"Сети соблазна" - читать интересную книгу автора (Бэлоу Мэри)Глава 18Малый шанс на то, что их брак принесет им хотя бы относительное удовлетворение, ускользнул, кажется, во время этой прогулки, когда они больше часа испытывали даже нечто большее, чем удовлетворение. Не принеси им эта прогулка хотя бы нескольких мгновений счастья, с горечью размышляли они оба, может быть, и несчастье тоже можно было удержать в отдалении. Она жалеет, что вышла за него, убеждал себя Джеймс. Она поступила так только потому, что он погубил ее на склоне холма в Эмберли, а потом нахрапом заставил дать обет. Она ни за что не вышла бы за него, будь у нее время поразмыслить. Джеймс думал о мужчинах, с которыми он видел ее в Лондоне, о полковнике Хакстэбле и прочих, а также о капитане Хэндзе, появившемся в Эмберли. Он видел ее с Эльфредом Пальмером и Карлом Бисли и даже с молодым Марком Трентоном в те недели и месяцы, что последовали за их гибельной поездкой на болота. И понял, что он не тот, кто ей нужен. Он ничего не мог ей дать, что поощряло бы и питало тот блеск жизненной силы, который всегда появлялся в ней в присутствии других мужчин. Единственно, где он мог угодить ей, была постель. Но это удовольствие она получала вопреки собственной воле. Она испытывает к нему неприязнь. После той прогулки она редко заговаривала с ним добровольно. И поскольку ему было больно от того, что она сказала ему по этому поводу, и поскольку на него давило чувство вины от того, что он вынудил ее вступить в брак против воли, он прекратил пользоваться этим ее слабым местом. Он не прервал их супружеские отношения. Он слишком себялюбив, чтобы прервать их окончательно. И кроме того, ему нужен наследник. Хотя что касается наследника, он не возражал бы, если бы она подарила ему полдюжины дочерей и ни одного сына. Джеймс хотел ребенка – чтобы признать его своим, чтобы он был рядом, чтобы дать ему свое имя. Чтобы любить его. Если только он способен любить. Он не уверен, что это так. Поэтому он продолжал супружеские отношения. Но он больше не ласкал жену. Он брал ее каждую ночь; все происходило быстро, в установленном порядке – если не считать нескольких дней каждый месяц, когда она сообщала ему, глядя на него вызывающе и победоносно, что сегодня она не может. Ей теперь доставляло удовольствие обстоятельно сообщать ему, что он не преуспел в своих стараниях обрюхатить ее. Или так ему казалось. Порой он пытался быть с ней добрым. – Вчера за обедом миссис Херд сказала мне, – обратился он как-то утром к Мэдлин, когда она, как он знал, собиралась съездить в город, – что у модистки есть новые зимние шляпы очень смелого фасона. Почему бы вам не купить себе что-нибудь? – Для чего? – спросила она, глядя ему прямо в глаза и поднимая подбородок с уже знакомым выражением. Это были доспехи, в которых она с ним сражалась. – Или я недостаточно модно одета, на вкус лорда Бэкворта? – Я подумал, что вам, вероятно, хочется чего-то нового и красивого, – пояснил он, – мы ведь живем так далеко от Лондона. – Разве я жаловалась когда-либо? – Нет, но мне показалось, что вам, возможно, не хватает какого-то центра, где собирается модная публика. Не угодно ли вам поехать со мной в Хэрроугейт на одну-две недели? – Чтобы пользоваться водами и променадом в общественных залах? – сказала она. – Полагаю, что нет, Джеймс. Нам пришлось бы выносить общество друг друга целыми днями. – Об этом я не подумал, – чопорно проговорил он. – Это было бы воистину наказанием, не так ли? – Так, – ответила она. – Ну что же! – Он встал из-за стола и швырнул салфетку туда, где стояла его пустая чашка. – Если вы передумаете относительно шляпок, Мэдлин, пусть мне пришлют счет. – Благодарю, – ответила она, – но вы щедро снабдили меня такой суммой, что мне хватит денег до следующей четверти