Автор неизвестенЗаписки современной московской дамы

Алена Б.

ЗАПИСКИ СОВРЕМЕННОЙ МОСКОВСКОЙ ДАМЫ

История первая

Честь рекламного агентства

Стало невообразимо скучно жить, и, между прочим, прекрасная солнечная погода добавляет унылости. На улице наступила весна, грядет лето, птицы-дуры совсем с ума сошли, а в жизни ничего не происходит. Эх, тоска!

Листаю свой дневник. Перечитываю записи. Все такая глупость. Но я дала себе слово ничего никогда не править и не вырывать из дневника листы. В конце концов, это моя жизнь, какими бы нелепыми ни казались события по прошествию времени. Вот, например, запись от не разобрать какого числа месяца марта 1995 года. Если не ошибаюсь, в то время я работала в рекламном агентстве Медиа-Модел.

***

- Какой он все-таки козел! Невозможно работать с таким козлом. [Image] Он же не понимает человеческого языка. - это разоряется Светка, моя коллега и подруга, по совместительству. Она выражает свое собственное мнение относительно одного из самых перспективных клиентов рекламного агентства, в котором я сейчас работаю. Наши столы стоят "морда к морде", и я вынуждена слушать ее внимательнее, чем остальные, присутствующие в офисе. Дела в агентстве идут не совсем хорошо и этот заказ принесет чуть ли не треть месячного дохода конторе. Конечно, если Светка окончательно не испортит отношения с заказчиком.

- Свет, а какой язык ты называешь человеческим? Козел же из Югославии.

- Ко всем прочим его недостаткам! Он бросил родину в тяжелую годину. Там сейчас идет война, а все крысы, вроде этого Стевы, сбежали. Он тут с понтом строит. Видела бы ты эти постройки!

- А что, плохие постройки?

- Херня, а не постройки.

- Ты видела?

- Еще чего не хватало! И не собираюсь смотреть.

- Свет, тебе просто нужно отдохнуть от общения с этим человеком.

- Что значит отдохнуть? У меня завтра с ним опять встреча. Наш несчастный художник готовит ему очередной вариант его фирменного стиля. Ты же понимаешь, эта сволочь сношает не только меня, но и художника.

- Ну, хочешь, я завтра вместо тебя съезжу. Я в курсе этого заказа больше, чем кто-либо другой.

Светка сделала серьезное лицо и задумалась. Надо же было мне это ляпнуть, моя доброта меня погубит.

- Ты, знаешь, наверное это выход. И дело даже не только в Стеве, все равно же мне придется с ним работать. Дело в том, что мне нужно Сашку в музыкальную школу записать, а запись ведется только в рабочее время, ну как всегда у нас. Слушай, ты меня просто спасешь!

Ну, все понятно. Она уцепилась за эту идею и с живой меня уже не слезет.

Вот примерно таким образом я попала к руководителю югославской, уж не помню точнее национальность Стевы, строительной фирмы по вопросу создания фирменного стиля. Мы с художником нашего рекламного агентства Евгением, личностью очень неуравновешенной и очень творческой, сидели в приемной Стевы на жестких пластмассовых стульях без подлокотников и пялились на югославскую секретаршу, страшную, как смерть на рассвете. Но вид за окном, занимавшим почти всю стену, напротив которой им взбрело в голову поставить стулья для посетителей, был еще ужасней. Эдакая мартовская Москва в районе станции метро Текстильщики. Более ужасного ландшафта я в своей жизни еще не видела. Впрочем, у меня все впереди.

Югославская секретарша была плохо причесана, неряшливо одета и по возрасту, наверняка, уже не смогла бы заинтересовать даже Бальзака. Она громко разговаривала по телефону на непонятном языке, время от времени пытаясь отыскать в бардаке, который она сама же создала на столе, необходимую бумагу. Я мысленно пожалела всех югославских мужчин, наш художник Евгений, судя по его выражению лица, тоже. Евгений нервничал:

- Как ты думаешь, долго он собирается нас здесь мурыжить?

Я пожала плечами, в тот момент я была озабочена тем, что мне хочется писать и, в связи с этим, мне трудно будет сосредоточиться на переговорах. Вот из-за такой фигни, наверняка, срываются серьезные договора. Обращаться к секретарше с вопросом "А где у вас находится туалет?" нет никакого желания. Она и так смотрит на меня как жаба. Еще бы! Я моложе ее лет на 50 и на мне нежно-розовый костюм с юбкой длины "мужчина, не проходите мимо", а у этой крысы наверняка кривые ноги. Писать хотелось нестерпимо, причем момент "нестерпимо" наступил, как это со мной обычно бывает, буквально через десять минут после первых позывов. Люся, моя ближайшая подруга, говорит, что это цистит, а я думаю, что все-таки это бутылочка пива, которую я выпила в машине по пути сюда. Художник нервно теребил уголки папки с демонстрационными эскизами. Стеву он знал и поэтому уже не любил. Предстоящая встреча вызывала у него отвращение, которое было отчетливо написано на его мрачной физиономии. Наконец я не выдержала.

- Я прошу прощения... - повернулась я к секретарше

- Да, да, - закаркала она, - Стивьен уже готов вас принять. Прошу, прошу вас всех сразу.

Она вылезла из-за своего неуклюжего двухтумбового стола, проковыляла к двери начальника и распахнула ее перед нами. Мои худшие предположения подтвердились - она была кривонога. Впрочем, это не имело никакого значения по сравнению с тем, что в туалет я сходить так и не успела.

Кабинет, в который мы вошли, был небольшой, его почти полностью занимал длинный черный стол с двумя рядами офисных полу кресел, а то пространство, что оставалось от мебели, занимал хозяин кабинета. Стева был не велик - Стева был огромен. Ростом он наверняка зашкаливал за два метра, кроме того, он был очень широк в плечах и очень толст. Своими габаритами он подавлял. Когда мы вошли, Стева стоял во главе длинного стола, где, собственно, и находилось его рабочее место, и, таким образом, он явился мне во всей своей великой и огромной красоте.

- Сядьте здесь, пожалуйста. - по-русски Стева говорил очень хорошо, голос его заполнял весь кабинет.

Мы расположились на мягких полукреслах, Евгений, подготовив мерзкое выражение лица, развернул свои демонстрационные папки. Стева уселся на заглавное место и, снисходительно взглянув на Евгения, перевел свой взор на меня. Под его тяжелым взглядом желание писать немного отпустившее меня, возобновилось с новой силой.

- Я смотрел все. Эскизы вашего агентства снова не совсем те, о которых я просил.

Нет, все таки он не идеально говорит по-русски. Евгений заерзал на стуле.

