"Сын Авонара" - читать интересную книгу автора (Берг Кэрол)

13

Третий год правления короля Эварда

Незадолго до того, как мне исполнилось двадцать четыре, король и королева Лейрана произвели на свет дочку, принцессу Роксану, а я закончила копирование дневника Целителя. Я переписала каждое слово, в точности перерисовала каждый знак и каждую схему. Кейрон вернул книгу в деревянную коробку и спрятал сундук под грудой ковров, помеченных номерами, которые не были внесены в картотеку Расина. Перевод шел хорошо. Кейрон сумел разгадать достаточно слов, чтобы уловить смысл, а я старательно записывала каждое новое расшифрованное слово в словарик. Мы привыкли думать о древнем Целителе, которого прозвали Автором, как о знакомом, таком же реальном, как Мартин или Тенни.

Автор жил приблизительно четыреста пятьдесят лет назад, перед самым Освобождением, когда Лейраном правили дж'эттанне: «нечестивое порабощение», так называли этот период лейранские историки. Он бродил по дорогам Лейрана и Валлеора, неся свой дар из деревни в деревню, растрачивая силу, пока она не иссякла. Даже в те времена дар Целителя встречался нечасто, и нужда в подобных умениях обычно превосходила возможности Автора.

Кейрон объяснил, что для лечения Мартина, для проведения кровавого обряда, возвращающего человека из объятий смерти, потребовалась вся сила магии, которую он только мог отдавать в течение продолжительного времени. Лечение иных болезней проходило легче, так как не требовалось возвращать жизнь. Силы Целителя имели свойство накапливаться. Многие Целители даже не брались лечить мелкие травмы и хвори, приберегая силу для более серьезных случаев, в опасении, что их способности восстанавливаются слишком медленно.

Автор был не из них. Он принимал всех просителей до тех пор, пока мог хоть что-нибудь сделать. Однажды ночью его собственный ребенок проснулся, охваченный жестокой лихорадкой. Автор в тот день истратил все свои силы, у него не осталось ничего, чтобы вылечить девочку, и его маленькая дочка погибла. Он писал о своем глубоком горе, но не изменил своим принципам.

Я была ошеломлена.

— Тупоголовый упрямец! Почему он не сделал выводов? Он должен был оставлять хоть что-нибудь для своих детей. Наверное, он был холоден, как лед.

— Вовсе нет, — возразил Кейрон. — Почитай, как он пишет о своих детях. Он очень печется о них. Но это для него не повод что-то менять. Когда ты делишься своим даром, ты не можешь придержать часть. Либо ты, либо другие. Середины не бывает. Магия, целительство — это вовсе не сумасбродство или причуда, изменяющая течение жизни. Они — ее составляющие. Я смог излечить Кристофа, потому что его время умирать еще не настало, то же самое и с Мартином. Если бы я истратил все на Мартина, а потом Тенни потребовалась бы моя помощь, я не смог бы сказать: «Ах, если бы только я не сделал этого…» Так недолго и с ума сойти.

— Но ты же говорил, что должен постоянно оглядываться назад и смотреть, верное ли ты принял решение.

— Да, так и должно быть. Но речь идет только о самом результате, а не о том, какую роль сыграли жизненные обстоятельства. В этом и состоит Путь.

Я не понимала.

— Это бессмысленно. Когда ты видишь, что дорога перекрыта врагом, ты же не идешь напролом. Ты поворачиваешь назад и меняешь тактику. Это же был его ребенок. Он несет за него ответственность.

Как и в большинстве случаев, этот спор прекратили поцелуи, но они не разрешили его.

Когда настала зима и очередной Сейль, мы отпраздновали первую годовщину совместной жизни. Кейрон подарил мне изящный золотой медальон с выгравированной на нем розой. Внутрь я положила засушенные лепестки магических роз, которые он вырастил для меня. Я подарила ему гнедого жеребца. Он назвал коня Карилис, что на валлеорском означало «солнечный свет». Еще так же называлась та гора, на которой Кейрон вылечил брата и обрел свое призвание.