года. Он вышел из комнаты злой и уязвленный. – Письмо, что вы получили сегодня утром, было от Доминика? – осведомился он в другой раз. – Да, – подтвердила она. Он уже подумал было, что наказание его ограничится этим единственным словом, но она добавила спустя некоторое время: – И от Эллен. Они написали вместе. – Они вполне благополучны? И дети тоже? – Да, все благополучны. – Снова молчание. – У деток прорезались зубки. Чарльз в особенности мучился. Домми брал его на руки и ходил с ним по ночам. Кажется, никто больше не мог успокоить малыша. Для нее то была длинная речь. То есть если учесть, что речь эта обращена к нему. Когда они оказывались в обществе, она еще была в состоянии весело болтать. – Оливия перенесла это легче? – поинтересовался он. – Судя по словам Эллен, она настолько разумна, что засыпает, когда ее лихорадит. – Вы скучаете по вашим родственникам, Мэдлин? – неожиданно спросил он. Она аккуратно передвинула горку гороха с одного края тарелки к другому. – Я замужняя дама, живущая в доме своего мужа. Выйдя замуж, я рассталась со своей семьей. Так заведено в этом мире. – Жаль, что мы живем так далеко от них, – посетовал он. – Хэмпшир и Уилтшир расположены не так далеко друг от друга. Ваши братья могут навещать друг друга сравнительно легко. – Домми с Эллен собираются на Рождество в Эмберли, – сообщила она. – А также Дженнифер Симпсон. – Вот как? – Он смотрел, как она, опустив глаза, перемещает горку горошин на прежнее место. – Мы приглашены на свадьбу Джин Кэмерон и Ховарда Кортни в Эбботсфорд как раз перед Рождеством. Не хотите ли поехать туда? Она мельком глянула на него. – Чтобы вы могли бросить прощальный взгляд на вашу старую любовь прежде, чем она станет женой другого? – осведомилась Мэдлин. Нетерпеливым жестом он велел лакею убрать тарелки. – Мне показалось, что вам, возможно, захочется провести Рождество с матерью и братьями, – сказал он. – Но конечно, неплохо будет снова повидаться с Джин. Она всегда так доброжелательна. – Да, – согласилась Мэдлин, – и собой недурна. – Недурна. Наступило молчание, как это часто случалось, когда они сидели за трапезой в одиночестве. – Так вы хотите поехать? – наконец резко спросил он. – Нет, – ответила она. Он удивленно посмотрел на нее: – Почему же нет? Он думал, что она не ответит. Она подождала, пока лакей не поставит перед ними десертные тарелки и не отойдет к буфету. – Оба мои брата счастливы в семейной жизни, – проговорила она наконец очень спокойным голосом. Больше она не сказала ничего. Да и не нужно было. Ее слова резанули его как ножом. Мэдлин так близка со своей родней, ей так хочется повидаться с ними, особенно на Рождество, и все-таки она предпочитает не ездить к ним, чтобы не видеть, насколько ее семейная жизнь не похожа на жизнь братьев. И ей не хочется, чтобы они видели, какую неудачную партию сделала их сестра. А разве ему хочется, чтобы все это увидела Алекс? – Ну что же, – согласился он, – проведем Рождество здесь в одиночестве. Говорил ли я вам, что моя матушка решила окончательно поселиться у моей тетки? – Говорили. Никак ей не угодишь. И хотя иногда – слишком часто – он сердито набрасывался на нее и они громко и с ожесточением ссорились по несколько раз на неделе, бремя вины за эти ссоры он брал на себя. Много лет тому назад его привлекла к Мэдлин именно ее веселость, ее, казалось, несгибаемая жизненная сила. И то же свойство привлекло его к ней в начале лета – точно наркотик. И вот теперь в уединении их дома – хотя за его пределами и в обществе все оставалось по-прежнему – веселость и жизненная сила исчезли. На их место пришли мрачность и постоянные пререкания. Он сделал то, что, как он всегда знал, сделает, если женится на ней. Он ее разрушил. И пока это происходило, его с трудом завоеванная уверенность в себе и