"Катрин и хранитель сокровищ" - читать интересную книгу автора (Бенцони Жюльетта)

Глава тринадцатая. В РУКАХ АРНО

Бургундские ворота вели в узкую улицу, с одной стороны ограниченную монастырем, а с другой — рядом домов с закрытыми ставнями. Там стояло несколько человек со все еще пыльным и почерневшим после недавней атаки оружием. Некоторые из них держали факелы, освещавшие выход из ворот. На огне в железной клетке кипел горшочек с варевом. Дул сильный ветер, и пламя неистово трепетало во мраке.

— Еще несколько беглецов! — воскликнул грубый голос, который немедленно заставил сердце Катрин забиться сильнее. — Что мы будем с ними делать? Это просто лишние рты. Надо отослать их…

— Это люди из Монтарана, — объяснил кто-то. — Их деревня вчера была сожжена…

Первый из говоривших ничего не ответил, но Катрин почувствовала, как непреодолимая сила тянет ее туда, где он находится. Она не ошиблась: в нескольких шагах от нее стоял Арно де Монсальви.

Облокотившись о стену монастыря, он с раздраженным видом изучал людей, которые только что вошли в город. Арно стоял с непокрытой головой, его короткие черные волосы были взъерошенными. На лице остались следы пороха, одну щеку пересекал шрам, которого Катрин раньше не видела. Его доспехи были иссечены, и выглядел он немного усталым, но Катрин с большой радостью заметила, что он не изменился. Черты были теми же, может, только немного резче очерченными. У рта появилась скорбная складка.

Эти глаза, которые так редко смягчала нежность, были, как всегда, жесткими, и голову он держал так же надменно, как и раньше. Небритый, со следами недавнего боя он казался Катрин прекраснее архангела. В конце концов, разве он не был ее мечтой во плоти?

От счастья, что она встретила его так скоро, прямо здесь по Другую сторону городских ворот, Катрин позабыла обо всем остальном. Ее неудержимо тянуло к нему С горящими глазами и с улыбкой на губах она пошла к нему, протягивая руки, как в трансе… У нее был такой уверенный, такой самозабвенный вид, что ее спутники в изумлении отступили, давая ей пройти. Арно не сразу ее увидел. Он с большой досадой осматривал свои согнутые ножны. Вдруг он поднял глаза и увидел оборванную женщину, которая шла к нему по круглым, все еще блестящим после недавнего дождя булыжникам.

Что-то в ней приковало его рассеянное внимание. Казалось она едва держится на ногах. Ее силы явно были на пределе, но глаза светились неземным блеском, и великолепные волосы, как золотой поток, струились по плечам в лохмотьях.

Она шла к нему медленно, протягивая дрожащие руки со стертыми до крови ладонями. На мгновение Арно показалось, что это галлюцинация, вызванная его усталостью. Позади был день ожесточенной битвы, и его руки устали от тяжелого двуручного меча.

Он с силой потер глаза и посмотрел еще раз… и вдруг неожиданно узнал ее.

Катрин остановилась недалеко от него, не говоря ни слова и пожирая его глазами. Их взгляды встретились и на миг соединились, а время остановилось.

Глаза Арно открывались все шире и шире, выражая изумление, недоверие и радость одновременно, но это было лишь мимолетное впечатление… Он тут же резко собрался, выпрямился, его лицо исказила гримаса дикого раздражения. Указав на Катрин, он со злобой крикнул:

— Немедленно схватить эту женщину!

Катрин с мольбой подняла к Арно свое лицо. Она пошатнулась, грубо вырванная из своего счастливого забытья. Ее руки повисли по бокам, а свет в глазах потух.

Она слабо простонала:

— Нет!.. Арно!..

Но теперь он был ослеплен яростью. Схватив ее за Руку, он почти швырнул ее солдатам, которые тупо стояли в изумлении и не могли двинуться. Его разъяренный голос прогремел:

— Вы что, все глухие или идиоты? Я велел схватить эту женщину!

— Но, мессир… — начал сержант.

Арно подскочил к нему и застыл, возвышаясь над ним. Его кулаки были сжаты, а все тело напряглось, как тетива, в лицо ударила кровь.

— Никаких «но», мой друг! Это приказ! Как вы думаете, кто она? Бургундка… и самая худшая из всех! Она не жалкая беглянка, какой хочет представить себя, а любовница самого Филиппа Доброго, прекрасная Катрин де Брази! Не нужно большого воображения, чтобы догадаться, зачем она сюда пришла!

При упоминании имени Филиппа солдат явно испугался. Он уже собрался схватить Катрин за руку, когда раздался недоверчивый протяжный голос:

— Прекрасная Катрин здесь? Дама с золотыми волосами? Кто это сказал?

Это был Ксантрай, вышедший из переулка. Он был в доспехах, его рыжие волосы развевались на ветру. На нем, как и на его друге, лежал отпечаток недавней битвы, но его веселое лицо не потеряло своего привычного добродушного выражения.

— Я это говорю! — сухо заявил Арно. — Взгляни, если мне не веришь!

Высокий рыжеволосый рыцарь подошел к группе солдат, окруживших Катрин, и уставился на нее с нескрываемым изумлением. Внезапно он громко рассмеялся.

— Истинно так! Прекрасная дама, что привело вас сюда? И к тому же в столь жалком облачении!

— Ее послали шпионить для ее любовника — это совершенно очевидно, — со злостью пробормотал Арно. — Что касается того, чем она будет заниматься теперь, то это зависит от меня, мой друг. Через час ее заключат в темницу до начала расследования. А теперь прочь! Уведите ее…

Ксантрай перестал смеяться. Продолжая смотреть на Катрин, он предостерегающе положил руку на плечо Друга.

