"Очертя голову, в 1982-й" - читать интересную книгу автора (Карлов Борис)

ГЛАВА ШЕСТАЯ Как Дима Котов подписал документ, налагавший на него весьма неприятные обязательства

В конце сентября Дима получил наконец достаточно вразумительный ответ на все туманные намёки и недомолвки, имевшие место во время его посещения горкома комсомола. Для этого понадобился ещё один визит и пара-тройка миллионов клеток, скончавшихся внутри его головы от нервного перенапряжения.

В целом ситуация была такова.

Котов и его ансамбль «Обводный канал» пользовались уже нешуточной популярностью: их узнавали на улице, в популярной молодёжной газете появилась обличительная статья «Сколько тузов в колоде «ОК», намекавшая на доходы от левых концертов группы. У Котова возле парадной вечерами паслись смазливые девчонки — стоило только протянуть руку. За неполный год у группы вышли два магнитофонных альбома (оба концертные) с фотообложками, на которых помимо эффектно снятых участников группы с умными или загадочными выражениями на лицах (36-я попытка), значились названия песен и имена исполнителей:

Первый альбом назывался «Good-bye Америка», второй — «Группа крови».

Мастерство исполнения, оригинальность и разнообразие материала, смелые двусмысленные тексты, а также котовские репризы в перерывах между композициями снискали группе славу как в интеллигентском андеграунде, так и в народе. К уже почти поверившему в собственную гениальность Котову нет-нет, да и закрадывалась мысль о выходе на мировой уровень. Для этого было бы достаточно позаимствовать из второй половины 80-х парочку убойных хитов — из тех, что потом звучат десятилетиями…

С момента первого визита Котова в горком ВЛКСМ прошёл месяц, и вот Потехин позвонил снова с настойчивой просьбой быть у него на следующий день. «Для тебя есть приятные новости», — сказал он. Ну как тут отказаться?

В кабинете всё было по-прежнему, за исключением того, что Потехин теперь сидел на месте безликого Владимира, на стуле, а Владимир — на месте Потехина, за письменным столом.

— Дима, молодец что пришёл, рад тебя видеть, — Потехин шагнул навстречу и пожал руку.

Владимир тоже поднялся и, перегнувшись через стол, с улыбкой протянул руку. Потом все расселись, Потехин посмотрел на Владимира, тот кивнул.

— Мы вас рекомендуем для поездки на фестиваль Молодёжи и студентов в Северную Корею.

Это был ощутимый и приятный удар. Как ни крути, Корея — заграница. Это могли быть их первые заграничные гастроли.

Потехин и Владимир внимательно следили за котовской реакцией.

— А когда надо ехать? — спросил Дима.

— Ты прямо сразу и ехать хочешь, — заулыбался Потехин. — Не так всё просто. Сначала надо пройти отборочные туры… А комиссия смотрит и на идеологическое содержание, и на внешний вид… Но я тебе скажу по секрету, что очень, очень многое зависит от нашей рекомендации. Если мы кого-то рекомендуем — без вопросов.

— Значит, вы нас рекомендуете?

— Лично я рекомендую. Но последнее слово всё равно будет за… куратором.

Он повернулся к молчавшему до сих пор Владимиру.

— Сейчас поговорим…

Потехин извинился и вышел по своим делам.

Оставшиеся некоторое время молча смотрели друг на друга. Потом Владимир достал из внутреннего кармана пиджака тёмно-красную книжечку, раскрыл её и несколько секунд подержал у Димы перед глазами. Тот ничего не успел разглядеть, кроме фотографии и фамилии.

— Лейтенант Соколов, Комитет Государственной безопасности.

— Очень приятно, — пролепетал Дима.

— Хорошо, что приятно. Надеюсь, разговор у нас получится.

В годы перестройки Дима читал и слышал о том, как в годы застоя органы вербовали себе стукачей. В общем, он был готов к такому повороту дела. Но в какой именно форме поступает обычно предложение о «сотрудничестве» не знал и ожидал этого с некоторым интересом. При этом он совершенно не представлял, как поведёт себя в данной ситуации.

Сначала Владимир дотошно расспрашивал Котова о каждом в отдельности участнике «Обводного канала». При этом он вытягивал не только факты, но и предполагаемые модели поведения его товарищей в заданной ситуации. «Допустим, что у Степанова заболеет ребёнок. Он сможет бросить ансамбль перед выездом на гастроли?» — «Не знаю. Хотя, вряд ли…»

Котов отвечал, не задумываясь. Только уже потом, вспоминая подробности, он понял, что каждый вопрос — продуманная ловушка. Лейтенанта Соколова не интересовал вопрос целостности группы; ему нужно было понять, сможет ли Степанов бросить семью и остаться за кордоном.

