"Катрин и хранитель сокровищ" - читать интересную книгу автора (Бенцони Жюльетта)

Глава восемнадцатая. РУАН

Зима обернула своим снежно-ледовым саваном маленький городок Лувье, и всякая деятельность в нем, как торговая, так и военная, полностью замерзла. Два рукава реки Эр, покрывшиеся белым с прожилками панцирем, взяли в плен и застопорили сыромятни, каменоломни и ветряные мельницы — во всяком случае, те, что еще не были разрушены войной.

Что касается солдат, то для них вновь наступило время спячки, ежегодно начинавшейся с приходом зимы.

Плотный снежный покров укрыл поля и дороги. Выходя за пределы городских стен, люди вязли в снегу по колено. Весна, однако же, была не за горами: февраль кончался.

За те три месяца, что Катрин провела у бернардинок, она без большого труда приспособилась к жестким правилам жизни в монастыре.

Мать-настоятельница Мари-Беатрис, кузина Ксантрая, радушно приняла ее. Она была удивительно похожа на своего длинного рыжеволосого кузена, и это сходство сразу же обезоружило Катрин. Они с Сарой жили в большой комнате, обставленной несколько более роскошно, чем кельи монашек, и тем не менее считали делом чести участвовать в жизни сообщества, насколько это было возможно.

Затяжные службы в церкви, столь докучавшие Катрин в молодости, стали теперь ей необходимы, даже желанны. У нее было ощущение, что, разговаривая с Богом об Арно, она немножко приближала его к себе, и в самом деле начинала думать, что только божественное провидение могло бы снова свести их вместе. Действительно ли вспомнит он свое обещание дать ей возможность помочь им спасти Жанну? Ей было трудно в это поверить. Прошло три месяца, а она не получила от них ни словечка; казалось, окружающий мир находится где-то далеко от монастыря, до которого новости, даже касающиеся хода войны, доходили лишь изредка…

Несмотря на это, город Лувье играл в войне немалую роль. Его захватывала то одна армия, то другая, а последние несколько месяцев он находился в руках Ла Гира, захватившего его в ходе блестящей нормандской кампании, которая принесла ему славу полководца, отбившего у англичан Шато-Гайяр.

Теперь Ла Гир удерживал Лувье, и надежно удерживал. Хотя английская армия находилась недалеко, страх, который внушало всей Нормандии одно лишь упоминание имени Ла Гира, помогал сохранять относительное спокойствие везде, где бы ни развевалось его черное знамя.

Каждый вечер перед сном Катрин подолгу стояла на одной из башенок монастыря, вглядываясь в покрытую снегом местность. Иногда она видела приближающихся всадников, и сердце ее на минуту начинало биться быстрее, но тем сильнее было разочарование минуту спустя.

Каждый раз всадники оказывались не теми, кого она надеялась увидеть.

Как долго еще ей ждать здесь? Не придется ли снова отправиться на поиски своего любимого, бросив вызов многочисленным опасностям?

— Не страдай так, — говорила Сара. — Мужчины всегда забывают о женщине, когда война сжимает его в своем кулаке.

— Арно делает все, чтобы быть от меня как можно дальше… он никогда не придет за мной…

— Второй капитан, рыжеволосый, сдержит свое обещание, я в этом уверена. В любом случае он — твой добрый друг. А что до первого, то… его упрямство, может быть, объясняется тем, что он боится тебя и не вполне уверен в себе самом. Будь терпелива, жди…

— Жди, жди! — отзывалась Катрин с горькой улыбкой. Это-то я и делаю все время: жду и молюсь.

— Когда ты молишься, Катрин, ты тратишь время не напрасно.

И вот однажды утром, когда Катрин выходила из церкви после службы, к ней подошла монашка и сказала, что некто, находящийся в комнате для гостей, желает поговорить с ней.

— Кто бы это мог быть? — спросила удивленная Катрин, пытаясь подавить надежду, которая внезапно волной снова поднялась в ней.

— Мессир де Виньоль с монахом и еще одним человеком, которого я никогда раньше не видела.

Ах, это не могли быть они! Катрин обвязала голову своим голубым шелковым шарфом, отдала Саре свой часослов и пошла в монастырскую приемную.

Когда дверь отворилась, она едва не вскрикнула удар был слишком силен: там стоял Арно вместе с братом Этьеном Шарло и Ла Гиром.