— Тебе не кажется, что это маловероятно? — спросил он, качая головой. — Зачем Филиппу Бургундскому посылать ее сюда сейчас, когда он отвел свои войска из-за ссоры с Бредфордом? Да еще в таком виде! Ее одежда изорвана, ноги кровоточат, она едва стоит…

Сочувствие в глазах капитана вернуло Катрин немного смелости. Но Арно упрямо отказывался слушать. Он раздраженно передернулся.

— Это только доказывает, что она лучшая актриса, чем ты думаешь. Что касается более глубоких намерений Филиппа Лживого, то я скоро доберусь до них! Новость о том, что Дева идет сюда, должна была многое изменить при дворе в Брюгге. Заберите отсюда эту шпионку и посадите ее в тюрьму. Я найду способ развязать ей язык!

Ксантрай не возражал. Он слишком хорошо знал Арно и понимал, что ничто на свете не заставило бы его изменить свое слово, особенно публично. Кроме того, вокруг пленницы стала собираться толпа и угрожать ей:

— Смерть бургундской шпионке!

Крики моментально переросли в рев. Осада продолжалась уже много месяцев, и жители Орлеана, доведенные до отчаяния своим бессилием, готовы были при любом удобном случае выплеснуть свою ярость и злобу.

Солдаты окружили Катрин, опасаясь, что их могут внезапно смести, и отталкивали наиболее оголтелых из толпы ударами своих пик.

Пригоршня метко брошенной грязи ударила Катрин в грудь, но она не шелохнулась… Она стояла твердо и прямо, как высеченная из камня. Вся ее душа отразилась в ее глазах, устремленных на Арно. Жидкая грязь стекала по ее платью, оставляя спереди черную полосу.

Вдруг она расхохоталась… ужасающим, резким хохотом, который, казалось, принадлежал не ей и который внезапно заставил замолчать толпу. Она хохотала так, как будто никогда не остановится.

— Уберите ее! — проревел Арно. — Уберите ее отсюда, или я ее убью!

Хохот перешел в рыдания. Сержант подтолкнул Катрин за плечи, в то время как солдат торопливо связал ее руки сзади. Она отвернулась. Все окуталось туманом.

Она беспомощно сжалась… Ее больше не волновало, что с ней происходит, и она даже ни разу не подняла взгляда, пока они шли, минуя одну улицу за другой.

Катрин не заметила Ксантрая, который вышел из-за фонтана, когда они переходили маленькую площадь, и .на минуту отвел в сторону начальника конвоя.

— Поместите ее в камеру, — тихо сказал капитан, — но не в подземелье, и не заковывайте в кандалы. Скажите тюремщику, пусть попытается найти ей что-нибудь поесть.

Она едва стоит на ногах. Я еще не видел преступника, который бы так походил на жертву.

Человек сделал знак, что понял, и положил в карман золотой, который Ксантрай сунул ему в руку. Затем он поспешно присоединился к конвою.

Шатле, куда привели Катрин, была крепостью Орлеана. Она охраняла вход на большой мост, который, захватывая песчаный остров на реке, охраняемый небольшой башней Сен-Антуан, соединялся с мощной крепостью Турнель на противоположном берегу, где находился один из опорных пунктов командования английской армии, возглавляемый Вильямом Глэнсдейлом, бейлифом Алансона.

Как только забрезжил рассвет, Катрин дотянулась до маленького окна своей камеры и увидела внизу мерцание Луары.

Этот вид ее немного подбодрил. С тех пор как после долгого изнурительного путешествия она добралась до этой великой реки, она стала смотреть на нее как на друга. Вчера, когда ее швырнули в эту камеру, у нее не оставалось никаких эмоций. Потрясенная, усталая и разочарованная, она свалилась на кучу соломы, которая служила постелью, и заснула сном загнанного животного. Она даже не услышала, как надзиратель принес ей кувшин воды и кусок хлеба…

Когда она проснулась, ей потребовалось некоторое время, чтобы убедиться, что это не дурной сон. По мере того как воспоминания прогоняли сон, события предыдущего дня стали возвращаться к ней. Она сидела, обхватив голову руками, и пыталась осмыслить свое положение, но это только принесло чувство горечи. Все эти последние дни, с момента, когда брат Этьен сообщил ей, что Арно не был женат, она жила как под гипнозом, и теперь, вернувшись к реальности, она почувствовала во рту привкус пепла. Когда она думала об Арно де Монсальви, вспышка стыда и ярости заставляла ее краснеть, но еще больше она злилась на себя. Должно быть, она сошла с ума, если надеялась, что он заключит ее н свои объятия только потому, что она пришла к нему, лишенная всего на свете, кроме своей любви! Ей всегда казалось, что он должен ждать ее, просто потому, что он дважды пришел в исступление в ее руках. Она упустила из вида тяжелые обстоятельства, когда он застал ее в постели Филиппа и смотрел на нее взглядом, полным убийственного презрения. Были вещи, которые такой твердый и доверчивый человек, как Арно, никогда бы не посетил. В его глазах Катрин была вдвойне виновна и вдвойне ненавистна: она была одной из Легуа, которые когда-то убили его брата Мишеля, и она была любовницей Филиппа Бургундского, которого он ненавидел как предателя. Нет, если кого и стоило в этом винить, так это была она сама, пожертвовавшая всем ради неосуществимой мечты. Она потеряла все, все… и вот теперь она лежит в тюрьме, обвиненная в преступлении, которое может повлечь за собой смертный приговор. Она пережила тысячи опасностей — и все напрасно…

Катрин встала и начала исследовать свою тюрьму.

Узкая камера с низким потолком, свет в которую проникал только из зарешеченного окна, находившегося в глубокой каменной нише, что мешало смотреть наружу. На полу лежала солома, служившая постелью, табурет, на который надзиратель положил хлеб и поставил кувшин с водой; множество цепей и колец свисали со стен, покрытых каплями воды. Уже в третий раз Катрин попадала в тюрьму, и у нее не было надежды, что на этот раз ей удастся выбраться, как это уже было дважды. Все могло кончиться совсем иначе…

Она принялась за еду в надежде восстановить силы, и в конце концов ей удалось раскрошить хлеб, который был совершенно черствым, — его, должно быть, долго хранили… Катрин смочила хлеб в воде, чтобы размягчить его, а затем осушила кувшин до последней капли.

