"Сироты" - читать интересную книгу автора (Бюттнер Роберт)

17

Что будет грохотать, я догадывался. И что грудь придавит перегрузкой, тяжелой как пианино, — тоже. Но вот тряска — от нее я чуть не завопил. Чертова посудина дрожала, как сумасшедшая.

Я вцепился в сидение — испугался даже, что пальцами скафандр продырявлю. Пытался расслабить руки и не мог. Впервые за долгие месяцы я увидел небо — по-настоящему синее, чистое небо. А потом в иллюминаторе остались только звезды и чернота.

Мецгер говорил что-то про углы и вращения, потом повернулся, подмигнул и завалил ракету на спину. Так неправильно говорить, конечно: у ракеты нет спины, а в космосе некуда заваливаться. Это мы просто по отношению к Земле перевернулись. До сих пор она была у нас под ногами, а теперь — над головой.

Наша планета, оставшаяся за сотню миль позади, заполнила иллюминатор. Я едва ее узнал. После спутниковых фотографий я представлял себе Землю сверкающей голубой планетой с белыми мазками облаков. Сейчас же я смотрел на скучный серый шар. Я чуть не зарыдал от обиды.

Я попытался было утереть нос и наткнулся рукой на шлем.

— Мецгер?

Мецгер вовсю болтал с диспетчерской. Его голос изменился, но откровенного волнения в нем не слышалось. Просто тон слегка повысился, как перед экзаменом. Мецгер проверил что-то на экране портативного компьютера, потом отпустил его. Компьютер остался висеть в воздухе, невесомый, прямо как в фильмах.

— Мецгер, можно снять шлем?

— Нет.

— Мне только нос вытереть.

— Как ты не поймешь? Ракета новая, неопробованная. Начнется утечка воздуха, мы все погибнем.

Нам лететь сотни тысяч миль через космос. Немало я насмотрелся фильмов, где у космонавта происходит что-нибудь со скафандром — скажем, ломается подогреватель, — и он замерзает, как ледышка. Или из-за разгерметизации космонавту разрывает голову. Или он выпадает из ракеты и остается в открытом космосе, рыдая в микрофон. Вот этот последний исход мне казался страшнее всего. Я облизал пересохшие губы и попытался забыть о соплях.

Мы замолчали. В шлемах слышалось только наше дыхание.

«Аполлон» похож на патрон для огромной винтовки. Мы трое сидим в конической капсуле впереди ракеты — как бы в пуле. Позади «пули» находится продолговатая «гильза» — лунный модуль. Когда мы достигнем Луны, ракета разделится: лунный модуль, оборудованный тормозными ракетами, прилунится на свои паучьи ноги. Потом он поднимет нас обратно к «пуле», оставшейся на лунной орбите. Мы перелезем в «пулю» и помчимся на Землю.

К следующему дню Мецгер с диспетчерской решили, наконец, что утечка воздуха «Аполлону» не грозит, и нам разрешили снять шлемы и скафандры. Мецгер отсоединил нашу капсулу от лунного модуля и развернул ее широким концом вперед, так чтобы острый конец, где находился люк, совпал с люком на лунном модуле. Как только мы распахнули люки и создали проход между капсулой, в которой полтора дня сидели скрючившись, и лунным модулем, чувство было такое, словно к нашему дому пристроили долгожданный гараж.

Когда передвигаешься в невесомости, будто плывешь, с тем лишь отличием, что реакция на каждое движение сильнее. Я быстро освоился, а вот Говард летал от стенки к стенке, как теннисный мячик, закинутый в душевую кабинку. В конце концов нам с Мецгером пришлось пристегнуть его к сидению, где он, отдуваясь, принялся объяснять мне про наше оборудование.

— Масс-спектрометр. — Говард поднял черную металлическую коробочку величиной с котенка. — Подносишь датчик к корпусу снаряда — и мы тотчас считываем данные о его химическом составе.

Следующую штуковину я узнал сам.