— Это ты! — воскликнула она. — Ты пришел!

Он мрачно и без улыбки слегка поклонился.

— Я пришел за тобой. Здесь брат Этьен, он только что прибыл из Руана, где Жанну держат в заточении с самого Рождества. Он знает способ, как нам проникнуть в город, но это будет нелегко, так как там находится большое английское войско.

Катрин была рада снова увидеть брата Этьена. Она уже давно перестала удивляться его странным исчезновениям и появлениям без предупреждения и понимала, что тайный агент Иоланды не может вести обыкновенную жизнь, как всякий другой. Она с чувством сжала руку маленького монаха.

— Так вы знаете, где Жанна? — спросила она, не осмеливаясь взглянуть на Арно, ибо не была уверена в себе и не хотела, чтобы он заметил, как она возбуждена.

— Она во дворце в Руане, на втором этаже башни Буврель, в камере, выходящей окном на поля. День и ночь ее стерегут пять английских солдат: трое — в самой камере и двое — перед дверью. Кроме того, она прикована цепью за ноги к тяжелому бревну. Башня и дворец переполнены солдатней, потому что там расположился юный король Генрих VI со своим дядюшкой, кардиналом Винчестерским.

Пока он говорил, у Катрин начало ныть сердце, а лица Арно и Ла Гира потемнели.

— Другими словами, никакой надежды, — сказал гасконец. — Убить пять человек ничего не стоит, но похоже, что, кроме них, там еще очень много других.

Брат Этьен пожал плечами. Его лицо утратило жизнерадостность. Он нахмурил лоб.

— В подобных случаях, когда сила бесполезна, часто может выручить хитрость. Жанна каждый день ходит на заседания суда.

Все слушатели разом вскрикнули:

— Суда? Кто судит ее?

— А кто бы вы думали? Англичане, конечно, но под эгидой церковного суда. Она предстает перед духовным трибуналом, состоящим исключительно из священников, поддерживающих англичан. Большая часть их вышла из Парижского университета, который почти целиком на их стороне. Председательствует там епископ из Бове, Пьер Кошон, а помощником — его друг Жан д'Эстиве, который и организовал весь процесс. Говорят, он обещал Варвику, что Жанну приговорят к смерти, и я верю, что он способен сдержать свое слово.

Имя Кошона ударило Катрин как хлыстом. Она вновь увидела перед собой нищего ученого, когда восстал Кабош, и раздутого от гордости и сознания собственной важности прелата, знакомого ей по Дижону. Человек, который мог устроить суд над Жанной, безусловно, вполне соответствовал этим двум его другим обличьям. Ее затрясло, когда она припомнила маленькие холодные глазки епископа. Жанне нечего ждать от него ни жалости, ни прощения.

— И для чего же понадобился суд? — надменно спросил Ла Гир.

— Чтобы обесчестить короля Франции, продемонстрировав, что он обязан своей короной колдунье и еретичке, а также ублажить англичан, предав Жанну сожжению на костре.

Наступила минутная тишина — каждое слово эхом отозвалось в умах и сердцах собравшихся. Наконец Арно вздохнул:

— Хорошо. Расскажите Катрин ваш план…

— План такой, — начал Этьен. — У меня в Руане есть родственники. Очень интересные родственники. Мой двоюродный брат, Жан Сон, — старший каменщик, он отвечает за ремонт дворца. Это семейство — добрые люди, с приличным доходом, и они завоевали доверие англичан, с которыми находятся в прекрасных отношениях.

— Друзья англичан? — испуганно воскликнула Катрин.

— Да, именно, — невозмутимо продолжал брат Этьен. — Как я сказал, мой двоюродный брат пользуется поддержкой и уважением англичан; однако я не говорил о том, кому симпатизирует он сам. В глубине души он — верноподданный короля Франции, как и все остальные жители этого злосчастного Руана.

Связи брата могут оказаться нам очень полезны. Его жена Николь торгует полотном и поставляет всякие товары молодому королю Англии, а также герцогине Бредфордской, которая тоже находится в Руане. Госпожа Николь — женщина раздражительная, но это благодаря ей герцогиня Бедфордская узнала, что сторожа Жанны пытались ее изнасиловать; строго наказав, их заменили другими. Мои кузены будут рады принять у себя родственников — беженцев из Лувье. Лично я предлагаю себе скромную молодую пару, например, каменщика и его жену.

