"Черная сага" - читать интересную книгу автора (Булыга Сергей)1День кончился. Солнце скрывалось за лесом. Хальдер смотрел на солнце, щурился. Затем он медленно закрыл глаза, сел поудобнее… Нет, вовсе лег и вновь открыл глаза. Теперь в окно он видел только небо. Небо, оно везде одно — и здесь, в этой стране, и там, где он когда-то родился, и там, куда он после только ни ходил, где только ни был. А люди, они везде разные. Это, наверное, оттого, что и земля в каждом месте особая, разная. Здесь, скажем, в этой стране, на его новой, нет, если честно сказать, то на давным-давно привычной родине, и нивы тучные, и травы высокие, поля просторные, а в лесах много разной дичи. Зато рыба в здешних реках уж больно мелкая; такую рыбу там, где он родился, не брали. И корабли там были крепче. И хижины были из камня. Зато на тамошних деревьях не было листьев, были только иголки. И снег на той, его первой земле лежал, почитай, круглый год. Так на то там и север. Да, правда, и здесь снега тоже хватает. А вот зато за морем, в Руммалии… И мысль оборвалась — внизу опять дико, надрывно закричали. Хальдер поморщился. Пируют! А к ночи вовсе потеряют разум; пойдут плясать, потом возьмутся за мечи и станут выхваляться один перед другим, и быстро дойдет до обиды. Тогда Айга потребует, чтобы они бились без кольчуг. И они будут биться — всерьез. А посол… Лиса, а не посол! Утром пришел, сказал: — Великий регент!.. Ха! Регент — вот как он сказал. Но ты не регент, Хальдер, ты ведь просто воин. Всю жизнь ты прожил воином и умрешь тоже воином. И вообще, посол явился не к тебе, а к Айге, вот Айга пусть все и решает. Так ты вчера и сказал. Он, Айга, и решил. Принял посла и написали они договор, и поклялись они, потом ходили на кумирню и там опять клялись, жгли жертвенный огонь, бросали в него золото, рабов. Потом пришли сюда. Войдя, долго стояли у двери, боялись тебя потревожить. А ты лежал, молчал. Посол стрелял глазами, удивлялся… Да, это правда, ничего здесь нет. Только меч на стене, только соломенный тюфяк для отдыха, медвежья шкура, чтобы укрываться. И всего этого тебе, Хальдер, вполне довольно. Вот так-то вот, посол! И он, посол, помалкивал. А ярл сказал: — Вот, вечный мир, — и подошел к тебе, и подал тебе в руки свиток. На свитке были черточки, такие и такие. И если знать, что каждая из них обозначает, то можно было бы прочесть: «Мы, Айгаслав, ярл Земли Опадающих Листьев, и ярлиярл Цемиссий, автократор Руммалии, клянемся в том…» Ха! И еще раз ха! Они клянутся, словно они женщины. А вот ты, Хальдер, никогда не клялся. Зачем? Все клятвы — это ложь. И буквы — это ложь. Ты обходился и без них. И дальше всегда обойдешься. И потому сказал: — Так. Хорошо, — и отдал ему, Айге, договор. Спросил: — Это все? — Нет, — сказал Айга. — Не все. Еще посол хочет сказать. Позволишь? — Да. Посол вышел вперед, заговорил. Он, Полиевкт, старший постельничий, думный советник, простратиг, а ныне чрезвычайный и доверенный посол Владыки Полумира, желает всяких благ любезнейшему регенту… Ха! Снова регенту! …любезнейшему регенту страны, столь поэтично названной Землей Желтых, Золотистых Листьев. И впрямь, так слово в слово говорил посол, и впрямь страна эта на удивление прекрасна! И до того, как… до того… Буквально еще считанные дни тому назад никто из руммалийцев не мог себе даже представить, что здесь, на мрачном и суровом севере, где ежегодно выпадает снег и люди, спасаясь от холода, вынуждены кутаться в шкуры хищных зверей, и где еще никому не ведомы ни точные науки, ни