Ей стало гораздо лучше, и она даже смогла улыбнуться, вспомнив великолепные банкеты с бесконечным количеством экзотических утонченных блюд, которые любил устраивать Филипп и которые всегда казались ей столь утомительными. Сейчас она с удовольствием отведала бы самые маленькие из этих паштетов, достойные Гаргантюа!13.

Потом Катрин еще немного поспала, чтобы не думать. Ее сердце горело от злости на себя и на весь мир, и она от всей души проклинала этот город, в который так неудержимо стремилась…

В сумерки низкая дверь ее камеры отворилась, и вошел тюремщик. Четверо солдат ожидали снаружи, держа в руках копья.

— Идемте. — сказал тюремщик, толстяк с круглым веселым лицом, совсем не походившим на лицо тюремного охранника. Катрин взглянула на него в первый раз и с удивлением заметила, что у него голубые глаза.

— Куда они меня ведут? — спросила она.

Он пожал плечами и указал на одного из солдат.

— Они знают. Это все, что я могу вам сказать.

Катрин без лишних слов стала подниматься с ними наверх по винтовой лестнице, тяжелые каменные ступени которой были стерты тысячами ног. Скоро она оказалась в комнате, из которой вело множество коридоров; вход в каждый из них был закрыт массивной железной решеткой. Одна из этих решеток со скрипом отворилась. Они прошли по коридору и поднялись еще на несколько ступеней, ведущих к тяжелой, обитой железом двери с маленьким зарешеченным окошком.

Когда дверь открылась, Катрин оказалась в длинной комнате с низким сводчатым потолком, который подпирали четыре массивные колонны. В комнате стоял длинный стол. За ним сидели пять человек, еще один человек сидел за маленьким столиком и писал что-то при свече.

Вокруг на голых, если не считать распятия, стенах пылали в своих подставках факелы.

Охрана вывела Катрин на середину комнаты перед длинным столом и осталась стоять вокруг нее, поставив копья на пол. Катрин поняла, что она предстала перед трибуналом. Она слегка вздрогнула, узнав среди судей Арно. Он сидел рядом с председателем трибунала, человека лет шестидесяти или около того, с суровым твердым лицом, обрамленным седыми волосами. Арно был без оружия, в строгом зеленом замшевом камзоле. Остальные судьи были одеты в красные на меху мантии городских старейшин, и все были людьми зрелого возраста. Их лица, изможденные из-за недостатка пищи, не выражали никаких эмоций. Арно встал. Его глаза были суровы, когда он посмотрел на Катрин.

— Вас привели сюда, чтобы дать ответ мессиру Раулю де Гокуру, коменданту города, и другим старейшинам, по обвинению вас в сотрудничестве с противником.

— С каким противником? — спокойно спросила Катрин. — Я за всю жизнь ни разу не разговаривала с англичанами.

Арно стукнул кулаком по столу.

— Не надо играть словами! Бургундцы такие же враги нам, как люди Саффолка, и даже, возможно, большие: в конце концов, захватчики просто выполняют «пои долг, а ваш замечательный любовник душит свою Собственную страну, чтобы угодить англичанам. Он и послал сюда с какой-то целью, которую мы пока не знаем. Поэтому вы и предстали сейчас перед трибуналом…

— Мессир, — со вздохом прервала его Катрин, — вчера мы встретились с вами не в первый раз, и вы прекрасно знаете, что я была бургундкой не по рождению, но меня заставили стать ею. Почему же вы не можете допустить, что я по собственной воле ушла от них, когда поняла, что они совершают не праведные поступки? Я пришла сюда, лишенная всего моего состояния, проделав изнурительный путь, который оставил следы на моих ногах…

Арно снова ударил кулаком. Это не встревожило Катрин. Она начала понимать, что он разжигает в себе злобу и что за этим агрессивным поведением просто прячется его внутренняя неуверенность.

— Тихо! — закричал он. — Я знаю лучше, чем кто-либо, как мало можно верить милым речам! У вас бойкий язык и большая сила убеждения…

Комендант Орлеана закашлялся.

— Мессир де Монсальви, — прервал он вежливо. — Боюсь, вы поддаетесь влиянию своих личных обид. Я думаю, было бы лучше, если бы вы предоставили возможность продолжить расследование этим джентльменам и мне. Когда мы выясним то, что хотим узнать, вы сможете допрашивать заключенную сколько вам будет угодно., К тому же мне кажется, что мы забыли предоставить обвиняемой защитника.

— Простите, мессир комендант, — вежливо прервала его Катрин. — Мне не нужен защитник. Моей невиновности и искренности достаточно… Я Не совершила ни одного из преступлений, в которых меня здесь обвиняют; мало того, у меня не было намерения их совершать.

— Все равно это еще требуется доказать, — сказал комендант. — Но давайте начнем сначала. Я хочу, чтобы вы ответили на мои вопросы. Катрин де Брази, не являетесь ли вы фавориткой герцога Филиппа?

Слова Гокура были обдуманными и никоим образом не обижали. Катрин почувствовала, что этот человек не был ее врагом, и это придало ей немного смелости.

— Я, Катрин де Брази, вдова государственного казначея, который был казнен за измену, не имею больше никаких связей с герцогом.

В этот момент Арно усмехнулся, и Катрин пришлось собрать все свое самообладание, чтобы больше не ранить его. Она заставила себя не смотреть на него.

— С каких пор? — спросил он злобно.

