"Сети соблазна" - читать интересную книгу автора (Бэлоу Мэри)

Глава 19

Джеймс никогда не испытывал приязни к герцогу Питерли. Герцог, который был на семнадцать лет старше его, всегда держался надменно. Он был высок и худощав, с узким аристократическим лицом и пронзительными темными глазами. Большую часть времени он проводил в Лондоне, занимаясь государственными делами, и приезжал в деревню раз в год на пару недель, как правило, в начале лета.

Когда он приезжал, он обычно посещал Данстейбл-Холл. Он принадлежал к тем немногим жителям округи, с которыми отец Джеймса был в хороших отношениях. У них было много общего во взглядах на нравственность и на жизнь. Или они делали вид, что это так. Джеймс с отвращением узнал, оказавшись наконец в Лондоне, что герцог ведет двойную жизнь. Он содержал любовницу, с которой прижил нескольких детей. Ходили слухи, что у него есть темные делишки с другими дамами легкого поведения.

Между Питерли и покойным лордом Бэквортом существовала договоренность, что герцог женится на Алекс, когда та подрастет. Джеймсу эта идея никогда не нравилась. Долгие годы Алекс была единственным человеком в его жизни, которого он любил по-настоящему. Он знал ее как пылкую, страстную девушку, как натуру артистичную, с богатым воображением. Эти стороны ее натуры были бы попраны герцогом с той же суровостью, с какой подавлялись отцом.

Но Алекс так мало знала о жизни. У нее никогда не было друзей, кроме него. Ее никогда не посылали в школу. К тому времени, как ее повезли в возрасте двадцати одного года в Лондон с целью объявить там официально о ее помолвке с Питерли, она уже совершенно примирилась со своим замужеством.

И теперь, оглядываясь на ту весну, Джеймс испытывал сильнейшую благодарность Доминику, лорду Идену и Мэдлин за некий весьма глупый случай, который должен был иметь отношение только к двум из них, но в который оказалась замешанной и Алекс. Два друга лорда Идена, посланные для похищения Мэдлин, приняли за нее Александру, которая оказалась полностью скомпрометированной, поскольку ей пришлось провести целую ночь в городском особняке Эмберли, будучи не узнанной ни им, ни Иденом.

Оба они сделали ей предложение – и Идеи, и Эмберли. Теперь Джеймс чуть ли не смеялся над тем случаем, который когда-то привел его просто в ярость. Алекс отказала обоим. Чего-чего, а храбрости ей было не занимать. А также невероятной наивности. С какой стати она должна принимать предложение кого-то из этих двоих, рассуждала Александра, если она уже помолвлена, пусть и неофициально, с герцогом Питерли?

Бедная Алекс! Она быстро все поняла, когда посреди гостиной леди Шарп герцог Питерли сделал вид, что незнаком с ней, – после того как это сделали все остальные, за исключением Мэдлин. Даже тогда она отказалась бы принять предложение Эмберли, если бы он чуть ли не силой заставил ее согласиться публично, после его появления у леди Шарп.

Как удачно иногда оборачиваются случайные события. Он не мог не согласиться теперь, что Эмберли для Алекс оказался замечательной партией. Вернувшись из Канады, Джеймс не поверил собственным глазам. Как переменилась сестра!

И самое главное, она вырвалась из тисков герцога Питерли, и это было куда удачнее, чем ему представлялось в то время. Прошлой весной в Лондоне он услышал, что герцогиня Питерли время от времени исчезает из поля зрения общества на целые недели по причине некоего неведомого недомогания. Но в результате болтовни слуг несколько раз наружу просочились слухи о том, что герцогиня просто скрывает синяки на лице.

