"Сборник рассказов" - читать интересную книгу автора (Ермакова Олеся Евгеньевна)

Я снова научусь летать

Ненавижу грязь. Пустые бутылки под скамейкой, окурки на газонах, использованные шприцы у подъезда, пахнущих перегаром алкоголиков и разбитые фонари. Ненавижу этот город. Хотя прекрасно знаю, что вне города я просто не сумею существовать.

Всегда интересовало, кто выбивает лампочки в подъездах и калечит тусклые уличные фонари. Когда я была совсем маленькой, думала, что это делают специальные волшебники или маги тьмы, а то и вовсе некие злые ночные твари — чтобы свет не слепил им глаза. Глупая была и наивная — принимала на веру все, что давала почитать сестренка, поклонница сказок и фентези. Теперь же знаю, что это делают существа по недоразумению называемые людьми. Но к людям я ненависти не питаю… пока. Просто их не люблю.

Вечер был не так уж плох. И хотя я возвращалась домой в одиночестве, никакие сомнительные типы не пытались со мной познакомиться. Или каждая собака в округе уже знает, где и кем я работаю? Забавно, по иронии судьбы мой институт относится к той же правительственной организации, что и департамент безопасности, и значки со свидетельствами у нас идентичные — непосвященный так вообще не заметит разницы. Нет, нас учили основам самообороны и борьбы — я могу за себя постоять, но от мастерства спецназовцев меня отделяют годы тренировок. Хотя те же спецназовцы разбираются в технике и науке хуже нашей лаборантки. Каждому свое.

Я трудоголик, не представляю жизни без работы. И сейчас я возвращаюсь раньше только из-за того, что начальник опять завел разговор об обязанности сотрудников раз в полгода брать отпуск. Не нужны мне пустые, ничем не заполненные дни. Не нужны. Не умею отдыхать и не желаю учиться. Свободные дни пробуждают слишком много мыслей. Не хочу думать, не хочу. Друзей из старой жизни видеть нет желания, а новых нет.

Кошка была грязной и серой, как асфальт после дождя. Она крутилась под ногами и настойчиво мяукала. Я недовольно отстранилась. Прости, киска, со мной тебе ничего не обломится. Подожди немного — объявится какая-нибудь мягкосердечная дама, старушка или влюбленный во весь мир и в «самую прекрасную девушку на свете» подросток, они тебе и купят колбасы. Я же милостыню не подаю и бездомных животных жалеть разучилась. Точнее, просто отвыкла. Мы проводим эксперименты на животных. Сначала, по наивности, плакала и лепетала что-то про Гринпис и экологическую конвенцию, затем мне объяснили, что Гринпис и его активисты живут в экологической зоне, а Новый и Старый город не в их компетенции. Потом привыкла. Я же не биолог — так, техник, отвечающий за исправность всех высокотехнологичных приборов. Впрочем, сейчас и кое-какие исследования провожу. Диссертацию недавно защитила. Как говорят в институте, «молодая и перспективная».

Кошка не отставала. Что тебе надо, серая? Даже если домой тебя заберу, ты же в первую неделю сбежишь из-за недостатка внимания к более заботливым и ласковым. Я бы сбежала.

Ты меня до дома провожать будешь? Киваешь, или это у меня начались галлюцинации от длительной работы с силовым полем? Правда что ли пойти в этот проклятый отпуск? Как думаешь? Я разговариваю с кошкой, коллегам рассказать — засмеют.

Черт! Ну вот, киска, из-за тебя я пропустила поворот к своему дому. Возвращаться назад лень — придется обходить по проспекту.

Дождь пошел. А я опять без зонтика. Люблю дождь: есть в нем что-то правильное, неизбежное. Когда капли касаются лица, то уносят с собой дурные мысли. В дождь хорошо забывать, в дождь хорошо расставаться, в дождь, наверное, хорошо умирать.

Прошли мимо остановки. Под дождем увлеченно целовалась влюбленная парочка. Романтики. В старом городе живут только романтики и трусы. Те, кто не желает смириться, что на дворе конец двадцать первого века и тоскует по прошлому. Те, кто наивно верит, что в двадцатом и начале двадцать первого века жизнь была лучше. Те, кто сломался и убежал от жестокой действительности к прошлому. А еще те, кто боится жить в новом городе. Как я.

