянии заплатить, и никто из них не смог его освободить. Более того, никто даже не смог облегчить его мучения, определив, чем же на самом деле вызвано проклятие. Если бы Кликитагх знал, за что именно его прокляли, он мог хотя бы попытаться искупить вину. Можешь ты себе представить более жестокую судьбу? Кликитагх несет кару — чудовищную, нескончаемую — за то, чего он даже не знает! Разве он не достоин жалости?

Мелилот одновременно содрогнулся и энергично закивал. Его объемистое тело заколыхалось под одеждой.

— Но как же он исхитрился путешествовать на корабле? — недоуменно спросил Мелилот. — Если он не может дважды спать в одной и той же кровати…

— Кликитагх купил гамак и каждую ночь вешал его на новое место. Это допустимо.

— А насчет не есть два раза за одним столом?

— До сегодняшнего вечера я вообще ни разу не видела, чтобы Кликитагх садился за стол. На корабле он уходил со своей миской куда-нибудь на палубу или в трюм, каждый раз в другое место, но эта уловка сработала не до конца. Наше плавание, как ты знаешь, происходило при встречном ветре, и последние два дня Кликитагх вовсе не ел. В таверне, где я с ним встретилась, — а Кликитагх уже провел там неделю, — он заплатил хозяину вдвое, чтобы тот каждый вечер предоставлял ему другую койку или тюфяк, а поскольку в обеденном зале было всего два стола, Кликитагх дошел до того, что ел на полу, словно собака. Из-за этого все над ним потешались.

— А он не рассказывал, что случалось, когда он пытался не подчиняться проклятию?

— Кликитагх говорит, что у него никогда не хватало сил воспротивиться ему. Возможно, о . сядет завтра с нами за один стол, но, как бы он ни был голоден, его руки так и останутся лежать на коленях, и он не возьмет в рот ни кусочка. Точно так же Кликитагх только раз может улечься на самое мягкое в мире ложе, даже если он будет валиться с ног от усталости. Во второй раз он вместо того, чтобы заснуть, будет всю ночь метаться по кровати, пока изнеможение не заставит его перебраться на пол. Кликитагх говорит, что ему приходится избегать любовных связей с представителями и высших, и беднейших слоев: первых — потому, что богачи часто покупают антиквариат, а вторых — потому, что бедняки часто обставляют свои жилища тем, что подбирают или крадут в заброшенных домах. Вполне может оказаться, что за этим вот резным столом Кликитагх уже ел пару веков назад, а на том тюфяке, набитом конским волосом, спал уже где-нибудь еще. Проклятие преследует его даже на удалении тысяч миль; Кликитагх изнемогает от голода или ходит с красными от недосыпа глазами, пока не начинает бредить или падать в голодный обморок.

— Как же он живет? Чем занимается? — недоумевающе спросил Мелилот.

Жарвина пожала плечами.

— Думаю, когда ничего другого не остается, то грабежом. Есть ведь и другие профессии, которые подходят для странника. Кликитагх много путешествовал по морю. Иногда нанимался охранником каравана. Как-то он намекал, что был курьером и перевозил конфиденциальную переписку. Естественно, он не может подолгу заниматься чем-то одним.

— Резонно, — сухо согласился Мелилот и снова подавил зевок. — Ну что ж, дражайшая Жарвина, если тебя это утешит, ты действительно заставила меня посочувствовать этому бедолаге. Нарисованная тобой яркая картина его нестерпимого существования способна выжать слезы даже из камня, а у меня, как ты знаешь, сердце не камень. Будем надеяться ради вас обоих, что завтра Инас Йорл облегчит страдания твоего друга. А теперь иди и скажи Кликитагху, что я желаю ему хорошо выспаться в гостевой комнате, раз уж он сможет провести там только одну ночь. А мне оставь отчет и счета, чтобы я мог их просмотреть, пока ты будешь у мага.

— Не беспокойся, счета в полном порядке.

— Другого я и не ожидал.

— В противном случае, разве я продержалась бы у тебя на службе так долго?

Жарвина со смешком встала и направилась к двери. Проходя мимо Мелилота, женщина наклонилась и запечатлела поцелуй на бритой голове хозяина скриптория.

— Спасибо тебе за то, что позволил Кликитагху остаться. Ему не часто приходится наслаждаться подобной роскошью.

— Что-то я не заметил, чтобы он ею наслаждался… — пробормотал Мелилот.

И, довольный своей маленькой шуткой, хозяин дома отправился в постель.

Жарвина проснулась, но еще не открыла глаза. Она вдруг ощутила, что рядом, на расстоянии вытянутой руки, кроме Кликитагха, присутствует кто-то еще. Жарвина напряглась. Ее рука скользнула под подушку в поисках ножа, с которым женщина никогда не расставалась.

Ножа не было. Черт подери, подушки тоже не было!

