"Катрин и хранитель сокровищ" - читать интересную книгу автора (Бенцони Жюльетта)

Глава девятнадцатая. ОГОНЬ И ВОДА

Чтобы быть уверенной в том, что она встанет именно там, где мэтр Сон и Арно хотели ее поставить, Катрин отправилась на кладбище аббатства Сен-Уан рано утром. Она должна была ждать на ступенях полуразрушенного распятия напротив помостов, подготовленных для судей, и маленького эшафота, предназначенного для Жанны. В некотором отдалении между помостами и южной дверью церкви Сен-Уан находился зловещий погребальный костер — высокая пирамида из хвороста, сложенная накануне главным каменщиком.

Вскоре после этого Николь заняла свое место в толпе домохозяек, стоявших в своих лучших нарядах под одной из деревянных галерей, которые окружали вместилище мертвых. Это место было известно как склеп.

Кладбище быстро заполнялось, поскольку теплая погода и жгучее любопытство выманили всех жителей Руана.

Для большинства из них это была первая возможность увидеть Жанну д'Арк.

Вскоре Катрин увидела Арно. В своем тесном поношенном костюме, ссутулив плечи и спрятав лицо под просторным зеленым капюшоном, он стоял как можно ближе к эшафоту, прямо перед линией английских лучников. Держа горизонтально пики, они образовали вокруг эшафота оцепление, но все-таки его мог прорвать кто-то сильный, такой как Арно. Остальные заговорщики тоже должны были занять назначенные места: Жан Сон — на городской колокольне, брат Этьен — внутри церкви.

План каменщика был очень прост. Уже давно он обнаружил в каких-то старых планах церкви подземный ход за пределы города, вход в который находился под одной из плит старого римского склепа. По каким-то причинам никто никогда не упоминал об этом проходе, и теперь мэтр Сон был очень этому рад. Он точно знал, какая плита закрывала старинную лестницу, и, когда его рабочие строили цементное основание, заказанное трибуналом, он расчистил этот камень под тем предлогом, что нужно осмотреть каменные колонны склепа, и показал брату Этьену, как можно его приподнять без особых усилий. Одежда монаха позволила ему войти в церковь, не привлекая внимания. В данный момент ему следовало молиться в склепе, ожидая, когда Арно приведет к нему беглянку.

Обнародованные приказы гласили, что никто не должен двигаться с места, пока не будет вынесен приговор. И тогда представлялись две возможности: либо Жанна подчинится суду церкви и ее передадут монахиням, либо она откажется и ее передадут палачу. В обоих случаях Катрин должна была немедленно забиться в конвульсиях, как будто в состоянии истерии, а Николь должна была создать всеобщую сумятицу и переполох под предлогом помощи ей. Тем временем Жан Сон, стоявший на городской колокольне, откуда он мог услышать пронзительные крики обеих женщин, немедленно начинал бить в оба колокола, Рувель и Каш-Рибо, мощные звуки которых в течение веков призывали горожан к защите города или восстанию.

Этот неожиданный набат должен был создать достаточную суматоху и беспокойство, чтобы Арно с помощью брата Исамбара, который будет стоять недалеко от Жанны, мог выхватить узницу у стражников и кинуться вместе с ней внутрь церкви. Вряд ли Кошон будет соблюдать право убежища, но ведь требовалось лишь выиграть у преследователей две-три минуты, чтобы благополучно увести Жанну в потайной ход. Прежде чем англичане смогут найти вход туда, Дева и ее спасители будут за городом и в сумерках присоединяться к Ла Гиру, который должен был продвинуться с отрядом войск как можно ближе к городу. Как только Катрин оправится от своего внезапного приступа, она с легкостью сможет позднее присоединиться к беглецам…

Кладбище все заполнялось, и на ступенях, к которым прислонилась Катрин, уже волновались люди, и она едва могла видеть происходящее. Рядом с помостом сверкали сталью, ощетинившиеся пики, которые держали солдаты; дальше был судейский помост. Пестревший черными и белыми рясами, на фоне которых резко выделялся епископский пурпур.

Стоявший в отдалении от Катрин Кошон казался гигантом, его толстые плечи были покрыты горностаевым плащом, что придавало его багровому лицу еще более мерзкое выражение. Высоко в небе летали ласточки, с церковной колокольни тяжелые звуки похоронного звона, словно капли свинца, разливались по всей округе.

Сердце Катрин охватила внезапная тревога, когда она увидела, как приближается палач с помощниками, а за ними следует стройная фигурка, окруженная солдатами.

Когда Жанна появилась на эшафоте, по толпе пробежал шепот, в котором жалость брала верх над любопытством.

— Какая молоденькая, тоненькая и маленькая! — прошептала одна из женщин.

— Бедное дитя, — подхватил белобородый старик. — Должно быть, в тюрьме ей досталось от этих Богом проклятых англичан!

— Ш-ш! — воскликнула молодая девушка. — Они могут тебя услышать!