благородные искусства, где лишь соха да меч — оплот цивилизации, живут такие мудрые правители: ярл Айгаслав и его регент Хальдер. Ну, это совсем уже зря, подумал ты тогда! Уж кто-кто, но ты, Хальдер, прекрасно знаешь, что на самом деле думает Цемиссий о тех, кого он называет варварами. Да и не только он, великий ярлиярл, так думает — любой, самый последний руммалиец твердо убежден, что на севере живут не люди, а дикие звери, и потому если их всех… Вот так! И это истинная правда, и пусть она и неприятна, но правду ты бы выслушал. А так… И ты тогда снова лег на спину и закрыл глаза. Но посол и не думал умолкать. Теперь он говорил о дружбе и крепком военном союзе, о торговле, о взаимной выгоде и выручке, о золоте, железе, зерне, парусине… А ты, Хальдер, дремал. Посол же говорил и говорил, как будто если много говорить, то его речи, как вода, проточат камень. Ха! И еще ты тогда же подумал: зря ты, посол, здесь на что-то надеешься, и вообще, зря ты покидал свой беломраморный, полный добычи дворец, зря так придирчиво осматривал корабль и подносил дары своим заступникам, зря долгих пять недель страдал морской болезнью, а после поднимался по реке, где по ночам глаз не смыкал возле костра и проклинал… Но тут посол вдруг замолчал. Ты настороженно открыл глаза. Посол, еще немного помолчав, тихо сказал: — Мой повелитель ярлиярл Цемиссий просит принять от него робкий поцелуй как знак того… как знак… И вновь посол запнулся. Стоял, смотрел прямо в глаза и не мигал. Ты, Хальдер, ничего не понял и спросил: — Как это «передать»? Да где это видано, чтобы поцелуй передавали?! — А так, вот так, — тогда уже совсем чуть слышно прошептал посол, он даже побелел от волнения. — У нас есть такой обычай. И что в нем такого удивительного? Ведь можно же передавать поклон, а можно и здравицу, и это никого не удивляет. Значит, можно… передать и поцелуй, — и тут этот посол вдруг опустился перед тобой, теперь уже сидящим, на колени, и потянулся к тебе, и попросил: — Позвольте… вашу руку! О! Ты тогда нахмурился, задумался… а после все-таки позволил — подал руку. Посол, низко склонившись к ней, опять заговорил: — Мой ярлиярл так наказывал мне на прощание: «Когда твои уста, о мой раб Полиевкт, коснутся длани великого регента, то помни, что это не твои это мои уста его лобзают; так и скажи ему о том!» Вот я и говорю. Вот я… И он припал к твоей руке в долгом и жадном поцелуе. А губы у него были дрожащие, холодные. Противно, тьфу! А взгляд его… Да, это верно: точно так же на тебя смотрел и его хозяин, ярлиярл, когда он пришел к тебе в шатер. И было это прошлой осенью. Но, правда, прежде к нему пришел ты. И не один! И не сразу. Ибо сперва ты три года тщательно готовился к этому великому походу и высылал туда лазутчиков, и высылал, и высылал… А прошлым летом, наконец, собрав семь раз по сорок кораблей, ты покинул эту давно уже родную для тебя страну и пошел на Руммалию! Шел — жег, шел — жег. И подошел к столице, выступил на берег, расположился станом, обложил. И призадумался… А что! Ибо какие высокие ты увидел там стены! А какие глубокие рвы! Конечно же, лазутчики тебя обо всем этом предупреждали, но тебе думалось, что быть того не может, такого нигде не бывает!.. А что теперь — то есть тогда, год назад, в Руммалии — было тебе делать?! Да ничего, ведь на то вы и воины, чтоб воевать. И раз, и два вы ходили на приступ, и много славных воинов тогда полегло и с той, и с этой стороны… А взяли что? Две крайних башни и плотину. Плотину, да! И сразу отвели от них, от