"Иван Калита" - читать интересную книгу автора (Борисов Николай Сергеевич)

Вавилонский плен

Основатель московской династии и отец Ивана Калиты князь Даниил Александрович — самый неприметный из правивших тогда в Северо-Восточной Руси потомков Всеволода Большое Гнездо. Он родился в 1261 году и был младшим сыном Александра Невского. Точная дата его появления на свет неизвестна, но можно думать, что случилось это в самом начале зимы. Преподобный Даниил Столпник, в честь которого он получил свое имя, по старым месяцесловам праздновался 11 декабря.

В ноябре 1263 года, когда в возрасте 43 лет умер его отец, Даниилу не исполнилось и двух лет. Согласно завещанию отца он получил весьма скромный удел — основанную Юрием Долгоруким Москву с прилегающими к ней землями.

В силу своей незначительности Москва в первые сто лет своего существования ни разу не была стольным городом. Лишь в 1247 году сюда случайно залетел и ненадолго здесь обосновался задиристый и непоседливый князь Михаил Хо-робрит, брат Александра Невского. Однако в Москве он явно скучал. Через год Михаил перебрался во Владимир-на-Клязьме, изгнав оттуда своего дядю, юрьевского князя Святослава Всеволодовича. Строитель гениального собора, Святослав был, по-видимому, неважным воином. Во всяком случае, он без боя уступил престол своему нахрапистому племяннику. А еще немного времени спустя Михаил Хоробрит сложил свою буйную голову в какой-то дикой схватке с литовцами на берегах сонной подмосковной речки Протвы. Его похоронили в Успенском соборе во Владимире, где своды еще чернели гарью от Батыева погрома в феврале 1238 года. А Москва с округой вновь вернулась в состав великого княжения Владимирского.

Душеприказчиком Александра Невского был его младший брат Ярослав Ярославич. Этот сильный, уважаемый современниками князь, известный прежде всего как родоначальник трагической династии тверских князей, взял в свою семью на воспитание малолетнего Даниила. (Мать дитяти, княгиня Александра, к этому времени уже умерла). То был мудрый, дальновидный шаг князя Ярослава. Повзрослев, Даниил сохранил добрые отношения с сыновьями Ярослава Святославом и Михаилом.

Удел Даниила, Москву, Ярослав поручил своим наместникам. Лишь через семь лет тиуны были отозваны и управление городом перешло к доверенным лицам Даниила. Впрочем, не исключено, что и позднее, в 1270-е годы, Москва находилась под контролем великих князей Владимирских: сначала Ярослава Ярославича, а с 1272 по 1276 год — Василия Яросла-вича.

С приходом на великое княжение Владимирское следующего поколения Рюриковичей — сыновей Александра Невского Дмитрия и Андрея — Даниил получает полную самостоятельность, но еще не скоро становится заметной для летописца фигурой. Впервые он появляется на страницах летописей в 1282 году, когда вместе с тверским князем Святославом Ярославичем и новгородцами участвует в походе на Переяславль-Залесский (21, 176). (Название этого города лишь с конца XV века приняло современную, сокращенную форму — Переславль).

Участие Даниила в этом походе едва ли было его собственной инициативой. Скорее этого требовали интересы Москвы, оказавшейся втянутой в охватившую всю Северо-Восточную Русь кровавую усобицу старших сыновей Александра Невского (94, 97).

Князь Дмитрий Александрович Переяславский занимал великое княжение Владимирское с 1276 года. Поначалу он правил спокойно и уверенно, энергично занимаясь укреплением своих позиций в новгородских землях. Любовь к Новгороду, унаследованная Дмитрием от отца, была отнюдь не бескорыстной. Именно здесь, в торговых городах северо-запада, искали источников пополнения своих доходов вечно нуждавшиеся в деньгах северо-восточные князья. А сколько вожделенной добычи приносил удачный набег на богатые немецкие и шведские земли!

Увлекшись новгородскими предприятиями, Дмитрий ослабил внимание к делам Северо-Восточной Руси. А между тем здесь назревали драматические события. На их приближение указывали грозные знамения в природе. В 1280 году «быша громи страшнии и ветры мнозии и бури велицы, и люди многи гром поби, и мнозй молниями опалени быша, инудуже и дворы изо основания взя и с людьми восторже, и без вести быша. И тоя же зимы бысть знамение на небеси: явился облак огнен на западных странах, от него же искры на всю землю идяху; и, мало постояв, погибе.

И от того времени нача множитися в Руси брань меже-усобная... Завистию дияволею великий князь Андрей Александрович... шед во Орду и испроси себе великое княжение под старейшим си братом Дмитрием, на него же и брани многи воздвизаше; многажды же и поганых татар и царевичев Ординьских навожаше» (26, 306).

Тяжкие жернова борьбы двух сильнейших русских князей, каждый из которых стоял во главе целой коалиции, могли легко перемолоть маленькое Московское княжество. Понимая это, осторожный Даниил ловко лавировал между старшими братьями, до последней возможности уклоняясь от решительных шагов.

Но как ни старался осмотрительный московский князь уходить от беды — она все же нашла его. В 1292 году в природе опять явилось грозное знамение, предвещавшее беду. Однажды ночью с северной и южной стороны небосклона появилась какая-то жуткая тень — «стоаху убо в нощи на воздусе яко полк воинский на полудниа, такоже и на полунощие» (22, 168). На другой год пришла беда. И накликали ее сами русские. Несколько князей во главе с Андреем Александровичем Городецким поехали к хану Тохте жаловаться на великого князя Дмитрия Александровича. Они надеялись, что хан вызовет его в Орду на суд. А поскольку исход суда в Орде обычно зависел от того, кто из соперников мог больше дать взяток ханским приближенным, — князья-мятежники надеялись, тряхнув мошной, решить дело в свою пользу.