- Прошу прощения, но в прошлый раз мы оговаривали с вами все, я все записал, хотя я и не согласен абсолютно с вашей концепцией видения. Уверяю вас, у меня достаточно ума (здесь Евгений сделал многозначительную паузу для убедительности), чтобы создать именно то, что вам больше всего подходит. Вы знаете, у меня скоро открывается выставка за рубежом. В старой загранице, так сказать.

Евгений продолжал говорить. Остановить эту творческую личность всегда было нелегко, а если он чувствовал, что с ним несогласны, вообще невозможно. Стева, полуприкрыв глаза, как кот, смотрел на меня. Взгляд у него был, что называется, то, что доктор прописал. Честный, блядский взгляд. Евгений говорил о своей выставке, о старой загранице Болгарии, в которой эта выставка проходила несколько лет назад, об отзывах, о своем стиле и об опытах в графике, наконец он рассказал о своих планах, из которых я поняла, что задерживаться в агентстве долго он не собирается. Не знаю, расстроилась я или нет по этому поводу, но писать мне захотелось еще сильнее.

- А что скажет млада дама? -прервал утомительного Евгения Стева, повернувшись ко мне.

- Мне хотелось бы знать, что именно вам не понравилось в нашем последнем варианте. И, - я перекинула ногу на ногу и попыталась сжать их как можно сильнее, потому, что иначе жизнь просто теряла смысл, - еще мне хотелось бы услышать от Вас, каким вы представляете себе свой логотип. Есть ли специальные пожелания? Конкретно, что вы там хотите найти : птиц, рыб, женщин или африканские узоры?

Не смотря на кажущуюся, на первый взгляд, глупость моего выступления, такой подход, как показала практика общения со зверем по имени Заказчик, всегда имел положительный эффект с точки зрения оперативности. "На самом деле надо было посмотреть все эскизы, которые им предлагались за это время" - подумала я. Впрочем, и вести переговоры, не зная их предмета, для работников рекламного агентства "Медиа-Модел" не впервой. Проблема только в бутылочке пива и ее последствиях. Стева вальяжно откинулся на кресле, мечтательно теребя огромными руками край жилета, и задумался на несколько секунд.

- Хочу, чтобы это было красиво, - наконец ответил он.

- Видите ли, это очень нечеткие ориентиры. - сказала я, а про себя подумала: "Ну и козлина же ты! Светка была абсолютно права. Сделайте мне красиво! Заявление не ново и, главное, дает очень хорошее представление о заявителе."

- Мы занимаемся стройками. Должна быть красота стройки. И еще ....металлические части стройки. Это у нас самое главное. Ваш рисовательный человек...( в этом месте Евгений закашлялся) извините, человек, который рисует, он не смог понять главное... понять красоту... (Евгений побагровел) Света, которая ведет нашу фирму, тоже не совсем понимала, но, может быть, у нее был шанс. А что с ней случилось?

- Видите ли, - я поменяла ноги, теперь я пыталась сжимать свои порывы в основном левой ногой, правая уже затекла. - Светлана Владимировна немного нездорова. Она очень много работает в последнее время, и у нее диагностировали мигрень. Знаете, ее нельзя волновать. Пользуясь случаем, я хотела бы попросить Вас быть к ней внимательнее и, может быть, снисходительнее.

Стева улыбнулся.

- Все в руках прекрасной пани.

Смысл этого признания я не совсем поняла. В руках которой пани находится все - в моих или в Светкиных? Мы обе вполне прекрасны.

- Я давал Светлане проспекты и буклеты. - Продолжал Стева - Там все о нашей фирме. Много о ее истории.

- Сколько веков насчитывает история вашей фирмы? - Евгений не мог упустить столь удобный случай съязвить.

- А вы тоже с ними не ознакомились? - поднял Стева кустистую бровь.

- Не имел чести, - надулся Евгений. - Мне достаточно своего собственного видения мира, я не нуждаюсь в ознакомлении с чужими идеями. Настоящему художнику это только мешает.

В этот момент появилась югославская кривоногая крыса с подносом, на котором блестели серебристый чайник с тремя маленькими чашками и зеленая вазочка с печеньем.

- Прошу. - Стева лениво взмахнул рукой в сторону появившегося подноса. - Чай или кофе? А может быть, пиво?

При слове "пиво" я чуть не подпрыгнула на кресле.

- Нет, нет. Я вообще мало пью жидкости, я ее вообще не пью.

- Вы не пили настоящего пива, - улыбнулся Стева. - В России нет настоящего пива. Красна, принесите пани моего пива.

Красна! Оказывается крысу зовут таким ужасным именем. А почему не Черна или Зелена! Например, Зелена по фамилии Жаба.

- Я бы тоже не отказался, разумеется, если бы Вы мне предложили. обиженно вякнул Евгений.

- Прошу, прошу. Красна, два моих пива. Два моих любимых пива.

Это была настоящая пытка. Красна, улыбаясь, закивала головенкой и скрылась за дверью. Вот коза, все-таки поперлась за пивом. Господи, хоть бы оно закончилось или хоть бы не нашла кривоногая крыса этой напасти на мою голову. Сил уже нет терпеть. Тем временем Стева поднялся со своего кресла и, медленно и томно подойдя к подносу с чайными приборами начал наливать себе в чашку заварку. Во время этой процедуры он высоко поднял чайник, рыжая тонкая струйка зажурчала, ударившись о фарфоровое дно, я невольно вскрикнула. Чуть-чуть не произошла неприятность. Стева перевел свой кошачий взгляд на меня :

- Вам чаю?

- Нет, нет, ни в коем случае. - я снова поменяла ноги, хотя это уже почти не помогало.

- Правильно. - Удовлетворенно кивнул Стева. - Сейчас Красна принесет пиво.

- Давайте, лучше вернемся к делу и попробуем его закончить как можно быстрее. - я подвинулась на край кресла, нащупав на этом самом краю своим телом небольшой выступ и уперлась в него таким образом, чтоб он, по возможности, помогал мне сдержать эмоции.

- Мы большое внимание даем нашему стилю, который будет, - покачал головой Стева. Наконец он дожурчал своим чайником, и я смогла перевести дух. - Мы не должны торопиться. Я хочу рассказать вам о постройках.

Евгений, наклонив ко мне голову, недовольно зашептал.

- Сейчас начнется. Я уже это все проходил в прошлые три посещения. Он будет рассказывать о своих ссаных постройках... Что с тобой ?

Надо ли объяснять, что неудачный подбор художником слов поверг меня в полнейшую панику, и это немедленно отразилось на моем лице. Сил для борьбы практически не осталось. Мы встретились глазами с Евгением.

- Женя, - прошептала мучительно я - Я больше не могу. Я хочу писать. Я...