Этьен перевел быстрый взгляд с Арно на Катрин, а затем снова на капитана. От слов «пара» щеки Катрин порозовели; Арно же не вымолвил ни слова. Ла Гир почесал подбородок и, немного подумав о предложенном плане, удовлетворенно произнес:

— Неплохая мысль! Это значит, что двое из нас будут там!

— Трое, если позволите, — сказал брат Этьен. — Я сам, конечно, тоже возвращусь туда. Я пришел только, чтобы разъяснить положение дел и обсудить с вами наш следующий шаг. Когда я услышал, что госпожа де Брази здесь, у меня появилась вот эта мысль.

Ла Гир был прав, полагая, что эта мысль пришлась по душе и Катрин. У нее даже голова закружилась от радости. Выдать себя за жену Арно, хотя бы даже только для маскировки, — это было такой мечтой, о которой она и думать никогда не смела.

Может быть, это опасное приключение приблизит их друг к другу? О, подобное перевоплощение неизбежно даст им возможность не раз быть вместе, и, может быть, в эти минуты близости ей удастся снова разжечь в нем пламя той страсти, перед которой он не устоял уже дважды. Чтобы скрыть свои чувства, она спросила:

— Что случилось с мессиром Ксантраем?

Арно, раздраженно пожав плечами, ответил:

— Он повстречал какого-то религиозного фанатика, пастуха из Жеводана по имени Гийом, который пророчествует и утверждает, что послан Богом. Ксантрай помешался на нем и всюду таскает его с собой. Он уверен, что тот поможет освободить Жанну. Он надеется присоединиться к нам позже, но у меня в него мало веры.

— Почему же?

— Потому что надо быть полным безумцем, чтобы не видеть, что этот пастух — такой же самозванец, как и та девица из Ля Рошели, которой Жанна посоветовала «пойти и заняться домом и детьми». Я могу только предположить, что Ксантрай совсем спятил с ума, — заключил Арно.

Итак, в самом конце марта через ворота Гран Понт в город Руан вошли трогательного вида три человека: мужчина, женщина и монах. Они были так густо покрыты пылью и грязью, чем вызвали только небрежно-презрительный взгляд у охранявших ворота английских стрелков.

Стражники были заняты игрой в кости и даже не удосужились осмотреть содержимое узла, который нес на плече мужчина, решив, по-видимому, что там находятся просто вещи молодой пары.

Что же касается монаха, то все его имущество — это коричневая ряса из саржи и деревянные четки. Однако отношение стражников могло быть немного другим, если бы они знали, что женщина имеет при себе драгоценности стоимостью в целое состояние, включая сказочный черный бриллиант, зашитый в ее грязное платье, остальное было спрятано в деревянные четки, обвязанные вокруг талии монаха.

Арно был неузнаваем. Он не брился уже три дня и был одет в потрепанную куртку и мешковатые штаны.

На голове — бесформенная шляпа, Арно шел ссутулившись, чтобы скрыть свой рост.

На Катрин было надето вылинявшее голубое платье и рваная, кое-как залатанная накидка: волосы ее были туго стянуты в узел и прикрытые платком, давно не стиранным.

— Жан Сон с женой живут на улице де Ур, — прошептал им брат Этьен, как только они миновали пост охраны близ Бефруа. — Это недалеко отсюда. Но, мой дорогой друг, во имя милости Божьей, постарайтесь опускать глаза долу при встрече с англичанами и не пронизывайте их таким свирепым взглядом, а то в вас на расстоянии лье можно узнать солдата!

Арно нехотя усмехнулся и покраснел:

— Я сделаю все, что могу, но это нелегко, брат Этьен: один вид этих железных шлемов и зеленых накидок, в которых они слоняются по французскому городу, как по своему собственному, бесит меня!

— Попытайтесь не обращать на них внимания, по крайней мере, на время.

Над древней столицей нормандских герцогов витал дух нищеты, которая странно сочеталась с великолепием самого города. Высокие дома с остроконечными шпилями, и возносившиеся в небо церковные колокольни, башенки которых, выполненные в нормандском стиле, покрывала готическая резьба, выглядели, как королевы в искусно выделанных коронах, и создавали странный фон для спешащих людей с хмурыми лицами и опущенными глазами.

