"Зачарованная" - читать интересную книгу автора (Блэк Холли)

Глава 5

Кайя проснулась оттого, что кто-то скребся в окошко. В комнате было темно, в доме царила тишина.

Кто-то смотрел на нее. Крошечные черные глазки моргали из-под мощных нависших бровей, по бокам лысой головы торчали длинные острые уши.

— Шип? — прошептала Кайя, сползая с брошенного на пол матраса, на котором спала, и путаясь в простынях.

Он вновь постучал, ероша брови. Он был меньше, чем помнила Кайя, и одет только в лоскут тонкой коры, обернутый вокруг пояса и ниспадавший ниже колен. Торчащие локти заканчивались маленькими шипами.

Позади него Кайя заметила тонкое тельце Лютилу, сияющее на фоне темной черепицы крыши. Ее крылышки были настолько прозрачными, что были почти не видны.

Кайя ухватилась за оконную ручку, но потребовалось несколько рывков, чтобы открыть старую, разбухшую оконную раму. В комнату впорхнули два белых мотылька.

— Шип! — повторила Кайя. — Люти! Где вы были? Я вернулась сюда уже давно. Я оставляла вам молока, но мне кажется, что его выпивали кошки.

Маленький человечек глянул на нее одним глазом, словно воробей.

— Ведьма Чертополоха ждет тебя, — сказал Шип. — Поспеши.

Тон его был странным — резким и каким-то недружелюбным. Никогда прежде он не разговаривал с ней так. И все же Кайя поддалась очарованию знакомой ситуации: та же старая комната, те же маленькие друзья, приходящие в середине ночи, чтобы позвать ее ловить светлячков или собирать недозрелую вишню. Она натянула черный свитер поверх белой ночной рубашки, которую презентовала ей бабушка, и влезла в ботинки. Потом обшарила комнату в поисках плаща, но не могла найти его в темноте среди наваленной грудами одежды, и решила, что сойдет и так. Свитер был достаточно теплым.

Кайя выбралась на крышу.

— Зачем она хочет видеть меня?

Кайя всегда считала Чертополоху ворчливой тетушкой, которая не любит играть и легко может доставить уйму неприятностей.

— Ей нужно сказать тебе кое-что.

— А что именно — вы не знаете? — спросила Кайя.

Она свесила ноги с края крыши, в то время как Шип просто соскользнул вниз, а Люти спорхнула, трепеща крылышками.

— Идем, — поторопил Шип.

Кайя оттолкнулась от края и ухнула вниз. Сухие ветки рододендроновых кустов оцарапали ей голени, когда она приземлилась, пружинисто как кошка, на обе ноги.

Они бежали по направлению к улице, и Лютилу, пританцовывая в воздухе вокруг Кайи, шептала:

— Я скучала по тебе, я скучала по тебе.

— Сюда, — без всякой необходимости указал Шип, хотя Кайя помнила дорогу.

— Я тоже по тебе скучала, — ответила девушка, обращаясь к Люти и протягивая руку, чтобы погладить крошечное тельце.

Пух, покрывающий тело Люти, был нежным, как вода, и гладким, точно дым.

Стеклянная Топь, названная так из-за обилия битых бутылок, заполнивших русло небольшого ручья, располагалась у подножия дорожной насыпи в полумиле от дома. Они сползали вниз по крутому откосу, ботинки Кайи скользили в грязи. На камнях стояли пивные бутылки, некоторые из них уже были разбиты на крупные осколки. Тоненькие струйки воды переливались разными цветами, словно церковные витражи.

— Что случилось? В чем дело? — спросила Кайя тихо, но все же не настолько, чтобы Шип не услышал ее.

Что-то определенно было не так — он быстро бежал впереди, как будто не желая смотреть ей в лицо. Но, может быть, она просто уже повзрослела и перестала интересовать его.

Он ничего не ответил.

Люти подлетела к Кайе, волосы ее развевались по ветру, похожие на белый вымпел:

— Мы должны спешить. Не беспокойся. Это хорошие новости… хорошие новости.

— Тише, — прошипел Шип.

