"Задолго до Истмата" - читать интересную книгу автора (Беразинский Дмитрий)

Глава 7. Гея. 1700 От Москвы и до Гдовы

Поздним утром двадцать первого июня на Тверском тракте, верстах в двадцати пяти от Москвы, у придорожного яма стояла царская карета. Неподалеку застыли экипажи сопровождающих, числом не менее десятка. Самодержица Всея Руси и сопредельных земель изволили завтракать.

Трактирщик — здоровый детина средних лет, облаченный ради такого случая в парадные лапти, — прислуживал дорогим гостям сам, не доверяя губастому помощнику с лицом типичного дауна, который выглядывал время от времени из-за печи. Печь в трактире была знатная: русско-голландского образца, она совмещала в себе и собственно русскую печь, и новомодную плиту с отдельной топкой, и даже духовку. Выложенная глазурованными изразцами печь говорила опытному путнику о хорошем достатке, о рачительности и сметливости трактирщика.

Гости завтракали в отдельном от общей залы помещении для богатых путешественников: бояр и купцов старших гильдий, священнослужителей высокого сана. Царица наметанным глазом сразу заметила побеленные стены и новомодную печку, похвалила трактирщика за расторопность, задала несколько вопросов по кулинарной теме. Мужик, скромно потупив очи, рассыпался в благодарностях и кумплиментах, хотя сроду их не говорил, — получалось очень забавно, Софья Алексеевна веселилась от души.

Рядом с ней сидели премьер-министр и князь-кесарь. Напротив за столом еще трое: князья Одоевский и Глинский да Иннокентий Симонов. Трапезничали молча, исключая ответы на приличные вопросы царицы да благодарственные слова в адрес трактирщика. Тот же, ожидая совсем иного обращения, вжимал голову в плечи. От прежнего государя можно было и схлопотать в ухо за нерасторопность.

Во дворе несколько «технарей из команды „Макларен“ (так называл граф Волков службу рессорно-технической поддержки передвижного парка) осматривали царскую карету. Сделана она была по модерн-проекту Дениса Булдакова, оснащена колесами от бразильского опрыскивателя „Kolumbia-14“, доставленными со старушки Земли. Колеса были средними по размеру между каретным колесом того времени и колесом от легкового автомобиля. Почти метр в диаметре, легкие и изящные, выкрашенные золотой краской, они смотрелись на карете смелым и, самое главное, нужным решением. От пневматической подвески отказались, так как в этом случае пришлось бы искать дороги с твердым и гладким покрытием. Да и ресивер пришлось бы наполнять с помощью электрокомпрессора, а это означало установку дополнительных аккумуляторов.

Иначе говоря, царский экипаж был промежуточной моделью между каретой семнадцатого и самодвижущейся повозкой начала двадцатого века. Тяговое усилие осуществлялось восьмеркой запряженных цугом лошадей, но был введен ряд новшеств: автомобильный генератор с приводом от шкива на задней оси, подзаряжающий четыре аккумулятора по сто двадцать ампер-часов каждый, кондиционер, габаритные огни, освещение внутри кареты и подсветка на крытом месте для кучера. В случае необходимости кучер мог включить два мощных охотничьих фонаря, укрепленных над дугами передней пары, а для путешествия с комфортом пассажиры кареты могли слушать акустическую систему, состоящую из магнитофона «Шарп» и четырех громкоговорителей.

Естественно, что царских лошадей приучали ко многим неожиданностям: внезапному источнику света над головой и умению бежать по освещенной местности, навроде того, как скаковую лошадь в цирке приучают бегать по кругу в перекрестье прожекторов. Пока что первые двадцать пять верст карета преодолела с опережением графика. Правда, на всякий случай в кильватере следовала запасная карета обычного типа. Предусмотрительный Ростислав не хотел никаких форс-мажорных обстоятельств.

Закончив с трапезой, Софья Алексеевна и ее спутники поблагодарили хозяина за вкусный завтрак и вышли на крыльцо трактира.

— Я на этом приехала! — посмеиваясь, сказала царица. — Как это мои предки не додумались возить с собой запасные колеса? С ними у моего и без того странного экипажа вид и вовсе необычный!

