Taken: , 1

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. АДЕПТ ИСТОЧНИКА

Taken: , 1

МОЕМУ БРАТУ ВАЛЕНТИНУ – ЗА ПОДДЕРЖКУ И ПОНИМАНИЕ

Taken: , 1

ГЛАВА 1

Первым признаком установления контакта явилась бы мелкая рябь на поверхности зеркала, затем оно помутнело бы и перестало отражать находящиеся перед ним предметы. Я употребил сослагательное наклонение, потому что на самом деле ничего подобного не происходило. Зеркало оставалось зеркалом, я видел в нём только свою кислую физиономию и больше ничего. Я был очень встревожен, меня начинали терзать дурные предчувствия, а под ложечкой неприятно засосало.

Впрочем, это ещё ничего не значило. Диана могла находиться в каком-нибудь мире, где время течёт чересчур быстро или очень медленно относительно Основного Потока, она могла крепко спать, могла попросту заблокировать любую возможность контакта, чтобы никто не нарушал её покой и уединение, а может быть, по той или иной причине она перекодировала свой Самоцвет – времени для появления таких причин у неё было вдоволь. Наконец, не исключено, что между Экватором и Срединными мирами нельзя установить прямой контакт – ведь за двадцать с лишком лет никто так и не вышел со мной на связь. Хотя это, скорее всего, имело другое объяснение: меня звали и не дозвались, потому что у меня отшибло память. Мало того – я превратился в грудного младенца.

После некоторых колебаний, вызванных щемящим чувством неладного, я вновь сосредоточился на Самоцвете, призывая следующего абонента. На сей раз я не встретил значительного сопротивления, и почти мгновенно отражающая поверхность зеркала покрылась мелкой рябью. Моё лицо и видимые прежде предметы обстановки комнаты исчезли, как бы растворившись в густом тумане. Теперь зеркало стало похожим на матовое стекло. С замиранием сердца я понял, что моё последнее предположение оказалось неверным – прямой контакт между Экватором и Срединными мирами, хотя труден, в принципе возможен.

ДИАНА, ГДЕ ТЫ? ЧТО С ТОБОЙ?..

– Кто? – послышался недовольный вопрос.

При зеркальной связи источником звука была сама отражающая поверхность, меняющая не только свои оптические, но и акустические свойства. Создавалось такое впечатление, будто твой собеседник находится по ту сторону зеркала. Имея общую природу с так называемой оперативной связью, осуществляемой непосредственно через Самоцвет, зеркальная связь гораздо удобнее в обращении, более устойчива и обладает большей проникающей способностью между мирами; а использование дополнительного промежуточного агента в виде зеркала (либо его заменителя) устанавливает определённую ДИСТАНЦИЮ между собеседниками, что избавляет их от необходимости в процессе разговора постоянно следить за собой во избежание непроизвольного всплеска эмоций и обмена не предназначенными друг другу мыслями. Вот и сейчас я уловил недовольство по ту сторону зеркала только в голосе моей собеседницы при полном отсутствии характерного для оперативной связи эмоционального давления.

Я ответил:

– Мама, это я, Артур.

– Артур! – раздалось изумлённое восклицание из тумана; в зеркале по-прежнему не было видно ни зги. – Боже мой! Артур, сынок!.. Ты?..

Послышалась суматошная возня, сопровождаемая шуршанием шёлка, как я догадался, постельного белья, звук быстрых шагов босиком по ковру, затем туман расступился, и я увидел мою мать – такую же юную и прекрасную, как в былые времена, в наспех запахнутом халате, со всклочёнными волосами и заспанным лицом. Очертания комнаты за её спиной расплывались, и я не мог определить, где она находится и есть ли в этом помещении кто-нибудь ещё.

– Артур, ты жив? – радостно произнесла Юнона, протягивая ко мне руки. Наверно, ей очень хотелось прикоснуться ко мне, погладить меня по щеке, потрепать мои волосы, убедиться, что я не призрак, что я во плоти… Её пальцы натолкнулись на стекло по ту сторону зеркала. – Артур, малыш… Какое счастье! Ведь я думала… – Голос её сорвался, на глазах выступили слёзы. – Я думала, что потеряла тебя… что больше никогда тебя не увиж у…

Сейчас она заплачет, подумал я, и сам готовый разреветься как малое дитя. Я целую вечность не видел мою маму – а ведь я любил её больше всех на свете… после Дианы, конечно… и Дейрдры…

– Меня долго не было? – совладав с собой, спросил я.

– Почти двадцать семь лет, – всхлипывая, ответила Юнона. – По стандартному времени, разумеется… Где ты пропадал, сынок? Я места себе не находила, я… С тобой всё в порядке?

– Да, – растроганно ответил я. – Как видишь, жив-здоров, цел и невредим.

Некоторое время мы молча смотрели друг на друга и счастливо улыбались. По нашим щекам катились слёзы.

– Ты разодет как шотландский барон, – наконец отозвалась Юнона.

– Там, где я был, так принято, – ответил я.