Из-за плотной растительности, покрывающей берега ручья, Кайе пришлось пробираться у самой кромки воды. Она осторожно ступала по грязи, в темноте трудно было разглядеть, куда ставишь ногу — на кочку, в холодную воду или на разбитую бутылку. Они шли молча, и Кайя пыталась рассмотреть дорогу при тусклом свете, испускаемом тельцем Люти.

Что-то белое привлекло взгляд Кайи: по ручейку плыли расколотые яичные скорлупки. Она остановилась, чтобы посмотреть на целую флотилию скорлупок, одни из которых были маленькими и пятнистыми, другие сияли белизной. В центре одной от края к краю сновал паучок, капитан поневоле. В центр другой, раскачивавшейся из стороны в сторону, была воткнута черная булавка.

Кайя услышала смешок.

— Многое можно предсказать по яичным скорлупкам, — сказала ведьма Чертополоха.

Ее огромные черные глаза смотрели на мир из зарослей трав и колючих веточек, покрывавших ее голову подобно волосам. Она сидела на противоположной стороне ручья, ее тощее тело было закутано во множество слоев ветхой ткани.

— Нас даже ловят, — продолжала Чертополоха, варя зелье из яичной скорлупы. — Гордость делает хвастунами даже самых мудрых из нашего народа, по крайней мере так говорят.

Кайя всегда боялась ведьмы, но на этот раз не ощутила ничего, кроме облегчения. У Чертополохи были добрые глаза, а ее скрипучий голос звучал знакомо и ласково. Она была так не похожа на Ройбена и его демона-коня.

— Привет, — произнесла Кайя, не зная, как обращаться к ведьме. — Шип передал, что ты должна мне что-то сказать.

Будучи ребенком, Кайя обращалась к ней только в тех случаях, когда нужно было вытащить занозу, залечить ободранное колено или извиниться за то, что подстроила шутку кому-то из своих друзей — Железнобоких.

Чертополоха разглядывала ее несколько долгих мгновений, как будто что-то прикидывая.

— Многое сосредоточено на яйце: это жизнь, это еда, это ответ на многие загадки, — но посмотри на скорлупу. На ее стенках начертаны тайны. Секреты находятся внутри, в том, что считается ненужным.

Ведьма проколола булавкой оба конца крошечного голубого яйца и поднесла его к губам, надувая щеки. Струйка прозрачной густой жидкости вытекла в медную миску, стоящую на коленях Чертополохи.

Кайя смотрела на скорлупки, все еще покачивающиеся в ручье. Она не понимала. Какие тайны они хранили, если не считать паучка и булавки?

Чертополоха похлопала по влажной почве рядом с собой.

— Не желаешь увидеть, Кайя, то, что вижу я? Присядь рядышком.

Поискав клочок относительно сухой земли, Кайя одним прыжком преодолела ручей.

Крошечное создание, одетое в плащ из кротовой шкуры, скользнуло на колено ведьмы и с любопытством сунуло голову в миску.

— Когда-то существовали два Двора, светлый и темный, Летний и Зимний, народ воздуха и народ земли. Они сражались друг с другом, словно змея, пожирающая собственный хвост, но мы были вне их дел, мы скрывались в своих убежищах и у подземных потоков, и они забыли о нас. Теперь они заключили перемирие и вспомнили, что у правителей должны быть подданные. У нас есть такой обычай. — Излагая все это, Чертополоха рассеянно поглаживала блестящий мех маленького фейри. — Они возродили Десятину, обряд принесения в жертву красивых и одаренных смертных. При Летнем Дворе можно просто заманить какого-нибудь поэта, дабы он присоединился к их компании, но Зимнему Двору требуется кровь. В обмен все те, кто обитает в землях Зимнего Двора, должны связать себя служением. Служба у Зимних фейри тяжела, Кайя, а их забавы — жестоки. А ныне ты привлекла их внимание.

— Это из-за Ройбена?

— О, не произноси больше его имя, — прошептал Шип. — Что мы, настолько слабоумны, чтобы приглашать весь Зимний Двор на чашечку чаю?

— Тихо, — успокоила его Чертополоха.

Шип топнул ногой и отвернулся.