Два запасных колеса висели на задней стенке кареты, на случай прокола шины. Ростислав долго спорил, доказывая, что каждой карете необходимо иметь свой ЗИП, но царица резонно возражала, что царский экипаж никогда не ездит в одиночку, поэтому сзади пустить хоть два возка со всяким барахлом не составит никакого труда. Ростислав был непреклонен. В дороге может случиться всякое.

Кучерами при карете были двое мужиков из банды, столкнувшейся с командой Волкова при путешествии по Оке. Как и было написано в грамоте, их пропустили в Кремль и лично к графу Волкову. Двоих из них, Осипа да мохнатобрового Овдокима, взяли в кучера, остальных оставили при конюшне. Мужички были довольны: при царской конюшне найти работу стремились многие, испокон веков там работали по системе профессиональных династий. Но в последние годы, в связи с отменой местничества да и прочими пережитками старины, вакансии при дворе доставались и людям «с улицы».

С шутками и прибаутками расселись по местам. Овдоким позвонил в колокол, висевший на запятках с правой стороны, Осип взвыл по-лешачьи — кони взяли с места неспешным аллюром. Карета выкатилась со двора тихо, без обычных для экипажей того времени скрипов и потрескиваний. Внутри кареты можно было спокойно, была бы охота, пить вино, не заботясь о том, что оно попадет не по адресу и прольется за воротник или на новый пластрон. В специальных углублениях стояло несколько бутылок кваса для утоления жажды во время пути. Сам путь был неблизким — предстояло одолеть около трехсот тридцати верст (почти семьсот километров) до Пскова по более-менее приличному тракту, а затем еще шестьдесят верст до Гдова — по пересеченной местности. Ростислав планировал, что они будут проезжать в сутки по сто верст — это значило, что в Псков они должны прибыть двадцать третьего; в тамошнем монастыре, что в двадцати верстах от Пскова, для государыни приготовлены отдельные палаты, а сам премьер-министр будет жить в гдовской крепости. Там уже хозяйничает генерал Волков, принявший полномочия от прежнего коменданта — майора Лошанёва.

Схема маршрута царского поезда была такова: Москва — Клин — Тверь — Вышний Волочек — Валдай — Старая Русса — Порхов — Псков. Ночевать планировалось в Твери и Старой Руссе. Взвод ревенантов, выступающий в роли эскорта, не давал оснований для излишней суеты и тревоги. Тем не менее майор Булдаков пристально вглядывался в непролазные заросли Тверского тракта и время от времени объезжал колонну на своем горячем скакуне.

Напали на них верстах в десяти за Клином, когда солнце уже перевалило на вторую половину небосвода. В кустах, примыкающих близко к дороге, кто-то засвистал, заухал, отвлекая внимание, с громким треском, перегородив дорогу, упала подрубленная осина. К передней паре лошадей бежал, размахивая кистенем, чернобородый человек. Он был крив на один глаз, слегка прихрамывал на правую ногу, но дело свое — оглушить лошадей — знал как пять пальцев. Будь на месте охраны взвод обычных рейтар или пол-эскадрона драгун — быть бы царице-матушке в великой опасности. Полсотни матерых головорезов бросились к остановившемуся кортежу: основная масса мчалась к карете, а человек десять перекрыли дорогу сзади, следя, чтобы никто не кинулся, чего доброго, на подмогу.

Три кареты, едущие в середине поезда, казалось, взорвались. Все окошки моментально превратились в бойницы и ощетинились автоматными стволами. В люках, проделанных на крыше, возникли пулеметчики. Передний из них держал в руках раструб ротного противопехотного огнемета «Шмель». Разбойников это не смутило, они уже почти настигли цель. Ревенант с огнеметом сделал придурковатую физиономию, вроде как у Арнольда в «Коммандо», и произвел залп по первой шеренге атакующих. Тех проняло не на шутку: взявшийся из ниоткуда столб пламени охватил четырех человек и обжег рожи шестерым, бегущим следом; оставшиеся, не сговариваясь, повернули к лесу и задали стрекача; в царской карете Ростислав предложил государыне взглянуть в восьмикратный электронный бинокль 8x22 системы Canon. Она с интересом прильнула к окуляру, а цепь нападающих слева ревенанты угостили огнем из подствольников.