Одним тихим зимним вечером я сидела, свернувшись клубком, в огромном кресле у библиотечного камина и пыталась вникнуть в рассказ, написанный на валлеорском, стараясь таким образом использовать способности к языкам, которые я так легкомысленно отказывалась развивать в детстве. Все отвлекало меня, и последние несколько минут я наблюдала, как свет лампы мягко ложится на высокие скулы Кейрона, работающего за столом над переводом дневника. Поэтому я даже не вздрогнула, когда он внезапно откинулся на спинку стула и воскликнул:

— Мать-земля! Сейри, посмотри, что я нашел. — Он светился так, что лампа показалась мне бледным пятном. Я не видела его таким взволнованным со дня появления дневника.

Я вскочила с кресла и склонилась над столом, чтобы посмотреть, какая страница открыла свою тайну. Это оказалась схема, состоящая из странных значков.

— Я и не думала, что это можно разгадать, — удивилась я. — Неужели ты понял?

— Я не разгадал ни схему, ни значение этих символов, но я понял, что это такое. — Он перевернул несколько страниц и указал пальцем на переписанные мною строки. — Автора все больше беспокоило то, что творило «Открытое крыло». Он пишет, что в Ав'Кенат, в священный праздник, один из непокорных городов захватило «войско» или «армия» нетелев. «Нетель» означает «покойник». Должно быть, тот правитель, Зедар, которого он упоминал раньше, наслал духи мертвецов, чтобы напугать людей и заставить их подчиниться, наполнить их разум «самым глубинным страхом». Автор был возмущен осквернением Ав'Кената, и, кажется, это подтолкнуло его к действию. Как ты думаешь, что он сделал? Я сжала его плечо и затрясла.

— Не заставляй меня гадать!

— Он отправился к старейшинам «Закрытого крыла» и попросил убежища в Виттор Эйрит, в крепости дж'эттаннов. И он записал, как туда добраться.

— Он записал? Я считала, что это самая страшная тайна. — Я все меньше удивлялась тому, что могущественные маги смогли так легко потерять власть.

— Тайна. Но Автор не надеялся на свою память, и он зашифровал указания. Вот этими знаками. Сейри, если бы я смог расшифровать их! Я мог бы найти крепость. Представляешь?

— Наверняка там ничего не осталось.

— Сложно сказать. Истории, которые мы слышали в Авонаре, рассказывали люди, ушедшие из Виттор Эйрита, когда старейшины решили оставить крепость. Мои предки не знали, что случилось с самой крепостью. Им было запрещено искать других дж'эттаннов, поэтому они ничего не могли знать. Они утверждали, что крепость была найдена и уничтожена. Но даже если она разрушена, представляешь, как было бы здорово найти само место. Отправиться в Виттор Эйрит…

На лице Кейрона снова появилось мечтательное выражение, и я дернула его за волосы.

— Прекрати. Ты не разгадаешь загадку четырехсот пятидесятилетней давности, не имея ключа.

— Верно. Но мы уже убедились, что понять Автора не так уж сложно. Ключ обнаружится где-нибудь здесь, в самом дневнике.

— И птицы станут летать вверх ногами, а у Эварда вдруг появится сердце. — Я опустилась обратно в кресло и взяла книгу, но не сводила глаз с вдохновенного лица Кейрона.

Поиск ключа к шифру Автора занял всю весну, но и в начале лета второго года нашей совместной жизни мы все еще не приблизились к разгадке. Схема состояла из пяти символов, соединенных прямыми линиями. Мы решили, что линии — дороги или тропы, а символы — какие-то обозначения местности. Мы обложились картами Валлеора, чтобы найти дороги, применимые к схеме, но прошло слишком много времени, и даже в наши дни карты не отличались точностью. Кроме того, мы не знали, соответствует ли расстояние между символами расстоянию между объектами. Сами символы были нечеткими. Один рисунок походил на ногу, второй — на ящик или сундук, третий напоминал охотничий рог. На оставшихся двоих было изображено нечто, похожее на человеческое лицо и кроличью морду. Мы изучали названия городов и деревень, рек и возвышенностей, проверили сотни версий, отыскивая соответствия, но все напрасно.