Я боюсь высоких небоскребов с блестящими в лучах солнца стеклянными фасадами, вспыхивающих на каждом шагу рекламных голограмм, суетливых людей с вечными улыбками на лицах, роботов, до стерильной чистоты подметающих городские улицы, звездолетов и катеров, парящих над головой. Я могу терпеть Новый город, каждый день ездить туда на работу, стараясь не смотреть в окно, но жить там не хочу. У меня есть ключи от квартиры в одном из небоскребов, но я никогда не поднимусь наверх на скоростном лифте. Даже не могу заставить себя сходить туда просто разобрать вещи. Иногда память лучше оставить вечно храниться на антресолях, куда никогда не заглядываешь.

Торговка была женщиной лет сорока со старыми, не по возрасту усталыми глазами. Кошка довольно мяукнула и начала тереться об ее ноги. Так вот ты куда меня привела. Сама догадалась или хозяйка научила? Живая реклама — оригинальный ход. Ради такого даже посмотрю, что продает твоя хозяйка.

— Девица-красавица, чего изволишь? Любовь, ревность, удача, красота, богатство, слава? Много у меня средств на любой вкус. Что нравится? — изобразила приветливую улыбку торговка. Надо же, раньше травами целебными торговали и лечебными сборами торговали, а теперь вот Новый товар придумали.

Кто станет покупать любовь, если в любой аптеке можно найти афродизиак и антидот к нему? Как только химики нашли формулу «любовного эликсира» люди пожелали получить противоядие. Афродизиак действует быстро и почти незаметно. Сначала беспричинная радость, потом легкая симпатия, а через пару дней тебе кажется, что твоя жизнь без этого человека будет кончена. Пробовал на мне афродизиак один коллега. Узнал, сволочь, про компенсацию да и зарплата у меня — предел мечтаний молодого лаборанта. Одного он не учел — от постоянной работы с силовым полем у меня несколько изменился метаболизм. И постепенно организм подыскал способ быстро нейтрализовать «внешние яды», из-за этого на меня половина современных лекарств не действует.

— Удача, слава, ревность, красота? — предложила торговка.

— И что, покупают? — насмешливо поинтересовалась я. Шарлатанка она — видно по глазам. Была бы рядом крупная аптека — сразу бы с места согнали, чтоб не отманивала клиентов. Хоть на дворе конец двадцать первого века — чудес хочется всем.

— Покупают, красавица, только слава и богатство дорого стоят, а любовь и красоту брать боятся.

— Красоту-то? — не поверила я. — Любая женщина с радостью купит целебное снадобье, обещающее сделать ее прекрасней.

Но я бы не купила — ни замуж, ни в актрисы не собираюсь. Зачем мне?

— Ты не понимаешь, красавица, я не продаю мазей и чудодейственных снадобий, дающих вечную молодость. Куда мне до наших ученых и фармацевтов. Красота не в гладкой коже и модельной внешности. Она очень хрупкая, ее так просто сломать — достаточно одного неловкого движения. Легче разбить лишь талант.

— А талант вы, случаем, не продаете? — вопрос вырвался раньше, чем я над ним задумалась. Вечно виноват мой глупый язык.

— Продаю, — кивнула торговка. — Только зачем он тебе? Стоит ли тебе его покупать?

— Не стоит, — почти беззвучно согласилась я, словно признавая поражение. Господи, я убежденная атеистка, но почему же мне сейчас так больно и пусто?

— Но есть вещи, которые нужно хранить бережней таланта и красоты… Это любовь, — женщина достала прозрачный пузырек закрытый плотной крышкой. На первый взгляд ничего, кроме воздуха, он не содержал. На второй тоже.

— И это любовь? — опешила я. — Вы продаете самый обыкновенный воздух?

— Хочешь попробовать? — предложила торговка. Шарлатанка, вот точно. А ведь даже не пытается это отрицать и оправдываться. Может, пару капель афродизиака внутрь баночки капнула, да и то могла пожалеть на это денег.

Воздух из баночки был безвкусным и не имел запаха. Я недовольно поморщилась, отвернулась и пошла прочь от надоедливой тетки. Это надо же додуматься наклеить красивые этикетки на склянки, где ничего нет, и пытаться это «ничего» продать под возвышенным названием. Любовь, красота, талант. Тьфу! Совсем совесть потеряли!