Вначале все шло так, как и было задумано. Даже ростовский епископ Тарасий приехал в Орду, чтобы способствовать низложению великого князя Дмитрия Александровича. Однако хан внезапно изменил свое решение. Вместо суда над князем Дмитрием он решил устроить разгром его земель, а также владений тех князей, которые были дружны с провинившимся. Карательный поход на беззащитную Северо-Восточную Русь обещал быть прибыльным делом. Руководить экспедицией Тохта поручил своему брату Дюденю.

Вот что рассказывает об этом летопись. «В лето 6801 [Даты в летописях даются «от сотворения мира» и отличаются от современного счета «от Рождества Христова» на 5508 лет.] бысть в Русской земли Дюденева рать на великаго князя Дмитрея Александровичя, и взяша столныи град славный Володимерь, и Суждаль, и Муром, Юрьев, Переяславль, Коломну, Москву, Можаеск, Волок, Дмитров, Углече поле, а всех городов взяша татарове 14. Поиде бо из Орды ратью с татары князь Андреи и князь Федор Ростиславич на князя великаго Дмитрея Александровичя, на брата своего стареишаго, а князь великий Дмитреи тогда был в Переяславли. Слышав же горожане переяславци рать татарскую, разбегошася разно люди черныя и все волости переяславскыя. После же и сам князь великий Дмитреи и з своею дружиною побеже к Волоку (Волоколамску. — Н. Б.), а оттоле к Пскову. И тако замятеся вся земля Суждалская.

Рать же татарская с князем Андреем и Федором, пришедше в Суждаль, и град весь взяша, такоже и Володимер взяша и церкви пограбиша, и дно (пол. — Н. Б.) чюдное медяное выдраша, и книги, и иконы, и кресты честныя, и сосуды священныя, и всяко узорочие пограбиша, а села и волости, и погосты, и монастыри повоеваша, и мнишьскому чину пору-гашася, попадьи жены оскверниша. Тако потом взяша Юрьев, и села, и люди, и кони, и скоты, и имение то все пограбиша. Таче же по сем приидоша к Переяславлю и стояли у города много дней, понеже людей несть, выбегли ис Переяславля, и поидоша к Москве, и московского Данила обольстиша, и тако въехаша в Москву, и сътвориша такоже, якоже и Суждалю и Володимерю, и прочим городом, и взяша Москву всю, и волости, и села» (25, 82).

Как «обольстили», то есть обманули татары московского князя Даниила Александровича — неизвестно. Летописец, как всегда, излагает следствия, но не стремится раскрыть причины. Такой подход соответствовал христианскому взгляду на мир, согласно которому все происходит по воле Божией. Уразуметь ее не дано простым смертным. Нашествие иноплеменников и другие «казни Божий» наказывают людей за грехи и заставляют вернуться на путь истинный. «Промысл Божий неведом и непостижим, и помыслы наши, и деяния, и будущее известны одному только Ему, — учил один из отцов Церкви святой Иоанн Дамаскин. — Говорю же я обо всем том, что не находится в нашей власти; ибо то, что находится в нашей власти, есть дело не Промысла, но нашей свободной воли» (40, 112).

Таинственный механизм осуществления Промысла является главной темой летописей. Он представлен летописцем в абсолютно чистом виде, без отвлечений на несущественные с этой точки зрения подробности и без неуместных в данном случае авторских комментариев. В этом отношении летопись подобна иконе, где представлено не столько само событие, сколько его вневременное общечеловеческое значение.

Не опускаясь до рассуждений о земных причинах «Дюденевой рати» и не вдаваясь в подробности нашествия, летописец сообщает лишь, что от Москвы татары и их русские подручники направились к Твери. Город был переполнен беженцами из подвергшихся нашествию земель. Тверичи во главе со своим молодым князем Михаилом Ярославичем приготовились к борьбе с неприятелем. Узнав об этом, каратели повернули назад, ограничившись разграблением Волоколамска и его окрестностей.

Однако и тверичи не избежали общей участи. Зимой туда нагрянул новый татарский отряд, которым командовал «царь татарьскыи... имя ему Токтомерь». Незваный гость «велику тягость учини людем», одних «посече», а других «в полон поведе» (25, 83).

Разгром Северо-Восточной Руси «Дюденевой ратью» в 1293 году современники называли новым Батыевым нашествием. «Победитель» князь Андрей Городецкий получил великое княжение Владимирское и вскоре был принят в Новгороде.

Князь Дмитрий Александрович во время нашествия со своей дружиной бежал во Псков. Там находили убежище многие князья-изгнанники того времени. В случае крайней опасности из Пскова всегда можно было уйти дальше — в Литву или Швецию. Татары Дюденя хотели поймать князя Дмитрия. Для этого им прежде нужно было пройти через новгородские владения, никогда прежде не подвергавшиеся нашествию татар. Лишь ловкость новгородских дипломатов и вынужденная щедрость городских богачей спасли народ от небывалой беды. Вот как рассказывает об этом летописец: «Татарове же восхотеша ити к Новугороду и ко Пскову, новогородцы же прислаша ко царю Дюденю и ко всем татаром послы своя, Семена Клемянтьевича да Ивана Михайловича, с множеством безчислено даров, дабы они не ходили ратью к Новугороду и властей (то есть «волостей», владений. — Н. Б.) их не воевали. Они же вземше безчисленое множество даров, возвратишася в свою землю в поле (то есть в степь. — Н. Б.), и идоша во Орду» (22, 169).

