"Корпорация" - читать интересную книгу автора (Беляева Виктория)1Ужин на двести сорок персон, в меню одних только горячих блюд – добрая дюжина, а закускам и вовсе несть числа. Расстегаи с вязигой и бараний бок с кашей мирно соседствуют с запеченной в тесте грудкой фазана, фаршированной фуа-гра, с бургундскими улитками и бретонскими устрицами. На устрицы уже не сезон, говорите? Не будьте снобами, господа! Ужин ужином, но не поесть же сюда съезжаются люди! Люди съезжаются на других посмотреть и себя показать, а заодно и поздравить виновников торжества. Коль скоро виновники – господа почтенные, в высшей степени состоятельные и состоявшиеся, то и гости им под стать, публика самого высокого разбору: политические лидеры из молодых и деятельных, представители бизнес-элиты с жесткими глазами и ранними лысинами, кинозвезды самой что ни на есть первой величины. Да, прием ожидается грандиозный. У Корпорации – праздник, а потому весь персонал Озерков с раннего утра на ногах, да еще нагнали народу из центрального офиса. Тридцать официантов снуют между столиками Зеркального зала. В темпе рапсодий Листа: быстро, очень быстро, максимально быстро, еще быстрее. В дальнем углу только заканчивают расстилать скатерти двое в белых рубашках, а следующая пара уже толкает следом тележку, гремящую драгоценным фарфором, белым и синим, а вслед за ними еще двое звенят серебром приборов. Снежной белизны салфетки прохладного льна быстро-быстро сворачиваются трубочкой, одна за другой, вдеваются в витые серебряные кольца, ложатся у приборов… Мелькают белые рукава. Один короткий прицельный жест – и тарелка встает точно на отведенное ей место, следом другая рука единым взмахом разворачивает сияющий ряд вилок, вилочек, ложек, ножей… – Время, время! – кричит старший официант с лицом решительным и страшным, проносясь мимо черно-белым вихрем, – Чтоб через пятнадцать минут все было готово! Рабочие, монтировавшие сцену и свет в дальнем углу зала, заканчивают возню. А на сцене уже хозяйничают лохматые молодые мужчины, устанавливая аппаратуру, подстраивая звук, бесконечно повторяя в микрофон: «Раз, раз, раз, раз…». Ох, и надоели!… Старший официант слишком торопится. Гости начнут съезжаться только через час. Хозяева – и среди них двое самых главных – здесь с утра. В шахматы режутся в верхней гостиной. – Толя! – перекрывая звон, бряцанье металла, пробы звука, гудит бас управляющего, – Я про мелки в бильярдную сколько раз должен повторять? – Один момент, Иван Осипович! – летит из холла голос неведомого Толи, – уже несу! – В боулинг минералки отнести! – гудит бас, удаляясь, – Миша! Бегом туда человека… В боулинг – минералки, в бильярдную – мелки. Да проверить, полны ли коробки в сигарной комнате, хватает ли стульев для оркестрантов в танцевальном зале, исправно ли звучат микрофоны в зальчике караоке, заменено ли зеркало в дамской уборной, как было велено – прежнее-то безбожно толстило… В холле почти накрыты столы для кофе и аперитива, сквозняк носит запахи свежих цветов, расставленных всюду – на маленьких столиках меж покойными сафьяновыми диванами, у подножья дубом обшитой широкой лестницы, у дверей, ведущих в Зеркальный зал, в вестибюль, в большую гостиную. Четверо флористов, из которых трое – девушки, а то, что осталось – то ли девушка, то ли парень, не разберешь, – сделали свою работу, теперь собирают со стола обрезки листьев, осыпавшиеся лепестки. Стол – металлический, временно позаимствованный из подсобки, – среди ковров, дубовых панелей и драгоценной мебели смотрит сиротой. Двое барменов перетирают звонкий хрусталь – не граненый, гладкий, тонкостенный, – выставляют сияющие ряды пузатых бокалов. В специальных подставках покоятся на боку бутылки с винами, на серебряных подносах ждут своего часа темные коньячные пузыри, плоские бутыли с виски и бренди, прихотливые сосуды с тягучими сладкими ликерами. У каждого из гостей – свое понятие об аперитиве, хозяева не велят ограничивать их фантазии, и если еще до ужина трое-четверо высокопоставленных сомлеют от выпитого – никто не удивится. Плотные ребята в сером, неприметном, с кнопочками раций в ушах, прохаживаются по холлу. Охрана. И от кого, скажите, будут охранять? Пятнадцать гектаров земли вокруг центрального здания резиденции окружены по периметру чуть не крепостной стеной. Несколько постов, камеры наблюдения, сигнализация… Вот один, вроде бы, тоже из этих, вроде бы – такой же серый, такой же неприметный, как прочие, а все же выделяется из остальных. Ростом меньше, телосложением суше, волосом рыжеват, а лицом – пегий. Это директор Корпорации по безопасности, бывший начальник окружного управления ФСБ, полковник госбезопасности в отставке Георгий Петрович Шевелев. Человек-легенда. Быстро, быстро, еще быстрее. Быстро, но без суеты движутся люди, мелькают озабоченные лица, тревожно и весело звенят голоса. Сегодня у Корпорации праздник! Трелью зашелся чей-то мобильник. – Да, – ответил голос человека-легенды, – Да, узнал… Нет… Нет, не в курсе, рассказывай… – Шевелев надолго замолк – слушал, – Когда это случится? Десятого? Черт… – помолчал, потом прочистил горло и сказал совсем тихо, – Я понял. Понял. Да, это серьезно… Спасибо. Отключил телефон. Помолчал, постоял на месте. Потом так же тихо, но очень внятно произнес: – Твою мать… Встряли! – и быстро пошел вверх по лестнице. В начале мая темнеет поздно, в шесть пополудни – белый день. В верхней гостиной раздвинуты плотные кремовые шторы, легкий ветер из приоткрытого окна надувает гардины. Хорошо, когда на улице не жарко и не холодно, когда сквозняки приносят запахи близкого леса, уже зеленого, еще не пыльного. Хорошо жить без кондиционера. От кондиционированного воздуха у него вечный насморк. Старцев откинулся на спинку широкого кресла, вытянул ноги. Сказал: – Ну? Сидящий против него молодой человек привычно сдул упавшую на бровь белокурую прядь. Лет молодому человеку было тридцать пять, роста он был не то что высокого, а очень высокого, и это бросалось в глаза даже сейчас, когда он сидел в кресле. Лицо у молодого человека было такое, будто он никогда в жизни ни ел мяса, ни разу не солгал и не знал женщин. Верить этому лицу не стоило. Блондин поднял глаза, и на свету из темно-серых они тотчас сделались синими. – Дай подумать! – попросил он, и снова уставился на шахматную доску, раскрытую на столике, стоящем между ним и