Кейрон, продвигаясь в работе над переводом, узнавал все больше о путешествиях Автора и его жизни с женой и шестью оставшимися детьми. Тот писал о своем саде и живности, о проблемах обучения детей чтению, о том, как непросто найти для них наставников, чтобы развивать их способности. Он подробно, с любовью описывал их игры и детские шалости. Мы смеялись, читая, как его пятилетняя дочь пыталась поселить в доме свинью, чтобы укрыть ее от зимних холодов. Она боялась, что животное замерзнет, и в результате свинья начала ходить за девочкой, словно дрессированная собака. Понадобились усилия всего семейства, чтобы снять наложенное ребенком заклятие и водворить негодующее животное обратно в сарай. Кейрон читал этот кусок, сидя под деревом в саду, моя голова покоилась у него на бедре.

— А когда вы узнаете… о детях? — спросила я.

— Ты имеешь в виду, есть ли у них способности к магии? В том случае, если один из родителей не дж'эттаннин?

Я ощутила, как шевельнулось у меня под щекой его тело. Мне очень нравилось, как оно оживало, когда Кейрон начинал говорить.

Я кивнула.

— Лет в пять-шесть. — Кейрон коснулся моей щеки и так улыбнулся, что мое сердце учащенно забилось. — На самом деле не так важно, когда это произойдет и произойдет ли. Ребенок сам по себе чудо. Так же как и порождающая его любовь. Остальное не важно.

— Браки, такие как наш, бывали в Авонаре?

— Да, случались…

— И это действительно было не важно? Даже им самим?

Его глаза затуманились.

— Была одна пожилая Целительница, Селина. После того дня в горах, когда я спас Кристофа, она стала моей наставницей. Она была замужем за свечных дел мастером, он не был дж'эттаннином, и как-то раз я спросил, унаследовали ли ее дети дар. Она сказала, что один из ее сыновей, едва начав ходить, пользовался огромной любовью лошадей, он стал самым лучшим конезаводчиком в Авонаре.

«Эдвард, Повелитель Коней?» — спросил я. Эдвард славился своими способностями. «Да, — ответила она. — Но у моего второго сына нет никаких магических способностей».

И я, переполненный новыми ощущениями от моего недавно обретенного призвания, спросил ее, не тяжело ли видеть одного сына таким одаренным, а другого… таким обыкновенным. Селина серьезно кивнула и ответила, что это испытание, посылаемое родителям, — видеть, что их дети одарены в неравной мере. Второй ее сын очень переживал в юности, он и слушать не хотел, когда ему говорили, что его личные способности не менее ценны, чем магическая сила дж'эттаннов. Но когда Эдвард уходил в поля с лошадьми, Морин читал, учился, беседовал со старшими и стал тем, кто он сейчас.

«Морин?» — переспросил я. Она застенчиво улыбнулась и кивнула, ее лишенного магической силы сына звали Морином. И он был, кажется, самым мудрым из всех известных мне людей. Он был главным советником моего отца и одним из самых уважаемых людей Авонара. Из всех потерь, которые мир понес с падением Авонара, гибель его светлого разума, может быть, самая тяжкая. Даже сейчас, столкнувшись с проблемой, я всегда пытаюсь представить, что сделал бы Морин. Как видишь, я рано усвоил, какие способности важны. Остальное в самом деле не имеет значения.

Я подарила Кейрону на день рождения прогулочную трость из вишни.

— Пользуется большой популярностью при дворе, если ты не заметил, — сказала я вечером, когда мы были в библиотеке. — Я заказала ее специально для тебя. — Несмотря на его благодарности и выражения восторга, я прекрасно понимала, что мой выбор не вызывает у него ничего, кроме изумления. Мы совершенно не следили за модой. У Кейрона скорее выросли бы крылья, нежели он расстался бы с высокими воротничками и темными сюртуками валлеорского провинциала.

Он поднял пеструю трость и помахал ею над головой.

— Я буду отгонять ею твоих настойчивых поклонников?

— Не моих поклонников… — я забрала у него трость, повернула кольцо черного дерева на рукоятке и показала ему острый клинок, который выполз снизу, — а тех, кто хочет тебя обидеть. — Я потерпела сокрушительное поражение, пытаясь убедить его брать с собой в путешествия меч, и решила, что, может быть, он согласится хотя бы на такую замену.

— Ах, Сейри…

Не нужно было обладать способностью к чтению мыслей, чтобы понять — я снова ошиблась. Он по-прежнему улыбался, но воодушевление пропало.

— Я выброшу это, — сказала я, убирая клинок внутрь и не смея поднять на Кейрона глаза. Мысль о том, что я расстроила его, была невыносима. — Я должна была догадаться.

