"Полет над разлукой" - читать интересную книгу автора (Берсенева Анна)Глава 13Она и в самом деле не обманывала его. Ни в чем — ни в том, что не любит, ни в том, что должна подумать, потому что не хочет дразнить его понапрасну… Не обманывала и в том, что времени у нее совсем нет. Четвертый курс ГИТИСа — это было серьезно Карталовский курс был смешанный, актерско-режиссерский, и выпускных спектаклей ставилось множество. На них приходили режиссеры разных театров, решалось будущее, поэтому все студенты старались показать, на что способны. Аля была одной из немногих, чья судьба была решена Карталовым. Остальные же пребывали в состоянии тихой паники, и она их прекрасно понимала. Давние, забытые воспоминания нахлынули на нее этой весной… Растерянность свою она вспоминала, растерянность от того, сколько талантливых людей без дела мечется и слоняется по Москве, скольким не хватило для успеха только одного: слепого везения… Тогда, в прожитый с Ильей год, Аля поняла, что жизнь устроена не по законам справедливости, но только поэтому остается жизнью, не замирает в мертвом окостенении. Это было жестоко, но это было так. А большинство ее однокурсников только сейчас, на себе начинали постигать жестокость невезения… Поэтому в горячке институтских репетиций Але чудился не только азарт, не только одержимость, но и лихорадочность. Она и раньше не любила «Терру», а теперь шла туда просто как на каторгу. Ни физических, ни моральных сил у нее не оставалось, да и жалко было тратить силы на то, чтобы обслуживать мыдлонов, когда только в Учебном театре она играла в трех больших спектаклях, а диапазон — от Шекспира до молодого драматурга Вишневецкого. А главное — Театр на Хитровке, Цветаева… «До лета, до выпускных, — твердо решила Аля. — А там уйду, будь что будет. Проживу как-нибудь!» Она по-прежнему старалась обходить в мыслях то, что к лету, может быть, у нее уже вообще не будет проблем с деньгами — если она решится… Сознание того, что она дохаживает в «Терру» последние недели, очень ее поддерживало. Аля так и решила: последняя ночь — на первое июня, и ни минутой дольше! Потом хоть трава не расти. — Чего это ты повеселела так? — заметила ее неизменная напарница Рита. — Замуж выходишь? — Роль хорошую репетирую, — ответила Аля. — Чуть улыбнулась — сразу, значит, замуж? — А что еще? — пожала плечами Рита. — Роль!.. Ну, что было обращать внимание на Риту! Весна звенела на улице, апрельская зелень накрыла город, как дымка. Аля выходила из метро, шла по набережной от Киевского вокзала, смотрела, прищурившись, на блестящую воду — и все казалось ей возможным, и не было трудных решений, и жизнь простиралась перед нею такая же яркая, как играющая под вечерним солнцем река. В «Терре» все было по-прежнему, но даже это не могло испортить настроения. Аля давно уже научилась отключаться от всего этого бардака, несмотря на его шумную назойливость, и даже деньги отсчитывала так же машинально и ловко, как Людка с ее палаточным опытом. К тому же прошло напряжение первых месяцев, когда она постоянно ожидала, что кто-нибудь из прежних знакомых увидит ее здесь, глянет сочувственно. Теперь ей было на это плевать. Ну глянет, ну усмехнется. Какая разница? В конце концов, на нее все время кто-нибудь здесь «глядел», и взгляды у многих были тяжелые, похабные, вожделеющие… Чем хуже насмешливый или жалостливый взгляд? Аля привыкла отмахиваться от этих взглядов, как от назойливых мух. Вот и в этот вечер: сначала все было спокойно — мыдлоны пили, ели, пели, танцевали — в общем, были заняты собой и на официантку смотрели как на мебель. И только под утро, уже вымотавшись и считая минуты до конца смены, Аля почувствовала, что кто-то сверлит ее этим самым взглядом — прямым, направленным только на нее. Она нервно оглядела своих клиентов — кто? Но все они предавались тем утехам, ради которых и пришли сюда, всем им было не до нее. На Риткиной половине народу было больше, люди то уходили, то приходили, поэтому Аля не могла отыскать в тесной толпе человека, взгляд которого так ее тревожил. И вдруг она увидела его — и остолбенела, едва не уронив поднос с грязными стаканами… Илья Святых сидел за дальним столиком, у самой бильярдной, и смотрел на нее прозрачными своими, чайного цвета глазами. Конечно, издалека не было видно, какого цвета у него глаза, но она-то помнила их так отчетливо, что ей и видеть было не надо! Медленно, забыв поставить поднос с грязной