"Полет над разлукой" - читать интересную книгу автора (Берсенева Анна)

Глава 12

Разговор с Ниной так взволновал Алю, что о встрече с Ромой она забыла напрочь.

Аля вспомнила об этом, только когда спустилась в метро на «Китай-городе»: просто потому, что надо было сообразить, по какой линии ехать. Тут она и вспомнила о Роме, а взглянув на табло, поняла, что встречаются они ровно через полчаса и, значит, она не успеет заехать домой переодеться. Впрочем, переживать по этому поводу она не стала.

В битком набитом вагоне, на платформе, на переходе Аля думала только о том, что услышала сегодня от Нины. И даже не о том, что услышала о себе — что к ней, оказывается, уже неплохо относятся в театре, — хотя после анонимки это было приятно. Но думала она о самой Нине — Джульетте, однажды влюбившейся в фальшивого Ромео.

Это была вторая история любви — вернее, история нелюбви, — которую она слышала за последнее время. Первую рассказала Ксения о своем Толике. Конечно, между Ниной и барменшей Ксенией, пусть даже и бывшей актрисой, пропасть была большая, и истории у них были разные. Но было в этих историях что-то, что их объединяло. Аля чувствовала это «что-то», оно свербило в ней, но никак не могло проясниться, назваться.

Это «что-то» относилось к ней самой и потому никак не давалось в руки.

С Ромой они договорились встретиться у метро «Кропоткинская», под аркой. Выйдя из первого вагона, Аля взглянула на себя в большое зеркало у платформы и нашла, что выглядит неплохо, несмотря на то, что не готовилась ко встрече.

Правда, сегодня утром, для пущего удобства передвижений, она надела джинсы и заправила их в невысокие сапожки без каблука; в приличный ресторан в таком наряде, конечно, не пойдешь. Но джинсы были хорошие — настоящие «ливайсы». Илья когда-то раз и навсегда объяснил ей, что джинсы можно носить только классические, без выкрутасов, и она до сих пор следовала этому совету. Куртка из мягкой светло-серой замши тоже смотрелась неплохо — особенно потому, что была все-таки темнее Алиных волос и оттеняла их цвет.

Так что, реши они просто прогуляться по бульварам, Аля выглядела бы достойно рядом с любым спутником. Правда, она сомневалась, что Рома собирается бродить по улице. Слишком уж давно он зазывал ее куда-нибудь на совместный ужин и едва ли имел в виду ларек «фаст фуд» с сосисками.

Она не опоздала, но Рома уже ждал, прохаживаясь в двух шагах от входа под аркой-дугой. Выйдя из стеклянных дверей метро, Аля не сразу подошла к нему — остановилась, словно размышляя, надо ли подходить…

Она рассматривала его, незамеченная.

После новогодней ночи прошло уже три месяца, а их отношения не только не определились, но даже не сдвинулись с мертвой точки. Как будто не было ничего — ни ночи той, ни утра в его постели… Это даже Але казалось странным: все-таки ее отношения с мужчинами, мягко говоря, не были настолько разнообразны, чтобы такое событие проскользнуло незамеченным. А уж в каком недоумении должен был находиться Рома, она догадывалась.

Он приходил в «Терру» в каждую ее смену, пока она не попросила его этого не делать.

— Рома, ты не обижайся, — сказала Аля (с этой фразы начиналось едва ли не каждое ее обращение к нему), — но мне неприятно, когда ты тут сидишь. Мне вообще неприятно здесь работать, понимаешь? И зачем тебе меня такую видеть?

— А какую я тебя еще могу увидеть? — невесело хмыкнул он. — Я ж тебя прошу: ну давай пойдем хоть куда, хоть посидим где-нибудь. Почему ты не хочешь, не понимаю!

Однажды она пригласила его на спектакль в Учебный театр. У Али была главная роль в «Укрощении строптивой», которую все считали ее удачей. Конечно, он пришел — с цветами, как положено. Но, изредка поглядывая на него во время спектакля, Аля видела, что он смотрит только на нее — так же, как смотрит в «Терре», — а все остальное ему в общем-то безразлично. Обижаться на него за это было невозможно, но и приглашать в театр еще раз тоже было ни к чему.