Расстояние, разделяющее нас, вдруг стало невероятно огромным.

— Я не могу быть таким, как ты хочешь, — произнес он. — Я приму твою сторону в чем угодно, соглашусь на все, но это…

— Ты и так такой, как я хочу, — ответила я, убирая трость обратно в деревянный футляр. — Я только подумала… Мне хотелось, чтобы у тебя было нечто более надежное, чем магия, чтобы ты мог защитить себя. Звезды ночи, Кейрон, что, если ты растратишь все… всю свою силу… и тебя схватят? — Я с трудом выговаривала слова и, даже когда сумела произнести, тут же прогнала их от себя. — Не важно. Ты такой, как ты есть, я обожаю тебя, а Мартин и все остальные ждут нас, чтобы праздновать твой день рождения.

Я шагнула к двери, но он не пошел за мной. Мне пришлось обернуться. Он стоял там, где я оставила его, у камина. Глаза его были устремлены на меня, и у него был такой несчастный вид, что я бросилась к нему, желая утешить. Но он взял мои руки в свои и крепко сжал.

— Сейри, я ужасно тебя обманул. Все эти годы я знал, что мне придется объясниться. Путь дж'эттаннина, тот путь, который я выбрал, очень нелегок. Я трусливо говорил себе, что мой выбор не повредит тебе, если я буду достаточно осторожен. Если буду стоек. Если люблю тебя. Я закрывал глаза на наше будущее, заглушал чувство вины, говоря, что не имею права лишать тебя возможности выбирать самой. Если твой выбор грозит тебе опасностью, значит, таков твой Путь. — Он опустился на подушку и потянул меня вниз за собой. — Но я обманывал и себя, и тебя. Я так боюсь…

Боится? Руки, нежно сжимающие меня, были холодны. Мне казалось, что кто-то вонзил мне в горло клинок из трости.

— Расскажи.

Он глубоко вздохнул.

— Когда настанет день, когда меня разоблачат, я не буду сражаться.

— Не понимаю.

— Я хочу сказать, что я не смогу использовать магию или оружие, чтобы отнять жизнь или нанести увечье. Не смогу спасти себя. Не смогу спасти тебя. Никого. Мой дар состоит в исцелении, возвращении жизни, и я не могу использовать его для другого. Это у меня в крови, иного не существует. Ты должна это знать.

Я едва не выпалила, что подобное заявление возмутительно, невозможно для человека чести. А то, что Кейрон человек чести, было бесспорно — он постоянно рисковал собой, спасая людей, которых даже не знал. Я могла понять его нежелание ранить и убивать, когда он так часто видел боль и избавлял от последствий проявления ярости. Но у меня не укладывалось в голове, что человек не станет использовать имеющееся оружие, чтобы защитить семью и друзей, а в случае Кейрона это означало защитить себя самого.

Но Мартин объяснил мне, что спорить с идеалистами бесполезно. «Небольшая порция суровой действительности всегда превращает идеалистов в практических людей», — сказал он однажды. И вместо того чтобы спорить с Кейроном по поводу его профессиональных убеждений, я сосредоточилась на другом.

— Значит, мы должны сделать так, чтобы тебя не разоблачили. Мартин ждет…

Я хотела встать, но Кейрон не позволил мне ни пойти, ни поднять его.

— Это едва ли возможно, и последствия будут ужасны. Я видел, что делают с магами, Сейри, и с теми, кто с ними связан. Эти видения никогда не покидают меня. И я говорю тебе, что не смогу защитить тебя от этого.

— Я прекрасно осознаю опасность. Просто не хочу об этом думать.

— Но ты должна. Если ты впустила меня в свою жизнь, боюсь, ты должна впустить в нее и это.

— Я не допущу, чтобы это произошло.

— Если что-то и придает мне уверенности, так это твоя решимость. Ты же дочь лейранского воина, тебя учили, что отказаться от боя означает проявить неслыханную трусость. Я дж'эттаннский Целитель. Меня учили, что самые замысловатые пути жизни таят больше всего чудес. Ты была так молода, когда Мартин и все остальные решили, что я остаюсь… Я не сбегу, не стану притворяться, что разлюбил тебя, но я больше не могу закрывать на это глаза. Я прошу тебя о большой услуге.