После ухода Дюденевой рати князь Дмитрий решил перебраться из Пскова в Тверь. Однако по дороге, где-то у Торжка, его перехватил брат Андрей с дружиной. В короткой, но жестокой схватке Андрей разгромил отряд Дмитрия, захватил его казну и «вьючный товар». Сам князь едва успел уйти от погони и плена, переправившись на другой берег Тверцы.

Некоторое время спустя между братьями был заключен мир, по условиям которого Дмитрий отказывался от притязаний на великое княжение Владимирское, а за это получал право вернуться в Переяславль-Залесский. Однако добраться туда он уже не успел. Потрясенный всем случившимся, ограбленный и униженный родным братом, старший сын Александра Невского умер где-то в дороге, близ Волоколамска в возрасте, в котором умер и его отец — около 43 лет. Перед кончиной он по примеру отца принял монашеский постриг, надеясь заслужить прощение и милость Божию. Его тело было предано земле в Переяславле-Залесском. Только там, под сводами храма во имя Спаса Преображения, выстроенного еще Юрием Долгоруким, этот вечный скиталец обрел наконец покой.

Соперничеству среди русских князей сильно способствовал и раздел власти в степях между двумя враждебными группировками. В свое время Александр Невский делал в своей политике ставку на правителя улуса Джучи (будущей Золотой Орды) хана Батыя, тогда как его брат Андрей пользовался поддержкой общеимперской администрации в Каракоруме. Теперь Андрей Городецкий искал понимания в столице улуса Джучи, тогда как его брат Дмитрий спешил выразить свое почтение могущественному мятежнику хану Ногаю, который намеревался вскоре стать правителем «всех, кто живет за войлочными стенами».

В XIII веке понятие «право» было весьма туманным и реальная сила всегда позволяла истолковывать его в свою пользу. А поскольку претендентов на власть стало уже гораздо больше, чем достойных внимания престолов, князья Рюриковичи постоянно воевали друг с другом за место под солнцем. При этом каждый из них свято верил в то, что сражается не ради корысти, а отстаивает свою правду, защищает свое попранное достоинство.

В старые, «дотатарские» времена эта борьба обычно ограничивалась демонстрацией силы, пограничными стычками, захватами небольших спорных волостей. В худшем случае дело доходило до битвы между княжескими дружинами, численность которых составляла в среднем несколько тысяч человек. Основная масса населения страны не была сильно затронута этими княжеско-боярскими потасовками.

Все изменилось с приходом татар. Их нашествие легло роковой межой в истории страны. И то, что было до этой межи, сильно отличалось от того, что появилось после нее...

Гроза надвинулась внезапно. В 1223 году лучшие русские витязи «в земле незнаемой» у реки Калки сложили головы в отчаянной схватке с неведомым доселе страшным врагом, пришедшим через «железные врата» Кавказа, — с отрядами «покорителя мира» Чингисхана.

На Руси пришельцев обобщенно называли «татарами». С научной точки зрения, это не совсем правильное название: «татарами» в конце XII века называлось одно из монголо-язычных кочевых племен Центральной Азии. Татары искони враждовали с собственно монголами и были почти полностью уничтожены Чингисханом.

Имя татар пережило сам народ. Этим именем называли всю разноплеменную массу кочевников, пришедших из заволжских степей в 30-е годы XIII века.

Что касается современных татар, то они, унаследовав имя древнего народа, в этническом отношении не имеют ничего общего ни с татарами, уничтоженными Чингисханом, ни с «татарами», которых привел на Русь Батый. Да и современные монголы едва ли имеют прямые родственные связи с монголами, ходившими в походы под знаменами Чингисхана и Батыя. Не следует забывать, что, во-первых, собственно монголы составляли лишь небольшую часть огромной армии завоевателей; во-вторых, большинство монголов не вернулось из дальних походов. Они погибли в бою либо, оставшись в завоеванных странах, постепенно смешались с местным населением. Известно, например, что уже в XIV веке основную массу населения Золотой Орды составляли потомки половцев и других кочевых народов причерноморских степей.

Современные историки, говоря о завоевателях XIII столетия, называют их по-разному: «монголо-татары», «татаро-монголы», просто «монголы» или «татары». Под этим названием они подразумевают не какой-то определенный народ, а возникшее в начале XIII века государственное объединение десятков кочевых племен.

Удивительна и во многом до сих пор неясна история монгольской империи. В начале XIII века разноязычные кочевые племена Центральной Азии пришли в движение. Словно притянутые магнитом алчности и страха, они соединились вокруг племени монголов, во главе которого в 1206 году встал сын одного из родовых вождей — Тэмуджин, принявший имя Чингисхана, то есть Великого хана.

Чингисхан построил государство и войско на принципах слепого подчинения и жесточайшей дисциплины. Монгольская знать стремилась превратить свой народ в послушное орудие для завоеваний и грабежей. Используя монголов в качестве стержня своей разноплеменной армии, Чингисхан заставлял участвовать в походах и воинов покоренных народов.

Завоевательные походы монголов во многом объяснялись уровнем их общественного развития, особенностями ведения хозяйства. В монгольском обществе сохранялись глубокие следы первобытнообщинных и рабовладельческих отношений, однако в целом в начале XIII века оно было уже раннефеодальным. Основой экономического и политического могущества монгольской знати была собственность на землю.

Земля нужна была кочевникам-монголам не как поле, а как пастбище для скота. Поэтому общественный строй монголов иногда называют «кочевым феодализмом».

Переход к феодализму у всех народов отмечен повышенной военной активностью, стремлением растущей феодальной знати к быстрому обогащению за счет ограбления соседних земель. И в этом монголы не составляли исключения.