Она ответила спокойно, продолжая смотреть, на коменданта:

— С тех пор, как я узнала, что герцог затевает свадьбу, все связи между нами разорваны. Я ослушалась его приказа вернуться ко двору. Видите ли, мессир, ребенок, который у нас был, умер пять месяцев назад, и с его смертью исчезла последняя нить между нами. Я оставила его…

— Чтобы прийти сюда? — сказал Гокур. — Странный выбор! И тем более странный способ путешествия для такой богатой и влиятельной женщины, как вы.

— Меня ограбил по дороге разбойник по имени Фортепис. Мне удалось бежать из его замка после того, как я узнала, что он послал в Брюгге письмо, требуя за меня большой выкуп. Мне пришлось продолжать путь только так, как я смогла… пешком.

— Но зачем вы пришли сюда? Что вы искали?

Катрин ответила не сразу. Ее лицо стало медленно заливаться краской, а к горлу подступил комок.

Она наклонила голову и тихо пробормотала:

— Я преследовала… старую, старую мечту, но я, должно быть, сошла с ума…

Она откинула голову и, когда горячие слезы наполнили ее глаза, страстно закричала:

— Сумасшедшая! Да, сумасшедшая, как те маленькие дети, которые вглядываются в колодец в полнолуние и, пытаясь схватить свое отражение, падают навстречу смерти.

Ее голос охрип. Комендант посмотрел на нее с любопытством, не лишенным симпатии. Это не ускользнуло от Арно. Он дико засмеялся:

— Что я вам говорил? Она околдовывает нас своими чарами! Эта женщина хочет убедить нас, что она преследовала мечту. На самом деле, господа, она принимает нас за дураков. Если вы хотите, чтобы она заговорила, вас надо применить другие методы. Я удивлюсь, если она будет продолжать говорить о мечтах на дыбе.

— Я много думала о тебе в свое время, Арно де Монсальви! — закричала Катрин. — Но я никогда не предполагала, что ты дурак, и теперь я начинаю сожалеть об этом!

Ее последние слова потонули в шуме обсуждения судьями того, следует или нет подвергнуть заключенную пытке. У Катрин застыла кровь при одной мысли об том Она была такой измученной и ослабевшей. Бог знает что только могли вытянуть из нее страшные пытки! Она напрягла слух, пытаясь услышать, что говорили мужчины, и обнаружила, что трое старейшин согласились с Арно. Комендант единственный был против. Она услышала, как он сказал:

— По-моему, все это нелепо. Вы, люди Орлеана, кажется, забыли, что послали мессира Ксантрая к Филиппу Бургундскому с просьбой взять город под свою защиту, и он согласился.

— Он согласился, но не увел свои войска. Он сделал это лишь после того, как поссорился со своим сводным братом Бредфордом. Его действия были вызваны не патриотизмом, а плохим настроением. Кроме того, теперь он знает, что Небеса послали нам помощь и что ему больше нечего от нас ждать. Я сам думаю, что эта женщина была послана сюда с какой-то целью, и из нее надо выпытать ее тайну. Судьба нашего города может зависеть от этого, — заявил один из старейшин.

Двое других одобрили речь своего коллеги. Арно взглянул на Гокура с улыбкой.

— Вы видите, мессир, что нас четверо против одного.

Наше мнение преобладает. — Он возвысил голос. — Палач! За работу!

Катрин в ужасе смотрела, как коротенький, толстый человек, одетый в красное и коричневое, вышел из-за колонны. Другой человек, одетый так же, но выше ростом, шел следом. Солдаты расступились, чтобы позволить им взять Катрин, что они и сделали бесцеремонно и грубо. Катрин только сейчас заметила часть комнаты, которая ускользнула от ее внимания раньше. Ужасающий набор орудий пыток был собран вокруг подобия кровати, в голове и в ногах которой находились два ворота. Длинные железные орудия пыток стояли раскаленными возле жаровни, а невдалеке в тени она могла различать очертания огромного колеса, ощетинившегося железными шипами.

Потрясение и испуганно глядя на эти зловещие предметы, Катрин внезапно закричала. Палач грубо сорвал с нее ветхое платье и нижнюю юбку. Оказавшись вдруг голой перед этими мужчинами, чьи глаза жадно устремились на нее, она покраснела от стыда и попыталась закрыть себя руками. Но палачи схватили ее за руки и хотели связать их вместе, когда окрик остановил их. Это был Арно.

— Кто велел вам сдирать одежду с этой женщины?

— Но, мессир, это обычай, — запротестовал палач.

— Мне плевать на обычай, и я не ваш сеньор. Верните ей хотя бы нижнюю юбку!

Если бы она не была так напугана, то увидела бы, что Арно побелел как простыня. Но она была занята теперь только тем, чтобы не дать себе закричать от ужаса, пока ее тащили к пыточной кровати. Палач более или менее прикрыл ее разорванной нижней юбкой. Вот ее растянули на деревянной кровати. Один из палачей вытянул ее руки над головой и привязал их к вороту, в то время как другой сделал то же самое с ее ногами. Старейшина Люилье наклонился над ней и спросил:

— Женщина, до того как вас начнут пытать, я заклинаю вас рассказать нам по своей воле, зачем вы прибыли в этот город. Избавьте нас и себя от того, что может последовать в противном случае. Почему вы прибыли сюда?

Глаза Катрин в отчаянье искали Арно, но он стоял так, что его не было видно, и она даже не могла сказать, находился ли он еще здесь. Она посмотрела на Люилье.

— Чтобы найти человека, которого любила, — пробормотала она. — Но я не могу назвать вам его имени.

— Почему?

— Потому что вы не поверите мне!

Она закричала от боли. По знаку, данному старейшиной, палач повернул ворот. Волна боли захлестнула ее.

Она чувствовала себя так, будто ей отрывают руки и ноги.

