"Меня нашли в воронке" - читать интересную книгу автора (Ивакин Алексей Геннадьевич)Глава 10. Европейцы, млять…Вот уже полчаса Толика тащили на импровизированных, сделанных из шинели и двух палок, носилках. Время от времени он приходил в сознание, пытался что-то сказать, но Юрка Семененко каждый раз закрывал ему рот: - Молчи, Толян, молчи! Нельзя тебе говорить. Вот придем сейчас - у нас там врач есть, он тебя на ноги быстро поставит. Кинжал они вытаскивать не стали. Понятно было, что легкое пробито, а лезвие перекрывает кровеносные сосуды. Достанешь - и он захлебнется в собственной крови. Путь уж Валерка разбирается. Шестеро красноармейцев менялись через каждые пять минут. Очень уж тяжел был здоровяк Толя Бессонов - за центнер, а бойцы ослабли на похлебке из брюквы. Немцы и сами особо не шиковали в котле, подчистую грабя местное население, а на пленных обращали внимание в последнюю очередь. Но шли, почти бежали. И успели. Ритка, когда увидела носилки, даже не заметила незнакомых бойцов. Просто метнулась к ним с криком: - Кто? Но ее опередил хромающий Валерка, протирая на ходу очки. - Толик, Господи, да как же это, Толик, очнись! - Юра с дедом еле оттащили ее от раненого. - Чего, знакомы, что ли? - поинтересовался долговязый красноармеец, натянувший пилотку до ушей. - Знакомы, знакомы… Сейчас и с вами знакомиться будем, пока там дохтур колдует. Отряд! Становись! - рявкнул неожиданно Кирьян Васильевич. И партизаны, и красноармейцы немного замешкались. Первые - совсем не привыкли, вторые несколько отвыкли. - Рррняйсь! Смирррна! - Кирьян Васильевич прищурился, обходя строй. Десять человек - это уже серьезно. Это уже отделение. - Я - командир партизанского отряда унтер-офицер Кирьян Богатырев. Вопросы ко мне? Красноармейцы недоуменно переглянулись. Долговязый поинтересовался: - Это какой-такой унтер-офицер? - Унтер-офицер, отделенный командир четвертого отделения четвертого взвода пятнадцатой роты сто двадцать четвертого пехотного Воронежского полка! - Царской армии что ли? - долговязый презрительно ухмыльнулся. - Так нет уже царской власти, двадцать пять лет уж как нет. - Не царской, солдат, армии, а русской. И команды вольно я не давал! Встать смирно! Боец дернулся, опустив руки. - Кто такой? - Младший политрук Двадцатой стрелковой бригады Третьей ударной армии Долгих. - А звать? - Дмитрий. - А как же ты, Дима, в плен-то попал? Политрук помрачнел: - Под Ватолино, зимой еще. Проверял боевое охранение. Разведка немецкая… - Понятно. Разведка, значит… Так что ж тебя не расстреляли-то? Немцы жутко комиссаров не любят. Да и я не очень! Долгих аж с лица сменился: - Оно и понятно… Царская держиморда… Юра с Ежом дернулись было, но дед резким жестом остановил их. - Царская, царская… Так что не расстреляли-то? - Так я в красноармейской форме-то был. Старая форма изорвалась, новую никак прислать не могли, вот звездочку не успел перешить на обычную. Да и документов не было с собой… Один из бойцов хихикнул. - Вот что, политрук, держать я тебя не буду. Хочешь - иди, куда глаза глядят. Оружие у тебя есть, в бою взял, молодец. Видел я как ты за нашим героем бежал. Иди, да в плен не попадай больше. Политрук остался стоять в строю, переминаясь с ноги на ногу. - Чего не идешь? Иди. Ты свободен. - Разрешите… - слова Дмитрию давались с трудом. - Разрешите остаться? - А чего так. Тебя же мое командование не устраивает? Политрук молча взглянул на деда… - Разрешаю, Дима. Но запомни раз и навсегда. У меня другого звания нет - унтер-офицер я. А, ежели, тебя смущает - просто командиром зови. Или дедом. Ребята вона уже привыкли - и подмигнул Рите. - И помни. У нас тут единоначалие. Безо всяких ваших комиссарских штучек. Понятно? - Так точно! - вытянулся младший политрук. - Ты? - обратился командир к следующему - Старший сержант Олег Таругин! Танкист. Механик-водитель. - Танков, пока что, не имеем, пехотой повоюешь. - Придется, товарищ командир! - Куда ж ты денешься-то… Ты? - Рядовой Прокашев. Алексей. Пехота. Начал в Первом коммунистическом батальоне. - Ух ты… Это еще кто? - Ополченцы. Из студентов и профессуры московских университетов. - Ишь ты… Профессор, значит? - Что вы… Студент я. Философ. Третий курс. - Ого! В плен как попал. - На высотке оборону держали. Один я остался. И патроны кончились. Ну и… - И руки в гору? Прокашев виновато понурился. - Правильно и сделал, - ответ унтер-офицера был неожидан. - Вот сейчас и отомстишь. Следующий! - Мальцев я. Тоже Алексей. Рядовой тоже. - Пехота? - Ага… рядовой. - Чего ага? Где служил? - В пятьдесят девятой… В тех же местах, что и товарищ младший политрук. А в плен попал, когда в атаку шли. До первой траншеи дошли - чем-то оглушило. Очнулся - кругом немцы. Мальцев ростом вполне оправдывал свою фамилию. - Удобный у тебя для пехотинца рост. Все пули мимо. Хрен найдут. Ты? - Сержант Колупаев. Павел. Десантник. Первая мобильная воздушно-десантная бригада. - Где? - Под Малым Опуевым. В марте. Контузило. Немцы подобрали после боя. - Чего делать думаешь? - Душить, сук голыми руками. Насмотрелся в плену, мама не горюй. - Успеем еще. Потерпи. Ты? - Ефрейтор Русов. Андрей, минометчик. - Цыган, что ли? - Почему цыган сразу? Не цыган! Русский я! Папа - молдаванин. - Хм… Где служил? - Двести первая Латышская стрелковая дивизия. - Какая-какая? - Двести первая. А что? - Я не ослышался? Латышская? - Ну да… Там половина латышей точно. Хорошо воюют, между прочим. А чего? - Да так… В плен как попал? - Контузило тоже… Очнулся - расчет лежит, миномет вдрызг. Пошел к своим - на немцев наткнулся. - Понятно… Ну вот и познакомились, значится… Теперь слушай мою команду! Равняйсь! Смирно! Вольно… Мы идем на прорыв. К нашим. Вот этим четверым обязательно надо дойти до своих. Обязательно. - Пятерым, Кирьян Васильевич… - перебила его Рита. Унтер-офицер Богатырев метнул на нее такой взгляд, что она чуть не упала. - Вот им дойти надо обязательно. Потому еще раз говорю - анархии и прочего двоевластия не будет. Или вы с нами идете - или сами по себе. Вопросы есть? - Никак нет! - рявкнули бойцы. В этот момент к деду подошел доктор Валера и что-то прошептал ему на ухо. Дед поиграл желваками, подумал и что-то шепнул доктору в ответ. - Разойтись! Маргарита! Ко мне… - почти ласково, но все же приказал Кирьян Васильевич. - И вы, ребята, тоже! - Операция нужна, - хмуро сказал Валера. - Инструменты. Трокар. Кислород. Чего я сделаю в таких условиях? Умрет. Нож достану - почти сразу. Не достану - еще пару часов протянет. Гемопневмоторакс. Еж выругался, А Рита застонала от бессилия. - Может вколоть чего? - Чего тут вколешь, говорю же, все. - Пробуй, Валерий Владимирович. Может получиться чего? Вариантов больше нет. Вытаскивай нож. - Вини с силой протер лицо. - Д-да, В-валер. Д-делай. - Я ж убью его, почти сразу. Дед положил ему руку на плечо: - Не ты. Немец тот. А ты спасать будешь. Мужик он здоровый. Может и сдюжит. - Сделать-то сделаю. Пусть даже и сдюжит. А дальше? Ему покой нужен. А тут… - Погодите… Он в сознании? - воскликнула Рита. - Пока в сознании… Идите, поговорите. Десять минут. Не больше, а то потом поздно будет. Они подошли к носилкам. Толик тяжело хрипел кровавой пеной. Сели на землю рядом. - Толька, ты как? - осторожно взяла его за руку Рита. Тот чуть улыбнулся в ответ и пожал ее ладошку. - В-все нормально б-будет. С-сейчас В-валера все с-сделает! - Юра заикался на каждом, практически, слове. Вини и Еж молчали - не знали, что тут сказать. А что тут скажешь? А Толик что-то прошептал… - Что? - Рита наклонилась к нему. - Лешка… - Что Лешка? Вини, тебя Толик зовет! - Ива… Иванцов. Хоронил я его. Как попал сюда. Так на утро хоронил. Там. Най… Найдете потом. Третий дом от ветлы. За домом… - Иванцов?? - Он был… Точно… Вот и я сейчас… Скоро. - Вытащит тебя доктор, слышишь? Ты молодец, ты можешь. Ты же нужен нам, Толик, слышишь? Толик опять чуть-чуть улыбнулся… - Все, идите отсюда. Юра, останься, помогать будешь, - незаметно подошел Валера. Юра молча кивнул. Ребята отошли, но тут дед вдруг вмешался. - Ну-ка брысь, мне еще пару слов сказать надо. Отойдите все. Доктор в недоумении отошел. Кирьян Васильевич встал на колени перед Толиком. Потом сердито оглянулся и махнул рукой, мол, отойдите подальше. Потом наклонился близко-близко к Толе: - Православный? Тот прикрыл глаза в знак согласия. - Я тебе молитовку прочитаю. А ты меня за руку держи. Как услышишь твое - так руку мне жми… Понял? Толик опять прикрыл глаза. - Слушай… Неисчислимы, Милосердный Боже, грехи мои - вольные и невольные, ведомые и неведомые, явные и тайные, великие и малые, совершенные словом и делом, умом и помышлением, днем и ночью, и во все часы и минуты жизни моей, до настоящего дня и часа. Согрешил я пред Господом Богом моим неблагодарностью за Его великие и бесчисленные, содеянные мне, благодеяния и всеблагое Его помышление. От самой юности моей обетов крещения я не соблюдал, но во всем лгал и по своей воле поступал. Согрешил я пренебрежением Господних заповедей и предания святых отцев, согрешил непослушанием, неповиновением, грубостью, дерзостью, самомнением… …Ребята стояли в стороне и смотрели, как что-то шептал Кирьян Васильевич Анатолию на ухо, а тот почему-то плакал в ответ. И часто так кивал в ответ. Потом дед привстал с колен и перекрестил Толю. А потом молча махнул Валере - приступай. - Брысь отсюда все! - грубо сказал доктор. - Стой! Рита! Чистые тряпки есть? Рита молча кивнула и вытащила из вещмешка простынь. Дед только покачал головой. И протянул врачу трофейную фляжку со шнапсом - Мха еще нарвите. Вместо ваты! - крикнул Валера вслед уходящим, пока Юра рвал на бинты белую ткань. - Эй, Толя… Готов? Потерпи чуток. Юр, нож достану - сразу рану зажимай. И держи. Ребро сломай - но держи, понял? - Знаю, Валер. Есть опыт. - Ну… Поехали? - доктор вытер руки, Валерка осторожно взялся за рукоятку ножа. И потащил его вверх. Не быстро, но и не медленно. В руке противным скрипом отдавалось движение лезвия по костям. Толя только играл желваками. - Давай! - гаркнул Валера и дернул нож вверх. Юра тут же зажал рану тряпками. Прошло несколько секунд, Толя лежал спокойно, но вдруг выгнулся дугой, захрипел, из рта пошла кровавая пена, схватил руками землю, потом несколько раз судорожно вдохнул, в ране забулькало… И не выдохнул. - Все… - горько сказал Валера. А потом тихо встал, отхлебнул из фляжки и, пнув ближайший пень, ушел. А по щеке Юры проползла слеза. Сухая слеза. Мужская. На могильном холмике поставили крест. И вырезали «Бессонов Анатолий. Русский солдат» Юра посидел около могилы, дождавшись, когда отряд скроется в кустах, а потом выцарапал, чуть ниже, странные цифры: «1972-1942»… …Кирьян Васильевич, заметил, что Валера шагает сам не свой. И так ходок плохой, он еще старался идти чуть позади всех. Поставив впередиидущими Юру и политрука, унтер-офицер, под предлогом портянку перемотать, задержался. - Говори, Владимирович, чего нос повесил? - А ты, Кирьян Василич, будто не понимаешь? - Я-то понимаю, да мне не свое понимание надо, а твое. - А чего тут понимать? Убил я его… - По моему приказу, сынок, не по своему желанию. Ну, куда бы мы его потащили, а? А на хвосте вот-вот немцы появились бы. - Да все я понимаю… А тоскливо. Врач, же я. Спасать должен, не убивать. Надо было мне с ним рядом остаться. - Чтобы мы без доктора остались, что ли? Скоро на прорыв пойдем. Незаметно, вряд ли удастся. Эвон, орава какая. Боевой подразделение уже, не чих собачий. Ты - ой как! - потребуешься. Так что собирайся с силами. Еще спасать тебе и спасать. Разговор их перебил подбежавший Еж: - Дед, там это… Десантник Паша разбушевался. Вперед без твоего приказа не пускает. - Ну? Чего случилось? - Дорога там. Говорит, ты должен посмотреть, вначале. - Ну и правильно делает. Привал! Всем тут оставаться. Не курить и это… Еж! Не разговаривай много. - Очень надо, - обиделся опять Еж. А впереди тихо ругались Колупаев и политрук: - Нету же никого, дорога пустынная, махнули бы уже давно! - А я говорю, командира жди! Юра в спор не вмешивался, отдыхая на мху. - Чего случилось? - вмешался дед. - Эээ… Товарищ командир, дорога! - ответил ему младший политрук Долгих. - Ну и дорога, ну и чего? - А того - вон провод идет по жердям. Значит связь кого-то с кем-то. А это в свою очередь значит, что патрули могут шататься! - С чего взял? - Мы когда зимой мотались - немцы аккуратно начали дороги контролировать. Раз в пятнадцать минут - патруль идет. Бронник, как правило. Это зимой. А сейчас и подавно. Куда спешить-то? До темноты можно подождать… - Ждать-то как раз нам не с руки, боец… Немцы уже наверняк подняли беготню. Но и ломиться вперед, как лоси в гон, тоже не стоит. Лежите, да оглядывайтесь… - Тихо! Слышите? С северной стороны дороги, из-за поворота, послышался гул мотора. Павел молча показал политруку указательный палец: Партизаны улеглись за деревьями. Через несколько минут появился… - П-пепелац! - выдохнул Юра в изумлении. - Сукой буду, п-пепелац! - Чего? - переспросил так же шепотом десантник. - Вон чего! Ты гляди! По дороге тряс железными листами странный грузовик. Радиатор, мотор и кабина были закрыты листами кровельного железа. Крыши над кузовом не было, зато сверху, из амбразуры в передней стенке, торчал ствол пулемета. Причем сам кузов был деревянным. На борты - сверху - немцы приделали металлические листы. - Такой же хочу… В музей! - заворожено шептал Юрка. В бронегрузопепелаце тряслись пятеро немцев. Один из них грозно водил стволом пулемета по проплывающему мимо лесу. Однако Юра все-таки выдержку проявил. И даже злой, как собака, десантник Паша Колупаев. Когда же вундер-машина скрылась, он сказал: - Эх, как руки-то чесались снять заразу с пулемета… - Раз чесались, наломай-ка лапника с елки. Заодно и почешешь. И нос не показывайте, - скомандовал дед. - Лапник-то зачем? - удивился политрук. - Д-дорога песчаная тут. Следы з-замести. - Соображаешь! - одновременно сказали Колупаев и дед. - Не пальцем д-деланный! - отбрил Семененко. - Не пальцем все деланы, а соображалка не у всех работает. Некоторые просто газеты туда складывают. Политрук решил, что это в его сторону намек, открыл рот, но сказать ничего не успел, Юра опередил его: - Еще и еду. - Тихо вы! - перебил их Паша. - Опять немцы! На этот раз немцев было двое и пеших. Шли со стороны, куда уехал броник. Один тащил катушку на горбу, второй чего-то жевал и разглядывал провод. - Связисты… - шепнул политрук и тут же получил чувствительный тычок в бок от Паши и кулак под нос от деда. Связистов проводили взглядом, пока и эти не скрылись. - Ну и