– А где ты был? Ты нашёл Истоки?

Ага! Это уже вопрос по существу. С сантиментами покончено, теперь к делу.

– А разве другие их не искали? – спросил я, уклоняясь от ответа.

– Искали, но не нашли. Никто из последовавших за тобой до сих пор не вернулся. – Юнона погладила стекло на уровне моего лица. – Сыночек, милый, почему тебя так долго не было? Если бы ты знал, как я горевала… Ведь тебя уже похоронили; решили, что ты погиб вместе с остальными.

– Мне повезло, – сказал я. – Мне посчастливилось уцелеть.

Юнона пододвинула к себе стул, возникший из тумана за её спиной, и присела, не сводя с меня нежного, умилённого и немного укоризненного взгляда.

– Артур, малыш, почему ты не дал знать о себе раньше? Я вся извелась, ожидая от тебя весточки.

– Я не мог, мама. Я не помнил, кто я такой. У меня начисто отшибло память.

– Ах! – сказала Юнона, прижав руки к груди.

– Только недавно я вспомнил о себе, – продолжал я. – И вот сразу же связался с тобой.

Юнона всхлипнула.

– Ты всегда был хорошим сыном, Артур. Самым лучшим, самым… самым…

– Я тоже люблю тебя, мама, – сказал я. – Очень люблю.

Юнона тихо заплакала, и я умолк, давая ей отвести душу.

Впрочем, умолк я не только поэтому. С некоторым опозданием до меня дошло то, что было очевидно с самого начала нашего разговора. Судя по словам матери (двадцать лет с небольшим к двадцати семи), коэффициент замедления времени в мире, где я жил, был приблизительно равен 1,35 Основного Потока. Едва уловимые искажения в голосе Юноны свидетельствовали о малой разнице коэффициентов, самое большее в одну десятую, тогда как для Царства Света этот коэффициент составляет 0,92, то есть имело бы место не замедление времени, а его ускорение. В связи с этим у меня зародились кое-какие смутные подозрения, и я тревожно взглянул на мать, которая уже немного успокоилась и взяла себя в руки.

– Я так счастлива, сынок, – проговорила она, утирая слёзы. – Я никогда по-настоящему не верила, что ты погиб. Теперь есть надежда, что и другие, кто ушёл вслед за тобой…

– Нет! – чересчур уж резко перебил её я, мучительно гадая, где она сейчас, есть ли в комнате с ней кто-то ещё, а если есть, то кто. Будь это отец, он бы давно присоединился к нашему разговору. – Никакой надежды нет. Чудес дважды к ряду не бывает – а то, что я остался в живых, чудо из чудес. Даже если бы за мной последовало несколько десятков тысяч, а не несколько десятков человек…

– Их было несколько сотен, – уточнила Юнона. – Четыреста с небольшим.

– Ого! – сказал я и с грустью подумал о том, сколько же среди этих безвинно загубленных душ было моих знакомых. – Но все равно вероятность до ничтожного мала. Между Экватором и Истоками лежит не просто бесконечность, их разделяет сущий ад. Наверняка они все погибли.

– А ты…

– Я родился в рубашке. У меня был один шанс из миллиарда, и я использовал его. Мне неслыханно повезло, но я никому не советовал бы испытывать судьбу, повторяя мою попытку. Это равнозначно самоубийству.

– Но… А как же ты вернёшься?

Я загадочно улыбнулся.

– За меня не беспокойся. Я – случай особый.

В глазах Юноны вспыхнули огоньки.

– Так ты нашёл Источник?!

Я поднял палец и поднёс его к своим губам.

– Об этом позже, мама. При личной встрече.

– Да, да, конечно, – сказала Юнона, бросила быстрый взгляд куда-то в сторону и с лёгким вздохом добавила:

– А знаешь, мы уже решили, что никаких Срединных миров и Истоков Формирующих не существует, что Враг придумал всё это единственно для того, чтобы погубить самую деятельную и неугомонную часть нашей молодёжи.

– Одно не исключает другого, – заметил я. – Весьма вероятно, что он имел и это в виду. И, похоже, неплохо преуспел.

– Твой отец был такого же мнения, – сказала мать. – Он настаивал на возобновлении Рагнарёка, считая, что этим Враг нарушил Договор, однако главы большинства Домов не согласились с его доводами.

Наверно, я ещё не полностью оправился от двойного потрясения, связанного с возвращением памяти и купанием в Источнике. Я опять тормознул и далеко не сразу осмыслил услышанное. А потом…

– Был!!! – ошарашено воскликнул я. – Он БЫЛ?!

Юнона сдержанно кивнула.

– Да, Артур. Твой отец умер одиннадцать лет назад.

