"Грааль никому не служит" - читать интересную книгу автора (Басирин Андрей)

Глава 7. ГАВАНЬ

Раньше моя жизнь была проста и предсказуема. Остров, интернат; в будущем — Белый Оракул, административный индекс и работа. До самой смерти.

А ещё была Земля — где-то далеко и не здесь. Всё, что я знал о Первом Небе, я почерпнул из фильмов и эфиросеть-сообщений. Как оказалось, большей частью это вранье. Ребят жалко: Вальку, Гарета, Иришку... не ту, которая в Лоноте, а интернатскую. Они ведь до сих пор живут, ничего не зная. Думают, что меня отправили в Лачуги. Николай Джонович говорит, что маме сообщили правду, но тоже не всю. Потому что всю никому нельзя.

А Николай Джонович молодец. Если бы не он, я бы, наверное, загордился. Сами посудите: в пятнадцать лет попасть в школу экзоразведчиков! На Землю! У меня способности срединника, а ещё я установил контакт с кораблём-протеем морфа «мантикора». Вернее, установлю. Эх, мне бы на секундочку встретиться с нашими, интернатскими. Посмотрели бы на меня. Особенно Валька.

Правда, быть экзоразведчиком тоже не сахар. Я отсидел за сломанный комбинезон, а потом ещё и досконально вызубрил его схемы. Теперь могу собрать-разобрать с закрытыми глазами. Сергей Дарович приказал доставить меня на Землю, и до прибытия линкора Николай «делал из меня человека». Мне вживили имплантат и научили пользоваться эфиросферой. На Казе она слабенькая, а линк в сферу метрополии нестабилен, но я всё равно узнал много нового.

Прилетели мы, можно сказать, тайно. Самой Земли я так толком и не увидел. Линкор пришвартовался к орбитальной крепости; оттуда мы добирались катером. Корпус, в котором жили воспитанники школы экзоразведчиков, пустовал. На время каникул будущие экзоразведчики перебазировались в Новую Зеландию.

Когда меня заселяли, я ужасно хотел спать. Поэтому сразу нырнул под одеяло и выключился. Никакие красоты Земли меня не интересовали. А вот выспавшись, понял, что мне совершенно нечем заняться. Бродить по пустым коридорам было скучно, а из здания меня не выпускали. Я попробовал разбирать мем-карточки, которые мне выдал для ознакомления Николай Джонович. Но в основном это оказались инструкции и мои личные документы. Ничего интересного.

Терминал на все мои запросы лишь ругался: у меня не было доступа в эфиросеть школы. Оставалось одно: напиться чаю и уныло смотреть в окно. Чай я, кстати, нашёл в шкафчике для личных вещей. Там же отыскался пластиковый альбом-нотпаг с морф-картинами и морская ракушка. Спираль её закручивалась против часовой стрелки. Говорят, такие ракушки редко встречаются и приносят удачу. Чей-то талисман, наверное.

Ракушку я положил обратно, а альбом включил и стал рассматривать картины. Неведомый художник не особо утруждал себя придумыванием подписей. Большинство картин назывались «Закат», «Песок» или «Девушка». Всего в альбоме было четыре галереи: «Янтарь», «Изумруд», «Рубин», «Сапфир». Может, автор — девчонка? Девчонки любят красивость ради красивости. Я пролистал всю изумрудную галерею, перешёл к сапфировой. Леса сменились океанскими пейзажами и облаками в небе.

Скоро мне стало скучно. Непонятно было, как сюжеты рисунков связываются с названиями. Почему песчаный бархан называется «Руфина»? Где в морской глади прячется «Взгляд души»?

Я уже собрался отложить нотпаг, как рисунок поплыл, начал меняться. В волнах едва заметно обозначилось девичье тело. Я едва не выронил альбом: с пластикового листа на меня смотрела Иртанетта! Мои глаза начали слезиться. Я боролся сколько мог, но всё-таки сморгнул. Иришка исчезла. Сколько я ни бился, мне так и не удалось вызвать её вновь. Неужели показалось?..

Воды в чайнике оставалось чуть меньше трети. Линия доставки не работала, и я отправился на кухню — набрать свежей.