Вскоре все замолчали. Человек, одетый в черное, подошел и стал рядом с преклонившей колени Жанной, в руках у него был пергамент с красными лентами. Позади Катрин кто-то прошептал с благоговейной почтительностью:

— Это мэтр Гийом Эрар из Сорбонны. Он прочтет проповедь.

В этот момент звучный голос одетого в черное доктора взлетел в помпезной, но выразительной проповеди:

«Ветвь не может приносить плод, если ее отделить от лозы». Но Катрин не слушала, она смотрела на Жанну, потрясенная ее бледностью и худобой. Казалось, что Дева в своей черной шерстяной мужской одежде плывет по воздуху. Ее волосы обрамляли осунувшееся и искаженное лицо, и казалось, будто ее ясные голубые глаза поглотили все вокруг; стойкость ее казалась непоколебимой.

Внизу у помостов, как раз за оцеплением лучников, Катрин видела темно-зеленое пятно — капюшон Арно. Она ощущала в своем теле нервное напряжение, которое, должно быть, чувствовал и он.

Жизнь Жанны и его собственная будут зависеть от его силы и быстроты в нужный момент. Арно поставит на кон свою жизнь, когда запрыгнет наверх и попытается освободить узницу. И он и Катрин знали это, и в то утро, когда они расставались, застывшая маска соскользнула с молодого человека — о, всего лишь на миг! — и он взял руку Катрин, огрубевшую от домашней работы, и прижал ее к губам.

— Не забывай меня, если я умру… — прошептал он.

Катрин была так взволнована, что едва могла говорить. Ее глаза наполнились слезами, но он уже уходил нелепая, трогательная фигура в черном костюме, который был слишком узок для его мощного тела. Ей оставалось только спрятать этот миг нежности в своем сердце…

Голос проповедника возвысился, заставляя Катрин прислушаться.

— О Дом Франции! — гремел он. — До сих пор ты еще никогда не знавал чудовища, но теперь ты обесчещен тем, что поддерживал эту женщину, колдунью, еретичку, суеверную…

Но тут раздался чистый голос Жанны, совершенно спокойный и полный ледяного презрения:

— Не говорите так о моем короле! — крикнула она. — Он добрый и верный христианин!

В ответ на это толпа задрожала как натянутая тетива, но это был всего лишь преходящий драматический момент. Вскоре мурлыкающий голос Эрара снова усилился, и Катрин потеряла интерес. Момент приближался, она чувствовала это…

Когда он наступил, все произошло так быстро, что она думала, что потеряет голову. Между обоими помостами была страшная сутолока, и было невозможно определить, что же происходит. Все кричали одновременно. Катрин увидела, как монах сунул Жанне в руки листок бумаги и перо. Казалось, на мгновение она впала в панику. Толпа вокруг нее готова была взбунтоваться… Жанна нацарапала на бумаге знак, и ее стащили с эшафота. Должно быть, ее уводят, но куда? Катрин увидела, что Арно оглянулся в ее сторону, и поняла, что момент наступил. С пронзительным криком, на который повернулись головы немалой части толпы, она опрокинулась навзничь, проявляя все симптомы нервного припадка. Она тяжело упала на ступеньки и сильно ударилась, но это только заставило ее закричать еще громче.

Лицо Николь, искаженное криком, показалось в толпе перед ней. Шум стал оглушительным, и тут зазвучал большой колокол, перекрывший все звуки. Толпа взревела и начала бросаться из стороны в сторону. Катрин, распростертая на земле, среди людей, которые пытались помочь ей встать на ноги, ничего не видела. Откуда-то прогремел голос:

— Арестуйте женщину, чей припадок вызвал весь этот переполох!

Николь, с расширенными от ужаса глазами, исчезла, поглощенная толпой. Мгновение спустя отнюдь не нежная хватка английского солдата поставила Катрин на ноги. И тогда она увидела…

Она увидела, что Кошон, багровый от ярости, указывает на нее пальцем… А Жанну солдаты тащат в тюрьму, Она увидела, что Арно со всем неистовством отчаяния все еще борется с тремя английскими солдатами, и поняла, что план провалился, все пропало.

Час спустя, избитые и дрожащие от полученных ударов, закованные в цепи, но вместе, Арно и Катрин предстали перед епископом Бове. Они стояли гордо. Время горбиться, прятаться и маскироваться прошло.

— Все пропало, — прошептал Арно Катрин, когда они перешагнули порог главной башни. — Нам остается только храбро умереть… мне, во всяком случае!

Один из лучников ударом кулака заставил его замолчать, и Катрин увидела, как из его разбитой губы потекла тоненькая струйка крови. Теперь они стояли перед массивным дубовым креслом, в котором сидел Кошон, опершись подбородком на руку, в позе, по его мнению, полной достоинства, а ее бегающие глазки зловеще смотрели на них.

— Смутьяны! — рявкнул он. — Бедные, несчастные безумцы, которые надеялись, что смогут захватить ведьму! До чего же мы дошли, когда обыкновенные деревенские олухи думают, что имеют право на собственное мнение?