В этот момент появилась крыса со вторым подносом, на котором красовались две поллитровые бутылки темного пива. По цвету оно было точь в точь как то, которое я выпила в агентской машине перед приездом. Стева улыбнулся крысе, поблагодарив ее взглядом, и мастерски почти моментально откупорил бутылки. Холодное пиво зашипело и запенилось через край. Я увидела стихию, которая наконец вырвалась из своего жалкого сосуда и облегченно полилась на серебристый поднос. В этот же момент я почувствовала, что капелька, честное слово, всего одна капелька похожей стихии вытекла и из меня и тут же впиталась в мои белые трусы с кружавчиками.

- Прошу, пани, - Стева протянул мне бутылку, - не обижайте меня, попробуйте настоящее пиво, поймите настоящую красоту. Пани сможет, я вижу. У вас есть что-то особенно необычное во взгляде.

Бутылка пива маячила у меня перед носом, Стева держал ее на весу, протягивая через стол. Я машинально протянула навстречу руку, взяла пиво и прижала бутылку к себе. Она была холодная и чуть влажная. Это будило воспоминания о зиме, промокших ногах, насморке и цистите.

- Пейте, пейте, - Стева улыбался, подбадривая меня.

Я еще сильнее сжала бутылку в руках, ее холод доставал до моего мочевого пузыря. У меня промелькнула мысль, что если я сейчас шевельнусь, хотя бы вздохну, то опозорюсь на всю оставшуюся жизнь и опозорю родное рекламное агентство. Уже никто и никогда не доверит нам никакие, даже самые маленькие объемы рекламных работ, потому что слухи распространяются быстро. Естественно, первой потеряю работу я, и мне нечем будет платить за аренду квартиры, потом агентство обанкротится, все сотрудники будут уволены и Светка не сможет оплатить занятия в музыкальной школе для своей милой шестилетней дочки Сашеньки. А ребенок-то ни в чем не виноват! Почему должны страдать невинные младенцы? Почему так несовершенен мир?

- Нашу фирму основал брат моего деда. - Оказывается, Стева что-то говорил. - Он был выходцем из Молдавии, вам это обязательно интересно. Он был артистическим человеком, пел в церковном хоре. Но потом у вас случилась революция, и хор запретили. Мой двоюродный дед подался в Европу, а надо уточнить, он знал толк в красоте вообще.

- Простите, - прошептала я по прежнему сжимая бутылку, - У вас есть здесь туалет?

- Что? - Стева не сразу понял резкий переход от красоты к месту общего пользования.

- Мне нужно в туалет. Очень. Прямо сейчас.

Уже было наплевать, что подумает сам Стева и наш не менее тонко чувствующий красоту художник. Уже было наплевать на позор свой собственный и на запятнанную честь мундира агентства. Относительно того, что может произойти, я сейчас эту честь спасаю. Евгений поперхнулся пивом, Стева наконец сориентировался.

- Я могу Вас проводить. Наше офисное здание - это такая постройка, в которой не очень просто что-нибудь найти.

- Это будет очень любезно с Вашей стороны, - промямлила я, осторожно, как тяжело больная, поднимаясь с кресла.

На самом деле туалет оказался совсем недалеко, и найти его было совсем не сложно. Он оказался за первым углом от кабинета. Стева любезно отворил передо мной дверь в предбанник с умывальником и сушилкой для рук, сам прошел туда и распахнул вторую, как бы демонстрируя, что мы пришли именно туда, куда я и просила.

- Прошу вас, - галантно промурлыкал президент строительной компании с молдавскими корнями, приглашая меня в уборную.

Возникла некоторая неловкость, мы никак не могли разойтись возле умывальника. Объемный живот Стевы прижал меня к стене. Я, нелепо улыбаясь, заерзала своим нежно-розовым костюмом по кафелю, стараясь протиснуться поближе к двери, за которой призывно белел унитаз. Кое-как мне удалось проникнуть в угол, освободив таким образом Стеве немного жизненного пространства для дальнейших маневров. Мы оба вздохнули, причем вздох руководителя высшего звена строительной фирмы прозвучал так громко, что я невольно подняла глаза. Стева смотрел на меня с высоты своего роста жалобно и нежно. Я улыбнулась ему и улыбка, я в этом уверена, вышла такая же нелепая, как и предыдущая. Тут случился очень некстати очередной серьезный позыв к мелкому посещению унитаза. Я заторопилась. Стева наконец смог меня пропустить. И только оказавшись непосредственно в туалете, я обнаружила еще одну досадную неприятность - замок был сломан. Это была катастрофа! В коридоре ходили приличные иностраноговорящие люди в костюмах, и в любой момент кому-то из них мог по разным причинам понадобиться туалет, а если учесть, что это заведение в этой конторе не имело половых различий, то появиться здесь мог и мужчина. Отступать было некуда, мой мочевой пузырь, как это не прозаично звучит, требовательно напомнил мне об этом. Эх, была не была! Я быстро подняла юбку, моментально стащила трусы и... вот что значит настоящий кайф! Ничто не может сравниться с этим ощущением! Уже заканчивая процесс, я обратила внимание на дверь.... Она была приоткрыта, Стева напряженно смотрел на меня. От неожиданности я выронила из рук трусы, которые поддерживала во время процесса на уровне колен (мужчинам этого не понять, они не приседают по такой нужде и не поддерживают при этом трусы руками), и они упали на пол, очертив туфли. Вероятно, эта подробность решила все. Стева задышал и решительно вошел ко мне.

Я попыталась встать, но, естественно, это оказалось нелегко. Пространства было мало и, к тому же, я запуталась в собственных трусах. На этот раз Стева повел себя как джентльмен, он немедленно пришел мне на помощь. Господин президент схватил меня под мышками, вытянул в полный рост, на какое-то мгновение я даже оказалась в воздухе, и поставил прямо перед собой. Места было так мало, что мне чуть не врезалась в глаз пуговица его жилета.

Последняя здравая мысль, которая появилась в моей голове, была примерно такая: "Слава богу, кажется, его член вполне нормального размера, а не пропорционален основным габаритам". Это означает, что к моменту появления этой мысли Стева уже расстегнул штаны и любовно достал свою гордость в сильно эрегированном состоянии. В этот момент он, вероятно, вспомнил, что принято как минимум целовать женщин перед тем, как их просто трахнуть и, выпустив из рук свой член, сжал меня этими же руками в страстных объятьях и поцеловал долгим утомительным поцелуем. Потом, решив, видимо, что прелюдия закончена, развернул меня над унитазом к себе спиной, и я почувствовала этот член у себя внутри...

***

В агентстве все было как обычно. А обычно там суета и галдеж. С трудом слышу голос Иришки, нашей молоденькой, очень милой секретарши:

- Ты уже вернулась? Очень хорошо, тебе как раз Ленка звонит, она волнуется, как прошли переговоры.

Я беру трубку:

- Лен, он выбрал вариант для стиля и часть денег проплатил наличными сразу же.

- Да ты что! - В трубке минутная пауза. - Как тебе это удалось?

- Я думаю, он просто созрел для решения.