Когда показался угол моего дома, пришлось признаться себе, что сбежала я не от торговки, а от ее слов о красоте и таланте. Не думать, не думать, не думать! Подъездная дверь резко захлопнулась за моей спиной. Мы разминулись с соседом снизу, выводящим на вечернюю прогулку лохматую овчарку. Бетонные ступеньки мелькали под ногами. Восемь, двенадцать, двадцать…

«Красота и талант… ведь их так просто сломать», — прошептал тихий грустный голос в голове.

«Оля, Олечка, ну, пожалуйста! Не сейчас! Не думай!» — обратилась я к подсознанию и забытым призракам.

Я не помню, как пальцы машинально открыли дверь и отключили сигнализацию. Как открыла дверь кладовки и вытащила из темноты картину в темно-вишневой раме, и поставила ее на пылящийся в дальнем углу этюдник.

Зачем? Зачем я сдергиваю с полотна полиэтиленовый чехол?

На картине беспечно улыбаются друг другу молодые парень и девушка. У нее — золотисто-рыжие волосы и зеленые глаза, у него — глаза синие, как густеющее в предрассветной тьме небо, и темные волосы. Инга и Сергей. Два любимых мной человека, дороже которых нет во всем мире… не было.

Эту картину я готовила сюрпризом на их свадьбу. Я закончила в девять утра и позвала подругу оценить произведение. Не правда, что художникам не интересно, что думают зрители об их картины. Они сходят с ума от желания услышать чужое мнение, когда на полотно ложится последний мазок. Я не исключение. Точнее не была исключением, потому что с тех пор не пишу картин.

Алена удобно устроилась в кресле и спросила:

— Оль, когда же ты начнешь продавать свои картины?

— Я итак продаю.

— Ты пишешь портреты на заказ. Неужели ты закончила академию художеств, только чтобы свои самые прекрасные работы дарить?

— Каждый художник должен написать картину, которую он никогда не захочет продавать, — улыбнулась я и открыла окно. Легкий ветерок с улицы пошевелил стопку бумаги на столе и штору из прозрачной органзы.

— Оля, там!! — закричала Алена, указывая куда-то вправо. Я выбежала на балкон, хотя это зрелище прекрасно было видно и из комнаты.

Мне часто снится по ночам эта картина. Говорят, такое можно увидеть раз в жизни, но никогда не удастся забыть. Ясное до синевы небо. Переливающийся в солнечном свете корпус быстрого звездолета. Как низко… Неужели они летают так низко, что их можно увидеть невооруженным взглядом? А потом черный дым и яркая вспышка. Падают даже звезды. Падают даже птицы, с которыми сравнивают маневренные серебристые звездолеты.

Падение длится всего мгновение, но оно кажется тягучей вечностью. Прежде чем корабль поглотила вспышка взрыва, ты успеваешь подумать, что не хочешь включать сегодня вечерний выпуск новостей. Не хочешь верить в глупые предчувствия. Не дан художникам и поэтам дар предвидения! Не дан! Почему же тогда на душе вдруг стало так пусто, словно в заброшенной комнате с погашенным светом?

— Мы начинаем наш экстренный выпуск новостей с чрезвычайного происшествия, — привычно улыбается диктор. Ей-то какое дело до происходящего — для нее это просто работа. И довольно высокооплачиваемая.

— Сегодня в окрестностях Nска разбился звездолет с регистрационным номером АК687-030-XV….

Я должна испытывать облегчение. Диктор назвала не тот номер, который я помню наизусть. Но странная тревога и обреченность не желают отпускать…

— Наш корреспондент, Виктория Васильева, ведет прямое включение с места происшествия… Вика, есть ли пострадавшие?

— Да, Ирина. Пресслужба управления полетами не дает информации по представленному запросу. Но нам удалось узнать из неофициальных источников, что на борту звездолета находилась Северина Инга — молодая актриса, которую мы все помним по ролям в фильмах «Серебряный дождь» и «Когда мы вернемся», вместе с женихом Сергеем, предположительно и управлявшим звездолетом… Сегодня мир лишился чудесного человека и замечательной актрисы…

— Оля, Олечка, тебе плохо? — усаживает меня в кресло обеспокоенная Алена. На голос диктора она не обращает внимания. Странно. Не осталось ничего. Ни горечи, ни боли. Просто пустота и одиночества.