Казалось, что происшедшее наводит на него невероятную скуку. Его равнодушные глаза ничего не выражали. Он принялся грызть ногти, потом сплюнул, но вдруг его пустой взгляд загорелся и ожил. Искра изумления и недоверия зажглась в его глазах. Он встал с кресла, тяжело спустился по ступеням и подошел к Катрин, наблюдавшей за его приближением с высоко поднятой головой. Протянув руку, он сорвал с нее чепец, и ее золотые волосы рассыпались по плечам. Гаденькая улыбочка сморщила его лицо.

— Мне кажется, я когда-то говорил вам, что никогда вас не забуду, госпожа Катрин, но, честное слово, я едва ли ожидал, что смогу вам это доказать при таких обстоятельствах. Я наслышан о ваших подвигах, как и любой другой в Бургундии, но не знал, что с вами стало. Итак, мы стали заговорщиками, если я не ошибаюсь! Мы интересуемся этой бесстыжей ведьмой, не заслуживающей даже хвороста, на котором будет жариться! Так это правда, что шлюхи понимают друг Друга!..

Ледяной голос Арно оборвал его:

— Оставь ее в покое, преподобная свинья! Она ничего не сделала, ей просто стало плохо при виде твоих подвигов по отношению к этой женщине. Я знаю, ты предпочитаешь иметь в противниках женщин, но лучше бы тебе обратить внимание на меня. Я его стою.

Кошон повернулся к нему и осмотрел с большим вниманием, но помещение было слабо освещено. Прелат подошел к камину, выхватил горящую ветвь и поднес ее к лицу Арно.

— Кто же ты в таком случае? — с любопытством спросил он. — Твое лицо мне не совсем знакомо — но где я тебя видел?

— Подумай! — насмешливо сказал Арно. — И вбей себе в голову, что здесь тебе следует заниматься лишь одним противником — мною! Эта женщина не имеет никакого отношения к тому, что случилось…

Понимая, что Арно пытается ее спасти, Катрин горячо запротестовала. Она твердо была намерена разделить его участь, какой бы та ни была.

— Благодарю тебя за великодушие, но оно мне не нужно. Если ты виновен, тогда и я тоже!..

— Глупости! — сердито воскликнул Арно. — Я действовал один!

Взгляд епископа с сомнением переходил с одного на другого. Он учуял здесь какую-то тайну и намерен был ее выяснить.

— Палач скоро приведет вас к согласию, — сказал он с ехидным смешком. — Если ты назовешь мне свое имя, возможно, я увижу картину яснее. Ты, как и госпожа де Брази, тоже предатель из Бургундии?

Выражение неописуемого отвращения перекосило лицо Арно.

— Я? Бургундец? Ты оскорбляешь меня, епископ!

Мне нечего больше терять, и я скажу тебе свое имя.

По крайней мере, это докажет тебе, что у меня нет ничего общего с этой сумасшедшей женщиной. Меня зовут Арно де Монсальви, и я — один из капитанов короля Карла. Она — из Бургундии. Это ее семья убила моего брата во времена Кабоша. Ты все еще веришь, что я позволил бы вовлечь себя во что-либо подобное вместе с ней? Ты, наверное, безумен, епископ…

Слезы полились из глаз Катрин. Может быть, Арно только пытался ее спасти, но и в этом случае его презрение было большим, чем она могла вынести. В отчаянии она воскликнула:

— Неужели ты все еще отвергаешь меня… даже сейчас? Почему ты не хочешь дать мне умереть вместе с тобой? Скажи мне!

Она протянула к нему скованные руки, готовая ради одного доброго слова стать на колени. Она не замечала мрачного окружения и опасного человека, который слушал их. Сейчас для нее существовал только этот мужчина, которого она любила так страстно и безнадежно и который отвергал ее даже в такой критический момент.

Арно застыл, сжал зубы и уставился прямо перед собой, не давая ее призывам смягчить себя.

— Ну же, епископ, давай кончать с этим фарсом! Отпусти ее. Я признаюсь во всем, что замышлял против тебя.

Но Пьер Кошон расхохотался. Отдавшись веселью, он рухнул в свое кресло. Его широко распахнутый рот открыл несколько гнилых обломков — все, что оставалось от его зубов, он хохотал, не в силах остановиться, а его пленники с удивлением смотрели на него. Внезапно он стал серьезен и облизнул свои жирные губы, словно кот-обжора, который собирается сожрать упитанную мышку.

Отблеск ненависти осветил его желтые глаза, и он подошел к узникам. Своей жирной рукой он схватил Арно за воротник.

— Монсальви, да? Брат юного Мишеля, я полагаю? И ты действительно думал, что я поверю твоей сказке? Ты принимаешь меня за простачка или думаешь, я потерял память? Отпустить ее? Твою соучастницу? Ты думаешь, я это сделаю, зная, как всегда были преданы Монсальви она и ее семья?

— Преданы моей семье? Легуа? Ты, должно быть, спятил!