Это был его день рождения, и, конечно, поскольку я любила его, я сказала, что приму все, что бы ни случилось, и все, что он сможет или не сможет с этим поделать. Но мне каким-то образом удалось убедить его ездить с оружием.

В начале осени мы с Кейроном отправились на ярмарку менестрелей, расположившихся в холмах прямо под стенами Монтевиаля. Менестрели были странствующими артистами и певцами, обычно они разъезжали небольшими семейными группами, но иногда, летом, останавливались где-нибудь на несколько недель, собираясь вместе, общаясь, делясь впечатлениями. Хотя в основном их считали ворами и обманщиками, люди из близлежащих городов и деревень съезжались поглазеть на их рискованные трюки. Пестро одетые женщины предсказывали судьбу, бросая раскрашенные палочки, а жилистые, раздетые до пояса мужчины в облегающих штанах глотали огонь. Они рассказывали сказки, пели песни, устраивали потешные бои, рисовали портреты на кусках дерева или стекле. Их тощим оборванным детишкам завидовали все приличные дети Лейрана, мечтавшие о полной развлечений жизни, лишенной ограничений этикета, уроков или труда.

— Ты уверена, что не хочешь домой? — спросил Кейрон, подавая мне руку, я перешагивала канаву, в которой после недавнего дождя бурлила вода. — Это не самое безопасное место, чтобы оставаться здесь ночью.

— Мы все равно не могли уехать, пока она не закончит набросок, — ответила я, с трудом разглядывая в тусклом свете каменную пластину, на поверхности которой всего несколькими угольными линиями было изображено удивительно похожее лицо Кейрона. — К тому же еще будут танцы с огнем. С наступлением темноты представление менестрелей становится еще красочнее. Как-то нас с Томасом целый месяц не выпускали из дома, после того как мы ускользнули на ярмарку рядом с Комигором, но мы ни разу не пожалели. Они действительно засовывают факелы себе в горло, и все вокруг них бушует и кружится. Некоторые удовольствия невозможно перерасти.

— Тогда нам лучше обойти кругом эту грязь, а не пробиваться напрямик, иначе остаток ночи ты проведешь в мокрых туфлях.

Кейрон повел меня по темной кромке поля, превращенного в грязное месиво дневным представлением. Факелы, предназначенные для главного действа, светились за полем, на другой стороне от лачуги, где, как сказал мне знакомый, я смогу заказать такой точный портрет Кейрона, что мне будет казаться, будто у меня два мужа. Вынужденные из-за грязи идти в обход, мы двигались через обшарпанное поселение из навесов и палаток, в основном темных и пустых. Нам навстречу попадались только тощие псы. Время от времени от главного костра сюда доносились восторженные крики, и детский голос я услышала случайно.

— Агрен, Агрен. Проснись, Агрен. Вставай. — Тихие мольбы прерывались вздохами и всхлипами. — Не умирай. Пожалуйста.

Мы замедлили шаг, вглядываясь в темноту под пологом, перекинутым через деревянные балки так, что он образовывал подобие комнаты. Оборванная девочка лет шести или семи стояла на коленях перед распростертым на земле телом. Она трясла человека за плечо, но он не внимал ее уговорам, похоже, его безразличие было как-то связано с рукояткой ножа, торчащей у него из спины.

Кейрон попытался утащить меня прочь, но я не поддалась.

— Погоди. Разве здесь не нужна твоя помощь?

— Только не тогда, когда ты со мной, — ответил он, бросая мрачные взгляды на ребенка и подталкивая меня в сторону горящего вдалеке костра. Его рука, сжимающая мое плечо, горела. Жар причинял ему боль, если слишком разрастался, а отчаяние в голосе девчушки только усугубляло ситуацию.

— Кейрон… делай, что должен. Я покараулю. Публика вдалеке снова жизнерадостно завопила. Он покачал головой.

— Слишком близко к городу. Слишком много народу.

— Кто здесь? — Голос девочки сорвался, когда она повернулась и выглянула из-за полога. — Это ты, Дефт? Не трогай меня, Дефт. Агрену это не понравится.

— Что здесь произошло? — спросила я, выпуская пальцы Кейрона и подныривая под низкую перекладину внутрь. — С тобой все в порядке?