вера в жизнь также рухнули. Мэдлин не ждала, что будет счастлива в замужестве. Она вышла замуж потому, что была вынуждена это сделать. Не потому, что однажды ночью после похорон его отца отдалась ему. Не это заставило ее выйти замуж. Если бы дело было только в этом, она отказала бы ему, даже зная, что подвергает себя риску произвести на свет незаконнорожденного ребенка. Нет, не эти соображения заставили ее выйти замуж. Просто Мэдлин понимала, что у нее нет других вариантов. Четыре года она была очарована Джеймсом Парнеллом, очарована до такой степени, что не сумела бы обрести счастья, став женой какого-то другого подходящего человека. Она знала, что, выйдя за Джеймса, не найдет счастья. И в то же время она понимала, что только с ним ее ждет хоть какая-то возможность счастья. И едва ей представилась такая возможность, она решила, что не даст ему уйти. У нее не хватило духу позволить ему уйти. Возможно, думала Мэдлин в течение нескольких месяцев после венчания, она была бы почти счастлива, если бы первый месяц семейной жизни не вселил в нее такие надежды. В тот месяц ей приоткрывался рай – в мгновенных и мучительных проблесках, но этих проблесков хватало, чтобы она погрузилась в глубочайшую угрюмость, едва они исчезли навсегда. Ничего не осталось. Никакой общности. Ни привязанности. Ни страсти. За тот первый месяц она успела убедить себя, что телесные наслаждения без всего остального бессмысленны и даже разрушительны для нее как для личности. Но когда эти наслаждения ушли из их супружеской жизни, она испытала черное отчаяние. Конечно, она сама на это напросилась. Она сказала ему, что для нее это всего лишь исполнение долга. Но она не думала, что ее поймают на слове и поймут так буквально. Это пройдет через несколько ночей, думала она поначалу, а там его злость уляжется. И она отворачивалась от него в эти ночи, когда он кончал, и призывала к терпению свое страдающее и неудовлетворенное тело. Но дальше все пошло по образцу этих нескольких ночей. С той прогулки по торфянику он ни разу не поцеловал ее, не приласкал, не раздел. Все сводилось теперь к быстрому и безжалостному проникновению в ее лоно, к посеву семени, которое не желало пускать корни. Мгновения самого черного отчаяния охватывали ее каждый месяц с мучительной регулярностью – особенно мучительной оказалась эта регулярность один раз, когда у нее была четырехдневная задержки. У нее не будет даже ребенка, чтобы утешаться, его ребенка, которого она могла бы любить вместо него самого. Всякий раз, когда это случалось, она уезжала из дома верхом, бросалась на землю в рыданиях и плакала до тех пор, пока ей не начинало казаться, что грудь ее разорвется надвое. А потом она шла к ручью, умывалась и сидела там до тех пор, пока воздух и вода не исправляли ущерб, причиненный ее лицу слезами. Иногда в конце такого дня она находила возможность сообщить об этом Джеймсу, но она ни за что не позволила бы ему увидеть свое разочарование. Или понять, что она чувствует себя неполноценной. Если у нее никогда не будет ребенка, виновата будет она. Джеймс в состоянии иметь детей. Когда она впервые увидела в церкви семью Джона Драммонда, ей стало просто дурно. Все они замечательно походили друг на друга – светловолосые, плотные, добродушные, – все, кроме высокого темноволосого старшего мальчика с внимательным взглядом темных глаз. Она ни разу не встретилась с Дорой лицом к лицу, равно как и с Джонатаном Драммондом. Каким-то образом они никогда не оказывались в обществе одновременно. Но было совершенно ясно – некогда эта женщина была хороша собой. Да она и теперь была красива – красотой зрелой матроны. Когда-то во времена своей юности Джеймс состоял в любовной связи с Дорой Драммонд – или Дорой Бисли, как ее звали тогда, – и бросил ее ждущей ребенка. Порой