посудой, Аля пошла к нему. Она шла, не сводя с него взгляда, привычно лавируя между столиками, и думала только об одном: надо взять себя в руки, невозможно подойти к нему с таким смятением в глазах. Для этого требовалось неимоверное усилие воли, но ей показалось, что она все-таки сумела его сделать. Во всяком случае, к тому моменту, когда она наконец добралась до его столика, выглядела она уже куда более спокойной, чем в первые секунды, когда встретила его взгляд. Теперь она смогла даже разглядеть, что он не один. Рядом с Ильей сидела симпатичная девушка, в которой Аля сразу опознала иностранку — наверное, американку, ведь он в Америке был. А опознала она ее по всему: и по манере держаться — естественно-непринужденной, но без развязности, и даже по одежде — слишком простой для молодой женщины, пришедшей в ночной клуб с таким спутником, как Илья. Он по-прежнему выглядел шикарным спутником и в этом смысле ничуть не изменился. А в остальном Аля пока не могла понять, потому что все ее силы ушли на то, чтобы казаться спокойной… — Привет, — сказала она, наконец останавливаясь рядом с их столиком. — Какими судьбами здесь? Фраза была глупая, но по крайней мере расхожая. — Здесь — это где? — спросил Илья. — В Москве или здесь? — Он кивнул на зал. — Привет. — Везде, — пожала плечами Аля. — Я не знала, что ты вернулся. И прямо сюда? — Я на днях только вернулся, — кивнул он. — Не сразу сюда, уже кое-где побывал. Кейт диссертацию пишет по русскому шоу-бизнесу, так что время некогда терять. Да, познакомься, — вспомнил он. — Это Кейт, моя подруга. А это Александра… «Моя бывшая подруга», — мысленно продолжила Аля, почувствовав легкое замешательство в голосе Ильи. — Она актриса, — закончил он фразу. — Ты ведь уже актриса, наверное? — Наверное, — улыбнулась Аля. — Приятно познакомиться, Кейт. Рада тебя видеть, Илюша. Теперь она совершенно взяла себя в руки и могла смотреть на своих собеседников спокойно, даже рассматривать. Она не ошиблась, с первого, еще смятенного взгляда определив, что Илья выглядит по-прежнему: с той эффектной, очень дорогой простотой, которую он всегда считал для себя обязательной. По-прежнему — его любимые неброские тона, и твидовый пиджак, и бежевая рубашка из тонкого льна, и парфюм с холодноватым запахом. Подстрижен чуть короче, чем раньше, но усы все такие же — темно-русые, густые, одновременно скрывающие и подчеркивающие чувственный изгиб его губ. Что представляет собою его подруга, определить было трудно. Але она показалась довольно обыкновенной — может быть, по сравнению с Ильей. Правда, в ее глазах горел живой интерес ко всему, что мелькало вокруг, и поэтому ее маленькое, с острыми чертами личико было выразительным. Из-за короткой стрижки носик Кейт казался совсем птичьим, а тонкая шея трогательно выглядывала из ворота свободной клетчатой рубашки. — У вас здесь, говорят, диджей появился хороший, — зачем-то объяснил Илья. — Мне вчера сказали, вот мы и решили прийти глянуть. — Да, кажется, — кивнула Аля. — Действительно, как-то поприличнее стало, а то совсем было… Надолго ты? — Посмотрим, — пожал он плечами. — У меня ведь бизнес в Нью-Йорке, особенно за Москву цепляться незачем. Но посмотреть охота… — При этих словах глаза его едва заметно сверкнули. — А ты, выходит, и правда официанткой подрабатываешь? — спросил он. — А что тут такого? — пожала плечами Аля. — Многие подрабатывают, ты не знаешь разве? — Немногие не подрабатывают, я бы сказал, — усмехнулся он. Конечно, эта несложная мысль сама собою просилась на язык, и все-таки Аля не ожидала, что Илья выскажет ее вот так, в лоб: а оставалась бы со мной, сейчас бы с подносом не бегала… Он действительно словно вслух это произнес, и в его голосе Але послышалась усмешка, которая ее неожиданно разозлила. Но и ответить было невозможно: он ведь все-таки ничего не произнес вслух… — Кейт говорит по-русски? — Аля демонстративно перевела взгляд на девушку. — О, да! — радостно улыбаясь, ответила та. — Немного плохо, но я стараюсь. Ильуша позволяет мне лениться: он так хорошо говорит по-английски… Но сейчас мне надо анализировать тексты песен, это требует познаний в язык. — Вы думаете? — улыбнулась Аля. — Не беспокойтесь, никаких особенных познаний это не требует. Слов сто, не больше, да и то вряд ли наберется. Разве Илья вам не объяснил? — О, он очень надо мной смеется, — снова улыбнулась Кейт. — Особенно когда я спрошу, о чем какая-то песня. Он говорит