Крепнущая от похода к походу, от битвы к битве армия Чингисхана, покорив соседние кочевые племена, в 1211 году обрушилась на Северный Китай. Постепенно большая часть страны оказалась под властью завоевателей. Осенью 1219 года монголы вторглись в Среднюю Азию. Сильнейшим государством в этом районе была держава хорезмшаха Мухаммеда. Однако и она быстро распалась под ударами степняков. Завоевав в 1221 году всю Среднюю Азию, монголы двинулись дальше, на территорию нынешнего Афганистана, Ирана и Индии. Одновременно Чингисхан направил большой отряд для завоевания Северного Ирана, Кавказа и причерноморских степей.

Этому походу Чингисхан придавал особое значение. Командовать отрядом он поручил своим лучшим полководцам — Джэбэ и Субэдэю. Действуя где силой, а где хитростью и коварством, они пробились на Северный Кавказ, разгромили аланов, предков современных осетин, и столкнулись с половцами. Потерпев несколько поражений, половцы обратились за помощью к русским князьям.

Русско-половецкое войско действовало неорганизованно, разобщенно, и 31 мая 1223 года на берегах речки Калки, недалеко он Азовского моря, было наголову разбито. После этого сражения ослабевший от долгих переходов и тяжелых боев отряд Джэбэ и Субэдэя повернул на восток и ушел за Волгу.

Шли годы... На Руси стали забывать о татарах. Казалось, они бесследно растворились в бескрайних степях за Волгой. Однако за первым валом степного прибоя поднимался второй, более грозный и сокрушительный.

В 1235 году состоялся курултай (съезд) монгольской знати, на котором было решено начать большой поход на запад. Командование войсками было поручено внуку Чингисхана Бату. Монгольское имя Бату (в русском произношении — Батый) означало «крепкий», «твердый», «несокрушимый». Бату был способным, удачливым полководцем. Недаром его впоследствии называли «Саин-хан», то есть «Счастливый». Беспощадно и последовательно шел он к цели.

Осенью 1236 года монголы вторглись на территорию Волжской Болгарии и вскоре «всю землю их плениша». Весной и летом 1237 года полчища Батыя прошли по степям от Каспия до Дона, уничтожая половцев и другие кочевавшие там народы. Теперь они стояли на самом пороге Руси.

Историк середины XVIII века Василий Никитич Татищев, имевший под руками некоторые не сохранившиеся до нашего времени летописи, сообщает, что князь Юрий Всеволодович Владимирский поселил в своих восточных крепостях тысячи беженцев из Волжской Болгарии. Опасаясь союза между восточными и западными врагами Руси, Юрий перехватил послов, отправленных ханом к венгерскому королю, задержал католических монахов, высланных на Русь папским престолом с целью разведки. Как и князья Южной Руси, Юрий стремился к объединению сил восточноевропейских государств для борьбы с новым врагом. Он пытался начать переговоры с венгерским королем Белой IV, сообщал ему о планах татар.

Узнав о нападении татар на Волжскую Болгарию, Юрий распорядился усилить укрепления некоторых поволжских городов.

В народе ходило множество полуфантастических рассказов и слухов о страшных завоевателях. Книжники выискивали в Священном Писании и древних хронографах известия о татарах. Литературные произведения той поры полны предчувствием надвигающейся беды. «Не дай, Господи, земли нашей в полон народам, не знающим Бога!» — восклицал накануне нашествия неизвестный автор «Моления Даниила Заточника».

В Киеве люди запасались «оберегами» — маленькими нагрудными иконками с отчаянным призывом: «Святая Богородица, помогай!»

И все же главное, единственное, что могло спасти Русь, — объединение — оставалось неосуществимой мечтой. Даже временный военный союз нескольких князей не смог организовать великий князь Владимирский: слишком тяжелым оказалось бремя недоверия и застарелой вражды между русскими князьями. Да к тому же и татарские лазутчики усердно сеяли по Руси слухи о том, что войска Батыя двинутся одновременно с четырех сторон. Кому охота уходить от родного дома, когда на него в любой момент могут напасть враги. Так и сидели русские князья по своим гнездам, дожидаясь, пока беда сама постучит в ворота.

В конце 1237 года Батый двинулся на Северо-Восточную Русь. Одни за другим исчезали в огне пожаров деревянные русские города — Рязань, Коломна, Москва... Вскоре пришел черед стольного Владимира. 7 февраля 1238 года после ожесточенного сражения город был взят татарами.

Незадолго до подхода Батыя князь Юрий с дружиной покинул Владимир и ушел на северо-запад, в сторону Углича. Там, в глухих лесах за Волгой, он надеялся соединиться с братьями Ярославом и Святославом и вместе ударить по врагу. Однако татары опередили его: 4 марта 1238 года они уничтожили дружины Юрия и Святослава в отчаянной схватке на берегах лесной речки Сить. Теперь перед ними открывался путь на Новгород.

В марте 1238 года Батый направил свои отряды на северо-запад, взял Торжок — южные ворота новгородской земли. Однако приступить к стенам великого города он так и не решился. Возможно, Батый понимал, что его ослабевшая, потерявшая десятки тысяч воинов армия едва ли сумеет завоевать сильные, густонаселенные северо-западные области Руси. К тому же и весенняя распутица со дня на день могла превратить новгородские леса и болота в западню для отяжелевшей от добычи монгольской армии.