Я шёл по коридору, насвистывая арию из «Мёртвых королей». Альбом-нотпаг я так и не решился оставить в комнате и нес под мышкой. Мне было жутковато и весело — как тогда, в каюте Визионера. Интересно: бывал неведомый автор в Лоноте или же рисовал наугад? Лучше бы нет: тогда получалось бы, что Иришка принадлежит мне и больше никому; А к художникам у меня давняя неприязнь. Один Валька из пятой чего стоит.

Возле кухонной двери я остановился. До меня донеслись мальчишечьи голоса:

— Ерунда. Энтропийную шашку под дверь, а сам за угол. Минуты через три стена расплавится. А когда она вытечет и...

— Ага. Умный больно. Как я её положу?

— Ну-у... под тортик замаскируй или цветы.

— А охраннику что сказать? Цветочки для тети Маши-дворничихи?

Я затаил дыхание. Диверсанты. Эти интонации я не перепутаю ни с какими другими. На Казе я целых полгода вёл политинформацию, поэтому отлично знаю, что шпионы бывают повсюду. А тут школа экзоразведки. У меня оставалось два пути. Можно было вернуться в комнату и оттуда связаться со службой безопасности. А можно — остаться и проследить за преступниками.

Я выбрал второе. Стараясь не дышать, я подкрался вплотную к двери. Из кухни слышалось аппетитное шкворчание масла и доносился запах жареной картошки. Сквозь щель виднелся краешек стола и чья-то нога в расхристанном кроссовке.

Девчоночий голос с сожалением произнёс:

— Не, не пойдёт... Тортик уже был у Семченко, он за это пару схлопотал. И вообще, ты читал условие?

— Ну?

— Это же Каз. У них цветы девушкам не дарят.

— Листаешь, — испуганно ответил хозяин кроссовка. — На Казе — дарят. Спорим?

— Хорошо. — Зашуршали ролики, и кухонная дверь поехала в сторону. — Димка, следи за карто... Ой!

Отскочить я не успел. Чайник полетел на пол, девчонка, взвизгнув, отпрыгнула.

— Извините.... — только и смог пробормотать я. — Я нечаянно.

Вода из чайника выплеснулась на пол. Из ниши в стене вынырнул сентибот-уборщик и, деловито жужжа, принялся вытирать лужицу. Он уже нацелился съесть сам чайник, но девчонка выхватила его в последний момент. Прижимая его к груди, она отступила к плите. Выглядела девчонка моей ровесницей: худенькая, круглолицая, волосы русые. Одевалась она простенько: джинсы с мультяшным единорогом и белая футболка.

Сентибот обнюхал девчонкины сандалии и, укоризненно жужжа, вернулся в свою нишу. Стоять в дверях было глупо, и я шагнул через порог.

— Здравствуйте, — сказал я.

— Здравствуйте, — растерянно отозвалась девчонка. Парень у плиты посмотрел на меня оценивающе, словно прикидывая: стоит ли здороваться? Затем солидно кивнул:

— Добрый день.

Третий (тот, что в кроссовках) ухмыльнулся:

— Здоров! Ты откуда?

Я не нашёл ничего лучшего, чем сказать правду:

— С Каза.

— С Каза! — радостно загомонили мальчишки. — О! С Каза! — И тут же умолкли под осуждающим взглядом девчонки.

— Дикари... — Она протянула мне чайник: — Возьмите, пожалуйста. — Тут она заметила альбом, который я Держал под мышкой. — Это же Данкины художества! Можно?

Я молча кивнул. Девчонка быстро перелистала нот-пцг:

— Ребята, смотрите! Все четыре галереи!

— Ура! — обрадовались те. — А Данка-то ныла. Потеряла, потеряла...

Скоро мы болтали так, словно знали друг друга целую жизнь. Я тяжело схожусь с незнакомыми людьми. Но тут всё произошло как бы само собой. Девчонку звали Галчей (это сокращённо. На самом деле она Галя-Галка-Галина, только своё имя терпеть не может), рыжего в кроссовках — Юркой, а третьего — Дмитрием.