Часа через полтора, к великому облегчению Котова, начинавшего уже заговариваться, вопросы были исчерпаны. Владимир подвёл итог:

— Хорошо, ладно. Я вижу, вы ребята надёжные. Можно положиться. С некоторыми другими хуже…

— А кто ещё поедет?

— Вот это мы и пытаемся решить. Уже точно поедут «Земляне», «Верасы» и «Автограф», а остальные… не знаю. Народ очень ненадёжный: и верующие, и диссиденты, и наркоманы… Комсомолу легко рекомендовать, а спросят в конечном счёте с нас. А много нас?… — Соколов посмотрел на Диму честными глазами.

«Вот оно», — подумал Дима, начиная понимать.

— Мы ведь не можем приставить сотрудника к каждому выезжающему за границу. На это ни у какого государства ни людей, ни денег не хватит. Вся надежда на таких сознательных парней как ты, Дима. Поможешь?…

Владимир с надеждой посмотрел в котовские глаза, и ответить «нет» в таком контексте было бы неприлично.

«В принципе, — подумал он, — пусть лучше я буду у них числиться своим, чем кто-то другой будет следить за каждым моим шагом. Буду говорить им только то, что всем и так известно, пусть фиксируют, — в конечном счёте они же и останутся в дураках…»

Всё это промелькнуло у Димы в голове за три секунды. Он пожал плечами и сказал:

— А что делать-то надо?

Расставались они почти друзьями. Котов подписал документ, в котором давал обязательство сотрудничать с органами КГБ, не разглашать информацию и получил агентурную кличку «Алексей».

На прощание Владимир крепко пожал ему руку и пообещал позвонить. Когда Котов наконец выбрался на свежий воздух, в голове у него царила полнейшая неразбериха.

— Ну как? — спросил вошедший в кабинет Потехин.

— Всегда бы так работать.

— В Москве «Воскресение» и «Машину времени» зарубили.

— Да и чёрт с ними, — Соколов поднялся и щёлкнул замками дипломата. — Пускай по подвалам сидят, если родину не любят. Пошли обедать.

«Так ведь я уже…» — чуть не сказал Потехин, но передумал.

Вернувшись домой, Дима лёг на кровать и пролежал, глядя в потолок, до самого вечера. Только здесь, в спокойной обстановке, до него дошло, что теперь он не такой как все, что падение его юридически оформлено и скреплено его собственноручной подписью.

Самое обидное было в том, как легко его поддели на крючок. Не купили, не запугали, а просто попросили. И у него не хватило твёрдости отказаться.

Время от времени Котова охватывало чувство страха от непоправимости того, что случилось: проклятая подписка о сотрудничестве с КГБ была навечно подшита к его личному делу, и кто знает, не явится ли она когда-нибудь достоянием всеобщей гласности?…

«По крайней мере, — твёрдо решил для себя Котов, — больше они от меня ничего не получат. Никаких донесений — ни настоящих, ни липовых».

Чувствуя себя девицей, которую заманили и над которой жестоко надругались, Дима ощутил потребность излить кому-нибудь своё горе. Или, хотя бы, не оставаться одному.

Дима включил в розетку молчавший телефон и позвонил Степанову.

— Чем занят?

— С работы пришёл, щи хлебаю.

— Ко мне подтянешься?

— Ещё что-нибудь разучивать? Не по кайфу что-то сегодня.

— Просто выпить.

— Так бы сразу и говорил. Что брать?…

Минут через сорок Степанов принёс четыре бутылки портвейна. Первые две выпили, глядя в телевизор, в почти полном молчании. Открыв третью, Котов заговорил:

— Слушай, у тебя были какие-нибудь дела с ГБ?

Подумав немного, Степанов ответил:

— На заводе в Особом отделе давал расписку о неразглашении. Давно, ещё когда оформлялся.

— Нет, это не в счёт. Клянись, что никому не расскажешь.

И он рассказал всё, что с ним сегодня произошло.

Реакция Степанова была спокойной и даже ободряющей.

— Это хорошо, что ты в залупу не полез. Правильно поступил.

— Ты думаешь?…

— Кому-то надо было. Иначе, прощай гитара. Могли бы и посадить. Лёху Романова из «Воскресения» чуть не посадили. Будто бы за левые концерты.

— Получается, что я за всех отдуваюсь! — повеселел Котов.

Степанов разлил, и они чокнулись.