Жарвина резко села, встревожено оглядываясь по сторонам. Комната для гостей исчезла. Они находились в совершенно другом помещении, длинном зале с каменными стенами и низким потолком. Жарвина сидела на большом мягком ложе. Рядом по-прежнему лежал Кликитагх. Воздух в зале был приятно теплым, а откуда-то из жаровни тянуло ароматом сухих трав.

На Жарвину смотрел высокий красивый юноша в плаще с пелериной… но там, где у нормального человека полагалось быть глазам, у него предательски горели две красные искры.

— Инас Йорл! — резко выдохнула Жарвина.

Ее возглас разбудил Кликитагха. Кликитагх мгновенно сориентировался в происходящем и метнулся с кровати на пол, покрытый мехом: соболя, куницы и выдры. Кликитагх быстро обшарил окружающее пространство в поисках меча, но ни меча, ни одежды там не было. С Кликитагха слетели последние остатки сна. Сочтя, что неизвестный юноша — их похититель, а возможно, и его соперник, он двинулся на него со сжатыми кулаками.

Или, точнее, попытался двинуться. Когда Кликитагх сделал второй шаг, его движения замедлились, как будто ему приходилось идти через глубокую воду против сильного течения. Ценой огромного усилия он сделал еще один шаг, но на том его успехи и закончились. В конце концов Кликитагх неподвижно застыл, нелепо балансируя на левой ноге. Рот его был приоткрыт, а лицо превратилось в маску бессильной ярости.

Жарвина понимала, что он сейчас чувствует. Она и сама попала в такую же ловушку, когда впервые оказалась во дворце мага. Этот охраняемый василисками дворец стоял рядом с Набережной, к юго-востоку от Дороги Храмов. Не считая, конечно, тех случаев, когда он находился где-нибудь в другом месте…

Жарвина облизнула губы. Даже после стольких лет в присутствии Инаса Йорла ее охватывал страх, особенно когда она была обнажена. Добавлять «и беззащитна» не имело смысла — во всем мире насчитывалось лишь несколько человек, способных противостоять магу такой мощи. Наконец Жарвина сказала:

— Иногда меня удивляет, почему ты держишь василисков, и при этом считаешь необходимым лично пускать в ход такие заклинания. Твои василиски не рассказывали тебе шутку о человеке, который держал собак и сам лаял на прохожих?

— А кто тебе сказал, что во мне нет ничего от василиска? — насмешливо поинтересовался мнимый юноша. — С возвращением в Санктуарий, Жарвина. Этот скряга Мелилот устроил тебе вчера просто королевскую, по его меркам, вечеринку. Должно быть, жареные утки пахли великолепно, а?

Пока маг произносил эти слова, его лицо медленно изменялось, особенно заметно погустели брови. Одновременно с лицом изменилось и тело — плечи заметно сгорбились. Жарвина знала, что означают такие стремительные перемены.

— Ты совсем недавно применял сильную магию, — сделала вывод женщина. — Так, значит, среди теней, которые выплясывали вокруг толстяка, и вправду был ты?

Инас Йорл наклонил голову.

— Неужели тебе так не терпелось снова со мной увидеться? Или ты хотел убедиться, не добавилось ли у меня шрамов и не придется ли тебе делать лишнюю работу?

Жарвина подшучивала над Инасом Йорлом в основном для того, чтобы скрыть, что она нервничает. К тому же маг не обращал на эти шутки ни малейшего внимания. Он хмуро разглядывал чужеземца. Потом маг осторожно коснулся указательными пальцами висков Кликитагха.

Наконец Инас Йорл сказал:

— Я слышал вчера вечером, как ты рассказывала его историю. А теперь я могу сообщить тебе один чрезвычайно любопытный факт. Он искренне, всем сердцем верит, что проклятие наложено на него несправедливо. Но за всю мою многовековую жизнь, — хотя, конечно, по сравнению с его жизнью она не так уж и длинна, — я читал, слышал и неоднократно выяснял опытным путем, что наложить такое мощное и долго действующее заклятие на невинную жертву… ну не то чтобы невозможно, но себе дороже. Заклятие обернется против того, кто его создал. Так говорят величайшие авторитеты в области магии.

— А может, в прошлом были исключения из этого правила9 — отважилась предположить Жарвина. — Может, в древности существовали некие силы, которые теперь забыты?

— И как же такое может быть, если Кликитагх тысячу лет таскался от мага к чародею, а от чародея к колдуну, рассказывая свою историю и умоляя избавить его от связавших его жизнь уз? Не-ет, тут что-то кроется! Ладно, пошли! День нужно начинать с еды.

Обычно их с магом первая встреча после разлуки проходила несколько иначе. Сбитая с толку такой резкой переменой темы, хотя в этом и не было ничего особенно пугающего, Жарвина приписала эту перемену нежеланию Инаса Йорла заниматься любовью в присутствии третьего лица, хотя Жарвина была уверена, что маг может заставить Кликитагха ослепнуть и оглохнуть на нужный промежуток времени.

Впрочем, в глубине души Жарвина знала, что разговор свернул на Кликитагха потому, что Инас Йорл интересовался чужестранцем куда больше, чем ею.