— Будьте благоразумны, — мягко сказал Люилье. — Если вы хотите, чтобы мы вам поверили, вы должны назвать хотя бы имя этого человека. Кто он? Какой-нибудь бургундец, тайно живущий здесь, наверное? Ну же, скажите нам, и ваши страдания закончатся.

Слезы катились по щекам Катрин. Боль была столь сильной, что она едва могла говорить.

— Спросите… мессира де Монсальви. Он… должен… быть в состоянии… сказать вам!

Старейшина находился в нерешительности, но в этот момент в комнату вошли два рыцаря и быстро направились к дыбе. Несмотря на слезы, Катрин узнала в одном из них Ксантрая, но второго она никогда раньше не видела. Это был граф Жан Дюнуа Орлеанский, Бастард и глава войска в осажденном городе. Все присутствующие подошли к нему с уважением, так как наряду с благородной кровью он обладал большим мужеством, преданностью и безграничной добротой. Он взглянул на жертву и сделал знак.

— Освободи эту женщину, палач…

— Сеньор, — начал Люилье, — не думаете ли вы…

Спокойно, но твердо Дюнуа велел ему замолчать:

— Нет, мой друг. У нас есть более достойные занятия, чем пытка невинной женщины. Я принес благие вести.

Арно шагнул из-за колонны, бледный от злости.

— Это я, сеньор, приказал арестовать эту женщину. Я сказал, что она опасна, и это меня вы обидели, отменив мои приказы!

Бастард ответил ему улыбкой, полной нежности, и Катрин, которой палач помогал сесть, заметила необыкновенное обаяние этой улыбки. Дюнуа положил обе руки на плечи Арно.

— Конечно, я не могу отменить ваши приказы, Арно!

Как я могу? Вы мой брат по оружию, и я люблю вас как родного. Если вы считаете, что эта женщина опасна, то поступили совершенно правильно, арестовав ее. Но зачем подвергать ее пыткам? Посланница Небес скоро будет здесь. Она скоро покинет Пуатье, где доктора подтвердили, что она чиста и свята, женщины удостоверили ее девственность и король снабдил ее доспехами, чтобы вести армию в бой. Скоро она направится в Тур, соединится с армией в Блуа и вскоре после этого будет здесь, Она решит судьбу этой заключенной, когда Орлеан будет освобожден. До тех пор держите ее в тюрьме. Стражники, уведите ее!

Арно покорно склонил голову. Пока палач помогал Катрин надеть платье и встать на ноги, она думала, превозмогая боль, мучившую ее, что Арно, вероятно, очень любит Бастарда, если так быстро покорился ему. Она была слишком слаба, чтобы идти. Солдатам пришлось нести ее в камеру под злобными взглядами городских старейшин.

В последние дни на Катрин обращали так мало внимания, что она стала думать, что о ней забыли. Никто больше ни о чем ее не спрашивал и не приходил к ней.

Ее оставили в тюремной камере, и скоро она возблагодарила небо за то, что ей достался такой надзиратель. Характер Питу полностью соответствовал его внешности.

Он был добрым человеком и занялся такой неприглядной работой только потому, что его покойный отчим оставил ему это место. В жизни у Питу было три страсти: его жена Алисон, большая добрая женщина с мощным голосом, которая била его по крайней мере раз в неделю, чтобы показать, кто в доме хозяин, хорошая еда, особенно сосиски, которые принесли имя и славу таверне» Золотые сосиски» на полпути по улице Школяров, и, наконец, всевозможные сплетни и слухи.

Осада города положила конец его кулинарным наслаждениям, так что Питу оставалось довольствоваться Алисон и случайными сплетнями. И хотя сначала он относился к своей новой подопечной с некоторым предубеждением, приписывая ей подозреваемую связь с бургундцами, однако тот факт, что монсеньор Бастард лично заинтересовался ею, весьма умерил его страх. Он не видел причин, почему бы ему не посещать ее время от времени, особенно сейчас, когда она была его единственной заключенной.

Питу рассказывал Катрин обо всех новостях. Надежда росла подобно лихорадке в городе, жители которого дошли до того, что ели котов и собак, а самая маленькая миска муки стоила как золотая. Случалось, какой-нибудь коробейник под покровом ночи проскальзывал в город с продовольствием, но это была лишь капля в море, и доставалась она всегда только богатым. Жителями Орлеана владела одна мысль: во что бы то ни стало продержаться до прихода чудесной Девы. День за днем в городском зале Жан де Дюнуа обращался к ним с пламенной речью, призывая сохранять мужество и спокойствие, и в городе не было мужчины, женщины или ребенка, который бы не следил за сообщениями о продвижении Жанны с большим беспокойством.

Было известно, что она отправилась из Пуатье в Шинон, а затем в Тур, где король собирал отряды для нее и вручил ей знамя.

— Ей дали оруженосца, двух пажей, двух герольдов и капеллана, — сообщил удивленный Питу. — Прямо как большому начальнику. А теперь она направляется в Блуа, храни ее Господь, где капитаны должны с ней объединиться.

Постепенно в измученном мозгу Катрин стал складываться странный образ деревенской девушки, ставшей военачальником. От того, что она ненавидела ее, еще не увидев, от того, что ее собственная судьба зависела от этой девушки, та представлялась ей невыразимо хитрым созданием, одаренным такой силой обольщения, что могла околдовывать людей на расстоянии, а те, кто видел ее, были мгновенно ею покорены, даже люди высокого звания, такие, как Жан де Дюнуа. Должно быть, Арно тоже скоро подпадет под ее влияние, как и другие.