Умников, что караулили хвост колонны, забросали гранатами со слезоточивым газом, они катались по земле, задыхаясь от слез, соплей и рези в легких. Вышедший из кареты Ростислав увидел, как Денис Булдаков с несколькими ревенантами кинулся в погоню за ретировавшимися.

— Ну что там, Лексеич? — донесся из кареты голос Софьи Алексеевны. — Выйти-то можно?

Ростислав кивнул. Государыня подобрала юбку и вылезла наружу, воспользовавшись помощью князя Глинского.

— Благодарствую, Юрий Васильевич! — кивнула она галантному князю. — Что тут у нас?

С брезгливой гримасой, морща нос от сладкого запаха горелого мяса, она осмотрела поле боя. Тела окропленных горючей смесью бились в предсмертных конвульсиях — очень тяжело выживать после шестидесятипроцентных ожогов. Царица отвернулась и попросила князя лишить несчастных мучений. На горизонте всадники Булдакова исполняли танец смерти с настигнутыми ими разбойниками. Она обошла карету и, подивившись на искалеченные гранатами тела, заметила:

— Отчего же не вооружить вашим оружием нашу армию, mon ami? Ей бы не было равных в Европе... да что в Европе! Весь мир завоевать можно с таким оружием!

— Завоевать несложно, ma cher, — тихо ответил Ростислав, — зело труднее удержать.

— Хотя...

— Да, государыня! — подошел ближе премьер.

— Продолжайте! — махнула веером Софья Алексеевна. — Прошу прощения, что перебила вас.

— Нет, не перебили, — уточнил Ростислав, — просто то, что я не досказал, не обязательно было и досказывать.

— Но все же!

— Я просто хотел вас спросить, чего вы хотите больше: чтобы вас любили или чтобы вас боялись? — вежливо произнес Каманин.

— О, мой дорогой, вы плохо знаете царей! — засмеялась государыня. — Мы хотим, чтобы нас любили, и паче мы желаем, чтобы нас боялись.

На краю горизонта майор Булдаков настиг беглецов и принялся их треножить. Его помощники спешились и сбивали с ног незадачливых грабителей, надевали наручники и сковывали в единую цепь.

— Сколько их было? — вдруг спросила Софья.

— Душ пятьдесят, — ответил премьер-министр.

— Миловать прикажешь, Ростислав Алексеевич? — хмуро глянула она на него.

Тот пожал плечами.

— Какое миловать! Что у нас, законов на этот случай нет? Вон деревьев с крепким сучьем сколько — половину России развесить можно!

Царица фыркнула. Аллегории Каманина были ей не всегда понятны. Впрочем, как и стихи Иннокентия и как художественные работы Анжелы. Бедняга! Хорошо, что ей на глаза не попадались полотна Андриана Городова — вот где бы пришлось поломать голову: нормальные люди спустились с небес на Гею или ненормальные поднялись из Гадеса. На всю земную колонию была одна картина этого талантливого художника-передвижника, авангардиста и психоделиста — «Танец пьяных роботов». Висела она у Волковых в спальне. Андрей Константинович шутил, что среди двух баб в постели именно эта картина позволяет ему оставаться в сцеплении с реальностью.

Притащили пленников. Их оказалось чуть ли не две дюжины: угрюмые, бородатые, нелюдимые. Как сказал бы Майн Рид, «со следами порока и пагубных наклонностей на лицах».

Князь-кесарь взглянул на них и внезапно тяжело засопел:

— Государыня, позволь попытать того рябого и вон того — безносого. Уж больно знакомы мне их физиономии.

Царица испытывающе посмотрела на старого «волкодава», но разобрать что-либо на потном бесстрастном лице не смог бы и физиономист рангом повыше.

— Валяйте! — брезгливо произнесла она. — А остальных — на сучья. Через полчаса мы должны быть в пути. Денис Олегович, миленький, распорядитесь насчет дерева.

Указующий перст Софьи уперся в ствол, преграждающий дорогу. Передернув плечами, она поспешила занять место в карете. Ростислав, стараясь не слишком торопиться, занял место рядом с ней.

— Я смотрю, батенька, вы предпочитаете не наслаждаться видом казни? — мягко спросила Софья Алексеевна у своего фаворита.