Уходя на юг, Батый, как на степной облавной охоте, раскинул свои отряды в виде огромной петли, стремясь захватить этим арканом все живое, что оставалось на Руси. Завоевателям еще не раз пришлось испытать на себе силу русского оружия. Семь недель бились с врагами жители Козельска, пока не полегли все до единого в последней рукопашной схватке под стенами родного города.

Прогнали незваных гостей жители Смоленска. В народе родилась красивая легенда о том, что победил татар и спас Смоленск всего один воин — прекрасный юноша по имени Меркурий.

Лето 1238 года Батый провел в половецких степях. После тяжелых боев войскам необходим был отдых и пополнение. Лишь в 1239 году татары смогли возобновить активные действия против Руси. Они вновь вторглись во владимирские земли, разорили Муром и Гороховец, воевали по Клязьме. В Южной Руси отряды, посланные Батыем, захватили Чернигов и Переяславль, опустошили многие области по левому берегу Днепра.

Новое большое наступление монголо-татар началось в 1240 году. Перейдя Днепр, они поздней осенью осадили Киев. По словам летописца, даже в городе скрип тележных колес, рев верблюдов, ржание коней заглушали голоса людей.

Целые сутки длился решающий штурм. 19 ноября 1240 года татары взяли Киев. На месте цветущего города остались одни лишь дымящиеся развалины.

Рассказ о нашествии татар летописец завершил такими словами: «Грех же ради наших попусти Бог поганыя на ны. Наводит Бог, по гневу своему, иноплеменникы на землю, и тако скрушеном им въспомянутся к Богу. Усобная же рать бывает от сважения диаволя: Бог не хощет зла в человецех, но блага; а диавол радуется злому убийству и кровопролитью. Земли же съгрешивши коей, любо казнить Бог смертью или гладом или наведением поганых или ведром (то есть засухой. — Н. Б.) или дождем сильным или казньми инеми, аще ли покаемся... всех грех прощены будем» (10, 289). Такова была вкратце средневековая теория преступления и наказания и связанное с ней понимание мира как пространства, в котором человек блуждает между вечным добром — Богом и вечным злом — Дьяволом. Наделенный свободой воли, человек сам определяет свой путь. Он может приближаться к Богу на путях добродетели или же спускаться во мрак греха, где царит князь тьмы.

За грехопадением неизбежно последует наказание как в этой жизни, так и в загробном мире. Но грешник может вернуться к Богу через покаяние. «Раскаяние, — говорит Иоанн Дамас-кин, — есть возвращение от того, что противно природе, к тому, что согласно с природою, и от дьявола к Богу, происходящее при помощи подвижнической жизни и трудов» (40, 116).

Нашествие татар было проявлением Божьего гнева. Но оно не вызвало немедленного раскаяния и очищения. И потому бедствия Руси не прекратились. Поначалу татары, опустошив русские земли, исчезли так же внезапно, как и появились.

Всем казалось, что они ушли навсегда, скрывшись за «железными горами Угорскими» — за Карпатами. Однако вскоре они вернулись. В 1242 году все русские князья, уцелевшие после нашествия, были вызваны в ставку Батыя. Там каждый из них, признав свою зависимость от Орды, получил особую грамоту — ярлык, дававшую право на княжение. Русские земли превратились в особую, пользующуюся внутренней автономией, но все же подчиненную монголам область улуса Джучи. Отныне многие важные вопросы жизни Руси решались в степях Нижней Волги, а иногда и в Каракоруме — столице монгольской империи.

Постепенно русские князья стали втягивать в свои бесконечные споры татар точно так же, как прежде втягивали половцев и «своих поганых» — черных клобуков. Однако любая война с участием татар была несравненно более губительной для населения, чем самая тяжелая «дотатарская» княжеская свара. Во второй половине XIII века источники отметили 14 вторжений татар в русские земли. Все они были вызваны княжескими интригами и распрями. Особенно тяжело пострадала Владимиро-Суздальская земля, оказавшаяся главной целью татарских «ратей». Владимир, как и Киев, не имел постоянной династии и потому служил яблоком раздора для князей. А вслед за раздорами неизменно шли и «злые татары». Во Владимире повторялась драма Киева. Жизнь как бы вытекала из города. В поисках относительной безопасности люди уходили в западные и северные области. Этими потоками переселенцев наполнялась в первую очередь тверская земля, а также Московское, Ростовское, Ярославское, Белозерское княжества. Правители тех земель, куда устремились толпы беженцев, смогли быстро и без особых усилий получить многие тысячи новых подданных. От князей требовалось лишь одно: сохранять мир и порядок в своих землях.

Единственное, что удавалось унести с собой беженцам, была жгучая ненависть к «поганым». Те князья, которые хотя бы в мелочах или даже только на словах проявляли свободолюбие, быстро становились популярными в народе. И напротив, те, кто готов был платить любую цену за ханское расположение, вызывали ненависть и презрение. Люди остро ощущали позор и унижение чужеземного господства.

В этих условиях патриотизм стал не только естественной добродетелью, но и козырной картой в общерусской политической игре. Однако не менее сильной картой оставалась и дружба с «погаными», которая приносила княжеству «тишину», а князю — относительно устойчивое положение среди других правителей.

Жизнь показала, что в условиях абсолютного военного превосходства Орды оба пути — назовем их условно «путь сопротивления» и «путь повиновения» — ведут в пропасть. Одни князья ставили на сопротивление и, выиграв многое, в конце концов обычно проигрывали все. Их падение сопровождалось губительной для Руси татарской «ратью». Такова была судьба брата Александра Невского Андрея Суздальского, а в Юго-Западной Руси — Даниила Галицкого. Та же участь постигла и Дмитрия Переяславского в 1293 году.