— Тебе не следует произносить вслух даже их сокращенные имена, — пояснила ведьма Кайе. — Зимний Двор ужасен и опасен. Но даже при Зимнем Дворе нет рыцаря более страшного, нежели… тот, о ком ты говоришь. Когда заключили перемирие, каждая из королев отправила ко двору другой лучшего из своих рыцарей. Его отослали от Летнего Двора к Зимнему. Зимняя королева дает ему самые опасные поручения.

— Он столь непредсказуем, что даже его королева не может ему доверять, — вмешался Шин. — Он может и убить тебя, и отпустить. Он убил Хряща.

— Я знаю, — кивнула Кайя. — Он сказал мне.

Шип изумленно уставился на Чертополоху.

— Это именно то, что я имел в виду! И что же это за извращенное представление о дружбе?

— Как… как он это сделал? — спросила Кайя, боясь ответа, но тем не менее желая знать все. — Как умер Хрящ?

Люти взлетела и зависла перед ней, на крошечном личике читалась скорбь.

— Он был со мной. Мы пошли к холму фейри. Там было вино из первоцвета, и Хрящ хотел, чтобы я помогла ему наполнить бутылку. Он собирался купить за нее у одного из своих друзей-малоросликов пару красивых башмаков. Найти дорогу внутрь было просто. Бурая полоса травы — это и есть дверь. Мы взяли бутылку, просто-просто, и уже шли обратно, когда увидели пряники.

— Пряники? — недоуменно переспросила Кайя.

— Чудесные белые медовые пряники, целая куча на блюде, и можно брать. Съешь их и станешь умнее, понимаешь?

— Не думаю, что так можно поумнеть, — скептически отозвалась Кайя.

— Конечно можно, — нахмурилась Люти. — Как же еще это получается?

Продолжая рассказ, маленькая фейри опустилась на тоненькую веточку низкорослого кустарника.

— Он проглотил пять, прежде чем его поймали.

Кайя не стала указывать на то, что если эти пряники прибавляют мудрости, то Хрящ должен был остановиться после первого. От этого его смерть не стала менее ужасной.

— Его, наверное, отпустили бы, но ей нужна была лиса для травли. И она сказала, что, поскольку Хрящ украл пряники, он будет превосходной лисой. Ох, Кайя, это было жутко. У них и собаки, и кони, и они просто его загнали. И именно Ройбен его убил.

— Вы что, все помешались, что все время называете его по имени? — проворчал Шип.

Кайя помотала головой. Ройбен убил Хряща ради забавы? Потому что тот украл немного еды? А она еще помогла этому ублюдку! По коже у нее побежали мурашки, когда она вспомнила, как небрежно беседовала с Ройбеном и как думала о нем. Ей пришло в голову: «А что именно она могла сделать, зная его имя, какого рода месть могла совершить?»

Чертополоха протянула ей маленькое яйцо.

— Давай, Кайя, выдуй содержимое яйца, а потом расколи его. Это тайна, которая должна открыться тебе.

Кайя взяла голубенькое яичко. Оно было таким легким, что девушка боялась раздавить его в пальцах.

Встав на колени перед миской ведьмы, Кайя легонько подула в булавочное отверстие в остром конце яйца. С противоположной стороны вытекла вязкая струйка белка и желтка и плюхнулась в миску.

— Теперь сломай скорлупу.

Кайя прижала яйцо большим пальцем, и вся его боковая сторона раздавилась, удерживаясь только на тоненькой оболочке.

Шип и Люти удивленно наблюдали, но ведьма только кивнула.

— Я сделала это неправильно, — признала Кайя и смахнула скорлупки в ручей.

В отличие от других эта скорлупа стала не маленькой лодочкой, а россыпью конфетти на воде.

— Тогда, дитя, позволь мне сказать о другой тайне, раз эта от тебя ускользнула. Если ты подумаешь, то, уверена, поймешь, что с тобой происходит что-то странное. Странность эта заключается не только в твоем поведении, но и в чем-то еще. Запах ее, след ее отпугивает Железнобоких, настораживает их и в то же время притягивает.

Кайя покачала головой, не совсем понимая, к чему клонит Чертополоха.

— Скажи ей другой секрет, — посоветовал Шип. — Этот только запутает все.

— Ты одна из нас, — сказала ведьма Кайе, сверкая черными глазами.

— Что?