Не было слышно радостного гама, а полупустые лавки свидетельствовали о лишениях, которым долго подвергались горожане. Молчаливые женщины толпились в очередях перед лавками булочников, мясников и торговцев потрохами, стоя в снегу и надеясь добыть что-нибудь из еды. Солдаты в зеленых накидках встречались на каждом углу. Они прогуливались по городским улицам группами, по двое и по трое, и внимательно следили за горожанами. Строгие меры были приняты после начала процесса, который проходил в дворцовой церкви, — англичане ужасно боялись волнений, которые могли произойти либо с целью освобождения узницы, либо чтобы предать смерти высокомерных особ, укрытых за прочными стенами семибашенной крепости.

Добравшись до лавки с полотном, кружевом и прочей мелочью, которую держала госпожа Николь Сон, путники застали хозяйку за обслуживанием двух пышно разодетых дам, чей сильный акцент выдавал в них фрейлин герцогини Бредфордской.

Они рассматривали фламандские кружева и отрезы тонкого полотна с такой страстью, что Катрин не могла не улыбнуться. Ее взгляд тут же приметил головной убор, надетый на деревянный манекен, стоящий тут же на прилавке, — высокий, остроконечный, покрытый мельскими кружевами и обернутый облачной, текучей вуалью. Похоже, Нормандия была без ума от бургундских мод!

Но тут госпожа Николь, высокая, тощая женщина с болезненно-желтым лицом, одетая в платье из тонкого серого сукна, отделанного черным каракулем, и с большим золотым крестом, обратила на трех путешественников ледяной взор.

Брат Этьен счел благоразумным вмешаться.

— Мир вам, госпожа Николь! — сказал он ласково.

— Это ваши несчастные кузены из Лувье… в самом плачевном виде! Боюсь, что вам будет непросто узнать их! Они потеряли все, что имели. Этот дикарь и бандит, этот проклятый Этьен де Виньоль сжег их дом и ограбил их. Я нашел их полумертвыми на обочине…

— Какое несчастье! — воскликнула госпожа Николь с явным отвращением. — Проведите их в кухню, брат Этьен. Я очень занята!

Английские дамы выронили из рук свои отрезы полотна и уставились на вновь прибывшую чету. Они наклонились друг к другу и зашептались, причем шепот этот выражал такую жалость, что Катрин едва могла удержаться от смеха. Чувствуя, что ей надо что-то сделать, она присела в неловком реверансе и с хорошо разыгранной робостью, запинаясь, произнесла:

— Добрый день вам, кузина!

Госпожа Николь откликнулась на это жестом, предназначаемым обычно для того, чтобы отгонять мух.

— После, после! Уведите их на кухню! Вы мешаете, разве не видите?

Арно и Катрин проследовали за монахом к двери, расположенной в задней части магазина. Когда они проходили мимо двух дам, одна из них начала шарить в своем кошельке и вынула оттуда золотой, который вложила в руку Катрин. Та была слишком поражена, чтобы как-то отреагировать.

— Бедная женщина! — воскликнула дама по-английски. — Купите себе новое платье!

Эти слова сопровождались такой сердечной улыбкой, что Катрин невольно была тронута ее добротой и попыткой загладить бесчувственность хозяйки. Катрин поблагодарила ее приседанием:

— Спасибо вам, милосердная леди Да благословит вас Бог!

Но госпожа Николь была, казалось, совершенно выведена из равновесия этим происшествием.

— Госпожа графиня слишком добра, такая щедрость!

Прочь отсюда, вы все! Идите прочь!

В просторной кухне, согреваемой потрескивающим в очаге огнем, никого не было, а дверь во двор была открыта.

Служанка, наверное, ушла к колодцу или на птичий двор.

Арно, которому с огромным трудом удавалось хранить молчание, бешено взорвался:

— Если мы должны жить рядом с этой Николь, то я думаю, мне лучше ночевать на причале вместе с грузчиками.

— Тише! — воскликнул брат Этьен. — Не судить о людях по внешнему виду. Позже вы, может быть, перемените мнение о нашей хозяйке. А, вот и служанка!

В кухню вошла огромная девица с двумя полными воды ведрами. Увидев людей, она от изумления чуть не выронила ведра.