Инас Йорл отвернулся, проделал какое-то сложное движение руками, и дальний конец необъятного зала послушно приблизился. Там обнаружился стол, а на нем — хлеб, фрукты, чашки с бульоном, над которыми поднимался парок, и кубки с ароматным вином. Инас Йорл уселся на стул с высокой спинкой и добавил, словно спохватившись:

— Ах, да, — и одежду моим гостям!

Незримые руки тут же облачили Жарвину в шелковое платье и завязали пояс. Жарвина взглянула на Кликитагха; его застывшее в неловкой позе тело теперь было одето в наряд из домотканой материи, грубой, словно мешковина.

— Ты не разрешишь ему присоединиться к нам? — с оттенком удивления поинтересовалась Жарвина.

— Он не чувствует ни жажды, ни голода, — отозвался маг. — Кроме того, возможно, мне потребуется развязать ему язык каким-нибудь общепринятым способом, как это попытался проделать вчера Мелилот, — и не без успеха, надо заметить. А если он уже поест за моим столом, этот способ отпадет.

— Но я думала… — начала было Жарвина и прикусила губу.

— Ты думала, что к вечеру он уже будет свободен? — неохотно закончил маг. — Ты так веришь в мои способности? А что, если правда, значит, к вечеру он будет мертв? Эта мысль тебе не приходила в голову? Ведь я вовсе не уверен в результате… Ну, давай, присоединяйся! Садись! Отметим твое возвращение под крышу моего дома

Жарвина повиновалась. А что еще оставалось делать? Вино у мага, как всегда, было превосходным. По сравнению с ним лучшие вина Мелилота были всего лишь уксусом.

Еда тоже была отменно приготовлена, но Жарвина обнаружила, что ей не очень-то хочется есть. А вот Инас Йорл принялся жадно поглощать пищу. Когда-то давно он обмолвился, что магия — очень утомительное занятие, забирающее у мага не меньше энергии, чем целый день тяжелого физического труда Жарвина с замешательством следила, как меняются тело и лицо мага, меняются с каждой уходящей минутой…

Наконец Жарвина поняла, что больше не может сдерживаться.

— Мой добрый друг, — если мне будет позволено так тебя называть, — скажи, чем вызван твой интерес к Кликитагху? — выпалила она.

— Добрый друг? — переспросил Инас Йорл, вытирая губы, более широкие и приплюснутые, чем раньше, так же, как и нос, его брови сделались кустистыми и нависали на глаза. — Гм, немногие люди относились ко мне настолько хорошо, чтобы назвать меня другом, — и еще меньше было тех, кто делал это намеренно! — Маг неприятно расхохотался и осушил свой кубок. — Только знай, что я остерегаюсь сентиментальных уз, которые могут привязать меня к этому миру, в надежде на тот день, когда я сам найду освобождение в смерти. Я не хочу упустить возможность бегства лишь потому, что мне жаль, будет оставить кого-то или что-то позади… — казалось, что маг произносит эти слова с неохотой, словно признавался в постыдной слабости.

— И тем не менее во мне развилась некоторая привязанность к тебе. Надо признать, что в ней есть элемент чувственного влечения. Однако я предпочитаю поддерживать это чувство на уровне — как бы это назвать… — почтительного восхищения. Немногие из тех, кто имел столь же весомые основания посвятить свою жизнь мести, сумели обуздать это чувство; тебе же это удалось.

— Потому что вкус мести вовсе не был сладок, — пробормотала Жарвина. — Он был подобен пеплу.

— И все же, и все же… Итак, вернемся к прежней теме. Когда я обнаружил, что ты нашла себе спутника, я обрадовался. Знаешь ли, я иногда наблюдал за тобой в магический кристалл.

— Ты следил за мной! — изумленно воскликнула Жарвина. — Я даже не знаю, то ли чувствовать себя польщенной, толи… Но неважно! Продолжай!

— Как я уже сказал, я обрадовался. И надеялся, что благодаря этому наша связь ослабнет. Но вопреки моим наилучшим намерениям я заинтересовался этим человеком. Я спросил себя: что же за мужчина мог завоевать Жарвину с ее необузданным и своенравным характером? И естественно, в тот момент, когда я это выяснил, я угодил в ловушку.

— Я не понимаю… А! — Жарвина оперлась локтями о стол, меланхолично вертя в смуглых руках кубок. — Если Кликитагх действительно ни в чем не виноват, то лежащее на нем заклятие сильнее любого из тех, что связывают тебя. Если ты разрушишь его заклятие, то сможешь найти способ разрушить и свое собственное.

— Если бы я не был уверен, что ты не наделена подобным даром, я сказал бы, что ты читаешь мои мысли.

Некоторое время собеседники молчали. Наконец Жар-вина взглянула в нечеловеческие глаза мага.

— И что ты собираешься делать?