Старцевым. – Рост у Малышева долог, да ум короток, – нахально переиначил известную пословицу третий из сидящих в гостиной, – Серега, играй в баскетбол, не строй из себя интеллектуала. – Помолчи! Политик… – посоветовал Малышев, не отрывая взгляда от доски и накручивая на палец белокурую прядь. Тот же, кого он назвал политиком, скорчил в ответ рожу, но все-таки притих, изучая положение белых. Темные волосы, круглые зеленые глаза, глядящие на мир с фальшивой грустью, изрядные щеки и трогательно торчащие уши – таков был портрет этого третьего по имени Сашка Денисов. Он был однолеток Малышева и верный его друг аж с четвертого класса. Вставши рядом, они смотрелись, как клюшка с шайбой, причем Денисов шайбой и был. Они вместе учились в школе, потом в институте. Вместе работали много лет, и лишь полгода назад пути разошлись. Сашке пришлось из Москвы уехать и жить по месту новой работы, ибо полгода назад Сашка Денисов стал губернатором. Во владение самому молодому губернатору страны достался не край, не область, но маленький автономный округ на северной оконечности империи – Нганасанский. Маленьким округ выглядел с точки зрения политики: четыреста тысяч электората, из коих половина – жители единственного города, остальные же – охотники, рыбаки, оленеводы – рассеяны по территории, вмещающей сколько-то там Франций и парочку Швейцарий в придачу. От одного стойбища до другого – три дня на оленях. Низкорослая тундра, реки, болота – и снега, снега, снега… Но Нганасанский автономный округ был под стать своему новому правителю – мал, да дорог. Там, под толщей окоченевшей тундры, под снегами, болотами, реками, под слоем вечной мерзлоты, лежали сокровища, называемые полиметаллическими рудами. Медь, никель, кобальт, платина, золото, серебро, палладий, родий и осмий, теллур и селен – там было все. Богатство неслыханное, до конца еще неучтенное и неразведанное. Там же, на земле Нганасанского автономного округа, в городе Снежном, работало крупнейшее в стране предприятие по добыче и производству цветных металлов – Снежнинская горная компания, безраздельно принадлежащая Корпорации. До недавнего времени Сашка Денисов возглавлял эту самую СГК – лучший промышленный актив Корпорации. За несколько лет из полурассыпавшегося комбината, где воровали и продавали на сторону каждый десятый килограмм металла, создал компанию мощную, современную. Создал – и заскучал. Он числился третьим человеком в Корпорации. За ним было блестящее прошлое и, ждало его, верно, еще более блестящее будущее. Но сладость повседневной рутины мирно работающего предприятия Денисову опостылела. Проведя несколько месяцев в печоринской тоске и в раздумьях, он, неожиданно даже для Малышева, заявил, что уходит «в политику». Смеялись. Урезонивали. Прищелкивали языками, открывая чудесные перспективы, ожидающие в будущем, останься он на прежнем месте. Не помогло. Сашка Денисов выиграл выборы и теперь сидел у черта на куличках в своем Нганасанском округе, изредка наезжая в Москву. – Как погода в Снежном? – поинтересовался у губернатора Старцев. – Дуют ветры перемен, – рапортовал Денисов. – Недель через пять Енисей пойдет. – С первой навигацией тебя! – хохотнул Малышев, отвлекаясь от раздумий. Летняя навигация в Нганасанском округе – это что-то особенное! Снежнинский порт, стоящей на великой реке, круглый год принимает морские суда, уходящие северным морским путем к причалам Роттердама с грузом продукции Снежнинской горной компании. А с середины июня и до начала сентября вниз от Белогорска идут в порт суда речные с грузом продуктов и топлива, строительных материалов, реагентов для металлургического производства и комплектующих для горной техники. И каждый год, в середине июня, когда вскрывается Енисей, вскрывается бурно и страшно, грохоча многометровыми льдами, заливая прибрежные поселки, каждый год в середине июня Снежнинский морской порт затапливается до основания. За неделю до ледохода морские суда, стоящие под погрузкой, спешно выводятся в Карское море, размонтируются погрузочные краны, и техника с причалов вывозится в безопасное место. И дней десять, пока не сойдет вода, под ее толщей, несущей к морю ледяную шугу, остаются раскуроченные потоком крановые рельсы, прибрежная галька, мелкие строения… Каждый год чудовищные деньги и силы отнимает у покорителей Севера северная река. – Зря смеешься, – прищурился на друга Денисов, – Между прочим, в этом году все будет по-другому. – О! – воскликнул Малышев, – Сашка собирается прорыть для Енисея новое русло! – Сашка собирается поставить краны на новые колеса, – важно заявил губернатор, – Не металлические, а резиновые – как у нормальной дорожной техники. Рельсы не нужны, сложный монтаж не нужен. Двое толковых инженеров посидели над проектом месяц – месяц! – и еще два месяца ушло, чтобы всю эту ерунду изготовить. Теперь техника будет вывозиться за сутки, а перерыв в погрузке составит не двадцать дней, а десять. Фигня вопрос! – Интересно, – улыбнулся Старцев, – Почему же до этой фигни никто не додумался в предыдущие пятьдесят лет? Денисов скромно пожал плечами, намекая, должно быть, что в предыдущие пятьдесят лет со стихией боролись исключительно дураки и лентяи. Старцев вздохнул. У молодого губернатора была одна особенность – трагическая или счастливая, не разберешь. Он мыслил так, будто никто до него не жил и ничего не создал. Иногда из этого выходил толк. Сам же Олег Старцев, решая проблемы, предпочитал опираться на традиции. По крайней мере, не изучив опыт прошлого, никогда не узнаешь, как поступать не следует. Он был самым старшим из троих, сидящих в верхней гостиной. Ему стукнуло сорок три, и все сорок три были при нем: в спокойной и размеренной речи, в неторопливых движениях, в первой седине, пока незаметной в пепельных волосах, неизобретательно зачесанных «на бочок». В тяжелых усталых веках, прикрывающих глаза – карие, конечно, но казавшиеся черными, под прямым взглядом которых собеседник отчего-то чувствовал себя неуютно. Старцев потянулся, разминая плечи. Еще раз с удовольствием отметил запах травы и листьев, принесенный ветром из рощи, окружающей особняк. Послезавтра начнутся короткие майские каникулы. Неделья солнца на Лазурном побережье с семьей – для Старцева. Неделя охоты в Африке на зубатых и рогатых – для Малышева. Хорошо!