— Что поделать, Сонечка! — вздохнул Ростислав Алексеевич. — Я всю свою жизнь состоял в интеллигенции, относился к так называемым гуманистам. А задачи этой прослойки общества весьма далеки от созерцания процесса насильственного лишения жизни разумного существа, пусть оно и заслуживает этого...

— Эк, завернул! — От контральто государыни задрожало содержимое корсажа. — Какие вы все-таки мягкотелые!

— Смею вас уверить, отнюдь не все! — обиженно сказал профессор. — Я при надобности тоже могу башку свинтить, но смотреть на всякие гнусности — увольте!

Софья оценивающе мазнула по нему глазами:

— Хотела бы я посмотреть, как вы «свинчиваете» кому-нибудь башку... занимательное, должно быть, зрелище!

Быть может, Бог услыхал ее просьбу, а может, таково было стечение обстоятельств, но трое никем не замеченных негодяев из числа оставшихся без присмотра разбойников неожиданно напали на карету. Пользуясь тем, что почти вся охрана вместе с пассажирами царского поезда столпилась у старой липы, где духовник царицы отец Кирилл отпускал грехи захваченным в плен, они атаковали запятки и козлы. Осип с Овдокимом так растерялись, что почти без сопротивления были сброшены наземь, причем бедняге Осипу проломили кистенем голову.

— Куда! — схватил Ростислав за плечо Софью, намеревавшуюся выпрыгнуть из кареты через левую дверцу. — Еще под колесо не угодила!

— Пусти! — прохрипела царица.

— Тихо, дуреха! — погасил панику грубым голосом Каманин. — Смотри, куда нас везут!

Как уже упоминалось, путь вперед преграждало срубленное дерево. Но разбойнички свернули направо — на еле заметную тропинку в лесу, ведущую к старой просеке. Дорога здесь была на удивление ухоженной — карета неслась почти не раскачиваясь и без характерного для русских дорог всех веков подпрыгивания.

Охрана замешкалась почти на полминуты — этого оказалось достаточно, чтобы царская карета скрылась из виду. Единственный сидевший в седле ревенант сбился с пути и теперь делал крюк по лесу, пытаясь найти след. Майор Булдаков, матюгаясь такими словечками, что у стоящей знати раскрылись рты, вскочил на своего жеребца и глянул на карманный радар, пеленгующий карету Софьи Алексеевны по радиомаяку, установлен ному на крыше.

— Твою мать! — еще раз выругался он. — Почти на версту ушли! Но ничего, настигнем. Кавалерия, за мной! Ревенанты на месте!

Кавалерией он называл четырех рекрутов, что таскались вслед за охраной, набираясь опыта, как уберечь царскую персону. Этот квартет должен был в последующем составить костяк роты охраны. Пока же недоросли лет шестнадцати-семнадцати, отобранные из лучших рекрутов по результатам специализированных тестов, совершенствовались в военном искусстве: вольтижировке, фехтовании и рукопашном бою. Много еще должно утечь воды и сойти потов, прежде чем безусые юнцы превратятся в матерых вояк, но сейчас Денис предпочел именно их бездушным созданиям в теле человека, называемым ревенантами, что в переводе с французского означает «привидение», а на латыни — «воскресший».

Гордые оказанной честью, вслед за майором летели по лесу на горячих скакунах четверо салабонов, готовые выполнить свой первый в жизни долг или умереть, а если иначе нельзя, то и первое, и второе. В карете, несущейся по лесу, царило спокойствие. Ростислав, не державший при себе никакого оружия, вооружился лежавшим на сиденье стеком князя Глинского, забытым им по счастливой случайности. Внутри стек когда-то был пустотелым, но Юрий Васильевич, не мудрствуя лукаво, по совету бывалого графа Волкова залил в рукоять свинец.

— Сиди здесь! — приказал он перепуганной государыне, решительно открывая правую дверцу.

