"Бремя любви" - читать интересную книгу автора (Кристи Агата)Глава 5Анджела и Артур Франклин уехали на машине. Наверху в детской новая няня, Гвинет Джонс, укладывала ребенка спать. Ей было тревожно, В последнее время у нее появились определенные предвестники, ощущения, и вот сегодня вечером… – Мне это показалось, – твердила она себе. – Одно воображение, только и всего. Ведь врач говорил, что второго припадка может никогда и не случиться! В детстве бывало, а потом ничего не было вплоть до того ужасного дня… Эти детские припадки тетя называла зубовными судорогами. Но врач сказал совсем другое слово, спокойно и без уверток он назвал болезнь. И решительно заявил: «Вам нельзя работать с детьми. Это небезопасно». Но она уже заплатила за дорогостоящее обучение. У нее была профессия, она умела делать свое дело, получила диплом, ей хорошо платили, и она любила ухаживать за малышами. Прошел год – ничего плохого не случилось. Все это чепуха, решила она, врач ее просто запугивает. И она написала в бюро – в другое бюро по найму, и вскоре получила место; ей тут нравилось, а ребенок – просто прелесть. Она положила ребенка в кроватку и пошла ужинать. Потом среди ночи она проснулась от беспокойства, почти в ужасе. Она подумала: «Надо выпить горячего молока. Все пройдет». Она зажгла спиртовку и поставила ее на стол у окна. Второго предупреждения не было. Она свалилась, как сноп, и корчилась в судорогах на полу. Лампа упала, пламя побежало по ковру и добралось до муслиновых занавесок. Лаура вдруг проснулась. Ей снился сон, плохой сон, подробностей она не помнила. Кто-то за ней гнался; но теперь она в безопасности, дома, в своей кровати. Она нащупала лампу, включила ее и посмотрела на часы. Двенадцать часов. Полночь. Она сидела и почему-то не спешила выключать свет. Что такое? Странное потрескивание… «Наверное, воры», – подумала Лаура. Как все дети, она все время ожидала воров. Она вылезла из кровати, подошла к двери, приоткрыла ее и высунула голову. Кругом было тихо и темно. И все-таки Лаура чувствовала непонятный запах дыма. Она прошла через площадку и открыла дверь, ведущую к прислуге. Ничего. Пошла на другую сторону площадки и распахнула дверь, за которой был небольшой коридорчик, ведущий в детскую и детскую ванну. Она отшатнулась в ужасе. Огромные черные клубы дыма охватили ее. – Пожар! Горим! Лаура с криком бросилась в крыло прислуги: – Пожар! Горим! Ей не очень ясно помнилось, что тогда происходило. Этель – Этель, бегущая вниз к телефону; Кухарка – Кухарка, окутанная дымом, утешает ее: «Все будет хорошо, пожарники сейчас приедут, они вытащат их через окно, не волнуйся, моя дорогая». Но Лаура знала, что не будет все хорошо. Она была в отчаянии: она знала, что это Бог откликнулся на ее молитву. Бог действовал быстро и с неописуемой жестокостью. Так Он забирал ребенка на небеса. Кухарка подталкивала Лауру к крыльцу: – Идите, мисс Лаура, нечего ждать, надо выбираться из дома. Но ведь Няня и ребенок не могут выбраться из дома! Они отрезаны там, в детской! Кухарка тяжело спускалась по лестнице, таща за собой Лауру. Но только они вышли из дверей на газон, где уже стояла Этель, и кухарка ослабила хватку, как Лаура рванулась обратно и взбежала вверх по лестнице. Откуда-то издалека из-за дыма доносился жалобный плач. И тут в Лауре вдруг что-то проснулось: неожиданная теплота, страстное желание спасти, это непонятное, нерасчетливое чувство, – любовь. Рассудок действовал трезво и четко. Она откуда-то знала, что для спасения на пожаре надо обмотать рот мокрым полотенцем. Она вбежала в свою комнату, схватила махровое полотенце и окунула его в кувшин, обмотала вокруг головы и ринулась в дым. Коридор был уже в огне, падали куски дерева. Там, где взрослый оценил бы степень риска и шансы на успех, – Лаура бросилась очертя голову с детским мужеством неведения. Она должна вытащить ребенка, она должна его спасти. Иначе он сгорит заживо. Она споткнулась о тело лежащей без сознания Гвинет, не понимая, что это. Кашляя и задыхаясь, она пробиралась к кроватке – ширма частично отгораживала ее от дыма. Лаура схватила ребенка, прижала к себе и накрыла мокрым полотенцем. Задыхаясь от дыма, она повернулась к двери. Но идти было некуда. Дорогу назад отрезало пламя. Лаура не потеряла разума. Есть еще дверь на чердак. Она нащупала ее, толкнула, оказалась в пустом отсеке, откуда шаткая лестница вела на чердак. Они с Чарльзом не раз вылезали по ней на крышу. Если удастся выбраться на крышу… Приехала пожарная машина, и к ней с криком кинулись две обезумевшие женщины в ночных рубашках: – Ребенок! В комнате наверху ребенок и няня! Пожарник присвистнул и закусил губу. Та часть дома была объята огнем. «Пропащее дело, – сказал он себе. – Живыми их не вытащить!» – Кто-нибудь еще выбрался? – спросил он. Кухарка огляделась и закричала: – Где мисс Лаура? Мы вышли вместе! Где она? В это время пожарник окликнул: – Эй, Джо, смотри, там кто-то на крыше, в том конце. Давай лестницу. В мгновение ока они доставили и опустили на газон свою ношу – Лауру, которую трудно было узнать: черную, с обожженными руками, почти без сознания, но крепко прижимающую к себе живой комочек, который отчаянным ревом возвещал, что жив. – Если