Седьмого ноября 1983 года страна Советов отмечала 66-ю годовщину Великой Октябрьской Социалистической Революции. За несколько дней до начала торжеств столица была до неузнаваемости разукрашена флагами, гирляндами, кумачовыми полотнищами и портретами членов Политбюро. Портреты развешивались в ряд на стенах домов, и каждый из них заслонял несколько окон жилых квартир. Некоторые полотна с изображениями основоположников — Маркса, Энгельса и Ленина — растягивали на всю высоту фасада — от кромки жестяной крыши до асфальта и крепили на специальный сборный каркас.

В этот день включали уличные громкоговорители, и с раннего утра повсюду гремела бодрая, приподнятая музыка. Возле предприятий собирались в колонны демонстранты, и молодым вручали под расписку праздничную бутафорию: фанерные щиты на палках с наклеенными портретами всё тех же мудрых и спокойных лиц членов, растяжки во всю ширину колонны, раскрашенные пенопластовые символы — звёзды, гербы, серпы и молоты. Гроб в натуральную величину с надписью «Капитализм».

В центре на каждом шагу стояли торговки самодельными леденцами на палочках, раскидаями на резинках, шариками и пронзительно скрипящими канифолью вертушками.

Хозяйки суетились на своих кухнях, сооружая к прибытию гостей или домочадцев праздничную закуску. А из комнат, из телевизионных ящиков, уже были слышны первые звуки военного парада…

В торжественной тишине над Красной площадью разносится сигнал горна, и командующий парадом маршал Гречко, стоя на «Чайке» с открытым верхом, начинает объезд построенных для торжественного марша служащих различных родов войск.

Машина плавно тормозит перед строем, и командующий выкрикивает:

— Здравствуйте-товарищи-танкисты!.. (десантники, ракетчики, курсанты…)

Наступает напряжённая тишина — для отсчёта и глубокого вдоха — и невнятный раскатистый рёв тысяч голосов чеканит скороговорку:

— Здравия-желаю-товарищ-командующий!..

— Поздравляю вас с шестьдесят шестой годовщиной Великой Октябрьской Социалистической Революции!

Пауза.

— Ура-а-а!..

Оркестр играет «Встречный марш», машина плавно трогается к следующему подразделению. Протяжное «ура» звучит вслед ему многократно.

Но вот объезд закончен, и маршал докладывает о готовности министру Обороны. Затем разносится общая команда «К торжественному маршу!», и начинается военный парад.

Вздёрнув подбородки и равняясь на трибуну Мавзолея, по площади ровными колоннами маршируют курсанты военных училищ. Десятки тысяч ног одновременно печатают шаг отполированными сапогами, пряжки и пуговицы сверкают на солнце, всех переполняет гордость и волнение, земля подрагивает.

А на трибуне Мавзолея, за гранитным поребриком, стоят ОНИ, мудрые и недосягаемые. В центре — Юрий Владимирович Антропов, рядом, по правую руку от него, министр Обороны Устинов. Они держат руки «под козырёк». Члены Политбюро — Черненко, Гришин, Романов, Тихонов, Лукьянов, Воротников… — все как один в меховых шапках-лодочках. От долгого стояния на одном месте слегка переминаются.

Пехота прошла, и оркестр замолкает.

После непродолжительной паузы слышится нарастающий рокот движущейся техники. Сначала через площадь ровными рядами проходят открытые боевые машины пехоты. Стоящее на каждой машине отделение солдат равняется на трибуну, командир отдаёт честь.

Следом движутся тяжёлые бронетранспортёры на толстых резиновых протекторах.

А вот уже посерьёзнее: лязгая траками по брусчатке, на площадь выползают танки.

Вся техника — загляденье. Наружные части свежевыкрашенны, каждый узел механизма вычищен новобранцами до аптекарских нормативов.

Тяжёлые танки с солидным урчанием и лязганьем проходили мимо трибуны, а слева уже показались головные машины войск ракетной артиллерии — тягачи с гигантскими, поражавшими воображение не только детей, но и взрослых, муляжами межконтинентальных ракет.

Юрий Владимирович с гордостью наслаждался этим величественным зрелищем.

Но вот что-то не вписывающееся во всеобщий единообразный порядок заставило Антропова сначала стрельнуть глазами, а потом внимательно посмотреть на площадь перед Мавзолеем.

И сразу стало понятно, в чём дело: один из танков в дальнем ряду уходящей колонны заглох и остановился. Какой конфуз…

Антропов покосился на Устинова, в глубине души наслаждаясь десятикратным смятением министра Обороны… Но что-то необычное в выражении его лица заставило генсека вздрогнуть и вновь обратиться к месту происшествия. Волна пока ещё не осознанной тревоги подкатила к его горлу.

