"Крылья Урагана" - читать интересную книгу автора (Банч Крис)

2

Хэл взглянул на дракона, сидящего на каменном уступе, вставил ногу в упор ходули и оттолкнулся от земли. Сначала его повело вперед, затем — назад, потом он наконец поймал равновесие.

Хэл снова посмотрел на дракона. Ему показалось, что человеческая неуклюжесть забавляет огромного зверя. Правда, назвать дракона огромным мог только Кэйлис. Бело-зеленый дракончик был, судя по всему, молодым, не старше двух лет, всего тридцати футов в длину, и кружил он над полями хмеля вот уже третий день.

Работники пытались не обращать на него внимания, надеясь, что он не сделает им ничего плохого, хотя никто наверняка не знал, от чего может разозлиться одно из этих чудовищ.

Для работников, собравшихся сюда из столичного Розена вместе с семьями, уборка хмеля была не просто заработком, но и приятно разнообразила их жизнь. Они не желали, чтобы проклятый дракон ее портил.

Лето, засушливое и жаркое, подходило к концу, цветки хмеля уже начали сохнуть, и такая погода подходила для сбора как нельзя лучше. Чтобы добраться до шишек, висевших в пятнадцати футах над землей, рабочие передвигались между рядами увитых лозами столбов на ходулях, поскольку так дело двигалось быстрее, чем с лестницами.

Сначала хмель из мешков сваливали в кучи, а затем, слегка подсохший, относили в странного вида круглые домики — хмелесушилки. После этого прессовали и увозили на пивоварни.

Розенская беднота уже многие века весь год дожидалась сбора урожая как праздника, толпами устремляясь со своих вымощенных булыжниками улиц и перенаселенных трущоб в поля. Хозяева ферм сооружали шатры, пытаясь перещеголять друг друга предложениями лучшей кормежки и более крепкого пива.

Работа была не такой уж и сложной, а впереди была еще и ночь, когда зажигались факелы, завязывались дружеские отношения, а в мягкой луговой траве совершались грехи и зарождались браки.

Для Хэла это был первый праздник урожая. Его уговорили остаться собирать хмель после того, как закончился сезон сбора персиков. Заметив усердие парнишки, хозяин фермы туманно намекал, что наймет его постоянным работником.

Кэйлис не знал, соглашаться или нет. За два года, прошедшие с тех пор, как он покинул каменную деревушку рудокопов, ему не раз предлагали постоянную работу, но он всегда отказывался, сам не зная точно, почему.

Он брался практически за любой труд, за который платили наличными и сразу: поденного рабочего, учетчика, возчика. Единственное дело, которое увлекло его, да и то ненадолго, было ремесло сказителя, состоявшее в том, что он переносил из деревни в деревню все услышанные им новости и истории, рассказывая их в тавернах или на деревенской площади крестьянам, которые в своем большинстве не умели ни читать, ни писать. Увы, он быстро понял, что не обладает актерским талантом, необходимым для того, чтобы выжать из своих слушателей как можно больше аплодисментов и, соответственно, — медяков.

Хэл исходил весь Дирейн с юга до севера, и странствия научили его очень многому — что никогда не стоит отказываться от еды и ночлега; что доброе отношение к путникам не всегда бескорыстно; что не следует ничего просить, но стоит предлагать свои руки и честно выполнять предложенную работу; что первый человек, желающий завязать с тобой дружбу, почти всегда бывает последним, с кем тебе хотелось бы иметь дело; что лучше быть одетым бедно, но чисто, чем богато, но неряшливо, а также массе других премудростей, о которых ничего не упоминали ни их деревенский учитель, ни отцовские книги.

Так что он, пожалуй, вполне мог задержаться на этой ферме до зимы, хотя еще не наступила и осень.

Но когда выпадет первый снег, он с тем же успехом мог оказаться и далеко на юге. Возможно, ему следует отправиться в один из приморских городов, как он поступил в прошлом году. Там, умея, в отличие от большинства своих товарищей-бродяг, читать и писать, он мог устроиться писцом или приказчиком к какому-нибудь торговцу и спокойно переждать зимнюю непогоду.

В прошлом году, нанявшись на рыбачью лодку, он совершил ошибку — да такую, что кости у него так и не отогрелись, а пальцы до сих пор помнили уколы крючков.

Пока Хэл думал о будущем, его руки проворно двигались, обрывая шишки хмеля со стеблей, обвивавших подпорки, и бросая их в мешок, висящий у него на шее. Закончив с одной лозой, он шагал к следующей, поднимая с земли концами своих ходулей облачка пыли в десяти футах под его ногами.

Он усмехнулся про себя. Когда он наконец научится оставлять завтрашние заботы на завтра и сосредоточиваться лишь на сегодняшнем дне?

Например, на Дольни с ее черными волосами до пояса, вечно готовыми изогнуться в улыбке губками цвета вишни и простыми платьицами, которые она носила, не надевая под них совсем ничего. Шестнадцатилетняя хохотушка была дочкой одной из стряпух фермера, и глаза ее обещали многое.