Мэдлин казалось, что в живот ей воткнули нож и этот нож то и дело поворачивается там. Она тайком подружилась с Карлом Бисли. Тайком только в том смысле, что она не рассказывала об этой дружбе Джеймсу. Ничего непристойного в их отношениях не было. Однажды – это было в один из тех разов, когда она ушла из дома, чтобы выплакаться в одиночестве – Карл нашел ее на берегу ручья. К счастью, первый порыв горя уже миновал, но все равно было очевидно, чем она здесь занималась. – Здравствуйте, – окликнул ее Карл с другого берега. Он шел пешком и держал в руке ружье. – Не слишком ли холодно сидеть здесь? Был конец ноября. – Я не заметила. Он вгляделся в нее и нахмурился. И пошел вброд через ручей. На нем были сапоги по самые бедра. Собака, которая выскочила, запыхавшись, из-за деревьев, остановилась, глядя на хозяина. Карл опустился на землю рядом с молодой женщиной. – Что случилось? – спокойно спросил он. Ее охватили стыд и смущение. – Ах, да ничего, – ответила она, улыбнувшись едва заметной улыбкой. – Вы же знаете, сэр, каковы мы, женщины. Сплошная мнительность. – Полагаю, леди Бэкворт не такова, – возразил он. – Вы не ушиблись? Не упали с лошади? Она покачала головой и улыбнулась. – Ну что же, уже легче, – сказал он. – Мне было бы неприятно, если бы вы растянули или сломали лодыжку как раз перед Рождеством с его балами. – Ужасная участь, не так ли? – весело отозвалась она. Он снова озабоченно посмотрел на нее. – Я не стал бы совать нос в ваши дела, коль скоро вы не хотите мне довериться, – сказал он. – Но иногда это помогает – излить свое горе постороннему человеку. Это из-за Бэкворта? Он был с вами недобр? Она покачала головой: – Нет. После некоторого колебания он торопливо погладил ее по руке. – Но ведь вы несчастливы с ним, верно? – спросил он. Мэдлин напряглась и ничего не ответила. – Мальчишками мы были друзьями, – продолжал Карл. – Вряд ли он сильно изменился. Он угрюмый человек, но не жестокий. Наверное, жить с ним тяжело, но скорее всего он гораздо больше привязан к вам, чем кажется. Не наговорил ли я лишнего? Она почувствовала, что расслабляется вопреки собственной воле. – Расскажите, каким он был, – попросила она. – Я так мало знаю о его детстве. – Детство у него было нелегкое. Отец у него был очень суровый человек – вы его знали? Он был крайне предан своей религии и тому, что считал богоугодным поведением. Боюсь, что среди соседей Бэкворт считал подходящими знакомствами для себя и для своих детей очень и очень немногих. – Когда вы подружились с Джеймсом? – спросила она. – Вы и ваша сестра? Он улыбнулся: – Полагаю, что ваш муж неохотно говорит о нас обоих, да? – И он принялся рассказывать Мэдлин о том, как они проводили вместе время – он с Джеймсом, а потом и с Дорой, когда Джеймсу удавалось ускользнуть от всевидящего отцовского ока. Вскоре Мэдлин перестала смущаться, и предательские следы слез на ее лице исчезли задолго до того, как закончился разговор. – Мне нужно возвращаться, – объявила она наконец, – я не собиралась отсутствовать так долго. Карл встал и помог ей подняться. – Можете спокойно возвращаться домой, – сказал он. – Никто не узнает, что вы плакали. Это будет нашей с вами тайной. – И он подмигнул ей. Получилось так, что они стали встречаться у ручья довольно часто, не договариваясь об этом заранее. Между ними завязались легкие дружеские отношения. С Карлом можно было поговорить, с ним можно было забыть об ужасающем молчании или об ожесточенных ссорах, происходивших дома. С Карлом она никогда не обсуждала своих отношений с мужем, но она знала, что он все знает. И поэтому она никогда не делала вид, будто счастлива в замужестве. Они говорили о том, что интересовало их обоих. Либо он рассказывал о прошлом. Ее жажда знать, каким Джеймс был в детстве, казалась неутолимой. По ее