— Что вам всем тут нужно? — требовательно спросила она.

Брат Этьен уже приготовился ответить, как вдруг из лавки появилась госпожа Николь.

— Это какие-то кузены моего мужа, которые только что прибыли из Лувье, потеряв все, что у них было, объяснила она, глядя на них своим обычным мрачным и сердитым взглядом. — Нам придется их принять. Дай им что-нибудь поесть, Марго, и отведи их наверх, на чердак. Когда вернется хозяин, он и решит, что с ними делать.

— Спасибо вам за вашу щедрость, добрая дама, — начал брат Этьен, но госпожа Николь, передернув плечами, перебила его:

— Либо ты христианин, либо нет. У нас плохо с едой и очень мало или вообще нет лишней, но я не могу допустить, чтобы родственники моего мужа голодали на улице. Пойдемте со мной, брат, я хочу поговорить с вами…

Тот не спеша пошел за нею следом, оставив Арно и Катрин со служанкой, которая осматривала их с некоторым любопытством. Она явно не увидела в них ничего необычного, так как вскоре отвернулась, чтобы налить им супу. Затем она отрезала большой кусок черного хлеба и пододвинула к ним плошки.

— Так вы из Лувье?

— Да, — сказала Катрин, погружая ложку в густой, аппетитный суп. — Из Лувье…

— У меня есть там кое-какие родственники, кузены, из дубильщиков, Гийом Леруж. Знаете его?

Теперь настал черед Арно сказать что-то. Он перестал шумно хлебать свой суп и взглянул на толстую девицу-служанку.

— Ну еще бы! Гийом Леруж? Да, ясное дело, знаю, бедный парень! Этот громила Виньоль вздернул его на следующий день! Э, в какие злополучные времена мы живем! Бедным людям, как мы, трудно сейчас.

Катрин с трудом поверила своим ушам. А она-то с момента их прибытия в Руан страшилась, что Арно выдаст их, вернувшись к своим естественным, барским повадкам; и вот он нежданно — негаданно проявляет себя еще лучшим актером, чем она. Марго тяжело вздохнула.

— Да, уж такая их доля! Но вам здесь будет не слишком-то плохо. Хозяйка, конечно, и впрямь крута. Уж так крута, что круче не сыщешь! Зато еды здесь навалом. Ты вроде парень здоровый. Мэтр Жан найдет тебе работу, а для жены твоей и здесь дел полно. Вторая служанка померла, так что работы на всех хватит.

— Да я работы не боюсь, — заверила ее Катрин, покуда Арно с явно удовлетворенным видом заканчивал пожирать суп. Покончив с ним, он выскреб полушку куском хлеба, а затем вытер рот рукавом.

— Так-то оно лучше! — воскликнул он, чрезвычайно довольный. — Вот это Добрый суп! — И, чтобы как можно полнее выразить свое восхищение, он звучно рыгнул.

— Ну, пойдем, — .сказала служанка. — Я покажу вам комнату. Она не особо-то роскошная, и печки в ней нет, но вам ведь вдвоем и печки не надо, а?

Теснившееся под крышей чердачное помещение по форме напоминало нечто вроде усеченной пирамиды. Там валялась кое-какая ломаная мебель и было очень холодно, но Марго принесла с собой пару матрацев и немалое количество шерстяных покрывал.

— Завтра мы чуть-чуть наведем тут порядок, — сказала она. — Но сегодня ночью главное — чтоб было тепло. Отдохните теперь немного.

Когда она вышла, Катрин и Арно какое-то время молча стояли, глядя друг на друга. Катрин вдруг разразилась смехом, таким безудержным, что у нее заболели бока.

— Я не знала, что ты такой талантливый, — сказала она насмешливо, стараясь говорить тихим голосом. — Из тебя и вправду получился бы отличный деревенский увалень! А я-то думала, что ты будешь вести себя слишком деликатно и выдашь нас!

— Я же говорил тебе, что меня воспитывали как маленького крестьянина, разве не так? — сказал он с неожиданной улыбкой. — В душе я всегда был крестьянином и думаю, что этим можно гордиться. Я на самом деле вытесан не для высшего общества… Но, если уж на то пошло, ты и сама была довольно убедительна!