д-движение! - шепнул Юра. - Как в час пик… - Надо было снять их! - загорячился политрук. - Эти же не в танке! Можно было ухлопать! - Угу. А через час тут будут все кому не лень, - сказал десантник. - Без шума надо уходить! - Врага надо убивать везде, где бы ты его не встретил! - Слышь ты… Ты меня еще в лагере своими лозунгами достал. Может заткнешься, а? Чего в плену-то не убивал? Храбрый, блин, стал… - Цыц, бойцы! - рявкнул дед. Захотел добавить что-то еще, но тут из-за поворота, где скрылись связисты, раздались выстрелы. - Что за хрень еще? - воскликнул командир. - Долгих, бегом за отрядом. Остальные, за мной! Вдоль обочины они, изо всех сил стараясь не шуметь, добежали к месту перестрелки. Связисты лежали в обочине с их стороны дороги. Один стрелял из карабина, второй, скрючившись на дне канавы, неловко бинтовал окровавленное правое плечо и ругался сквозь зубы: - Himmeldonnerwetter! Verfluchte Schwein! Его «мучения» были прекращены быстро и безболезненно. Три выстрела почти в упор и два трупа. - Эй! На той стороне! - крикнул дед. - Кончай палить! Выходи, поговорим! А в это время Паша-десантник и Юра ужами поползли к канаве. - А ты кто такой? - раздалось с другой стороны. - Лесник! - вспомнил Кирьян Васильевич недавно рассказанный Ежом анекдот про партизан и фашистов. - Выходи, давай. Только оружие свое на земельку положи. Ладушки? И не шали. Нас тут много. Паша быстро прошарил по карманам и ранцам связистов, а Юра высунул ствол винтовки из канавы. На той стороне помолчали. Потом кусты зашевелились и с поднятыми руками - в одной винтовка - вышел крепко сбитый, невысокий мужик в кожанке. - Ну, вот и Леонидыч! - хмыкнул Семененко и встал. - Леонидыч! Здорово! Леонидыч, только собравшийся положить винтовку на землю, разогнулся и, как будто не удивившись совсем, сказал: - Тимофеич, помоги! Там Маринка ногу подвернула, я уж замаялся второ день на себе ее тащить. - Сидите там, сейчас п-придем. - ответил ему Юра. В этот момент за спиной деда затрещали кусты. Партизаны, запыхавшись, выскочили на обочину. - Слоны индийские,- буркнул дед. - Вперед! Отряд рывком перескочил дорогу и скрылся на другой стороне. Ежа, впрочем, дед удержал за шкирку: - Погодь, трупы оттащим. Ухватив немцев под руки, отволокли их в сторону. - Тяжелые же гады… - ругнулся Еж. - Жрут много, - ответил Кирьян Василич, когда трупы забросали лапником. И вовремя. Потому как опять зафыркал мотор. Чудо-хрень возвращалась обратно. А вот следы на дороге убрать не успели. Водитель через амбразуры, делавшие грузовик похожим на сумасшедшего японца, не успел их разглядеть, но пулеметчик загрохотал кулаком по кабине. Машина загромыхала кровельным железом и остановилась. - Интересно, п-почему это немцы идиоты такие? Что б-бронелистов не могли снять с разбитых танков? Или хотя б-бы котельного железа найти не могли? - Юра так и не смог перестать удивляться сумрачности гения тевтонов. - Чего было то и наклепали. Тебе какая разница, железячник чертов? - зло зашипел Паша. - Смотри в оба! На другой стороне дороги тихо матерился дед. Бронегрузовик умудрился появиться именно в тот момент, когда командир оказался с одной стороны дороги, вместе с Ежом - а отряд с другой. Из кабины, открыв дверь, высунулся фриц, толстый как Геринг с карикатуры Кукрыниксов. Подозрительно оглядев обочину, спрыгнул на дорогу и что-то рявкнул на своем гортанном. Пулеметчик вытащил ствол из амбразуры и нацелился в сторону, где лежал в кустах весь отряд. Остальные немцы, попрятавшись за полубронированными бортами, выставили стволы карабинов в боковые амбразуры. Кильян Васильевич не успел ничего сказать, как Еж, размахнувшись от плеча, метнул одну за другой две гранаты в «пепелац»: - Мать вашу так, забодали, козлы вонючие, домой я хочу! С обоих сторон дороги раздалась беспорядочная стрельба. Толстый ганс сначала упал сам на землю, потом пополз под машину, но тут же успокоился, получив пулю под каску. Сначала под каску, а потом с другой стороны туловища. А потом рванул бензобак и грязно заматерился дед: - Да что ж ты, едрена Матрена, опять пулемет поломали! Ёж, твою мать! Почему без команды, скотина, огонь открыл? - Так это… Вот… Захотелось… - Ты у девки своей хотеть проси! Грузовик полыхал так, что жар опалял лица издалека. Захлопали шины одна за другой. Пришлось обежать поодаль. - Вперед, времени нет, уходим! - дед не стал ни знакомиться с новоприбывшими бойцами, ни заметать как-то следы. А как тут замести? Только бежать, бежать вглубь болота. И так такого шороха понаделали - сначала положили взвод латышей, потом перебили охрану пленных, сейчас еще и связистов с дозорной машиной ухлопали. И это называется идти по-тихому? Через час всех тыловиков по тревоге подымут! Решат, что остатки десантников - и капец котенку, срать не будет. Это и озвучил дед на первом привале через час. - А чего делать-то? Ноги в руки и бегом. Резонно? - спросил Вини, когда, загремев железом, все рухнули на очередную полянку. - Есть тут заимка одна… - сказал вдруг Валера, до того осматривавший внимательно опухшую и посиневшую ногу Маринки. Дед покосился на него: - Это ты про христофоровскую, что ли, лежень? - Про нее, Кирьян Васильевич. Если уж местные энкаведешники ее найти не смогли в свое время, немцы даже с собаками хрен найдут. - А ты, Валерий Владимирович, никак дорогу туда знаешь? - Откуда мне знать-то? Это ты, дед Кирьян наверняка знаешь. Не можешь не знать. Дед покачал головой. Потом подумал и добавил: - И впрямь… Светлая голова у тебя. А я вот про христофоровку-то и не вспомнил даже… Остальные молча слушали разговор местных. Неожиданно подал голос философ рядовой Прокашев: - Простите, а это местный фольклор такой? Христофоровка? Доктор сказал: - Ага! А дед: - Вечером узнаешь… …Через пару часов они ползли по срубленным стволам деревьев, скрытых в чаще и образующих цепочку-тропу над бездонной топью очередного демянского болота… - Мост скрытников это, - объяснил дед, когда они подошли по чавкающей мокрой земле, покрытой белыми первоцветами, к берегу болотины. - Ползти будем по деревьям. Смотрите под ноги. Да осторожней будьте. Сверзиться как нечего делать, вытаскивать не буду! Эй, девица-красавица, как тебя? - Марина… - осторожно как-то пискнула новенькая. В отличие от Риты, невысокая брюнетка, но в схожести с Ритой с такими же живыми умными глазами. - Марина… Ползти сможешь? - Постараюсь… - Это… Стараться не надо. Надо ползти на карачках. Валера за тобой приглядит. И вы двое - Молдаванин и Мелкий - замыкающими пойдете. Рядовые Мальцев и Русов переглянулись и кивнули почти одновременно… …Уже темнело, когда наконец, «трижды трахнутый об чертову голову», как выразился Еж, мост закончился и они один за другим попрыгали с конца «пути скрытников» на твердую землю. По пути даже никто не свалился со скользких бревен. - Где это мы? - спросил Вини, утирая пот в очередной раз с грязного лба. Земля была изрыта черными, заплывшими от времени воронками, в середине которых еще плавал лед. В глубине стоял покосившийся двухэтажный дом. - Скрытники тут обитали, - сказал дед, переводя дыхание. - Пока НКВД не разогнал их. Может быть и сейчас наведываются… Место для них тут… Святое… - Что еще за скрытники? - насторожился политрук. - Староверы. Был у них тут такой толк. Считали себя