просьбе он рассказал о том, как расцвела любовь Джеймса и Доры однажды летом, но не стал особенно распространяться об этом и не упомянул о ребенке. – Здесь вам ничего не грозит, – заверил он. – Это было очень давно. И Дора благополучно пребывает замужем за Джоном Драммондом. Вас встревожило, что Бэкворт несколько раз заходил к ней? Не нужно, не тревожьтесь. Просто он нанес визит той, с кем был когда-то знаком. – Я не знала, что он заходил к ней, – удивилась Мэдлин. – Разве? – Он скривился. – Значит, мне не стоило упоминать об этом. Виноват. Но на самом деле это ничего не значит. Я знаю. Сестра рассказывала о его посещениях совершенно спокойно. Забудьте, что я сделал faux pas[4] и рассказал вам о том, чего вы не знали. Она переменила тему разговора; в дальнейшем целыми днями и даже неделями она не думала ни о чем другом. Зачем Джеймс ходит к Доре Драммонд? И почему он ничего не рассказывает ей об этом? Впрочем, он вообще очень редко разговаривает с ней. Она завязала знакомства в округе, и все ее хорошо принимали. Но особенное удовольствие ей доставляла дружба с Карлом Бисли, потому что это была личная дружба, дающая ей возможность расслабиться и болтать обо всем, что придет в голову. – Мой племянник повадился проводить со мной много времени, – сообщил как-то раз со смехом Карл. – Боюсь, его отец не очень хорошо с ним обращается. Джон всегда нетерпелив с пареньком. Наверное, в большинстве семей есть кто-то непохожий на остальных. Бедняга Джонатан. Он даже с виду не похож на всех. Белая ворона из поговорки. Немного угрюмый паренек, но в нем заложены богатые возможности. Мне нравится его общество. – Может быть, ему не хватает интересных занятий? – предположила Мэдлин. Ее друг и понятия не имел о том, что поворачивает нож в ее ране. – Когда он подрастет, его отошлют в школу, – сказал Карл. – Там у него будет множество занятий. – Миссис Драммонд отошлет его в школу? – спросила Мэдлин. Карл Бисли улыбнулся: – Джон – человек небогатый. Но будьте уверены, как-нибудь это да устроится. Найдутся деньги, чтобы Джонатан получил образование, соответствующее его рождению. И они заговорили о другом: И именно Карл рассказал ей, что вскоре после Рождества, приедут герцог и герцогиня Питерли, хотя вскоре эту новость узнали все в округе. Герцогиня, кажется, ждет первого ребенка, и ее везут в деревню, где она должна разрешиться от бремени. Эта новость была довольно утешительной. Герцог и герцогиня состояли в браке уже почти четыре года. В первый раз Джеймс увидел Дору в церкви. После того как ее муж оправился после долгой болезни, они пришли туда вместе со своими четырьмя детьми, младший из которых еще сидел на руках. Он был потрясен, увидев ее. Столько лет он страдал оттого, что потерял ее след. Он всегда воображал их воссоединение, если ему суждено произойти, как мгновение, исполненное возвышенного чувства, когда их глаза встретятся и взгляды выразят все, что они значили друг для друга. И она неизменно представлялась ему бледной и осунувшейся, несчастной женщиной. И, увидя ее, он заново ощутит свою вину. Он будет чувствовать себя виноватым так, будто сознательно покинул ее. Он наслаждался жизнью в университете, наслаждался свободой от отцовской опеки. И отнюдь не хранил обет воздержания. И он был потрясен, увидев ее в церкви, обнаружив ту же Дору десять лет спустя. В девушках она была хорошенькой и пухленькой. Теперь же в ней появилось что-то от матроны. Она была спокойной и доверчивой девушкой, всегда готовой доставить удовольствие. Ему не нужно было прибегать к каким-то особым уловкам, чтобы уговорить ее лечь с ним. А потом она немного поплакала, и все. Она и теперь выглядела спокойной. Никаких внешних признаков ужасных страданий, которые ему воображались. Конечно, прошло много лет. Она увидела его, когда