Блоцкий Олег МихайловичТелефонный разговор

Олег Блоцкий

Телефонный разговор

Старший лейтенант Андрей Стогов удивленно крутил стриженой головой, точно скворец в клетке, и все повторял: "Не может быть! Телефон междугородний! И прямо домой, в Союз, дозвониться можешь? Фантастика! Не верю!"

Друзья, посмеиваясь, хлопали ошалевшего Стогова по спине: "Верно, Андрюха! Сами звонили! Есть в Хайратоне такое место. Заказывай переговоры, плати, подожди, пока соединят, и говори хоть до потери сознания".

Старлей недоверчиво косился на ребят - не разыгрывают ли? Но те сидели полупьяные и уставшие, разливали настоящую русскую водку, изготовленную в Союзе, а не в Пакистане, по стаканам, закусывали жареной картошкой и радовались тому, что живыми-здоровыми вернулись в часть.

Буквально несколько часов назад их армейскую колонну, возвращавшуюся с советско - афганской границы, колошматили душки под Аминовкой. Сожгли два бензовоза, врубив по цистернам из гранатометов. Водители сгорели заживо. Убили еще троих солдат. Короче, мясорубка была серьезная.

Ребята выпарились в бане и, краснолицые, сидели теперь за столом, но тиски боя до конца их так еще и не отпустили.

"Им сейчас не до шуток",- подумал Андрей и окончательно уверовал в то, что волшебный телефон существует.

Именно с той самой минуты появилась у старшего лейтенанта мечта позвонить домой, услышать такие родные и любимые голоса жены и дочки.

Что бы ни делал теперь Стогов, мысль эта в мозгу сидела прочно, точно кувалдой, какой траки на гусеницах ремонтируют, вбитая.

Десятый месяц в Афгане Андрей. Десятый месяц крутится как белка в колесе командир мотострелковой роты гвардии старший лейтенант Стогов.

Парван и Вардак, Нангархар и Кандагар, Кундуз и Кунар - в каких только провинциях он ни был, где только ни воевал его полк! А вместе с ним и рота Стогова.

За это время похудел Андрей, стал тощим и жилистым, как когда-то в детстве. Характером вновь помрачнел, и нервы были уже ни к черту. Обветрилось и шелушилось лицо, форма выгорела и белой стала, как у красноармейца Сухова из фильма "Белое солнце пустыни".

В редкие свободные минуты наваливалась на Стогова тоска, липкая и черная, как афганская ночь, душила его и мяла, подавляя волю и приводя в смятение рассудок. В такие моменты с ненавистью смотрел Андрей на опостылевшие горы, которые кольцом охватывали долину, и белыми, острыми вершинами царапали бесцветное небо. И тогда не мог поверить Стогов, что была у него когда-то другая жизнь - довоенная и с семьей, не мог представить, что вернется он в нее вновь.

Изредка приходили письма от жены. Почерк торопящийся, размашистый - и все больше о дочурке: ходит, говорит, смеется. О делах домашних совсем коротко: деньги получила, передачку - тоже. Платье впору пришлось. Да, не забудь про сапожки на каблуке и дубленку - приталенную и с широким воротником из ламы. Размеры я тебе посылала. Но на всякий случай пишу еще раз. Дочка только о тебе и говорит...

От писем таких совсем муторно становилось ротному - так тянуло домой. Но Стогов крепился, молчал и лишь по ночам скрипел зубами во сне или же, хрипя, задыхаясь и матерясь, повторял команды из прошедшего боя. Его будили товарищи. Старлей доставал трясущимися руками сигарету и курил, постепенно успокаиваясь.

Но через несколько дней вновь перед глазами вставали жена с дочуркой. И отогнать такие видения было очень непросто.

Захотелось Стогову позвонить домой, и совсем голову потерял от этого. Даже во снах все чаще видел он, как разговаривает с женой. Сны были такими волнующими, чистыми и живыми, что старлей от этого просыпался и долго лежал во тьме, закинув руки за голову. А над кроватью фотография, откуда, улыбаясь, смотрит жена, обнимая насупившуюся дочурку, сидящую на ее коленях.

Легендарная Советская Армии, чьей частью являлся старший лейтенант и без которой он себя просто не мыслил, да семья - вот и все, что было в недолгой и тяжелой жизни бывшего детдомовца Андрея Константиновича Стогова. Он и фамилию носил такую лишь потому, что был найден младенцем крестьянами в нише, устроенной кем-то на колхозном поле в стогу сена.

Много сил отдал ротный, чтобы попасть в колонну на Хайратон. К кому он только ни ходил, кого ни упрашивал, с кем только ни разговаривал. И добился-таки своего - он в колонне.

Темно-зеленой гусеницей-многоножкой из десятков бронированных и крытых брезентом машин вытянулась колонна перед дорожно-контрольным пунктом. Поднимается шлагбаум - лопасть вертолета, выкрашенная черно-белой краской, и машины, окутываясь едким сизым дымом, ревя от нетерпения, бросаются вперед. Извиваясь, разрывается гусеница на множество мелких частей.

Ходко идут машины по разбитому асфальту. Тянутся вдоль дороги виноградники. За ними гряда разрушенных серых дувалов с неровными осыпающимися ребрами. Рядом с дорогой советские посты: такие же дувалы, только целые, колючей проволокой и минными полями обнесенные. А сверху, на флагштоке, выгоревшие красные лоскуты.