совсем, как ты: ни о чем, он говорит, пустое сотрясение воздуха. Разговаривать с Кейт было легко и приятно, она обладала той способностью, которой обладает большинство американцев: быстро располагать к себе собеседника своей жизнерадостностью. На карталовском курсе училось три платных американца, и Аля неизменно отмечала это их замечательное качество. — Алька, ты чего тут застряла? — окликнула ее Рита. — Там твои мыдлоны рассчитаться хотят, уже дергаются. — Да, извините! — спохватилась Аля. — Успешной работы, Кейт! Пока, Илюша. Не глядя в его сторону, она кивнула им обоим и отошла от столика. Аля так злилась на себя, как ей давно уже не приходилось на себя злиться. «Почему меня так растревожила его насмешка? — сердито думала она, одного за другим рассчитывая мыдлонов, собирая посуду, вытирая столы. — Что я, подработки этой стесняюсь? Или жалею, что от него ушла?» Подработки она, конечно, не стеснялась. Но вот расставание с Ильей… Аля старалась не думать об этом и даже не смотреть в его сторону. Поэтому она не заметила, когда исчезли Илья и Кейт. Только еще раз рассердилась на себя за то, что ей показалось обидным: почему он не подошел попрощаться? «Брезгует с официанткой прощаться, бизнесмен американский!» — думала Аля, понимая, что эта глупая мысль не имеет к нему ни малейшего отношения. Но ей хотелось на него злиться — ей необходимо было на него злиться, чтобы не думать о нем… Обычно, ложась спать утром после работы, Аля отключала телефон. Но на этот раз она не стала этого делать и даже сделала перед самой собою вид, что просто забыла. «Надо все-таки выключить… — подумала она, уже засыпая. — Но теперь лень…» Поэтому она не удивилась, когда телефонный звонок прорезал ее сон. Она и спала сегодня иначе, чем обычно: более настороженно, что ли, ни на минуту по-настоящему не отключаясь от реальности. — Разбудил? — спросил Илья. — Почти, — ответила она; часы на тумбочке у телефона показывали три часа дня. — Все равно вставать пора. — У тебя спектакль сегодня, репетиция? — спросил он. — Сегодня ничего. — Встретимся? — Да. Они говорили обрывисто, словно торопясь, ничего друг другу не объясняя. Но им и не надо было объяснять друг другу, почему они хотят встретиться… «Если он скажет: приходи ко мне сейчас, я приду», — подумала Аля. Но Илья сказал, что будет ждать ее в семь на Пушкинской. — Возле памятника, помнишь? — добавил он. «Куда же к нему? А Кейт?» — вспомнила Аля. — Помню, — ответила она. Конечно, она помнила, как застал их мгновенный летний дождь, когда они перешли дорогу и оказались возле бронзового Пушкина. И светофор, как назло, сломался, машины потоком пересекали Тверскую, не давая перебежать под крышу, и вход в метро возле памятника был закрыт на ремонт… Аля вспомнила, как Илья впервые обнял ее, накрыв полами куртки, как его влажные от дождя усы коснулись ее щеки… Почти четыре года прошло с того дня, а у нее и сейчас потемнело в глазах так же, как тогда. Как будто не было ничего: ни прожитого вместе года, ни разочарования в нем… Она пила на кухне кофе и думала о том, что надеть на это свидание. Это было так странно для нее, так забыто! Аля действительно забыла, когда ей в последний раз приходилось размышлять над такой простой вещью, как выбор одежды перед свиданием. Хотя что в этом удивительного? Не для Родьки же Саломатина было наряд выбирать! А Рома и не замечал, что на ней надето. Зато Илья все заметит и отметит сразу, в этом Аля не сомневалась. Он всегда был очень щепетилен во всем, что касалось одежды — вернее, того облика, который неуловимо создавался с помощью одежды, гаванских сигар в золотом портсигаре, множества добротных и изящных мелочей… «Он черный цвет любил, — вспоминала Аля, уже стоя под душем. — Говорил, его не каждый может носить, потому что он блеклого человека просто убивает. Только что надеть — может, просто джинсы?» Джинсы она надевать не стала: вдруг они пойдут куда-нибудь, куда в джинсах не ходят? Даже почти наверняка туда и пойдут… Аля надела любимое свое платье — то самое, в котором когда-то пошла на антрепризу во МХАТ, где впервые увидела отца Ильи и поразилась пропасти между отцом и сыном… Впрочем, об этом ей сейчас вспоминать не хотелось. Мало ли что произошло с Ильей за эти годы? Зачем вытягивать из памяти те эпизоды, когда он представал в невыгодном свете? Платье это она с тех пор почти не носила, оно выглядело как новое, и Илья его наверняка не помнил. А