Башня танка медленно повернулась в сторону трибуны.

Это ещё ровным счётом ничего не значило: возможно, что командир просто выполнял какие-то технические манёвры, связанные с восстановлением способности движения машины.

Ствол приподнялся до уровня подбородка Юрия Владимировича и замер.

Теперь всё встало на свои места. Страха больше не было. Он уже не чувствовал своего тела, и в сознании за один миг пронеслась вся его жизнь.

…Вот небритый отец склоняется над колыбелью. От него пахнет всегда табаком и сивухой. Ребёнок плачет, и мать выгоняет его на улицу. Учительница что-то пишет на доске — о Родине и о Коммунистической партии, а Юрик видит только её бёдра и лифчик под кофтой, туго обтягивающий пухлую спину. Первая эякуляция, сразившая его прямо на уроке… Зачёты, шпаргалки, комсомол, партия, ответственный пост. Разбор персонального дела лучшего друга на партсобрании. Служба в органах, крики инакомыслящих на допросах… Венерическая болезнь, новое высокое назначение… Преждевременная смерть бровастого звездуна, самое высокое назначение. Смерть Лампасова, смерть Гималайского, смерть… его?

Рядом послышались крики и удаляющийся топот.

В тот же момент орудие танка, содрогнувшись, произвело выстрел.

Бронебойный снаряд ударил по трибуне, и на том месте, где стоял Юрий Владимирович Антропов, осталось зиять отверстие. Сквозь дым из него пробивались огоньки пламени.

На несколько мгновений всё замерло: люди на площади, птицы в лесах, домохозяйка, стоящая вполоборота у плиты…

Первыми опомнились натасканные оперативники в штатском, находившиеся повсюду. Они бросились к танку и окружили его плотным кольцом, не понимая, что делать. Глухой, но отчётливый хлопок, донёсшийся из-под брони, в котором все безошибочно угадали пистолетный выстрел, вывел их из затруднения.

— Готов, застрелился, — дрожа от волнения, проговорил старший группы. — Смирнов, Полищук, тащите его наружу.

Через люк выволокли тело молоденького офицера с погонами лейтенанта и положили на каменную брусчатку площади. В руке офицера был зажат пистолет, из дырочки в виске сочилась кровь. На лице трупа застыло выражение самоотверженного подвига; это был недавний выпускник военного училища, отличник боевой и политической подготовки лейтенант Лампасов.

Прибыли машины скорой помощи и пожарные. Санитары вынесли с трибуны не успевших выбежать пострадавших, пожарные залили пеной языки пламени.

Ступившим первыми в Мавзолей представилась чудовищная картина: в разбитом саркофаге, на месте расплавившейся восковой головы вождя, лежала голова Антропова. Его тело, засыпанное обломками стены и залитое пеной, осталось на трибуне.

— Внимание, работают все радиостанции Советского Союза! — разнеслось над площадью. — Передаём чрезвычайное сообщение. Всем гражданам Союза Советских Социалистических республик предписывается немедленно вернуться в свои жилища по месту постоянной или временной прописки. Военнослужащим и сотрудникам МВД прибыть в расположение своих частей согласно действиям по тревоге. Через сорок пять минут прекратить всякие передвижения, специальным подразделениям начать патрулирование.

Вечером того же дня было распространено сообщение, текст которого раз за разом, с перебивками классической музыки, зачитывали дикторы телевидения и радио.

«Товарищи. Граждане Союза Советских Социалистических Республик. Сегодня, седьмого ноября 1983 года, в девять часов тридцать шесть минут, врагами Коммунистической партии и советского народа во время военного парада на Красной площади столицы нашей Родины, городе Москва, был злодейски убит Генеральный Секретарь Коммунистической партии Советского Союза, председатель Верховного совета Союза Советских Социалистических Республик Юрий Владимирович Антропов.

Органами государственной безопасности и внутренних дел раскрыт заговор сети антинародных организаций, развернувших подрывную, террористическую и шпионскую деятельность под руководством западных спецслужб.

Конечной целью этих организаций являлось свержение социалистического строя, развал Союза и последующая империалистическая агрессия. Большинство этих организаций раскрыто уже сегодня. Их ждёт суровый суд и справедливая кара нашего народа. Тысячи заговорщиков арестованы, оперативная работа продолжается.

В связи с активизацией внутренних и внешних врагов, в экстренном порядке создан Чрезвычайный Комитет Государственной Безопасности, которым избран Президент, наделённый расширенными полномочиями.