И он вдруг залился внезапным смехом, поддавшись, как и Катрин, порыву невольного веселья, который смел на время все их горести, раздоры и дурные воспоминания. Они смеялись, как двое детей, осуществивших удачную проделку, и были, возможно, ближе друг к другу, чем когда бы то ни было, даже во время самых страстных своих мгновений. Когда на чердак с пакетом под мышкой вошла госпожа Николь, они все еще смеялись.

— Тс-с! — приложив палец к губам, сказала она. — Вас могут услышать, а для двух беженцев-погорельцев вы, по-моему, смеетесь чересчур радостно!

Теперь она улыбалась, и Катрин отметила, что улыбка придает ее длинному, невыразительному лицу необыкновенное очарование. Николь бросила сверток с одеждой на кровать и сделала реверанс.

— Госпожа и мессир, простите меня, пожалуйста, что я так грубо встретила вас в лавке, а также любые проявления заносчивости и дурного нрава, которые мне, возможно, придется выказывать в дальнейшем. Я совершенно не уверена, что могу доверять служанке, да и вообще кому бы то ни было!

Испытав огромное облегчение, ибо она чувствовала себя неловко с тех самых пор, как ступила на порог жилища Сонов, Катрин подбежала к госпоже Николь и расцеловала ее; Арио же тем временем расточал хозяйке заверения в их глубочайшей признательности. Им стало с ней гораздо лучше, чем раньше. Теперь, объяснив все возможные недоразумения или проявления недоброжелательства, Николь, чтобы Марго ничего не заподозрила, не стала задерживаться у них слишком долго. Им принесли воду и умывальные принадлежности, и к моменту возвращения домой мэтра Жана Сона оба они выглядели вполне прилично, хотя одеты были довольно скромно, как и пристало бедным родственникам.

На первый взгляд, старший каменщик отнесся к ним ничуть не более сочувственно, чем его жена. Он был тучным, розовощеким человеком, лопавшимся от гордости и жира, и имел привычку окидывать окружающие предметы рассеянно-благодушным взором, что свидетельствовало о его невысоком интеллекте. Однако вскоре его «кузены» обнаружили, что под этой безобидной «тупостью» скрывается ясная и острая мысль, незаурядный ум и чисто нормандское хитроумие.

— Сегодня вечером отдохните, — посоветовал он им вполголоса, когда служанка окончила подавать ужин. — Завтра я покажу вам наш подвал. В дальнейшем мы будем встречаться там, чтобы нас не подслушали.

Когда снаружи сыграли отбой, домочадцы собрались вместе, чтобы помолиться, а потом все разошлись по своим комнатам. Арно и Катрин отправились к себе на чердак, и сердце молодой женщины забилось быстрее. Предстоящее сожительство одновременно и смутило, и восхитило ее, ибо, как выяснилось, Марго приготовила им одну постель на двоих.

Катрин не знала, радоваться ли ей или опасаться нового отказа; однако Арно, увидев, что произошло, спокойно перенес один из матрацев и одно одеяло в угол комнаты. Среди разбросанного по полу хлама он отыскал старую и рваную занавеску и старательно отделился ею от Катрин, перекинув ее через стропила. Катрин наблюдала за, ним, изо всех сил стараясь не выразить на своем лице разочарования. Покончив с этим, Арно повернулся к ней, улыбнулся и поклонился так учтиво, будто находился не на грязном чердаке, а во дворце или замке.

— Доброй ночи, — любезно произнес он. — Доброй ночи, моя дорогая жена!

Через несколько минут громкий храп убедил Катрин, что он крепко спит. Позади был трудный день, и она была бы рада последовать примеру Арно, но была слишком возбуждена, чтобы уснуть, и не один час вертелась с боку на бок на своем жестком матраце. Она была сердита на Арно, на себя и на целый свет. Если бы еще этот идиот не храпел так громко!

Для двух искателей приключений началась странная жизнь. Целые дни напролет Катрин под присмотром госпожи Николь до изнеможения работала по дому, помогая Марго стряпать, стирать, гладить и убирать, будучи нередко отчитываемой и распекаемой, особенно когда в доме были посторонние, — короче говоря, точно следуя взятой на себя роли бедной родственницы хозяйки. Арно же целиком окунулся в жизнь каменщика. Его умение писать спасло его от необходимости рисковать жизнью на лесах, и Жан Сон, сделав его своим писцом, избавил Арно от любопытства других каменщиков. Все знали, что он — двоюродный брат старшего, и никто не видел ничего особенного в том, что с ним обходятся чуть-чуть лучше, чем с остальными…

Но вот однажды ночью, когда Марго уснула, в подвале состоялось тайное совещание, к которому искусство каменщика имело мало отношения. Там обсуждались последние новости из зала суда, принесенные некими братьями-проповедниками из ордена святого Доминика, которые теперь регулярно посещали заседания, сперва, в начале марта, проводившиеся тайно.