Джеймс пришел к выводу, что герцог – личность весьма неприятная. Он был очень доволен, что человек этот относится к разряду вечно отсутствующих соседей. Но все же когда герцог приезжал в свое поместье, необходимо было держаться по-добрососедски. После приезда герцога и герцогини Джеймс как-то раз заехал к ним засвидетельствовать свое почтение и один раз с Мэдлин после того, как герцогиня разрешилась от бремени. И разумеется, он принял приглашение на бал, который они давали в честь появления на свет наследника. Может быть, теперь, когда герцогиня выполнила свою первейшую обязанность, с этой бедняжкой будут лучше обращаться, думал Джеймс.

Мэдлин жила предвкушением бала. Нет, с Джеймсом на эту тему она говорила не часто. Теперь они вообще редко разговаривали, только сохраняли общепринятую вежливость, будучи в обществе друг друга. Но Мэдлин с восторгом говорила об этом событии, когда как-то раз на чай к ним были приглашены мистер и миссис Хупер с дочерью. Джеймс беседовал с мистером Хупером о севе, но с не меньшим вниманием прислушивался к тому, что говорила его жена. Теперь он мог наслаждаться блеском ее личности только при посторонних. С ним она больше не держалась так.

– Его светлость нанял оркестр за очень большие деньги, – рассказывала миссис Хупер. – Вы не поверите, ведь оркестранты приедут сюда из самого Йорка. А свечи везут прямо ящиками. Наняты кухарки со стороны, чтобы готовить ужин; прием будет великолепный, леди Бэкворт. Последний раз Питерли давали бал после своего венчания. И кто знает, когда будет следующий?

– А в имении кто-нибудь гостит? – спросила улыбаясь Мэдлин. – Господи, как же замечательно, что можно будет потанцевать! Придется хорошенько выбить пыль из моего лучшего бального платья. – И она весело рассмеялась.

– Мама заказала мне платье у мисс Фентон, – сказала Кристина Хупер, – но я боюсь, что оно будет страшно немодное, леди Бэкворт, и что все лондонские гости станут смотреть на меня либо с презрением, либо с жалостью.

– Но, милочка моя, – возразила ее матушка, – вы же знаете, что мисс Фентон шьет по картинке из нового выпуска «Belle Assemblee». Платье будет просто первостатейное!

– Может быть, леди Бэкворт не откажется высказать свое мнение? – проговорила Кристина.

– С радостью сделаю это, – успокоила Мэдлин девушку. – Могу ли я заехать к вам завтра? Хотя я уверена, что «Belle Assemblee» лучше ориентируется в модах, чем я. Я уже почти год не была в Лондоне.

Не прозвучала ли в ее голосе тоска? Не жалеет ли она что не проведет в Лондоне этот сезон, который, как всегда, был бы полон поклонниками и флиртом? И может ли она не жалеть об этом? Она так несчастна в замужестве… Джеймс встряхнул головой, отгоняя эту мысль, и снова принялся внимательно слушать мистера Хупера.

В то время, что предшествовало балу, Мэдлин часто с грустью улыбалась самой себе. Бал так волновал ее, все ее помыслы были до того сосредоточены на нем, словно то был первый бал во время ее первого сезона. А потом было много весен с таким количеством балов и прочих увеселений, что она уже начала вздыхать, ожидая очередного развлечения; скука действовала на нее угнетающе. Как же изменилась ее жизнь, если она уцепилась за этот бал! В кои-то веки можно повеселиться!

Она велела горничной вынуть свое синее бальное платье, а также желтое и зеленое. Проведя два дня в смятении и то и дело меняя свое решение, она отвергла все три платья и достала белое и розовое. У нее даже мелькнула как-то раз мысль привести сюда Джеймса и попросить совета у него, но она посмеялась над собственным безумием. А ей страшно хотелось одеться так, чтобы он пришел в восторг. И она презирала себя за это желание.

В конце концов Мэдлин остановилась на розовом. Она никогда не считала розовый своим цветом, но прошлой весной полюбила именно этот оттенок. В платье густо-розового цвета она чувствовала себя молодой, оживленной и привлекательной.