Я еле держу трубку, она почему-то кажется мне такой тяжелой, что забирает все силы. Хочется спать. У меня часто так бывает после секса. Светка в трубке еще говорит.

- Ничего подобного! Я думаю, это у него стиль такой! Такая сучья натура! Выжать все соки из человека, хотя для себя уже во всем определился.

- Натура, скорее, блядская.

- Хуже!

- Да нет, именно блядская.

Я зеваю. За спиной у меня проходит наш руководитель отдела Кирилл Коршунов. Он, разумеется, успевает услышать последние слова из моего телефонного разговора. Он задерживается на минуту у меня за спиной и, склонившись к уху, говорит шепотом.

- Ты же знаешь, что по этому вопросу ты всегда можешь обратиться ко мне. Кстати, сегодня вечером я абсолютно свободен.

И громче, на весь отдел, нет, на весь офис и на всю вселенную, чтоб услышали даже мои иногородние родители.

- Ну когда же наши господа менеджеры перестанут пользоваться словом "блядь", находясь в офисе и, что называется, при исполнении служебных обязанностей. Взрослая половозрелая девочка должна понимать, что слово "блядь" очень нехорошее, а главное, неуместное при нашей работе слово.

Часть II

Дневник девушки, у которой были всего одни туфли в сезон.

(почти по Залману Кингу).

Очень долго я была студенткой дневного отделения. Неприлично долго. Я была студенткой дневного отделения пять лет, а закончила при этом всего три с половиной курса. Потом я стала студенткой заочного отделения. Дело не в этих тривиальных цифрах и пошлых подсчетах соответствия законченных учебных курсов годам, проведенным в университете. К сожалению, я уже не помню, как определяется действенность (это термин из учебника Е. Прохорова "Введение в журналистику", не путать с девственностью) журналистики, но я запомню на всю жизнь тот факт, что пока я училась на дневном отделении университета, у меня всегда были только одни туфли в сезон.

В таких сезонных туфлях черного цвета, насколько я помню, я неслась от станции метро Боровицкая до родного факультета с полной уверенностью, что опоздала. Было уже два часа дня, а зачет начался, как это они любят, в десять. Я, естественно, проспала. С учетом того, что принимает Шохов, зачет уже закончился наверняка. Шохов - прекрасный преподаватель, мечта каждого студента. Умный, энергичный, пьющий мужчина сорока примерно лет. Не сдать у Шохова значило быть полным дебилом или законченным неудачником. Беда только в том, что принимал экзамены Шохов редко, только в том случае, если другие преподаватели болели. Предмет, который он вел, назывался история русской литературы. Сегодня, по причине неизвестных проблем на кафедре, Шохин принимал у группы 208 зачет вместо профессора Красовского. Упускать такой шанс ни в коем случае нельзя.

Несусь. Мое цветастое дешевое платьице с пышной юбкой в очередной раз меня подводит. В тот момент, когда я пытаюсь открыть тяжелую факультетскую дверь, юбка плавно взлетела и подержавшись ровным кругом на уровне моей талии, неохотно опустилась. Какого черта! То же самое она проделала несколько минут назад при выходе из метро. Были бы трусы красивые - черт с тобой, поднимайся. Но при студенческой стипендии и начавшейся перестройке, трусы имелись исключительно беленькие, простенькие и скромненькие, на московские бесстыжие ветра не рассчитанные.

На факультете полно народу. Несусь на третий этаж. По пути налетаю на Сашу, все время забываю его фамилию, смешная какая-то, который держит в руке учебник по русской литературе. Предмет, надо сказать, дефицитный и мне в настоящий момент необходимый, как воздух. Я торможу на лету и намертво хватаюсь за старый потрепанный переплет.

- Привет Саня!

- Привет, я Сережа.

- Это еще приятнее. Слушай, будь человеком, дай учебник.

Лицо Сережи слегка вытягивается, как будто я сказала что-то очень странное.

- Ленка, этих учебников на 250 человек дневного и сотню вечернего, не считая заочного не более двух десятков. Причем у меня завтра зачет.

- У меня - сегодня! Нет, у меня - сейчас! Да я уже вообще опоздала!

- В таком случае учебник тебе уже совершенно ни к чему.

Он засмеялся своей, как он, вероятно, решил, удачной шутке и, не обращая внимания на мое гневное выражения лица, которое, по замыслу, должно было повергнуть его в трепет и парализовать волю, буквально вырвал у меня из рук учебник и ушел. Просто взял и ушел! Сволочь, скотина, ну попросишь ты у меня зимой снежку в долг!

***

Игорь Петрович уже собирался уходить, когда я влетела в аудиторию. Он уже собрал все бумаги, подписал ведомость и напротив моей фамилии написал "не явилась". И все-таки я успела, пришлось принимать экзамен.

- Та-а-ак... Ну, что бы Вас такое спросить... Вы читали повести Павлова?

- Да, конечно.

- Сейчас выясним. Почему повесть Павлова "Ятаган" так называется? Что такое ятаган?

"Ятаган. Ятаган. Что-то такое мне пересказывали в кофейне. Там слезливо-сопливая любовь со смертельным исходом. Главное, уверенно себя вести."

- Ятаган, это такое оружие. Огнестрельное. Это такой вид пистолета или револьвера.

Игорь Петрович морщит лоб.

- Давайте я вас сразу поправлю, а то вы завретесь окончательно. Ятаган - это холодное оружие, а не огнестрельное. Это вид клинка. Ладно, и что там происходит?

- Это повесть о большой и чистой любви. Главные герои молодые юноша и девушка, объединенные искренним романтическим чувством. Повесть Ятаган одно из лучших произведений Павлова. Надо отметить, что сам автор в наши дни незаслуженно забыт. А вот в свое время он был известен...

- Достаточно. Ну и чем там дело закончилось? - Игорю Петровичу уже явно не интересно со мной.

- Он застрелился.

- Кто? - преподаватель изумленно смотрит на меня.

Черт, я не помню имя погибшего!

- Главный герой...

- Чем? - еще большее изумление.

- Ятаганом.

- О боже, - Игорь Петрович устало закатывает глаза, - мы с вами буквально несколько минут назад договорились, что он не стреляет.

Как я могла забыть! Шохин с явным безразличием закрыл мою зачетку и вручил ее мне.

- Рад буду узнать, что вы сдали этот экзамен профессору Красовскому.