Жирный епископ вышел из себя. Он повернулся и яростно заговорил, запинаясь, но все же разборчиво:

— Я не позволю тебе насмехаться над собой! Я был одним из вожаков восстания Кабоша, юнец, и я лучше тебя знаю, что были Легуа и Легуа! Возможно ли, чтобы ты не знал, что эта женщина сделала для твоего брата, когда была еще ребенком? Думаешь, что я слишком слабоумен, чтобы не помнить двух юнцов, которые похитили узника по дороге к виселице Монфокона, подвергая опасности собственные жизни и проявив мужество, достойное лучшего дела, и спрятали его в подвале, принадлежавшем ее отцу, подвале, где его обнаружили, подвале Гоше Легуа, которого я быстренько велел повесить на его же собственной вывеске золотых дел мастера. Гоше Легуа! Ее отец! — завизжал он, указывая на Катрин трясущимся пальцем.

Катрин слушала его с радостью, которой ему было не понять. Чуть не задохнувшись от ярости, Кошон продолжал:

— Она, Катрин Легуа, маленькая шлюха, которая пыталась спрятать твоего брата в своей постели, а теперь ты пытаешься убедить меня, чтобы я ее отпустил, несчастный глупец!

— Не в постели! — запротестовала Катрин, которой возмущение вернуло рассудок. — В подвале!

Но Арно уже не слушал Кошона. Он смотрел на нее так, как не позволял себе ни разу до сих пор. С бьющимся сердцем Катрин робко ответила на его взгляд. Черные глаза Арно горели любовью и страстью, которые она уже отчаялась когда-либо увидеть. Все еще глядя на нее, он прошептал:

— Ты и не представляешь себе, что ты сейчас сделал для меня, епископ. Иначе, я думаю, ты бы поостерегся это говорить. Катрин, любовь моя, моя единственная любовь, сможешь ли ты когда-нибудь простить меня?

Оба они были далеко-далеко от мрачной башни с сырыми стенами и от капризного старика, беспомощно задыхающегося в своем кресле с высокой спинкой, хватающего воздух, чтобы заполнить больные легкие.

Вспышка гнева вызвала у него жестокий приступ эмфиземы.

Дыхание клокотало в его горле, пока он отчаянно боролся за глоток воздуха, но он мог бы умереть прямо рядом с ним, а Катрин и Арно не обратили бы на него ни малейшего внимания, поглощенные собственным счастьем.

Они старались получить как можно больше от этого незабываемого мгновения, когда совершенно неожиданно растаяли прожитые впустую годы ревности, вражды и жестокости и исчезли все препятствия на пути их любви.

— Мне нечего тебе прощать, — прошептала Катрин. Ее большие фиалковые глаза сияли от счастья. — Потому что теперь, наконец, я могу тебе сказать, что люблю тебя…

В этот момент апоплексическое дыхание епископа привлекло внимание монаха, который кинулся к нему на помощь. Между двумя приступами кашля Кошону удалось указать на узников и выдохнуть:

— В подземные камеры… их, каждого в отдельную, втайне!

Когда лучники тащили их из комнаты, они все еще не могли оторвать глаз друг от друга. Колодки на их руках разделяли их, но молчаливый обмен взглядами сблизил их больше, чем все их объятия.

Теперь оба с уверенностью знали, что созданы друг для друга навсегда; каждый избран, чтобы дополнять и довершать другого и быть для него целым миром. В своем счастье они забыли не только о том, что так долго их разделяло, но и о смерти, которая угрожала обоим.

Их тюремщики так боялись, что они могут найти способ общаться друг с другом, что заперли их в самом глубоком подземелье в разных башнях. Арно был прикован в глубинах башни Бефруа, а Катрин — в камере башне Двух Экю, образовывая, таким образом, зловещий треугольник с камерой под башней Буврей, в которую была заключена Дева. Но хотя Катрин никогда еще не была в таком жестоком заточении — ее спустили на веревке на дно вонючей дыры, куда никогда не проникал свет, — она была счастливее, чем когда бы то ни было во дворце Филиппа или в роскошном особняке ее покойного мужа. Любовь возмещала ей отсутствие света и тепла, как и всего остального, чего она была лишена. Она находилась в состоянии блаженства, и несмотря на отчаянное положение, ее поддерживали думы об Арно, а огорчали только мысли о тех страданиях, которые он должен был испытывать.

Катрин боялась лишь одного: что может не увидеть его перед смертью. Но и этот страх не терзал ее чрезмерно. Она слишком хорошо знала Пьера Кошона, чтобы поверить, что он лишит себя такого изысканного развлечения, как пытка влюбленных на глазах друг у друга.

Время между тем шло, и ничего не происходило.

Никто не появлялся: ни судьи, ни допрашивающие, ни даже тюремщики.