платье было отличное, в этом сомневаться не приходилось. Оно было французское, и от него веяло той благородной простотой, которую любил Илья. Черное и одновременно дымчатое, оно поблескивало едва заметным матовым блеском и очень шло к Алиным темным глазам. К нему лучше всего было бы надеть жемчужный гарнитур — да, она ведь тогда во МХАТ и надевала нитку жемчуга и сережки-капельки. Но жемчужный гарнитур подарил Илья, и Аля оставила его, в числе прочих драгоценностей, на подзеркальнике… Не надевать же Ромино ожерелье! Да оно сюда и не пойдет. Аля сама удивлялась тому, как серьезно и долго размышляет над всем этим, даже переживает, что нет подходящих украшений. Она понимала, что думает обо всех этих мелочах для того, чтобы не думать о самом свидании с Ильей… Вдруг она вспомнила о недавнем отцовском подарке, который у нее еще не было случая обновить. Андрей Михайлович привез его из Туркмении, куда ездил на какую-то особо выгодную халтуру, которая должна была заметно приблизить долгожданную квартиру. Он тогда и денег ей предлагал, просил бросить работу, говорил, что у нее вид усталый… Работу Аля бросать не стала, денег взяла немного — как будто отец для того туда ездил, чтобы ее деньгами снабдить! Но папин подарок, шелковый палантин потрясающего малинового цвета, очень ей понравился. Она сразу поняла, что этот широкий невесомый шарф может преобразить любой наряд. К тому же ей к лицу был яркий, чистый цвет. И к черному платью он подходил просто отлично! У Али была еще специальная застежка — что-то вроде пряжки, с помощью которой можно было закрепить шарф самым причудливым образом. Она взглянула на себя в зеркало и решила, что выглядит неплохо. Сборы были окончены, она стояла в прихожей у входной двери, и больше думать о шарфе, пряжке, платье было невозможно. Аля думала о том, что через час увидит Илью, и сердце едва не выпрыгивало у нее из груди. Весна стремительно катилась к лету, дни наливались теплом. Аля расстегнула длинный свободный плащ, сев в попутную машину. На метро ехать не хотелось: все в ней было сейчас не для метро в час пик — от высоких тонких каблуков до настроения. Они с Ильей подошли к памятнику почти одновременно. — Чуть успел, думал, опоздаю. Он даже запыхался слегка. — Почему — ты вовремя, — покачала головой Аля. — Но ты же всегда точно приходила, — возразил он. — Значит, я должен был прийти немного раньше. Аля чуть заметно улыбнулась его словам: свод его жизненных правил оставался неизменен. И одет он был так, как она и ожидала: темный вечерний костюм, явно дорогой, но очень неброский, с едва различимым рисунком ткани, и даже в модном узоре на галстуке чувствуется вкус. Она заметила, что и Илья оглядывает ее тем внимательным, оценивающим взглядом, который она знала раньше. Глаза его, словно прикованные, остановились на ярком шарфе. — Что, не нравится? — усмехнулась она. — Не комильфо? — Нет, наоборот. — Кажется, он даже смутился слегка. — Необычная вещь, очень тебе идет. Поехали? — Поехали, — кивнула Аля. — В космос? . — Почему в «космос»? — удивился он. — Ну, как в песне про Гагарина. «Он сказал: „Поехали!“ — и взмахнул рукой»… — А-а, — вспомнил Илья. — Забыл я песни про Гагарина, это точно. — Ничего, за твой непатриотизм я на тебя не в обиде, — успокоила она. — А разве за что-то ты на меня в обиде? — мимоходом заметил Илья. — Ни за что, — согласилась Аля. — Так куда поедем? — Давай, может, подальше куда-нибудь закатимся? — предложил он. — Мне тут сказали, французский ресторан открылся шикарный. Повар француз, все как надо, по высшему разряду. У черта на куличках только, на Коровинском шоссе, где глазной институт. Поедем? — Как хочешь, — пожала плечами Аля. — Поехали, если бензина не жаль. Совершенно непонятно было, почему надо ехать в час пик за тридевять земель, на Коровинское шоссе, когда в центре на каждом шагу полно ресторанов. Но вообще-то ей было все равно. Они перешли дорогу, лавируя между намертво застрявшими в пробке машинами, и вышли к площадке возле «Известий». — Я здесь припарковался, — объяснил Илья, хотя это и так было понятно. Аля удивилась, увидев, что он идет к черному «Мерседесу» — небольшому, но совершенно новому, блестящему. — Когда это ты успел машиной обзавестись? — спросила она. — А говорил, только что приехал. — Да это мне Федька дал, — ответил Илья. — Федя Телепнев, помнишь? Надо же на чем-то ездить, пока свою не куплю. Федю Телепнева Аля, конечно, помнила. Это