Эти монахи, брат Исамбар де ля Пьер и брат Мартен Ладвеню, сделали все что могли, чтобы помочь Жанне и дать ей советы, как только им было разрешено приблизиться к ней. Однако Кошон и Ваврик бдительно следили за своей жертвой, и брат Исамбар, посоветовавший Жанне обратиться к папе и к Совету церкви, услышал в свой адрес от ужасного епископа Бове угрозу быть зашитым в мешок и выброшенным в Сену. Оба монаха восхищались Девой и очень жалели ее. Они передавали Жану Сону и его друзьям малейшую подробность о Жанне и пересказывали ее всегда простые, ясные и полные веры ответы на искусные вопросы-ловушки, которые ставили ей почтенные доктора богословия, стремившиеся угодить англичанам.

Жанна защищала себя мастерски и с умом, в точности храня в памяти все свои предыдущие ответы, чему трудно было не изумиться, припомнив, что она не умела ни писать, ни читать. Жанна едва могла поставить на бумаге свою подпись.

— Все в этом суде беззаконно, лживо и продажно, — заметил брат Исамбар своим красивым низким голосом. Кошон обещал убить ее, но прежде и больше всего он жаждет опорочить короля Франции. И нет такой низости, на которую он не пойдет ради этого!

От Исамбара они узнали, что Жанна была подвергнута пытке: ее били плетьми, усеянными шипами и свинцовой дробью, но она осталась тверда. Казалось, ничто не может одолеть ее необыкновенную стойкость. Однако дни шли, и с каждым днем добраться до нее становилось все труднее. Жан Сон в сопровождении Арно, отрастившего бороду, чтобы еще лучше замаскироваться, посетил башню Буврей, где содержалась Жанна, под предлогом, что ему нужно осмотреть кладку и убедиться, что никто не попытался проложить сквозь нее ход, дабы облегчить узнице бегство. Оба они вернулись расстроенные.

— Никто не может поговорить с ней. Ее непрерывно держат под стражей, замок битком набит солдатней.

Когда мы входили и выходили, нас обыскали не меньше десяти раз. Нужна настоящая армия, чтобы напасть на эту крепость, — рухнув на табурет, произнес Арно. — Мы никогда не добьемся успеха, никогда!

У заговорщиков мелькнула мысль подкупить судей драгоценностями Катрин, но брат Исамбар разубедил их.

— Это было бы бесполезно. Мне больно говорить подробные вещи о служителях Церкви, но факт остается фактом: они взяли бы ваши сокровища, а потом предали бы вас. Все они безо всяких колебаний готовы служить двум господам. Даже те, кто был истинно верующим когда — то, как, например, епископ Авраншский, уже давно перешли на сторону англичан.

— Что же нам тогда делать? — спросила Катрин.

Мэтр Жан передернул жирными плечами и для поднятия духа залпом осушил кубок красного вина.

— Ждать того дня, когда ей вынесут приговор, ибо он непременно наступит, и тогда попытаться что-нибудь сделать. Это наш единственный шанс, единственный шанс Жанны, да будет к ней милостив Господь!

Покинув темный подвал, памятник римских дней, и вернувшись на свой чердак, Арно с Катрин обнаружили, что им нечего друг другу сказать. Трагическая, плачевная тень девушки — узницы встала между ним. Она связала их общим порывом и желанием спасти ее от незаслуженной кары, но она же и разделила их величием своего мученичества.

Можно ли было заниматься любовью, зная о тех мучениях, которые испытывает эта юная девушка совсем недалеко отсюда?

Однажды вечером, когда они сидели за ужином, в окно постучали. Марго пошла открывать. В комнату вошел высокий человек, одетый в черное.

— Добрый вечер всем, — сказал он. — Простите, что я вас побеспокоил, но мне нужно видеть мэтра Сона.

