"Явление тайны" - читать интересную книгу автора (Баркер Клайв)

4

Сдержать обещанное им себе было не так-то просто. Уже той небольшой силы, которой он владел, проистекало немало приятного, от чего он теперь вынужден был отказаться, боясь растратить силу по пустякам.

В первую очередь ему предстояло найти соратника, который мог бы помочь ему в его поисках. Только через два месяца он нашел человека, как нельзя больше подходящего для этой роли. Это был Ричард Уэсли Флетчер, до недавнего времени один из самых известных специалистов в области биологических исследований, возглавлявший ряд научных программ в Бостоне и Вашингтоне; теоретик, каждое слово которого восторженно подхватывалось последователями. Но его талант пал жертвой пагубных привычек, в первую очередь – наркотиков, к нескрываемому удовлетворению некоторых его коллег. Когда все раскрылось, Джейф читал статью за статьей, где академическое сообщество в один голос глумилось над «смехотворными» теориями низвергнутого вундеркинда. Однако Джейфу не было дела до морального облика Флетчера. Его интересовали теории ученого, совпадающие с его собственными амбициями. Целью Флетчера было лабораторное создание живых организмов, как и Джейф, он считал, что богов можно обокрасть.

Найти Флетчера стоило немалых трудов, но Джейф не жалел сил и в конце концов отыскал его в Мэне, где он находился на грани даже не отчаяния, а полного умственного расстройства. Джейф был осторожен. Сначала он даже снабжал Флетчера наркотиками, которые тот не мог уже покупать на свои скудные средства. Лишь потом, пользуясь периодами просветления, он начал выказывать интерес к работе ученого. Он мягко, но неуклонно вел свою линию, и наконец огонь запылал. Флетчер поведал ему многое. Он сказал, что дважды приближался к созданию вещества, которое именовал Нунций, «посланник», но оба раза результат разочаровывал его. Джейф отпустил ряд замечаний на эту тему, почерпнутых из оккультной литературы, и сказал, что они стремятся к одной цели. Хотя он, Джейф, использует древний язык алхимиков и магов, а Флетчер – язык науки, они оба хотят подтолкнуть эволюцию, добиться создания искусственной плоти, а если возможно, то и духа. Флетчер, хоть и не вполне убежденный, понемногу поддавался уговорам Джейфа и наконец принял его предложение средств для продолжения работ. Джейф обещал, что теперь Флетчер будет работать не в душной обстановке академической зависти и постоянной нехватки средств, а в месте, надежно укрытом от посторонних глаз, обеспеченный всем необходимым. Когда же Нунций будет получен и его действие проверено, Флетчер выйдет из убежища во всем блеске славы, которой он достоин. Перед таким предложением трудно было устоять.

Одиннадцать месяцев спустя Ричард Уэсли Флетчер стоял на гранитных скалах тихоокеанского побережья и проклинал себя за то, что поддался увещеваниям Джейфа. Позади него возвышалось здание миссии Санта-Катрина, где он работал весь этот год. Великое Делание (как именовал его Джейф) было практически завершено. Нунций стал реальностью.

Заброшенная иезуитская миссия идеально подходила для такого ряда исследований, если бы не ряд обстоятельств. Во-первых, вынужденное сотрудничество с Джейфом. Во-вторых, смешение науки, известной Флетчеру, с чем-то другим, что и сделало возможным Великое Делание. И в-третьих, сейчас, в момент триумфа, он готов был своими руками уничтожить Нунций, прежде чем он попадет в руки человека, оплатившего его создание.

Но одновременно со стыдом и болью его охватило сомнение. Флетчер сознавал, что результаты удачного опыта очень редко удается скрыть и что любой другой теперь сможет с легкостью повторить эксперимент, поставленный ими – им и Раулем, – здесь, в калифорнийской глуши. Впрочем, они с мальчиком (он уже привык думать о Рауле, как о мальчике) могут еще, как воры, уничтожить всякие следы их пребывания в этом доме. Они сожгут все лабораторные отчеты и разобьют оборудование. Мальчик как раз разводил огонь перед зданием. После этого они станут над обрывом, взявшись за руки, и кинутся вниз, на острые камни. Прибой унесет их тела в океан, и огонь с водой очистят этот мир от них и от сделанного ими.