осажденных, воду, почти что всю, а ту, что не смогли отвести, ту отравили. И вот тогда, уже через три дня после того, как ты взял плотину, Цемиссий, преклонивши голову, вошел к тебе в шатер — сам попросился говорить, а ты ему это позволил. Хей-ха! Вот так-то вот! Ты, просто воин, дикий человек, нет, даже белобровый — ты сидел, а он, великий автократор, стоял перед тобой — в богатых латах, в золотом плаще. И без меча — меч у него отобрали при входе. И вот так, без меча, без ножа, и вообще без ничего, совершенно безоружный, он, как они называют его — Владыка Полумира — стоял перед тобой и улыбался тебе, и жарко обещал тебе — толмач переводил — богатый выкуп. А ты на то… Ты, варвар, полузверь и вообще никто — ты молчал! Цемиссий же все набавлял — еще, еще… Глупец! И трус. Да разве бы ты, Хальдер, пребывал в бездействии, да разве бы ты раз за разом откладывал приступ, если бы у тебя хватало на это сил? Но не хватало, ох, не хватало! Хотя, вне всякого сомнения, ты тогда привел с собой немало кораблей и многого чего добился да, много чего взял и много чего сжег. Но этот город так просто не взять. На следующий раз, так думал ты тогда, ты, Хальдер, будешь осмотрительней. Один плененный руммалиец очень подробно — ты так повелел, а он не смог перечить — очень подробно рассказал тебе вот что: для того, чтобы иметь успех в осаде, нужны тараны, катапульты, фашины, лестницы, машины огненного боя и, что может быть важнее всего остального, нужны мастера, которые возьмутся прорыть подкоп под Пятиглавой Башней. Правда, еще лучше, если бы этим мастерам удалось отыскать тайный проход во внутреннюю — Золотую Гавань. Но где сокрыт этот проход, плененный руммалиец не сказал поклялся, что не знает. Его убили. А теперь… То есть, тогда, в своем шатре, ты, Хальдер, хмурился и ничего не отвечал. И вообще, ты делал вид, что тебе нет никакого дела до того, что говорит Цемиссий. Он от этого очень сильно нервничал и то и дело менялся в лице. Тебя это тешило. Но потом ты спохватился, подумал, пора и меру знать. И потому, когда Цемиссий еще раз набавил цену, ты вдруг сказал: — Довольно, я согласен. Толмач кивнул и перевел. Цемиссий улыбнулся, отступил на шаг, дал знак слуге, тот подал ему свиток… — Нет! — сказал ты. — Постой. Сперва… вот это, — и властно поднял руку, согнул ее в кисти и протянул ее к нему. Цемиссий побледнел. А ты строго сказал: — Я жду! — Чего? — спросил Цемиссий, задрожав; точь-в-точь как сегодня посол… — Жду поцелуя, — сказал ты. — Он — знак твоей покорности. — Но я… — Не хочешь?! — Нет! — Тогда чего ты здесь стоишь? Иди. Я не держу тебя. Но завтра… — Нет-нет! — поспешно сказал ярлиярл. А потом… Х-ха! Ярлиярл, Владыка Полумира, автократор — встал на колени перед варваром, взял его руку, шершавую и крепкую руку настоящего воина, в свои почти женские, мягкие и пухлые ладони… Да, что и говорить, уже и тогда, в первый раз, тебе все это было очень противно. Но ты ведь знал — для них, для руммалийцев, это очень важно; пленник рассказывал, что это — знак рабской покорности. И ты терпел. И он стерпел — поцеловал. А после встал и резко, рукавом — как варвар! — вытер губы. Губы у него были серые, лицо тоже было серое. А вообще он держался довольно достойно, почти что как воин. Тебе это понравилось, и ты сказал: — Ну, вот и все. Теперь ты можешь идти. И я тоже уйду — сегодня же. — А мирный договор? Вот его текст, — и Цемиссий совсем уже собрался подать тебе свиток… — Потом, потом, — ответил ему ты. — Кто я такой? Я так, я просто воин. Я читать не умею. И