Кайя хорошо расслышала слова и все поняла, но ей нужно было время, чтобы вновь заставить мозги работать. Ей казалось, что она не в силах сделать вдох. Существовали степени невозможного и какие-то уровни нереального. И всякий раз, когда Кайя думала, что уже дошла до последнего уровня, под ней словно проваливалась земля.

— Смертные девушки тупы и медлительны, — произнесла Люти. — Тебе больше не нужно притворяться такой.

Кайя потрясла головой, но даже в этот момент она уже знала, что все это правда. Это ощущалось как правда и разрушало и изменяло равновесие ее мира так… аккуратно, что она размышляла, почему ей это прежде не пришло в голову. В конце концов, почему только к ней приходили фейри? Почему только она была наделена магией, которой не могла управлять?

— Почему вы мне не сказали? — требовательно спросила Кайя.

— Слишком рискованно, — буркнул Шип.

— Тогда почему говорите мне это сейчас?

— Потому что это ты выбрана для Десятины. — Чертополоха спокойно скрестила костлявые руки на груди. — И потому, что ты имеешь право знать.

Шип фыркнул.

— Что? Но ты же говоришь, что я не…

Кайя оборвала себя. За всю ночь с ее языка не слетело ни одного разумного замечания, и она сомневалась, что сейчас будет иначе.

— Они считают тебя человеком, — пояснил Шип. — И это хорошо.

— Какие-то чокнутые фейри хотят меня убить, и ты думаешь, что это хорошо? Я-то думала, что мы друзья!

Шип не снизошел даже до того, чтобы ответить улыбкой на эту дурацкую шутку. Он уже целиком погрузился в разъяснение плана.

— При Летнем Дворе есть один рыцарь. Он может сорвать с тебя ореол. Это будет выглядеть так, словно Зимняя королева захотела принести в жертву одну из фейри — многие поверят, что она способна на такой шаг. — Шип вдохнул поглубже. — Нам нужна твоя помощь.

Кайя прикусила верхнюю губу, елозя по ней зубами в глубокой задумчивости.

— Я сейчас совсем сбита с толку — вы же понимаете, да?

— Если ты нам поможешь, мы будем сво-бо-о-о-одны! — пропела Люти. — Семь лет свободы!

— Так в чем разница между Летним Двором и Зимним Двором?

— Есть много, много Дворов, как Летних, так и Зимних, но почти всегда верно, что Зимние Дворы хуже и что Высшие любого Двора наслаждаются своей властью над простонародьем, а еще больше — над вольными фейри. Мы, не привязанные ни к какому Двору, находимся во власти тех, кто правит землями, с которыми мы связаны.

— Так почему бы вам просто не покинуть эти земли?

— Некоторые из нас не могут этого сделать, например древесный народ. А что касается остальных — куда нам идти? Другой Двор может быть еще хуже, чем этот.

— Почему вольные фейри продают свою свободу за человеческую жертву?

— Некоторые делают это ради крови, другие ради покровительства. Человеческая жертва — это демонстрация могущества. Могущество может принудить нас повиноваться.

— Но почему тогда они просто не могут поработить вас силой?

— Не могут. Они точно так же должны подчиняться соглашению, как и мы. Для них есть свои ограничения. Если жертва не принесена, то мы свободны на семь лет. Никто не может приказывать нам.

— Послушайте, ребята, вы же знаете, что я вам помогу. Я помогу вам сделать все, что нужно.

Широкая улыбка на лице Шипа сразу же прогнала все сомнения Кайи, вызванные его грубостью. Должно быть, он просто беспокоился, что она откажется. Люти радостно порхала вокруг, подцепляя пряди волос Кайи и то ли спутывая, то ли переплетая их, — Кайя не могла сказать точно.

Кайя сделала глубокий вдох и, не обращая внимания на проделки Люти, повернулась к Чертополохе.

— Как это вышло? Если я такая же, как вы, почему я жила у моих… у Эллен?

Чертополоха смотрела в ручей, провожая взглядом покачивающиеся на воде яичные скорлупки.