Катрин подсчитала, что прошло примерно шесть дней, но не была в этом уверена: она могла вычислить это только по топоту охранников над головой, время же мало что значило здесь, в глубине темной дыры. Несомненно, что если бы погребение продлилось намного дольше, Катрин постепенно впала в оцепенение, но этому не суждено было произойти. Огонь факела осветил наконец зловонную дыру, где она сидела скорчившись, вниз спустилась веревка с тюремщиком, который должен был помочь ей выбраться. Катрин оказалась под ярким солнцем на башне Шатлен, моргая глазами, словно ночная птица. Солдаты, которые поджидали ее, рассмеялись, когда она появилась, неуклюже спотыкаясь в своих путах. Один из них схватил лохань с водой и плеснул на нее.

— Фу! — крикнул он. — Грязное создание!

Игра понравилась и остальным. Они наперебой старались окатить ее водой. Сначала от холодной воды у нее перехватило дыхание, но солнце было жарким, и она получила тайное удовольствие при мысли, чтя каждая лохань смывает с нее вонь подземелья…

Резкий приказ капитана стражи — и солдаты побросали свои лохани. И когда Катрин стояла там, промокшая до нитки, она почувствовала, как ее сердце вдруг встрепенулось и чуть не выпрыгнуло от радости, потому что из башни Бефруа вывели еще одного человека, пошатывающегося и шарящего перед собой скованными руками, потому что яркий солнечный свет ослепил его.

Человек этот был грязным и исхудавшим, но Катрин узнала бы Арно в любом виде. Они были окружены стражей и не могли броситься друг к другу, но даже сознание того, что он еще жив, было достаточной радостью… Цепи им заменили веревками и повели к подъемному мосту замка, подталкивая древками пик.

Время умереть, очевидно, пришло, и их вели на какую-нибудь городскую площадь, где их смерть послужит примером…

Когда пленники и стража добрались до старой рыночной площади, Катрин, несмотря на счастье, которое все еще поддерживало ее, начала ощущать приступы страха. Некоторые виды смерти особенно ужасны, а взгляд Катрин упал на огромную гору хвороста и поленьев, которая увенчивалась внушающим ужас столбом со свисающими цепями. Обезумевшими глазами она искала взгляд Арно. Он стоял нахмурившись, глядя на столб, как будто тоже боролся со страхом. Катрин пришло в голову, что, должно быть, с похожим выражением глаз он предстает перед врагом во время битвы. Но затем мысли Арно устремились к ней, глаза его взглянули на Катрин с такой любовью и жалостью, что она сразу почувствовала, как страх уходит.

Толпа оборванцев носилась туда-сюда вокруг горы поленьев, укладывая их все выше и выше по указаниям палача.

Площадь была полна людей, в основном английских солдат. Горожане вынуждены были удовлетвориться тем, что смотрели на происходящее из окон, с крыш и колонн старой рыночной площади, потому что по меньшей мере шесть или семь сотен солдат заполонили эту треугольную площадь, вершина которой была отмечена колокольней Святого Спасителя. Рядом с горой поленьев стояла маленькая виселица, но Катрин знала, что она всегда там была, и никто не обращал на виселицу внимания.

Солдаты толкали своих пленников вперед, но вместо того чтобы направлять их к столбу, их подвели к двум большим, покрытым пурпуром помостам, которые были установлены перед старым трактиром «Корона»и уже начали заполняться священниками и английскими сановниками. Лучники так плотно окружили Арно и Катрин, что скрывали их от толпы, но они стояли достаточно близко, чтобы мимолетно прикоснуться друг к другу, и Катрин сразу почувствовала, что ее мужество возвращается к ней. Арно быстро прошептал:

— Это не мы там умрем, Катрин. Этот столб ждет кого-то другого, и я боюсь угадать, кто это может быть.

Взгляни на помосты…

— Молчать! — приказал сержант стражников.

Как раз в этот момент на помостах появились епископы, среди которых Катрин сразу узнала Кошона. Они окружали крупную фигуру одетого в пурпурную сутану и горностаевый плащ кардинала Винчестерского; рядом с ним находился горделивый лорд Варвик, закованный в доспехи. Важные персоны уселись в троноподобные кресла, и толстый кардинал подал знак. Как будто ожидая этого сигнала, все колокола города разразились похоронным набатом: сначала Святой Спаситель, затем Собор, Сен-Маклу, Сен-Уан и все остальные. Траурные звуки; потрясли Катрин до глубины души. Она начала дрожать, несмотря на жаркое солнце, которое уже высушило ее одежду и волосы. Из близлежащей улицы выкатилась телега, окруженная сотней английских копейщиков. Прикованная к бортам телеги, там стояла тоненькая белая фигурка с чем-то вроде митры на голове.

— Жанна, — простонала Катрин, задыхаясь от горя. — Бог мой, это Жанна.

Заупокойная молитва, распеваемая полусотней монахов, заглушила ее слова. Она с ужасом взглянула на Арно.

— Нам придется, придется наблюдать этот кошмар?