потому я не буду его брать, этот твой договор, а я просто так уйду. А ты после пришлешь своих послов к нам в Ярлград, пускай тогда они, кроме даров, возьмут еще и этот договор, которым, я вижу, ты так дорожишь. Мой властелин, ярл Айгаслав, прочтет его. Он умеет читать, он не воин. Прочтет и, может, и подпишет. Он, мой властелин, умеет и это. Но все это будет потом, может, только в следующем году. Ну а пока… я больше не держу тебя. И ярлиярл ушел. И ты, обычный воин, снялся в тот же вечер. Шесть раз по сорок кораблей пришли в Ярлград. Народ встречал тебя на берегу, на пристани, народ в тот день много и радостно кричал. А ты как будто ничего не слышал; сошел на берег и сказал: — Как ты и повелел. Вот, принимай дары. И Айга принял. Молча. Он, Айга — ярл, нет — старший ярл над всей здешней землей — Землей Опадающих Листьев. Здешних двенадцать младших ярлов безропотно верны ему и платят ему дань. На то они и младшие, чтобы платить. А ты кто, Хальдер? Просто воин. Старый, неграмотный, и ничего тебе не нужно. Вот твоя горница, вот твой тюфяк, вот твой меч на стене. Меч. Х-ха! Даже посол — не воин, а почти что женщина — и тот, увидев этот меч, был поражен. И еще как! Стоял и все смотрел, смотрел, смотрел, словно почуял! Меч — да, силен; твой меч, он… Да! Вот это настоящее сокровище, достойное настоящего воина. А золото и самоцветы, парча, шелка и благовония — все это пусть достанется властителю страны, из-за которой ты, глупый старик… А ведь и вправду ты уже старик! Уже наверное лет тридцать минуло с той поры, как ты пришел сюда. Ты и тогда был просто воином. Был, правда, у тебя свой корабль, была своя дружина. Была и земля — та самая, на которой ты родился. И там ты жил, как все. То есть первых семь лет своей жизни ты провел в поселке, вместе с матерью и сестрами. Потом тебе разрешили охотиться, а потом и рыбачить, но недалеко. И только потом уже, когда тебе исполнилось четырнадцать, отец стал брать тебя с собой в набеги на соседние поселки. Потом ты уже сам ходил и начал сам себя кормить. Быстро, уже на следующий год, ты добыл себе корабль. И побеждал — это всегда. Вот за эту постоянную удачу тебя тогда и прозвали Счастливым. Но ты вместо того, чтобы держаться за это… Вдруг решил бросить все и начал готовиться к походу за море. Отец, как только узнал об этом, страшно рассердился. Он призвал тебя к себе и сказал: — Зачем это тебе? Что, разве здесь мало добычи? Весь Берег — твой. Да, это было так. Но что такое был тот Берег? Две сопки, три скалы, лед, мрак. И разве можно добыть много чести, опустошая и без того почти пустые, голодные и нищие поселки? А вот зато за морем, в тех далеких и благодатных местах, о которых ты к тому времени был уже столько наслышан… О! Но твой отец упрямо стоял на своем. Ты, говорил он, у меня единственный сын, а я уже стар, в следующем году я думаю уйти на покой и передать тебе все дела — то есть и сам наш поселок, и все корабли, а у нас их четыре, все они новые и крепкие, и люди на них проверенные, все это, вместе взятое очень большая ценность. А что, так говорил отец, можно найти за морем? Только смерть. Почти все, ушедшие туда, ее, смерть, и нашли. Так стоит ли так далеко ходить?! И он еще хотел что-то сказать… Только тогда ты, Хальдер, не стал его дальше слушать, а резко встал, взял меч — еще не этот драгоценный меч, а тот, простой… Но все равно уверенно сказал: — Так то были они. А это я. И я вернусь. Ведь я Счастливый. Да и к тому же я иду не так, как все. — А как это «не так»? — спросил отец. Но