Мало-помалу Катрин стала считать Деву виноватой во всех своих несчастьях. Она была уверена, что если бы Арно не стремился увидеть Деву, как и остальные, то он бы никогда не стал обращаться с ней так жестоко. Девушка, которую он ждал, была посланницей Небес и так высоко стояла над остальными женщинами, что одно это могло уничтожить увлечение, которое он еще мог питать к ней. В любом случае он был убежден, что она порочное создание, дитя дьявола, опасная и вредная… поэтому она с печалью, смешанной со злостью, слушала мнение Питу об успехах Девы. Тем не менее Катрин прощала ему это, ведь он никогда не забывал приносить кувшин воды для мытья и к тому же отдал ей старое платье своей жены.

Однажды во вторник, в начале последней недели апреля, Питу, как обычно, вошел в камеру к Катрин. Он нес кувшин воды и миску с жидкой похлебкой из репы и заплесневевшей муки. Он весь сиял.

— Вы получаете здесь немного еды, — сказал он, ставя миску на стул, — но многие солдаты сражаются, получая еще меньше. Ничего, скоро мы наедимся до отвала.

— Почему? Англичане ушли?

— О Боже, нет! Но в Блуа ждет конвой с едой, и Дева сама будет сопровождать его…

Он нагнулся к Катрин и прошептал, заслонившись рукой так, будто боялся, что стены услышат:

— Сегодня вечером Бастард, мессир Гокур и почти все капитаны отправились встречать Жанну. Возможно, завтра она будет здесь, и мы будем спасены…

— Они уехали? — закричала пораженная Катрин. — Но кто остался охранять город?

— Старейшины, конечно, и кое-кто из капитанов. Они не все уехали. Мессир де Монсальви все еще здесь, например…

Но Катрин уже не слушала. Прошло больше месяца, как она была заперта в подземелье, и все это время у нее была только одна мысль — сбежать и вернуть свою свободу любой ценой. К несчастью, эту мечту почти невозможно было осуществить в столь хорошо охраняемом юроде. Поэтому новость об отъезде большинства военачальников представляла большую ценность: было бы легче ускользнуть во время их отсутствия. Пока Питу продолжал говорить, она смотрела на него с легкой улыбкой. У нее в голове зрел план…

Питу любил проводить с ней несколько минут каждый вечер, отчасти потому, что она так хорошо его слушала, и особенно потому, что его приводило в трепет сознание того, что у него в заключении находится такая важная дама. В эти минуты достойный Питу полностью доверял ей, к тому же он вообще никогда не был слишком подозрителен к милой печальной госпоже с золотыми волосами и мягкими манерами, так что Катрин чувствовала, что ей не составит труда оглушить Питу табуретом, взять его одежду и скрыться под покровом ночи. Но сначала ей надо было лучше узнать об обычаях и устройстве самой крепости. Она решила поболтать с Питу в тот вечер и на следующее утро заставить ею разговориться, чтобы составить подробный план бегства, готовый к любому моменту осуществиться.

Важно было вырваться из города до того, как появится Дева. Катрин не имела ни малейшего желания предстать перед судом этой девушки…

Получить необходимые сведения оказалось до смешного просто. Питу так радовался при мысли, что сможет вволю наесться, что ей даже не пришлось уговаривать его поболтать. Наоборот, его было трудно остановить.

Скоро Катрин узнала точное время, когда стража делает обход замка, имена стражников у ворот и даже пароль.

Она решила сбежать в четверг, и в эту ночь, первый раз с тех пор, как ее заключили в тюрьму, она крепко спала.

Весь четверг она нервничала, ей было не по себе. Артиллерийская канонада слышалась в этот день громче, чем когда-либо раньше. Англичане тоже знали о приближении девушки, которую они, со своей стороны, прозвали «Ведьма».

Шум пушек был оглушающим, но это только обрадовало Катрин. Если бы этот шум продолжался и после захода солнца, это только помогло бы ее планам… Она наблюдала закат со смешанным чувством надежды, страха и нетерпения. Приближалось время прихода Питу.

Наконец она услышала в коридоре шаги, и сердце ее бешено застучало. Настал момент…

Она уже собиралась подойти и поднять табурет, когда открылась дверь, вошел Питу и сразу встал у двери, держа шапку в руке. Катрин отпрянула потрясенная, когда следом вошел старейшина Люилье, сопровождаемый двумя солдатами. В руке он держал свиток пергамента.

Его красная мантия бросала зловещий отсвет на стены камеры. Катрин встала, ее глаза остановились на застывшем лице вошедшего. Он быстро взглянул на нее, развернул пергамент и стал читать вслух:

— «В отсутствие монсеньера Жана Орлеанского и мессира Рауля де Гокура, коменданта города Орлеана, мы, старейшины города, приговорили к смерти госпожу Катрин де Брази, обвиненную в измене и связях с врагом…»

— Смерть? — закричала Катрин в испуге. — Но… меня еще не судили!

Люилье невозмутимо продолжал:

— «Посему мы решили, что упомянутая госпожа должна быть завтра на заходе солнца доставлена в кафедральный собор Сен-Круа, чтобы просить прощения у Господа за свои грехи, а затем на площадь дю Матруа, чтобы быть повешенной за шею пока не наступит смерть. Подписано этим днем в Орлеане…»

Катрин была подавлена. Она больше не слушала его.

Она упала на матрац, обхватив колени руками, ее тело била крупная дрожь. Повесить!.. Ее должны повесить!..

— Мессир Жан сказал, что моя участь не будет решена до освобождения города, — сказала она слабым голосом.

— Монсеньор доверил нам управление городом, и в его отсутствие мы являемся единственными судьями того, что хорошо для Орлеана, — сухо ответил Люилье. Нам кажется, что наш город должен «быть освобожден от вашего губительного присутствия до прибытия посланницы Господа. Вы — позор, от которого мы должны освободиться.

Тонкие губы старейшины искривились, выражая неописуемое презрение. Он, очевидно, тоже считал ее орудием сатаны, и Катрин поняла, что ей не стоит ждать от этих людей ни жалости, ни снисхождения.

— Вы не боитесь отяготить свою совесть убийством? спросила она с горечью. — Я говорю вам снова и снова, что я не виновна.