они выходили из церкви, и он, не улыбаясь, приветствовал ее наклоном головы. Она покраснела и быстро присела в реверансе, а потом повернулась и что-то сказала одному из детей. Не старшему, не Джонатану. В этом мгновении определенно было что-то от кошмарного сна. Он держит под руку свою жену, которая, отвернувшись от него, обменивается любезностями с кем-то из соседей. А его прежняя любовница находится тут же, в церкви, с их ребенком, который так похож на него. Каким же нужно было быть безумцем, чтобы вернуться сюда! Неделями вся эта ситуация с Дорой пребывала в спячке, как будто он полагал, что проживет всю жизнь, так и не столкнувшись с ней. Но она здесь, и не обращать на нее внимания невозможно. Когда-нибудь ему придется заговорить с ней, добиться наконец ответа на вопросы, мучившие его долгие годы. И его сын тоже здесь. Его сын. С мальчиком нужно что-то делать. Как-то устроить его будущее. Может быть, послать его в хорошую школу. Позаботиться, чтобы он сделал карьеру. Но он держит под руку Мэдлин. И она ничего не знает ни о Доре, ни о Джонатане. Конечно, если только Бисли не разболтал ей. Она с Бисли подружилась, а этот человек обещал отомстить ему много лет тому назад. Нужно рассказать ей. Рано или поздно, но она должна все узнать. Он должен рассказать ей. Лучше, чтобы это исходило от него, нежели от кого-то другого. Но как может он рассказать жене о таких вещах? Особенно если учесть, что его с ней отношения основаны на таком шатком фундаменте. Как сумеет он убедить ее, что все это дело прошлого и что хотя он все еще чувствует себя ответственным за это, но оно совершенно не касается его любви к ней? «Какой любви?» – спросит она. И он не сможет ответить. Он, кажется, совершенно не в состоянии сказать, что любит ее. Поэтому он вывел Мэдлин из церкви и подвел прямиком к ожидающему их экипажу, помог ей усесться, сел рядом и всю дорогу до дома молча смотрел в окно. Сочиняя объяснение для Мэдлин, которое так и не было никогда произнесено вслух. Сочиняя речь, в которой он говорил ей о своих истинных чувствах к ней. И не произнеся при этом ни слова. Не стоило ему приезжать домой. Не стоило жениться на Мэдлин. Нужно было вернуться в Канаду, к торговле пушниной; там он мог жить в одиночестве и никому не приносить вреда, кроме себя самого. Как-то вечером он ехал верхом, возвращаясь после затянувшегося визита к одному из своих арендаторов, во время которого ему пришлось выслушать и в конце концов одобрить планы этого арендатора расчистить побольше земли под пашню. Внезапно он заметил впереди две маленькие фигурки, бредущие вдоль дороги. Или, точнее, старший брел, обхватив рукой младшего, хромавшего на одну ногу. Подъехав ближе, он понял, что это Джонатан и Патрик Драммонды. Он натянул поводья, остановившись рядом с мальчиками, и лицо Джонатана посветлело. Патрик плакал. – Что случилось? – спросил Джеймс. – Я ему говорил, чтобы он не ходил, – пожаловался Джонатан, – но отец велел взять его с собой. А потом я ему сказал, чтобы он не прыгал с приступки у изгороди, а сошел по ступенькам, как полагается. А он все равно спрыгнул и повредил ногу, и если отец его выпорет, так ему и надо. Младший икнул. – Матушка послала меня с поручением к миссис Поттер, – объяснил Джонатан. – Ну что ж, – сказал Джеймс, подавляя желание сообщить своему сыну, что ему предоставляется хорошая возможность поучиться состраданию, и вспомнив, что многие дети по натуре бывают жестоки друг к другу, – долго же тебе придется ковылять до дому, Патрик. Малыш засопел и сделал шаг вперед, опираясь о плечо брата. – Разве что тебе захочется, чтобы я усадил тебя перед собой и проверил, могу ли я проскакать на этом жеребце галопом. На него глянули глаза, обведенные красными кругами. – Отец рассердится, – встревожился Джонатан. – Он