ты не ответил. С лязгом вложил меч в ножны и ушел к воде — там тебя уже ждали. А потом… А что было потом? Да ничего; шестнадцать дней гребли. Торосы, шторм… И ведь прошли-таки! На южном берегу вас встретили дымами. Кто жег эти костры, вы не видели, но прекрасно понимали, что там, за как будто пустынными песчаными холмами, вас уже ждут. Там знают, с чем приходите вы, белобровые… Да только вот на этот раз они ошиблись, ибо ты не стал причаливать к берегу — твой корабль резко свернул от него и двинулся едва ли не вдоль самой линии прибоя. Так тебя учили знающие люди, они говорили, что так безопаснее. Ты так и поступил. И так вы шли вдоль берега. И так продолжалось два дня. Ты стоял на корме и командовал, а воины гребли четко, размеренно. Вскоре дымы исчезли. Потом, уже на третий день, вы подошли к устью реки. Река, как ты об этом уже знал, была широкая и полноводная, течение у нее было слабое, а по обоим ее берегам — до самого горизонта — рос вереск. Кругом никого. И река, казалось, не представляла никакой опасности. Но, тем не менее, ты приказал табанить и развернул корабль вначале вправо, после влево… и потому, следуя одному памятному и очень полезному совету, благополучно миновал железный частокол, который был скрытно устроен на тамошнем дне, на самом перекате. А в полдень, на излучине, на правом берегу, вам открылся кумир. И про него ты тоже слышал. Ты велел остановиться и пристать. Пристали. Все оставались на своих местах, а ты один сошел на берег, опустился перед кумиром на колени и поднес ему две большие связки янтаря, китовый ус и старинный каменный кинжал — очень хороший. Кумир молчал. Ты встал и осмотрелся. На горизонте показался дым, потом еще один, еще… Прекрасно! И ты, победно улыбаясь, приказал: — На весла! Вы двинулись дальше. Шли дни. И в каждый такой день твои воины гребли, не жалея себя, от темна до темна, а этим пустынным берегам, казалось, никогда не будет конца. А потом, на двенадцатый день, вдруг сразу по обоим берегам пошли леса — сразу густые, непролазные. Тогда уже была осень, все листья на деревьях того леса были желтые. Они шуршали на ветру и падали, кружились на воде, пугали. Их били веслами, топили. А листья снова падали. И снова… Порой на берегу встречались поселения — десяток-два домов, ограда, ров, вот и все. Вид этих поселений был, конечно, не ахти какой, но все равно каждый раз, приближаясь к очередному поселению, гребцы невольно замирали, весла начинали бить невпопад… — Нет! — говорил ты им. — И не просите. Мы не за тем идем. Р-раз! Навались! Р-раз! Р-раз! И так вы шли еще пять, десять, двадцать дней. Теперь уже не только поселения, но даже и целые маленькие города стали все чаще попадаться на вашем пути, а вид у этих городков с каждым разом был все богаче и богаче. Однако ты и к ним не позволял приставать, и даже для ночлегов каждый раз выбирал глухие, пустынные места. Люди кормились только солониной. Так что совсем неудивительно, что они понемногу начали роптать. Те, кто постарше, вспоминали о былом, то есть, конечно, о своих самых удачных набегах и, ясное дело, об очень богатой, ну просто баснословной добыче, а те, кто помоложе, все это с большим удовольствием слушали. И верили каждому слову. Когда же ты сказал им, что все это наглая ложь, потому что никогда еще никто из белобровых не заходил так далеко на юг, как сейчас зашли вы конечно, если не считать тех, кто проделал этот путь в ошейнике, то есть рабом… Но тебя не стали даже слушать! Тогда ты, потеряв всякое терпение, вызвал Угера