— Карманная голокамера?

Говард кивнул. Один за другим приборы исчезали в рюкзаке, который скоро разбух, как мешок Санта-Клауса.

— А кто это понесет? — невинно поинтересовался я.

— Не бойся, на Луне он весит всего шестую часть от того, что на Земле.

— То есть я понесу?

Говард опять кивнул.

— И еще вот это. — Он развернул летающий бумажный сверток и протянул мне старенький девятимиллиметровый автоматический браунинг, брезгливо держа его между пальцами, будто гнилое яблоко. — Терпеть их не могу.

Пистолет, сразу видно, был не заряжен: затвор отведен, обойма плавает рядом. Говард поймал и протянул ее мне.

— В патронах меньше пороха, чтобы снизить отдачу. Впрочем, в пороховых крупицах достаточно кислорода для воспламенения. Должно сработать.

— Говард, зачем нам пистолет? Там же всего лишь упавший снаряд.

— На всякий случай.

— Там что, есть кто-то живой?

— Кто ж знает. — Он пожал плечами. — Лучше бы были.

— Кому это лучше?

Говард не ответил.

Позже мы занялись лунным модулем. Мецгер проверял системы управления, Говард — датчики и камеры, которыми он собирался обследовать снаряд. Мне досталось перебирать самое примитивное оборудование. Времени в запасе был целый день, так что можно и поразмышлять.

Я знал, что мы выйдем на Луну в точно таких же скафандрах, как первые космонавты, даже с теми же нашитыми американскими флажками на рукавах. Только пока я не начал распаковывать скафандры, то не догадывался, насколько «точно таких же». Эти скафандры создавались еще для прошлых «Аполлонов». В них тренировались десятки лет назад. Наш запуск готовили на столь скорую руку, что даже не проверили и не отстирали скафандры, пролежавшие в ящиках с прошлого века. А наши доблестные предшественники успели в свое время в них изрядно напотеть. Я расстегнул первый скафандр — и в нос ударила аммиачная вонь, будто из шкафчика в спортивной раздевалке, который не проветривали семьдесят лет. Я задышал ртом, стараясь отвлечься от запаха, и продолжил работу.

Пошуровав в грузовой сетке за моим скафандром, я выудил грузный сигнальный пистолет и пожелтевшую от времени брошюрку тысяча девятьсот семьдесят второго года под названием «Как выжить в Тихом океане?». Ну конечно! «Аполлоны» же на обратном пути садились в океан. Надо будет напомнить Говарду с Мецгером, чтоб объяснили, как будем возвращаться. Пока же ракетница с брошюркой отправились в мой карман на штанине.

Еще нашелся пакетик с оранжевым порошком — растворимым апельсиновым соком — под названием «Танг». Я достал бутылку с водой, капнул на щепотку порошка и попробовал. «Танг» так же далек от апельсинового сока, как ГУБы от еды.

Противный вкус во рту заставил задуматься, какими же отчаянными были космические первопроходцы. Летели сквозь космос в такой вот консервной банке, будто рисовое зернышко, брошенное в Тихий океан, и хлебали растворимую кислятину. Многие гибли. Не от «Танга», правда, — кое от чего похуже.

У них ведь даже компьютеров не было! Все вычисления делали сами, на деревянных логарифмических линейках.

В документальных хрониках любили повторять, что они боролись за мир во всем мире. Если так, то почему же свернули космическую программу? Да потому что эти вот нашивки на рукавах — не ооновские эмблемы и не советские, упаси господи, флаги. На Луну человечество забросила «холодная война». Когда Америка выиграла, летать перестали.

С тех пор, как до первого неандертальца дошло, что соседа лучше ткнуть палкой, чем пальцем, технологическими скачками двигали военные. От луков и колесниц на заре цивилизации до реактивных двигателей и ядерной реакции в прошлом веке и заживляющих повязок и компьютерных нейросетей в нашем, грустная правда такова, что война для прогресса — как навоз для маргариток.