А вот это уже была настоящая катастрофа. Несколько секунд я сидела без движения с зачеткой в руках и выражением ужаса на лице. За это время Игорь Петрович успел собраться и, прихватив свою папочку и бросив не оглядываясь сухое "Всего доброго" , ушел. Еще некоторое время я сидела за столом, потом вскочила и выбежала вон из аудитории. Слава богу Игорь Петрович еще не успел уехать. Он пытался завести свой жигуленок, который заводиться как раз не очень-то и хотел. Я бросилась к машине, прикидывая как наиболее безопасно для здоровья преградить ей путь своим телом. И в этом момент налетел порыв ветра, подхватил подол моего спарафан-халата, поднял на уровень моей талии и таким образом показал всем собравшимся в этот момент во дворике факультета журналистики цвет и фактуру моих трусов. Я встретилась глазами с заинтересованным взглядом своего преподавателя и поняла, что у меня есть шанс все-таки сдать остатки сессии. Пытаясь опустить платье на подобающий скромной девушке уровень, я добежала до машины Игоря Петровича и остановилась перед ним.

- Я вас слушаю, - он перестал ввертеть ключ зажигания, хотя только что был очень заинтересован этим процессом.

- Видите ли, дело в том, что у меня существует насущная необходимость в том, что бы именно сегодня...

- Все понятно, - перебил он меня, открывая пассажирскую дверцу. -Проходи, садись, сейчас все расскажешь.

Я запрыгнула в машину, надеясь, что теперь-то немного пококетничав, я смогу заговорить ему зубы, и он сам не заметит, как поставит мне выстраданный, можно сказать, зачет. Но события развернулись не совсем так, как я предполагала. Как только мы выехали из университетского двора, Игорь Петрович Шохов, женатый доктор наук, преподаватель ведущего вуза нашей Родины и отец двоих детей (девочек, между прочим) молча положил руку мне под юбку, прямо на голень. Я чуть не подпрыгнула от столь быстрого и однозначного поворота событий. Игорь Петрович убрал руку и засмеялся

- Ладно, не бойся. Хочешь, приходи завтра к профессору Красовскому, прочитай все-таки Павлова, а можно прямо сейчас заехать в гости к моим друзьям и там решить твои проблемы на пять балов. Ты извини, что все на ходу. Просто я уже опаздываю. Обещал приятелю быть в 12. Если у тебя другие планы - без проблем.

Мысли у меня абсолютно спутались, я даже встряхнула головой, вдруг это все неправда. Игорь Петрович опять засмеялся, вообще жизнь его веселила неимоверно. Моя скромная персона тоже, наверняка, казалась смешной.

***

Несмотря на то, что Игорь Петрович постоянно повторял, что он опаздывает и ему очень неудобно перед другом Севой, который являясь большим приверженцем пунктуальности как стиля жизни, сейчас ждет нас на даче, мы еще часа три носились по городу. Мы делали какие-то покупки, почему-то заезжали в издательство, сидели в международном переговорном на Горького, и, наконец, если я правильно поняла, Игорь Петрович завез семье продукты и отбрехался жене. И только часам к семи вечера мы добрались до пунктуального друга. Дача Севы произвела на меня огромное впечатление. Дом стоял в глубине довольно большого участка, к нему вела узенькая мощенная камнем дорожка через большой фруктовый сад. Земля между деревьями была засеяна ровной травкой. Вряд ли эта трава выросла сама, уж слишком она была ровненькая, травинка к травинке. На просторной веранде за плетенным столиком сидел сам хозяин и его подруга. Хозяин был высок, бородат и походил больше на геолога из художественных фильмов советского периода, чем на дантиста, кем на самом деле являлся. Его подругу звали Наташа. Тогда ей было примерно столько же лет, сколько мне сейчас. То есть примерно 27-28. Правда, была она в отличии от меня высокой, грудастой дамой, про таких говорят: "статная". Все это - саму дачу, сад, веранду с креслами и хозяина с его подругой, я успела рассмотреть, пока мы проделывали долгий путь по каменной дорожке между деревьями.

- Ну наконец-то! - Сева устремился к нам навстречу - Креветки уже заждались. Пиво как раз подогрели.

Сева ненавязчиво раздел меня глазами, потом одел и обратился к другу:

- Представь меня своей студентке.

Так, понятно. Основная часть зачетных и экзаменационных сессий проходит здесь. Игорь Петрович поморщился. Видимо непосредственность Севы не очень ему понравилась.

- Ее зовут Лена и она уже давно не студентка, - сказал он.

- Я так сразу и подумал, - быстро перестроился Сева. - Если вы еще не знаете, Игорь ведет курс литературы в университете. Поэтому я выдал это странное предположение.

Нормально! Я чуть не упала! Что значит "давно уже не студентка"? Это на сколько ж лет я выгляжу сегодня!

Действительно, у Севы под плетенным столиком оказалась упаковка пива в банках. Надо сказать, что по тем временам, это было довольно шикарно. Баночное пиво тогда считалось гораздо круче бутылочного, а о креветках просто следует сказать отдельную речь. Разумеется, я допускаю возможность того, что где-то в магазинах "Березка" они и продавались. Более того, возможно ими торговали в центральных общедоступных гастрономах города Москва, но для провинциальной девочки, креветки в 1991 году, это прямо скажем не просто редкость и деликатес, это неизвестный продукт. Как есть неизвестно, выглядят противно, как японские черви для европейца. Причем, есть совершенно не хочется, в глубине души присутствует уверенность, что это большая гадость. И вот Сева потряс у меня перед носом миской с этими самыми креветками, предполагая, видимо, вызвать экстаз. Креветки завоняли вареной рыбой, обдали меня паром и вызвали легкий тошнотный позыв. Я для приличия улыбнулась.

- То-то же? - почему-то сказал Сева возвращая миску на место.

Мы расположились за плетеным столом. Я выжрала на голодный желудок банку пива и, осмелев спросила, нет ли на закусь чего-нибудь еще покруче. Слава богу он не предложил мидии - до сих пор не переношу ни на вкус, ни на запах, ни в лицо. На мое спасение в дачном холодильнике дантиста оказалась классная ветчина. Ею, собственно, я и спасалась весь вечер.

Наташа уже была пьяна и постоянно липла к Севе, норовя положить ему руку на шорты поближе к ширинке. Сева деликатно от нее отстранялся. Он, как большинство выпивших мужчин, хотел поговорить. Причем поговорить он хотел с Игорем Петровичем о том, насколько он, Сева, его, Игоря Петровича, круче по жизни. Это скорее всего была его любимая тема. Мы с Наташей преимущественно молчали. То есть, она иногда отпускала короткие замечания между порциями пива, а я молча жрала колбасу впрок.

- Ты меня прости, Игорек, но ты просто неудачник. Нет, разумеется, все знают, что ты творец. Само по себе это прекрасно. Ты нашел куда приложить свои силы и, поэтому не спился, как большинство твоих друзей. Но ты убедил себя, что жизнь - это всего лишь отражение твоего личного литературного творчества. Ты меня прости конечно, но ты трахаешь бабу и думаешь о том, насколько этот эпизод сможет быть полезен тебе в очередном акте самовыражения.

- Зато я занимаюсь любимым делом. Это мое призвание. Меня читают и читателям я нравлюсь. Это для меня самое главное.