для мира помершими. Их при жизни отпевали и хоронили. - Как это? - воскликнули сразу несколько бойцов. - Гроб, конечно, пустой был. А считались мертвыми… А чего расселись? Сказки потом расскажу, а теперь за дело. Кто могёт рокатулет сделать? - Чего? - удивился Еж. - Какой рыгалет? - Рокатулет. - вдруг подал голос молчаливый танкист Таругин. - Меня друг научил еще на фронте. Хлыст валишь - чем длиннее, тем лучше - сверху еловым лапником заваливаешь. Поджигаешь со всех сторон. Горит медленно, но долго. И вокруг спать можно. - Сибиряк, что ли? - поинтересовался Вини. - Зачем сибиряк? Из Одессы я. - О как. А не заметно. - Почему? - удивился Таругин. - Песен не поешь, шутки не шутишь, небывальщины не баянишь. - улыбнулся Вини. - А что, раз одессит, значит шут, что ли? - Да не… Я так к слову… - Ну и баянь сам тогда. Или вон, философа попроси. - Сказал Таругин, поднялся и пошел выискивать подходящее дерево для рокатулета. Через час все расположились у нещадно дымящего костра, разогревая на нежарком пламени немецкую тушенку. - Дед, расскажи о скрытниках-то? - А чего рассказывать? Вот тут они и жили. Вона молельня у них. Два этажа над землей и один вырыли как-то вниз. - Так может туда спать и пойдем, Кирьян Васильевич? - подал голос Юра. - Дым по низу идет, погода портится. - Не пойду я туда, Юра. И тебе не советую. Место там плохое. Они, вишь, тут смертоубийства учиняли над собой. - Чего, чего? - не понял спасатель. - Чаво, чаво… Убивали сами себя. Вона тут лог есть. Каждую весну воды полон. Там они на Пасху и топились. Перед чем десять дней голодали. Мученичество такое у них было. А кто и в бане угорал, кто на костер шел. А затеял это все варнак один… Христофор. Вот и заимка, стало быть христофорова. Хотя в пору ее люциферовой звать… - Ужас какой… А зачем это все, Кирьян Васильевич? - передернул плечами Еж. - А чего, ты милай, у меня-то спрашиваешь? У Христофорки и спроси. К болотине подойди и спроси. Может выйдет да ответит. Его, говорят, прямо тут и шлепнули без суда и следствия. - Кто? - Так в тридцать шестом оперативники НКВД их тут нашли, Христофорку расстреляли, а скрытников и скрытниц, которые живые остались куда-то увезли. В старое бы время по монастырям отправили, а нынче… Кого в лагерь, а кого в больницу. Доктор, Машку-то Пестрикову помнишь? - Помню… Пропала тогда весной, месяц искали. Пришла и двух слов сказать не может - трясется, зрачки страшные, большие. Не глаза, а зрачки. А в зрачках словно огонь пляшет,- задумчиво произнес Валера. - Топили ее, да вырвалась. Обряд испортила. Заперли, значит, еще дён на десять, в подпол. А она сбежала как-то. Вот дорогу и показала сюда. До войны сюда парни ползали. Слухи ходили, что Христофор казну тут где-то попрятал. Да так никто и не нашел. А пара человек так и не вернулась. Агась… - Это ж до чего людей религия доводит, Господи ты Боже мой! - воскликнул студент-философ Прокашев. - А причем тут религия? Это не религия, а человек себя так доводит до греха. - Да все одно, бабьи сказки. Что староверы, что нововеры. Какая разница? - А такая, милок, что мы с тобой сейчас с винтовками в руках на болоте сидим, а свидетель, там какой, Иеговы оружие в руках держать ни под каким предлогом не хочет и лучше под Гитлера ляжет, чем Родину оборонит. - А помню я… - вдруг подал голос младший политрук Долгих. - Ага. Во взвод прибыло пополнение. Парень один дикий, косматый. Лейтенант где-то бегал, я значит, документы спрашиваю. Все люди как люди, а он мне тетрадный лист протягивает. А на тетрадном листе каракулями: «Дан сей паспорт из града Вышнего, из полиции Сионской, из квартала Голгофского, отроку Афанасию, сыну Петрову. И дан сей паспорт на один век, а явлен сей паспорт в части святых, и в книгу животну под номером будущего века записан». Я себе даже в блокнот для смеху записал, почему и запомнил. - И как? - Погиб отрок Афанасий. В первом же бою погиб. Миной накрыло, - задумчиво сказал политрук. - Разные люди какие бывают… - Открыл, понимаешь, открытие… Однако, отбой! Девки наши уже сопят вовсю! Даже лясы поточить не сумели! - Девки - Рита с Мариной - и впрямь уже спали, так и не успев поговорить - намаялись за тяжелый день. И даже дедовы страшилки не помешали сну. - Русов, Мальцев! - Я! - Я! - Службу помним… Первые у моста часовыми. Через два часа подымайте Алешку Винокурова и Юру. Потом меня будите. Я с тобой подежурю… как тебя? - Майор запаса Микрюков. - отрапортовал тот. А потом добавил, уже мягче. - Володя. - Бают Леонидом отца звали? - Так точно, товарищ командир. - Леонидыч аккуратно выбирал остатки жира и мяса из банки. - По комиссии что ли списали? А войска какие? - поинтересовался политрук, укладываясь головой к костру. - Ты это, Дима, лучше ногами к костру ляг. Голова болеть не будет. А так да… По комиссии. Долгих почесал подбородок смущенно, но перевернулся все же: - А род войск? - ВВС. Стратегическая. Дальняя. - Ого! Голованова небось знаешь? - Типа того… - А Берлин бомбил? - Ну… - Леонидыч облизал ложку. Дед не выдержал: - Всем спать, едрена мать! Приказ по отряду. За нарушение три наряда вне очереди! И хучь ты генерал-майором будешь, а пока тут моя власть! Из темноты кто-то хихикнул. - Ежов! Пять нарядов! С совсем другой стороны раздался сонный, но возмущенный голос: - А я-то чего опять? - За компанию, ититть! Спать всем! И Леонидыч, и дед проснулись одновременно. Еще до того, как их начали будить Вини и Семененко. - Куришь? - спросил Кирьян Васильевич, когда они устроились у в корнях поваленных сосен. - Нет. - А я вот балуюсь… - сворачивая «козью ножку» сказал дед. - Ну, рассказывай… - А что рассказывать-то? - в тон ему прищурился Леонидыч. - Сбили. Упал. Ранило в плечо. В деревне Маринка выходила. Потом… - Не звизди мне. Я уж ваших всех знаю… Сбили его… Я, мил человек, уже в курсе что такое «аська». - Что? - И про компутеры с тырнетом знаю. Еж бараголистый, много рассказал. Да и скрывать ни к чему. Все равно - глаз режете, сразу понятно - не здешние. Валера было шпионов заподозрил, да он человек материалистический - в правду таким сложно поверить. - Я, Василич, сам не знаю - что такое «аська» и Интернетом пользоваться не особо умею. Нет в моей деревне Интернета. А ты с чего поверил-то нам? - Леонидыч, давай-ка о другом поговорим… Ты ведь у них командиром был? Там, в мирном времени? - Так точно, товарищ командир! - улыбнулся майор запаса. - Вот и принимай командование. Не возраст мне тут по болотам скакать. До фронта я вас выведу. А дальше… - Василич… Тебе лет-то сколько? - Пятьдесят четыре, а что? - А мне пятьдесят пять, Василич. И мне не с руки по болотам бегать. Как и ТАМ было не с руки в воронках сидеть по пояс в воде да кости солдатиков доставать. А кому с руки? Давай уйдем, прямо сейчас, и чего эти пацаны наделают? Унтер-офицер смущенно крякнул, затянулся и опять почесал седую щетину: - Вот ведь… А они все, майор, командир… Майоры, они вроде моложе бывают. Али как? Так чего делать-то будем? - Знаешь, Василич… Когда я тут очнулся… На поле очнулся. А кругом трупы наших. Сотни. Жижей по земле уже растекаются парни. Первым делом я подумал - вот помер я. Слышал - где и как ты погиб, так по той смерти тебе и воздаяние? Вот и подумал, - не дожидаясь ответа деда, продолжил Леонидыч. - Значит судьба мне, не