В день бала Джеймс вошел в ее туалетную комнату, когда горничная, помогающая ей одеться, накладывала последние штрихи. Она застегивала на шее своей госпожи жемчужное ожерелье. Когда дверь между их туалетными растворилась, Мэдлин подняла глаза в молчаливом удивлении. В зеркале она встретилась глазами с мужем. Он стоял в дверях, лицо его ничего не выражало. Но выглядел он настолько привлекательным в черном вечернем костюме, что у нее дух захватило.

– Ну как? – спросила она, поворачиваясь к нему лицом и чувствуя, что краснеет. Ну прямо как девчонка!

Его глаза некоторое время осматривали ее с ног до головы. Если бы только лицо его не было таким бесстрастным, глаза – такими непроницаемыми! И если бы только ее не беспокоило так сильно, какое у него сложится мнение!

– Ждите здесь, – вот и все, что он сказал под конец, а потом повернулся и вышел.

– Можете идти, – приказала Мэдлин горничной, пытаясь, чтобы в голосе ее не прозвучало безнадежного разочарования.

Она села на табурет перед туалетным столиком, сознательно стараясь сделать так, чтобы фигура ее не казалась поникшей. Она ведь впервые за много месяцев – а может быть, и в последний раз на много месяцев в будущем – едет на бал. Она собирается хорошо провести время. Несмотря на Джеймса. Несмотря на то что несчастна в глубине души. Несмотря ни на что.

Джеймс вернулся, держа в руках большую коробку, обтянутую бархатом. Коробку он положил на туалетный столик. Он устремил взгляд на ее шею сзади. Мэдлин наблюдала за ним в зеркале. Он положил ее жемчуг на стеклянный поднос, стоявший перед ней. А потом раскрыл коробку.

Мэдлин ахнула. И изумилась, какое холодное и тяжелое ожерелье, усыпанное бриллиантами, застегнул он у нее на шее.

– Разве это не принадлежит вашей матери? – спросила она, покорно подставляя ему правую руку, на которой он застегнул такой же браслет.

– Нет, – ответил он. – Это – нет. Это принадлежит баронессе – не человеку, но титулу. Это ваше до тех пор, пока я жив.

Она не знала, что сказать. «Благодарю вас» казалось слишком слабым, да и необязательным, поскольку это не личный подарок. Она ничего не сказала, она только не сводила глаз с драгоценностей, глядя на них в зеркало, и с его рук, казавшихся очень смуглыми по сравнению с ее белыми плечами. Она чувствовала их тепло и силу у себя на плечах.

– Вам идет, – проговорил он наконец. – Вы высокого роста, стройная, у вас гордая осанка.

Наверное, большей похвалы и ожидать нечего, решил3 Мэдлин. Она посмотрела ему в глаза, изучающие ее в зеркале. Да, в них, без сомнения, было нечто большее, чем всегда. Без сомнения, это ей не показалось оттого, что ей так хотелось. Без сомнения, в них было что-то похожее на восхищение.

– Вы красивы, – отрывисто произнес он. Слова эти прозвучали чуть ли не ворчливо.

Мэдлин встала и повернулась к нему.

– А вы просто великолепны, Джеймс, – улыбнулась она и потрогала бриллианты у себя на шее.

На мгновение ей показалось, что взгляд его устремлен не на бриллианты, а на ее губы. На какую-то долю мгновения ей показалось, что муж наклоняется к ней. Мэдлин почувствовала, что сердце у нее гулко забилось и на щеках вспыхнул румянец. А потом увидела, как он сглотнул. И поняла, что он рассматривал ожерелье.

– Карета ждет нас, – сказал он. – Это ваша накидка?

– Да, – ответила она, весело улыбнувшись и поворачиваясь, чтобы он мог надеть накидку ей на плечи.

Она едет веселиться, твердила она себе позже, когда они сидели бок о бок в карете, не касаясь друг друга и не разговаривая. Ничто не помешает ей веселиться.

– Вы будете танцевать со мной? – спросила она, когда они ехали по темной аллее к дому. – Нужно ли мне оставить за вами какие-нибудь танцы?