— А я уже приступил к делу. Ты не знаешь, что сегодня за день: календарь, который позволил бы это вычислить, давным-давно вышел из употребления. Но это было необходимо, чтобы вы с Кликитагхом пришли ко мне сегодня. Не вчера и не завтра — сегодня. В противном случае ему пришлось бы ждать три месяца.

— Так встречный ветер — твоих рук работа?

— Это было необходимо.

— Значит, ты уже должен знать, существует ли шанс!

— На освобождение Кликитагха? Возможно. Но сперва, я полагаю, мне следует узнать причину, по которой на него легло это проклятие.

— Но ты же сам сказал, что он этого не знает! Как же тогда?..

— Терпение, — маг приподнял руку движением, которое совершенно не вязалось с выражением юного красивого лица. Впрочем, оно уже стало не таким уж юным и красивым. — Я сказал, что твой спутник искренне верит, что проклятие наложено на него незаслуженно. Но это еще не означает, что для этого и вправду не было никаких причин. Смею тебя заверить, даже тысячу лет назад никто не взялся бы за такую работу без причины. Возможно, Кликитагх действительно ни в чем не виноват. В таком случае следует призвать к ответственности виновника этого беспримерного преступления. Или, что более вероятно, потомков тех, кто извлек из этого преступления выгоду.

— Но как Кликитагх может не быть невиновным, если он поклялся?.. Стоп. Я напрасно сотрясаю воздух. Должно быть, ты уже все знаешь.

— Да, знаю. Это, пожалуй, самая примечательная деталь во всем деле. Инас Йорл встал.

— А теперь я должен браться за работу. Время не ждет.

— Можно, я подожду здесь? Вдруг пригожусь?

— Нельзя, — категорично отрезал маг. — Сейчас ты отправишься заниматься своими делами. Мелилот скоро встанет и возжаждет обсудить с тобой твое последнее путешествие. Он будет выказывать крайнее нежелание упоминать о Кликитагхе, а ты не будешь ему перечить. И при этом изо всех сил будешь надеяться, что мне, возможно, каким-нибудь чудом удастся спасти Кликитагха. И так будет продолжаться до захода солнца. В тот самый момент, когда солнце скроется за горизонтом, ты должна вернуться. Приходи к входу моего дома, позови василисков — я сейчас научу тебя, как это сделать, — и они тебя пропустят. Если до темноты работа не будет выполнена, значит, она оказалась мне не по плечу.

— Но зимние дни такие короткие! — воскликнула Жарвина.

— Именно поэтому ты и должна немедленно уйти. До рассвета осталось не больше часа. Шевелись! Нет, погоди! Еще одна деталь.

— Да? — послушно обернулась Жарвина.

— Можешь не приносить обычную плату. Прибереги ее до последнего сеанса возни с твоими шрамами. Сейчас хватит и того, что ты бросила мне величайший вызов, с каким мне только приходилось сталкиваться за сотни лет моей утомительной жизни, — и первый, в котором заключена надежда для меня самого… А теперь иди!

И Жарвина ушла, так и не произнеся рвавшиеся с губ слова.

Все произошло так, как и обещал Инас Йорл. Все утро Жарвина просидела в кабинете Мелилота, наскоро пообедала, а во второй половине дня отправилась на пристань за товарами, которые купила на аванс: тюки с тканью, кувшины с вином и маслом, небольшие коробочки с пряностями, покрытые настолько искусной резьбой, что даже пустыми стоили недешево. Определенную часть Жарвина отложила для себя; за остальное Мелилот должен будет заплатить ей комиссионные. Возможно, изредка Мелилот подумывал обмануть Жарвину, как обманывал других, но этому мешала ее дружба с могущественным волшебником Инасом Йорлом. Кроме того, в этом была дополнительная выгода. Когда Жарвина оставляла товары на пристани, не успев перетащить их на охраняемый склад, их все равно никто не решался украсть. Во всяком случае, никто не предпринимал больше одной попытки…

— Ну что ж, на сегодня наши дела окончены! — сердечно произнес хозяин скриптория и передал свитки со счетами и бухгалтерскую книгу мальчишке-посыльному. — Надо заметить, мы быстро управились, — даже солнце еще не село. Меня мучает жажда. Может, сделаем перерыв и заглянем вон в ту пивную? Посмотрим, какое пиво они наварили к зимнему солнцестоянию? Если, конечно, ты не торопишься присоединиться к своему другу и подыскать ему другое жилье на сегодняшнюю ночь…

Кликитагх!

Жарвина хлопнула себя по лбу. Как это могло случиться? Весь день, т того самого момента, как она снова очутилась в доме у Мелилота, Жарвина думала лишь о накладных, рыночных ценах и процентах! А толстяк даже словом не обмолвился по поводу готовности Жарвины остаться сегодня с ним, хотя каждый раз первый день по приезде она проводила с магом…

Солнце висело угрожающе низко!

— Нет! Нет! — крикнула Жарвина. — Не вздумай меня задерживать! Ни на минуту!

И женщина резко развернулась на каблуках.