в той войне, так в этой долг отдать. По настоящему отдать. С винтовкой. Чтобы хоть одного… А через полчаса Маринку подобрал. Лежит и в голос рыдает в канаве. От страха. Ну, думаю, значит не помер. Не может же быть, чтобы сразу мы померли и в одном месте очутились? И опять же, жрать охота… Ладно, ее успокою сейчас, пристрою, а потом хоть трава не расти. В одну деревню сунулись, в другую… И везде - или немцы, или полицаи. Или местные не пускают. Картошку в руки и гонят. Страшно им. Вчера уходили из деревеньки, забыл, как называется, - Пехово, что ли? - полицаи нагрянули. Мы огородами и в лес. Один был бы - стрелять бы стал. А тут как? Через плетень лезли - ногу она растянула. Как ее бросить? А сейчас? Уже не одна она у меня… - Вот и веди к своим! - А там что? Опять доказывать, что ты не враг? Особый отдел, тройка и все такое? - А что делать-то? - Устал я, Василич, устал я доказывать. Еще там. У себя. Я ведь бомбером был. В Афганистане. Работали нормально. Духов пластали. А потом сюда вернулись - и на тебе. Я оказывается палач, по мирным жителям бомбы бросал. Убивал детей и женщин, понимаешь? А эти дети сорока лет и женщины с бородами - стреляли там внизу… А кто говорил, знаешь? Власть говорила. Которая меня туда и послала. И медали с орденами давала вначале. А потом врагом оказался - хуже немца. И вот выйдем сейчас за линию, к нашим - что я им скажу? Что я знаю - через несколько дней немцы фронт будут рвать на юге? Что через полгода под Сталинградом будут? Так меня же шлепнут через полчаса за пораженческие настроения? Или нет? Или как там у них? И ведь не только меня. Всех. Чтобы под ногами не мешались. - Да уж… - дед опять засмолил духовитый свой табак. - Дилемма, как наш хвылософ говорит. И как ты энту дилемму рубить будешь? Аки Сашка Македонский? - Да, - коротко отрезал Леонидыч. - Сон это или смерть- какая разница? Человеком надо быть. Значит, что? Пойдем завтра - то есть сегодня уже - к нашим. На прорыв. А там как фишка ляжет. - Какая фишка? - не понял дед. - Есть такая игра рулетка… - Знаю, ага… Офицеры у нас баловались во время оно. - Фишку кидаешь - на красное, на черное или на ноль. Жизнь или смерть. Или ноль. - А ноль чего? - Ноль это ноль. Значит ни жизни, ни смерти. Вот как у нас сейчас. Если я тут - значит, я тут нужен, так? - Вроде как… - А значит выбор между жизнью и смертью - есть всегда. Даже сейчас. Тем более сейчас, - поправил себя Леонидыч. - Ишь как загнул… Я вот тебе что отвечу… Выбор между совестью и грехом даже после смерти есть. Когда мытарства будут - проверишь. А сейчас сам свою душу за волосы вытащи. Как этот… барон… Забыл! - Мюнхгаузен! - Точно! Мухгамазин… Делай, Володя Леонидыч, что должен и все дела… Дед замолчал. А потом тихо добавил: - Эко я сам себе ответил-то… Надо записать, чтобы не забыть! - Марк Аврелий… - шмыгнул носом подошедший рядовой коммунистического батальона, студент-философ Лешка Прокашев. - Это Марк Аврелий сказал. Делай что должно и будь что будет. - Чего не спишь-то, Марк Аврелий? Тот пожал плечами: - Выспался. Я, вообще мало сплю. У меня до войны хомячок жил. Так он по утрам рано просыпался. И скребся все время. Вот я и привык, а что? - Да ничего… Раз проснулся… - сказал дед и вопросительно посмотрел на Леонидыча. - Вали за дровами, тогда! Понял? - тон Леонидыча был строг, но сам он улыбался. Глазами. - Пошли, Василич, кашу варить? - Какую еще кашу, Леонидыч? У нас из еды только консервы. Да чай. - Вот чай и сварим. А кашу березовую. Пора бойцов к дисциплине приучать. Чего там с нами получится - неважно. Важно, чтоб хоть одного немца каждый из нас убил. Глядишь, война чуть раньше и закончится. Хоть на полчаса, унтер-офицер! - Тоже верно, майор. Эй, солдат! - А? - оглянулся Прокашев. - Чего? - Ты до плена убил немца одного? - Не знаю… - пожал плечами философ, обдирая бересту. - Стрелял. Все стреляли. Может и попал. Может и убил. А что? - Да ничего… - ответил ему Леонидыч, зевая. Потом потянулся и неожиданно рявкнул: - Ррррррота! Подъем! А потом не спеша подошел к спокойно спящим девчонкам и положил каждой цветочек на щеку: - Барышни! Утро красит нежным светом… - Стены древнего кре… Мля! Кто мне в сапог лягушу запихал? - немедленно заорал Еж, едва протерев глаза. - Два наряда! - рявкнул дед. - И что? - поинтересовался Еж. - Мне, может, наряды нравятся! По лесу прогрохотал эхом гогот просыпающегося отряда. А унтер-офицер Богатырев хитро ухмыльнулся и ответил: - А кто ж спорит… Наряд первый: стираешь бабам портки! - Не, не, не… - застеснялась Ритка. - Я ему не доверю! Он все сломает! - Рита, у тебя есть чего ломать? - захихикал Вини. - Похабщик! - А чего! Я постираю! Подумаешь? - Андрей решительно пошел к девчонкам. - Еж, иди на фиг! Уйди, поганец! - завизжала Маринка, когда Еж стал активно стаскивать с нее носки. - Щекотно! Веселье прервал рокот самолетов, приближающийся к заимке. - Воздух! - заорал кто-то из красноармейцев. Они моментально упали на землю и ящерицами расползлись по кустам и яминкам. Прыгнули в сторону и дед с Леонидычем. А вот партизаны - кто как сидел или стоял - так и остались. Упали только после того, как две краснозвездные тени пронеслись над поляной. - Наши… - благоговейно произнес кто-то. - Наши-не наши, а вот идти все равно придется, - заругался дед с края поляны. - Какого рожна стояли как… - Горцы! - подал голос Еж. - Козлы, а не горцы! Какие, к черту, горцы? - Матричные, епметь… - сказал Вини, отряхивая грязь с колен. - Епметь… Слово-то какое выдумал. - Этот… Мелков, тьфу, Мальцев и ты… Молдаванин… - Рядовой Русов! - И Русов… По тропе вчерашней выйдете на большую землю. Посмотрите - чего там и как. Потом один назад, если все нормально с вами пойдем. - А если… - А если не бывает! Крррыгом! - с каждым днем дед все больше вспоминал свое унтер-офицерское прошлое. - Табачку вот возьмите… …- Не хочу я больше! Надоело! - пробормотал Мальцев. По странному совпадению тоже звавшийся Алексеем. - Дышать, что ли устал? - ответил ему ефрейтор Русов, перелазя через очередную ветку валежины, висящей в метре от зыбкой зелены болота. - Ползи давай! - Не дышать, я… Жить устал! - Ну и прыгай вон в трясину. Русалки рады будут. - Русов утер потный лоб. - Не хочу я к русалкам! - сказал Мальцев, прислонившись грязной щекой к сучку. - Я ведь жить хочу. Чтобы домик, чтобы жена, чтобы пять кошек и больше никого. - А я тебе что? За жену, что ли, сойду? Ползи, скотина! - Андрюх… - Чего? - Я к немцам обратно хочу… Русов замолчал. Мальцев только и видел перед собой - то стертые почти до дыр подошвы сапог, то рваные на заднице галифе. Больше ничего не видел. Не хотел. - Ну, Андрюх… Ефрейтор молчал. - Ну, Андрюх, ну чего молчишь? - Заткнись, сука! - Чего сука-то? Там хоть кормят… А тут чего? А на прорыв пойдем? Ты чего? Ухлопают и все - прощай, родина-мать? Неее… Я жить хочу. Хватит с меня. Загребли, как барана в прошлом году. Даже не спросили. - Немцы тоже не спросили! - Правильно и сделали! Сейчас бы пиво с тобой баварское с тобой пили и сосиски бы ели… - Много ты сосисок в лагере ел? Брюква да мины. Вот и все твои сосиски! - Ну и что? Немцы в этом году войну закончат. Слышал, эти, между собой - Сталинград, Сталинград? Все, ребя, хана. Отвоевался я. Глухой всплеск перебил их разговор: - Млять… - сказал рядовой, грустно