— Это уже то, что между вами и Богом, женщина!

Священник придет к вам завтра, чтобы приготовить вас предстать перед Ним!

Старейшина равнодушно свернул пергамент, засунул его в свой широкий рукав и повернулся на каблуках.

Дверь тяжело захлопнулась за ним и его спутниками.

Катрин опять осталась одна в полной темноте. Это был конец, никто не спасет ее теперь! Глубокое отчаяние охватило ее, она упала на соломенный матрац и неистово зарыдала. Она была одна, совсем одна в этой холодной, ужасной крепости! Завтра враги поведут ее на смерть…

Завтра! Ей оставалось жить только несколько часов!

Долгое время она лежала без движения. Рыдания прекратились, но ей казалось, что ее душа уже начала покидать тело. Она почувствовала ледяной холод и дрожь… Даже если бы Питу вернулся сейчас, она уже не смогла бы осуществить свой план. Она слышала, как Люилье приказал стражникам стоять у двери камеры и не уходить ни под каким предлогом. Ничего нельзя сделать!

Снаружи раздавался сильный шум. До камеры Катрин доносились радостные крики и пение. Город был оживлен и возбужден в этот вечер. Катрин с горечью заметила, что, возможно, они празднуют ее приближающуюся смерть. Она слишком хорошо помнила крики ненависти, которые сопровождали ее в тот день, когда ее вели в Шатле. Завтра, должно быть, будет еще хуже. Они будут толпиться вдоль дороги, глумиться, оскорблять ее и закидывать грязью…

Перед самой полночью дверь камеры открылась еще раз. Катрин отпрянула, думая, что пришел священник, но это был Арно. Мгновение он стоял на пороге, глядя на нее. Затем очень медленно захлопнул тяжелую дверь и подошел.

— Я пришел попрощаться, — сказал он хрипло.

Арно поставил свой светильник на землю, и его желтый свет отбросил гигантскую тень на стену. Стоя, он возвышался над Катрин, и, глядя не него снизу вверх, она подумала, что никогда не видела его таким высоким… или таким бледным. Или эта меловая бледность и эти глубокие линии в уголках рта были вызваны игрой света? Как и в день суда, он был одет в свой зеленый кожаный камзол и был без оружия, если не считать маленького кинжала за поясом.

Сердце Катрин билось в груди. Она слышала, как кровь стучит у нее в висках, но видя, что он остается стоять, молча глядя на нее, она наконец нарушила молчание, воинственно, неистово:

— Итак, — медленно произнесла она, — мессир де Монсальви решил, что ему надо попрощаться? Какая честь!

Какой небывалый знак внимания от столь гордого человека! Но позволено ли мне спросить, почему вы вообразили, что я хочу, чтобы вы со мной прощались? Будьте честны перед собой, мессир! Вы пришли только затем, чтобы посмотреть, в каком я нахожусь состоянии и как я готовлюсь принять смерть? Ну, тогда я вам скажу: я жду ее с радостью и счастьем, которых вы себе и представить не можете, потому что она освободит меня от вас и вам подобных людей. Теперь вы знаете это, так что можете идти!

Капитан покачал головой. В его красивом лице не было злости, оно выражало некоторую нервозность и неуверенность.

— Нет… Дело не в этом, — сказал он наконец. — Я пришел потому, что не мог справиться с собой. Ночь за ночью я боролся с желанием прийти сюда. Днем я сражаюсь и забываю о тебе, но ночь побеждает меня… Ты в ней… всегда! Ты преследуешь меня. Ведьма!

Она разразилась смехом, полным жестокой радости от того, что она все еще имеет власть над ним, чтобы заставить его страдать.

— Ведьма! — закричала она. — Это все, что ты можешь сказать? Я-то думала, что ты умнее…

— И я тоже, — ответил он спокойно, не собираясь злиться. — И еще я думал, что я к тому же сильнее, но прошло уже несколько лет с тех пор, как ты околдовала меня и преследуешь меня. Ты отравила мне жизнь… Я ненавижу и презираю тебя. Я делал все, чтобы забыть тебя, — вино, женщины… Я даже собирался жениться.

Она была красивой, мадемуазель де Северак, нежной и чистой, и она любила меня. Но когда я был с ней, я видел тебя, я трогал твои руки, целовал твои щеки… Поэтому я убежал от нее. Это было кощунством — думать о шлюхе вроде тебя рядом с прелестной юной девушкой.

Потом я опять вернулся к ней и просил Господа позволить мне любить ее!.. Но Небеса были глухи к моему крику, и моя страсть к тебе только еще более жестоко мучила меня. Потом она умерла, и я снова остался один.

Одно время я даже хотел стать монахом…

Эта мысль показалась Катрин такой безумной, что она опять рассмеялась.

— Монахом? Ты? Человек с твоей гордостью, с твоей безжалостностью?

— Я мог бы это сделать, но я слишком любил войну, чтобы стать хорошим слугой Господа. Можно сдержать гордость, но не любовь к борьбе! Это что-то, что у тебя в крови от рождения, что ты всасываешь с молоком матери. Я опять отправился в бой, в надежде, что смерть освободит меня от тебя, но и смерть оказалась глухой ко мне.

Катрин медленно встала на ноги. Она прислонилась к стене, как бы нуждаясь в ее поддержке, но ее глаза гордо встретились с глазами Арно взглядом, острым, как клинок. Она презрительно улыбнулась.

— Поэтому ты подумал, что она могла бы забрать меня? Это ты заставил старейшин приговорить меня, пока нет Гокура, не так ли?

— Да, это был я. И я не жалею об лом! Ты для них дурное предзнаменование. Они с радостью повесят тебя…

— А что же ты? Ты тоже с радостью повесишь меня?

Думаешь, что тогда освободишься от меня навсегда? Ты так думаешь?