Никогда еще дорога от порта до дома мага не казалась ей такой долгой и настолько забитой прохожими. Жарвина потеряла счет людям, которых она оттолкнула, и количеству злобных проклятий, которые неслись ей вслед. Она не помнила и того, сколько раз сама обругала стражников, желавших узнать, куда она так несется, — эти принимали ее за воровку или карманницу, которая удирает с места преступления.

Впрочем, через несколько секунд стражники понимали, что эта женщина бежит не «от», а «к»…

Двойные колонны, к которым стремилась Жарвина, неясно вырисовывались в сумерках. Пешеходы, спешащие в ближайшие храмы на вечернюю службу, единодушно обходили их подальше. Расстояние между колоннами было совсем небольшим. И в футе от каждой лежало по спящему василиску. Они были привязаны к колоннам серебряными цепями. Стоило Жарвине приблизиться к проходу, василиски тут же насторожились, подняли головы, начали принюхиваться и прислушиваться. Рептилии в свойственной им неспешной манере размышляли, стоит ли открывать глаза и превращать женщину в камень.

Инас Йорл тогда сказал: «Я научу тебя, как позвать василисков…»

Но он этого не сделал!

Жарвина застыла на месте, лихорадочно копаясь в памяти. Нет! Она не имела ни малейшего понятия, что следует сказать!

— Он забыл! — простонала женщина, стискивая кулаки в бессильной ярости.

Внезапно раздался полувздох-полускрежет, от которого мостовая под ногами у Жарвины содрогнулась. Подняв голову, женщина увидела, что бронзовая дверь дворца приоткрылась. За ней обнаружился холл, заполненный мерцающим туманом. А на пороге…

— Кликитагх! — крикнула Жарвина.

Кликитагх был босым и все в той же одежде из домотканой материи. Похоже было, что он не услышал крика Жарвины. Кликитагх тряхнул головой и нетвердыми шагами спустился по мраморным ступеням парадного крыльца. Он мимоходом взглянул на девушку, но взгляд его был отсутствующим, как будто она значила для него не больше, чем любой случайный прохожий.

— Кликитагх! — неуверенно позвала Жарвина.

Кликитагх с силой отшвырнул ее в сторону и, пошатываясь, исчез в темноте. Толпа направляющихся в храмы богомольцев тут же отрезала его от Жарвины, а их болтовня заглушила ее крики.

— Смерть и преисподняя! — взорвалась Жарвина. Она резко развернулась и ринулась вверх по мраморным ступеням, спеша пройти в дверь, пока та снова не захлопнулась.

Василиски расслабились, улеглись и вернулись к прежней неподвижности.

Прежде, чем Жарвина поняла, что произошло, она уже оказалась внутри дома, в заполненном туманом холле.

Громкий металлический стук возвестил, что дверь все-таки закрылась. Жарвина была одна и испытывала такой страх, какого надеялась больше никогда в жизни не испытать. Туман был ярким, но плотным; Жарвине никак не удавалось понять, где же находятся стены. Взглянув вниз, женщина едва сумела разглядеть собственные ноги.

Внезапно ее охватила спокойная холодная ярость.

— Инас Йорл! — крикнула Жарвина. — Черт бы тебя побрал! Что ты натворил?

Все вокруг как-то странно и неприятно сместилось, как будто кто-то взял обычное пространство руками и завернул в спираль. Жарвина почувствовала, что теряет равновесие, хотя ее ноги по-прежнему твердо стояли на полу. Женщина выхватила нож и приготовилась отразить нападение, хотя и понимала, что любые физические действия не будут иметь смысла.

Потом туман поредел, и Жарвина узнала подземный зал, в котором она впервые, помимо своей воли, встретилась с Инасом Йорлом. Здесь стоял стол — такой длинный, что за ним могла бы усесться вся знать Санктуария. В дальнем конце стола восседала закутанная в плащ фигура. В зале витало гулкое эхо, от которого у Жарвины по спине побежали мурашки, — неведомое колдовство заставило толстые каменные стены звенеть, подобно колоколу.

Жарвина стояла неподвижно, как в первый раз, но теперь ее удерживала не какая-то внешняя сила, а смесь страха и гнева.

— У тебя не получилось! — обвиняюще воскликнула она.

Ее слова отразились от стен чудовищно огромного зала и превратились в слабое отдаленное эхо. Через бесконечно длинный промежуток времени Инас Йорл пошевелился.

— Нет, — ответил он высоким голосом. — Я добился успеха.

— Что? — Жарвина шагнула к магу. Казалось, что разделявшее их расстояние нисколько не уменьшилось; впрочем, в данный момент девушке вообще не хотелось находиться в обществе Инаса Йорла, а не то что приближаться к нему. — Тогда почему Кликитагх промчался мимо, как будто он меня не узнал? Хуже того, он отшвырнул меня с дороги, будто какую-то назойливую попрошайку! — Тут женщину пронзило еще одно воспоминание. — Но ты же говорил, что, если ты достигнешь успеха, Кликитагх умрет!