смотря на жижу под собой. - Скот, ты меня достал! - Русов извернулся на стволе старой березе как смог - Чего опять? - Я винтовку уронил… - … - когда мат закончился, Русов пополз дальше. - Ну, Андрюх, ну не виноват я, она сама. Я же маленький, а она вон какая большая… - Не ной, сука, достал ты меня, - ответил Мальцеву ефрейтор Русов, спрыгнув, наконец, на землю, когда мост из наваленных друг на друга деревьев закончился. - И чего ты немцам скажешь? У тебя побег из лагеря, дура! - А я чего… Нападение было. Заставили. А вот момент улучшил и… Чего ты ак на меня смотришь? - Думаю. - Чего ты… - Думаю, что шансов больше с немцами, чем с большевиками. Мальцев с облегчением вздохнул. Хотя с Русовым и вели они подобные разговоры еще в лагере, но дальше осторожных намеков дело не шло. Опасно было. Леха Мальцев сам видел, как за такие беседы придушили одного парня. Намеки, намеки… Немцам только? Да и как немцам было предложить? Будь Мальцев, хотя бы, капитан или полковник там… Или еще лучше - генерал! - вот бы здорово! Можно было бы армию создать… Типа Российская армия свободы! Или нет… РАС-педераст дразнить будут. Лучше так - российская освободительная армия генерала Мальцева… РОА. Почему бы нет? - Чего? - Чего-чего… - передразнил его ефрейтор. - Пошли немцев искать. Мне тоже все надоело. Давно уже. - Андрюха… А этих сдадим, немцам, что ли? - Мальцев догнал высокого черноволосого Руссова и как-то подобострастно посмотрел ему в глаза. - Все-таки расклад наш будет… А? - Не канючь. Давай покурим. Мальцев с готовностью подсел рядом и вытащил тряпку, набитую дедовским табаком, из кармана. Закурить они не успели: - Halt! Из кустов вышли несколько немцев в пятнистых мундирах, с зелеными ветками по ободкам касок. Русов приподнялся, но, не успев сказать ни слова, получил очередь поперек груди. А вот Мальцев сказал, подняв руки и перепутав слова: - Хайль Гитлер капут… И тоже получил долю свинца. Старший из немцев махнул рукой. По лесу ожили кусты цепью таких же пятнистых. Один из них небрежно отопнул винтовку бывшего ефрейтора Русова, наступил ему на руку и зашагал дальше, вдоль болота на юг… … Долго они чего-то… - Кирьян Василич мрачно смотрел в сторону «моста». - Чего долго то, Василич? Три часа прошло. Час туда - час там - час обратно. - Долго… Сердце чует долго. Командуй, майор, пора. - Маринка! Нога как? - спросил девушку Леонидыч. - Да уже, хорошо… Идти могу. Леонидыч внимательно посмотрел на деда. А делать-то, собственно говоря, нечего. Отправлять еще пару на разведку? А потом еще? - Отряд! Собраны? Все? - Так точно, хер майор! - отозвался… Политрука аж перекосило от очередной выходки Ежа. Но он все-таки смолчал пока. А вот Еж, как обычно, не заметил. Зато он первый заметил, когда вышли - на большую, типа, землю - рваные ботинки в кустах. Деду с Леонидычем хватило минуты, чтобы понять ситуацию. И отряду хватило, чтобы постоять над телами погибших друзей. По-быстрому закидали их лапником, дед перекрестил их, прошептал отходную молитву, а политрук изобразил салют, щелкнув невесть откуда взявшимся разряженным пистолетом. - Вперед! Отряд рванул за командирами вдоль болота на север. - Оппа! Слышите? - воскликнул Еж. - Чего еще? - Рявкнул сердитый дед. - Чего встал? Немцы рядом! - Не… Слышите? Еж аж дышать перестал. Отряд остановился. - Ничего не понимаю…- буркнул политрук Долгих. - Да гудит чего-то… И точно! Прямо впереди - по ходу движения - что-то гулко стучало. А ведь и не заметили сначала. - Гудит и гудит. Фронт идет, - пожал плечами десантник. - Будто первый раз слышишь? - Ну не первый… - смутился Еж. - Просто услышал… Вот и говорю - близко мы уже. И они зашагали вперед. Навстречу гулу орудий с каждым шагом превращавшимся в грохот канонады. Северо-Западный фронт продолжал наступление, сжимая удавкой первый наш советский котел, в котором сидел, получивший по зубам немецкий корпус. - Таругин, Колупаев! - вперед охранением! - спокойно сказал Леонидыч. - Долгих… и ты философ… - Прокашев я, товарищ майор… - Замыкаете. И смотрите в оба. Немцы тут где-то шарахаются. Леонидыч знать не знал, как не знали это и другие партизаны и красноармейцы, что эсэсовцы уже ушли далеко в другую сторону, прочесывая весь лес от дороги до болота, а потом они будут идти обратно, но так и не найдут отряд. И злые как собаки, после суточного ползания туда-сюда, расстреляют баб в еще одной деревне как сообщников бандитов… А еще через сутки партизаны будут лежать в сыром логу. Лежать и ждать… Ждать ночи - фронт грохотал разрывами снарядов и трещал пулеметными очередями. Прямо перед ними находился опорный пункт немцев на холме. До войны тут была деревня, сказал дед. Сейчас от нее ничего не осталось, кроме каменной часовенки на вершине холма. Изувеченная снарядами, она все же упрямо стояла, вытянув непокорную, хоть и разбитую, голову в небо. И там наверняка у немцев сидел какой-нибудь снайпер или корректировщик. Поле тоже было изрыто воронками. Мужики - Леонидыч, дед и Паша Колупаев - выбирали маршрут для прохождения ночью через нейтралку. Хотя на самом деле нейтралки тут и не было. Искореженная высотка, поля, изрытые воронками, с трех сторон лес похож на пасть старого людоеда - черные редкие стволы, уцелевшие в мешанине боев. И постоянная долбежка по холму. Неужели там еще кто-то жив? Высотка была похожа на вулкан, извергающийся дымом и огнем. Вдруг внезапно артобстрел прекратился. Где-то за холмом, с противоположной отряду стороны, послышалось протяжное: - А-а-а-а! Наши! Ей-Богу, наши! - возбужденно воскликнул Паша. Холм, внезапно, ожил. Затарахтели пулеметы, стук винтовок слился в единый треск, а со стороны партизан, ровно из-под земли, захлопали минометы. - Вот черт… - ругнулся десантник. - Как у них там все… Организовано, твою мать. Нор понарыли. Помню мы Малое Опуево брали зимой. Так вот также. Лупишь, лупишь - все вроде - ан нет. Эти суки водой брустверы залили, что в танках сидят. Мины даже не берут. - Потом вспомнишь… Поползли обратно. - Погоди-ка, Василич! Может Ритку сюда? А? Она стреляет, говоришь, здорово? Может накрыть минометчиков? Видно же их отсюда… - сказал Леонидыч. - Накрыть бы, да… Только мы в самом тылу этого холма. А значит тут-то подносчики, то связисты, то еще какая шушера должна шастать. И, ежели, мы пальбу тут откроем - немцы сразу поймут, что в тылу у них завелся кто-то. Вот и все - конец нашим странствиям. Понял? На войне у каждого своя задача должна быть. Иначе - кирдык. - Это ты, верно, мыслишь, господин унтер-офицер, - улыбнулся Леонидыч. - тебе пехоте видней снизу, чем нам летчикам… А на стоянке отряда их ждал сюрприз. Партизаны валялись на травке, а в центре валялся на спине связанный ремнями немец с окровавленной головой. Перед ним стоял в немецкой каске Еж. Он приложил два пальца к верхней губе, изображая, видимо. Фюрера. - Эй… Швайне! Их бин фюрер твой. Встать смирно! Эй! Не понимаешь, что ли? Их бин фюрер! Гитлер все равно капут. Во ист дер зайне часть? Нихт ферштеен, что ли? Идиот, блин! - Эй! Что тут происходит? - Товарищи отцы-командиры! - развернулся к деду и Леонидычу Еж. - И вы, товарищ рядовой десантник! Не далее чем полчаса назад, нами - лично мной и Юрой Тимофеевичем Семененко - был обнаружен гитлер в лесу. В результате проведенной операции гитлер