бы не Лаура… – Анджела запнулась, сдерживая чувства. – Мы выяснили насчет бедной няни, – продолжала она. – Оказывается, у нее была эпилепсия'. Врач предупреждал, что ей больше нельзя работать няней, но она не послушалась. Предполагают, что во время припадка она столкнула спиртовку с окна. Я всегда говорила, что с ней что-то не так, что она боится, как бы мы что-то не узнали. – Бедняга, она за это поплатилась, – сказал Франклин. Безжалостная в своей материнской любви, Анджела отмела попытку пожалеть Гвинет Джонс. – И если бы не Лаура, ребенок сгорел бы в огне. – Как она сейчас, здорова? – спросил Болдок. – Да. Шок, конечно, и руки обожжены, но не сильно. Врач говорит, она полностью поправится. – Хорошо, что так, – сказал Болдок. Анджела возмущенно сказала: – А вы расписывали Артуру, что Лаура так ревнует, что готова убить несчастную крошку! Вот уж действительно – холостяк! – Ну, ну, будет. Я нечасто ошибаюсь и смею сказать, иногда неплохо и ошибиться. – Вы только сходите посмотрите на них. В детской малышка лежала на коврике на полу у камина, болтая ножками и издавая непонятные звуки. Рядом сидела Лаура. Руки у нее были забинтованы, ресницы обгорели, что придавало лицу забавное выражение. Она гремела яркой погремушкой, стараясь привлечь внимание сестренки. Повернувшись, она посмотрела на Болдока. – Привет, юная Лаура, – сказал Болдок. – Как поживаешь? Я слышал, ты у нас героиня. Доблестная спасительница. Лаура коротко взглянула на него и снова обратилась к погремушкам. – Как твои руки? – Очень болели, но их смазали какой-то мазью, и теперь лучше. – Чудная ты, – сказал Болдок, тяжело усаживаясь в кресло. – В один день рассчитываешь, что кошка задушит сестренку, – да-да, меня не обманешь, – а на следующий день лезешь на крышу и спасаешь ребенка с риском для собственной жизни. – И все-таки я ее спасла, – сказала Лаура. – Она ни чуточки не пострадала – Наклонившись к ребенку, она со страстью сказала: – Я никогда не позволю, чтобы с ней что-нибудь случилось, никогда. Я буду заботиться о ней всю жизнь. Болдок поднял брови. – Значит, это любовь. Ты любишь ее, так ведь? – О да! – с тем же пылом ответила она. – Я люблю ее больше всего на свете! Болдок был поражен. Он подумал – как будто лопнул кокон. Лицо девочки словно светилось. Это чувство делало его прекрасным, вопреки отсутствию бровей и ресниц. – Понятно, – сказал Болдок. – Понятно… Что же мы теперь будем делать, интересно? Лаура посмотрела на него озадаченно, даже с некоторым опасением. – Разве это не правильно? Чтобы я ее любила? Болдок смотрел на нее, и лицо его было задумчиво. – Для тебя – да, юная Лаура. Для тебя правильно… Он потер подбородок и впал в прострацию. Будучи историком, он в основном занимался прошлым, но бывали моменты, когда его безумно раздражало то, что он не может предвидеть будущее. Сейчас был как раз такой момент. Он смотрел на Лауру и воркующую Ширли и сердито хмурился. «Где они будут, – думал он, – через десять лет, двадцать, двадцать пять? И где буду я?» На последний вопрос ответ нашелся сразу: «В земле. Под дерном». Он знал это, но верил лишь отчасти, как и все энергичные, полные радости жизни люди. Будущее темно и загадочно! Что будет через двадцать с лишним лет? Может быть, еще одна война? (Скорее всего!) Новые болезни? Может, люди нацепят на себя металлические крылья и будут летать по улицам, как ангелы, – этакое кощунство! Полетят на Марс? Питаться будут не бифштексами с сочным зеленым горошком, а таблетками из пузырьков? – О чем вы думаете? – спросила Лаура. – О будущем. – Что будет завтра? – Гораздо дальше. Полагаю, ты умеешь читать, Лаура? – Конечно, – , оскорбилась Лаура. – Я прочла почти Всего Доктора Дулитла, и книжки про Винни-Пуха, и… – Объясни мне одну отвратительную деталь. Как ты читаешь книгу? Начинаешь с начала и потом подряд до конца? – Да. А вы разве не так? – Нет, – сказал Болдок. – Я просматриваю начало, чтобы понять, про что речь, потом смотрю в конец, чтобы узнать, к чему этот тип приходит и что пытается доказать. А потом, только потом возвращаюсь к началу и смотрю, как же он туда попадет и что его заставит на этом остановиться. Так гораздо интереснее. Лаура заинтересовалась, но не одобрила. – Не думаю, что автор хотел бы, чтобы его книги читали таким образом. – Конечно нет. – Я думаю, надо читать так, как хотел бы автор. – А, но ты не учитываешь интересы другой стороны, как сказали бы адвокаты. Существует также читатель, и у читателя есть свои права. Автор пишет книгу так, как пожелает. Распоряжается полностью. Расставляет запятые, издевается над здравым смыслом – все, что хочет. Но читатель читает книгу так, как хочет сам, и автор ничего не может с ним поделать. – У вас это выглядит как сражение, – сказала Лаура. – Я люблю сражения, – сказал Болдок. – Правда состоит в том, что всех нас обуял рабский страх перед Временем. Хронологическая последовательность не имеет значения! Если у тебя есть Вечность, ты можешь перескакивать во Времени как угодно. Но никто не считается с Вечностью. Лаура отвлеклась. Она не считалась с Вечностью. Она считалась с Ширли. И, наблюдая за ее преданным, любящим взглядом, Болдок снова ощутил в себе неясное тревожное предчувствие. |
|
|