… В этот момент в дверь гостиной постучали, и тотчас на пороге возник рыжий полковник Шевелев. – У нас проблема, – сообщил он. Все три головы разом повернулись к вошедшему. – Садитесь, – предложил Старцев, кивнув на одно из пустующих кресел. – Рассказывайте. Шевелев сел и заговорил: – Мне только что позвонил человек из Генпрокуратуры. Перед праздниками были подготовлены документы, которые будут озвучены десятого мая лично генеральным прокурором. Генпрокуратура объявляет незаконным результат залогового аукциона по Снежнинской горной компании и ее последующую продажу. Стартовая цена была занижена, условия честной конкуренции при проведении аукциона не соблюдены. Соответственно, незаконным объявляется приобретение «горки» Корпорацией. У нас будет выбор: либо мы возвращаем контрольный пакет компании государству, аннулируя сделку, либо доплачиваем пятьсот миллионов долларов. Все. Директор Корпорации по безопасности всегда говорил полными и внятными предложениями. Будто с листа читал. – Черт, – сказал губернатор Нганасанского округа. Малышев отреагировал злобно и не нормативно. Старцев помолчал, потом спросил: – Это он сам придумал? – имея в виду прокурора, – Или песня на заказ? – Пока неизвестно, – ответил полковник. На то, что снежнинскую «горку» хорошо бы у Корпорации отобрать, государство намекало уже не раз. Подобные предложения озвучивали радикально настроенные кривляки из Госдумы, потрясала грозными заключениями Счетная палата, надувало щеки Министерство имущественных отношений. Но никогда еще угроза национализации одного из лучших предприятий страны не была столь реальной. В дверь снова постучали. Вошел вежливый человек из обслуги: – Прошу прощения. Через десять минут ждем первых гостей, менеджеры Корпорации уже внизу, в холле. Пора одеваться. Олег Андреевич, Александр Михайлович, за вами супруги послали, просили не задерживаться. – Уже идем, – кивнул Олег Андреевич и, дождавшись, когда за человеком закроется дверь, сказал твердо, – Помешать прокурору сделать заявление мы не можем. И пытаться не будем. Поэтому на сегодня тема закрыта. Отдыхаем и выпиваем. Завтра после обеда собираемся здесь же и будем думать, а пока – пошли переодеваться. Шевелев отправился в холл, где уже блистала белыми пластронами управляющая каста Корпорации. Старцев же, Малышев и Денисов прошли по коридору к служебной лестнице. Низкое вечернее солнце заливало ступени золотом. – И когда уже мы услышим, что Сергея Константиновича тоже ждет супруга? – обернулся Старцев к Малышеву. Он улыбался. – Никогда, – ответил Сергей Константинович, щуря на солнце замечательно синие глаза, а Александр Михайлович ткнул приятеля в бок: – Не зарекайся. Но всем троим было ясно, что вопросы и советы в данном случае носят характер исключительно формальный: Малышев был убежденным и безнадежным холостяком. Музыка! Тра-та-та, та-та! – выпевают трубы. Скрипки тоненько, приплясывая и кружась, выходят вперед. Что-то свое пытаются рассказать вечно простуженные гобои. Публика прибывает. Черно-белые мужчины, разноцветные женщины движутся, движутся по периметру холла, образуя завихрения и пустоты, останавливаясь, чтобы сказать друг другу приветливое или остроумно колкое, движутся снова – кругами, спиралями, зигзагами. Вот депутат Госдумы с лицом мальчика-паиньки. Вот еще один – тяжелый, мужиковатый. На лице, как положено, государственная забота, но сквозь нее – шальной, хитрый взгляд. Этот сразу после ужина пойдет в тот зал, где караоке, да там и останется – петь будет часа два, сильно фальшивя, а после уснет на диванчике. Вот кинорежиссер – известный, заслуженный. Крутит седой ус, ласково улыбается, выслушивая лепет отчаянно декольтированной дамы, ласково щурится в декольте. Ах, котяра!… Вот один из тех, кого называют воротилами российского бизнеса. А по виду нипочем не скажешь: мелкий, плюгавенький, лицо рябое, на макушке – лысина. Вот певица. Немолодая уже, а все равно красивая, даже вблизи. Желтые газеты соревнуются, кто припишет ей больше пластических операций. Ну и что, кому какое дело? Не хочется женщине стареть – и не надо. Певица улыбается кудрявому толстяку, держащему ее за руку. Толстяк говорит что-то горячо, булькает, захлебывается – наверное, признается в любви. Она улыбается, и вроде бы слушает, а сама успевает что-то быстро сказать одному из тех длинноволосых, кто настраивал аппаратуру. Ей сегодня петь. Музыка. Ровный гул голосов – оживленных, праздничных. Сегодня – день рождения корпорации «Росинтер». Губернатор Нганасанского округа Денисов хохочет над чьим-то анекдотом и немедленно отвечает собственным – вот уж у кого свежих шуток полным-полна коробочка. Взрыв смеха, и только стоящая рядом с ним женщина – точеная фигурка, алое платье, коротко стриженные волосы – одними губами шепчет с веселой укоризной: «Похабник!». «А вот еще один, – кстати вспоминает губернатор, – Юлька мне вчера рассказала…» – и Юля Денисова мгновенно заливается краской под цвет платья. Анекдотец-то соленый. Отомстил, да? – спрашивает она глазами. Ага! – улыбается муж. Четыре года жизни потрачено на Снежнинскую «горку». Сколько сил ушло на то, чтобы собрать воедино все это шаткое, обветшавшее, разграбленное, рассыпающееся в прах. Сколько веселой злости нужно было, чтобы встряхнуть и заставить работать людей, давно разуверившихся в собственных силах. Для чего? Чтобы сделать кому-то подарочек?… Президент «Росинтербанка» Сергей Малышев улыбается дамам. Его видно из любой точки зала – на полголовы выше самого высокого из присутствующих. Светло-русые волосы острижены не совсем так, как полагалось бы крупному бизнесмену – прическа вольного художника. Знаменитая непокорная прядь косо падает на левую бровь. Он молод, красив, богат. И холост. Он самый завидный жених Российской Федерации. Присутствующие женщины крепко об этом помнят. Вокруг него немедленно замыкается круг разноцветных, душистых, щебечущих. Амплуа героя-любовника дает право выбрать лучшую. Он и выбирает – молодую красавицу, талантливую актрису со странным таким именем (каким, кстати?), сверхновую звезду экрана, за два года ставшую любимицей страны (вот черт, как же ее зовут-то?), назначенную на сегодня дамой его сердца: – Идемте. По счастливой случайности я знаю, где ваш столик, – и ведет под локоток к дверям Зеркального зала. Еще бы не знал. Просматривая список гостей, попросил определить для кинозвезды место рядом со своим (ведь было же имя в списке, было…). Ах, какой праздник мог бы получиться рядом с такой красавицей!