Меня усадили за стол, налили чаю. От ароматов жареной картошки в животе забурчало. Николай Джонович поесть не оставил, а пользоваться местными линиями доставки я не умел. Галча перехватила мой голодный взгляд:

— Скоро готово будет. Если Димыч всё не слопает.

Димка ухмыльнулся. Он сидел ближе всех к сковородке и украдкой таскал картошку из-под купола термо-поля. Нежно-персиковое сияние расступалось, пропуская пальцы.

— Галча древний рецепт раскопала, — пояснил он. — Как в двадцатом веке.

— Ага, — хмыкнул рыжий. — В двадцатом термополе без защиты делали. Была бы у нас сейчас картошка с мясом. Димыч! — прикрикнул он. — Харэ картошку трескать. Учись давай.

Галча повернулась ко мне.

— Два экзамена завалил, — пожаловалась она. — По космическим вооружениям и тактике диверсионной службы. — Глядя на моё ошарашенное лицо, добавила: — Шучу. По тактической интуиции.

— Так это вы к экзамену? Ну, стены ломать, энтропийная шашка...

— Точно. — Димка подтолкнул ко мне задачник — Номер двести сорок семь. Вводная: Каз, провинциальный городок. Надо отвлечь охрану вот этого особняка на семь с половиной минут.

Я посмотрел на иллюстрацию. Картинка изображала перекрёсток в двух кварталах от маминого дома. По улице нескончаемой чередой двигались машины. Пешеходы стояли у светофоров, ожидая, когда загорится зелёный.

— Не туда смотришь, — Юрка отобрал книжку и потёр пальцем розу ветров у нижнего края страницы. Изображение поползло влево-вверх, открывая резиденцию лорда-администратора. — Вот охранники, — ткнул он пальцем: — здесь и здесь. Димка хочет растопить стену магазинчика, чтобы отвлечь внимание.

— Зачем? — Я принялся неуклюже тереть розу ветров, сдвигая картинку. — Не нужно ломать. Я знаю хозяина этой лавки. Он хороший. И у него дети — пятеро. Вот смотри: здесь фонтан, куда туристы бросают монетки. Иногда чужаки их достают.

— И?

— Администрация этого не любит. В воде фонтана активное вещество. Оно невредное, но синтетику съедает в считанные минуты. Чуть поплещешься — ходи в лохмотьях. А у нас на Казе когда человек делает глупость, все сразу собираются и смотрят. И не одобряют. Молча.

— И что, никто не знает?

— Не-а. Эту штуку полгода назад в воду добавили. Я, когда ездил на каникулы, видел.

Мальчишки переглянулись:

— Круто. Такого даже в справочнике лет. Пробуем?

— Ага.

Две головы, рыжая и чёрная, склонились над книгой. Димка принялся колдовать. Один из пешеходов надел чёрные очки, шляпу и накладную бороду. Его пиджак превратился в длинный светлый плащ. В таком виде шпион полез в фонтан. А за ним ещё двое.

— Ух ты... Работает!

Началось столпотворение. Люди всё прибывали и прибывали. Наконец случилось невозможное: один из охранников не выдержал и отправился к фонтану. Пикнул таймер: семь с половиной минут истекли. Задачу мы решили, а народ на картинке всё не мог успокоиться. Мне стало неудобно за соотечественников.

— Они что у вас, всегда такие?

Я пожал плечами:

— Да нет, в общем. Раз на раз не приходится... А зачем вам это? Вы готовитесь Каз захватывать?

— Нет, что ты! Это же просто упражнения. На кругозор, на раскрепощённое мышление. Ну... как в девятнадцатом веке задачник был по арифметике. «На рабовладельческом судне везли негров. За первую неделю пути умерло треть рабов, за вторую...» и так далее.

— Серьёзно?!

— Ага. Мы по истории проходили. А тут дальше и про Землю задачки есть, — Юрка постучал по стрелочке в углу листа. — Вот, трёхсотая: найти человека, прячущего в кармане будильник. Или вот: переправить на орбитальную станцию живую овчарку. В обход таможенных правил.

— А зачем?

— Чтобы избавиться от социальных догм. Когда будешь учиться, поймёшь. Вот я, например, — Димка ткнул себя в грудь, — с Логра. У нас считается неприличным есть в компании...