От мира мы ржавеем. И вот вам живой пример: семьдесят лет мирной ржавчины после того, как первый человек опустился на Луну, — а мы летим все в той же древней посудине.

К третьему дню серебристые контуры Луны заполнили иллюминатор. Мецгер показал на блестящую равнину справа внизу.

— Море Изобилия. Всего пара сотен миль от темной стороны Луны.

— А чего они там упали?

— Вот и нам интересно знать. Прежде еще ни один снаряд по Земле не промазал.

Я повернулся к Говарду. Он разворачивал никотиновую жвачку. Ракета, может, и делалась для курильщиков, да только рейс у нас сейчас некурящий.

— Говард, а какая там местность? — спросил я и загордился своим вопросом. Хороший пехотинец, учили нас, всегда держит в голове четыре вещи: задачу, противника, местность и время.

— Плоская. Слой лавы, покрытый пылевой коркой неизвестной толщины. Наверное, всего в несколько дюймов там, где проехался снаряд. Он под углом упал, вот так, — Говард провел одной ладонью по другой. — Поэтому и не развалился.

О противнике (вероятно, несуществующем) я уже спрашивал, задачу тоже знал: сунуть в снаряд наш общий нос, а вот про время еще не выяснял. Подъем с Луны на встречу с оставшейся на орбите ракетой, даже при всей мощности современных компьютеров, — опасная, изощренная игра.

— Долго мы там пробудем?

Говард поднял брови на Мецгера.

— Достаточно, — небрежно бросил тот.

Для чего достаточно? Опять они что-то недоговаривают. Я переводил вопросительный взгляд с одного на другого. Мецгер отвел глаза.

Не успел я разозлиться на их секреты, как настало время облачаться в скафандры. Мецгер выводил «Аполлон» на лунную орбиту. Мой скафандр все еще смердел аммиаком. Казалось бы, раз уж посылают спасать мир, так не давали бы донашивать чью-то вонючую пижаму.

— Отцепляю лунный модуль, — раздался в шлеме голос Мецгера, после того как он задраил люк между набитым модулем и покинутым «Аполлоном».

Модуль слегка вздрогнул, отделяясь от нашего билета на землю. «Танг» разъедал мне желудок.

Опускались мы медленно. Говарда пристегнули к стене. Я стоял у иллюминатора и смотрел, как ползет навстречу море Изобилия. Хоть раньше оно и казалось плоским, теперь были видны булыжники и неровности. Булыжники росли, пока не достигли размеров здорового грузовика. Потом двигатели подняли пыль, и последние полсотни метров мне ничего не было видно. Мецгеру, очевидно, тоже. Если сядем на булыжник, модуль может упасть, продырявить обшивку или просто повредить что-нибудь, необходимое, чтобы вернуть нас на орбиту. Я вцепился в поручень и стиснул зубы.

Бум.

Вот мы и сели. В исполнении Мецгера такое, кажется, раз плюнуть.

Мецгер проверял системы, а мы с Говардом выстроились в очередь перед люком. Мой ближайший друг останется в модуле, капитан тоже вперед в пекло не полезет. Стало быть, я буду первым, кто коснется Луны со времен деревянных бит в бейсболе.

Пока мы ждали, мне кое-что вспомнилось.

— Слушай, Мецгер, а как тут отливать?

— А в эту, в штуковину типа презерватива. Ты же ее пристегнул, верно?

Зашипели пневматические замки.

— Какую-такую штуковину?

— Прости, забыл сказать. Ну, значит, терпи.

Люк раскрылся. Передо мной до черного горизонта простирался другой мир, белый и мертвый, как голые кости. Я развернулся, ухватился за первую перекладину лестницы и начал спускаться в безвоздушную пустоту, чьим холодом можно сжиживать гелий. Я спрыгнул с последней ступеньки и присмотрелся к космической громаде за полмили отсюда.

Теперь меньше всего я боялся налить в штаны.