Они умерли…

Это страшно, когда земля становится ближе с каждым мгновением? Это грустно смотреть на сверкающие небоскребы и понимать, что ты видишь их в последний раз? Это больно — удар о жесткую землю, или они успели потерять сознание раньше и ничего не почувствовали?

Холодно. Меня бьет дрожь. Хочется закричать, заплакать. Слез почему-то все нет. Только пустота. Высокие шпили зданий беззвучно усмехаются ясному небу. Город. Холодный равнодушный Новый город, где люди считают падение звездолета занятным происшествием — наверняка многие успели заснять это на видео. Телеканалы дорого заплатят за самый интересный диск.

Впервые за девятнадцать лет жизни я поняла, что ненавижу Новый город. Ненавижу довольных жизнью людей в дорогих квартирах, напичканных новейшей техникой, шумные космодромы и здания из хромированного стекла.

Мне страшно. До боли хочется сбежать из этого места и никогда не возвращаться. Меня пугает ясное небо города, где падают даже птицы. Где умирают дорогие мне люди…

— Ален, я больше не хочу здесь жить, — шепчу я.

— Оль, они могли выжить… аварийная система спасения… — пытается утешить меня подруга. Господи, да если б она была настоящей подругой, то знала бы, что утешения не помогут. Тем более, такие глупые.

— Аварийная система спасения могла им помочь уцелеть при…взрыве? — еще тише говорю я. Когда по-настоящему плохо, что-то случается с голосом. Словно умирает часть меня — он становиться тихим, пустым и холодным. Я никогда не кричу, когда злюсь — просто говорю тише. Инга знала, и в приюте заступалась за вдруг умолкающую сестренку, чтобы избежать плачевных последствий. Приют… место заменившее нам дом, где нас научили мечтать. Где не побоялись воспитывать из вздорных девчонок не пилотов и техников, а актрис и художниц. Где нас научили мечтать о небе…

Я оборвала цепь воспоминаний. Не стоит возвращаться к прошлому. Ольги Севериной больше нет. У меня другая фамилия. Когда-нибудь я решусь сменить и имя.

Есть странное состояние нереальности. Когда мир плывет вокруг тебя, мутным проблеском открываются забытые истины, и всплывают перед глазами образы и строки. Раньше в такие моменты я писала картины или стихи. Теперь вот разучилась.

Гитара нашлась в дальнем углу квартиры — все никак не поднимались руки ее выбросить.

Корпус у нее слегка потрепанный, да и струны не мешало бы настроить получше. Хороший инструмент заслуживает достойного хозяина. Лучше музыканта, чем биолога-техника.

Щелкнул замок двери. Я бережно прижала гитару к себе и стала спускаться по лестнице.

«Оля, ты с ума сошла», — посетовал разум. Знаю. Иногда полезно сходить с ума, чтобы не лишиться навсегда рассудка и смысла жизни. Размеренная жизнь без безумий ломает нашу волю быстрее любых наркотиков.

Ноги привели в Старый парк. Его забросили еще лет тридцать назад. Некогда асфальтовые дорожки потрескались, заросли одуванчиками и травой. Чудом уцелевшая скамейка сиротливо спряталась в гуще зелени. Красиво. Люблю этот парк. Одинокий, забытый и заросший. Как вся моя непутевая жизнь.

Пальцы легонько коснулись струн, словно боясь ошибиться. А ведь я еще не забыла, как держать в руках гитару. И нужную мелодию могу вспомнить.

Начинаю робко, неуверенно, а ведь когда-то мне говорили, что у меня сильный голос. И плевать, что подумают соседи и случайные прохожие. В старом городе каждый волен сходить с ума по-своему. Сегодня вечером, впервые за пять лет, я буду петь, а не сидеть за надоевшей работой… Перспективная сотрудница? Видел бы сейчас кто — точно б усомнился в моем душевном здравии…

Длинная челка упала на глаза, но я не спешила убрать прядь с лица. Сергей говорил, что это песня о небе и звездолетах. Что ж, тот, кто писал эти строки в конце двадцатого века, вряд ли видел «серебряных птиц», но об одиночестве он знал немало…

Люди боятся неба. Этот страх родом из древних времен. А то, чего люди боятся, они стремятся покорить. Любить небо не принято. Можно любить полет, но не небо — ему нет никакого дела до нашей ненависти и любви. Может быть, поэтому те, кто поднимаются в небо каждый день, вызывают в нас такой восторг. Девушки любят бравых пилотов.