и Крю и отрубил им головы — в честном бою, один против двоих. Тут все сразу поджали хвосты, замолчали. А ты сказал: — Глупцы! Терпение! Еще три дня терпения! А нет — так за борт. Ну?! Кто хочет за борт? Встать! Никто не шелохнулся. Тем это все тогда и кончилось. А еще через три дня, как ты и обещал, вы дошли до Ярлграда. О, Ярлград! Каким тогда для них, для белобровых дикарей, красивым и богатым показался этот жалкий варварский город! Гребцы сидели, побросавши весла, и смотрели, округлив глаза, на все эти кособокие терема, на их пестро размалеванные крыши, на крепостные стены в изразцах и на высокие массивные ворота, покрытые затейливой и, это можно и сейчас признать, довольно искусной резьбой… И — никого в том городе! Город, казалось, вымер. Или спал. Вы причалили к пристани, сошли на берег и, положив мечи на землю, принялись ждать. Ярлград по-прежнему молчал; долго никто не появлялся. Потом к вам все же спустился по тропке один человек. Он был высокий, кряжистый, русоволосый. И был он без оружия, без лат; значит, здешний хозяин. Он посмотрел сначала на тебя, а после мельком на других, вновь на тебя — и усмехнулся, потом молча ходил вдоль ряда сложенных мечей, смотрел на них, оглаживая бороду, и наконец сказал: — Беру. За треть. На том и порешили. Ярл Ольдемар — а это он и был — сказал, что он прямо с того же дня нанимает тебя и всех тридцать восемь твоих воинов к себе на службу и обещает вам сытный стол, теплый кров и треть добычи. Все вместе вы взошли наверх. И пировали. По случаю жары ярл приказал накрыть столы прямо в саду, в тени деревьев. А те столы… Это уже потом ты привык к подобным зрелищам, а в первый раз ты был сильно и очень неприятно поражен. Сидел, смотрел на своих воинов, которые, забыв обо всяком приличии, вели себя словно голодные свиньи. Конечно, думал ты, глядя на них, поход был долгий и трудный, но, тем не менее, воин должен всегда оставаться воином. Тебе было очень противно. И стыдно! Вдруг ярл спросил: — А ты чего не ешь? И улыбнулся. По-хозяйски. Так улыбаются, когда кормят собак — своих, прирученных. А, даже так! Какой он, этот ярл, надменный! И самоуверенный! Ну что ж! И ты тогда резко… Нет, ты все же сдержался. Сжал кулаки, не потянулся к ножнам, а только отвернул от него, от надменного ярла, свое горящее гневом лицо и смолчал. Тогда он снова спросил: — Так почему не ешь? Но ты уже окончательно пересилил себя и потому ответил просто: — А я не голоден. Ярл рассмеялся и сказал: — Вот это хорошо. Я не люблю голодных. — Потом подумал и добавил: Правда, и сытых тоже. И посмотрел тебе прямо в глаза. Он, наверное, ожидал, что ты снова отвернешься или хотя бы побагровеешь от гнева, начнешь кричать, а то и вообще схватишься за оружие. Но вместо этого ты только насмешливо улыбнулся и сказал: — Быть может, ты, ярл, и прав. Но разве это так важно? Кто голоден, пусть ест, кто сыт, пусть пьет. А я — просто воин. Живу мечом и от него и сыт, и пьян. — Но ты же его продал! — Нет, ярл. Не продал — только показал. И он тебе понравился. И ты готов платить мне за него. Ну так плати! Ярл зло прищурился, долго молчал… а после рассмеялся, встал и приказал: — Вина! Мне и ему — вина! Слуга подал вам чашу — одну на двоих… И с той поры ты с ним уже не расставался. Вместе вы ходили на Тэнград, на Ровск, на Глур и во многие другие места. Судьба благоволила вам, ты, Хальдер, всякий раз продолжал оправдывать свое прозвище Счастливый, и потому если кто-нибудь из здешних воевод вдруг заводил речь о том, что, мол, это негоже, когда