- А что юная мадемуазель думает о смысле жизни? - Разливая очередные порции пива, Сева обратил свое внимание на меня.

- Я? Я думаю, что еще должна быть семья, должны быть дети. Они спасают от страха смерти.

Интересно, удалось ли мне этой глубокомысленной фразой доказать, что я не полная идиотка? Наверное, нет - Сева засмеялся. Он, наверняка, о всех людях думает, что они дураки.

- Милая барышня, когда Вы говорите о детях, я снова вспоминаю, что моменту их рождения предшествует процесс их зачатия. Вы читали хоть один рассказ Игоря? Там практически все о детях. Я имею ввиду о процессе. Кстати, старик, хочу сказать - утомляет. Ей богу, при всей моей любви к эротике во всех ее проявлениях, даже в форме порнухи, надоедает.

Сева разошелся не на шутку. Он даже вспотел. Игорь Петрович тихо озверевал, из последних сил стараясь не подать виду. Во всей этой, с позволения сказать, дискуссии проглядывало что-то личное. Может Игорь у Севы бабу увел лет 5-10 назад? Этот стоматолог не из тех, которые прощают.

Сева меж тем разлил водку для себя и Игоря Петровича и нам с Наташей ликер из массивной белой бутылки.

- Ну, за самовыражение. За творчество, короче.

Все выпили

- Наташа, - Игорь Петрович протянул ей персик. - А как твои планы?

- Так вот, - Сева сглотнул холодную скрюченную креветку - о чем то бишь я? Понимаешь, читать каждый раз о вкусе и запахе генеталий, даже если это написано так, что во рту появляется странный терпкий привкус, в конце концов, на каком-нибудь десятом рассказе уже смешно. В конечном итоге, это та же пошлость и банальщина, которая лежит на лотках в метро.

Наташа поняла, что надо спасать положение.

- А у меня это почти прощальный вечер, - сказала она грустно улыбнувшись. - Через пять дней я уезжаю.

Она произнесла эту фразу тихо, но все услышали и даже Сева заткнулся. Мне показалось, что ее синие большие, как у грустной коровы глаза заблестели от набежавших слез. Сева притянул Наташу к себе и чмокнул в щеку.

- Не кисни, подруга. У тебя все будет отлично.

Она промолчала.

- Наташенька выходит замуж, - пояснил Игорь Петрович, - и уезжает к мужу в Германию.

Наташенька молча выпила рюмку ликера.

- Ганс удивительный человек, - Заявил Сева.- Я их и познакомил.

- Его зовут не Ганс, -Вздохнула Наташа и медленно поднялась с плетенного кресла.

- Это не важно. - махнул Сева рукой. - Всех немцев зовут Гансами. Главное, что твой выбор верен.

Наташа не ответила и пошатываясь пошла в темноту сада.

- Переживает, - кивнул в ее сторону Игорь Петрович.

- Не обращай внимания, - сказал Сева, беря в руки бутылку. - Давай выпьем. Что-то твоя дама загрустила.

Мы выпили. Причем, я решила попробовать водки. Не в смысле первый раз в жизни, а в смысле первый раз в этот вечер. Ни одна падла из собравшихся не курила. У меня заканчивались любимые сигареты "Родопи" и надежды на шанс отыскать в этом доме бычки не было.

Я с некоторыми трудностями поднялась с паршивого плетенного кресла. Контуры деревянной дачи Севы размылись в пространстве. Мне было нехорошо. Вид креветочных останков усугубил неприятное состояние. Надо каким-то образом, ненавязчиво и интеллигентно...Ик...Икаю что-то...выяснить где в этом оазисе хорошей жизни уборная.

- Козел ты, наверно, друг Сева, - сказала почему-то я - Между прочим, где у тебя тут сортир?

Сева абсолютно не удивился и тем более не рассердился. Видимо привык или на правду не обижался.

- Миледи найдет туалет в глубине сада. Ориентиром Вам смогут послужить белые шорты и незагорелые ноги Наташи. Видите, все это синеет в кустах.

Дурак. Неужели трудно понять, что я не могу сейчас фокусироваться на отдаленных объектах. На самом деле неплохим ориентиром могли служить всхлипы Наташи. Она сидела у деревянного сортира, прямо на земле и тихо ревела.

- Зачем ты бьешься в истерике? - спросила я. - Ты же видишь, что ему наплевать. Он сволочь, пошли его в задницу.

Наташа заревела громче.

- Ведь ему стоит сказать только слово "останься" и я останусь. Я же жду этого слова. А он говорит "езжай, устраивай свою жизнь".

Ик...Черт, икаю и все тут! Что за напасть?

- Благодари Бога. Он спасает тебя дурочку от этого урода.

Видимо в глубине души Наташа понимала все лучше меня. Но глупая женская натура, которая суть есть или преданность или упрямое чувство собственности, что это конкретно я еще не разобралась, протестовала в ней. Дальнейший разговор представлялся мне бессмысленным. Пускай езжает к своему Гансу, лет через пять еще дантисту спасибо скажет. Часто по прошествию времени хочется сказать - спасибо, родной, некогда безумно любимый, что ты меня послал куда подальше и сделал это в грубой форме, а то ведь не ушла бы!

Я ставила Наташу наедине с ее вселенским горем, тем более, что тошнить меня перестало. Обследовав окрестности, я обнаружила очень полезное помещение, а именно - душевую. Она была летней и там, наверняка отсутствовала горячая вода, но мне было все равно. Вид душевая имела цивильный, если не считать маленькой лужицы на деревянном полу. Видимо кто-то недавно мылся.

Ик...Жарко, душно. Очень хочется освободиться от собственного пота. Я растегнула сарафан-халат и он упал на пол прямо в лужу цветастым краем. Я хотела его быстро подхватить, но потом не стала. Наплевать, пусть валяется. Ля, ля, ля. Перед глазами медленно заплавало зеркало с отражением моего лица. Все ясно. Земляничный ликер из белой непрозрачной бутылки возымел свое действие. Какая все ерунда. Пока пьешь приятно, а утром ощущения, как после дешевой водки.

Я попыталась сфокусироваться на своем отражении в зеркале. За моей спиной стоял Игорь Петрович.

- У тебя платьице упало, - сказал он и нагнулся, чтобы поднять его.

- Это сарафан-халат, - поправила я.

- Почему не просто сарафан?

- Потому что на пуговицах и на бретельках одновременно.

- В твоих определения слишком много логики, - улыбнулся он, вешая мою одежду на крючок. - -Давай я тебе помогу принять душ..

Конечно, можно было отказаться. Сказать, спасибо, я сама. И, честно говоря, я бы предпочла такой ход развития событий. Но все было предопределено. Всем было все понятно. Увы, он мне не нравился как мужчина, но, впрочем, и не вызывал неприязни.