Сегодняшнего дня, седьмого ноября 1983 года, Президентом СССР становится генерал-полковник Змий Владилен Казимирович, ранее занимавший должность председателя Комитета Государственной безопасности СССР.

В связи с введённым на неопределённое время чрезвычайным положением в стране, президент получает расширенные чрезвычайные полномочия с правом:

— издавать и отменять Указы;

— казнить и миловать;

— объявлять военную мобилизацию;

— назначать на партийные, военные и государственные должности, равно как и снимать с этих должностей…»

Ниже следовали ещё несколько десятков пунктов основных прав Президента и первые приказы. С девяти вечера до пяти утра на всей территории страны вводился комендантский час. За шпионаж и вредительство патрулям предписывался расстрел на месте. Опоздание на работу приравнивалось к саботажу.

По случаю смерти Генерального Секретаря объявлялся трёхдневный траур.

Оглушённая и растерянная страна замерла в тревожном ожидании дальнейших событий.

Нещадно палило солнце и, несмотря на глубокую осень, дневная температура временами доходила до тридцати градусов в тени. Дима сидел в своём маленьком двухместном номере с зашторенным жалюзи окном, потел и пил апельсиновый сок из холодильника.

Вчерашний финальный концерт прошёл «на ура»: публика с одинаковыми маленькими лицами устроила выступавшему последним номером «Обводному каналу» настоящую овацию.

Потом на сцену вышли все участники фестиваля, и овации перешли в дружное скандирование. Одетые в жёлтые фестивальные майки корейцы вместе с гостями фестиваля, поднявшись с мест и взявшись за руки, выкрикивали на ломаном русском:

— Дрюж-ба! Дрюж-ба! Ком-со-мол!..

Участники на сцене тоже подняли сцепленные руки и скандировали. Прячась за спинами и испытывая неловкость, Котов беззвучно шевелил губами. Его рука сжимала дёргающуюся над головой влажную ладонь Лены Чебриковой — заместительницы Потехина и его, Котова, с некоторых пор, любовницы.

С Леной Чебриковой, девушкой высокой и стройной, он познакомился ещё в Ленинграде, во время последнего отборочного тура. Тогда был конец сентября, за окном шёл дождь, и на душе было гадко. Время от времени звонил Владимир, мягко настаивал на встрече, и где-нибудь на отдалённой скамеечке Михайловского сада происходил очередной инструктаж.

Владимир показывал Котову фотографии некоторых участников фестиваля, просил запомнить и во время поездки по возможности войти в доверительные отношения. Это было столь отвратительно, что неправдоподобно. Дима односложно выдавливал из себя» да» или «нет», отворачивался и поглядывал на часы.

Расставшись с Владимиром, он пытался мысленно стряхнуть с себя неприятный эпизод, напивался со Степановым, но выговориться больше не решался, накапливая в себе обиду.

Лена Чебрикова появилась в личной жизни Котова уже накануне отъезда в Северную Корею, хотя в качестве заместителя Потехина по культуре уже давно мелькала на горизонте. До Димы доходили слухи, а может быть сплетни, что она племянница очень большого человека из ЦК и что её имел едва ли не весь мужской состав горкома ВЛКСМ.

На самом деле Лена имела связь не со всеми, а только с теми, кого хотела сама. Можно даже сказать, что не мужчины имели её, а она сама их имела. Она была девушка достаточно волевая и знала себе цену. Так, например, на неоднократные предложения руки и сердца от расчётливого Владимира она отговаривалась злыми шуточками и даже пригрозила разжаловать его в рядовые.

Иногда, конечно, случалась, по её собственному выражению, «потеря бдительности», когда пьяные оргии в бане-бассейне толкали комсомольских работников на неразборчивые связи. Но участники были поголовно женаты, а потому много не болтали. Развёрнутую информацию на эту тему (с видеоматериалом) имел Владимир, для которого каждый из участников уже давно и подробно писал отчёты — о том, что знал, слышал, догадывался или предполагал.

На работе в горкоме комсомола Лена Чебрикова ровным счётом ничего не делала. Она потому и числилась в заместителях, отказавшись от высоких столичных должностей в ЦК ВЛКСМ, что здесь у неё было всё, кроме забот. Дядя впоследствии обещал ей подходящую партию на выбор, можно с заграничной перспективой. Но Лена замуж не торопилась, ей было хорошо и так.

В 82-м, с появлением Ленинградского рок-клуба, когда комсомол получил задание присмотреться к тусовке, Лена стала появляться на концертах, и вскоре завораживающий дух нашего, русскоязычного рок-н-ролла захватил её и увлёк за собой.