Он только кивнул в ответ, но Катрин увидела, как две крупные слезы скатились по его щекам. Она склонила голову и заплакала. Связанные руки причиняли ей боль, и она страшно жалела, что не может закрыть глаза и уши, чтобы отрешиться от этого колокольного звона, зловещего пения и грубого смеха солдатни. Великая трагедия, которая за этим последовала, была воспринята Катрин как ужасный кошмар, кульминацией которого стал момент, когда она увидела, как стройную белую фигуру привязали на вершине огромной пирамиды из поленьев. Ее полные слез глаза плохо видели, но она узнала брата Исамбара. Он вскарабкался на поленья рядом с Жанной, продолжая утешать ее. Катрин расслышала, что она попросила распятие, и увидела, как сержант, стоявший перед ней, нагнулся, подобрал две палочки и, скрепив их в виде креста, протянул его мученице. Теперь палач бегал вокруг костра, поджигая его пылающим факелом. Поднялись клубы черного дыма, пламя затрещало и рванулось к небесам. Ужасный запах серы и смолы заполнил воздух. Катрин больше не могла этого вынести. Ее согнуло пополам и вырвало.

— Боже! — воскликнул Арно, пытаясь справиться со своими путами. — Катрин! Не умирай! Ты не должна умирать!

Не говоря ни слова, английский сержант сбегал в трактир, принес чашу вина и заставил Катрин выпить несколько глотков. Она почувствовала себя немного лучше. Вино побежало по жилам, как огонь, возвращая ее к жизни. Катрин улыбнулась жалкой улыбкой сержанту, пришедшему ей на помощь, и увидела, что это пожилой человек с седеющими волосами и усами. Она заметила также, что его глаза под шлемом полны слез.

— Спасибо, друг, — раздался позади нее голос Арно.

Солдат пожал широкими плечами, сердито провел рукой по мокрому лицу и проворчал, кося глазом на столб:

— Я не воюю с женщинами! Не в пример епископу Кошону.

Его французский язык был медленным и гортанным, но смысл слов был ясен.

Языки пламени полностью скрыли столб. Оттуда вырвался крик. Это была приговоренная девушка. Она кричала: «Иисус!». Теперь ее не было видно, но брат Исамбар все еще протягивал к ней большой обрядовый крест, рискуя загореться сам. Костер ревел и трещал, изрыгая тучи густого черного дыма. Ни звука больше не было слышно из его горящей сердцевины. Затем вдруг палач сбил пламя, и показалось тело Жанны. Она была мертва.

Огонь сжег ее рубашку и обнажил тело, уже обугленное.

Этот ужас оказался выше сил Катрин. Она потеряла сознание…

Катрин открыла глаза от резкого удара. Кто-то бил ее по щекам, что-то обжигающее лилось в рот. Она поперхнулась, закашлялась и наконец села, оглядываясь широко раскрытыми глазами. Сержант-англичанин, который дал ей выпить вина во время казни Жанны, стоял возле нее на коленях с бутылкой в руке.

— Лучше? — ласково спросил он.

— Да, немного, спасибо. Арно? Где Арно?

Катрин сидела на охапке соломы в пустой комнате с низким потолком. Маленькое зарешеченное окошко наверху впускало мало света, но комната не походила на тюрьму.

— Ваш товарищ? Он в соседней комнате под сильной охраной. Я оставил вас здесь, пока вы не придете в сознание…

— Где мы?

— В караульном помещении Большого моста. Нам приказано держать вас здесь под стражей до наступления темноты. Больше я ничего не знаю. Попытайтесь уснуть…

Он отошел, тяжело ступая по каменному полу. Катрин хотела было задержать его, но руки ее были связаны. Она вновь откинулась на солому, в глазах стояли слезы.

— Арно! Я хочу видеть его!

— Вы увидите его позже. Сейчас это запрещено.

Она опять позвала его:

— Одну минутку! Пожалуйста! Почему вы были так добры ко мне тогда? Вы ведь англичанин, не так ли?

— Это кажется достаточным основанием, чтобы человек не испытывал жалости к несчастной девушке? спросил он с грустной улыбкой. — Послушайте, у меня тоже есть дочь. Она живет со своей матерью в деревне близ Эксетера, и вы немного на нее похожи. Как только вас притащили, мне на миг показалось, что я вижу ее, и это меня огорчило…

Он явно считал, что сказал достаточно, потому что поспешил выйти из комнаты и закрыть дверь. Катрин услышала голоса. Она была слишком измотана, чтобы попытаться понять, догадаться, зачем ее привели на этот сторожевой пост. Почему их не отвели обратно в тюрьму, раз уж они должны ждать до темноты? В любом случае, скоро она узнает ответ. Она услышала, как большой колокол бьет семь часов, и закрыла глаза, стараясь хоть немного отдохнуть.