– Было бы весьма странно, если бы я не танцевал со своей женой, не так ли? – ответил он. – Вы, Мэдлин, будете танцевать со мной, открывая бал, а также первый вальс после ужина.

Вот так. Он будет танцевать с ней только потому, что всем покажется странным, если он этого не сделает. И ее не приглашали танцевать, а просто сказали, какие именно танцы оставить за ним. Ей не стоило заговаривать об этом. Она должна была молчать, и тогда ему пришлось бы спросить, хочется ли ей танцевать с ним.

Но это не имеет значения. Совершенно не имеет. Главные двери дома были широко распахнуты, и оттуда на мощенную булыжником аллею лился свет. В дверях и внутри дома стояли лакеи в превосходных ливреях. А когда кони стали и карета остановилась, ей показалось, что она слышит голоса и музыку. Сегодня она будет веселиться.

Кадриль, которой открывался бал, Джеймс танцевал с Мэдлин, следующий танец – с герцогиней. Он танцевал с мисс Пальмер и миссис Трентон; пропустив несколько танцев, он простоял в группе мужчин, беседуя. Разумеется, ему и в голову не пришло бы приглашать на танец Дору, если бы в перерывах между танцами ее деверь не становился рядом с ней, словно защищая ее и так угрожающе сверкая глазами в его сторону, как будто все случившееся произошло не десять лет назад, а недавно.

При создавшихся обстоятельствах Джеймс не устоял перед искушением; медленно пройдя через зал, он подошел к маленькой группе, дружелюбно поклонился Карлу Бисли и Джону Драммонду, обменялся парой вежливых слов – впервые со дня своего возвращения – с остальными двумя братьями Драммондами и улыбнулся Доре.

– Не желаете ли танцевать следующий танец со мной, Дора? – спросил он, нарочно отвергая всякое официальное обращение к ней.

Она улыбнулась и присела.

– Благодарю вас, милорд, – сказала она.

Джон Драммонд принялся расспрашивать его об овцах.

Танец оказался вальсом. Он понял это тогда, когда зазвучала музыка. Как это было странно – снова обнять Дору, оказаться так близко от нее. Все те же большие доверчивые серые глаза и добродушное выражение лица. Те же светлые завитки волос, хотя, конечно, уже не такие блестящие, как раньше. То же мягкое женское тело, только более полное, более зрелое.

Некоторое время они танцевали молча. Потом Дора сказала:

– Когда вы, милорд, были так добры и привезли домой Патрика, я забыла выразить вам свои соболезнования по поводу кончины вашего отца.

– Благодарю вас, – отозвался он. – Почему вы титулуете меня, вместо того чтобы называть по имени?

Она улыбнулась:

– Не годится фамильярничать с вами теперь, когда вы стали лордом Бэквортом.

– После того, что было между нами, Дора? – спросил он. Она вспыхнула:

– Вот уж не думала, что вы напомните мне об этом. Это было так глупо!

Глупо? После многолетних пережитых им страданий? Н-да.

– Тогда это имело большое значение, – с нажимом произнес он.

Она засмеялась. Волнующий смешок, который он уже забыл.

– Глупость, не более. И очень нескромная. У меня могли быть крупные неприятности.

Могли быть?

– Я в восхищении от вашей супруги, сэр, – продолжала Дора. – Она очень красивая. Вы должны ею гордиться.

– Я и горжусь.

– Меня так и не представили ей, – сказала Дора с тем же смешком. – Наверное, с тех пор как я вышла за мистера Драммонда, меня считают не вполне достойной особой. Но я вполне довольна, знаете ли.

– Вот как? Вы хотели бы познакомиться с Мэдлин?

– Я вижу, на ней надеты бриллианты Бэквортов, – заметила она. – На ней они выглядят гораздо лучше, чем на вашей матушке, если мне будет позволено так сказать, милорд. И с виду она гораздо больше похожа на герцогиню, чем ее светлость, бедняжка. Она ужасно худая и бледная, вам не кажется?