Конечно, это не помешает кому-нибудь в будущем попытаться получить Нунций еще раз; но вряд ли повторится сочетание условий и случайностей, сделавших это возможным. Во всяком случае, Флетчер надеялся, что в ближайшие годы этого не случится. Для этого требовалось соединение странной, полумагической интуиции Джейфа и его научной методологии, а люди науки не так уж часто сидят за одним рабочим столом с оккультистами (людьми Искусства, как величал их Джейф). Ну, и слава Богу. В таком сотрудничестве слишком много опасного. Оккультисты, труды которых использовал Джейф, знали о природе вещей больше, чем Флетчер мог предполагать. За их темными метафорами вроде философского камня или Химической свадьбы скрывались те же стремления, которым посвятил жизнь Флетчер. Искусственная эволюция и изменение человеческого существа. Они рекомендовали объяснять темное еще более темным, непонятное – еще более непонятным. Следуя их советам, Флетчер и нашел решение. Создал вещество, способное перевести каждую клетку живого организма в иное, более высокое, состояние. Он назвал это вещество Нунций – «посланник». Теперь он понял, что ошибся. Это не посланник богов; это сам бог. Он жил собственной жизнью и имел свои неясные цели. Его нужно уничтожить, пока он не начал переписывать Книгу Творения с Рэндольфом Джейфом в роли Адама.

– Отец?

Сзади появился Рауль. Он опять содрал с себя одежду. Проходив много лет обнаженным, он так и не смог привыкнуть к ней. И опять называет его этим гнусным словом.

– Я не твой отец, – напомнил Флетчер. – Никогда им не был и не буду. С чего ты это взял?

Рауль внимательно слушал, как всегда. В глазах его трудно было прочесть, согласен ли он с этим.

– Чего тебе? – спросил Флетчер уже мягче.

– Огонь, – сообщил мальчик.

– Что там с ним?

– Ветер, отец... – начал Рауль.

Ветер задул с океана совсем недавно. Обойдя дом вслед за Раулем, Флетчер увидел именно то, чего боялся: сложенные там кипы бумаги не загорались, а многие листки уже разлетелись, гонимые ветром.

– Идиот! – выругался он скорее в свой адрес. – Нашел кому поручить! Я же говорил, не клади сразу так много бумаги.

Он взял Рауля за руку, покрытую густым мягким волосом, как и все его тело. Внезапно запахло гарью, и огонь взвился вверх. Рауль вздрогнул. Флетчер знал, что ему стоило немалых усилии преодолеть врожденный страх перед огнем. Он сделал это для своего отца и ни для кого другого. Флетчер положил мальчику руку на плечо, и тот, как в своей предыдущей жизни, повис на ней, вдыхая запах человека.

– Пусть летят, – сказал Флетчер, наблюдая, как порыв ветра выхватывает из костра листки бумаги, как из календаря – день за днем, полные мучительных раздумий. Даже если кто-нибудь подберет пару листков, он ничего не поймет в них. Это просто его навязчивая идея – уничтожить все, до последнего листка. Но разве не такая же навязчивая идея привела к тому, что случилось?

Мальчик оторвался от Флетчера и направился к огню.

– Нет, Рауль... не надо... пусть летят...

Мальчик сделал вид, что не слышит: трюк, к которому он прибегал еще до своего посвящения. Сколько раз Флетчеру казалось, что он так и остался обезьяной и просто дурачит его, обретя из всех человеческих качеств только хитрость!

Рауль, однако, не стал собирать разлетевшиеся бумаги. Его приземистое, невысокое тело напряглось, голова приподнялась. Он принюхался.

– Ты что-то чувствуешь?

– Да.

– Где?

– Кто-то поднимается на холм.

Флетчер знал это и без Рауля. То, что он ничего не слышал и не обонял, говорило лишь о деградации его чувства. Знал и направление, откуда движется гость. В миссию вела одна дорога, прорубленная отцами-иезуитами в пологом каменном уступе с типичным для них мазохизмом. Они построили сперва эту дорогу, потом миссию, а потом отчаялись отыскать здесь Бога и ушли. Если их духи вернутся сейчас, мрачно подумал Флетчер, они найдут здесь божество в трех склянках голубой жидкости. Но на холм поднимались не иезуиты. Это мог быть только Джейф. Никто другой не знал, что они здесь.

– Черт бы его побрал, – пробормотал Флетчер. – Ну почему именно сейчас?

Дурацкий вопрос. Джейф пришел именно сейчас потому, что узнал об опасности, нависшей над Великим Деланием. Он умел шпионить при помощи своих отражений. Флетчер не понимал этого. Одна из его магических штучек. Через несколько минут он будет наверху, и Флетчер с мальчиком не успеют сделать свое дело.

Оставались две главные задачи. Во-первых, уничтожить Рауля, преображенный организм которого может навести на мысль о природе Нунция. Во-вторых, уничтожить три колбы в здании миссии.