Человек лежал на животе. У него была темная спутанная борода, на поясе висел так и не вынутый из ножен кинжал. Хотя я не ощутила дыхания, когда коснулась губами его щеки, он был еще теплый.

— Кто вы? — спросила девочка и, испуганно сверкая на меня глазами, прижалась к телу.

— Мы приехали на ярмарку. Мой муж… он лекарь. Может быть, он сможет помочь.

— Кто-то его побил. — Ее подбородок дрожал. — Кажется, он умер.

— А вдруг не умер? Мне показалось, я чувствую дыхание. — Я прижала ребенка к себе и вывела его наружу, кивнув Кейрону, который застыл на пороге. — Идем, освободим моему мужу место для работы.

Девочка, ее звали Нетти, села на бочку, стоящую у навеса, и заговорила об Агрене, может быть, ее отце, а может быть, нет, она не знала и о том, как он ушел переговорить с одним человеком по поводу карточного долга. Когда он не вернулся к представлению, она отправилась его искать. Я видела, что Кейрон за холщовой стеной опустился на колени рядом с человеком, быстро осмотрел и выдернул кинжал из спины. Хотя он был всего лишь тенью на фоне серых сумерек, я узнала следующие движения: он расстегнул рукав, надрезал запястье покойника, на миг застыл, делая надрез себе, обвязал шарфом погибшего их соединенные руки.

Я поглаживала девочку по заплетенным в косы волосам, липким от масла, которым женщины артистов по обычаю смазывали волосы, чтобы они блестели в свете факелов, а она рассказывала о том, кто из менестрелей ей нравится, а кого она боится. Кейрон был неподвижен. Теплый ветер покачивал тканые стены.

— Нетти! — донесся из тьмы задыхающийся шепот. — Сюда, девочка…

— Агрен?

Распахнув глаза, девочка соскочила в бочки. Я ухватила ее за руку, чтобы она не увидела Кейрона, не коснулась его или своего друга, но она выскользнула, метнулась под полог и упала на колени напротив Кейрона, с другой стороны от тела. Я тут же оказалась рядом с ней, хотела поднять ее, но мои руки бессильно упали, я застыла от ужаса.

— Месть, Нетти. Это сделал Дефт. Мы отравим проклятого негодяя… — Хриплый голос, грубые злобные слова вылетали изо рта Кейрона. Злоба и ненависть исказили его лицо до неузнаваемости. — Мы подстережем его завтра утром. Я вырву его сердце… — Пока звучали яростные убийственные слова, лицо Кейрона дернулось, дрожащая рука вцепилась в нож, который он недавно выдернул из спины артиста.

— Кейрон!

Я не смела коснуться его. Он рассказывал мне о заклинаниях, об опасности нарушить равновесие и навредить и Целителю и пациенту, если связь прервется. Поэтому я лишь прижимала извивающуюся девочку к груди, чтобы она ничего не видела, и не делала ничего, только звала его по имени.

Дрожащий нож взмыл вверх, у меня перехватило дыхание. Я была готова оттолкнуть ребенка и броситься вперед, но клинок опустился так быстро, что я ничего не смогла сделать, только закричать.

— Святые боги!

Три… четыре… пять раз лезвие вонзилось в тело.

Когда все снова замерло, Кейрон оказался пойманным в двух местах — его правая рука с ножом засела в спине покойника.

— Маратат… мараташи… маратакай, — шептал он своим голосом, снова и снова повторяя эти слова. Когда он сумел преодолеть охватившую его дрожь, он произнес:

— Развяжи нас.

Одной рукой все еще удерживая отбивающуюся девочку, я взяла свой нож и перерезала грязный шарф, который привязывал руку Кейрона к руке актера. Через миг Кейрон был уже на ногах, он схватил меня за руку и притянул к себе. Нетти осталась на земле возле мертвеца.

— Мне жаль, — мягко обратился Кейрон к рыдающей девочке, не пуская к ней меня, — но я не смог ему помочь.

Мы сразу же пошли к нашему экипажу и уехали домой, всю дорогу Кейрон молчал и не глядел на меня. Хотя меня распирало любопытство, я ждала, пока он заговорит. Только после того, как он вымылся и перевязал открытую рану на левом запястье, в освещенной свечами спальне он опустился на кровать рядом со мной, откинулся на подушки и прикрыл глаза.