скажет, что мы обеспокоили вас, сэр. – Может быть, я могу пробыть у вас подольше и убедить вашего отца, что вы вовсе не обеспокоили меня, – возразил Джеймс, наклоняясь с седла и подхватывая младшего под мышки. Потом повернул его, усадил перед собой и осторожно ощупал его лодыжку. – А вы можете идти, Джонатан? До дома еще больше мили. – Запросто, сэр! – ответил его сын довольно презрительно. – А папа заругается? – спросил Патрик, поднимая к нему широко раскрытые серые глаза и сопливый нос. Джеймс вынул из кармана платок и вытер ему нос. – Я не знаю твоего папу, – сказал он. – Но ручаюсь, что мама вымоет тебе ногу и полечит. А может, и расцелует тебя. – И он подмигнул малышу, который спрятал голову под его плащ и прижался к теплой ткани его сюртука. Когда лошадь остановилась у ворот, Дора вышла из дома следом за служанкой. – Здравствуйте, Дора, – поздоровался Джеймс, соскакивая на землю и снимая малыша с седла. Она присела в реверансе: – Милорд. – Боюсь, у нас тут раненый воин, – продолжал он. – Кажется, прыжок с приступки оказался ему не по силам, и у него подвернулась лодыжка. Думаю, что перелома нет, нога просто сильно распухла. Он прошел следом за ней в дом, а затем и в гостиную, где положил ребенка на софу. И только тут обнаружил, что Джона Драммонда нет дома. Он смотрел, заложив руки за спину, как служанка принесла таз с водой, и Дора принялась мыть поврежденную ножку. Сначала она пригладила малышу волосы и поцеловала, как и предсказывал Джеймс, и утешила, сказав, что папа не побьет его за то, что он упал и ушибся. – А Джон сказал, что побьет, – укоризненно проговорил ребенок. – Тогда скажи спасибо, что Джонатан не твой папа, – улыбнулась она, снова целуя мальчика. – Не присядете ли, милорд? – спохватилась она, увидев, что Джеймс так и стоит рядом с ней. – Я велю подать чаю. – Не затрудняйтесь, Дора. Я просто хотел удостовериться, что с малышом все в порядке. Как вы поживаете? Ногу Патрику перевязали и, приподняв, уложили на подушку. Дора повернулась к гостю: – Хорошо. Последние роды были трудные, но теперь я полностью оправилась. – И она вспыхнула. – Вы счастливы? – спросил он и тут же пожалел, что пытается придать разговору сугубо личный характер. – Да, – ответила она просто. – У меня хороший дом, хороший муж, дети подрастают. Чего мне еще желать? – Прошло много времени… – Он не закончил фразу. – Да. – Она снова вспыхнула. – Много. – Я часто задавался вопросом, счастливы ли вы. – Ну конечно! – заверила она. – Вы очень любезны. – Ногу все еще больно, мама, – захныкал Патрик у нее за спиной. Дора повернулась к пострадавшему, и в этот момент вошел Джонатан. – Я говорил ему не прыгать, мама, но он такой противный. Ничего не слушает. – Он упал, Джонатан, – с расстановкой произнесла Дора, поворачиваясь к нему. – Вы ничего не скажете отцу о том, что он спрыгнул. Вы меня поняли? – Да, матушка, – ответил мальчик, и в его голосе опять послышалось еле заметное презрение. – Это лорд Бэкворт. Он был так любезен, что привез вашего братика домой, – продолжала она. – Поблагодарите его, Джонатан. Мальчик наклонил голову, повернувшись в сторону Джеймса: – Спасибо, милорд. Джеймс откланялся. Странно, думал он. Все произошло совсем иначе, чем представлялось ему неоднократно в воображении. Он, и Дора, и их сын – все вместе в одной комнате. В этой обстановке он мог видеть в ней только мать этих детей. Разумеется, такую женщину он никогда не пожелал бы. Неужели это из-за нее он бесновался и чуть не довел себя до сумасшествия? А к своему сыну он не испытывает ничего, кроме легкой враждебности. Будь он по закону, а не по крови отцом этого ребенка, он постарался бы, чтобы мальчишка почаще чувствовал тяжесть его ладони. Его сын никогда не стал бы разговаривать с матерью в таком тоне, не получив за это