обезврежен, а мы ждем благодарности в виде ста грамм наркомовских! Дед подошел к немцу, внимательно посмотрел на него и сказал: - Ну и на хрена он нам нужен? - Ну… В хозяйстве сгодится, а чего? - Прирезали бы по-тихому и дело с концом. Рита подала голос: - Может быть, нашим язык нужен? Мы бы вышли и вот, пожалуйста, плюсик в личное дело. - А у меня ножа не было, - сказал Еж. - Я бы зарезал. А Марина почему-то позеленела слегка. - Д-да мы по д-делу отошли. Еж только п-рисел, а тут этот п-прется. Я его по г-голове и пригладил. П-прикладом. - сказал Юрка. - И чего говорит? - полюбопытствовал Леонидыч. - Ничего не говорит, - подал голос танкист. - Вернее говорит, но как-то странно. Еж пнул по ребрам пленного: - Ну-ка повтори свою тарабарщину? Немец завопил: - Du mе ikke skyde, skal du! - Эко! - удивился дед. - Я такого языка не ведаю, а ты Леонидыч? Тот удивленно пожал плечами и спросил немца: - Дойчер? Ду зинд дойчер? Тот усиленно замотал головой: - Jeg er ikke tysk. Jeg er dansker. - Данскер? Чего еще за данскер? - Датчанин это, я понял. Тут в этих краях датский добровольческий корпус СС воевал. «Нордланд», кажется. - подал глосс Вини. - Вот ни чего себе? Эй, хоккеист, тебя как сюда занесло? - спросил Еж. - Что еще за хоккеист? - спросил младший политрук Долгих. - А… сам не знаю Игра такая там надо шайбу по льду гонять, но датчане в нее не играют. Шведы вот играют. Финны тоже. А эти не умеют. А какая разница? Скандинав, одним словом. - Еж, ты, все-таки, идиот… - вздохнул Кирьян Семеныч. - Чего опять я-то? - Да помолчи ты! Валера, доктор, ты его смотрел? - Смотрел, ага. Жив будет. Кожу рассадили и сотрясения мозга, зрачки вон ходунами ходят. - Жив, говоришь, будет? - дед задумчиво смотрел на датчанина. - Ну, если и помрет - то Юра тут не причем. - Ж-жаль. - Вини! А ты про этих датчан, что еще знаешь? - У них командир - русский, - сказал Винокуров. - Что?? - удивились практически все. - Ну, как русский… Фон… Фон Шальбург, ага. Датчанин дернулся и, несмотря на сотрясение мозга, яростно закивал. - Константин Федорович. Бывший русский офицер царской армии. Даже не офицер, кадет. В семнадцатом году ему одиннадцать было. Семья эмигрировала в Данию. Там в королевской Гвардии служил. В финскую войну добровольцем пошел. За финнов, конечно. А как немцы Данию оккупировали - пошел добровольцем в танковую дивизию «Викинг». - Сука белогвардейская… - зашипел политрук. - Все они одним миром мазаны. Одним фронтом решили на страну рабочих напасть. Под корень надо гадину давить, под корень! - Не давить тогда, а резать, - флегматично ответил дед, но глаза его загорелись недобрым огнем. - Ты, милай, знаешь ли, что значит одним миром мазаны? - Чего? - переспросил Долгих. - Ну, типа в одном мире живут, а что? - Того. Не мир, а миро - масло такое, в церкви им мажут. Миропомазание. А ты, милок, откель это церковные обряды знаешь? Небось, похаживал в церковь, а? - Побойтесь Бога, Кирьян Васильевич! Чтобы я, комсомолец, да в церковь ходил… - Я-то Бога побоюсь, мне стесняться нечего. И так старый как пень трухлявый. А вот тебе бы стоило Его тоже побояться. Ибо клевету возводишь на честных людей. - На кого это? - возмутился Долгих. - На фона вашего, что ли? - Зачем на фона? На меня! Политрук резко заткнулся. А Вини сказал: - Между прочим, Антон Иванович Деникин… Да-да. Тот самый. Отказался сотрудничать с немцами. А некоторые эмигранты сейчас во французском подполье. Например, некая княгиня. Вера Оболенская, подпольная кличка «Вика». Дед даже приосанился при этих словах. Ему, что ни говори, было приятно знать, что он не один такой. Что старая гвардия хоть и разделилась между коммунистами и нацистами, но все же часть - и какая часть! Сам Антон Иванович! - не пошли служить под немцев за кусок пирога. - А ты-то откуда знаешь? - недоверчиво спросил политрук. Голос Вини вдруг зазвенел металлом: - Работа у меня такая. Знать много. А тебе я и так лишнего сказал. Понял, МЛАДШИЙ политрук? Слово младший Вини выделил так, что тому показалось - вот-вот и Долгих станет младшим рядовым навечно. - А потому, дорогой ТОВАРИЩ, - в тон Лешке сказал Кирьян Василич, - ты с этого датчанина или с того глаз сводить не будешь. И потащишь его на себе, и сдашь нашим безо всяких экивоков. Понял? - Так точно, товарищ командир. - Хы… Тут подал голос Леонидыч: - Василич, Леша, отойдем? Дело есть. Они отошли подальше, чтобы слышно их не было. - Ты бы, товарищ Винокуров, языком-то поменьше поболтал… - сказал майор, почему-то не командирским голосом. - Да ладно, чего такого? - Ложку потерял… - невпопад заметил дед. - Какую ложку? - почти в один голос недоуменно спросили мужики. - Обычную. Оченно я люблю по лбу ложкой кому-нибудь… Леонидыч засмеялся. А Лешка виновато пожал плечами. - Чего там про твоего фон-барона, дальше знаешь? - спросил майор. - Граф он… - Мальчик, девочка… Какая в попу разница? Ну чего с ним? - Где-то в начале июня погибнет. На мине подорвется. Когда будет раненого из-под огня вытаскивать. Потом его накроет прямым попаданием. По кусочкам соберут и домой, в Данию. А летом сорок третьего его именем Датско-Германский корпус СС назовут. А что? - Вот значит как… А вот что. На этом холме датчане, значит сидят. Так? - Ну… Не тяни резину, и чего? - Сколько их тут? - Бригада вроде. Точно не помню. Что из этого-то? - Значит, штаб где-то недалеко… - Леонидыч, это авантюра! - Зато какие козыри на руках, а? - Мужики, вы умом не тронулись? Если там штаб бригады - там же наверняка, рота охраны, - дед ошарашено смотрел то на Леонидыча, то на Вини. - Вряд ли, Кирьян Васильевич. Наши тут еще долго атаковать будут. Немцы и так все практически резервы на фронт кидают. Включая обозников. Даром что ли этот фон сам вытаскивать будет раненых? - ответил Вини. - В конце концов, посмотрим, чего и как. Если что - свалим по тихому. Леонидыч долго молчал, а потом сказал: - Все верно. Раз уж мы тут - попробуем. Может быть, это и есть наш шанс? Если этот генерал… - Штурмбанфюрер. - Или так, да… Все одно через пару недель дуба даст. Так? А если мы его сейчас хлопнем или, вдруг вытащим, - это же какая паника может начаться, м? И если наши прорвут тут фронт… - Капец котлу, - продолжил Вини. - Не совсем. Коридор-то гансы под Рамушево пробили. Но тем не менее, будут вынуждены сюда резервы тащить. А откуда? - думал Леонидыч. - С юга. Больше им неоткуда. - И, значит, может не быть прорыва на Кавказ. Чтобы эту дыру заткнуть им, как минимум, корпус нужен. Этого корпуса и не хватит где-то… - Ну, мужики… - потрясенно сказал дед. - Вам бы в Генштаб… - Погоди, Леонидыч, - сказа Вини. - Но если не будет прорыва к Сталинграду, например, значит и котла не будет? - Не будет Сталинградского, какой-нибудь другой будет. Донецкий, например. Так твой Марк Аврелий говорил, а Кирьян Василич? - Чего это сразу мой-то… Студента нашего он. Я-то тут причем. Тут засомневался Вини: - Погодите, а вдруг мы хуже сделаем? - Куда уж хуже-то… - вздохнул Леонидыч. - Сколько людей живы останутся, подумал? - Может быть и останутся. А может быть… - Он подумал и продолжил. - Гарантии-то нет. - Гарантия на войне одна, мил человек - винтовка чистая, да патронов побольше. А все остальное… Пошли датскую сволочь поспрашиваем, где ихний генерал