… Но праздник испорчен. Олег прав. За два дня мы ничего не успеем. Нужно понять, обязательно нужно понять, кто захотел, чтобы Генпрокуратура выступила с этим заявлением. Вряд ли государство рассчитывает оставить этот кусок у себя, каким бы лакомым он не был. Предприятию нужен хозяин, иначе с первого же дня после того, как компания будет национализирована, ее начнут разворовывать. Четыре года собирали по частям – а разворуют за несколько месяцев. Скорее всего, компанию снова захотят выставить на торги. И тогда уж точно станет ясно, кто заказывал музыку – тот, кто станет ее новым хозяином. Но тогда будет поздно бороться. Узнать заказчика сейчас – вот, что важно… Президент корпорации Олег Старцев быстро передвигается в толпе, пожимая протянутые руки. Маленькая русоволосая женщина едва поспевает за ним. Ей кажется, что ее обычно хмурый муж сегодня хмур особенно. Именно поэтому он особенно широко улыбается, особенно радостно приветствует гостей, особенно благодарно принимает поздравления. Другим этого не видно, но ей-то… – Что случилось? – быстро и тихо спрашивает маленькая женщина, одновременно приветливо кому-то кивая, кому-то помахав рукой, – Олежек, у тебя проблемы? – Нет, – отвечает он удивленно, и – совсем другим голосом, звучным, душевным, – О-о, Давид Измайлович! Рад, очень рад!… У него замечательный голос. Низкий. Богатый оттенками. Умеющий и повелевать, и просить, и очаровывать – голос настоящего мужчины. Двадцать лет назад маленькая женщина пошла на этот голос, да так с тех пор и идет за ним… – Сеня! Здравствуй, дорогой!… «Горку» отдавать нельзя. Ни под каким видом, ни на каких условиях. Нельзя допустить, чтобы был создан прецедент деприватизации. Войдут во вкус и отберут все. Нет, не все – оставят мелочь, над которой еще работать и работать, а лучшее отберут. И платить за компанию еще полмиллиарда тоже нельзя. Шантаж и вымогательство – вот как это называется, а шантажистов и вымогателей надо ставить на место. Ха, остается только придумать – как… – Прошу в зал, господа! – голос распорядителя. Нарядная толпа вливается в двери Зеркального зала. Снующие меж гостей официанты – сама предупредительность! – сверяясь со списками, помогают отыскать нужные места за столиками. На улице еще не собрались сумерки, а здесь из-за спущенных штор почти темно. На столиках зажжены свечи, золотые блики играют на хрустале, вспыхивают колкие золотые искры на причудливых монограммах приборов. Еще мгновение – и на одной из стен сотнями огоньков зажигается огромная карта России. Светящимися точками отмечены города. Пульсирующими алыми огнями – предприятия «Росинтера». Москва. Центральный офис Корпорации, головная контора Росинтербанка, инвестиционная компания, страховая компания, десятки вспомогательных служб. К северо-западу от Москвы – филиалы банка Корпорации в Новгороде, Пскове, Петербурге, огни балтийских верфей и кольских рудников. К юго-востоку – Нижневязовский металлургический комбинат, Ростовские, Волгоградские и Самарские хозяйства аграрного сектора. Значительно севернее, и еще дальше на восток – Уральский моторостроительный комплекс, банки в Екатеринбурге, Тюмени, Томске. Яркая точка в Западной Сибири – нефтегазовое месторождение. Еще восточнее – Белогорский край: аффинажное предприятие, торговые и транспортные представительства. К северу от Белогорска – самая далекая, самая яркая звезда Снежного. …Малышев улыбается, аплодируя вместе со всеми. – Сергей Константинович, садитесь! – тихо говорят из-за плеча. Он под локоток ведет спутницу в серебристом платье (кто такая?… А, вспомнил…) к самому большому из столов. В центре, у его прибора – маленькая карточка в серебряной оправе с его именем. У соседнего прибора по левую руку – такая же карточка с фамилией Старцева. Справа же садится серебристая красавица. Вытянув шею, Малышев заглядывает в ее карточку. О господи! «Ариадна Кукулина». – Садись, Анюша! – говорит Старцев маленькой русоволосой женщине, косясь на официанта, норовящего придвинуть даме стул – ухаживать за женой он предпочитает сам. – Не напиться ли нам сегодня? – спрашивает он, наклоняясь к Малышеву. – Запросто! Садящийся напротив Денисов горячо поддерживает начинание. Высокооплачиваемый тамада, известный как большой специалист по корпоративным праздникам, нес возвышенную околесицу. Публика взволнованно слушала. – Красивое имя – Ариадна, – шепотом обратился Малышев к актрисе. – А уменьшительное есть? Она улыбнулась своей знаменитой улыбкой, по которой ее узнавали в любом гриме. Улыбка недвусмысленно намекала на возможность немедленного грехопадения: – Есть. Но мне не очень нравится – Ада. Слишком инфернально. – Ну, почему же… Девять кругов Ады – звучит заманчиво. Ада. Отрада. Награда. Услада… – Смело! – оценила собеседница, тихонько засмеявшись. Смех уже не намекал на грехопадение. Он просто требовал его. «А может, праздник все-таки удался?» – подумал Малышев. – Так выпьем же за великую и нерушимую империю «Росинтера»! – возгласил тамада, и будто сказал «отомри» – загомонил, зазвенел, зашевелился замерший было зал. Выдержать пафос первых тостов – дело не из легких. Но тех, кто выдержит, ждет приятный бонус. Когда участники застолья уже достигли нужного градуса, когда раскованы и оживлены речи, когда слабеет центростремительная сила коллективного веселья и образуются группы и группки о чем-то своем говорящих людей, начинается самое интересное. Можно пристать к одной компании и провести остаток вечера за спорами о перспективах рынка стального проката, можно обсудить с другой компанией чрезмерную тягу стареющих кутюрье к тематике семидесятых, продемонстрированную на последних дефиле в Париже. Но лучше всего двигаться от компании к компании, от столика к столику, из Зеркального зала – в сигарную комнату, из бильярдной в танцзал – и слушать, слушать, слушать… – Значит, завтра поднимаю документы, – быстро чиркает в блокнотике брюнетка в бледно-лиловом платье, – Линию защиты будем вырабатывать вместе с Чарушиным. – Хорошо, Тамара. Пометь сразу несколько моментов. Первое – постарайтесь акцентировать внимание на том, что в девяносто шестом генпрокуратура уже давала свое заключение по аукциону. Второе – мы соблюдали те законы, которые действовали в тот момент. И даже если это были неправильные законы – обратной силы они не имеют. – Да, Олег Андреевич, поняла. Брюнетка в бледно-лиловом платье – директор правового департамента «Росинтера» Тамара Железнова. Юридическая чистота сделок, защита интересов Корпорации в судах и контролирующих органах – ее епархия. С первых дней создания «Росинтера» она – рядом со Старцевым. – Но все это – завтра, – напоминает ей шеф, – А сегодня у нас – праздник. Тамара улыбается, гася ресницами золотые искры в глазах. Знает она эти праздники накануне войны… – …Скажи мне, Овсянкин, что у нас с договором на реструктуризацию долга «Bank of New-York”? От них все документы пришли? – спрашивает Малышев, покусывая шпажку от канапе. Веселый кудрявый толстяк, председатель правления Росинтербанка Паша Овсянкин, известный в Корпорации под кличкой Овсянкин-сэр, жизнерадостно улыбается: – Нет еще, Сергей Константинович… Ой, мама, выньте вы изо рта эту гадость, я вас прошу! – он страдальчески морщится, глядя на изжеванную шпажку, – Вы сейчас испортите все зубы… – Паша! – выкинув к черту никуда не годную штуковину, Малышев нежно берет его за лацкан, – Не стоит волноваться за мои зубы. Лучше напряги свой нетрезвый мозг и ответь – почему не пришли бумаги? В чем проблемы? – Так нет никаких проблем, Сергей Константинович! – пожимает плечами толстяк, – Все по плану. Юридическая экспертиза. Недовольных нет. Новых требований никто не выдвигал. – Ага, – бормочет Малышев. Недовольных нет, значит. Еще бы! Партнеры должны быть счастливы, что после дефолта и последующей реструктуризации банка получили назад хотя бы двадцать процентов денег, оказавшихся на счетах банка в августе девяносто восьмого. Клиенты многих других структур, дотла прогоревших в кризис, не получат и этого. Посему – недовольных нет. – Я прошу прощения, Сергей Константинович, – Овсянкин-сэр осторожно высвобождается из цепких рук шефа, – А вон та фея в серебристом платье не вас ли случайно ищет? Рассеянно с кем-то кокетничая, Ариадна Кукулина глаз не сводит с Малышева. – Что? А, да. Спасибо, Паша, – невпопад отвечает президент банка, направляясь к даме сердца… …В углу Зеркального зала за одним из маленьких столиков Старцев беседует с худощавым гражданином в круглых очках, с эспаньолкой и наголо бритым черепом: – Вот коротко суть заявления. Теперь, Леонид, я хочу, чтобы вы до десятого подготовили обойму материалов для газет. Месседж следующий: нельзя допустить, чтобы был создан прецедент национализации частных предприятий. Если государство намерено ужесточить контроль над продажей госсобственности – пусть ужесточает его сегодняшним числом. Ясно? – Так точно, Олег Андреевич, – кивает бритый господин, – Один вопрос – от лица Корпорации мы какие-нибудь заявления делаем? Леонид Щеглов – директор департамента информации и общественных связей Корпорации – бывший сотрудник ГРУ, капитан запаса. – М-м-м… – хмурится Старцев, – Не знаю. Надо думать. К десятому решим, отдыхай пока. – Есть отдыхать! – отвечает Щеглов. – Какая песня чудесная! -улыбается Ариадна, мечтательно щурясь. Песня действительно замечательная. Что ж, война войной, а праздник праздником. – Так пойдемте, потанцуем, – галантно предлагает Малышев. В танцзале полутемно и народу негусто. Играет живой оркестр, пары слаженно скользят по натертому паркету. Это вам не дрыгалки в дискотечном чаду. Ариадна выразительно прижимается грудью куда-то к солнечному сплетению. Сверху Малышеву виден только пробор в волосах и много-много тугих локонов. – О! – говорит Ариадна, чувствуя, как легко ведет ее Малышев, – А вы отличный партнер! – Спасибо. Жаль, что это не слышит Олег. – Олег – это Старцев, да? – переспрашивает Ариадна, поднимая глаза и стараясь повернуться чуть боком – ей не раз говорили, что в таком ракурсе ее божественный носик смотрится особенно выигрышно, – Вы с ним партнеры, да? Меня всегда удивляет, как люди могут годами работать вместе. Я вот чуть не на каждой картине с режиссером ругаюсь. Не потому, что я какая-то особенная стерва. Просто, работа напряженная, все на нервах… А вы с господином Старцевым давно работаете? – Давно. Девять лет. С момента основания. – Минуточку, – Ариадна морщит лобик, – Так ведь корпорации сегодня только семь исполняется… – Ну, я имею в виду основание другого проекта… Она кивает и чуть теснее прижимается плечиком: – И ни разу не ссорились?… А, понимаю – вы, наверное с детства дружите. У мужчин почему-то такая дружба – самая крепкая… – С детства мы дружим с Сашкой, – поправляет ее Малышев. – Сашка – это кто? – Это вон тот, мелкий. Губернатор одного маленького, но очень гордого автономного округа. – Малышев кивает в сторону Денисова, интимно хихикающего с какой-то дамой в противоположном конце зала, – Хотя, с Олегом мы тоже как-то на новогоднем утреннике вокруг одной елочки скакали. Он был мушкетером. А я, знаете ли, зайчиком. Ариадна смеется, оценив шутку. Зайчик из долговязого Малышева – ну просто никакой!… Впрочем, тогда он долговязым не был. Он был маленьким, и в шапочке с непомерно большими ушами смотрелся, судя по фотографии, трогательно. Рядом с ним на фотографии стоял и мушкетер – с нарисованными усами и бородкой, в грамотно сшитом костюме и даже в шляпе с перьями. Бог знает, из чего их сделали. Хмурый, не по годам серьезный. Они не дружили тогда, да и не могли дружить – Олегу было двенадцать, зайчику Сереже – всего четыре. Знакомы были их матери – когда-то, в студенчестве, считались подругами. Потом навалилась работа, появились мужья, дети, женщины виделись все реже… Словом, обычная история непрочной женской дружбы. Мама Олега доставала билеты на кремлевскую елку, однажды предложила билетик и Малышевым. Там и была сделана фотография. Родители Сергея, не имея особых связей, жили скромно и звезд с неба не хватали: мать преподавала право в сельскохозяйственном институте, отец там же читал лекции по истории КПСС. Олегу в смысле родительских связей повезло больше: отец занимал хоть и скромную должность, но не где-нибудь, а в комитете по военно-техническому сотрудничеству при министерстве внешнеэкономических связей. Папины знакомства помогли Олегу без труда поступить в МГИМО на внешнеэкономические отношения, где блистали отпрыски элитных советских семей. Сергей же вместе с Сашкой Денисовым учились в вузе тоже не последнего разбора, но все же попроще – в Московском финансовом. После института, отработав по распределению