Девушки готовы влюбиться в пилота, но они привыкают видеть звезды из своих звездолетов, и земля перестает их манить.

Я не исключение… Только меня угораздило влюбиться в синеглазого пилота по-настоящему. Инга удивлялась, почему у меня так много стихов об одиночестве и неразделенной любви, но так ничего и не заподозрила. Все же к лучшему это. Не нужно мне чужих женихов.

Сергей, Сережа. Сережка, что же вынудило тебя полететь на чужом корабле? Или лучше спросить, что заставило отказать систему управления нового звездолета? Ответ на этот вопрос похоронен в отчетах транспортной компании. Я до сих пор ненавижу их, высокомерные взгляды и фальшивые соболезнования. Я ненавижу ту компенсацию, что заставили взять за молчание. Просто они слишком наглядно объяснили, что станет со мной, если я откажусь. Не принято сейчас верить в чужое бескорыстие.

Автобус ушел на мгновение раньше, чем я успел добежать до остановки. Как всегда. Пора уж привыкнуть, что общественный транспорт меня на дух не переносит. Так что шагать вам, Дмитрий, пешком до самого дома. Можно, конечно, такси вызвать — зарплата пилота позволяет, но до этой зарплаты еще целые сутки, а вся прошлая ушла на покупку предметов первой необходимости и мелочей вроде новых штор. Господи, как же Ленка умудрилась за один раз увезти в паре сумок кучу необходимых в доме вещей!

Начался мелкий дождь. Зонта у меня, разумеется, не было. Или потерял, или забыл на работе. Недавно там ключи от квартиры оставил — пришлось через весь город ночью возвращаться. Скоро про мою рассеянность будут анекдоты в порту рассказывать. Единственное место, где в моей жизни царит порядок — это кабина звездолета.

Улица была грязной, серой и почти пустынной. Большинство прохожих скрылись от дождя за витринами мелких магазинчиков. А я люблю дождь. Пусть даже он и не по-летнему холодный. Порой устаешь от кристально чистого неба Нового города, где осадки приходят точно по расписанию и желанию климатологов и метеорологов, а прогнозы последних всегда верны. Природа должна быть настоящей. Не стоит менять ее под свой вкус.

Странно, в дождь Нового города не бывает ни грустно, ни весело. Просто равнодушно принимаешь, что через столько-то часов или минут дождь закончится. А дожди Старого — не предсказуемы и поэтому интересны. Или профессия пилота заставляет искать в мелкой мороси романтику.

Возможно, к лучшему, что автобус ушел раньше. Дорога домой займет больше времени и отвлечет от невеселых мыслей. Пилоты в полете вспоминают дом как некий символ покоя и уюта, куда хочется вернуться. Мне в последнее время возвращаться домой не хочется.

Нет ничего печальней дома, из которого ушла женщина. Дело не в мятых рубашках, грязных носках и пельменях на ужин. Сложно привыкнуть к тому, что тебя больше никто не ждет дома, а, чтобы войти, придется искать в сумке ключ…

Хуже только смотреть, как женщина, раньше бывшая любимой, равнодушно бросает в сумку вещи, и ничего не можешь с этим поделать. Все слова уже сказаны, а на нужном ей документе о разводе стоит моя подпись.

Исчезают в темно-зеленом чемодане, с которым мы ездили на море, персиковый свитер, забавные тапочки с помпонами и антикварный сервиз, тщательно завернутый в старые газеты. Пустеют полки шкафа, полочки с ванной словно осиротели без многочисленных масок, мазей, кремов, шампуней и гелей. С уголка кровати соскользнула в чемодан кружевная ночнушка. Стопочка документов в коробке из-под ее старых туфель стала меньше в три раза. Она встала на диван, чтобы аккуратно снять со стены картину с горным водопадом — подарок на день рождения. Сегодня она до невозможности точна и пунктуальна — не упустит ни одной мелочи.

Лена, не переставая, говорит, будто не может остановиться. Или эти пять лет только и занималась тем, что молчала. От этого становится еще паршивей. Слушать, как ее красивый звонкий голосок усыпает меня непрерывными упреками и замечаниями. Если все, что Леночка сейчас говорит, считать правдой, то пять лет нашей вполне сносной, на мой обывательский взгляд, совместной жизни можно приравнивать по героизму к полету экипажа первого звездолета.