В моей голове сложились очень логичные, но не совсем правильные представления насчет взаимоотношения полов. Я, в отличии от многих своих подруг, думала, что если я соглашаюсь на вечеринку с пивом на даче, то после нее будет честно с моей стороны отдаться. Ведь я же соглашаясь на предложение попить пивка прекрасно понимала почему меня приглашают. Таким образом, я много знала о сексе, и очень мало об искусстве кокетливого отказа. Мужчины, которые хотели меня, не имели возможности ухаживать, ждать от меня великого подарка, а иногда даже и жертвы, любви и, за время длительно ожидания, хотеть меня все больше и больше. Наверное, у меня тогда было не очень хорошее мнение о себе.

Короче говоря, я согласилась принять помощь Игоря Петровича. Очень странно, но я его стеснялась. Не могу сказать, что я в восторге от своего тела, но когда дело доходит до койки, я совершенно спокойно сбрасываю с себя все тряпки и не ощущаю комплексов, сейчас же мне потребовалось некоторое время, чтобы морально подготовиться к снятию трусов. Наконец трусы шмякнулись в ту же лужу, что и сарафан-халат и я с помощью Игоря Петровича оказалась под нагревшейся в бочке за день струей воды.

Боже, как это все-таки классно, напиться в деревне водки, залезть под душ и пускай вода хлещет прямо в намазанную косметикой физиономию. Голова становится легкой, почти невесомой и, главное, пустой-пустой. Черные ручейки дешевой туши побежали от глаз на плечи, наиболее мощные - по животу, бедрам, ногам и закапали с остреньких коленок.

Я совсем забыла об Игоре Петровиче! Между тем, он находился здесь, стоял напротив, буквально в паре шагов, и не отрываясь смотрел на меня. Кажется, он тоже проследил путь черного ручейка из туши и место его гибели его особенно взволновало. Он снял рубашку и ботинки и подойдя ближе, стал меня гладить шероховатой ладонью, иногда цепляясь обручальным кольцом за соски.

- Тебе когда-нибудь говорили, что у тебя красивая грудь? - спросил он глухим незнакомым голосом.

- Да, мне очень часто врали на эту тему. Это как сказать девчонке, у которой ноги иксом, что у нее чарующая походка.

Весь его торс был покрыт густыми светлыми волосками. Игорь Петрович был достаточно неплохо сложен для своего возраста.

- У тебя темные соски. Это от природы или ты рожала?

- Вы имеете ввиду, делала ли я аборт?

- Нет, я хотел спросить, то что спросил. Кстати, обращайся ко мне на ты, если тебе не очень трудно.

- Скорее да, чем нет. А на ты трудновато.

- Ну может, если я буду обнаженным как ты, тебе будет проще?

Сейчас начнет раздеваться и лезть под мою воду. Я так и знала! Действительно, Игорь Петрович обнажился и полез ко мне. Очень странно. Он гладил меня полчаса. Я стояла перед ним голая и мокрая, а у него еще не наступила эрекция. Любой из моих партнеров уже бы кончил. Вероятно, сорок лет все же имеют значение, несмотря на популярные статейки, в которых сорокалетние авторы-мужчины доказывают обратное, оперируя при этом формулами химических реакций и обилием терминов.

- У Вас щетина, - я погладила его щеку.

- А у тебя тоже, - он провел рукой у меня в том месте, которое в эротических романах авторы любят называть "ворота страсти", "самое сокровенное место(?!)", "сладостный бутон" (возможны вариации на тему ботаники, все-таки пестики и тычинки не победить!), "холмик покрытый колечками (обязательно!) темных (реже светлых, рыжеватых, золотистых) волос", между ног, короче. Я смутилась.

- Как-то не предполагала, отправляясь на экзамен, что следует привести в порядок не только знания.

- Сейчас мы все исправим. - Игорь Петрович взял с полки бритву и баллончик пены для бритья Севы.

Я так и думала, что он маньяк- извращенец! Но, ничего ужасного не произошло. Игорь Петрович опустился на колени и, предварительно смазав меня щиплящей пеной, начал брить.

- Ой, щекотно! И страшно. Вы меня сейчас порежете! А зачем все-то? - Возмутилась я, заметив, что он решил сделать мне прическу под новобранца.

- Так гораздо эротичнее.

- Вы, наверное, педофил. Я теперь выгляжу там, как пятилетняя девочка.

- И прекрасно! Да, я педофил, и еще герантофил, фетишист и люблю подглядывать.

- Одно слово, извращенец.

Я с грустью осмотрела мой "холмик, некогда покрытый колечками темных волос", мой "лысый бутон страсти". Ничего эротичного в этой картине я не обнаружила. Зато Игорь Петрович пришел в восторг и у него наступила эрекция. А потом... Потом было то, что должно было быть. К сожалению, я не обладаю даром написания любовно-эротических сцен, по прочтению которых бегут слюни. По-просту говоря, мы трахались в душевой. Причем, он попытался заниматься со мной любовью, а не просто сексом. Он делал все так нежно и предусмотрительно, что я медленно умирала. Неожиданно для себя я переняла его темп, его правила игры, хотя привыкла к более энергичным действиям. Позже, вспоминая эту историю, я все больше утверждалась в мысли, что молодые бычки в подметки не годятся одному интеллигентному преподавателю университета.

***

"Боже, кто это такой? У него седые волосы...Это же мой преподаватель! Вот надралась вчера...А что он у нас ведет? Нет, в профиль я его не узнаю совершенно. Надо немного приподняться и посмотреть, как он выглядит в фас."

Я медленно начинаю приподниматься над спящим возле меня мужчиной, стараясь не скрипнуть кроватью. И когда я уже почти достигаю цели, он вдруг открывает глаза.

- Доброе утро.

- Русская литература, - невольно вырвалось у меня.

- Правильно. Зачет принят! - рассмеялся он. - Дай я тебя поцелую.

- Не сейчас, - я пытаюсь уклониться

- Почему не сейчас, мы же уже проснулись.

- Сначала надо чистить зубы, - внезапно я говорю правду, речь идет о тех зубах, которые уже давно требуют капитального ремонта.

- Дурочка, - он по прежнему смеется. - Никогда не стесняйся себя, даже если есть какие-то проблемы. И не позволяй никому убедить себя, что у тебя не все в порядке.

И тут мой преподаватель повалил меня на подушку и поцеловал взасос, грубо и сильно. Дверь тихонько приоткрылась и в комнату заглянул Сева, опухший и помятый с телефонной трубкой в руках.

- С пробуждением, - пробухтел он - Игорь тебя Аня.

Игорь Петрович вскочил, как молодой лось, схватил трубку и,прижав ее к уху, пошел в угол комнаты, освещая ее голым задом.