два года во Внешэкономбанке и отупев от чиновничьей рутины, Малышев с Денисовым заозирались в поисках работы поживей и поденежней. Шел девяносто первый год, страна нерешительно примеряла на себя рыночную экономику. Слова «частная собственность» перестали быть запретными, и эти слова очень нравились двум молодым клеркам из Внешэкономбанка. Но чтобы начать свое дело, нужны были деньги. Денег не было и их следовало заработать. «Пойди к тете Нине, – посоветовала мать, – Ее Олежка какую-то фирму открыл. Может, найдет тебе место» Сын тети Нины показался Сергею необычайно взрослым и мудрым – ему уже стукнуло тридцать четыре. Около часа они поговорили о том, о сем, обсудили последние политические события, каковые уже получили название августовского путча, поприкидывали, чего ждать от нового президента… На прощание Олег пообещал подумать, что он сможет Малышеву предложить. Сергей вернулся домой, чувствуя себя униженным. Он был уверен, что ничего ему Старцев не предложит – слишком уж тонка и слаба ниточка, их связующая, на что преуспевающему Старцеву сын маминой знакомой?… Но через две недели Олег позвонил сам и кое-что предложил. Да такое, что у Малышева дух захватило… – Сережа, – Ариадна осторожно проводит по его рукаву острым ноготком, – Музыка кончилась. Спохватившись, Малышев останавливается и целует даме сердца ручку – долго, со значением. – Душновато, – вздыхает дама, – Пить хочется… – Так пойдемте, чего-нибудь выпьем, – галантно предлагает Малышев. – Олежек, – Анне, наконец, удается поймать вечно исчезающего мужа, – поди сюда на минуточку! Олег подходит – бодрый, взъерошенный. Нет, ей определенно не нравится его вид. – Все же что-то случилось, – то ли спрашивает, то ли утверждает она. – Ну, с чего ты взяла? – мягко удивляется он – тем, самым волшебным из своих голосов, которому она никогда не может противиться. – Ты говорил с Железновой, со Щегловым, с Шевелевым. Ты даже сейчас умудряешься работать. – Я всегда работаю, Анюша… – И потом, я должна тебе сказать… Только не смейся, ладно? Я вчера была у гадалки… – Что?! Старцев потрясенно смотрит на Анну. Он привык считать ее абсолютно трезвомыслящей женщиной, чуждой всякого рода женским суевериям: она не читает астрологические прогнозы, не верит в приметы и никогда не гадает. – Да. Не перебивай, пожалуйста. И она мне сказала… – Какая гадалка? Как ты к ней попала? Немного поколебавшись, Анна все же сознается: – Меня Зоя отвела. Ага. Понятно. Зоя Миркина, приятельница Ани по консерваторским годам, была в доме Старцевых гостем редким, но удивительно неприятным. Она привыкла смотреть на бывшую подружку свысока, как на потерянного для жизни человека. Единственная наследница известной музыкальной фамилии, подававшая изрядные надежды, Аня в самом начале многообещающей карьеры вдруг взяла да и вышла замуж за какого-то министерского хлыща. И, забросив музыку, с головой ушла в семейную жизнь – в жизнь мужа и детей. То, что министерский хлыщ спустя годы стал влиятельнейшим бизнесменом, то, что свою семью Анна считала счастливой и крепкой, а жизнь – удавшейся, значения не имело. Ибо, по мнению Зои Миркиной, в Аниной судьбе не было главного – настоящих страстей и творческой самореализации. У Зои-то было все. Муж-саксофонист, профессиональный алкоголик, изгнанный из всех приличных коллективов столицы, играл по кабакам, пропивая заработанное и регулярно устраивая жене опереточные скандалы на почве ревности. Детей не случилось. Сама Зоя служила в Московской областной филармонии – пилила виолончель в глубине оркестра. Но зато у нее была творческая самореализация и целый штат любовников – мачо в концертных фраках. Жизнь, значит, удалась. – Ну за что ты так ее не любишь? – укорила Анюша ласково, – Она просто не очень умная женщина, да к тому же такая несчастная… – Аня, она не просто несчастная. Она активно несчастная, агрессивно несчастная. И ты напрасно ее жалеешь – такие завистливые злобные дуры… – Олег!… – …обязательно кусают руку, которая пытается их погладить! – Олег, подожди. Бог с ней, с Зойкой. Я о другом. Та женщина, гадалка – я не собиралась гадать, я пошла просто за компанию – но она сама ко мне обратилась, она сказала мне, что в нашей семье будут большие перемены… – Что, Любашка сделает тебя бабушкой? – усмехнулся Старцев. – Тьфу на тебя! При чем здесь Люба… – Анна пыталась сосредоточиться. – Она сказала, что у тебя будут большие неприятности в бизнесе. Что ты можешь потерять что-то очень для тебя важное и нужное. И что… что у нас в семье будут из-за этого… в общем, что-то произойдет. И я бы, конечно, просто забыла эти ее слова, но ты сегодня так странно себя ведешь… Старцев молчал, глядя в пол. Теребил пальцами нос. Эта дурная привычка проявлялась только в одном случае – когда он напряженно что-то обдумывал. Что-то, не слишком радостное. – Вот что, Анюша, – заговорил он, наконец, – В бизнесе всегда бывают неприятности. Каждый день. Маленькие или большие – это уже другой разговор. И всегда есть риск что-то потерять – тем более, в нашей стране с ее идиотским законодательством. Потерять все я не могу. Разве что, Нью-Йорк будет уничтожен пожаром, Швейцария взлетит на воздух, а Россия уйдет под воду как град Китеж. И даже если я потеряю что-то, сколь бы важным не было это что-то для моего бизнеса… – он взял ею за руку, посмотрел в глаза, – Неужели ты думаешь, что это как-то скажется на нашей с тобой жизни? Ах, голос, голос любимого мужчины! Даже спустя двадцать лет после первых свиданий у Анны замирает сердце от этих звуков – сладких, проникновенных… – Боже, какая сцена! – гудит вдруг над ухом треснутое контральто, принадлежащее высокой и вместительной даме, – Взгляни, Тимофей! Воркуют, как голубки! Невыразительной наружности человек, названный Тимофеем (муж просторной дамы и один из членов кабинета министров) расплывается в умильной улыбке. Старцев что-то отвечает, немедленно затевается разговор о не значащем и приятном. Анна слушает, привычно улыбаясь и думая о своем. О том, в частности, что она не все рассказала мужу из предсказаний гадалки. – У-у-у, милая, тебя ждет настоящее испытание. У супруга твоего будет роман на стороне. – Как – роман? С кем? – Карты фамилий не говорят. – И что? Он что, меня… бросит? – А это уж, милая, от вас самих зависит. Верить или не верить? И если верить, то как теперь жить? Разговоры, разговоры! Сплетни, споры, словесные фехтования… – …Ну, и что будет, когда цены на нефть упадут? – Известно что. Валютный дефицит. – Ах! И что же? – Это вам лучше спросить вон у того господина. Он как раз из Центробанка. Но лично я считаю, что начнется изъятие валюты у населения. – Как это? Что, будут обыски? – Какие обыски, господь с вами, мы живем в демократическом обществе, ха-ха! Запретят хождение валюты и свободный обмен. Оставят обменные пункты в Сбербанке, например. Курс – один к восьми. И все! – Ужас какой!