Прошлой ночью ее руки исполнили то, что обещали глаза, и уже почти рассвело, когда она натянула свое платьишко и отпихнула Хэла, сказав, что до рассвета должна быть в своей постели и что, возможно, завтра ночью — уже сегодня! — последует продолжение.

Он чуть не лопался от гордости: разве не его она предпочла всем другим кавалерам, с которыми гуляла по ночам прежде? Дольни клялась, что не позволила никому и пальчиком до нее дотронуться, хотя они и добивались ее благосклонности.

За время странствий Хэла Дольни была отнюдь не первой, побывавшей в его объятиях, зато — определенно — из всех встреченных была самой хорошенькой и самой страстной.

Охваченный возбуждением, Хэл споткнулся и едва не упал, усилием воли заставив себя думать о работе, как вдруг дракон, сидевший на скале над дальним концом поля, фыркнул и сорвался со своего насеста.

Сборщики испуганно закричали, женщины принялись визжать. Но дракон всего лишь разгонялся — или просто пугнул этих нелепых двуногих, копошащихся внизу, — а затем своими огромными крыльями поймал теплый ветер и взмыл высоко в воздух.

Хэл был не в силах оторвать от него глаза, глядя на то, как он кружит, то взмахивая огромными крыльями, то планируя на них.

Вот где ему хочется быть — в этой пронзительной синей выси вместе с этим удивительным зверем! Быть — не думая ни о ком внизу.

Кроме, пожалуй, Дольни, которую он посадил бы к себе за спину, а она бы смеялась, и ее смех звоном колокольчиков разносился бы по всему небу.

Возможно, они полетели бы на север, к овеянному дурной славой Черному острову, или, если уж быть более логичным, на юг, через весь Дирейн, над Чикорскими проливами, в крепость Паэстум, или дальше, мимо этого маленького вольного города, над Сэйджином и его владениями.

Это был уже перебор даже для его воображения; он вернул себя на землю и сосредоточился на сборе хмеля, поклявшись, что к вечеру наберет больше всех остальных сборщиков, сколь бы опытными и расторопными они ни были, и опять увидит сияющие глаза Дольни.

Трудно сказать, чего здесь было больше — снеди или разновидностей пива, которым по праву гордился этот край.

Были здесь и устрицы в бочонках, и речные раки, и ветчина, цыплята с перцем, пироги с пряной говядиной, пироги с почками, хлеб, соленья, картофельные лепешки, десяток видов приготовленных на пару овощей, закуски, с дюжину сортов сыра, сласти и еще уйма разнообразных яств.

Пиво было самое разное: легкое и светлое с хмелем, просто портер и очень темный и очень крепкий портер, эль, пшеничное и даже клубничное.

Все это было выставлено на длинных столах, и каждый мог есть и пить сколько влезет, вознаграждая себя за полуголодную городскую жизнь.

Некоторые сборщики прихватили с собой музыкальные инструменты, и теперь звучал нестройный хор из полудюжины гитар, пары лютен, нескольких деревянных дудок, трех или четырех небольших барабанов, деревянных свистков и нескольких певцов и певиц.

Ребятишки носились в толпе, поглощенные своими забавами. Собаки гоняли кошек, заливаясь отчаянным лаем, когда кто-нибудь из кошачьей породы награждал обидчика ударом когтистой лапы.

Хэл Кэйлис бродил в этой давке в поисках Дольни.

В конце концов он увидел ее, пробежавшую за руку с сыном одного из местных фермеров, выдающемуся лишь своими мускулами да белокурыми волосами. Они пробежали по склону холма и скрылись за кустами.

Ее смех звучал еще некоторое время после того, как она скрылась из виду.

Хэл решил было отправиться за ней, но что он мог ей сказать? У него не было никаких прав на нее, как не было никаких прав на нее у его многочисленных предшественников.

Ему хотелось обругать Дольни, но он понимал, что это ничего не даст. Если у него есть хоть капля мозгов, надо просто посмеяться над собственной глупостью, заставившей его считать себя чем-то большим, чем еще одна прихоть этой маленькой вертихвостки. Хэл выругался вслух, но вышло неубедительно.

«Ну и ладно, — подумал он. — Пойду тогда надерусь».

Он понятия не имел, почему ему в голову пришла именно эта мысль. Ему трижды случалось напиваться, и отвратительны были не только его ощущения на следующее утро, но и то головокружение, отупение и тошнота, которые приходили вместе с опьянением.

Тем не менее он отыскал массивную деревянную кружку и отправился к пивным бочонкам. Самым крепким должно быть темное, рассудил он, и мрачно наполнил кружку до самых краев.

Наверное, он надеялся впасть в забытье, но даже после двух с половиной кружек ничего не произошло. В действительности пиво еще больше обострило все его чувства, придало ему энергии. Он почувствовал, как его наполняет какая-то сила, и при мысли о том, что упустил Дольни, Хэл чуть было не разрыдался.

Он оглянулся по сторонам, подумывая, чем бы заняться и кого бы вместо нее охмурить, когда услышал далекий драконий крик. Затем увидел и самого дракона, устраивающегося на каменном выступе на ночлег.