– Она только что оправилась после родов, – пояснил Джеймс.

– Но мой цветущий вид возвращается ко мне после родов очень быстро, – похвасталась Дора. – Спросите у мистера Драммонда. Нет, герцогиня всегда такая. Конечно, ведь это ужасно – знать, что на тебе женятся только потому, что ты происходишь из подходящей семьи, чтобы родить герцогского наследника. Она не может поверить, что он ее любит, правда?

И он ее любил? Ласкал ее? Негодовал, боролся, чуть ли не довел себя до безумия, когда ее вырвали у него, спрятали и навсегда отняли, выдав за другого? Во что превратилась его Дора?

Джеймс был потрясен.

– И все же, – сказал он, – она родила наследника, здорового мальчика, как все говорят. И сегодня вечером у них у обоих счастливый вид.

Когда танец окончился, Джеймс несколько неохотно повел ее знакомиться с Мэдлин, и женщины любезно беседовали до тех пор, пока их обеих не пригласили на следующий танец.

И снова Джеймса охватило чувство нереальности происходящего. Его жена познакомилась и беседует с его прежней любовницей, матерью его сына. И Дора, эта спокойная, безмятежная, чуть злобноватая – та девушка, из-за которой он столько лет страдал! Та девушка, которую он взял от скуки, потому что она была здоровой, хорошенькой и на все готовой. Та девушка, которую он любил, – в этом он убедил себя потом, когда пришло чувство вины.

Он подошел к группе, в основном состоящей из джентльменов, гостивших в поместье, и смотрел, как его жена танцует с герцогом, а Дора – с Эдамом Драммондом.

Любопытство его разыгралось. Неужели их связь так мало значила для Доры? Неужели она не заболела от любви к нему, как он всегда воображал? Неужели она не страдала так же сильно, как он, в то время когда ее оторвали от него, от дома и заставили выйти замуж, устроив ее брак с человеком ниже ее по рождению? Или она так вышколила свои чувства, что теперь просто очень хорошо притворяется? Неужели для нее так мало значило, что она родила их ребенка, и это не оставило на ней никаких следов долгих страданий? Неужели она может смотреть на отца своего старшего сына так безмятежно и говорить ему, что все, бывшее между ними, – не более чем глупость?

Ему чего-то не хватало. Никаких чувств к Доре у него не осталось. Удивительно, но он ничего не чувствовал и к своему сыну. Конечно, прошлое лучше оставить в покое, а не воскрешать – это никому ничего не даст. И конечно, все его надежды на будущее связаны с Мэдлин.

Но ему чего-то не хватало. После того как он танцевал, с Дорой и увидел, что она почти та же и вместе с тем совсем другая по сравнению с той, какой была в то время, когда он любил ее и спал с ней, его желание знать все стало еще сильнее.

После ужина он пригласил ее на контрданс. Но Джеймс не собирался прыгать с ней по паркету и большую часть танца быть разделенным с ней, как того требовали фигуры контрданса. Ему нужно было поговорить.

– Не найти ли нам спокойный уголок, где мы могли бы немного посидеть? – спросил он.

– Ах, милорд, право же, не знаю, – ответила она.

– Я хочу знать, что было с вами в эти десять лет, Дора. Когда-то мы были друзьями.

Хотя скорее друзьями-то они не были никогда, подумал он. Только любовниками.

– Ну ладно, у меня немного болит нога, – призналась она. – Мистер Драммонд купил мне новые туфли, и я боюсь их снять, потому что у меня на пятках волдыри, и я не смогу, наверное, снова их надеть.

Милая и беспомощная, беспокойная и разговорчивая Дора Бисли. Качества, которые были очаровательны в семнадцать лет.

Он вывел ее из бального зала и провел по коридору мимо комнат, которые были освещены и открыты для гостей. Большинство комнат были заняты – либо там играли в карты, либо сплетничали матроны и пожилые дамы. Были и пустые комнаты. Он провел Дору в маленькую гостиную и оставил дверь полуоткрытой.