— Семья? Да у тебя вечно не хватало на семью времени! — начала новую тираду Лена. А с виду такая хрупкая, беззащитная. По крайней мере, раньше она была совершенно другой. Хотя, что раньше… раньше она не заявляла, что я погубил светлые надежды ее молодости. Или она не возражала?

— Дима, ты должен понять, я не могу жить со смертником! — она будто оправдывается. — Я живая! Мне хочется букетов роз и комплиментов, ужинов в ресторане, а не твоих воспоминаний, комплексов и чувства вины. Да лучше бы ты сам, а не этот твой напарник разбился на этом чертовом звездолете!

Лена сама испугалась последней фразы и отшатнулась от меня, выжидая. Она не злая, и не хотела причинить мне боль. Просто сорвалось. Бывает.

Чего же ты так испугалась? Моего взгляда? Ты лучше других знаешь, что я никогда не повышу голос и не подниму руку на женщину.

— Лен, мы еще не решили, что делать с фотоальбомами, — попытался сменить тему я.

— Дим, ты прости… я не хотела…

Ни в чем она не виновата. Мы оба не виноваты. А если и виноваты, то в равной степени. Мы просто не сумели научиться жить одной семьей. Пытались, но, как говорил почти забытый ныне поэт двадцатого века, Маяковский, «семейная лодка разбилась о быт». Наверное, мы не достаточно друг друга любили, или не научились до конца понимать, или просто неудачно сложились звезды, и так распорядилась судьба.

— Лен, ничего, — пытаюсь улыбнуться я. — Уже ничего. Тебе помочь сумки донести?

Лена улыбается в ответ. Открыто, искренне. На секунду она становится похожа на ту веселую, непосредственную девчонку, которая пять лет назад влюбилась в пилота. Всего на секунду, а потом она опускает глаза и произносит:

— Спасибо, но не надо… За мной приедут…

В подтверждении ее слов раздался требовательный звонок в дверь. Лена поспешила сама ее открыть. Вошедший мужчина по-хозяйски обнял мою бывшую жену и поцеловал.

— Влад, ну зачем… я же просила подождать внизу, — укоризненно произнесла Лена, а, увидев меня, добавила. — Дим, это Влад… Влад, это мой бывший муж Дмитрий.

Он похож на сытого льва. Ухоженный, импозантный, представительный — наверняка, крупный бизнесмен или президент правления банка. Деньги, чтобы водить Лену в рестораны и дарить дорогие букеты у него имеются.

Так ты этого хотела, Лен? Что ж, желаю тебе счастья…

Влад подает мне руку для пожатия.

Вот только сейчас хочется двинуть ему по физиономии, наплевав на последствия. И на леночкины вздохи и испуганные глаза. Хочется прижать ее к себе и никогда не отпускать, никому не отдавать. А с теми, кто осмелится на нее посягнуть, драться насмерть.

«Она больше не твоя любимая женщина…Ты не имеешь на нее никаких прав», — подсказывает разум. Любовь прошла, глупо убеждать себя в обратном. Осталась только разъедающая душу грусть и нежелание отпускать.

«Все вы, мужчины, примитивные собственники!», — заметила бы Лена, умей она читать мои мысли. К счастья, — или к несчастью, — не умеет.

— Лен, ты заходи, если что понадобиться, — прощаюсь я, закрывая дверь…

— Мяу! — требовательно повторила серая кошка, уже минут пять идущая со мной рядом.

— Подожди, киска. Совсем не обратил на тебя внимания. Замечтался как сентиментальный идиот.

Я порылся в рюкзаке и вытащил оттуда бутерброд. Да, представительные мужчины нынче не ходят с рюкзаками — им больше идут солидные чемоданы или дипломаты. А пилоты могут позволить себе наплевать на общественное мнение вне борта звездолета. Поэтому мне когда-то и приглянулась эта профессия.

— Бутерброд с колбасой будешь? — кошка проигнорировала первую часть предложения, но на колбасу согласилась. Ладно, батон я и сам съем.

Дождь кончился, и теперь вымокшая киска пыталась обходить лужи. Через самую большую пришлось ее перенести.