Хэлу в голову пришла одна мысль.

Если глупышка Дольни не хочет лететь с ним, что ж, он полетит один.

Обе луны сияли на небосводе, как и положено в пору урожая, и чем выше взбирался Хэл, тем сильнее ему хотелось, чтобы света их хоть чуточку поубавилось. Конечно, при свете было легче отыскать, за что ухватиться, но, с другой стороны, он сам был виден как на ладони.

Под ним, футах в двухстах, горели огни праздника, слышались смех и музыка, можно даже было различить пару еле стоящих на ногах пьяниц, которые шатались, не зная, как быть — драться или же обниматься.

Еще он слышал, и очень отчетливо, рокочущий храп — Хэл сильно надеялся, что это все-таки храп дракона, которого он видел перед тем на скале.

Хмель уже успел выветриться у него из головы, и ему не давала покоя мысль о том, что если он не полный дурак, то ему следует немедля отправиться обратно туда, откуда пришел. В конце концов, никто не видел, как он отправился на эту дурацкую скалу, своими намерениями он ни с кем не делился, так что его самолюбию ничто не угрожает.

Но он упрямо продолжал подъем — еще десять футов, и еще десять, — после каждого десятка говоря себе: все, достаточно. Он прокрался по скале, скрываясь в удобной расселине, и вынырнул на открытое место, залитое лунным светом.

Примерно в тридцати футах под ним спал неподвижный дракон. Хэл увидел мерно вздымающиеся во сне бока, и неожиданно для себя ему стало до ужаса любопытно: а что видят во сне драконы, и видят ли хоть что-то вообще.

Тем временем его руки и ноги словно сами по себе отыскивали точки опоры, и Хэл медленно, но уверенно приближался к спящему чудищу. Ближе, еще ближе, и вот он уже всего в десяти футах от его широкой спины.

Он подумал, что способа погибнуть глупее выдумать невозможно, и прыгнул, вытянув ноги, туда, где темнел твердый панцирь, защищавший лопатки зверя.

Он приземлился именно там, куда метил. Дракон с криком пробудился, захлопал крыльями и попытался дотянуться когтями и клыками до незваного гостя.

Но Хэл был недосягаем, и чудовище взвилось в воздух.

Хэл Кэйлис летел, устроившись на спине дракона, который набрал скорость и взмыл в небо, закладывая крутые виражи, кружа и выгибаясь. И это было не во сне, а наяву. Хэл изо всех сил вцепился в панцирь, обнаружив, к своему облегчению, что грубая чешуя будто специально приспособлена для того, чтобы за нее держаться, и чувствуя под собой теплоту драконьего тела. Он посмотрел на землю — на костры далеко внизу, вокруг которых метались люди, всполошившиеся от полного страха и ярости драконьего рева. До него донеслись их изумленные крики. Все эти мужчины и женщины увидели его — его, верхом на драконе, летящего в воздухе.

Дракон сложил одно крыло, и мир внезапно стал таким, как хотелось Хэлу. Над ним горели луны и звезды, а под ним лежал мир, который был так мало ему нужен.

Он попытался пнуть — на самом деле легонько ткнул — левой пяткой в драконью шею, и огромный зверь послушно повернул влево. Он пнул его правой пяткой, и они повернули в другую сторону.

Он не просто летел, но управлял этим чудесным существом, этим зверем из его снов.

— К звездам! — крикнул он дракону, но великан втянул голову и камнем полетел вниз, трясясь, точно лошадь, пытающаяся избавиться от нежеланного седока. Земля стремительно неслась на него, и Хэлу не оставалось ничего иного, как цепляться за панцирь, надеясь, что дракон не станет губить себя, чтобы отомстить человечку, который столь безрассудно попытался его оседлать.

Дракон встряхнулся, перепонки его крыльев громыхнули, точно огромные барабаны, и Хэл, не удержавшись, полетел вниз.

Теперь земля, большая и темная, на бешеной скорости устремилась к нему, слепя кружащимися огнями факелов. Он не стал закрывать глаза и в последний раз взглянул на прекрасную безмятежную луну, равнодушно взиравшую на него со своей высоты. И упал.

Прямо на повозку, наполненную тюками с хмелем. Упал так, что из него вышибло дух и перед глазами все почернело.

Потом он увидел свет, огни, услышал шум ног бегущих к нему людей, и попытался подняться, чувствуя, как каждая мышца в его теле протестует против этого. Над бортиком повозки появилось бородатое лицо. — Какого черта...

— Кто-то говорил, — сказал Хэл таким беззаботным голосом, какой только смог изобразить, — что дракона нельзя оседлать.

— Парень, ты самый потрясающий идиот, о каком я когда-либо слышала! — воскликнула женщина, чье лицо показалось рядом с бородачом.

— Может быть, — отозвался Хэл. Он выглянул, увидел бегущих к нему сборщиков хмеля, услышал новые крики. Ему показалось, что он заметил среди них Дольни, хотя теперь это ничего для него не значило.

— Может быть, я действительно сумасшедший, — сказал он задумчиво. — Но зато я летал на драконе.