– Вы помните нашу последнюю встречу почти десять лет назад? – спросил он.

Она вспыхнула.

– Мне бы не хотелось, чтобы вы мне о ней напоминали. Я была такая глупая! Но вы были такой пылкий, такой настойчивый и так влюблены в меня. – Снова волнующий смешок.

– А вы – в меня, Дора.

– Да, – подтвердила она. – Очень глупо. Вы были такой красивый, милорд. Вы и сейчас красивый, конечно.

– Зачем вы это сделали? – спросил он. – Зачем вы вышли за Драммонда, Дора? Вас принудили?

– Он был добрый, – ответила она, – и сказал, что хочет на мне жениться. Хотя, конечно, ему дали большое приданое за мной. Мой папа не оставил меня без средств, а его светлость добавил к тому, что оставил папа. Карл очень настаивал. Он сказал, что это для меня самое лучшее и что это спасет меня от гибели.

– Вы мне писали? – спросил он. – Я всегда думал – пытались ли вы написать мне и отнимали ли у вас эти письма?

– Писала? – удивилась она. – Вам? Ах нет, я никогда вам не писала.

Он засмеялся не без горечи:

– Я был глуп. Думал, что вы меня любите, что вы сопротивлялись, когда вас потащили к алтарю.

– Ах нет, – сказала она. – В общем-то нет, хотя, признаюсь, я и впрямь была немного огорчена. Карл объяснил мне, что я вела себя глупо. Легковерно – вот какое слово он употребил. Я думаю, так оно и было. Вы же знаете, мне было всего семнадцать лет. Когда он узнал, что я… – Она запнулась и покраснела. – Ну да вы знаете. В общем, он решил, что этим, наверное, стоит воспользоваться. Но я и слышать об этом не хотела. Может, я была глупая, но не совсем потерянная. И признаюсь, я увлеклась вами. Кроме того, сказал Карл, когда все обдумал, это не годится. Его светлость не разрешит это сделать, потому что у него есть договоренность с мисс Парнелл.

Джеймс нахмурился.

– Он считал, что будет не правильно, если вы выйдете за меня из-за Питерли и Алекс? – спросил он. – Какое это имело отношение ко всему остальному?

– Ну как же, вы же знаете, – ответила она колко и снова покраснела. – Потому что…

– Что потому что?

– Ну вы же знаете, – сказала она. – Потому что он от него.

Джеймс замер. Дора сидела на двухместном диванчике и собирала в складки шелк своей юбки.

– Объясните же, – сказал он. – Я чего-то не понимаю в этой ситуации.

– А разве вы не знали? – удивилась Дора. – Наверное, да, не знали, потому что нас отослали отсюда сразу же после свадьбы, и с тех пор мистер Драммонд работал в одном из поместий его светлости до… да, до прошлой осени. Но мне казалось, что все узнают, особенно когда мы вернемся. Разве вас не удивляет, что Джонатан так не похож на остальных моих детей? Такое неудобство! Я-то надеялась, что он будет в меня, но не вышло. Вместо этого он пошел в отца.

– Я заметил… – Джеймсу казалось, что он задыхается.

– Наверное, сейчас это уже не имеет значения, – продолжала Дора, – все это было так давно, и он уже несколько лет женат и имеет от нее сына. Хотя мне больше хотелось, чтобы это была девочка. Видите ли, мы с Карлом такого же благородного происхождения, что и она, разве что у нашего папы не было титула. Но ведь мы были его подопечными, и после того, что случилось, Карл сказал, что мне нечего надеяться на то, что он на мне женится. А я думала, что так и будет. Вот какая я была глупая, да? И я даже не могу сказать, что меня на самом деле заставили. Он был красивый – немножко похож на вас, высокий, темноволосый, хотя виски уже начинали седеть, и очень умел убеждать. Наверное, поэтому вы мне пришлись по душе. Вы напоминали его. Но мне не стоило позволять вам… ну, вы понимаете, потому что я была тогда уже на втором месяце. Если бы он узнал об этом, я могла бы попасть действительно в неприятное положение.