Однако и путь повиновения в его открытой и циничной форме не сулил полного успеха. Те, кто шел этим путем, пили горькую чашу унижения. Печальной была и судьба князя Андрея Городецкого. Сокрушив брата ценой страшного разорения Руси Дюденевой ратью, он не получил ни славы, ни мира. Ему уже было под сорок, в бороде светилась первая седина. Казалось, он смог убедить всех в том, что недаром стремился к верховной власти. Но вместо этого он вынужден был разменять свою победу по мелочам. Старые счета не подлежали забвению. «Партия сопротивления» оказалась неистребимой, как и сама мечта о возвращении национальной независимости.

В реальной политике идеалы часто уступали прагматическим соображениям и при этом тесно переплетались с личными симпатиями и амбициями. Княжеская Русь по-прежнему делилась на два враждебных лагеря. В одном — новый великий князь Владимирский Андрей Александрович и его соратники, «ордынские служебники» князья Федор Черный и Константин Борисович Ростовский; в другом — сын умершего Дмитрия Александровича Иван Переяславский и его доброхоты Михаил Ярославич Тверской и Даниил Александрович Московский. Военная сила этой переяславско-москов-ско-тверской коалиции была столь велика, что Андрей Александрович не смог одолеть ее в открытом бою, когда в 1296 году попытался захватить Переяславль-Залесский. Правовой статус этого города был не вполне ясен. Андрей Александрович полагал, что переяславскими землями прежние правители управляли именно как великие князья. Исходя из этого, он считал себя вправе претендовать на управление этими землями. Князь Иван Переяславский, напротив, считал, что его отец, дед и прадед владели городом и землей как своим уделом и теперь все права собственника принадлежат ему. Не имея возможности в одиночку бороться с великим князем Андреем, Иван Переяславский искал дружбы тверского и московского князей.

Князь Андрей Александрович не знал, что предпринять.

Жаловаться хану было на сей раз бессмысленно. Его недруги учли ошибки князя Дмитрия Переяславского и заручились доброжелательством «сильных людей» в Сарае. Впрочем, хан, вероятно, попросту устал от вечных сетований и жалоб со стороны Андрея. Он не желал более громить свой русский улус, ибо тот мог в конце концов превратиться в пустыню.

Потерпев неудачу в переяславском споре, князь Андрей обратился к новгородским делам. По традиции новгородцы принимали у себя на княжении либо самого великого князя Владимирского, либо кого-то из его сыновей. Задача князя в Новгороде состояла прежде всего в обороне границ и организации удачных грабительских походов на чужую территорию. Новгородцы ревниво следили за тем, чтобы князь не приобрел слишком большое влияние на внутреннюю жизнь города. Тем, кто пытался это сделать, грозило изгнание.

В 1290-е годы шведы развернули наступление в Карелии. Они учли, что князья Северо-Восточной Руси были заняты в это время своими собственными распрями и не могли оказать новгородцам быстрой и энергичной помощи. В 1293 году шведы построили мощную крепость Выборг — плацдарм для наступления на Карельском перешейке. Новгородцы на другой год попытались взять Выборг, но потерпели неудачу. В 1295 году шведы захватили город Корелу на северо-западном берегу Ладожского озера, а в 1300 году выстроили у впадения в Неву речки Охты сильную каменную крепость Ландскрона — «Венец Земли». Над балтийской торговлей Новгорода нависла смертельная угроза (132, 230).

Весной 1301 года великий князь Андрей Александрович повел новгородское войско на штурм Ландскроны. Поход завершился полной победой русских. Воины князя Андрея овладели крепостью и разрушили ее до основания. Этим походом Андрей доказал, что в его жилах течет кровь Александра Невского. То был первый и последний его военный триумф. Судьба словно улыбнулась напоследок этому человеку, который всю жизнь пытался стать больше самого себя.

Вернувшись в Северо-Восточную Русь, Андрей Александрович опять втянулся в борьбу за Переяславль-Залесский и вновь был побежден. Потом он без особого успеха ездил жаловаться хану. Скончался князь Андрей 27 июля 1304 года и был похоронен в своем удельном Городце на Волге. Подобно отцу и брату Дмитрию он принял перед кончиной монашеский постриг. Его похоронили в местной церкви Михаила Архангела. Так сошел в могилу последний из сыновей Александра Невского.

Даниил Московский умер более чем за год до кончины старшего брата — 5 марта 1303 года. В последние годы жизни московский князь действовал необычайно активно и решительно. Несомненно, этого требовали изменившиеся обстоятельства и прежде всего закат могущества великого князя Андрея. Осенью 1300 года Даниил с войском вторгся в рязанские земли и захватил в плен местного князя Константина Романовича (94, 102). Вот как сообщает об этом летопись. «Того же лета князь Данило Александрович Московьский приходил ратью на Рязань, и бишася у града у Переславля (современная Рязань. — Н. Б.), и князь великы Данило Алексадрович Московский одоле, и много бояр и людей избил, а князя их Констянтина Романовича Рязанскаго некоею хитростью ял (то есть «захватил». — Н. Б), крамолою их же бояр рязанских, и приведе его с собою на Москву, и дръжа его у себя в нятьи (то есть под стражей. — Н. Б.), но в брежении и в чести всяцей, хотяше бо ся с ним укрепити крестным целованием и отпустити его в его отчину на великое княжение Рязанское» (22, 173).

В результате этого похода к Московскому княжеству была присоединена Коломна с прилегающими к ней волостями. Этот город, расположенный у впадения Москвы-реки в Оку, принадлежал рязанским князьям. Завладев Коломной, москвичи, кроме плодородных коломенских земель, получили свободный выход в Оку.