— Да, я так говорил. И тем не менее… Увидев, что Жарвина пытается мучительно разгадать загадку, Инас Йорл тяжело вздохнул.

— Иди сюда. Я все объясню.

Зал и стол сжались до более-менее нормальных размеров. Жарвина моргнула и обнаружила, что сидит на том же самом месте на том же самом стуле, что и сегодня утром. Невидимые руки пододвинули ей стул в тот самый момент, когда девушка готова была окончательно потерять самообладание.

Жарвина, не отрывая взгляд от мага, осторожно вернула нож в ножны. Если бы не янтарное свечение под бровями, никто бы и не подумал, что это тот же самый человек. Особенно странными были его руки — слишком длинные и гибкие. Он? Может, правильнее было бы говорить «оно»?

Но голос мага остался прежним, и говорил Инас Йорл медленно, будто каждый слог причинял ему мучительную боль.

— Я добился успеха, Жарвина. Чего мне это стоило, позволь умолчать. Возможно, последних клочков надежды, что еще таилась в глубине моего сердца. Я провел обряд, какого не пытался провести никто на памяти ныне живущих — не считая, конечно, меня… И обряд сработал.

— И что же получилось? — шепотом спросила Жар-вина.

— Я узнал, почему на Кликитагха было наложено проклятие.

Жарвина ждала продолжения. Поняв, что маг не собирается ничего ей говорить, она потребовала:

— Ну скажи же!

— Нет. Единственное, что я скажу тебе, — его наказание было справедливым.

— Я не понимаю!

— И не надо — тебе же будет лучше. Лучше бы никто этого не понимал. Если бы я догадывался, какое знание на себя взвалю… нет! К которому я себя приговорю — я бы и не заикнулся ни о какой помощи.

Жарвина представила себе, что может стоять за этими словами, и прикусила губу. На глаза у нее навернулись слезы — непрошеные, они в то же время оказались очень кстати, потому что скрыли полупризрачный вид, который принимал сейчас Инас Йорл.

— Коротко говоря, тебе открылась тайна, которую Кликитагх скрывал ото всех, включая себя.

— Его наказание заслуженно. Он сам мне так сказал.

— Этого не может быть! Никто не заслуживает такой судьбы!

— До сегодняшнего дня я сказал бы то же самое, — очень серьезно произнес Инас Йорл и поерзал на стуле, словно его новому телу вдруг стало неудобно сидеть.

— Но как он мог сказать тебе такое? — не унималась Жарвина.

— Я выбрал именно этот день среди всех прочих, опираясь на предположения, а не на точные знания. Вышло так, что я оказался прав. В течение одного дня в году, при соответствующих обстоятельствах, Кликитагх способен был вспомнить, чем он навлек на себя это проклятие.

— Ну скажи же мне! Скажи! — взмолилась Жарвина.

— Ты можешь ползать передо мной на коленях, истекать кровью и просить, чтобы я рассказал тебе все хотя бы перед твоим последним вздохом, но я не позволю, чтобы с моих губ слетело описание подобной беспримерной глупости!

Строго говоря, то, что теперь пришлось бы использовать магу, уже нельзя было назвать губами…

— Знай только: совершив преступление, Кликитагх опомнился и раскаялся. Его терзало отвращение к себе. Кликитагх стал собственным судьей, и его устроил лишь один приговор. Он хотел страдать так, чтобы любой человек, который услышал бы о его преступлении и почувствовал соблазн поступить так же, устрашился бы и передумал, узнав о каре, которая постигла преступника. Кликитагх не подумал, что может наступить такое время, когда все его современники умрут, и о его жертве помнить будет некому. Он выбрал приговор настолько жестокий, какой и в голову не мог прийти никому, кроме человека, который полностью погряз во зле. Он решил, что будет глубоко и искренне верить, что не совершил ничего, что заслуживало бы настолько злой судьбы. Это отчасти позволяет себе представить всю гнусность его преступления.

— Но что, что он совершил?! — воскликнула Жар-вина.

— Ты никогда не догадаешься. У тебя не хватит воображения представить себе настолько отвратительное злодеяние — это противно твоей внутренней природе.

— А тебя это знание испортило? — обвиняюще спросила Жарвина и наклонилась вперед. Она была рада, что видит лишь смутные контуры нынешнего облика мага. — Изуродовало твой ум так же, как и твое тело?

Это были жестокие слова, но все же Жарвина произнесла их:

— В тебе что, нет ни капли милосердия? Разве тысячелетнего наказания не довольно даже для самого отъявленного негодяя?

— О, конечно, — голос Инаса Йорла напоминал зимний ветер, свистящий в ветвях деревьев. — На мой взгляд, более чем довольно. На мой — но не на его.

— Ты… ты хочешь сказать… — Жарвина почувствовала, что у нее пересохло во рту. — Ты имеешь в виду, что попытался освободить Кликитагха от проклятия, которое он сам на себя наложил?

— Да, попытался.