сидит. - Штурмбанфюрер! - Мальчик, девочка… Правильно, Леонидыч? Когда они вернулись к отряду - снова забухала артиллерия по высотке. На этот раз включилось что-то тяжелое. После каждого разрыва земля вздрагивала даже здесь. Но на это ни кто не обращал внимания. Даже девчонки, что удивительно. Хотя Рита уже привыкла к запаху железа и грохоту выстрелов, но вот Маринка-то почему совершенно спокойно переносила близкий бой? - Эй, данскер! Моя-твоя понимать? - подошел к нему Вини. - Никто датским не владеет? А? - Если штаны снять - овладеем… - Тьфу, на тебя Еж! - рассердилась Рита. - Сколько можно пошлить-то а? - Да ладно, не хочешь не бери… Вон какой красивый у нас данскер. Маринка, хочешь данскера? - Да нет наверное, - засмеялась та. - Спасибо тебе большое за заботу. Сам его бери. - Не. Мне тоже не надо. - Политрук! Смени-ка десантника на часах. Пусть сюда дует. - Есть… - без энтузиазма сказал Долгих и отправился в чащу. Через пару минут десантник был на месте. - Прокашев! - А? То есть я! - Ты по-датски кумекаешь? - Одно слово только. Кьеркегор. - Ну, господи… А что это? - Это философ датский. Развивал иррационалистические воззрения. В противовес немецкому классическому идеализму настаивал на вторичности рациональности и первичности чистого существования, то есть экзистенциальности, которое после сложного диалектического пути развития личности может найти свой смысл в вере. - Это вот чего ты сейчас сказал? - подал голос Еж. - Не обращайте внимания, Андрей. Издержки образования, - ответил ему Прокашев, раскладывая на тряпке детали затвора трехлинейки. - Нет, ты вот мне все-таки поясни, чего ты сейчас сказал, а? - Ну… Вот смотрите, Андрей, как вас по батюшке? - Не важно. - Хорошо. Разум нас все время обманывает. Например, когда разумом слышишь как свистят пули - надо помнить, что они не твои. Они уже пролетели. Но разум все равно заставляет тебя кланяться им. А твоя пуля - ты ее не услышишь, она летит вперед свиста - является окончательной и бесповоротной точкой твоей экзистенции. То есть существования. Отсюда следует вывод - разум вторичен, а существование первично. - Это и ежу понятно. То есть мне. - А зачем такими сложными словами говорить? - А вот отсюда и следует неизбежный вывод, что даже временное прекращение разумной деятельности не является прекращением существования. - Ну, бляха-муха… Этому на философском факультете учат что ли? - Еж старательно пытался понять ход мысли философа. - Этому жизнь учит. Я знаю, что та пуля, которая прекратит мою рациональную деятельность, не сможет прекратить мое существование. Ибо она в другой плоскости… Их разговор неожиданно оборвал мощный взрыв, ухнувший где-то недалеко так, что осколки тут же застучали по стволам деревьев. - Какой противный стук… - сказал Прокашев и продолжил. - Когда эта моя жизнь закончится, я обязательно стану греком. Там тепло, виноград и оливки. - Ну ты еще себе имя выбери заранее. - А чего его выбирать? Уже выбрал. Мне бы хотелось, чтобы меня звали Конхисом. А если не получиться греком, я бы хотел быть хомячком… - Эй, Хомячок! - крикнул дед. - Подь-ка сюды! Прокашев-Конхис вздохнул, положил винтовку и масленку и пошел к командирам. - Переводить будешь! - сказал Леонидыч. - Я? Я же не знаю датского! - Зато ты умный! - А я тут зачем? - спросил Колупаев. - А ты страшные морды корчи. Они у тебя получаются, - велел дед. - Эй, данскер, штаб твой нужен. Штаб! Понял? Штаб где? Тот пожал плечами - не понимаю! - Валер! Подь сюды! - крикнул дед, раскуривая самокруточку. - И бинты немецкие прихвати. Ага? - Сейчас, - откликнулся Валера. Через минуту подошел и протянул деду. - Не… Ты сядь рядом и приготовь, как будто рану бинтовать. - Ага… - Готов? Паша отстрели этому говнюку палец на ноге. - Подождите! Вы чего? Дайте я попробую сначала! - воскликнул Прокашев. - Паша, погодь… Ну попробуй, хомячок или как там, Комхис? - Конихс. Эй! Я - Леша. Ты? Наме как? Датчанина потрясывало: - E… Eric… - Эрик. Гут, чего уж там. - Прокашев разгреб хвою под ногами. - Смотри, Эрик. Мы - тут, - ткнул он пальцем в землю и положил на это место шишку. - Вир хир. Понял? До эсесовца дошло. Он опять закивал головой. - Во хир фон… Как его? - Шальбург! - подал голос Вини, навалившийся на сосну и чего-то жующий - Во хир фон Шальбург? И чего я сказал? Однако Эрик понял. Он провел пальцем замысловатую линию от шишки к другой шишке, которую воткнул вертикально. А потом, поперек линии положил палку. И горячо что-то заговорил на своем. Рядовой Прокашев нахмурил лоб, долго слушая излияния датчанина. - Ничего не понимаю. Вроде знакомые слова, а не понимаю. - Undefined! - тыкал пальцем пленный в палку. А потом в вертикальную шишку - Schalburg, Schalburg… - Ага… Вот, говорит штаб, а вот мы. А тут не пойми чего. Может дорога, а может овраг… Вас ист дас? Бррр-фрррр… Я? Эрик закивал головой. Потом ткнул пальцем в веточку и изобразил, что как будто едет за рулем -? Бррр-фрррр… Я! Я! - Километер? Айн, цвай драй вифиль? - Прокашев показывал ему пальцы. Эсесовец подумал и показал - от шишки, изображавшей партизан до щепки, изображавшей дорогу - три километра. От дороги до штаба - половина километра - Эрик загнул один палец. - Понятно… Тащим его с собой. Проводником. Там кончим его. Паша справишься? - А то! - Товарищ унтер-офицер Богатырев! - Прокашев встал с колен. - А за что его кончать-то? - Ты это… ответил ему дед, почесав уже отросшую бороду. - Пролетарскую мягкотелость тут не проявляй. Эта сука твою землю топчет и ты на войне. - Женевская конвенция есть, все-таки, - заупорствовал Алеша Прокашев. - Он же пленный! - И чего? Это враг и все тут. Ладно, посмотрим. Как на месте будет. Хороший ты человек, Конхис! Леонидыч только покачал головой. А Вини сказал странную фразу: - Знал бы ты, Хомячок, знал бы ты… Паша Колупаев только пожал плечами. А в это же самое время Рита с Маринкой уединились, шепча о чем-то своем, секретном, женском… …Девчонки отошли чуть в сторону, захватив кусочек душистого мыла, найденного Юрой в ранце одного из немцев. Поплескаться в воронке с талой водой. Девочки… - Парни, блин, им бы лишь в войнушку поиграть! - сказала Ритка. - Генерала решили в плен взять… - Мальчишки! - отозвалась Маринка. - Даже дед и тот - мальчишка. - Угу… А после этих игр нам с тобой их выхаживать, между прочим! Фу, какая вода холодная! - Ага… Только вот знаешь… - Что, Марин? - Мне они такими больше нравятся. Не то, что наши… - В смысле, наши? Юра с Ежом, что ли? - Нет… Наши, которые там. В прошлой жизни. У них же только деньги да прибыль… Понимаешь, Рит? - А говорят, что только у нас деньги на уме! - С больной головы… Друг друга обманывают, нам врут и все ради чего? Чтобы вместо финского сервелата брауншвейгскую колбасу есть? Смешно… - Можно подумать мы с тобой предпочитаем свеклой вместо какого-нибудь… пользоваться… - Да это понятно, Рит. Только вот тут как-то по-настоящему… А там, дома… - Дома… - Ритка вдруг заплакала. - Ритуль, ты чего? - Домой хочу… И ногу расцарапала… От коленки до ступни… Вон посмотри… - Ой, а чего… Валерке покажи! А когда ты так? - Да по мосту этому ползли. А чего Валерку отвлекать? Вон - посмотри, чего делается, а я тут с царапиной… Ритка зарыдала во весь голос, Маринка же присела рядом и обняла ее: - Да хорошо все будет, Риточка, хорошо… - Домой хочу… |
|
|