- Анечка, я слушаю. - донеслось со стороны задницы. -Да.. Да, конечно... Устал чертовски. Спасибо Севе, накормил-обогрел. Не волнуйся, солнышко. Спасибо, родная. Как девочки? Что, Оленька хочет поговорить со мной? Ну, конечно, дай ей трубку.

Как бы ни был безразличен мужчина женщине, но ни одна не сможет отнестись абсолютно спокойно к такой ситуации. По крайней мере, я не такая и я таких не знала да настоящего момента. Мне стало очень неприятно и очень обидно. Почему? Не могу объяснить! Но настроение было безвозвратно испорчено.

***

Через год. Опять летняя сессия.

- Сережа, а тебе так удобно?

- Да, да, нормально

- Сережа, а ничего, что я тебе каблуком в бок уперлась?

- Каким каблуком? Это что, каблук?

- Да. Это мой каблук.

- Ты что, в туфлях?

- Да. Я сняла все кроме туфель.

- Ой, не могу! Почему?

- А вот и врешь, я чувствую, что можешь. Ну прикольно же в туфлях, правда?

Сережа не отвечает. Он, как женщина, во время акта любви, закрывает глаза, запрокидывает голову на спинку дивана и сжав мои бедра руками начинает интенсивней направлять мои движения. О, нет, так не интересно! Сейчас, Сереженька, ты не кончишь, я телегруппу так быстро не трахаю. Я люблю трахать телегруппу медленно и томно. Я приостанавливаюсь и начинаю растегивать ему рубашку. В отличии от меня, Сережа до сих пор практически одет. То есть, он в брюках, в рубашке, даже в носках, только без ботинок. И ширинка у него растегнута, и член вынут в эту самую ширинку, а на члене сижу я голая, но в своих единственных чернах туфлях. Черные - потому что универсальный цвет. Подойдет под любую цветовую гамму одежды.

- Ленка...- стонет эмоциональный староста телегруппы - издеваешься? Ну что я тебе сделал плохого.

- Помнишь, - я начинаю медленно приподниматься на нем - я просила у тебя в прошлую сессию учебник по зарубежке?

- Может быть...

- Точно, точно. Помнишь, что на весь курс было не более десяти учебников? - я остановилась так, чтобы его кончик все еще оставался во мне.

- Помню. А что ? - Сережа даже приоткрывает глаза.

- А то, что у тебя учебник был, я точно знаю, а ты мне его не дал! - я резко опускаюсь на него и начинаю быстро двигать бедрами взад-вперед, чувствуя его в себе, чувствуя, как он бьется о шейку, и как он напрягается еще больше, хотя, казалось, больше уже не куда, как он растет внутри меня, как меня практически распирает от этого, как он упирается где-то за шейкой матки, как у меня все сжимается изнутри и по плечам вдруг проходит щекочущий озноб, в глазах темнеет... точно помню маленькие разноцветные звездочки, как будто ночью в траве кто-то рассыпал цветной переливающийся бисер. Желтый, синеватый, серебряный, опять желтый... Он переливается, уменьшается и гаснет. Может быть это не бисер, а разноцветные светлячки...

- Вы че разорались! - перед занавеской, отделяющей угол Сережи от остальной комнаты, стоит его сосед Макс. - Совсем охренели, у меня гости.

Макс, тихо выругавшись, уходит в свой угол. Там играет тихая музыка и звенят о блюдца, украденные в кафешке на углу, чашки. Видимо у него в гостях дама, он ее пригласил в первый раз ( это точно, потому, что во второй он обычно дам уже трахает) и пытается изобразить из себя интеллигентного студента и галантного кавалера, а тут такое. Я, как правило, не очень шумлю, а вот Сережа кричит. Это очень плохое качество для студента, живущего в общежитии.

- Ленка... - шепчет Сережа.

Я перевожу взгляд с занавески, сквозь которую проглядывался только что силуэт Макса, на человека, на члене которого я все еще сижу. Черт, я же хотела трахать его медленно и печально. Увлеклась.

- Ну?

- А что там с учебником по зарубежке случилось?

- У меня не было учебника, потому что ты мне его не дал. Из-за тебя, в результате, я не сдала зачет. Из-за тебя меня долго не хотели допускать к экзаменационной сессии.

- Ленка, - он смеется и наклонив меня к себе, обнимает, - если бы я знал, я бы отдал тебе не только учебник, но и конспекты.

- Вот сволочь, у тебя были еще и конспекты. Если бы ты знал что?

- Ну, что мы с тобой будет вот так проводить время.

- Это нужно предвидеть всегда. Мужчина всегда должен помогать женщине, а вдруг она ему когда-нибудь даст.

- Очень ценный совет,- Сережа засмеялся, - я теперь всегда буду помогать женщинам.

Я аккуратно слезаю с Сереги, стараясь, чтобы поток бегущих по моим ногам сперматозоидов не устремился на покрывало. Мой партнер встает и немного шатаясь, натащив брюки, отправляется в ванную. Он не забывает поцеловать меня по пути еще раз. Сережа хороший человек и внимательный мужчина. Главное - он не дурак. Это важно при занятиях любовью. По большому счету, мы трахаемся головой. Я укладываюсь на кровать, ожидая когда освободится ванная. В комнате полумрак, на дворе теплый московский июнь. Иногда и в Москве бывают теплые июни. Я потягиваюсь, мне хорошо и спокойно. Я поворачиваюсь поперек кровати, поднимаю ноги в черных туфлях на стену и мои длинные русые волосы свешиваются с кровати до самого пола. Я закрываю глаза и стараюсь запомнить ощущение покоя и умиротворения. Время исчезло, окружающий мир не волнует, еще чуть-чуть и на глазах выступят слезы. Наверное это мгновение счастья. Кстати, Сережа к этому имеет весьма опосредованное отношение. Дело не в нем, я даже не могу точно определить в чем дело. Откуда начинаются такие ощущения счастья у меня. Их было всего несколько, все помню и могу по пальцам пересчитать. Помню обстоятельства, людей, место и время. Я не услышала, как Сережа вернулся. Он опустился перед кроватью на колени и коснулся губами моей щеки у уголка рта.

- Ты что, плачешь?

- Нет. - я открываю глаза, улыбаюсь и тянусь к нему руками.

Волосы. Какие все-таки у Сереги хорошие волосы. Густая, крупкая, пышная шевелюра. Как приятно запустить в нее руки.

- А почему у тебя щека мокрая?

- Просто мне хорошо. Мне сейчас очень хорошо.

- Может быть ты собираешься в меня влюбиться ? - настороженно спрашивает Сережа.

- Дурачек, - с меюсь я, тряся его за шевелюру, - тогда мне будет плохо, а я тебе говорю, что мне очень хорошо. Ты прекрасный человек и один из лучших любовников. Я очень рада, что мы с тобой дружим.

- Дружим? А разве друзей трахают?

- А разве трахают врагов?