О нем она знала уже, кажется, все, что можно было узнать. О его успешном бизнесе — бензоколонках и автосервисе. О том, что квартиру в элитном доме на Удальцова он купил совсем недавно, а до этого жил в обыкновенной однокомнатной «панельке». О том, что он все любит делать сам и умеет делать все, что ему необходимо; впрочем, об этом нетрудно было догадаться без его объяснений. Разве что об отсутствии жены они не говорили — да и то, кажется, только потому, что Аля сама пресекала разговоры на эту тему.

Она даже себе не могла объяснить, что останавливает ее в отношениях с явно любящим и явно неплохим мужчиной. А уж объяснить это ему было и вовсе невозможно: встречались они нечасто, разговаривали мало, но Аля уже успела понять, что Рома, не будучи глупым, все-таки не склонен разбираться в душевных тонкостях.

«Слишком уж мы разные, слишком разного круга… Может, из-за этого? — думала она, глядя, как он вышагивает под арочной дугой. — Ну и что? — тут же возражала она себе. — Вон, Нина, куда уж ближе со своим Ромео — и что?»

Аля могла бы назвать еще множество театральных пар, которые распались, несмотря на общность интересов и образования. Особенно теперь, когда хотя бы одному приходилось зарабатывать деньги, бросая любимую работу. И сколько из-за этого было неосуществленных надежд, ссор, попреков!..

Здесь, у стеклянной двери метро, она вдруг поняла, что же так задело ее в историях Нины и Ксении. Аля словно примеряла на себя их судьбы, судьбы их любви, и понимала, что ни одна, ни другая — не для нее. Не было в этих любовных историях ничего такого, ради чего ей хотелось бы пожертвовать всем…

«В конце концов, — думала Аля, — сейчас я, если на Хитровке буду играть, сразу брошу эту чертову „Терру“. Поживу впроголодь, доношу старые тряпки — как-нибудь не помру! Но ведь это сейчас. А вышла бы за актера, например, родила ребенка — и что? Всем жить впроголодь? Или мужа заставить все бросить и пойти на рынке торговать?»

Холодом веяло от этих рассуждений, но Аля понимала, что они справедливы.

— Ты чего тут стала? — заорал какой-то пенсионер. — Пьяная, что ли? Дай людям проходить спокойно!

Спохватившись, что действительно мешает выходить из метро, Аля сделала шаг в сторону и встала за цветочным лотком.

«Что тебя останавливает? — думала она. — Принца ждешь? Никого ты не ждешь и прекрасно это знаешь. Будь же логична до конца! Даже Нина заметила, что для тебя за стенами театра жизни нет, и все замечают. Что же тебя сдерживает?»

Тут Аля представила, как глупо выглядит, прячась за огромными букетами роз и размышляя, почему никак не может подойти к ожидающему ее мужчине. Рома нетерпеливо вскинул руку к глазам, она тоже взглянула на часы и поняла, что опаздывает.

— Извини, Рома, — привычно сказала она, выходя из-за цветов ему навстречу. — А у меня, знаешь, была одна подружка, так она сто раз мне говорила, что я динамистка прирожденная.

— Умная была подружка, — улыбнулся Рома. — Ничего не поделаешь — что бог дал. Куда поедем? — спросил он.

— Куда пригласишь, — пожала плечами Аля. — Обещала же. Только я одета не очень… Не для шикарного кабака!

Видно было, что ему все равно, как она одета: взгляд у него был привычный — тот самый, от которого Але делалось неловко, как будто она обманывала его, хотя на самом деле она не сказала ему ни слова неправды.

— Можем не в ресторан, а в трактир поехать, — предложил он. — Тут какой-то открылся на Чистых прудах, я сейчас проезжал. Что-то райское…

— Райское? — удивилась Аля. — Откуда ты знаешь?

— Да нет, название какое-то… Что-то про рай. Поедем?

— Ну, если в рай, то поедем! — засмеялась Аля.

«Что-то райское» действительно оказалось трактиром под названием «Райский двор». Аля не успела удивиться этому странному названию, как уже догадалась, что оно означает. Трактир явно был назван в честь «Скотного двора» Оруэлла, что и подтверждали его интерьеры.

Она прочитала «Скотный двор» еще в школе, и книга ей не понравилась: слишком много было прямой сатиры, слишком все было аллегорично. Но борова Наполеона она запомнила и сразу узнала его бюст, установленный в зале посреди «грядки» с высаженным укропчиком.