— ... то-то ты картошку украдкой трескаешь! — съехидничала Галча.

— ... а Юрка — лунит. Он неба боится, представляешь? У них на Луне купола. Открытого пространства вообще нет.

— А ты? — спросил я у Галчи.

— А я местная. Это ещё хуже. На Земле вообще сложно. Скажем, если ты из Московского района, то в Киевский лучше не ездить. Побьют. А в школе у нас была группа из Чукотки. Туда раз попал мальчишка с Питерщины, так они его тупым задразнили. Прикинь, да?

Мы пообсуждали школьные обычаи. Галча принесла сковороду и разложила картошку по тарелкам. Оказалось очень вкусно. Старинная еда — вещь странная. На миг я почувствовал себя человеком двадцатого столетия. Времени, когда термополе плиты не имело предохранителей, и готовить было смертельно опасно. Я перемешивал палочками разноцветные квадратики картошки, а в моей душе росло уважение к предкам. Прекрасное было столетие...

Я представил Галчу в средневековом сарафане, с ножом в руке. Как она режет ломтиками разноцветный брусок картофелины, прыскает на сковороду маргарин-спрей. Бесстрашная девчонка!

— Слушай, — Юрка задумчиво посмотрел на меня. — А тебя где поселили?

— В триста восемнадцатой.

— Альбом там же нашёл?

— В шкафчике.

Ребята переглянулись:

— Денис.

— Точно. В Данку втрескался. Помнишь, её на выставку не взяли? Потому что в морф-картинах морфа не оказалось?

Галча округлила глаза:

— Денисик. Точно, он и видел морф. А я ведь сразу поняла. Они же не разговаривают! Вот умора.

Они ещё поболтали о том, кто в кого влюбился. Я молчал: во-первых, я не знал никого из тех, о ком они говорили, а во-вторых... Я-то ведь видел Иртанетту в картине. Значит, морф есть.

Только попробуй, скажи им. Решат, что сам влюбился.

— Спасибо за угощение. — Я провёл пальцем по краю тарелки, включая очистку. Остатки еды исчезли. — Мне, наверное, уже пора.

— Да ладно, посиди ещё, — загалдели ребята. Юрка предложил:

— Хочешь, я письмо на терминал повешу? Твой капитан придёт — и сразу сюда.

— Ну... Давай.

— Раз плюнуть. — Он подтянул к себе задачник. — Это мы... Ого!

Мы едва не столкнулись с Димкой лбами. Задача, которую я помог решить, всё ещё работала. Вокруг фонтана начался митинг. Агентов в ошметках плащей выловили и куда-то понесли — бить, наверное.

— Загадочная душа Каза, — вздохнул Димка. Глаза его загорелись: — Андрюха, а это... айда в пятых «Демиургов» играть? Пара на пару, я с Юрычем, а ты с Галчей.

— Да? — прищурилась девчонка. — А экзамены?

— Я готовлюсь! Вон — пол-учебника нарешал, голова пухнет.

— И ни одной задачи сам. Даже Андрей лучше тебя справился. А он новичок.

— Что-о?

— Что слышал.

Галча достала ещё одну книжку:

— Вопрос первый. Перечисли типы кораблей рунархского флота.

— Слушаюсь, господин генерал, — дурашливо пискнул Димка. — К кораблям рунархского флота относятся биремы, триремы, квинтаремы, пентаграммы...

— Двойка тебе! Вот придурок... Поменьше в «Демиургов» играй. Не пентаграммы, а пентеры. И гексеры забыл. И эннеры. — Девчонка сделала умоляющее лицо: — Ну, Димчик! Семёныч же тебя завалит как пить дать. Заставит всё это пересказать на рунархском. Спросит год рождения бабушки конструктора протеев. Ещё что-нибудь придумает. Достанешь ты его своим разгильдяйством.

— Ну ладно... — Парень с обречённым видом потянулся к книге. — Тебе хорошо говорить: ты пилотом станешь. Тебе это всё в гипносне передадут. А нам учить...

— Пилотом? — Никогда не думал, что бывают девчонки-пилоты. — Ты что, будешь водить протеи?

Кажется, я сморозил глупость. Ребята засмеялись, но необидно.