Лена Чебрикова и Котов первый раз встретились в кабинете у Потехина, и Дима сразу почувствовал на себе пристальный, оценивающий взгляд стройной девушки, комсомольского работника. В тот раз Лена не произнесла ни слова, и в конце короткого делового свидания только слегка кивнула головой, встретившись всё тем же пристальным взглядом с глазами Котова.

Раньше Дима и не подозревал о существовании у Потехина девушки заместителя. Сам Потехин имел болезненно ревнивую супругу с двумя его детьми, которая, наслушавшись сплетен от доброжелателей, не спускала с него глаз, сопровождая его везде, где только можно, или учиняла домашние допросы с личным осмотром и обнюхиванием.

Как Котову вскоре удалось выяснить, от желания этой девушки зависело очень многое, в том числе поездка группы на фестиваль — поездка, ради которой он формально сделался стукачом.

Вскоре неожиданно представился случай познакомиться с Леной Чебриковой поближе. Настолько близко, что ближе, наверное, при имевшихся обстоятельствах было бы трудно.

Незадолго до отъезда в Северную Корею, когда все вопросы, казалось, были решены, позвонил Потехин и сообщил, что он, по семейным обстоятельствам, поехать не сможет. Ленинградскую делегацию будет представлять Лена Чебрикова. Он попросил зайти на другой день в горком, чтобы обсудить некоторые, связанные с внезапной перестановкой, вопросы. Как выяснилось позже, Потехин не пробил места в составе делегации для своей супруги, и она его одного просто не отпустила.

Когда Дима ступил на порог знакомого кабинета, Лена не ограничилась кивком или взглядом, а поднялась, шагнула навстречу и с улыбкой протянула руку. Потехин, напрочь потерявший интерес к фестивалю Молодёжи и студентов, торопился на совещание. Бросив на ходу несколько фраз, он удалился.

Оставшись вдвоём, Лена и Котов некоторое время молча курили, бросая друг на друга ещё не вполне определившиеся взгляды. Репутация высокопоставленной девушки комсомолки разжигала в котовском воображении любопытство, смешанное с оттенком физического интереса. Он поглядывал на её обтягивающие джинсы и приталенную рубаху, подчёркивающие очень хорошую фигуру, и отчётливо ощущал, как физический интерес начинает волновать его больше, чем общественный.

Чтобы совсем не молчать, Дима время от времени задавал ненужные вопросы, а Лена, делая вид, что поглощена креплением к стене новых агитплакатов, рассеянно отвечала.

— Помоги, пожалуйста, — сказала она, оказавшись рядом с сидящим на стуле Котовым.

Дима встал и оказался лицом к лицу с Леной. Так близко, что слегка коснулся её груди и ощутил дыхание. Но Лена не отступила назад. Их взгляды встретились, все намёки и недоговорённости остались в прошлом. Дыхание её участилось, грудь приблизилась к нему вплотную. Дима обнял девушку за послушную талию, прижал к себе, и они слились в чувственном поцелуе, который перешёл в каскад страстных ласк, уже бессознательных, на уровне первой и самой сильной волны желания.

Но вот Дима ощутил, как руки Лены Чебриковой сомкнулись у него на поясе, расстегнули и вытянули из брючных петель конец ремня, расстегнулась пуговица ширинки и поехала вниз молния. Вельветовые джинсы упали на пол, а неуверенные, такие женственные пальчики уже плавно спускали с него трусы. Лена опустилась на колени, обняла его за бёдра…

С портрета хитро щурился Владимир Ильич, который, зачем-то подумал Дима, никогда не позволял себе ничего подобного.

— Дрыхнешь, Котяра?…

Дима поднял голову и осоловело уставился на стоявшего над ним Степанова. Тот держал в руке свёрнутую трубочкой местную газету. Похоже, Степанов только что треснул его этой газетой по голове. А что это за слово такое — Котяра? Ему и в голову не приходило, что можно так обратиться. Все тут начинают понемногу сходить с ума.

— Видал свою рожу? — Степанов развернул газету, и Котов действительно увидел на последней странице серию фотографий, где, среди прочих эпизодов финала и торжественного закрытия фестиваля, было и его лицо, снятое крупным планом. Из других членов ансамбля в кадр попали только локоть барабанщика и ухо Степанова.

Газетный оттиск был довольно поганого качества: у Димы был такой вид, как у найденного по весне утопленника. Совершенно непонятно — радоваться или огорчаться такому подарку…

— Жаль, что по-корейски, — сказал Степанов. — Интересно, про нас что-нибудь написано?