Ступив на порожек обеими ногами, Ростислав Алексеевич развернулся спиной к дороге, ухватился поудобнее за крюк, на который во время встреч экипажа вешают лампу, и закрыл дверцу. Не очень-то удобно человеку его комплекции выполнять кошачьи движения, но тут уж ничего не поделаешь, пришлось извращаться. Взяв стек в зубы и придерживаясь обеими руками за желобок, предназначенный для стока воды, он медленно продвигался к переднему крылу, защищающему карету от брызг грязи во время движения. Поставив правую ногу на крыло, он легонько оттолкнулся и перемахнул на крышу. Отдохнул, оценил обстановку и, прижимаясь всем телом к покатому скату, пополз вперед.

Вот она, покрытая колтунами косматая голова. Запах от нее разносится на приличное расстояние и на неподготовленного человека действует шокирующе. Ростислав поначалу отпрянул, но затем переборол отвращение и со всей мочи звезданул рукояткой стека по буйной головушке. Обладатель отчаянной головы издал хрип и завалился набок, по счастью, уцепившись рубахой за крючок для запасных вожжей. Только это спасло его от попадания под колеса. Царская карета весит меньше трактора «Кировец», но наезда ее колеса разбойничек не выдержал бы точно.

Лишенный управления экипаж стал замедлять ход. Два амбала, стоявшие на запятках, почувствовали неладное и стали проявлять признаки беспокойства. Вскоре раздался хриплый голос:

— Иван! Ну чего, делов-то? Ссыкануть приперло, дома выссышься!

Другой голос злодейски захохотал. Меж тем карета остановилась, Ростислав прыжком поднялся на ноги и прошел по крыше в сторону запяток. На лицах разбойников отразилось крайнее недоумение, когда над ними нарисовалась огромная Фигура премьер-министра. Премьер крякнул и хлестко, без замаха полоснул по лицам стеком. Попал куда и целился — по глазам, попутно поразбивал переносицы. Затем вернулся назад, спрыгнул на козлы и остановил разгоряченных лошадей. Поверженный «кучер» застыл в подвешенном состоянии и не издавал ни звука — стек если не пробил череп, то оглушил качественно. Едва Ростислав Алексеевич спрыгнул на землю, чтобы, галантно отворив дверцу кареты, сказать «кумплимент», в придорожных зарослях послышался треск. Быстро обернувшись, он увидал Дениса Булдакова верхом на вспотевшем жеребце, а следом за ним на дорогу кулями вывалилась команда недорослей.

— Где Софья? — выдохнул майор.

— Однако! — Дверца распахнулась, и государыня застыла на подножке. — Господин майор, какой пример вы подаете своим юным спутникам?

— Софья Алексеевна, прошу прощения! — Денис встал на одно колено, снял шляпу и прижал ее к груди. — В горячке вымолвил!

— Полно, батенька! — протянула царица. — Что же вы с горячкой по лесу носитесь! С горячкой лежать надо.

Пристыженный майор хмуро глянул на премьер-министра. Государыня, как прилежная ученица, начала пользоваться принципами сатиры двадцатого века — нужно сказать, пользоваться умело. Премьер развел руками и с самым что ни на есть плутовским выражением лица повернулся к Софье.

— Государыня, вы слишком строги к вашим поклонникам. Скакать галопом через лес, рискуя упасть с лошади и сломать шею, — и встретить лишь равнодушие с вашей стороны...

— Равнодушие! — фыркнула царица. — О каком равнодушии может идти речь, когда меня только что собирались похитить, словно невесту на свадьбе!

Внезапно с запяток свалился один из неудачников-похитителей. Из разбитой переносицы и из носу текла кровь, окрашивая черную бороду в рыжий цвет.

— Не вас, государыня! — прохрипел он, отплевываясь бордовыми сгустками. Издали казалось, что он плюется томатной кожурой. — Не вас! — повторил он. — Верзилу этого мы лишь имать хотели. Нам нужен был один он!

— Гоморра и Содом! — воскликнула Софья. — Что ж это в царстве моем творится! Мужиков средь бела дня похищают, а баб не трогают!

— Э-э... ваше величество! — промямлил Денис. — Мне кажется, что нам сейчас нужно думать, как вернуться к остальным... проклятую карету здесь не развернуть!

— Можно проехать дальше, — предложил Ростислав, — неужели на этой просеке мы не найдем ни одного места, удобного для разворота?

Денис покачал головой.