был детский приятель Ильи, с которым у него еще три года назад не только сохранились дружеские, но и образовались деловые отношения. — Чем он сейчас занимается? — спросила она. — Да чем, — пожал плечами Илья, распахивая перед ней дверцу. — Чем и раньше, бизнесом. Думаешь, в оперу пошел петь? — Да нет, думала — мало ли, вдруг разорился… Она села на переднее сиденье, краем глаза наблюдая за тем, как Илья заводит машину, смотрит в зеркальце заднего вида, трогаясь с места. — Расскажи лучше, чем ты-то занимаешься? — сказал он, когда наконец удалось выехать на Тверскую — правда, только для того чтобы снова остановиться в длинной и почти неподвижной веренице машин. — На Хитровке, я слышал, играешь? — Начинаю, — кивнула она. — Первая роль… Ты с ним не виделся? — С кем, с Павлом Матвеевичем? — переспросил Илья. — Да нет, не успел еще. Потом зайду как-нибудь — в театр к вам или в институт… Илья и сам когда-то учился у Карталова, потому Аля и спросила. Правда, он недолго занимался режиссурой после ГИТИСа, но все же… — Расскажи, расскажи, — повторил Илья. — Довольна ты? — Да, — кивнула Аля. — . Я в Учебном театре в Шекспире играю, в Островском и еще в пьесе одной, современной. И у Карталова репетирую. — И в клубе ночном работаешь, — добавил Илья. — Что ж, сама выбрала. Снова он в лоб давал ей понять, что она очень проиграла, расставшись с ним! — Слушай, — рассердилась Аля, — если ты меня воспитывать собираешься, то давай я лучше сразу выйду. Ну все, все, не буду, — примирительно заметил Илья. — Досадно же, сама пойми. Думаешь, я в клуб этот твой просто так пришел, из-за диджея? Таких Диджеев, как там у вас — пол-Москвы. Сразу же доложили диспозицию по всем вопросам — ну, и про тебя, конечно… — Он ловко объехал машину, водитель которой замешкался на светофоре. — Досадно, говорю… Выглядишь ты на все сто. — Он бросил на Алю быстрый взгляд. — Еще даже лучше, чем раньше. Могла бы сейчас… А вот я уверен: тебя как актрису не больше народу знает, чем как официантку. Скажешь, нет? — Наверное, — пожала плечами Аля. — Но знаешь, Илюша, когда один раз выберешь — потом уже все равно. — Заметив его недоуменный взгляд, она пояснила: — Я же выбрала однажды, хочу я клиповой звездой быть или актрисой. Думаешь, теперь очень убиваюсь, что меня на улицах не узнают? — Такая ты нечестолюбивая? — хмыкнул он. — А я как Станиславский: не верю! Аля все больше успокаивалась, слыша его голос, видя знакомые жесты… Того стремительного сердечного бега, который ей приходилось смирять по дороге сюда, больше не было. «Он даже поцеловать меня не попытался, — вдруг подумала она. — А я только сейчас это заметила…» Они наконец выбрались из пробки и свернули на Садовое кольцо. — А у тебя как жизнь? — спросила Аля. — Где Кейт, кстати? — У меня все о'кей, — ответил Илья. — Рекламная студия своя в Нью-Йорке, еще бизнес кое-какой. Кручусь неплохо! — Я слышала, ты в Голливуде что-то собирался снимать, — вспомнила она. — Ну-у, милая, — поморщился Илья, — эту цитадель нам не взять. Да и незачем, между прочим. У них своя свадьба, у нас своя. Можно было бы расспросить его, что он имеет в виду — наверное, даже надо было расспросить, хотя бы для того чтобы поддержать разговор. Но Аля вдруг поняла, что ей совершенно неинтересно расспрашивать… Она сама не понимала, почему. — Кейт на концерте сейчас, в «России», — сказал Илья. — А потом по клубам опять пойдет. Добросовестная девочка! — усмехнулся он. — Странно ты о ней говоришь, — удивилась Аля. — Ты ее что, не любишь? — Почему? — Он пожал плечами, не отводя взгляда от дороги. — Люблю. Она мне очень помогла в свое время… А смеюсь потому, что это же смешно, разве нет? Попсу нашу изучать для науки! Я ей сразу говорил, да она самостоятельная такая американочка, не слушается старших. Ну, пусть пишет, вреда от этого, во всяком случае, никому не будет. Но не могу же я каждый вечер этому посвящать! — Раньше мог ведь, — съехидничала Аля. — Мы с тобой, по-моему, дома вообще не ужинали ни разу. — То раньше… А теперь все здесь по-другому, — сказал Илья. — Я теперь другой, — тут же зачем-то поправился он. Аля не находила, чтобы он очень переменился, и удивилась его словам. Они оба замолчали. Это было так странно! Они не виделись три года, они расстались на сильном всплеске чувств и вдруг — молчат, смотрят на дорогу. Хорошо еще, что при выезде из центра пробки понемногу рассосались и на Коровинское шоссе выехали сравнительно