— Каз — это, наверное, действительно далеко, — сказала Галча. — Протеев не водят, с ними можно только подружиться. У меня на третьем курсе будет пси-мод «счётчица». Тогда я смогу пилотировать обычные корабли. — Она помрачнела: — Вот только никто не знает, как мод пойдёт. Сделают из меня полуумка — и болтайся всю жизнь на рудниках.

— Говорят, сейчас моды стабильнее стали, — авторитетно заявил Димка. — Акселерация. В позапрошлом выпуске из двадцати трёх счётчиц только одна могла управлять линкором. А в прошлом из двадцати пяти — целых три! — Он покровительственно погладил её по плечу. — Ты это... не переживай. Даже если большой корабль не потянешь, разведчики — они же маленькие. Там много мозгов не надо.

— Ага утешил... Всё равно в разведку только протеев посылают.

Она сумрачно посмотрела на меня. Моё желание рассказать о встрече с адмиралом Пелеасом улетучилось. Да и о том, что я стану срединником, тоже лучше было помалкивать.

— Значит, так, — объявила Галча суровым топом. — Перечисли недружественные людям морфы кораблей-протеев.

— Ну-у... — Димка наморщил лоб. — Драконы, мантикоры, архонты, белые кобылицы, левиафаны...

Юрка хихикнул. На лице девчонки появилось злобное выражение.

— Ты учиться будешь, оболтус? Мы ведь из-за тебя здесь торчим! Остальные уже полмесяца как на Новой Зеландии. Думаешь, мы здесь сиренью любуемся?

«Оболтус» захлопал ресницами:

— А что такого?

— Морф левиафанов — дружественный! В нём лишь один единственный протей! — Она яростно рубила воздух рукой. Чёлка её растрепалась, лицо раскраснелось. — И этот протей может утащить население целого города!

— Ну да. А я как сказал?

Галча в отчаянии закатила глаза. Юрка угрюмо заметил:

— Димон, серьёзно, хватит ерунды. Наша тройка и без того в отстающих. Давай заниматься.

— Ну ладно...

Невидимая тень накрыла моих новых знакомых. Галча посуровела и сделалась совсем взрослой. Димка измученно бубнил, чуть ли не наизусть пересказывая учебник. Наверное, он и в самом деле переучился: некоторые темы я мог бы рассказать получше него. Хоть и слышал их впервые.

Галча сидела, насупившись. Ещё бы! Летом в корпусе торчать обидно. Особенно если не по своей вине. Димка же словно не замечал ничего. Ему было весело,

— Ладно, — наконец сказал Юрка. — Что с придурка взять. Пойдём, погуляем?

Он собрал книги и помог Галче убрать посуду в шкаф.

— Пойдёшь с нами? — предложила Галча.

— Я бы с удовольствием. Но мне наставника дождаться надо.

— Он тебя по имплантату отыщет. Пойдем, Андрюшка! Мы тебе солапарк покажем. Кубический сад Мэдисон. Колосса. Ты ведь вчера на Землю прибыл?

Я кивнул.

— Вот и здорово. Посмотришь, как у нас тут. Давай!

— Вы идите, — сказал Димка, — а я кухню выключу. Я потом вас догоню.

Он принялся щёлкать выключателями. Стол и табуретки исчезли, оставив после себя слабый запах озона. Кухня наполнилась едва заметным лимонным сиянием. По полу засновали уборщики.

Собирался я недолго: взял мем-карточки и прихватил на всякий случай куртку. А вот Галчу пришлось ждать. Не понимаю, как можно полчаса менять джинсы на платье? Девчонка, одно слово.

Едва выйдя из корпуса, мы столкнулись с капитаном. Я ожидал, что он станет ругаться, но он кивнул:

— С ребятами знакомишься? Хорошо. Пойдём.

— Вы забираете Андрея? — растерянно спросила Галча. — А мы в город собирались.

Николай развёл руками:

— Дела требуют. Извините.

— Что, протея смотреть? — жизнерадостно ляпнул я. Ребята посмотрели озадаченно. Я сжался. Ну вот...

Язык, что ли, ампутировать? Не поможет: начну через имплантат глупости болтать. Какие-нибудь государственные тайны.