Рома явно Оруэлла не читал и недоуменно рассматривал плакаты со стебными воззваниями, развешанные на стенах: «Парнокопытные всех ферм — в стадо!», «Снесем шесть яиц за пять дней!»…

— Стойла какие-то, — поморщился он, оглядев зал. — По-моему, зря пришли. Или я чего не понимаю?

— Ничего, — успокоила Аля. — Это книга есть такая, по которой тут все сделано, вон она, на подставочке лежит. Зато, смотри, салатный бар хороший.

Салатный бар располагался под аркой, украшенной знаменитым лозунгом: «Все животные равны, но некоторые равнее!»

— Ну, пошли, — вздохнул Рома. — Взять тебе салат?

Салаты были почти домашние — как, впрочем, и другие блюда. Увидев в меню вареники с картошкой и с вишней, Рома несколько смягчился.

— Не для вечера, конечно, — сказал он, — но в обед заскочить перекусить — нормально.

Аля улыбалась, проглядывая названия блюд: «Ужас человечества», «Поросячий визг»… Ничего особенного не было в этом заведении, но все было не пошло и непринужденно.

Они с Ромой сели за столик на двоих в одном из «стойл», и Аля предложила ему заказывать самому. Только оказавшись рядом с салатным баром, она поняла, что проголодалась, поэтому ей все равно было, что съесть.

К тому же она понимала, что и так разочаровала его, отказавшись пойти в хороший ресторан. По Роминому костюму, а особенно по диоровскому галстуку, было понятно, что он рассчитывал именно на это, и Аля еще раз удивилась его безропотности. Так что грех было не доставить ему хотя бы маленькое удовольствие: просматривать меню, выяснять у официанта, что «Покровитель овец» — это баранья спинка, выбирать вино…

И выпить было приятно: от первых же глотков щеки у нее заалели не хуже, чем бокалы с красным вином.

— Ты красивая такая… — Рома смотрел на нее, не отводя глаз. — Цвет этот идет тебе… Тебе все идет!

Наверное, он имел в виду цвет ее блузки — «королевский синий».

— Он всем идет, — улыбнулась Аля. — Благородный потому что.

Она замолчала. Рома тоже молчал. Но он-то мог сколько угодно молчать, просто глядя на нее и не чувствуя ни малейшей неловкости. Она же чувствовала, что невозможно до бесконечности длить эти странные недомолвки.

— Рома, — первой не выдержала Аля, — ну скажи мне, зачем тебе все это? Нет, я понимаю. — у тебя возраст такой, жениться пора, квартиру вот купил, теперь нужна хозяйка. Но почему ты решил, что я гожусь на эту роль?

— А что, готовить не умеешь? — спросил он. — Так это ерунда, я…

— Да умею я готовить, — поморщилась Аля. — Было дело, научилась. Не в том дело. Просто… — Она запнулась, не зная, как объяснить ему, облечь в понятные слова то, что чувствовала в себе. — Ну, профессия у меня такая. В роли надо вживаться, об остальном забывать! — Аля обрадовалась, что наконец-то нашла вразумительные слова. — У меня ведь три большие роли уже сейчас, и четвертую репетирую. Вот я сейчас с тобой говорю, а сама о них думаю, понимаешь? И всегда у меня это на первом плане будет, а остальное так, в свободное время, которого к тому же нет. Надо тебе это? И ведь…

— Ты в том смысле, что мне бы чего попроще? — вдруг перебил он. — Что не по себе замахнулся?

Ей стало стыдно, что он об этом подумал. Но ведь она и сама думала об этом…

— Я не знаю, — опустив глаза, выговорила Аля. — Может быть, дело не в том— хотя и в том, конечно, тоже. Но ты понимаешь, я просто не хочу тебя обманывать…

А ты меня не обманываешь. — Он покачал головой, провел рукой по лбу. — Да меня, может, мало кто так не обманывал, как ты! — Аля видела, что он все больше волнуется с каждым словом. — У меня ведь женщин много было, и очень даже были ничего. Но у всех взгляд такой… Такой взгляд цепкий, просто противно. Когда домой заходят, когда меня оглядывают. Как на аукционе — оценивают… Ты вот меня не спрашиваешь, а я ведь потому и не женился: не верил им никому. Это ж только в двадцать лет кажется, что бабы на улице валяются, только руку протяни… А тебя как увидел — ну, еще в клубе, когда ты три Джина принесла, — так сразу и ахнул: надо, же, она вот какая есть, такая и есть, никем казаться не старается. Весь вечер на тебя смотрел, все думал, как же это можно, совсем не притворяться. Даже напился из-за этого. Помнишь?