быстро. Ресторан назывался по-французски — «Champs Elysees». — Вот мы и на Елисейских Полях, — довольно заметил Илья, пропуская Алю в прозрачную дверь, распахнутую перед ними швейцаром. — Может, в кабинете посидим? — предложил он. — Мне Федька говорил про это заведение. Элегантно здесь, говорил, без лишнего шума. «Что это он так от шума бежит?» — снова удивилась Аля, а вслух сказала: — Как хочешь, Илья. Можно и в кабинет. Что бы им ни руководило, ее это устраивало: она шума тоже не искала. Тем более что кабинет ресторана «Елисейские Поля» действительно отличался сдержанной изысканностью. Белые стены, скатерти и салфетки, темно-медовая обивка дивана, на который села Аля… На стене висел офорт в строгой темной раме, на котором была изображена грустная танцовщица в пышной юбочке, присевшая к уставленному бокалами столу. — Мило, — заметил Илья, оглядывая кабинет и открывая поданное официантом меню. — Выбирай. Алечка, — почти торжественно объявил он. — Названия впечатляют, по-моему, а? — Впечатляют, — согласилась Аля. Она и вообще давно не ужинала в ресторане, а этот был, судя по названиям блюд и ценам, из лучших. Да Илья и не ходил никогда в другие. — Смотри, кнели из крокодилового филе, — заметил он. — Хочешь? — Нет, Илюша. — Аля не сдержала улыбку. — Мы с тобой так давно не виделись… Ты хочешь, чтобы я интересовалась не тобой, а этой экзотикой? Он засмеялся, и лицо его оживилось. Аля заметила, что он наконец-то взглянул ей в лицо, отведя глаза от ее малинового палантина. А то она уже жалела, что надела сегодня такую яркую, отвлекающую вещь! Правда, раньше он все-таки не отвлекся бы от ее лица, даже если бы она вырядилась в мамонтовую шкуру. Официант выслушал заказ, принес белое вино, порекомендовал еще какую-то морскую рыбу под названием «Сен-Пьер» и наконец исчез за дверью. Они сидели друг напротив друга и молчали. Аля не знала, о чем его спросить. Ей казалось, что она о многом могла бы ему рассказать, но и он не спрашивал ни о чем. Не обида была тому причиной. Единственное, за что она действительно могла на него обижаться, — за то, что он обманул ее в самом начале их знакомства, сказал, что она провалилась в ГИТИС. Но теперь об этом и вспоминать было смешно. И все-таки они молчали. — Как ты познакомился с Кейт? — наконец спросила Аля и тут же спохватилась, что это не самый удачный вопрос. — Обыкновенно, — пожал плечами Илья. — Она ведь журналистка, довольно известная. Статью какую-то писала о рекламе, а я как раз этим начал заниматься после того, как в Голливуде получился пролет, вот и познакомились. В какой-то профессиональной компании. Аля снова почувствовала, как холодно он говорит о своей подруге, и снова удивилась этому. Холодность не была свойственна Илье, он был слишком темпераментен для того, чтобы холодно говорить — и, по всему видно, думать — о женщине, с которой делит по меньшей мере постель. Но о его интимной жизни ей размышлять не хотелось, и она заставила себя переменить мысли. — Слушай, — вдруг предложил Илья, — может, смутим французов? Не хочу я вина, даже к "Сен-Пьеру» — выпью-ка водки! — Выпей, — засмеялась Аля. — Французы небось привыкли уже, не испугаются. Привыкли французы или не привыкли, но «Смирновская» принесена была мгновенно и сопровождена уверениями в том, что покупается она в Европе, а не в Москве, где продаются только подделки. Але показалось, что Илья расслабился, выпив водки. Она тут же вспомнила, как они сидели на кухне мхатовского дома по Глинищевскому переулку, и он пил долго, стараясь расслабиться после особенно напряженного дня и не стесняясь перед нею своего опьянения… — Ты по-прежнему на людях не напиваешься? — спросила Аля. — Помнишь, говорил, что в ночном клубе надо пить только минеральную воду? — Черт его знает, — ответил он. — Забыл… Ну, под стол не падаю, конечно. Да, в основном дома пью: как-то не тянет принародно размазываться. — А как Кейт реагирует, когда ты дома расслабляешься? — не удержалась она от вопроса. — Во-первых, мы с ней отдельно в Нью-Йорке живем, так что я ее не обременяю, — ответил Илья. — А во-вторых, нормально реагирует. Чего ей, не бью же я ее. А она девушка продвинутая, без предрассудков, сама выпить не дура. Я тебя часто вспоминал, — вдруг, без паузы, сказал он. Аля опустила глаза, уловив новые интонации в его голосе. Не то чтобы голос его дрогнул или в нем мелькнуло бы что-то несомненно любовное, но он произнес эту фразу