— Дальше ехать опасно. Они ведь куда-то собирались вас доставить. Не исключено, что дальше по курсу находится тайная «малина» с коварным главарем банды...

— Что вы предлагаете? — перебила его Софья.

— Никита! — обратился майор к одному из недорослей. — Скачи назад и передай Ромодановскому, чтобы прислал сюда два десятка гвардейцев. Что там ни есть, «малина» али еще какая блат-хата, мы ее возьмем! Рысью!

Прошло полчаса, за которые к царской карете успело подтянуться два отделения ревенантов, прозываемых для конспирации «гвардейцами». Булдаков выстроил их в колонну по трое и велел бежать впереди кареты до тех пор, пока не отыщется место для разворота. Кортеж двинулся вслед за бежавшими, и полторы сотни метров все крутили головами.

— Вот! — заметила царица небольшую полянку. — Если выпрячь четырех лошадок, то вполне можно развернуться.

Пока выполнялась сложная процедура разворота, ревенанты оцепили полянку двойным заслоном, сквозь который с великой опаской летели даже мухи. Сам процесс занял минут двадцать, по истечении которых карета малым ходом отправилась назад к Тверскому тракту, а Булдаков с ревенантами решили провести рекогносцировку местности. Отрядив бравых рекрутов охранять царский экипаж с драгоценным содержимым, Денис с «гвардейцами» вприпрыжку понеслись по просеке.

...Остаток дня Федор Юрьевич Ромодановский провел в делах и заботах. От старой привычки бить морды допрашиваемым он так и не отказался, но теперь надевал на пальцы правой руки тяжелый медный кастет. К тому же удары он наносил по почкам, печени и ребрам — генерал Волков не зря проводил с ним беседы о ментовских методах допроса восьмидесятых годов двадцатого века. С большим удовольствием он воспринял методику обработки подозреваемых валенком с кирпичом внутри, но пользовался этой забавой редко, в основном для вывода накопившегося в крови адреналина. Также его восхитил метод спиливания подозреваемым передних зубов с помощью рашпиля — князь-кесарь был человеком передовых взглядов.

Первая партия задержанных (так сказать, на месте преступления) очень быстро оказалась висящей на ветвях окрестных деревьев, троицу, мастерски обезвреженную премьер-министром, князь-кесарь пока оставил в живых, только слегка пройдясь по бокам задержанных кастетом. От вида кареты, на полном ходу уносящейся в лес под вопли татей, у него едва не отнялась речь, поэтому он с большим удовольствием намял им бока, отомстив за свой первобытный страх. С наслаждением опрокинув чарку калганной, он зажевал традиционным кренделем с маком и велел пригласить к себе «фелшара» — Пашку Никифорова.

— Пал Иваныч, дело есть! — сказал он сержанту, когда тот нарисовался у царской кареты. — Рюмку пропустишь?

— Когда это я от рюмки отказывался? — пожал плечами Никифоров. — Скополамин готовить?

Ромодановский протянул парню чарку и наполнил ее из своей фляжки.

— Крендельком осади! — предложил он фельдшеру.

— Нах... — коротко ответил тот и опрокинул в себя дьявольское пойло.

Настойку эту делал сам Федор Юрьевич, добавляя в нее травы из секретного рецепта отца: чернобыльник, львиный зев и бессмертник. Пить ромодановский крепыш могли считанные единицы, но военного фельдшера, воспитанного на чистом медицинском спирте, она не брала. Между нами говоря, князь-кесарь немного побаивался пришлого лекаря. Боялся оттого, что как бы в один момент не оказаться в кресле жертвы, и этот палач, с не ведавшей бритвы отроческой харей, введет ему в вену длинную иглу с адским зельем внутри.

Паша, не ведая, что только фактом своего существования вызывает бурю эмоций у самого страшного человека в России, спокойно достал походный несессер.

— Кому? — деловито поинтересовался он.

— Всем! — распорядился дознаватель. — Пошли.