Я скомкано попрощался с ребятами, и капитан повёл меня к сиреневой «летяге».

— Ладно, не переживай, — усмехнулся он, когда мы садились. — «Смотреть протея» — это означает «нудно и долго оформлять документы». — И мстительно добавил: — Курсанты обычно не пользуются сленгом взрослых экзоразведчиков. Так что тебя записали в пижоны.

Я надулся. Сбылась моя давняя мечта: я любовался Землёй из окна аэра. Вот только почему мне так нерадостно?

Аэр летел низко, почти задевая верхушки сосен. Временами «летяга» плавно уходила в сторону, и тогда я замечал неясную тень меж деревьев. Камуфлирующие поля надёжно скрывали дома. Мы летели среди миражей.

— А мы не врежемся? — тревожно спросил я. Николай открыл окно и рассеянно ухватил пролетающую мимо ветку. В руке остался пучок хвоинок.

— Нет, не врежемся.

— Точно?

Он провёл копчиками пальцев по потолку, и кабина раскрылась. Яркое полуденное солнце брызнуло в глаза. Я зажмурился. Над головой радостно кричали птицы. Ветерок доносил запахи сосновой смолы и цветов. Повинуясь мысленному приказу, «Летяга» замедлилась до скорости пешехода. Капитан встал и неторопливо прошёл к тупому носу машины.

— Иди сюда, — махнул он мне. — Здесь не так удобно, как в кресле, зато море впечатлений. Мальчишкой я только так и мечтал летать. Родители не позволяли.

Я проследовал за ним. Мы лежали на тёплом пластике, свесив головы вниз и глядя на тень «летяги», скользящую по земле.

— Вы на Земле родились? — спросил я.

— Да. Когда я прибыл на Каз, мне было лет двадцать пять. Сама идея, что транспорт может сталкиваться и ломаться, казалась мне чем-то невозможным. Пришлось привыкать.

Аэр замедлил движение и вскоре совсем остановился. Николай Джонович прижал к губам палец:

— Тс-с. Видишь белку?

На ветке сидел рыжий потрёпанный зверёк. Капитан вытянул руку и призывно зацокал. Белка радостно помчалась к экзоразведчику. Вот это да! На Казе единственные существа, которых можно безбоязненно брать в руки, — это крабики-бретёры. Но и с теми следует держать ухо востро. Зазеваешься — палец отхватят.

— Можешь погладить, — разрешил капитан. Он достал из кармана орех и протянул гостье. Белка беззаботно ухватила подарок передними лапками и принялась грызть. Я уважительно погладил зверька по мохнатой спинке.

— Как вы её позвали?

— Вот так, — капитан поцокал языком. Белка недоумённо на него покосилась. — На самом деле это беличий крик опасности. Но мы его неправильно воспроизводим. Белки привыкли.

— Здорово, — я с сожалением отпустил зверька. — А мы не опоздаем?

— Нет. Извини, Андрей. С ребятами ты ещё погуляешь. А я хотел тебе показать свою Землю.

Аэр двинулся дальше. Скорость была всё так же невелика. Иногда мы останавливались, чтобы осмотреть какие-нибудь достопримечательности.

— Видишь тридцатитиэтажку? — внезапно спросил капитан. И гордо пояснил: — Двадцать первый век, памятник архитектуры.

— Красивая, — согласился я. — И как только сохранилась?

— Это реликт. Мы бережём её, следим, чтобы она не рассыпалось в пыль. — Он помолчал немного, а потом добавил: — Наша служба — такой же реликт. Андрей, у людей нет врагов. Рунархи не воюют, а с негуманоидами нам нечего делить. Самая большая опасность для нас — мы сами. Второе Небо. Провинциальные планеты вроде Каза.

— Разве Каз может сражаться с Землёй? — удивился я. — У нас даже космофлота нет. А тут всё вон какое... — Я запнулся, подыскивая слово, и наконец нашёл: — Могучее.

— Да, могучее... Дело не во флоте, Андрей. И не в технологиях. Армии и спецслужбы существуют, потому что существуют другие спецслужбы и армии. Знаешь, иногда я завидую рунархам.