как-то неравнодушно, не в том тоне непринужденной беседы, каким говорил до сих пор. Она не знала, что ответить на его слова. Наверное, надо было сказать, что она его тоже вспоминала — да оно и вправду было так Но она не могла этого сказать. Не из гордости, не из скрытности, а просто потому, что воспоминаниями об Илье не была пронизана вся ее жизнь. Он не остался болью ее душе, он не присутствовал в каждом ее дне, в каждой ночи… И зачем в таком случае говорить, что она его вспоминала? Не дождавшись от нее ответа, Илья произнес: — Я ведь, Алька, в Америке так растерялся сначала… Даже не ожидал от себя! Как дурочка деревенская в большом городе, смех сказать. Вроде и ездил раньше, и народу знакомого сколько туда отвалило — еще когда с совка соскакивали, а потом и того больше. Художников одних… А вот растерялся. У мамы своя жизнь, да и далеко она. Это же отсюда кажется: что Нью-Йорк, что Лос-Анджелес, разницы никакой, а на самом деле — как от Москвы до Сибири, не наездишься. — Это тогда тебе Кейт и помогла? — догадалась Аля. — Ну да… — нехотя ответил Илья. — Связи всюду великое дело, что в Москве, что в Америке, а у нее там хорошо схвачено… Да, так вот: с Голливудом не получилось ничего, надо было какое-то дело затевать — а я в полной прострации. Чуть на иглу не подсел! — усмехнулся он. Аля едва удержалась от того, чтобы не напомнить о Веньке и о том, как Илья осуждал его за неумение сопротивляться обстоятельствам, но не стала напоминать. Это было бы слишком жестоко, а она не хотела быть по отношению к нему жестокой. — Почему же ты не вернулся? — только и спросила она. — Если там не получалось ничего? — Ну, еще чего! — хмыкнул Илья. — На щите возвращаться… Слава богу, в век информации живем, ничего не скроешь. Чтоб вся тусовка у меня за спиной посмеивалась? Это было вполне в его духе, Аля и не ожидала, что он ответит иначе. Хотя для нее было совершенно непредставимо, как можно ломать свою жизнь только ради того, чтобы не разрушить самим же собою созданный имидж. Но Илья всегда дорожил этим — не репутацией своей и не честью, а вот именно тем, как выглядит в глазах окружающих. Всего лишь еще одно подтверждение того, что ничего не изменилось… — Мне этого не понять, — сказала она, пожимая плечами. — Я, по правде говоря, не понимаю даже, почему ты вдруг уехал. У тебя разве не ладилось что-то? По-моему, и здесь все было о'кей. — Да черт его знает! — Он выпил еще водки. — Конечно, проблем у меня здесь не было, если не считать тебя — в смысле, что ушла ты. Но мне ведь давно в Штаты хотелось… Доказать себе хотелось, что могу и там все до блеска довести! Я давно почву прощупывал, тебе только не хотел говорить. — Почему? — удивилась Аля. — Не знал, как ты отреагируешь, — объяснил он. — Думал, вдруг заявишь: не поеду, у меня другие планы. Что бы я тогда делал? Тут она не выдержала и рассмеялась. Вот это уж точно было на него похоже! Конечно, как ему, с его-то самолюбием, было бы себя вести? Подчиниться капризу девчонки? То-то он даже не попытался ее вернуть! — Выходит, хорошо, что я ушла, — продолжая улыбаться, сказала она. — Руки тебе развязала! — Выходит, да, — кивнул он. — Но мне тебя там так не хватало, Алька, если б ты знала! — И, поймав ее насмешливо-недоуменный взгляд, он пояснил: — Твоего взгляда на жизнь не хватало, понимаешь? А разве у меня был какой-то взгляд на жизнь? — снова удивилась Аля. — По-моему, я тогда на все смотрела твоими глазами… И знаешь, я тебе очень за это благодарна — до сих пор. Удалась прививка здорового цинизма! — усмехнулась она. Илья достал из кармана пиджака золотой портсигар, ножичек «Викторинокс», обрезал кончик длинной сигары. Аля наизусть знала эти его действия и смотрела, как знакомо двигаются его пальцы. Она не могла понять, в чем же он все-таки изменился. Все было по-прежнему, и привычки прежние. Разве что отяжелел немножко, слегка раздался в талии. Но это было почти и незаметно. Его и прежде отличала тяжеловатая грация, и ей так нравилась тяжесть его тела… И вдруг она словно со стороны увидела все происходящее. Себя увидела, спокойно следящую за тем, как он раскуривает сигару, и думающую о тяжести его тела… Аля не удивилась бы, если бы Илья, едва войдя в этот кабинет, закрыл дверь ножкой стула и начал раздеваться или попросил бы, чтобы она раздела его — как это было в первую их ночь. Она не удивилась бы этому и даже не знала, как повела бы себя… Но он сидел напротив