— Ты знаешь, что такое подменыш? В древние времена мы обычно оставляли в колыбели деревяшку или умирающего фейри, которым чарами придавали облик похищенного младенца. Мы редко бросали так вот кого-нибудь из своих, но когда мы это делали, то постепенно истинную натуру ребенка-фейри становилось все труднее и труднее скрывать. В конце концов все они возвращались в Волшебный Мир.

— Но почему — не почему они возвращались, а почему я? Почему меня-то оставили?

Шип покачал головой.

— Мы не знаем на это ответа и точно так же не знаем, почему нам велено было присматривать за тобой.

У Кайи закружилась голова, когда она осознала, что где-то среди фейри живет другая, настоящая Кайя Фирш.

— Ты говоришь — на мне какая-то штука… ореол. Это значит, что я не выгляжу вот так, как сейчас?

— Это очень сильный ореол. Кто-то набросил его на тебя так, чтобы он держался постоянно, — глубокомысленно кивнул Шип.

— Так как же я выгляжу по-настоящему?

— Ну, если тебе это чем-то поможет, то ты — пикси. — Шип почесал в голове. — Обычно это означает зеленую кожу.

Кайя плотно зажмурилась, тряся головой.

— Как я могу себя увидеть?

— Не советую, — сказал Шип. — Если ты снимешь эту штуку, то никто из тех, кого мы знаем, не сможет набросить ее снова так же хорошо. Просто пусть она на тебе будет до Самэйна — именно тогда платится Десятина. Если будешь мудрить со своей внешностью, кто-нибудь сможет понять, кто ты на самом деле.

— Скоро это все равно закончится и тебе не надо будет притворяться смертной, если ты не хочешь, — прочирикала Люти.

— Если ореол на мне такой сильный, то откуда ты знаешь, кто я такая в действительности?

Ведьма улыбнулась.

— Ореол — это что-то вроде иллюзии, но иногда, если его правильно соткать, он может быть больше, нежели простая маска. В иллюзорных карманах действительно хранят всякие мелочи, иллюзорный зонтик защитит от дождя, а волшебное золото останется золотом, по крайней мере пока тепло рук волшебника не ушло из монеты. Чары, наложенные на тебя, Кайя, одни из самых сильных, которые я когда-либо видела. Они защищают тебя даже от прикосновений железа, которое обжигает плоть фейри. Я знаю, что ты пикси, потому что я видела тебя, когда ты была очень маленькой и мы жили в Летних землях. Сама королева попросила нас присмотреть за тобой.

— Но почему?

— Кто может сказать, каковы прихоти королевы?

— Но что, если я захочу снять ореол? — настаивала Кайя.

Чертополоха шагнула поближе к ней.

— Способов снять чары фейри много. Клевер с четырьмя листками, ягоды рябины, посмотреть на себя через камень с отверстием естественного происхождения. Это уж тебе решать.

Кайя сделала глубокий вдох. Ей нужно было подумать.

— Я отправляюсь обратно в постель.

— И еще одно, — сказала ведьма, когда Кайя поднялась на ноги и стала отряхивать одежду. — Прислушайся к предупреждению сломавшейся скорлупы. Куда бы ты ни пошла, за тобой последуют хаос и разлад.

— И что это значит?

Чертополоха улыбнулась.

— Время покажет. Оно всегда показывает.

Кайя стояла на лужайке перед бабушкиным домом. Темноту рассеивал лишь серебристый свет луны. Сегодня луна не напоминала чье-то лицо — просто холодный камень, сияющий отраженным светом. А вот нагие деревья казались живыми, их узловатые ветви торчали, словно острые стрелы, готовые вонзиться в сердце.

Кайя не могла войти в дом. Она села на росистую траву и начала вырывать пучки стеблей и подбрасывать их в воздух, ощущая смутную вину за свои действия. Какой-нибудь гном обрушит дерево ей на голову за то, что она мучает лужайку.

Пикси. Это слово звучало так… так забавно. Кайя невольно улыбалась, думая о том, что она может колдовать, что у нее, должно быть, есть крылья, как у Люти, или шустрые пальцы, как у бедняжки Хряща…

Однако все внутри сжималось, когда она думала о матери. О матери, которая вечно блевала в туалетах, переезжала из одних номеров в другие, таскалась из бара в бар в погоне за своей неясной мечтой. О матери, которая однажды разбила Кайин плеер, потому что «устала слушать завывания этой бесталанной шлюхи». О матери, которая никогда не называла Кайю странной, заступалась за нее, учила отстаивать свои убеждения и никогда, никогда не говорила, будто Кайя лжет.