Его голос прозвучал хрипло:

— Да, так!

Она рассмеялась ему в лицо торжествующим, издевательским, сводящим с ума смехом, презрительно откинув назад голову. Ее переполнила неистовая радость, сильное опьяняющее ликование. Каким он вдруг показался слабым, беспомощным перед ней! В сотни, тысячи раз более несчастным, чем она, хотя ее уже коснулся крылом ангел смерти!

— Ты на самом деле так думаешь? Ты думаешь, что мой призрак будет мучить тебя меньше, чем воспоминания обо мне? Что если мое тело вдруг обратится в прах, то оно перестанет тебя преследовать? Бедный глупец! Я буду в сотни раз более страшна, когда умру. Ты станешь видеть меня повсюду: в каждом женском лице, в каждом теле, которое обнимешь, потому что ни возраст, ни печаль уже не будут властны надо мной. И потому, что твое желание будет обостряться раскаянием…

В первый момент искра злости вспыхнула в темных глазах молодого человека — Раскаянием? Не будь дурой. Ты полностью заслуживаешь своей участи — ты пришла сюда, чтобы нанести вред.

— О, хватит врать друг другу! Ничто из этого уже не имеет для нас значения теперь, после того как ты распорядился моей жизнью. Ты прекрасно знаешь, зачем я пришла. Ты знал это с того момента, как я подошла к тебе у Бургундских ворот. Ты знал это в камере пыток.

Ты знаешь, что я люблю тебя так, что готова осмелиться на все, рисковать всем для тебя, что я отказалась от всего и у меня осталось только одно желание в жизни: найти тебя и умереть рядом с тобой под руинами этого города.

— Замолчи! — прохрипел он.

— Нет, я не стану молчать. Я еще жива и буду говорить столько, сколько захочу. Я скажу все, что хотела сказать за эти годы. И в долгие бессонные ночи ты будешь слышать мой крик:» Я любила тебя… Я любила тебя, а ты убил меня…«

— Ты заткнешься?

Он грубо схватил ее за плечи и затряс так яростно, что ее голова стала болтаться, как у куклы. Она закричала. Вдруг он отпустил ее так внезапно, что она упала на пол, подвернув ногу, и ее пронзило болью. Она хотела подняться, но он упал на нее, придавливая ее своей тяжестью.

В неясном свете светильника она увидела рядом с собой лицо Арно, искаженное яростью и желанием.

— Нет, ты не будешь преследовать меня! Ты умрешь завтра, и я изгоню демонов сегодня ночью, ведьма! Я вырву из тебя все секреты. Переспав с тобой, я, наверное, пойму, что ты такая же женщина, как все…

Между ними началась яростная, безмолвная, беспощадная борьба. Катрин дралась так, как будто от этого зависела ее жизнь. Она, как могла, экономила свои силы, переводя дыхание. Она была гибкой и увертливой, как угорь, но Арно был мужчиной в полном расцвете сил, тогда как она была только женщиной, ослабевшей от лишений и заключения. Она чувствовала, как силы медленно покидают ее, и знала, что не сможет долго сопротивляться. Ее длинные волосы разметались, обвив ее словно сетью. Арно схватил ее за руки и заломил их за спину. Катрин внезапно выдохлась. В этот момент Арно впился в нее губами, и ей стало трудно дышать. Она почувствовала себя ослабевшей, обмякшей и поняла, что сейчас потеряет сознание. Она старалась собраться с силами, но была слишком слаба. Она чувствовала, что он немного отодвинулся от нее, продолжая держать ее руки за спиной, и стал срывать с нее одежду. Она закрыла глаза, чтобы не видеть его, но слышала, как он тяжело дышит, словно человек, пробежавший большое расстояние. Его жесткие пальцы причиняли боль ее рукам, и она изогнулась, пытаясь освободиться, но вдруг он ласково погладил ее тело, вызвав в ней трепет. Он снова поцеловал ее, и Катрин почувствовала, как все старые демоны проснулись в ней требовательно и еще более жадно после долгого перерыва. Она все забыла: ненависть, злобу, приближающуюся смерть — и целиком отдалась ему. Она даже не заметила, что он отпустил ее руки и что она обняла его за шею. Он говорил теперь хриплым, почти неслышным голосом, Голосом человека, разговаривающего во сне. Касаясь губами ее лица, он шептал ласковые слова, смешанные с оскорблениями, прерываясь лишь для того, чтобы покрыть его поцелуями. Закрыв глаза и приоткрыв губы, она ничего не говорила, отдаваясь экстазу…

И случилось чудо, чудо вырвалось, как искра, высеченная двумя существами, созданными друг для друга навсегда. Катрин отдавалась так, как никогда до этого, и взамен получила наслаждение, которое изгладило все, минута которого стоила целой жизни…

Когда волна страсти отхлынула, оставив ее лежать на полу, усталой и неподвижной, Катрин почувствовала, что Арно уходит. Она открыла глаза и увидела, что он, спотыкаясь, идет к двери.

— Арно, — позвала она.

Он очень медленно, почти нехотя повернулся, открыл рот, чтобы что-то сказать, но не издал ни звука. Тогда она нежно прошептала:

— Теперь ты можешь идти, а я могу умереть с радостью. Я знаю теперь, что ты никогда, никогда меня не забудешь.

Хрипло вскрикнув, он толчком открыл дверь и исчез, оставив светильник. Катрин слышала, как его шаги удаляются по тюремным коридорам. Опасаясь, что солдаты могут войти и увидеть ее, она поспешно оделась, потом легла и заснула.

Когда один из стражников зашел, чтобы забрать светильник, то застал ее крепко спящей и на миг остановился, глядя на нее с открытым ртом:

— Чудеса! Спать вот так, когда тебя через несколько часов повесят! И ведь это всего лишь женщина! — поделился он с товарищем. — Смелая, должно быть!