Составленная в 1520-е годы в Москве Никоновская летопись, из которой взято приведенное выше сообщение о походе Даниила на Рязань, превосходит другие летописи по своей полноте. Ее создатели уделяли особое внимание московским князьям, подробно описывая их подвиги и добродетели. Еще дальше идет в этом направлении неизвестный автор «Степенной книги». Этот величественный памятник московской официальной публицистики, созданный в 1560 — 1563 годах в кружке книжников, работавших под началом митрополита Макария, представляет всю историю Российского государства в виде ступеней («степеней»). Каждая ступень — близкая по форме к житию биография того или иного князя. Главной целью «Степенной книги» было прославление династии Рюриковичей, и в особенности — ее владимирско-московской ветви.

Историческая ценность «Степенной книги» состоит в том, что она сообщает много уникальных, отсутствующих в других источниках сведений о своих героях. Достоверность этих сведений, часто основанных на устных преданиях, можно, конечно, оценивать по-разному.

Поход Даниила на Рязань в «Степенной книге» изображен как война с «безбожными татарами». «Князь Данил Александрович некогда слыша, яко у града Рязани множество безбожь-ных татар сбирахуся, и тамо шествова с воиньством своим возбранити устремление варварьское, доньдеже не приидут озлобити отечество его. И у града Переяславля Рязаньскаго множество татар победи и князя рязанского Констянтина изымав на Москву приведе» (26, 297).

Это сообщение «Степенной книги» перекликается с известием составленной в 1530-е годы при московском великокняжеском дворе Воскресенской летописи. Согласно ей в рязанском походе «одоле князь Данило и много татар изби» (21, 183).

Анализируя эти довольно невнятные известия, можно понять следующее. Князь Даниил был весьма озабочен безопасностью юго-восточных границ своих владений. Отсюда, с «ордынской» стороны, всегда можно было ожидать внезапного удара. Кроме того, именно через рязанские земли пролегал кратчайший путь из Москвы в Орду. И потому Даниил был кровно заинтересован в том, чтобы иметь на рязанском престоле своего союзника С этой целью он и решил вмешаться в очередную ссору рязанских князей, поводом для которой послужила, вероятно, кончина в 1299 году Ярослава Романовича Пронского. Его дети, Иван и Михаил, терпели притеснения от своего дяди Константина Романовича, правившего в главном городе княжества — Переяславле Рязанском. Захватив в плен Константина Романовича, москвичи тем самым содействовали успехам пронской линии рязанского княжеского дома Наследник Константина Романовича, его сын Василий, должен был примириться с тем, что москвичи взяли под свое управление Коломенский удел. (Возможно, часть его была московским владением уже в XIII столетии (43, 5). Да и мог ли он спорить с захватчиками, которые держали в заложниках его отца? Впрочем, Василий Рязанский не хотел быть послушным орудием в руках москвичей. Вероятно, именно поэтому его отец был убит по приказу Юрия Даниловича в московской тюрьме в 1306 году, а два года спустя в Орде погиб при неясных обстоятельствах и сам Василий. Вся власть в рязанской земле перешла к пронским князьям. Тогда же москвичи окончательно утвердились в Коломне, которую историки справедливо называют «ключом к рязанской земле с севера» (110, 118).

При захвате Константина Романовича Даниил Московский, видимо, разгромил какой-то вспомогательный татарский отряд, служивший этому князю. Возможно, это были татары из орды мятежного темника Ногая, погибшего в 1300 году. Они были врагами центрального правительства, и потому сражение с ними не могло вызвать гнев у хана Тохты. Вообще такие победные схватки русских князей с небольшими отрядами татар, действовавшими на Руси без ханского повеления, в качестве наемников или просто грабителей, случались и ранее. Известно, например, что в 1285 году старший брат Даниила великий князь Дмитрий прогнал отряд татар, грабивший суздальскую землю. Но даже небольшая победа над «погаными» имела в ту пору самый широкий резонанс, становилась темой для светлого мифотворчества. На князя-победителя смотрели с надеждой: быть может, именно он сможет поднять и повести народ на борьбу с ненавистными чужеземцами.

Участие Даниила Московского в споре за Переяславль также отражено в «Степенной книге». В этой связи ее создатели развивали мысль о том, что первый московский князь получил первую крупную территорию, присоединенную к собственно московским землям, «без крамолы», то есть мирным путем, по завещанию.

Вообще же образ Даниила в «Степенной книге» построен не столько из реальных исторических сведений (их, по-видимому, просто не имелось у московских книжников середины XVI века), сколько из умозрительных представлений о том, каким должен быть основатель царствующей московской династии. Прежде всего первый московский князь (которого автор постоянно именует «великим князем», хотя он никогда не носил этого титула) находился в особом положении среди других князей. Он — избранник Божий. «Сего блаженнаго Данила избра Бог» (26, 296).

В развитие этой идеи автор «Степенной книги» обращает особое внимание на то, что Даниил «бысть последний во братии своей, яко же и прадед его, великий князь Всеволод Георгиевич. Их же уподоби Господь древнему царю, богоотьцу же пророку Давыду: мал бо бе и той во братии своей» (26, 296).

Помимо семейного положения, сближающего Даниила со знаменитым родоначальником всех северо-восточных князей Всеволодом Большое Гнездо и создателем Псалтири библейским царем Давидом, на его богоизбранность указывало и то, что владения его никогда не подвергались нападению врагов: «Всегда десница Господня бяше защищая его и во вся дни живота его ничим же ни от кого же неврежена бысть держава его» (26, 296).

Мирный характер Даниила проявился и в том, что он «без крамолы» получил «великий град Переяславль».