Что подумала бы Эллен, если бы узнала, что девушка, которая прожила рядом с ней шестнадцать лет, не ее дочь? Что ребенка Эллен похитили шустрые ловкие эльфы?

Думать об этом было противно.

А если она не была Кайей Фирш, чокнутой смертной девчонкой, то кем она была? Кайя знала, что ее друзья не хотят, чтобы она вмешивалась в придуманный ими план до самого Хэллоуина, но она желала сейчас посмотреть, как выглядит.

Кое-где на лужайке рос клевер.

Наклонившись над делянкой бурого, наполовину увядшего клевера, Кайя стала шарить среди растений. Клевера было много, невзирая на то, что уже наступила осень, но четырехлистного ей не попадалось.

Она долго возилась в темноте, но весь клевер, который ей попадался, был обычным, трехлистным. Кайя пришла в такое отчаяние, что даже разорвала посередине один из сердцевидных листочков, чтобы проверить, является ли вся эта магическая фигня буквальной или все же символической. Похоже, ей нужно даже не найти такой клевер, а просто коснуться его…

А, какая же это глупость! Это ни за что не подействует. А если даже подействует, все равно это глупо.

Кайя бросилась на землю, надеясь, что в этот час никто не проедет мимо и не увидит ее. Она стала кататься по участку, поросшему клевером. Земля была холодной, роса уже превратилась в иней. Девушка каталась взад-вперед, вытянув руки над головой. Ей хотелось смеяться — все это было так абсурдно. Она вся промокла и очень замерзла, но что-то в запахе земли и прикосновении травы опьяняло ее и придавало сил. Кайя засмеялась, и изо рта у нее вырвалось теплое облачко пара.

Она не ощущала себя изменившейся, однако сейчас чувствовала себя лучше, чем несколько минут назад. Она смеялась как дурочка, и глупое нетерпение куда-то ушло.

Лежа на спине, Кайя попыталась вообразить себя фейри — вся в искрах, волосы развеваются на ветру. Однако единственный образ, который появился в ее сознании, — это бледно-зеленое лицо, которое померещилось ей в зеркале, когда она выходила из туалета в забегаловке. Она помнила его в таких подробностях, какие вряд ли могла бы рассмотреть краем глаза. Наверное, это просто был кадр из какого-то кино.

Кайя перевернулась, намереваясь подняться и идти в дом, и тут заметила, что участок кожи на тыльной стороне ее ладони отстает от тела. Когда девушка осторожно коснулась его пальцем, он лопнул, словно пузырь, и под ним оказалась плотная зеленая кожа. Кайя лизнула палец и попробовала стереть пигмент. Он не сошел, зеленый участок лишь сделался больше. На губах остался привкус пыли.

Кайя замерла. Она была испугана до тошноты, но одновременно и спокойна, как никогда. «Держись, — сказала она себе, — ты сама хотела это увидеть».

Глаза у нее чесались, и она потерла их костяшками пальцев. Что-то сползло с выступающих суставов. На ощупь это напоминало контактные линзы, но когда Кайя посмотрела на свои руки, то поняла, что это кожа. Чем сильнее она терла пальцы, тем больше кожи с них снималось.

Подняв взгляд, она отметила, что мир словно стал ярче, он весь переливался светом. На траве плясали разноцветные блики. Бурый цвет листвы играл множеством оттенков, тени были глубокими, как вековые тайны, и столь же прекрасными.

Кайя распростерла руки в стороны. Она вдыхала острый запах зелени, раздавленной ее башмаками, чувствовала резкий холод воздуха, полного автомобильных выхлопов, горечи увядающей листвы, дыма от далеких костров. Кайя ощущала запах гниющего дерева и отбросов, запасенных муравьями на зиму. Она слышала копошение термитов, жужжание электричества в проводах, шорох ветра в сухих, словно бумага, листьях.

Она чувствовала в воздухе привкус химических веществ — железа, дыма, бензина и других, названия которых не знала. Кайя будто ощупывала кончиком языка гармонию этих привкусов.