… Так что же делать?… – Ну, и как вам наш новый президент? – Гм… Кхм… Ну, что же… – Вы думаете, эта та самая «сильная рука»? – Ну, голубушка, у вас такие вопросы… Хотя, все может быть. А с другой стороны – ничего нельзя сказать наверняка заранее. – Между прочим, он лично поддержал Денисова на выборах. – Это как же? – Денисов, вместе с прежним губернатором, Петелиным, были у него на приеме. И президент с Денисовым говорил две с половиной минуты в отдельном кабинете. А с Петелиным – не говорил. Вы думаете, это что-то значит? – Гм… Все может быть. Хотя… – А вы в курсе, что Старцев – бывший боксер? Говорят, он даже зарабатывал когда-то на ринге… – Чушь. Ничего он там не зарабатывал. Дрался в юности, и неплохо дрался. Даже, вроде бы, выиграл юношеский чемпионат страны в среднем весе. – Не страны, а республики. И не в среднем, а в полусреднем. – Что ж у него тогда нос не сломан, если он бывший боксер? – А он сломан. Только ему пластическую операцию в Швейцарии делали. – Не в Швейцарии, а в Германии. И не пластическую, а аппендицит вырезали. – Аппендицит – в Германии?! С ума сойти!… – Вот помяните мое слово. Национализируют. В первую очередь – нефтяные предприятия. Потом – оборонные заводы. – Да с чего ж вы взяли, Давид Измайлович? – Да с того, Семен Карлович, что ясно было указано – усилить государственный контроль над стратегическими предприятиями. Вы знаете другие способы усиления государственного контроля? Я – нет. – Помилуйте, Давид Измайлович! Это уже невозможно. Россия за пятнадцать лет отвыкла от диктатуры, самосознание народа изменилось, нельзя ничего повернуть вспять… – Семен Карлович, да вы как дитя, ей богу! Стыдно в нашем возрасте быть таким идеалистом… – Малышев – просто душка. Такой милый мальчик! – Какой он вам, господи прости, мальчик? Мужику тридцать пять, глава банка, совладелец крупнейшей корпорации… – Да, да, конечно… И почему он никак не женится? – Может, он – гей? – Тьфу на вас! Гей! Бабник он несусветный, вот и все. Нагуляется – женится. А вам, Ольга Евгеньевна, что-то кругом геи мерещатся. – А что? Сейчас такое время – куда не плюнь, попадешь в гомосексуалиста. А у меня, между прочим, две дочери растут. Этак, пока они вырастут, ни одного нормального мужика в стране не останется. Разговоры, разговоры. Слухи, сплетни, толкования… Олег Старцев покинул Зеркальный зал и направился в сигарную комнату. Курил он редко, пытался и вовсе бросить – однако, не вышло. В качестве компромисса перешел с дерущего горло «Кемела» на «Парламент лайт», но толку не вышло: легкие сигареты оказались слишком легкими, и теперь вместо пачки в день президент Корпорации выкуривал верных две. В клубах густого ароматного дыма едва видны были лица курильщиков. Шел разговор о последней театральной премьере, и в разговоре можно было не участвовать – солировал седоусый кинорежиссер, соловьем разливался, и вставить словечко меж его плавно льющихся фраз все равно не представлялось возможным. Старцев прошел в дальний угол, устроился в кресле и закурил. Ключевые люди заряжены – Железнова, Щеглов, Шевелев. Два дня в запасе – лучше, чем ничего. По крайней мере, успеем подготовить адекватную реакцию на заявление генпрокурора. Практически, в тот же день выстрелят газеты с гневными статьями: чиновничьему произволу, возвращающему страну в пропасть тоталитаризма – наше гневное нет! Уже сейчас он успел переговорить вкратце с несколькими нужными людьми – из Госдумы, из правительства, из аппарата президента. В этих людей в свое время было вложено немало сил и средств. Финансирование предвыборных кампаний, использование его, Старцева, личных связей для продвижения по службе. Теперь он вправе рассчитывать на их поддержку. Лоббистское ядро «Росинтера» сильно поредело после смены верховной власти. Однако, оно снова укрепляется, снова собирается воедино. Вот и будет возможность на деле проверить силу своего лобби… Его отвлекла реплика режиссера: – Слаженная, крепкая команда – это половина успеха. Если не две трети. Вы знаете, Олег, я смотрю на вас, на ваших партнеров – и просто преклоняюсь перед умением создать такую… э-э-э… атмосферу, что ли, такую, что ли, энергетику, в которой каждый – на своем месте, и каждый в равной степени ощущает себя ответственным за судьбу общего дела, и на каждого можно положиться… – Спасибо, Никита Сергеевич, – Старцев потупился, изображая застенчивую благодарность, – Я должен сказать… – И вот вы знаете, господа, – перебил, не заметив, режиссер, – Я ведь тоже не раз сталкивался с этой проблемой, с проблемой э-э-э… создания коллектива даже не столь творческого, сколь работоспособного. Вот, помню, на съемках «Занесенных снегом»… Старцев набрал в рот дыма, откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Атмосфера. Энергетика. Звучит глупо и претенциозно, а на деле – иначе, вроде бы, и не скажешь. На тех, кто продержался с ним последние девять лет, он действительно мог положиться, как на самого себя. На Малышева. На вероотступника Денисова. На Тамару Железнову. На Щеглова, Шевелева, Березникова. На десятки других людей, с которыми он, может быть, не так тесно связан, но без труда и верности которых вряд ли «Росинтер» из фирмочки, каких были десятки, превратился бы в империю, в Корпорацию. Но в первую очередь – на Малышева, первого из партнеров и единственного равного. Он вспомнил первый офис «Росинтера» – четыре комнатки в тесном переулке центра, головокружительный по тем временам «евроремонт» – белая рогожка на стенах, капиталистические чудеса на окнах в виде вертикальных жалюзи… Будущая корпорация создалась неожиданно и мгновенно, как создавалось все в те годы. После института, в конце восьмидесятых, Старцев по протекции отца мирно работал в одном из отделов Комитета по военно-техническому сотрудничеству. ВТС в те времена еще шло полным ходом, контракты на поставку военной