В комнате понемногу темнело. Было слышно, как под окнами плещется река. Очертания комнаты растворились во мраке. Вскоре не осталось другого света, кроме узкой желтой полоски под дверью. Катрин хотела встать, чтобы попытаться услышать, о чем говорят за дверью, но обнаружила, что прикована к стене. И тут вдруг дверь отворилась. Вошли двое лучников и между ними человек в черной рясе и квадратной шапочке. Еще один следовал за ними, Катрин закричала от ужаса, узнав Жофруа Терража, палача. Он нес в руках что-то белое. Один из лучников освободил Катрин, развязал ей руки, затем заставил встать на колени, надавив ей на плечи. Человек в черной сутане откашлялся, вынул из кармана сверток и прочел при свете открытой двери:

— Приказом духовного суда Руана поименованные Пьер и Катрин Сон объявляются виновными в заговоре с колдуньей, известной как Дева, которая была предана огню и сожжена сего дня на старой рыночной площади Руана, и приговариваются к утоплению в Сене рукой палача, пока не умру…

Внезапная ярость охватила Катрин, она подскочила, словно собираясь броситься на человека со свитком.

— Приговорены? А кто вынес нам приговор? Этот документ не имеет ко мне никакого отношения. Я не Катрин Сон, а Катрин де Брази, а мой товарищ — благородный шевалье Арно де Монсальви.

Если она надеялась поразить судью, то ошиблась. Он тяжело вздохнул и посмотрел на палача.

— Делайте свое дело, мэтр Жофруа, епископ предупреждал нас о том, что эти люди не в своем уме, в них силен демон гордыни. Она тоже принимает себя за высокородную и влиятельную даму.

Терраж громко рассмеялся и бросил Катрин белую одежду, которую принес с собой.

— Надень это… и быстро, если, конечно, не хочешь, чтобы я сделал это за тебя.

Это была длинная белая рубашка. У Катрин возникло странное впечатление, словно она опять вернулась к началу. Действительно ли она в Руане, или вокруг нее все еще стены Орлеана? Она снова шла на казнь. Но ее не испугала эта мысль. Она должна умереть… но Арно умрет с ней, и они будут вечно вместе. Какая же, в конце концов, разница, как она умрет — утопленной или повешенной, если это, по крайней мере, не на костре!

Катрин поспешно разделась, опустив глаза, чтобы не видеть взглядов мужчин, и набросила на себя рубашку, спокойно завязав ленточку выреза.

— Я готова, — сказала она так высокомерно, что палачи оробели.

Ее вывели из помещения сторожевого поста и повели за городские ворота. Уже прозвонили колокол, и на улицах никого не было. С моря дул резкий ветер, темные серые тучи неслись по черному небу. Посреди моста стояла группа людей, освещаемая неровным светом нескольких факелов. Катрин прекрасно поняла хитрость Кошона. Было бы чревато последствиями приговорить и казнить двух человек их ранга, особенно зная привязанность, которая так долго существовала между Катрин и Филиппом Бургундским, но ему нечего было бояться. Кто упрекнет его за то, что он велел бросить ночью в Сену двух полоумных деревенщин за сообщничество с Жанной д.'Арк? Это действительно ловкий ход…

Катрин ощущала ледяное спокойствие. Она даже могла смотреть на черную воду, сырой запах которой доносился к ней ветром. Итак, все должно кончиться здесь? Больше не на что надеяться, только на лучшую жизнь после смерти. И это действительно лучше. Они умрут вместе, бывшие враги, которых великая любовь теперь неразрывно повенчала на вечные времена. По крайней мере, эта мечта Катрин исполнилась.

Когда они подошли к мосту, Катрин увидела, что Арно уже стоит там. С него содрали его грязную одежду, за исключением полоски ткани вокруг бедер. Он был так же великолепен в своей наготе, как античная статуя в грязной яме. Он смотрел, как приближается Катрин, и улыбался… Руки его были связаны за спиной. У ног лежал огромный кожаный мешок с тремя тяжелыми камнями внутри. Рядом с Арно стоял священник и держал черный крест.

— У вас есть минута, чтобы покаяться в своих грехах, — злобно сказал палач.

Они преклонили колени перед священником, как невеста и жених в часовне, и склонили головы. Слова отпущения грехов дошли до них как во сне. Потом палач сказал:

— Есть ли у вас последняя просьба?

Арно ответил, глядя на Катрин:

— Развяжите меня, чтобы я мог держать ее в своих объятиях. Такая смерть будет легче для нас обоих, Жофруа Терраж посоветовался с человеком в черном.

Палача, казалось, что-то терзало. Судья равнодушно пожал плечами:

— Сделай, как они хотят…

Удар кинжала, и путы Арно упали. Он обнял Катрин, прижал ее к себе и покрыл ее лицо поцелуями.

— Это будет недолго, вот увидишь, — нежно сказал он.

— Однажды, когда я был еще мальчиком, я чуть не утонул там, дома, я потерял сознание… Это не больно, не бойся.

— С тобой я не боюсь боли, Арно! Я только хотела бы, чтобы у нас было больше времени, чтобы сказать тебе, как сильно я люблю тебя…

— Но у нас ведь будет вечность, моя родная, целая вечность, вечность только для нас двоих.

Кто-то позади них шмыгнул носом. Затем чей-то слегка охрипший голосом спросил:

— Вы готовы?

— Мы готовы. Вы можете действовать, — сказал Арно, Прижимаясь губами к волосам Катрин.