Он умолк, кусая губы.

— Нас тянет на окраины, к ледяному Лангедоку. К засиженным птицами скалам Айесты. Потому, что мы чужие сами для себя. А рунархи везде дома.

Те, кто не спешит, всегда успевают вовремя. Когда мы прибыли к орбитальному лифту, выяснилось, что нас могут отправить в Гавань немедленно. Только что на орбиту ушёл сверхнормативный груз. Прилети мы раньше, пришлось бы ждать.

— В туалет не хочешь? — спросил капитан. — Когда отправимся, придётся терпеть. Орбитальный лифт ходит медленно.

Я послушно сходил в туалет. Потом мы отметились в регистрационном компьютере и отправились на стартовую площадку. Погрузчик, привезший наш аэр, растёкся металлической кляксой и впитался в пол. На мгновение зеленовато-бирюзовые плитки стали ярче, а затем погасли.

— Далеко не уходи, — предупредил капитан. — На краю болтанка большая. Если тебя унесёт, так и будешь всю дорогу висеть в воздухе.

Я кивнул, хотя ничего не понял. Мне было интересно: как же мы полетим? Почему-то я представлял себе вырастающие по краю площадки решётчатые фермы, непроницаемый купол, отгораживающий нас от черноты космоса.

Действительность оказалась куда прозаичней. Пол под ногами тряхнуло; служебные помещения, находящиеся за пределами бирюзового поля, медленно поползли вниз.

— Сядь. Когда можно будет ходить, пол станет желтым.

— Что значит «нормально ходить»?

Вместо ответа Николай достал из кармана ручку и бросил её к краю площадки. Ручка покатилась по плиткам, затем подпрыгнула на полметра и повисла в воздухе. Упала. Вновь подпрыгнула — но уже выше. Так повторилось несколько раз.

— Не люблю лифт. Болтаешься, словно яблоки в авоське. Но в Гавань иначе не попадёшь. Когда стартуют большие корабли, у катеров сбоят двигатели. Тоже приятного мало.

Я уселся рядом с капитаном. Меня укачивало; к тому же выяснилось, что плитки пола — это обман. На самом деле это силовое поле.

Прозрачное.

— Красиво... — пробормотал я, глядя на уходящий вниз город.

— Ага, — отозвался Николай. — На границе атмосферы ещё красивее. Только надоедает быстро.

Он улёгся на спину. Лицо его расслабилось: мой наставник нырнул в эфиросферу. Чудак человек! Неужели ему не нравится эта красотища?

Земля величаво уплывала вниз. Маскирующее поле в отдалении пропадало. Шпили и купола выныривали из небытия, чтобы тут же опасть до размеров кукольных домиков. Горизонт окутался зыбким многоцветным сиянием. Глядя на него, хотелось петь и смеяться. Прохладный ветерок прокатился над полом. Плитки приобрели цвет янтаря: гравитационные возмущения прекратились.

Восхищался я долго: целый час. Потом надоело. Заняться было нечем. Николай Джонович всё так же лежал, глядя невидящими глазами в чёрную даль.

На меня навалилась агорафобия.. Мне хотелось закрыть глаза и не открывать никогда. Воздух на площадке оставался таким же, как на Земле, но мне казалось, что я задыхаюсь. А то вдруг становилось холодно до гусиной кожи. Глупость, конечно: откажи терморегуляция — и я вмиг превращусь в ледышку. Всё-таки космос вокруг.

— Смотри, — Николай указал в небо. — Вон Гавань. Там строят земные корабли.

Над нами висел металлический бублик неправильной формы. При взгляде на него кружилась голова.

— Да, здорово, —без энтузиазма отозвался я. — Очень красиво. — И зачем-то спросил: — А вы в космических боях участвовали?

— Да. Я дрался на Лионессе.

— Расскажите!

— А что рассказывать? Ты думаешь, это приключение? Стрельба, росчерки лучевых ударов... Ты смотрел «Звездный Джаггернаут»?

— Ну... — Я всё ещё не понимал, куда он клонит. — Но это же старый фильм.

— Помнишь корабельную дуэль в космосе? Когда Джаггернаут сражался против Чёрного Рейдера?