— Ну, еще бы, — улыбнулась Аля. — Как не помнить! Еле домой от твоего дома добралась, на ходу засыпала.

Он покраснел.

— Конечно, свинство, что я тебя за руль посадил… Но я ж правда запьянел, Алечка, соображал медленно! Я и потом все время на тебя смотрел, только же из-за тебя в «Терру» эту приходил… Ты что думаешь, я такой положительный, такой тупой, что мне только клушку какую-нибудь?.. Да мне, может, наоборот! — Он судорожно глотнул вина, красная капля пролилась на светлую рубашку. — Только ты не думай, что я тебя хочу как игрушку дорогую, я ж совсем не то… Я бы тебя на руках носил, Алечка!

Она не могла поднять на него глаза и чувствовала, что слезы вот-вот закапают прямо на стол.

«Боже мой! — думала Аля. — Вот, любовь… И кому — мне! Почему, за что, зачем? Сколько женщин счастливы были бы, а досталось черт знает кому…»

— Рома… — Она наконец решилась взглянуть на него. — Но ведь я тебя не люблю, неужели ты не видишь?

— Вижу, — ответил он, помолчав. — Я ж говорю: ты такая, как есть… Странно прямо, я думал, артистки все время притворяются! Но что ж мне теперь делать, Аля? Поживи со мной — может, полюбишь… Тебе со мной ведь не противно было, а? А я после этого ночей не сплю, только о тебе… Думаешь, я тебе мешать буду? Насчет театра… Да вживайся ты куда тебе там надо! Ты что хочешь будешь делать, я же ни в чем…

Он замолчал на полуслове, словно задохнулся, и снова глотнул вина.

Але хотелось провалиться прямо сквозь пол ресторанного стойла.

«Вот скажи сейчас „да“, — стремительно мелькало в голове. — Даже не надо говорить „люблю“, ни в чем обманывать не надо. Просто скажи: Рома, буду жить с тобой. Тебе неплохо, а он счастлив будет, он только этого и ждет, ни о чем другом не просит. Почему ты молчишь?»

Она не могла понять, каким скована запретом.

— Рома, давай я подумаю, а? — наконец произнесла Аля, от стыда едва не плача. — Я понимаю, это нехорошо как-то, глупо, допотопно… Но дай ты мне подумать! Это нетрудно, конечно, — к тебе перейти. Но я не хочу тебя дразнить, понимаешь? Прийти, уйти…

Он молчал, по-прежнему глядя на нее. Аля давно уже заметила, что, когда Рома волнуется, капельки пота выступают у него на лбу, на высоких залысинах, и он судорожно вытирает их — платком, краем одеяла… Рома промокнул лоб салфеткой, свернул ее с медлительной и невеселой аккуратностью.

— Что сказать, Аля? — произнес он. — Я понимаю… Не думай, я и не ждал, что ты мне на шею кинешься. Все же понятно… А все-таки: переходила бы все-таки, а? Тогда, на Новый год, помнишь — не думала, а так все хорошо получилось. А подумала бы — и не пошла бы…

Конечно, он был прав: все лучшее в жизни получается само собою, без размышлений и подготовки. Но к нему-то Алю не влекло ничто, кроме житейской логики… Надо было следовать этой логике, потому что больше следовать было нечему. Но она не могла решиться — непонятно, почему.

— Не получается по-другому, Рома, — сказала она. — Давай неделю не будем встречаться, а потом… Да я и занята сейчас очень: выпускной ведь курс, репетиции целыми днями. Через неделю, ладно?

Он кивнул, отводя глаза. Официант наконец принес заказанного «Покровителя овец», еще вина… Аля ничему уже не была рада, и особенно этому ужину, который надо было поглощать в молчании: не болтать же о пустяках после такого разговора!

— Тепло как.. — сказал Рома, когда они вышли наконец на Чистопрудный бульвар. — Лето скоро. Давай вместе отдыхать поедем, а? Ты куда хочешь поехать?

— В Испанию, — непроизвольно вырвалось у Али. — Только не будем пока об этом говорить, ладно? — тут же добавила она.

Он уныло кивнул. Але невыносимо стыдно было оттого, что она подвергает мужчину такому унижению, но ничего она не могла поделать.