В ходе допроса выяснилось следующее: просека ведет к старому скиту, где еще два года назад скрывались от церковных реформ старообрядцы; в связи с реформами 1699 года обитель опустела, а буквально месяц назад там поселились какие-то люди. Главным у них был чуть ли не князь — все повадки человека благородных кровей: саженный рост, богатая одёжа, оружие, жуковинье, подведенные сажей брови. С ним были еще четверо, рангом пониже. Они и занимались сколачиванием шайки-ватаги, находили решительных и отчаянных мужичков, готовых ради золотишка на все. Харч им доставлялся раз в неделю угрюмым мужиком по имени Фрол: свинина, крупы, масло и всяческие разносолы. Каждое утро шестеро самых смышленых уходили на разведку, а командовал ими Лексей — человек князя. Остальные занимались кто чем: кто валялся на полатях, высыпаясь наперед, кто чистил оружие, два человека плели лапти.

Вчера вечером их собрали всех в бывшей молельной зале. Князь, жестикулируя холеными пальцами, рассказал им о предстоящем деле. По Тверскому тракту ближе к обеду должна проезжать царская карета с сопровождающими: охраной и ближними боярами. Цель — царская карета вместе с находящейся в ней царицей и новым первым министром. Они ни в коем случае не должны были пострадать. С остальными же можно было поступать как заблагорассудится. Старшим при ватаге князь назначил своего любимчика — Лексея. Остальные трое остались с ним в качестве охраны.

— Где же ваш старший? — не утерпел Ромодановский.

— Вот он! — указал разбойник на оглушенного стеком горе-кучера. Тот кулем лежал рядом с царской каретой и время от времени бормотал в забытьи что-то нечленораздельное.

— Ну-ка! — воскликнул Паша и, подойдя к лежащему, внимательно рассмотрел его.

— Чего ну-ка? — буркнул Федор Юрьевич. — Харя вроде как знакомая, а вот вспомнить никак не могу.

Внезапно Никифоров факирским жестом освободил пленника от лишних волос и бороды, убрав бутафорский прикид. Перед ними лежал молодой человек лет двадцати пяти.

— Так это же Лешка Бровкин! — воскликнул князь-кесарь. — Сын Ивана Артемьича, купца Гостиной сотни!

На вопль Ромодановского из кареты выскочил Ростислав. «Петр Первый» Алексея Толстого был не так давно его настольным романом, поэтому при упоминании фамилии Бровкиных в нем проснулся азарт исследователя.

— Если это — Алексей Бровкин, то я представляю, кто остался на этой лесной даче! — с чувством заявил он. — Федор Юрьевич, здесь меньше чем заговором не пахнет!

— Сами с усами! — проворчал толстяк. — Не маленькие. Пал Иваныч, в божеский вид привести этого сокола можешь?

Фельдшер озабоченно посмотрел на лежащего Бровкина.

— Все зависит от того, насколько сильно Ростислав Лексеич ему по башке врезал! — пробормотал он. — Можно так врезать, что мозжечок развалится! Да-с! А как по-моему, так этот детина вообще притворяется! Веки дергаются. Эй, любезный, хорош ваньку валять! Ну, я тебе сейчас!

Сержант полез в несессер и вынул оттуда склянку с экстрактом чилибухи. Это снадобье применяется как тонизирующее средство при заболеваниях нервной системы, а сейчас оно должно было послужить исключительно для встряски организма,

— Переверните-ка его на спину! — скорее скомандовал, чем попросил он. Ростислав вместе с пыхтящим Ромодановским поспешил исполнить эту просьбу-приказ. Он накапал несколько капель в ложечку и приблизился к симулянту.

— Рот бы ему разжать! — озабоченно сказал он. — А то придется таракана в ухо запускать...

Внезапно Бровкин раскрыл глаза.

— Не надо таракана! — попросил он. — Я и так все расскажу!

— Надо же! — удивился Федор Юрьевич. — Даже я поверил, что ему башку отбили!

— Голова и впрямь болит! — признался Алексей. — Поначалу я ничего не соображал, а потом отошел.

Ромодановский надулся.

— После будем шутки шутить! Ты нам, Лексей Иваныч, вот что скажи: кто там, в лесу, остался при ските? Что за князь?

— Александр Данилыч, — прошептал Бровкин, — кому же еще!

— Не убивайся ты так, — утешил его князь-кесарь, — авось тебя царица и помилует! Она с твоим отцом дюже в хороших отношениях!