Мысль о миротворческом характере исторической миссии московских князей принадлежала к самым ранним идеям московской державы. Эту идею применительно к сыну Даниила Ивану Калите содержат летописи, сохранившие древнейшие пласты московского летописания.

Другая яркая черта образа Даниила в «Степенной книге» — благочестие. Он не только правил своим княжеством «богоугодно», но и построил в Москве Даниловский монастырь, главный храм которого освятил во имя преподобного Даниила Столпника — своего небесного покровителя. Игумен этого монастыря был возведен в почетный сан архимандрита. Здесь же, в Даниловском монастыре, первый московский князь принял монашеский постриг незадолго до кончины. Согласно его завещанию его похоронили не внутри храма, где обычно погребали князей, а на общем монастырском кладбище, «идеже и прочую братию погребаху» (26, 298).

Первого московского князя постигло горькое и незаслуженное забвение. Со временем запустела основанная им обитель. Заросла травой и сама могила Даниила на братском кладбище. Погруженные в собственные заботы потомки редко вспоминали своего смиренного предка...

Однако Бог не забыл своего угодника. На могиле Даниила происходили чудеса. Здесь получил исцеление тяжелобольной сын коломенского купца. В другой раз тут был жестоко наказан дерзкий придворный Василия III князь Иван Шуйский, осмелившийся, садясь на коня, встать ногой на надгробный камень Даниила. Его конь взвился на дыбы и пал мертвым на землю, едва не убив при этом и своего седока. Перепуганный Шуйский тут же покаялся и велел служить панихиду по князю Даниилу. Однажды Даниил сам встал из могилы и явился некоему юноше, придворному Ивана III. Он велел передать беззаботно охотившемуся в этих местах государю свой упрек: «Се убо сам всяческий себе утешаеши, мене же почто забвению предал еси?» (26, 299).

Но, несмотря на все чудеса, беспечные потомки Даниила не спешили осознать свою вину перед ним. Лишь молодой царь Иван IV, воспитанный митрополитом Макарием в духе благочестия и уважения ко всякой родной старине, приказал восстановить Даниловский монастырь и выстроить здесь каменную церковь. Он взял за правило каждый год вместе с митрополитом и духовенством приходить на могилу Даниила и совершать здесь заупокойную службу.

Биография первого московского князя послужила канвой не только для сохраненных «Степенной книгой» монастырских преданий, но и для романтических легенд о коварстве и любви. Живая народная фантазия свободно ткала здесь свой причудливый узор шелковой нитью вымысла. В «Повести о зачале Москвы», возникшей в XVII столетии, благоразумный отец Ивана Калиты предстает в ореоле шекспировских страстей. Неверная жена Даниила княгиня Улита, сговорившись со своими любовниками, сыновьями московского боярина Степана Кучки, готовит убийство мужа. Чудом вырвавшись из рук убийц, Даниил скрывается в лесной хижине, поставленной над чьей-то безымянной могилой. Здесь он проводит ночь, а наутро убийцы по совету Улиты пускают по следу любимого княжеского пса. Поспешив вслед за собакой, они находят Даниила «и скоро князю смерть дают лютую, мечами и копьями прободоша ребра ему и голову отсекоша, и опять в тот струбец (хижину. — Н. Б.) покрыли тело его» (74, 33). Но зло никогда не остается безнаказанным. Брат князя Даниила великий князь Владимирский Андрей идет войной на убийц, побеждает их и подвергает мучительной казни. После этого он берет к себе во дворец на воспитание малолетнего сына Даниила, княжича Ивана. Андрей любит Москву за ее живописность и подолгу живет здесь. Ради этого он даже снимает с себя великокняжескую корону и передает ее сыну Георгию. Со временем, став великим князем Владимирским, Иван Данилович отплатил добром за добро семейству своего дяди: он взял под свою опеку внука Андрея, княжича Дмитрия Юрьевича, отец которого рано умер...

Некоторые подлинные факты (убийство великого князя Владимирского Андрея Боголюбского в 1174 году его придворными, воспитание первого московского князя Даниила в доме великого князя Владимирского Ярослава Ярославича и др.) в «Повести» смешаны и перетасованы самым невероятным образом. Однако в этой наивной игре воображения угадывается одна настойчивая и нешуточная мысль: у истоков Москвы — измена, кровь, борьба между добром и злом. Таков был взгляд людей, живших в XVII веке и знавших трехвековой исторический путь «третьего Рима».

Легенды и предания о Данииле обычно отвергаются историками. Но в одном, несомненно, нельзя отказать первому московскому князю, отцу Ивана Калиты. Это был человек большого здравого смысла. Он правильно понял суть происходивших в Северо-Восточной Руси глубоких перемен. И когда ветер удачи наполнил паруса его ладьи, когда люди — главное богатство опустошенной страны! — стали переселяться в его владения, Даниил сделал все, чтобы не «спугнуть» переселенцев. Миролюбивый и непритязательный, сговорчивый и добродушный, он умел ладить и с татарами и с соседями-князьями. При этом Даниил был совсем не так прост, как могло казаться на первый взгляд. Он крепко знал свой личный интерес и при случае мог свалить противника внезапным, тщательно взвешенным ударом. Сородичи побаивались его и старались не задевать понапрасну. В итоге он обеспечил своей земле мир — и она наполнилась жизнью и движением.

Почти незаметный для летописца в толпе других князей, Даниил и не стремился к славе. Он работал на будущее. И Господь воздал ему за его мудрость и терпение. Первый московский князь получил такое множество подданных — крестьян, ремесленников, воинов, — которое позволило его сыновьям разом выступить в первый ряд тогдашних русских князей.