Когда был маленьким, мечтал завести котенка. Сначала мама не разрешала, затем у младшей сестренки открылась аллергия на кошачью шерсть. А потом появилась другая страсть — небо. Наши портовые врачи любят шутить, что все пилоты — психи, и их работа напоминает общение с умалишенными, бредящими небом. Мы, в самом деле, бредим небом и звездами. Такими далекими и манящими, что готовы продать душу за одну лишь возможность стать к ним ближе. Другие в пилоты и не идут — слишком велик риск. Его не покрывает даже приличная для Нового города зарплата.

— Кисундель, я за тобой не успеваю! — пожаловался и только теперь понял, что не кошка идет со мной, а я иду за кошкой. Гениально. Хотя нам пока по пути — этой дорогой я тоже могу дойти до дома.

Кошка остановилась в одном и переулков и вдруг оставила меня и побежала вперед. Я не удержался от того, чтобы пойти следом. Что ее испугало? Собаки, что ли? Так, кроме крохотного той-терьера у экзальтированной дамочки в светлом костюме, в округе ни одной псины.

— Чего изволите, молодой человек? — поинтересовалась женщина. Рядом с ней располагался лоток с какими-то склянками, а в ногах у нее мурлыкала моя киска. Надо же, я думал, что уличных торговок почти не осталось, и их вытеснили еще в начале века магазины и супермаркеты.

— Так это ваша кошка, — улыбнулся я. Женщина кивнула и продолжила:

— Любовь, ревность, удача, красота, богатство, слава? Я смогу предложить все, что захочешь.

— Извините, меня ваш товар не интересует, — вежливо признался я. Женщина пожала плечами, но любопытство не давало мне так просто идти отсюда. Интересно, она кошку учила приводить клиентов, или киска от природы такая умная? Да и товар у нее на редкость странный.

— И правда продаете любовь? — поинтересовался мужчина лет сорока, доставая кошелек.

Не люблю подобных типов — они всегда напоминают мне ленкиного Влада. Три месяца прошло, а все никак не могу избавиться от ассоциаций.

— Тебе не продам, — равнодушно произнесла женщина.

— Почему это вы для меня делаете исключения? — нахмурился покупатель. — Тому мальчишке предлагаете, а мне отказываетесь.

Надо же, меня назвали мальчишкой. Даже злости нет — смешно. Не так уже много лет нас разделяет. В отцы он мне точно не годится.

Нет, не похож он на Влада. Тот хотя бы пытался играть в благородство и импозантность. А этот похож не на мужчину, а на сварливую и вечно недовольную жизнью тетку, которая каждое утро ругается с кондуктором в автобусе.

— Зачем она тебе? Если ты не веришь в любовь, то зачем тебе ее покупать? — с грустью ответила торговка.

— Так и знал, очередная шарлатанка! Развелось же вас фальшивых целительниц и знахарок! — зло сплюнул мужчина. — Вот позвоню в полицию, и тебя, стерва, тут же выгонят с места.

Нервный покупатель, поскандалил и удалился, не встречая никакого отпора со стороны торговки.

— Почему же ты ничего не пожелала ему продавать? — не удержался. Странная женщина. Ей не дашь больше пятидесяти, но она неуловимо напоминает мою бабушку.

— Нельзя дать то, во что человек не хочет верить… А ты хотел бы что-нибудь купить для себя? — перевела тему торговка.

И почему она так упорно стремится мне что-нибудь продать? Ведь не произвожу я впечатление солидного бизнесмена, даже форменную пилотскую куртку или значка в городе не ношу. Тот тип и то выглядел состоятельней, а она иметь с ним дело отказалась. Пойми этих женщин…

— Я ничего не куплю — у меня просто нет денег, — честно признался я. Почти правда — денег осталось только на палку колбасы и булку хлеба, чтобы завтра позавтракать и перекусить на работе.

— Ты мне нравишься, — улыбнулась торговка. — Поэтому я хочу предложить кое-что только попробовать, раз не можешь купить. Или тоже считаешь шарлатанкой?

Что ж, ей надо от меня? Может, помочь палатку перенести, или ящики какие подтащить — вот и ищет крепкого молодого парня? Ладно, если ей так хочется общения, то поиграю по ее правилам.

— А что бы ты мне предложила? — поинтересовался я.

— Думаю, любви… если не боишься.