— У Сунь Ли спроси, она прочитает.

Котов сел на кровати и протёр глаза.

Сунь Ли была их переводчица, студентка института Международных отношений имени Патриса Лумумбы. Не дождавшись реакции заторможенного Степанова, он сам снял трубку гостиничного телефона и накрутил две цифры.

— Алло, Сунь? Здравствуй, дорогая! Из ансамбля «Обводный канал» беспокоят. Зайди к нам, пожалуйста, на минуточку… Да, в четырнадцатый. Ага, спасибо.

В ожидании переводчицы Степанов открыл новую банку сока из холодильника, а Дима, свернув трубочкой драгоценную газету, устроил охоту на мух. Он уже так возненавидел этих не дававших ему покоя насекомых, что каждое удачное попадание, вид прихлопнутой и корчившейся в собственных внутренностях мухи доставлял ему садистское удовлетворение.

Наконец в дверь осторожно постучались, и в комнату зашла миниатюрная и немного туповатая переводчица.

— Слава руководителю! — сказал Котов.

— Здравствуйте, мальчики, — ответила Сунь Ли, не поняв Котова или не расслышав.

— Прочитай пожалуйста, что тут про нас написано, — Котов расправил газету и протянул её переводчице.

Несколько минут девушка сосредоточенно читала заметку, потом подняла глаза и заговорила:

— Здеся оцень холосо написано. О том, что в ансамбле уцяствуют лутьсие комсомольцы своего района, отличники учёбы, боевой и политической подготовки. Занимаюца обсественной работой, готовятся вступать в ряды капээсэса. Ребята поют о дружбе, о любви к своей великой стране, о комсомоле и о преданности коммуниститиским идеалам. Так… В конце тут написано, что у себя дома вы будете всем рассказывать о великих достижениях насего корейского народа под руководством великого Вождя и Учителя, отца всех народов товарися Ким Ир Сена.

Сунь Ли радостно смотрела на Котова и Степанова.

— Холосо написано, правда?

Беззвучно шевеля губами, Степанов произнёс, по всей видимости, длинное матерное ругательство.

— Позалуйста повтори, я не поняла.

— Не надо, — отрезал Котов. — Холосо, холосо написано. Так ты говоришь… О любви к великому руководителю?

Сунь Ли стала с начала пересказывать содержание заметки. Котов и Степанов закурили.

— Ну хорошо, хорошо, иди, — Котов растянул губы в улыбке.

Перед тем как вернуть газету, Сунь Ли повернула её, чтобы взглянуть на передовицу, и вдруг улыбка слетела с её лица.

На передовице, как и положено, красовалось фото Великого Руководителя с приподнятой для приветствия рукой. Склонившись над газетой через плечо переводчицы, Дима увидел причину столь резкой перемены. Лицо Руководителя, данное крупным планом, его рука и крупно набранный текст — всё было испещрено грязно-красными пятнами раздавленных мух.

Что-то рассеянно пробормотав, Дима потянул газету к себе.

Но тут произошла неприятная неожиданность: Сунь Ли не отпустила газету, а, схватившись за неё ещё крепче, двумя руками, стала молча тянуть на себя.

Ещё не до конца оценив ситуацию, Дима, подчиняясь какому-то инстинкту, силой вырвал газету из рук девушки, оставив в её стиснутых пальцах два клочка бумаги.

— Ты что? — прикрикнул Дима, разорвал газету, зашёл в туалет, бросил и спустил воду. — Туалетная бумага кончилась? С твоей задницей и этого хватит.

Сунь бросила на пол оставшиеся в пальцах клочки и вдруг, неприятно изменившись в лице, заговорила:

— Вы нехорошие ребята. Вы не должны были так делать. Идите сейчас же к Владимиру Петровичу и расскажите ему. Вы обидели нашего Учителя, обидели наш народ. Вам не место в комсомоле, не место в нашей стране. Я буду говорить с вашим начальником, я буду говорить с начальником вашего начальника…

Не дожидаясь окончания этой идиотской белиберды, находившийся на пределе Степанов развернул её за плечи и выставил из номера. Щёлкнув замком, он продул папиросу и выматерился наконец от души, вслух.

А Сунь Ли, простояв несколько секунд за дверью в неподвижности, тоже что-то выразительно проговорила на своём языке и быстрыми решительными шажками удалилась в сторону комнаты Владимира, куратора питерской делегации, в которого она, кстати сказать, была тайно влюблена.

— Да, — отметил Котов, — это штучка… Ты сам-то откуда появился?

— Провёл разведку, насчёт местной «орбиты».