Несколько секунд я переваривал это известие. Я не любил своего отца, короля Утера, и не был привязан к нему. Для меня он был слишком идеален, слишком совершенен, чтобы я мог питать к нему какие-либо тёплые чувства. Мыслями он постоянно витал в заоблачных высях и был не от мира сего, больше похожий на символ, на знамя, чем на живого человека. Утера называли последним истинным рыцарем Порядка, он был самым ярым и последовательным противником Хаоса во всём Экваторе; его уважали, им восхищались, ему поклонялись и в то же время побаивались его. Я всегда гордился тем, что он мой отец, но вспоминал о нём в основном лишь тогда, когда мне нужно было назвать своё полное имя…

И вдруг мне стало больно. Не знаю, почему. Психоаналитик сказал бы, что дело здесь вовсе не в отце, а в матери, и, возможно, он был бы прав. Во всяком случае, теперь я не хотел увидеть комнату за спиной Юноны и ещё больше не хотел увидеть того, кто в этой комнате находился. К такому повороту событий я не был готов.

А ещё… А ещё… Сердце моё замерло и, казалось, остановилось. Ведь это ещё не всё!..

– Мама, – скороговоркой выпалил я. – Что с Дианой?

Судя по её виду, Юнона ожидала этого вопроса. Ровным, бесцветным, лишённым всякого выражения голосом она ответила:

– Диана ушла вслед за тобой, Артур. Она отправилась искать тебя, и с тех пор о ней ничего не известно. Мне очень жаль, сынок, я…

То, что я сделал в следующий момент, было вопиющим нарушением всех правил пристойности. Кто-то, невидимый мне, тот, кто находился вместе с Юноной в её спальне, наверняка счёл меня невежой и грубияном. Ну и пусть! Я прервал связь и наглухо заблокировался от любых попыток контакта со мной с чьей бы то ни было стороны. Я не стыдился своих слёз радости, но я не мог позволить себе зарыдать от горя и отчаяния в присутствии посторонних, даже в присутствии матери, не говоря уж о том «ком-то». Я не хотел, чтобы меня жалели, чтобы мне сочувствовали, чтобы меня утешали.

Я встал со стула, отошёл от зеркала и бухнулся ничком на постель. Меня душили слёзы, но внезапно я обнаружил, что не могу плакать. Боль, пронзившая меня, оказалась такой острой и жгучей, что высушила мои глаза. Я лежал на своей кровати в полном оцепенении, и единственное, чего я желал, так это собственной смерти. Я хотел соединиться с Дианой в вечности…

Да, в вечности. По натуре своей я всегда был оптимистом – но всегда в разумных пределах. Со всей мучительной ясностью я понимал, что если Диана пошла вслед за мной, то её уже нет в живых. Моё чудесное спасение противоречило здравому смыслу и логике вещей, и я поверил в него только потому, что был поставлен перед фактом – я мыслю, следовательно, существую. Но было бы попросту глупо тешить себя надеждой, что подобное чудо могло повториться с Дианой. Против неё были все законы вероятности, все до единого… Нет! Все – кроме одного!

Робкий огонёк надежды зажёгся в моём сердце. На моей стороне был самый иррациональный из законов вселенной – закон подлости, известный также под законом бутерброда, который всегда падает на пол намазанной стороной. Ведь я любил Диану, по-настоящему любил её, но потом потерял память и влюбился в Дейрдру, а когда вновь обрёл себя, то обнаружил, что люблю их обеих одинаково сильно. Весть об исчезновении Дианы, фактически о её гибели, принесла мне невыразимые страдания, но её смерть была бы слишком простым, слишком банальным выходом из сложившейся ситуации. Так обычно происходит в дешёвых мелодрамах, где законы жанра требуют, чтобы в случае любовного треугольника один из его углов, третий лишний, должен либо оказаться негодяем, либо под конец умереть. И тогда герой обретает счастье с уцелевшей героиней, они живут в любви и согласии, рожают умных и красивых детей – ну, и всё прочее в том же духе, о чём писать неинтересно, а читать скучно. По этой причине все сентиментальные романы и пьесы о чистой и возвышенной любви заканчиваются, как только становится слышен звон свадебных колоколов. Тернии пройдены, дальнейший путь усыпан розами, точка, конец.

Я обратился к богу (если он есть) со страстной мольбой, чтобы жизнь моя не была похожа на дешёвую мелодраму. Я не знал, что буду делать потом – если моя дикая, безумная надежда станет явью, – скорее всего, буду глубоко несчастен, разрываясь между Дианой и Дейрдрой, и сумма моих мук во много крат превысит мои теперешние страдания, но я готов был без колебания заплатить такую цену за жизнь любимой.

Слёзы, наконец, хлынули из моих глаз, и я заплакал. Не помню, сколько времени так прошло. Я рыдал, успокаивался и снова рыдал, доводя себя до исступления. Всё в моей голове перемешалось, и я думал о Диане, как о Дейрдре, а Дейрдру представлял в образе голубоглазой шатенки Дианы. Когда я уже полностью запутался и, совершенно отупев от горя, не мог понять, кто из них есть кто, на помощь моему помутившемуся рассудку пришёл спасительный сон. Мучения мои кончились, и я погрузился в сладкое, блаженное забытье.

Taken: , 1