Вдоль всей трассы, на особенно опасных ее участках, - танки, в землю вползшие, стволы развернули в сторону изумрудно-ядовитой "зеленки". За их пулеметами, по пояс люками обрубленные, сгорбившиеся солдаты - в касках и бронежилетах - по сторонам глядят.

Наматывается блестящая, от солнца стального цвета, дорога на колеса. Смотрит на нее Стогов и думает о доме.

Дома, а вернее в том городе, где служил до Афгана старлей, перед самым своим отъездом в Афган добился Андрей для своей семьи квартиры. Нелегкое это было дело. Командиры крепко жали старшему лейтенанту руку, желали успехов на новом месте службы и говорили, что гордятся Стоговым, верят, что он их не подведет. Офицер слушал все это молча, нахмурившись, и все ждал, когда же они заговорят о квартире.

Снимал Андрей комнату в бревенчатом доме с русской печью, которая все никак не хотела топиться, ютился там с семьей и сейчас надеялся, что по приказу министра обороны получит его семья квартиру, так как есть для этого весомое основание - предстоящая служба Стогова в Афганистане.

Начальники же говорили о чем угодно, но только не о квартире. Будто и не было у Андрея такой проблемы.

Время отъезда приближалось, и Стогов, не выдержав, напомнил о себе. Командиры потускнели, словно их самих в спешном порядке собирались направить в Афган, но бодренько пообещали, что ближайший месяц жена офицера квартиру непременно получит.

Старший лейтенант знал цену подобным словам и поэтому на следующий день принес и положил на стол перед начальником политотдела партийный билет:

- Если не будет квартиры для жены и дочки - никуда не поеду, - глядя исподлобья, упрямо сказал Андрей. - Вы не выполняете приказ министра, и я не выполню. Случись со мной что-нибудь там - жена будет никому не нужна и останется с дочкой на улице. А я знаю, как ребенку без своего дома, тем более девочке!

Начальник политотдела стал бордовым, как знамя соединения, стоящее под стеклом невдалеке от его кабинета, и начал молотить белым холеным кулаком по столу. Стогов же стоял насмерть. "Дальше Афгана все равно не пошлют!"- думал он, сжав зубы так, что челюсти занемели.

Офицер стоял на своем и победил. Срочно собранная жилищная комиссия постановила выделить Андрею двухкомнатную квартиру, которая тут же и нашлась. Причем со всеми удобствами, в центре города и даже с телефоном. Видно, для какого-то большого начальника приберегали, да Стогов внезапно вмешался. И хоть понимал он прекрасно: если вернется обратно, то скандал этот ему никто не простит, - улетал ротный спокойным.

Вот с такими мыслями, все больше нервничая и волнуясь: будет ли жена дома, по-прежнему ли работает межгород, есть ли связь с его квартирой, добрался старший лейтенант до Хайратона.

Он спрыгнул с бронетранспортера и как был в пыли, так и помчался на переговорный пункт. Благо, путь к нему ребята объяснили подробно.

Андрей назвал телефонистке вызываемый город, номер домашнего телефона и стал ожидать, а сердце упруго и часто колотилось в груди. Ожидание казалось вечным. До смерти хотелось курить, но Стогов и помыслить не мог, чтобы выйти хотя бы на пару минут на улицу.

"Вдруг именно в этот момент и соединят?" - испуганно думал он.

Но тут громко выкрикнули его город, и Андрей сорвал трубку, охрипнув от внезапно нахлынувшего волнения, какого с ним не случалось даже на самых страшных боевых.

Сколько раз придумывал Стогов самые нежные, самые ласковые слова, которые непременно скажет жене. Он выучил их, повторяя десятки и сотни раз, но сейчас они все вылетели из головы, а горло сузилось так, что воздух проходил с трудом и хрипом.

Андрей мокрой ладонью стиснул трубку и с силой вдавил ее в ухо.

- Юля! Алло! Алло! Юля!!!

- Кто говорит?

Связь была отличной, и Стогов ослышаться не мог - это был недовольный мужской голос.

- Я... я... я... я ошибся, - забормотал Андрей. - Мне нужен 5-17-81. Я ошибся!

- Нет, не ошибся, гнида, - рявкнула трубка. - ЧJ надо? Долго ты будешь ей мозг парить? Пару раз девку отхарил, один раз в кабак сводил, так уже все можно?

До боли сжал трубку старлей, так, что пальцы хрустнули. Кровь заходила в голове волнами, а перед глазами круги: синие, черные, желтые.

- Муж это говорит. Позови жену!

Трубка залилась резким хрюкающим смехом, а затем как отрезала:

- Юрков, харэ пургу гнать. Муж ее, долбень, в Афгане и позвонить оттуда не=воз=мож=но! А что было у тебя с этой козой, так забудь! Ты ей - не в масть. Теперь она со мной чалится. Не лезь к ней! Перо под ребра захотел? Смотри, на ножи поставим, бля буду!

Что-то металлически звякнуло, треснуло, и раздались частые гудки. А Стогову казалось, что это кто-то невидимый гвозди вбивает ему в голову. И с каждым разом все сильнее и глубже, да так, что голова вот-вот расколется на мелкие кусочки.

- Уже поговорили? - удивленно подняла глаза телефонистка.

- Да...

- Вы много заплатили. Я пересчитаю...

Стогов вяло взмахнул рукой и вышел на улицу. Он шел, не разбирая дороги, то и дело спотыкаясь. А со стороны всем казалось, что это пьяный, подгулявший с местными "штатными давалками" офицер, который вот-вот врежется в землю.