Боюсь? Пилотам не полагается испытывать чувства страха. Чего бояться-то? Что тетка окажется террористкой, пытающейся захватить в заложники или загипнотизировать? У меня высокий порог внушаемости, как говорят наши психологи. К гипнозу почти не восприимчив — поэтому раньше и госрейсы доверяли. А если честно, то не в курсе я никаких секретов нашей родины — в лабораториях и институтах и то больше знают. Единственное, о чем я имею четкое представление, это об управлении звездолетом, но по данным, вытянутым из загипнотизированного человека, летать не научишься.

Склянка была прозрачной и не вызвала особого трепета. Даже немного разочаровала своей обыкновенностью. И это «любовь»? Скучно…Но отдавая дань уважения тетке, открыл пробку и вдохнул. Воздух. Никакой химией не пахнет. Не афродизиак вроде — на него у меня аллергия. Пыталась меня, во время учебы на пилота, одна девчонка очаровать. Врачи еле откачали — переборщила Оксанка с дозой. Друзья потом долго издевались — мол, летать в дальние и опасные рейсы не боишься, а от «приворотного зелья» чуть не умер.

— Ну и… скоро подействует? — не удержался от иронии я. Никогда не верил в чудеса за даром и не играл в лотерею. Капризная техника не прощает надежд «на авось», и единственная ошибка может стоить слишком дорого.

— Иди уже домой, ехидный молодой человек. Я же тебе не лекарство или афродизиак дала, чтоб ты сразу эффект почувствовал… Если что, завтра приходи, а то у меня еще собака дома сидит невыгуленная.

Может, и шарлатанка, но крайне занятная. Мне даже понравилась. Стоп… Она начала мне нравиться. А что, если это действие средства началось?

«Ага, и ты теперь побежишь делать ей предложение выйти замуж», — подсказал разум и тут же мстительно добавил, — «наверное, ей приглянулась твоя старая квартира и пельмени в холодильнике».

Улыбнувшись, этой мысли я зашагал в сторону дома. Что ж, тетка все же смогла поднять мое настроение из паршивого во вполне сносное.

Когда подходил к парку, что лежит прямо возле моего дома, то услышал в отдалении звук гитары и женский голос. Грустный, но приятный.

Где-то я точно слышал эту песню, только пела не женщина. Черт, почему же не могу припомнить точно? Девушка продолжила, и улыбка пропала с моих губ.

Она пела о небе. Пела о нас. Воспоминания нахлынули яркой вспышкой. Прощальный вечер в летном училище. Вернулись с «боевого задания» Лешка с Деном. На стол ставят несколько бутылок, пронесенных в обход строгой вахтерши общаги. Сережка берет гитару, бережно проводит по струнам рукой и тихо говорит: «Я хочу спеть вам одну песню моей любимой группы». Наутилус. Даже исполнителя помню…

Одинокая птица,

Ты летаешь высоко,

И лишь безумец был способен так влюбиться.

За тобою вслед подняться,

Я не заметил, как начал подпевать невидимой пока исполнительнице.

Больно. Вспоминать всегда больно. Хочется оттянуть окончание песни, а лучше никогда ее не слышать. Так проще. Легче. Думать, что пять лет назад ничего не произошло.

Права Лена… Я умер. Пять лет назад. Когда увидел, как с неба падает изящная серебряная птица. Когда услышал регистрационный номер упавшего звездолета.

«Дим, я Ингу обещал перед свадьбой над городом прокатить… Ну, небо, звезды, ты меня понимаешь… Ты ключи не одолжишь от своей красавицы?».

«А на своем, что ли, боишься невесту катать?».

«Да нет… Просто он третий день в ремонте — мудрят чего-то техники. Говорят, система подачи топлива к черту полетела. Они так до пенсии с ним возиться будут».

«Ладно, держи, жених. На свадьбу не забудь пригласить».

«Обижаешь, напарник! Моим свидетелем будешь. Я осторожно, Дим — ни одной царапины на корпусе».

Но сейчас боль уходит вместе с окончанием песни. Припев мы заканчиваем петь уже вдвоем.

Девушка в последний раз ударяет по струнам, убирает с лица длинную челку и поднимает на меня серьезные серые глаза. Господи, да она же стояла рядом на похоронах! Не маняще красивая и недоступная, скорее худенькая и «слишком обыкновенная», как любил шутить Лешка.

— Здравствуй, — произнес я и почему-то улыбнулся…