Хотя на человеке был надет капюшон, скрывавший лицо, Николь при виде его побледнела, и ее передернуло. Катрин нагнулась к своей псевдокузине и прошептала:

— Кто это?

— Жофруа Терраж, палач! — сказала Николь безо всякого выражения.

Жан Сон встал из-за стола и, даже не заботясь о том, чтобы скрыть выражение презрения на лице, втиснулся всем своим обширным корпусом между двумя женщинами и черной фигурой палача.

— Что вам нужно? — грубо спросил он.

— У меня есть к вам дело, мэтр Сон, и очень срочное. Мне приказано построить высокий помост на кладбище Сен-Уан к послезавтра, двадцать четвертому мая.

— Для чего?

Терраж отвел глаза в сторону, внезапно смущенный всеми этими устремленными на него взглядами, выражавшими нескрываемое омерзение.

— Для костра! — отрывисто произнес он. И затем, поскольку никто из присутствующих, у которых кровь застыла в жилах, ничего не сказал, он добавил:

— Настолько высокого костра, чтобы осужденную можно было видеть со всех сторон, и достаточно высокого, чтобы я мог, после того как костер зажгут, подойти к ней сзади и незаметно задушить ее.

Несмотря на то, что говорить слишком откровенно было рискованно, Катрин не смогла удержаться, чтобы не сказать:

— Насколько мне известно, Жанну пока еще не приговорили!

Палач безразлично пожал плечами.

— Что вы от меня хотите? Я получил такие приказания и только выполняю их. Я могу положиться на вас, Мэтр Сон?

— Будет сделано, — сказал Сон, не в силах подавить дрожь в голосе. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Когда он вышел, все оставались неподвижны, будто примерзли к своим стульям, даже Марго, стоявшая с горшком тушеного мяса в руках и тупо глядевшая на дверь, за которой исчез посетитель. Спустя секунду она подошла к столу, поставила на него горшок и торопливо перекрестилась.

— Бедная девочка! — сказала она. — Быть сожженной заживо, какая ужасная смерть!

Тем же вечером, когда закончился самый тихий из всех их совместных ужинов, обитатели дома на улице де Ур собрались в подвале, где к ним присоединились оба Монаха, Исамбар и Мартен, вернувшиеся недавно из Лувье.

И доминиканца, и бенедиктинца объединяло странное выражение на лице, не сулящее ничего хорошего. На их морщинистых и хмурых лицах лежала тень глубокой; скорби.

— Нет, ее еще не приговорили к смерти, — откликнулся брат Исамбар на вопрос Арно. — Но теперь ждать уже недолго. В четверг ее поведут на кладбище Сен-Уан, чтобы публично предостеречь и призвать к покаянию в своих грехах, а также к тому, чтобы она предала себя в руки Церкви в лице ее представителя, а именно, скажем прямо, мэтра Кошона. Если она откажется, ее швырнут в пламя, если же она примет это…

— Если она примет?.. — повторила Николь.

Монах пожал худыми плечами, выступающими под белой рясой и черным плащом. Его изможденное лицо вытянулось:

— По правилам ее должны отвести под охраной в монастырь, чтобы исполнить тот приговор, который трибунал сочтет нужным вынести, но я чувствую, что здесь ловушка: Кошон прячет что — то за пазухой. Он слишком много раз обещал Варвику, что Жанна умрет.

Покуда собравшиеся обдумывали то, что сказал монах, мэтр Сон достал из кармана пергаментный свиток и развернул его на крышке бочки. Затем, придавив свиток канделябром, он расправил его потрескивающую поверхность, ставшую коричневой от времени. В то время как на остальных лицах было написано уныние, он один казался странно удовлетворенным. Его жена заметила это.

— Можно подумать, что ты доволен тем, что сказал сейчас брат Исамбар!

— Более доволен, чем ты думаешь, потому что теперь я вижу реальную возможность спасти ее. Вот это, сказал он, указывая на свой свиток, — план монастыря Сен-Уан, за поддержание стен которого в исправном состоянии я тоже ответствен, и этот план, на мой взгляд, имеет для нас первостепенное значение. Идите сюда я посмотрите…

Они столпились вокруг него, с нетерпением заглядывая через плечо. Жан Сон очень долго говорил тихим голосом…