— Агрену не понравилось быть мертвым. Грубость, испорченность и такая алчность, зависть и ненависть… Ты и представить себе не сможешь. Вместо того чтобы вернуться в свое тело, он захватил меня. Селина рассказывала мне о существовании подобных душ, так сильно привязанных к жизни, что они отказываются пересекать Черту и ополчаются на Целителя. Раньше я не встречался с ними и не хочу встречаться и впредь. Звезды ночи…

— А нож… что ты сделал?

Кейрон открыл глаза и повернул ко мне голову, слабо улыбаясь.

— Я убедил его в том, что он сможет вернуться только в своем теле. Что, разумеется, означало, что он действительно умрет, потому что его тело не подлежало восстановлению. Это ему не понравилось. Результат ты видела. Я рад, что он обрушил свою ярость на собственное тело, а не на тебя, не на ребенка и не на меня.

— Что же станет с девочкой?

Он пожал плечами.

— Ей лучше уйти оттуда, и не важно — куда.

Мы так и просидели остаток ночи и заснули только тогда, когда за окном занялся рассвет.

В начале лета Кейрон с небольшим отрядом отправился в Валлеор, изучать древнюю гробницу, открывшуюся после землетрясения. Наместник короля в южном Валлеоре сообщил Хранителю Древностей о находке, сделанной неподалеку от города Ксерема, добавив, что, кажется, в гробнице полно бесценных сокровищ.

Кейрон взял с собой двух помощников и отправился выяснять, что необходимо для проведения больших раскопок. Он собирался уехать всего на несколько дней, поэтому я решила подождать его возвращения дома, а потом, осенью, отправиться с ним в настоящее большое путешествие. Я снова занялась языками, помогая Тенни переводить для Мартина искерский манускрипт, и мне совсем не хотелось бросать работу на середине.

Прошло три недели, а от Кейрона не было вестей. Это было не похоже на него. Это же было не частное путешествие, а служебная поездка. Еще через несколько дней я с трудом сосредотачивалась на переводе Тенни, все валилось из рук. Когда миновала четвертая неделя, я отправилась во дворец узнать у Расина или сэра Джеффри, управляющего королевскими архивами, нет ли новостей. Ничего. Никогда еще я так не волновалась. И каждое утро, когда я одна просыпалась в своей постели, меня мутило.

Мартин очень редко навещал нас, поэтому, когда однажды утром Жуберт прервал мои метания по комнате, объявив о приходе герцога Гольтского, поток страхов смел хилую плотину, которую я возвела, спасаясь от них.

— Новости из Валлеора, — сказал он, беря меня за руки, его спокойный голос никак не вязался с мрачным лицом. — Ничего конкретно о Кейроне, но нам сообщили, что произошло еще одно землетрясение. Говорят, Ксерем сровняло с землей.

— Он был не в городе… — Кто-то должен был произнести это вслух.

— …и я уверен, дороги труднопроходимы, — подхватил Мартин. — Танаджер уже выехал. Он сообщит, как только что-нибудь узнает.

Я разозлилась, что Мартин отправил Танаджера без меня. Я должна сидеть здесь, есть, гулять, ждать, считать лиги, считать часы и дни, воображать себе разные ужасы…

Спустя десять мучительных дней гонец из Виндама пришел с таинственным сообщением.

— Новости. Приходи.

Не успел гонец договорить, как я была уже в экипаже.

Мартин ждал меня на ступенях. Не тратя время на приветствия, он повел меня в гостиную, там на диване лежал Танаджер, без рубахи, он издавал исключительно громкие стоны. Одна рука у него была привязана к груди, голова в бинтах. Юлия смывала засохшую кровь и грязь с глубокой раны на ноге.

— Танаджер заявил, что должен рассказать о произошедшем сам, — произнес Мартин, похлопывая путешественника по плечу, — но мы решили, что рассказ лучше немного отложить. Эй, парень, пришла Сейри.