– А он не узнал? – спросил Джеймс.

– Думаю, что нет, – ответила Дора. – Иначе он приехал бы из Лондона и поколотил меня, правда же? Он и не за такое меня бил.

– Мой отец не принимал участия в устройстве вашей свадьбы с Драммондом? – спросил Джеймс.

– Конечно, нет, – удивилась она подобному предположению. – Карл сказал, что он был в ярости. Я думала сначала, это потому, что он решил, будто ребенок от вас, но Карл все ему объяснил. И все равно, наверное, это естественно – он хотел выдать меня замуж, чтобы все уладилось. Ради мисс Парнелл. Но именно его светлость был так добр, что предложил мистера Драммонда и предоставил нам на несколько лет жилье в другом месте.

– Значит, Джонатан – сын герцога Питерли? – уточнил Джеймс. Ему казалось, что он попал в какой-то странный, причудливый сон.

– Он похож на него, правда? – отозвалась Дора. – Немного неудобно, конечно, и порой я думаю – вдруг она посмотрит на него и все поймет? Но вряд ли ей есть до этого дело, правда? Если муж у тебя герцог, подобных вещей следует ожидать. А у нее есть титул, наследник и все такое. Но мне кажется, что она не такая хорошенькая, как я, да? И не такая добродушная. Мне представляется, что со мной ему было лучше. Но я не жалуюсь. У меня славный муж, и я сумела подарить ему троих детей от него. И знаете, его светлость заботится о нас. Он пошлет Джонатана в школу, когда тот немного подрастет, а когда он станет взрослым, найдет для него подходящее место. Я не могу жаловаться, правда же?

– Полагаю, что не можете, – ответил Джеймс, усаживаясь на краешек диванчика рядом с ней.

Так.

Так…

Но прежде чем он успел привести в порядок свои мысли, дверные петли скрипнули, и он, вздрогнув, поднял голову и увидел, что в дверях стоят Бенджамен и Эдам Драммонды.

– Вон отсюда, Бэкворт! – прошипел Эдам. – Сию же минуту, или я вытащу вас из дома за ухо на глазах у всех.

Джеймс встал, стряхнув пылинку с рукава. Дора вскочила с диванчика.

– Ах, Боже мой, – воскликнула она, – братец, дорогой, мы ведь просто разговаривали. У меня на ноге волдыри, и лорд Бэкворт был так добр, что привел меня немножко посидеть.

– Вон! – повторил Эдам Драммонд. – И не приближайтесь к ней больше, если вам дорога жизнь.

– Где бы я ни встретил соседку, я всегда ее узнаю и буду с ней учтив, – отозвался Джеймс, неторопливо поправляя складки своего шейного платка.

– Мы знаем, что вы за сосед, Бэкворт, – вмешался Бек Драммонд. – Сидите с ней рядышком, чуть ли не прижавшись. Если вы собираетесь наставить рога ее мужу, так только через мой труп. Можете смотреть своими похотливыми глазами на кого угодно в Йоркшире – мне до этого нет дела. Но только не на мою невестку.

– Вот как? – усмехнулся Джеймс. – Это лично ваша угроза, Драммонд, или ваш брат присоединяется к вам? Помнится, в последний раз, когда мы встретились, вы действовали сообща. Наверное, с тех пор вы и научились нападать вдвоем на одного.

– Ах Господи, – жалобно пропищала Дора у него за спиной, – вы ведь не собираетесь драться из-за меня, правда? Милорд? Братец?

– Нет, Дора, мы не собираемся драться, – заверил Джеймс, поворачиваясь, чтобы взглянуть на нее. – Мы все достаточно хорошо воспитаны, чтобы не устраивать сцены на праздничном балу. Позвольте отвести вас к вашему мужу.