нее, отделенный белоснежным столиком, пил водку, раскуривал сигару и смотрел не на лицо ее, а на яркий шарф. А она спокойно наблюдала за ним и только случайно вспомнила о том, что перед нею сидит мужчина, — с которым так много связывало ее три года назад. Да что там «много» — вся она была с ним связана, душою и телом, и все ее тело трепетало от каждого его прикосновения! «Ну, что ж, — Аля даже головой тряхнула, отгоняя назойливые мысли. — Ты его больше не привлекаешь как женщина. Думаешь, такая уж ты для всех неотразимая?» Но в глубине души она понимала, что дело не в этом. Что-то изменилось в нем, несмотря на сигары и знакомый швейцарский ножик, несмотря на множество сохранившихся привычек. А что, она не могла понять. — Конечно, у тебя был взгляд на жизнь, — затянувшись ароматным дымом, наконец произнес Илья. — Еще какой! Ты не думай, не в том смысле, что ты идейная какая-нибудь была, — пояснил он. — Но у тебя было такое здоровое восприятие жизни… Аля даже приобиделась, услышав это определение. Что значит — здоровое восприятие? Примитивное, растительное? Наверное, ее обида отразилась на лице, потому что Илья снова пояснил: — Не думай, это не то, что ты практичная слишком была или дурочка какая-нибудь здоровенькая. Но я, знаешь, вообще балдел, как ты наивно деньги тратила! Даже думал сначала: когда ж она меня раскручивать начнет? — Да ведь ты меня ни в чем не ограничивал, Илюша, — улыбнулась Аля. — Сам же говорил… — Ну, неважно. — Он махнул сигарой, прочертив в воздухе дымную полосу. — Это еще можно было понять — почему не раскручивала. Воспитание хорошее, то-се… Я другому удивлялся: как ты сочетаешь?.. — Что? — быстро переспросила Аля. — Да вот понимание какое-то, что ли… — Она видела, что он говорит медленно, с трудом подбирая слова. — Все ты могла понять, самый болезненный выверт — хоть Веньку, уж куда дальше ехать… А вместе с тем — такой стержень в тебе был несгибаемый, что… Откуда что бралось! Аля слегка зарделась от этого замысловатого комплимента. — Что ж, спасибо, — сказала она. — Да я ведь не думала об этом тогда, Илюша, о стержне, о здоровом взгляде… Жила, тебя любила. — Потом разлюбила, — добавил он. — Это потом несгибаемость понадобилась, — продолжала она, словно не расслышав его слов. — Даже слишком, по-моему. В последней фразе невольно проскользнула горечь — впрочем, Илья этого, кажется, не заметил. — Слушай, — сказал он, — надоело мне здесь. Кабинет этот, «Сен-Пьер»… — Он ткнул вилкой в огромную тарелку с замысловато приготовленной рыбой. — Чего я сюда приперся, как будто пожрать хотел… Поехали отсюда, а? — Поехали, — пожала плечами Аля. — Куда? — Да вообще — закатимся, а? — предложил он. — По всем точкам проедем, где раньше бывали… Не хочешь? — Не хочу, — согласилась Аля. — Но поеду, если ты хочешь. Им пришлось подождать, пока официант снимал деньги с кредитки, принимал чаевые. Наконец они вышли из ресторана, сели в машину. — Может, я поведу? — предложила было Аля. — Боишься, опьянел? Не бойся… — усмехнулся он. — Я свою норму знаю: мордой в салат — и хватит. Сами того не заметив, они просидели в ресторане довольно долго. Стемнело, машин на улицах стало меньше, исчезли пробки на светофорах. — Мы куда-то торопимся? — спросила Аля, когда Илья в очередной раз пронесся на красный свет по пустой улице. Да ладно, — хмыкнул он. — Что ты как воспитательница в детсаду, ей-богу! Ну, надоели мне американские правила, хочется порезвиться на родных просторах. Вон, мент даже палочку не поднял. — Номера у тебя на машине блатные, — поморщилась Аля. — Боится он палочкой махать — себе дороже. Какая-то тяжесть — еще необъяснимая, но все более ощутимая — наваливалась на нее. Ей тягостно было с ним, в этом Аля теперь не сомневалась, но все еще гнала от себя объяснение… — С Кейт не боишься встретиться? — поинтересовалась она. — Ты же говорил, она после концерта по клубам поедет. Или мы другой маршрут выбрали? — Не боюсь! — ответил Илья; по резкой злости его тона Аля поняла, что задела больное место. — Ты, по-моему, составила себе неправильное мнение о наших отношениях. Американская герлфренд — это, знаешь, не то что наша телка! — У меня нет никакого мнения о ваших отношениях, — пожала плечами Аля. — Просто дурак бы не понял, почему ты с Пушкинской площади повез меня на Коровинское, да еще засел в кабинете. «Сколько можно с ним деликатничать! — сердито подумала она. — И за что его жалеть?» Илья промолчал. |
||
|