— Я не видел его, — пробормотал Танаджер, когда я опустилась на пол рядом с диваном. — Но я уверен, что он жив. — Черты его широкого лица заострились, когда он попытался сесть. — Гром и молния, я в жизни не видел подобных разрушений. Если бы тысяча армий взяла тысячу таранов и тысячу лет долбила бы эти стены, результат не был бы таким впечатляющим. Жить можно лишь в одной десятой города, если, конечно, вынесешь запах смерти. — Танаджер сел, помогая себе здоровой рукой, казалось, он не замечает, что Юлия еще возится с его ногой. — Тысячи людей были заживо погребены под руинами. Те, кому посчастливилось выжить, копали без остановки, стараясь добраться до остальных, прежде чем люди наместника подожгут руины. Я доехал до гробницы, но там ничего не осталось. Половина горы съехала вниз.

Мне казалось, что я задыхаюсь.

— Но слушай же дальше. — Огромная ладонь Танаджера опустилась на мою руку. — Никто ничего не смог рассказать мне об отряде лейран, приехавших осматривать гробницу. Но они принялись рассказывать о своих горестях, и я узнал об иностранце, который был там во время землетрясения. Изредка он находил людей в самых невероятных местах, живых людей. Непокалеченных. Все мечтали, чтобы этот иностранец поискал их родственников и друзей, потому что на его стороне была удача, он мог найти их живыми, даже когда не оставалось никакой надежды. Они прозвали его Диспоре, «спасающая рука». Описать его не могли. Кто-то говорил, что у него молочно-белая кожа, как у керотеанца, кто-то клялся, что он черный и у него раскосые глаза искерца. Но все превозносили его силу, удачу и умения.

— Ты понимаешь, почему мы надеемся? — спросил Мартин. — Похоже, наш Целитель просто не может позволить себе уехать.

Танаджер закивал.

— Когда я уезжал, они уже сожгли руины. Но рассказы о Диспоре не прекратились. Говорили, что он в отряде тех, кто спасает больных и раненых. Я пытался его найти, но там царит хаос, и он все время на шаг опережал меня. Надеюсь, он не задержится надолго. Я столкнулся с толпой, которая хотела съесть моего коня, но животина сама унесла меня домой.

Я хотела верить, что человек из легенд — Кейрон. Он действительно не смог бы покинуть место, где необходима его помощь. Оставалось лишь ждать.

«Сейри…»

Лунной ночью спустя неделю после возвращения Танаджера я заснула в кресле, зачитавшись допоздна, что за время отсутствия Кейрона вошло у меня в привычку. Зов разбудил меня, но, оглядев темную библиотеку, я убедилась, что нахожусь здесь одна. Застекленные двери в сад были распахнуты, ароматы цветов наполняли летнюю ночь. По ковру тянулась лунная дорожка. Лампы Давно догорели, ветерок шевелил страницы книги, оставленной мною на столе.

Сон, решила я, наверное, какой-то шум в переулке за стеной сада, но когда я взяла шаль и книгу, собираясь подняться в спальню, зов повторился, слабый, но явственный. «Сейри! Услышь меня!»

— Кейрон? Где ты? — Я окончательно проснулась, это был его голос, но я никак не могла понять, где он находится, что его голос звучит так слабо.

«Любовь моя, мне нужна твоя помощь».

— Где?..

И тут я поняла, почему не могу найти его. Его голос звучал у меня в голове. С той ночи в доме Мартина Кейрон никогда не общался со мной мысленно. Я не знала, как ему отвечать, но, кажется, он понял, что я его слышу.

«Будь в „Медном щите“ в Тредингхолле завтра. Приведи для меня Карилиса. Если я не появлюсь с наступлением ночи, ради всего святого, не жди. Поезжай домой и никому ничего не рассказывай».

— Я буду там, — ответила я. Произнесенные вслух слова звучали нелепо. — Ты меня слышишь? Ты здоров?

Но больше я ничего не услышала.

Полная луна позволила мне выехать задолго до рассвета. Я взяла лишь немного еды и вина. Привязав к седлу своей лошади Карилиса (Кейрон никогда не брал его в поездки, опасаясь потерять), я двинулась на северо-запад, избегая главных дорог и встреч с другими путниками. Я ни разу не ездила так далеко одна, но за свою жизнь я перевидала карт даже больше, чем книг. Я останавливалась только в безлюдных местах и только для того, чтобы дать отдых лошадям. И во время этих коротких привалов я не вынимала руку из правого кармана дорожной юбки, где в узорчатых ножнах лежал кинжал. Промаха я не допущу.