– Вы уйдете отсюда сейчас же, Бэкворт, и уйдете один! – проговорил Бен Драммонд сквозь зубы. – А мы с братом проводим невестку в бальный зал.

Джеймс поднял брови.

– Вот как? – сказал он. – Но я привел ее сюда, и я же провожу ее обратно, Драммонд. Дора? – И он с поклоном предложил ей руку. Та перевела обеспокоенный взгляд с него на двоих мужчин и подала ему руку. – Джентльмены? – спросил Джеймс, выжидая, пока они отойдут в сторону.

– Вы правы, – произнес Бен Драммонд. – Здесь не место. Но берегитесь, Бэкворт. Если вам не хватает вашей жены, в Хэрроугейте и поближе достаточно борделей.

Джеймс снова поднял брови и вывел Дору из комнаты.

– Ах ты Господи! – сказала она. – Наверное, мы должны были сидеть в какой-то другой комнате, милорд. Как это глупо с моей стороны.

Мэдлин видела, как они вышли из зала. Она танцевала с сэром Хедли Граймзом из Лондона и всякий раз, сходясь с ним в фигурах контрданса, улыбалась ему и принималась болтать. А нож все поворачивался и поворачивался у нее во внутренностях.

Куда он повел ее? Куда они ушли? И с какой целью?

Он постоянно навешает ее, как нечаянно сообщил ей мистер Бисли как-то раз при встрече. Пытаясь успокоить ее, он добавил, что в этих посещениях нет ничего особенного. Ничего такого, о чем стоило бы тревожиться.

Но Джеймс никогда не говорил ей об этих посещениях. И никогда не говорил ей ни о миссис Доре Драммонд, ни об их ребенке.

Хорошенькая дамочка. Немного полная, это правда, но полмота бывает и привлекательной. Дора Драммонд хорошенькая. И у нее есть девятилетний сын – сын Джеймса.

Как долго они были любовниками? Как сильно они любили друг друга? Почему не поженились? Жалеет ли теперь Джеймс об этом? Жалеет ли она об этом? Как часто они встречаются? Наедине ли происходят эти встречи?

Стали ли они снова любовниками?

Мэдлин долго терзалась этими вопросами. Неделями, даже месяцами. И вот теперь, почти на глазах у всех, он увел ее из бального зала; музыка кончилась, а их все нет и нет.

Ей следует научиться не обращать на это внимания. Нужно улыбаться и болтать, пока снова не начнут танцевать. Следующий танец будет вальс – тот самый, который ей велено оставить за мужем. Она должна ждать его с таким видом, словно ей совершенно все равно. Уж конечно, он не заставит ее стоять в ожидании, пока он проводит время со своей любовницей.

Слово появилось само собой. Неужели она его любовница?

Но Мэдлин не стала медлить. Притворившись, что ищет дамскую комнату, она выскользнула из зала и огляделась. Из зала и из других комнат, расположенных вдоль коридора, доносился гул разговоров. А к дверям одной из комнат подошли братья Драммонды и распахнули ее.

Мэдлин стало не по себе, и она невольно подошла ближе.

Внутрь комнаты она заглянуть не могла. Но в этом не было надобности. Ясно, что они там, что они одни. И что их застали сидящими очень близко друг к другу. Она слушала до тех пор, пока оба здоровяка брата не расступились, давая дорогу тем, кто находился в комнате.

Ей не хотелось его видеть. И не хотелось, чтобы он видел ее. Ей не хотелось видеть их вместе.

Она повернулась и поспешила к бальному залу, куда и вернулась в смятении. Но ее избавили от мучительной необходимости войти в таком состоянии в зал, где многие заметили бы, что с ней что-то произошло.

У дверей стоял Карл Бисли и смотрел, как она бежит к нему. Он крепко взял ее за руку.

– Пойдемте, – спокойно сказал он, поворачивая ее в сторону лестницы, – спустимся вниз, выйдем и немного пройдемся. Недолго.

Мэдлин позволила ему взять себя под руку и увлечь вниз по лестнице.