— Ну и как оно… тут?

— Вот, выменял часы на какую-то дрянь… — Степанов достал из спортивной сумки две плетёные бутыли. — Механические здесь в цене. А это у них что-то вроде рисовой самогонки. Продешевил, конечно, хер с ним, праздник всё-таки.

— Какой праздник?

— Так это… Седьмое ноября. Завтра, то есть.

— Ах да! Верно! Только ты убери, не афишируй.

— Чебрикова придёт?

— Валя, ты не обижайся, сам понимаешь…

Последнее означало то, что во время пребывания советской делегации в Пхеньяне группа «Обводный канал» располагалась в двух номерах гостиницы «Ленин». Осипов с Лисовским и Котов со Степановым. А поскольку у Котова время от времени, точнее, почти каждую ночь, оставалась Лена Чебрикова, Степанов был вынужден уходить к друзьям, где ему стелили на полу.

— Чего ты там Сунь Ли сегодня наговорил? — спросила Лена Чебрикова, когда любовники утолили первую волну страсти.

— А что такого? — нехотя пробурчал в подушку лежавший на животе Котов.

— Думать надо немножко, вот что такого. Эта дура побежала к Вовочке докладывать.

— Да пошла она на х…

— На х… не на х…, а вони будет предостаточно. Понеслось говно по трубам. Будем приносить извинения от имени всей делегации.

— Фиг с ним, завтра уезжаем.

— А это до отъезда придётся сделать.

Котов промолчал.

— Ладно, так и быть, — потрепала Лена его по затылку. — Поговорю с Вовочкой, он всё уладит.

Котов потянулся к приёмнику и стал ловить «Маяк» — единственную русскоязычную станцию, которую можно было нашарить на коротких волнах. Здесь была ночь, а в Москве только десятый час вечера.

…ВРАГАМИ КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ И СОВЕТСКОГО НАРОДА ВО ВРЕМЯ ВОЕННОГО ПАРАДА НА КРАСНОЙ ПЛОЩАДИ В ДЕВЯТЬ ЧАСОВ ТРИДЦАТЬ ШЕСТЬ МИНУТ БЫЛ ЗЛОДЕЙСКИ УБИТ ГЕНЕРАЛЬНЫЙ СЕКРЕТАРЬ ЦЕНТРАЛЬНОГО КОМИТЕТА КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ СОВЕТСКОГО СОЮЗА…

Словно обухом по голове ударил чеканный голос диктора, пробившийся сквозь эфирные помехи.

— Что?!!..

Любовники мгновенно просохли и подскочили. Лена прибавила громкость.

…СВЕРЖЕНИЕ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО СТРОЯ, РАЗВАЛ СОЮЗА И ПОСЛЕДУЮЩАЯ ИМПЕРИАЛИСТИЧЕСКАЯ АГРЕССИЯ. БОЛЬШИНСТВО ЭТИХ ОРГАНИЗАЦИЙ РАСКРЫТО УЖЕ СЕГОДНЯ…

Цепенея от ужаса, они выслушали чрезвычайное сообщение. После полного повтора из динамика зазвучала симфоническая музыка. Говорить было не о чем. Котов достал сигареты, закурил и почему-то подумал о Сунь Ли и о своём привилегированном статусе доносчика.

— Пойдём к ребятам, — сказала Лена и потянулась за одеждой.

В гостиничном коридоре они встретились с Сунь Ли.

— Сецяс передавали, сто у вас в стране больсая беда, — обратилась она только к Лене Чебриковой. Так, как будто сообщала о смерти её родителей.

— Беда, Сунь, беда… — рассеянно ответила Лена, не остановившись.

За круглым столом, в своё номере, сидели участники группы и пили принесённый Степановым рисовый самогон.

— Слышали? — с порога спросил Котов.

— Комендант в обходе? — бдительно отозвался Лисовский.

Уже под утро Лена Чебрикова, возбуждённая лошадиной дозой тёплого спиртного, утащила Котова в номер. Степанов и Лисовский героически допивали остатки, а потом спали за грязным столом, уронив головы на руки. Свесившись через подоконник первого этажа, Осипов блевал на клумбу. Рыканье льва разносилось в тишине душной азиатской ночи.

Восьмого ноября 1983 года, в три часа дня, с Пхеньянского аэродрома, сверкнув на солнце, взмыл в небо серебристый лайнер ТУ-134, унося на своём борту полный состав советской делегации фестиваля Молодёжи и студентов. Усталые, полные впечатлений и растерянные, ребята возвращались в Москву. Как встретит их переменившаяся за сутки родная земля?…