Я кивнул. Наш знаток физики, Мишка по прозвищу Злобный Крендель как-то здорово раскритиковал этот фильм. За это я неделю на него дулся.

— В этом фильме, — продолжал Николай, — корабли уворачивались от лучевых залпов, а пилоты джойстиками координировали маневры истребителей, несущихся со скоростью света. Знаешь, как бы всё это выглядело на самом деле?

Я помотал головой.

— Во-первых, бой начался бы гораздо раньше. Как сенсоры определили противника, так и пошла бы пальба. Дистанция в несколько световых секунд уже достаточна. Во-вторых, никаких манёвров: от залпа можно увернуться, лишь используя тремор пространства. В-третьих, стреляла бы автоматика. В мире Джаггернаута не существует пси-мод «счетчица». Люди там проигрывают компьютерам в скорости реакции. Улавливаешь?

— Улавливаю. В общем, всё выглядело бы не так красиво.

— Некрасиво — полбеды. Неинформативно. Лучи лазеров в космосе не видны, грохота взрывов не слышно. Пылевые облака не возникают. В результате фильм выглядел бы так: на экране появляется маленькая точка — это вражеский корабль. Время идёт, а точка не меняется. Противник давно уничтожен, но продолжает полёт. Понимаешь, Андрей, конструкторы обычно проектируют корабли так, чтобы в случае аварии взрываться было нечему. Сверхнадёжные реакторы, двигатели, арсеналы. На борту — ни одного живого человека, вся автоматика в руинах, но корпус летит. А значит, зрителю непонятно, что произошло. Кто победил. Поэтому киношные бои такие красивые — там другие правила. А в жизни смотреть особо не на что. Жив — уже здорово.

Он помолчал и добавил:

— Если честно, экзоразведчики вообще не должны сражаться.

— Как это?

— Очень просто. Есть Первое Небо — Земля, Ордусь, Камелот, Основание и Гайя. Есть Второе — это колонии, которые мы открыли, и которые от Земли почти не зависят. А ещё есть неоткрытые миры. Так вот, наше дело — осваивать их. Шпионаж в колониях, дипломатия и торговля — этим не мы должны заниматься. — Капитан помрачнел и добавил: — Только учти: я тебе ничего не говорил.

Гавань надвигалась на нас сияющей громадой. Мельчайшие детали очерчивались на её поверхности резко, словно тени на лунной поверхности. В какой-то момент Гавань заполнила всё пространство над нами, и мне показалось, что мы падаем. Личинкой диковинного насекомого над (под?) нами проплыла трирема рунархов. Вдоль борта её опоясывала лента двигателей — они действительно напоминали вёсельные порты античных судов. Вот только сами вёсла находятся в ином пространстве.

Я поискал взглядом наши корабли. Угловатая рама линкора висела чуть поодаль — словно летучая мышь под потолочной балкой. Ещё несколько крейсеров дрейфовали в кольце тора. Приглядевшись, я стал замечать и корабли классом поменьше: они были десятками разбросаны тут и там по поверхности станции.

— Скоро прибудем, — Николай нервно рассмеялся. — Веришь, до этого я ни разу не был в Гавани.

— Как это?

— Очень просто. Не будь тебя, я бы так и куковал на Казе. Год, другой, десять... Хотя нет: меня перевели бы куда-нибудь ещё. — Он уселся, обхватив колени руками: — На Лот или Оркней... все они одинаковы. Лионесцев, гадов, ненавижу. Они предатели. Знаешь, Андрюха, в твоём возрасте мы все мечтали о Казе. Мне повезло. Я восемь лет мотался по колониям. И почему я такой дурной? Вот сижу — и никакой радости, лишь усталость... А ты-то что чувствуешь?

— Не знаю, — честно признался я. — Петь хочется, и мурашки по спине.

— Мурашки. Не растеряй их, эти мурашки, — улыбнулся Николай. — Тебе ведь тоже повезло.

— Точно. Я бы сейчас в Лачугах оказался, если бы не вы, — задумчиво сказал я.

— Ага. Когда-нибудь я расскажу тебе, что такое Лачуги. Только не сейчас. Мерзкое это место, Андрюха. Но бывают и хуже.