— А он не позволил тебе это сделать и оказался более сильным магом?

— Не совсем так. Жарвина заломила руки.

— Ради всего святого, Инас Йорл! Не знаю, пожалел ты Кликитагха или нет, но пожалей меня, твоего друга! Никогда прежде я не встречала человека, у которого было бы больше оснований ненавидеть мир, чем у меня, когда мне было девять лет! Объясни же мне, что ты сделал и чего не сделал!

— Хорошо, я попытаюсь… — голос мага становился все глуше и слабее. — Но эти события трудно описать словами. Заклинания, которые мне пришлось применить, лежали наполовину за пределами обычного мира. И все же мне это удалось! Ни один из ныне живущих магов не сможет совершить того, что сотворил сегодня Инас Йорл, будь он хоть илсиг, которых считают искуснейшими колдунами, хоть испорченный придворной жизнью ранканец. Жарвина, я освободил Кликитагха!

Воцарилось ошеломленное молчание. Когда оно стало невыносимым, Жарвина хрипло выдавила:

— Но ты же говорил, что это убьет Кликитагха!

— Так оно и случилось.

— Что?!

— Мне кажется, я пользуюсь самыми простыми словами — разве не так? Несмотря на перемены, которые я претерпел! — теперь в голосе мага звучали дикие жестокие нотки, и мурашки на спине у Жарвины забегали с новой силой. — Впрочем, возможно, это твое естество сопротивляется услышанному. Ну что ж, сейчас я попробую выразиться еще проще. Я дал Кликитагху свободу! И он умер! Но даже после этого в его заклинании сохранилась столь неимоверная сила, что Кликитагх снова встал и сказал — слава всем богам, что никто, кроме меня, не мог услышать этих ужасных слов! — «Жив я или мертв, я осужден бродить по миру. Я не могу дважды есть за одним и тем же столом и дважды спать в одной и той же кровати. Я так решил. Такова моя судьба!»

Даже в пересказе чувствовалось эхо, отражение той силы, которой изначально было наделено проклятие Кликитагха. И Сила эта была непереносима. Мозг Жарвины заполонили чудовищные видения. Женщина закричала и без сознания рухнула на пол.

В свете факелов было видно, как на ее щеках блестят слезы.

Жарвина пришла в себя незадолго до рассвета и обнаружила, что находится в доме у Мелилота, — как не раз случалось с ней в прошлом. Но на этот раз ее тело не было переполнено воспоминаниями об искусных и поистине волшебных ласках Инаса Йорла. Одно лишь смутное ощущение утраты. Жарвина отбросила одеяло, встала, воспользовалась ночным горшком, жадно напилась из стоящего на тумбочке кувшина, а потом, не сознавая своей наготы, отдернула штору и распахнула ставни навстречу новому дню.

Холодный воздух в сочетании с холодной водой встряхнул Жарвину и привел ее в чувство. Она потянулась за одеждой — и застыла, случайно заметив свое отражение в высоком и дорогом зеркале, висевшем рядом с окном.

На ее теле не осталось ни одного шрама. Да что там шрама — на коже не заметно было даже ни малейшего, с паутинку, намека на то, что она была когда-то повреждена. Словно и не было никогда в жизни Жарвины свистящей плети, полосовавшей в клочья ее тело.

Изумленная, пораженная Жарвина смахнула челку со лба. Ведь наверняка рубец на лбу оста…

Исчез, как не бывало.

— Но я же ему сказала! — воскликнула Жарвина. — То есть я говорила Мелилоту, но он тоже слушал! Я сказала, что хочу оставить этот шрам, потому что он бывает полезен…

Жарвина умолкла, не закончив фразу, руки ее бессильно повисли.

— О, ты ведь здесь, Инас Йорл, не так ли? Ты ведь наверняка подсунул мне в мозг своего соглядатая! Тот же фокус, который подсказал мне имена твоих василисков! Может, ты чересчур занят, чтобы слушать меня прямо сейчас, но я обойдусь с твоим отражением точно так же, как с тобой самим! А ну отвечай! Зачем ты без разрешения убрал шрам у меня со лба?

И ответ пришел — не слова, а ощущение теплого и очень личного общения, возникшее в самых потаенных глубинах сознания Жарвины. Лучше всего для сравнения подошел бы глоток горячего глинтвейна в холодный зимний день, если только это вообще можно было хоть с чем-то сравнить

— Это не я, — ответил ментальный двойник Инаса Йорла, хотя его слова и не были словами. — Во всяком случае, я не имел такого намерения. Слушай, Жарвина, слушай и запоминай! Не будем говорить о том, что забвение было для Кликитагха милосердием. Я говорю так на основании того, что узнал. Жить с воспоминанием об этом ужасе!..

Жарвина кивнула, участвуя в этой беззвучной беседе.

— Однако со временем его приговор стал невыносимым. Случается так, что благими намерениями бывает вымощена дорога в ад. Милосердие оказалось слишком жестоким. Он понял это и все же вновь осудил себя, невзирая ни на что.