— Ничего вы не понимаете! — глухо сказал Алексей и, отвернувшись, стал смотреть на темный лес.

— Ну-ну! — произнес Ромодановский и обратился к Каманину: — Пойдемте, Ростислав Лексеич, покалякаем за татей этих... Глаза бы мои на них не глядели!

Остался Алексей Бровкин один, если не считать недоросля-конвойного. Глядел на лес, на небо синее, думал свою думу. Думал о присяге своей Петру Алексеевичу, о родителе своем, сытно живущем ныне в Москве, думал о тех, кто остался в ските. Десять лет тому вручил он царю Петру свою деревянную саблю и мальчишескую честь, служа с тех пор верой и правдой. Но закатилась счастливая звезда Петра Алексеевича — почувствовали это все, потому и на задание это шли без обычного огонька в глазах. Сам Петр остался в Гааге, а Меншиков со товарищи тайно прибыли в Россию, расположившись в бывшем ските недалеко от Москвы. Цельный месяц ушел на подбор нужных людей, разведку и планирование акции. А в том, что она сорвалась, — божья воля. Теперь вот повесят его, Алексея Бровкина, так и не ставшего Иванычем, рядом с остальными на дубе... и никому не будет ведомо, где сын купеческий нашел свой конец.

Едва не заплакал от таких мыслей сын купеческий. Надо же так! Поставить все на Петра Алексеича, служить не щадя живота своего, мерзнуть, скитаясь по северным лесам в поисках старообрядцев, определяя их в рекруты, дослужиться до самого первого офицерского звания, быть представленным к капитанскому чину... все прахом! Жить бы в Голландии рядом с опальным царем да строить корабли! Какие корабли! На кой Петру Алексеевичу корабли без государства, на кой скипетр монарху без короны! Вот почему изгнанный из собственной страны царь с таким азартом ухватился за предложение Пауля Гейнса. Фредерик, король датский, спал и видел себя хозяином Северной Европы, датчане никак не могли смириться с потерей контроля над севером Скандинавии, Но необходимо было найти того, кто таскал бы им каштаны из огня. Поскольку русская царица наотрез отказалась исполнять эту роль, то было два пути: найти другого простачка и заменить ортодоксальную Софью горячим Петром, вновь свершив в России реставрацию.

Петр Алексеевич, полтора года пребывавший в состоянии хандры и скуки, за предложение Пауля Гейнса ухватился мертвой хваткой. Дух его воспарил, лик его сделался светел, хандра отступила. Он отказался от курения заморской травы и чрезмерного употребления спиртного, ночи напролет просиживая с Алексашкой в собственном домике на берегу Ваала, и придумывал планы возвращения власти. На его счастье (вернее, на его беду), в один из апрельских дней в резиденцию бывшего московского царя заглянул старец Феоктист — расстрига, бывший протопоп, глава Клинского скита. Проболтав с Петром до обеда, он вышел оттуда со злорадным блеском в вечно угрюмых глазах.

Злоумышленники быстро стали единомышленниками, моментально поняв желания друг друга: один грезил о мирской власти, а другой — о власти духовной. Под вечер они встретились вновь, но в их компанию вошел и Гейнс, щедрый душой и обладающий тугим кошельком. С тех пор и началась новая жизнь...

Вспоминая беззаботную жизнь в Гааге, Алексей молча плакал. Слезы катились за шиворот по небритым щекам и мочили рубаху. Он оплакивал все: несбывшуюся мечту, так бездарно прожитую жизнь, жалел о том, что никогда не увидит родных. Под вечер привезли Меншикова с остальными заговорщиками: совсем еще сопливым Пашкой Ягужинским и «тертым калачом» — Прокофием Возницыным. Всех четверых поставили перед царицей, которая долго смотрела на горе-похитителей, а затем печально сказала:

— Федор Юрьевич, молодых еще попробуем перевоспитать, а вот матерых можно только вешать. Потрудитесь, дядюшка!

Увидав, как при слове «молодых» просветлело лицо Александра Даниловича, отрицательно покачала головой:

— К тебе, голубь ты безродный, сие не относится. Ты уже накрал на три каторги. Тебя исправит только петля. — Она помолчала немного и добавила: — Да и это — вряд ли.