Это было чрезмерно и ошеломляюще. На нее обрушилось слишком много ощущений сразу, чтобы она могла справиться с ними. Она не смела в таком виде войти в дом, но именно это ей и хотелось сделать. Кайя стремилась зарыться под одеяло и ждать всепрощающего рассвета. Она была не готова к тому, что ее каприз и собственное любопытство приведут к такому результату.

Как же она выглядит по-настоящему?

Ей следовало немедленно вернуться назад, к ручью, сознаться во всем и попросить ведьму объяснить, что случилось. Кайя заставила себя несколько раз вдохнуть и выдохнуть воздух, не задумываясь о том, чем он пахнет. С ней было все в порядке, лучше, чем в порядке, с ней все просто сверхъестественно в порядке. Все, что ей нужно, — это идти к топи и по дороге больше не трогать свою кожу.

Но, едва сделав первый шаг, Кайя поняла, что не может идти. Она бежала. Бежала по задворкам домов, слыша, как лают псы, чувствуя, как промокают ноги в нескошенной траве. Бежать, через парковку, почти пустую, где парень, толкавший тележку, остановился, чтобы посмотреть на нее, и дальше, к сладковатой мусорной вони, где Кайя остановилась, задыхаясь и держась за бок. Вот она, реденькая полоска деревьев и пробирающийся между ними ручеек.

— Шип! Люти! — позвала Кайя, испугавшись, как хрипло и тихо звучит ее голос. — Пожалуйста…

Но лишь тишина была ей ответом.

Пошатываясь, Кайя слезла вниз по склону, ее ботинки вязли в грязи. Яичные скорлупки исчезли, остался лишь запах стоячей воды. Разбитые бутылки сверкали, словно зубастые челюсти: своим новым зрением Кайя отчетливо видела их. Она замерла, потрясенная этой красотой.

— Пожалуйста, Люти… Хоть кто-нибудь…

Ответа не было.

Кайя села в холодную грязь. Она может подождать. Она должна подождать.

Кайя потянулась и повернулась на бок. Листья, упавшие на нее сверху, зашуршали, подхваченные утренним ветерком. Капли холодной воды стучали по щеке и руке. Кайя села. Глаза у нее болели, губы потрескались и распухли.

Повернув одну руку к свету, Кайя увидела зеленое сияние, играющее на коже. Пальцы казались слишком длинными, они гнулись непривычно плавно — на них обнаружился четвертый сустав, и, когда Кайя сжала их в кулак, они свернулись кольцом, похожим на раковину улитки. Кайя подняла вторую руку, ту, с которой ночью начала слезать кожа. Тело под нею было тускло-изумрудного цвета.

Никто не пришел. Еще одна капля ударилась о голую ногу Кайи, и девушка подскочила. Ее ночнушка была вся в грязи, и даже в свитере Кайя изрядно замерзла.

Проглотив слезы, девушка обхватила себя руками и начала ходить взад и вперед. Она не могла пойти домой сейчас, когда она совсем не та девушка, что жила там, но ей нужно спрятаться от дождя. По крайней мере, на этот раз Дженет не скажет, что она врет.

Остановившись на парковке, Кайя развернула зеркальце машины, чтобы рассмотреть себя в профиль. Волосы сбились в сплошной колтун, мокрый от росы, в них запутались сучки и листья; кожа приобрела густой зеленый оттенок болотного мха. Не грязь покрывала кожу, а изменился ее цвет, как будто на нее набросили зеленую вуаль. Уши Кайи стали длиннее, их кончики торчали сквозь волосы. Щеки ввалились, подчеркивая острые скулы, а глаза стали раскосыми и черными — целиком блестяще-черные, с крошечной точкой белого зрачка. Как птичий глаз или бусина.

Подняв руку, Кайя коснулась своего лица. Кожа облезала легко, открывая полоски травянисто-зеленого цвета.

Неожиданно для себя Кайя с такой силой ударила по зеркалу, что оно пошло трещинами. Не обращая внимания на боль в запястье и содранных костяшках, девушка снова бросилась бежать.