по мягкому месту и не выслушав множества нареканий от членов семьи. Действительно странная встреча, если вспомнить, какие страсти бушевали в нем чуть ли не десять лет тому назад. Во всем этом есть что-то нереальное. Как будто бы вообще ничего не было! И только Джонатан – живое свидетельство того, что что-то было. Такую встречу он не повторил и не хотел повторить. Но он хотел задать Доре несколько вопросов. Он не будет полностью удовлетворен, пока не услышит ответов на кое-какие вопросы. И кроме того, то была встреча, рассказать о которой жене он не счел возможным. Впрочем, он и о своей повседневной жизни не особенно-то ей рассказывал. И она рассказывала ему также мало. Они были посторонними людьми, которым случайно пришлось жить в одном доме и спать в одной постели. Посторонними людьми, которые каждую ночь были близки в течение нескольких минут на протяжении трех с лишним недель в месяц. Больше они ничего не значили друг для друга. Если не считать того, что он любит ее. Совершенно не относящийся к делу факт, судя по всему, когда ты обречен на брак, который ни в коем случае не нужно было заключать. Зима казалась Мэдлин длинной и скучной, несмотря на то, что у нее появились друзья и светская жизнь, требующая визитов и приема гостей. Но снег, о котором ее предупреждали, что в Йоркшире его гораздо больше, чем в более южных районах страны, вынуждал ее сидеть дома днями напролет. А когда сидишь дома, то все твое общество составляет Джеймс. Другими словами, ей совсем не с кем было общаться. Много раз она почти жалела о том, что отказалась от его предложения поехать в Эмберли перед Рождеством. Но в общем, решила она, лучше не поступаться своей гордостью и остаться в одиночестве, чем ехать в Эмберли к маме, Домми и Эдмунду и дать им увидеть, как она несчастна. А Домми увидит это, даже если этого не увидят остальные, как бы она ни притворялась. И потом, если она приедет в Эмберли, как сможет она снова уехать оттуда? Теперь ее дом в Данстейбл-Холле, и она ни за что не должна подвергать его сравнению с Эмберли. И ни за что не должна она собственными глазами видеть семейную жизнь братьев и то, как отличается эта жизнь от ее собственной: Жизнь ее должна проходить в добровольной ссылке. Эти храбрые и мрачные мысли посещали ее до катастрофы, произошедшей на весеннем балу у герцога, и до всего, что за quot; этой катастрофой последовало. После этого все изменилось, но к тому времени зима прошла окончательно и бесповоротно. Равно и разрешение герцогини от бремени. Она разродилась наследником в конце февраля. Бал давался в ознаменование этого события в середине апреля. Тем временем из дома приходили письма. Письма, которые наполняли Мэдлин тоской по дому и недовольством. Александра писала, что Джин и Ховард обвенчались еще до Рождества, и кажется, она уже ждет ребенка, если именно этим объясняется тот факт, что миссис Кортни каждое утро приходит к ним, чтобы ухаживать за невесткой, которая не может подняться с постели до полудня, потому что ее тошнит. Сьюзен Кортни, впоследствии Сьюзен Дженнингс, а в настоящее время леди Эджертон, также пребывает в ожидании интересного события, писала Александра, добавляя, что терминология эта принадлежит самой Сьюзен. Мэдлин казалось, что весь мир собирается рожать, кроме нее. Эллен и Доминик намеревались провести в Лондоне по крайней мере часть сезона, чтобы Эллен была ближе к своей приемной дочери и могла навещать своего отца. Завершающий удар пришел в марте с письмом от Эдмунда. Александра снова ждала ребенка. Весь мир, кроме нее! Письмо это пришло в особенно дурной день. Ее не было дома, когда его принесли, Мэдлин ехала верхом по какому-то грязному лугу, ничего не видя перед собой, потому что плакала навзрыд, получив очередное доказательство своего бесплодия. |
||
|