Еще один кивок, на этот раз окрашенный ужасом.

— А ты пожалела его!

— Да, пожалела! — нотка вызова. — И до сих пор жалею!

— Ты была первой, кто пожалел его за тысячу лет. На мгновение Жарвина замерла.

— Этого не может быть!

— Кликитагх сам мне сказал об этом, когда я расспрашивал его, взывая к силе более великой, чем любой из богов. До тех пор, пока Кликитагх не встретил тебя, ни один человек не посочувствовал его бедственному положению.

— Тогда я оплакиваю наш несчастный больной мир! — крикнула Жарвина. По щекам женщины, как и прошлой ночью, потекли слезы, слезы, с которыми Жарвина так долго не была знакома.

— Тебе хорошо, ты можешь плакать, — вздохнул призрачный Инас Йорл.

Некоторое время собеседники молчали.

— Ты сотворила чудо.

— Я не поняла, — шмыгая носом и стараясь взять себя в руки, Жарвина принялась одеваться.

— У тебя остались шрамы?

— К чему этот вопрос? Ведь ты же убрал их, разве не так? Убрал даже тот, который я собиралась оставить!

— Это сделал не я, Жарвина. Их убрала ты. Жарвина, которая как раз наклонилась, чтобы зашнуровать сапоги, застыла, не окончив движения.

— Продолжай. А когда оденешься, выйди на улицу. Не спрашивай, зачем это нужно. Как только выйдешь, ты все сразу поймешь. Я пустил в ход более могущественную магию, чем когда-либо до сих пор. Ну что ж, прощай. Не пытайся найти меня, пока я сам за тобой не пошлю. Имена моих василисков сменяются каждый день. Иногда я даю им такие имена, которые невозможно произнести человеку. Вот почему сегодня утром я не разговаривал с тобой при помощи слов…

Связь разорвалась, оставив после себя неприятные ощущения. Несколько секунд Жарвине казалось, что у нее четыре желудка и все четыре мутит.

Потом это ощущение прошло. Даже не зашнуровав куртку, Жарвина сломя голову скатилась по крутой лестнице — в доме у Мелилота других не было, — по дороге оттолкнув сонного подмастерье, который пытался помешать ей отпереть главную дверь на основании того, что господин Мелилот, дескать, еще не проснулся. Хотя еще только начинало светать, Жарвина сразу увидела распростершееся на брусчатке тело: лицо повернуто в сторону, одна рука отброшена, грудь залита кровью, еще не свернувшейся из-за пронизывающего холода. Вероятно, жертва бандитского нападения…

— Кликитагх! — прошептала Жарвина, опускаясь на колено рядом с… с трупом?

Да, так оно и было. Пульс не прощупывался. Налет инея покрывал волосы, бороду, руки несчастного…

Жарвина медленно выпрямилась, изумленно глядя вниз.

— Так, значит, твое путешествие завершилось здесь, в Санктуарии, — пробормотала она. — Ну что ж, ведь смерть была твоим самым большим желанием. И…

В сознании Жарвины вдруг промелькнула мысль, удивительная и пугающая.

— Если верить тому, что утверждал Инас Йорл, — а кому же мне верить в таких делах, если не ему? — однажды было совершено наихудшее за всю историю мира преступление. Твое преступление, мой Кликитагх. И только твое.

Похоже было, что в любое мгновение может пойти снег. Воздух был настолько холодным, что у Жарвины онемели губы. Облизнув их, она почти ожидала почувствовать вкус льда.

— Но и ты дошел до конца своего пути в поисках искупления. Что теперь станет с тобой, уже неважно. Пускай снег укутает тебя саваном. Пускай собаки и воры растащат твое тело по кусочкам — для тебя это уже не важно. Возможно, тебе стоило бы прийти в Санктуарий раньше. Не может быть, чтобы ты спасся лишь благодаря встрече со мной! Я не верю в это!

С этими словами Жарвина развернулась и направилась обратно в скрипторий. Подмастерье с огромным облегчением задвинул засов и запер дверь. Жарвина на кухне нашла себе завтрак из горячего бульона с клецками. На улице начали медленно падать хлопья снега.

К ночи — как и было задумано Инасом Йорлом, — Жарвина больше не думала о Кликитагхе. Осталось лишь ощущение того, что всякое несчастье достойно жалости, а Кликитагх был самым несчастным из людей. Кликитагх остался у нее в памяти как миф и как символ, но при этом ее ожидала собственная жизнь, которую следовало прожить.

«Быть может, снег, что укутывает ныне Кликитагха, который сам себя признал величайшим преступником всех времен, некогда оденет и меня, — думал маг, растянувшись на каменных плитах. Он обрел облик, но этому телу мало подходили странные человеческие изобретения, стулья. — Скорее бы!»

И Инас Йорл погрузился в терпеливую медитацию, слегка окрашенную сожалением по поводу того, что за их нынешнюю встречу, они с Жарвиной так и не занялись любовью.