Корни прищурился, всматриваясь. Девушка с зеленым макияжем на лице перебежала через улицу под навес заправочной станции. Она подняла глаза, и Корни показалось, что он узнал ее, но когда она подошла поближе, он засомневался.

— Я хотела зайти к Дженет, — произнесла она голосом Кайи, — но только что вспомнила, что она уже в школе.

Однако вблизи девушка совсем не была похожа ни на Кайю, ни на кого-то другого. Ее черные раскосые глаза напоминали капли нефти. Она была чересчур тощей. По обе стороны головы через спутанную массу волос выглядывали острые уши. Кожа словно осыпалась хлопьями, а под ней проглядывало что-то зеленое.

— Кайя? — спросил Корни.

Девушка улыбнулась ему, но улыбка выглядела весьма свирепой. На нижней губе незнакомки лопнула кожа.

Корни застыл, глядя на нее.

Девушка проскользнула мимо него в контору, вытянув гибкие, словно веточки, пальцы. Корни подавил всхлип, стараясь смотреть на кассу, на пыльные бумаги, на освежитель воздуха в полиэтиленовом мешочке — словом, на все привычные вещи. Он чувствовал запах незнакомки, странное сочетание сосновой хвои, мха и опавших листьев. От этого запаха кружилась голова.

Девушка села на груду бумаги и упаковок из-под готовой еды, валяющихся на полу.

— Что с тобой случилось?

Кайя вытянула руку и слегка пошевелила ею на свету.

— Мне плохо, — ответила она. — Мне действительно плохо.

Корни наклонился, чтобы разглядеть ее получше. Кожа ее излучала слабое сияние, неяркое, но усиливающее лихорадочный блеск ее глаз. В самой форме тела было нечто странное — наклон плеч, легкая выпуклость на спине.

Корни взял деревянный брелок с ключом на кольце.

— Пойдем в туалет. Там свет ярче, и ты сможешь смыть с себя эту дрянь.

Кайя поднялась.

— Я могу довезти тебя до больницы, — предложил он.

Она не ответила, и Корни не стал настаивать. Он знал, что в больнице нечего делать, просто чувствовал, что должен это сказать.

Туалетная комната выглядела мрачно. За все время, пока Корни работал здесь, он не мог припомнить, чтобы кто-нибудь занимался здесь ремонтом или уборкой, максимум — вешали новый рулон бумаги. Когда-то белые, кафельные плитки потрескались и посерели. Здесь едва хватало места на двоих, но Кайя послушно остановилась рядом с унитазом и расстегнула свитер.

— Снимай уж и все остальное. У тебя что-то на спине.

Кайя в раздумье посмотрела на Корни и решила, что или ему все равно, или же ей наплевать. Она сбросила ботинки, стянула свитер и ночную рубашку, оставшись в одних трусиках.

Сунув скомканную ночнушку под кран, Корни намочил ее, отжал и попробовал стереть шелушащуюся кожу на теле Кайи. Кожа на спине была тонкой, как папиросная бумага. Когда Корни провел мокрой тканью по выпуклости между лопаток, эта кожа лопнула.

Непонятная беловатая жидкость потекла из разрыва.

— О-о-х! — Корни отскочил назад.

Кайя оглянулась на него, и по лицу ее стало ясно, что она просто не выдержит больше странностей. Конечно, трудно было понять, правильно ли он прочел выражение ее необычных глаз.

— Все в порядке, — произнес Корни, стараясь говорить как можно увереннее.

Снаружи донесся шум автомобиля, подъехавшего к заправке, но Корни не обратил на это внимания.

— Что случилось?

Что-то двигалось под кожей на спине Кайи, скользкое и переливчатое.

— Держись, — сказал Корни и стер густую жидкость со спины.

То, что открылось, было странным — переливающимся, словно радужная пленка, с белыми прожилками. Неожиданно это «что-то» высвободилось, едва не ударив Корни по лицу, а потом словно влажный парус обвисло вдоль спины Кайи.

— О боже… — едва выдавил Корни. — У тебя крылья.

Мокрые полотнища слабо пошевелились.

От этого зрелища Корни ощутил небывалый восторг, возобладавший даже над страхом. Это не сон, это все по-настоящему!

— Идем к нам домой, — приказал он.