Туда он и пошел, пробираясь через учиненный ими разгром. Рауль шел следом, ступая босыми ногами по разбитому стеклу и обломкам мебели. В здании была лишь одна комната, куда не вторгалось Великое Делание, – прохладный полуподвал, где стояли стол, стул и древний проигрыватель. Единственное окошко открывалось в сторону моря. Здесь в первые дни после трансмутации Рауля, до получения Нунция, ставшего триумфом ученой мысли Флетчера, они с мальчиком сидели, глядя на море и слушая Моцарта. Флетчер сказал ему, что в музыке заключены все тайны мироздания. Музыка – прежде всего.

Теперь все это кончилось. Осталось время только для выстрела. Флетчер извлек пистолет из ящика стола, где он лежал рядом с запасом наркотиков.

– Мы умрем? – спросил Рауль.

Он знал, что это случится. Но не думал, что так быстро.

– Да.

– Тогда нужно выйти. К обрыву.

– Нет времени. Я... мне нужно будет сделать еще кое-что перед смертью.

– Но ты обещал, что мы вместе...

– Я помню.

– Ты обещал!

– О, Господи, Рауль! Я все помню. Но он идет. И если он заберет тебя, живого или мертвого, он использует тебя. Проверит, как на тебя действует Нунций.

Слова достигли эффекта, на который были рассчитаны. Рауль всхлипнул, лицо его исказилось ужасом. Он неуклюже отшатнулся, увидев, что Флетчер поднимает пистолет.

– Я скоро присоединюсь к тебе, – сказал Флетчер. – Сразу, как только смогу.

– Отец, пожалуйста...

– Я не твой отец! Запомни это... теперь уже навсегда! Я ничей не отец!

Ему хотелось откреститься от любых связей с Раулем. Но эта мгновенная вспышка сделала свое дело. Рауль метнулся и выбежал за дверь. Пуля ударила в стену. Флетчер выстрелил еще раз, но мальчик сохранил проворство обезьяны. Он выскочил из подвала, пробежал через лабораторию и был уже на улице.

Флетчер отложил пистолет. Если он будет догонять Рауля, времени не останется вовсе. Лучше сразу уничтожить Нунций. Его не так много, но вполне достаточно, чтобы необратимо изменить любое живое существо. И уничтожить его не так просто – он постарался ради этого. В землю Нунций не впитывается. Лучше всего вылить его в океан. В этом была соблазнительная символичность. Именно в неисчерпаемом многообразии форм океанских обитателей Флетчер некогда почерпнул идею изменения течения эволюции. Теперь эта идея вернется к своему источнику. Нунций воистину сделается каплей в море, и его сила растворится там до безвредного уровня.

Он подошел к стойке, где стояли три колбы, молочно-голубые, как небо на картинах Пьеро Делла Франческа. Колбы с Божеством внутри. Там что-то двигалось. Он подумал, знает ли Нунций о его намерении? И если да, то что он собирается предпринять?

Он застыл пораженный. Он знал все могущество этой жидкости, но такого все же не ожидал. «Он карабкается по стенкам колб», – пришла в голову мысль. Следом чувство вины: имеет ли он право лишать мир этого чуда? В самом ли деле оно так ненасытно? Не хочет ли оно просто творить жизнь – плоть на костях, шерсть на плоти, может быть, душу, – и радоваться этой новой жизни?

Тут он вспомнил про Рэндольфа Джейфа из Омахи, штат Небраска, мясника и вскрывателя писем, охочего до чужих тайн. Как такой человек может использовать Нунций? В руках доброго и любящего Великое Делание могло сделаться действительно Великим, связав каждую тварь на Земле со своим Творцом. Но Джейф не был ни добрым, ни любящим. Он был жадным вором чужих открытий, бездумно применяющим их плоды ради одной цели – власти.

Поэтому он имел право сделать то, что задумал. Он не имел права медлить.

Он шагнул к колбам, все еще борясь с сомнением. Нунций понял, что ему собираются причинить вред. Жидкость внутри забурлила, пытаясь подняться как можно выше.

Едва Флетчер дотронулся до полки, до него вдруг дошло. Нунций не просто хотел вырваться из своего плена – нет, он всеми силами стремился добраться до тех, кто его создал.

Вновь создать своих создателей.

Но понимание пришло слишком поздно. Прежде чем он успел отдернуть протянутую руку, одна из колб разлетелась вдребезги. Флетчер почувствовал, как осколки стекла обожгли ему кисть, и сразу же следом брызнул Нунций. Он отшатнулся, поднеся руку к глазам. На кисти набухло несколько порезов; самый длинный пересекал ладонь, словно по ней провели ногтем. От боли он испытал легкое головокружение, но оно почти сразу же прошло – вместе с болью. Пришло новое трудноописуемое чувство. Это слегка напоминало Моцарта: музыка, минуя слуховые органы, проникала прямо в душу. Услышавший эту музыку уже не мог оставаться прежним.