Они смотрели только друг на друга и не видели, как палач опустил груз в мешок. Все еще слившихся в объятии, их уложили в мешок, и их поглотила абсолютная темнота. Голос священника, бормотавший молитвы об умирающих, доносился откуда-то издалека.

Катрин вдруг почувствовала, что ей жарко. Она непроизвольно вздрогнула, и Арно успокоил ее поцелуем.

Потом она почувствовала, как их поднимают множество рук.

— Не бойся, — прошептал Арно совсем рядом с ее губами. — Я люблю тебя…

Они падали через бесконечное пространство. Потом был громкий всплеск и внезапный холод. Тяжело нагруженный мешок потянуло вниз. Вода поглотила его. Все, конец. Катрин прижалась к Арно и подумала, что берет его любовь с собой. Он здесь, прижат к ней, единое целое с ней, плоть от плоти ее.

Он вдохнул ее дыхание, которое уже замирало. Ослепительные красные вспышки мелькали у нее в глазах. Она не могла дышать. Ледяная вода начала заполнять толстый кожаный мешок, словно чудовищное скользкое животное. Катрин попыталась прошептать еще раз:

— Я люблю тебя…

Но у нее не осталось воздуха. Она провалилась в огромную черную бездну, освобожденная, наконец, от боли и страха, от людских желаний, соединившись в смерти с человеком, которого любила…

— Я уже начал думать, что никогда не смогу открыть этот проклятый мешок! — донесся сквозь тьму голос Жана Сона. — Он такой тяжелый! К счастью, мой нож режет как бритва.

Все еще находясь в полубессознательном состоянии, Катрин удивилась, что слышит вокруг себя голоса живых людей. Что-то резко пахнущее ударило в нос и заставило открыть глаза.

Было темно и холодно, в небе сверкала большая звезда… Боже, как холодно! От холода у нее стучали зубы.

— Нам придется снять с нее эту промокшую рубаху, — сказал другой голос. — На барже есть сухая одежда.

Теперь она поняла, что не спит, что они спасены. Над ней склонился темный силуэт. Она услышала голос Арно и почувствовала, как его руки раздевают и заворачивают ее во что-то мягкое и теплое.

— Как я смогу тебя отблагодарить, Жан? Ты совершил чудо, вытащив нас вот так из реки! Это кажется почти невероятным! — говорил он.

— Ничего особенного, — смеясь, сказал Жан Сон. — У меня достаточно знакомых среди англичан, чтобы следить за происходящим. Я знал, что с вами будет, вот и залез в воду под мостом, как раз там, где они обычно топят людей. Учтите, я немножко волновался… Давненько мне не приходилось плавать. Но мне повезло, я сразу наткнулся на мешок, когда его сбросили, и распорол его. Мешок теперь на дне реки, а вы оба живы и здоровы, и это главное. Мы должны спешить! К рассвету вам нужно быть как можно дальше отсюда. Лодка достаточно крепкая, на борту есть шест, деньги, еда… Вам нужно направляться к Пон-де-л'Арш, потом к Лувье. Теперь я вас оставлю.

Удачи!

— Еще раз спасибо, — прошептал Арно.

Катрин чуть приподнялась. Она сидела в лодке. В темноте она почувствовала, как ее обнимают руки Арно, сильные, надежные. На берегу удалялся и быстро исчезал из виду силуэт человека.

— Мы и правда в безопасности?

Она почувствовала, как он улыбается в темноте, и ощутила прикосновение его губ к своим векам.

— Да, конечно! В безопасности, свободны… Это чудесно!

— Умереть вместе, это тоже было чудесно!

Смех Арно, его прежний, веселый, полный жизни смех тихо прозвучал в ее ушах.

— Можно подумать, что тебе жаль!

— Немножко… — вздохнула Катрин. — Это было так прекрасно! Что мы теперь будем делать?

— Жить… и быть счастливыми! Нам нужно наверстать так много потерянного времени.

Он поднялся, и Катрин увидела его могучий силуэт на фоне ночи. Арно оттолкнул лодку от берега, затем поискал шест и мощным толчком направил ее вниз по течению. Что-то белое промелькнуло возле них с пронзительным криком, затем нырнуло в черную воду.

— Что это? — спросила Катрин.

— Чайка. Ловит рыбу. Я и тебя научу ловить рыбу, когда мы доберемся до Монсальви.

— Монсальви?

— Конечно, туда я тебя и везу… В мой дом, твой дом, наш дом… Я не забыл, что мне нужно расквитаться с Кошоном, но сначала мы должны построить свое счастье.

Мы слишком долго этого ждали.

Огромная радость захлестнула Катрин. Она легла на дно лодки, спокойная и счастливая, позволив себе плыть по течению вместе с ней. Впервые в своей жизни она могла вкусить радость от того, что не нужно больше принимать решений, что можно довериться большой, но нежной силе и позволить ей увлечь себя. Она больше не жалела о том потустороннем союзе. В конце этой темной водной дороги их ждала совместная жизнь… Жизнь с единственным мужчиной, которого она так любила. Как хорошо!