техники и вооружения в страны соцлагеря оценивались многими миллиардами долларов. Оцениваться-то оценивались, но оплачивались не всегда. Часто оружие поставлялось как бы в долг, хотя и было понятно, что никто никогда этот долг не вернет, и сделки эти лежат в плоскости не экономики, но политики. Большой политики. Советский Союз был заинтересован в безопасности собственных границ, – а стало быть, в укреплении военной мощи сопредельных дружественных государств, – и попросту дарит им дорогостоящее вооружение. Иногда в счет оплаты контрактов страны-потребители поставляли в СССР собственную продукцию – от дефицитного шампуня до высокоточного оборудования, востребованного на предприятиях того же оборонного комплекса. Однако, были и такие контракты, которые оплачивались деньгами, и деньгами немалыми. Производство вооружения и сложной военной техники на заказ – процесс длительный, занимающий годы. Все выплаты, причитающиеся за постройку атомного крейсера или зенитно-ракетных комплексов, проходят отдельными траншами. На очередном этапе работ очередная сумма переводится на счета некоей независимой финансовой структуры, где и остается в неприкосновенности до сдачи работ заказчику. В начале девяностых, когда государственная машина дала ощутимый сбой, и партийно-гэбэшный контроль над товарно-финансовыми потоками ослаб, эти счета живо привлекли внимание тех, кто был осведомлен в тонкостях поставок и расчетов и чувствовал себя готовым к немедленным действиям. Тридцатичетырехлетний Олег Старцев был осведомлен и был готов. Отцовские связи помогли ему приникнуть к той самой воронке, через которую проходили контракты ВТС. Уволившись из министерства, Старцев создал и возглавил одну из немногих фирм, допущенных к посредничеству в торговле оружием. Сначала, осторожничая, он просто снимал пенки комиссионных с проходящих через его руки контрактов. Затем огляделся и понял, что пришло время действовать. Лежащие без дела деньги, переводимые на счета государственных банков в счет оплаты контрактов, надо было заставить работать. Но для этого одного Олега Старцева было мало. Нужны были другие люди – столь же молодые и амбициозные, столь же решительные. Таких рядом с Олегом не было. Приятели по институту, отпрыски элитных фамилий, выросшие в неге хороших детских, бороться за будущее не хотели и не умели. Они привыкли получать все блага жизни даром и по первому требованию. Ни воли к победе, ни огня в глазах. Сослуживцы по комитету ВТС тоже не годились. Привыкшие не работать, но тянуть лямку, они давно потеряли вкус к жизни, отвыкли хотеть и стремиться, не ведали сладости безудержных фантазий, не видели перед собой цели. И в момент отчаяния на горизонте Старцева появился Сергей Малышев. Длинноногий, с чистыми синими глазами, он выглядел невинно и трогательно. Но с первых же реплик, с первого же обмена мнениями о мало значащих вещах, Старцев разглядел в этих чистых глазах тот самый огонь, который тщетно искал в других. Это был не всепожирающее пламя корысти, не тление беспочвенных амбиций – это был огонь азарта, жадности к жизни, предвестник будущих побед. Спустя две недели после первого разговора Старцев сам позвонил Сергею и предложил партнерство. Схема получилась такая. Старцев, оформляя сделку, переводил деньги не в государственный банк, а на счета специально созданной инвестиционной компании «Межинвест», руководить которой поставили приведенного Малышевым Сашку Денисова. Денисов немедленно кредитовал полученными средствами многопрофильную фирму, во главе которой стоял Малышев. Эти кредиты за считанные месяцы Малышев отрабатывал, проворачивая операции по ввозу из-за рубежа и последующей продажи в России компьютерной техники, автомобилей и группы товаров, известной под названием «ширпотреб». В должное время кредит, как ни в чем не бывало, возвращался на счета «Межинвеста», прибыль же от операций, составлявшая до трехсот процентов, – о, благословенные времена! – вскоре стала аккумулироваться на счетах другой финансовой структуры, созданной Малышевым – ЮНИМЭКС Банка, их первого публичного и солидного учреждения, благополучно просуществовавшего вплоть до дефолта 1998 года, когда пришло время заменить его специально для этого созданным Росинтербанком. Тогда же, в девяносто восьмом, группа предприятий и финансовых организаций, именуемая «Группой ЮНИМЭКС» обрела свое нынешнее лицо и назвалась корпорацией «Росинтер». Спустя три года после начала совместной работы Старцев, давно оставивший деградировавшую систему ВТС, стал одним из наиболее крупных и влиятельных предпринимателей страны, спустя еще два года – вошел в число семи сильнейших, с почтительной злобой именуемых олигархами, был приглашен в правительство, ушел, разочаровавшись в гнилых законах политики и обретя стойкую ненависть к публичным акциям. Тем не менее, сложилось так, что публичным лицом Корпорации и ее президентом стал именно Старцев. Малышев же, с детства испытывавший дискомфорт от того, что на него, долговязого, и так всю жизнь пялились незнакомые люди, от представительских функций отказывался наотрез. Демонстративно сторонился прессы, не мелькал на экране, на финансово-политических тусовках появлялся редко и плюшевых мишек сироткам не дарил, предпочитая поручать благотворительные акции и умные интервью председателю правления банка Паше Овсянкину… Сигарета погасла. Старцев поднял глаза и увидев, что недавно многолюдная комната почти опустела – только в углу двое деятельных старичков – один из дворянского собрания, второй из верхушки столичной еврейской диаспоры -ожесточенно спорили о наличии у великорусского народа врожденной религиозности и монархических настроений. Подкинув каждому по новому аргументу, Старцев вышел в холл. Часы показывали начало пятого, и за окнами, меж сдвинутых портьер, начинало сереть. Центральное здание Озерков, загородной резиденции «Росинтера», пустело. Большинство гостей возвращались в город, кто-то оставался ночевать в роскошных номерах маленького отеля и гостевых коттеджах. В вестибюле Малышев, намертво схваченный кинематографической красавицей Кукулиной, прощался с отъезжающей парой, напутственно хлопал кого-то по плечу Овсянкин, Юля Денисова целовала напоследок энергичных дам из движения «Женщины России». Подошла Анна, тихонько прислонилась к плечу: – Что-то у тебя лицо усталое, Олежек. Не пора ли спать? |
||
|