каким-то белобровым чужакам дают столько власти и силы, тогда ярл Ольдемар тотчас гневно поднимал руку и требовал… Да что и говорить! Ярл Ольдемар был настоящий ярл. Был… …Да! Хальдер зажмурился. Дышалось тяжело. Уже совсем стемнело. И вот опять внизу кричат, теперь уже намного громче. И вот теперь оно, пожалуй, и начнется: они снимут кольчуги, выйдут в круг, загремят бубны, завоют рога, они пойдут плясать — с мечами. Посол уже сейчас, небось, довольно ухмыляется. А был бы Ольдемар, так разве бы посмел этот наглец даже глаза поднять? Нет, конечно! Но Ольдемара давно уже нет. В тот год, когда случилось так, что он ушел, ты, Хальдер, был… Нет, ты ведь и тогда был тоже просто воином, тоже имел ночлег вот в этой самой горнице, и на этой же самой стене висел твой меч — пока еще простой, не этот. А Ольдемар к той памятной весне уже ох как заматерел! Тогда, лишь только снег сошел, были к нему послы с поклонами — пять ярлов из двенадцати признали его старшим. Это была большая удача! Но ему и этого показалось мало, и потому он грозно спросил у послов: — А после меня кто будет моим восприемником? — А твоим восприемником, — они ему ответили, — будет над нами твой сын Айгаслав. Его почтим. Вот так-то вот! Чего он, Ольдемар, и домогался, то есть отныне он и его род — старший над ними! И в том они клялись перед кумирами, ярл жег рабов, был пир. А Айгаслав… Трехлетний Ольдемаров сын Айгаслав был крепким, смелым и смышленым мальчиком. И он еще… Да, было это! Бывало, ярл посадит сына на колени, взъерошит ему волосы и скажет: — Вот этот знак — он неспроста. Сын, значит, будет счастлив. Я только пятерых ярлов прибрал, а он, я думаю, их всех вот здесь вот, в этом кулаке, будет держать! Так, Хальдер? И ты отвечал: — Да, это так, — и согласно кивал. У Айгаслава и действительно был знак — родимое пятно у левого виска. И все, казалось, было хорошо — пять ярлов покорилось Ольдемару, шестой, ярл Бурилейф, просил о снисхождении, седьмой, а с ним восьмой… Вот ты тогда к восьмому и отправился — не жечь, а только поучить да указать, так Ольдемар тебе велел, да и большой дружины он тебе не дал и ты пошел лишь со своими, с белобровыми. Прошли один удел, второй, учили, они каялись. И вдруг тебе известие: Мирволод, самозванный ярл, взошел на Верх, а Ольдемар убит! И сын его убит, а Ярлград затаился, молчит — так говорили… Да, говорили так! Мирволод с братьями ворвался к Ольдемару и зарубил его. И сына. И жену. Потом их, обезглавленных, как падаль побросали в реку. Ярлград молчал, дружина помолчала да пришла и поклонилась, и сложили мечи у ворот, Мирволод их топтал, смеялся, а после взялся раздавать обратно… И они брали те мечи! И целовали их, клялись Мирволоду — и он те клятвы принимал. Вот так страна! А вам как быть? Вам, белобровым чужакам, которых-то и прежде не очень любили?! И тут-то вот… Ну, да! Вот так оно было тогда: с того кровавого известия прошло всего семь дней, как воин Хальдер — просто воин — нашел на берегу ребенка; живого, невредимого, и только багровый шрам у него на горле напоминал о том, что голову ему… А вот живой он, сами это видите! То было чудо! Небывалое! И потому, когда ты, просто воин Хальдер, пришел с тем мальчиком в Ярлград и показал его народу, Мирволод тебе не поверил. — Нет! — закричал он. — Нет! Врут чужаки! Ведь я же сам его… Нет! — Да! — кричали из толпы. — Да! Да! Он это! Это наш Айгаслав! Наш ярл! Наш ярл! И вот тогда… Нет, Хальдер, ты и после этого остался просто воином, жил в этой самой горнице, и был у тебя тот же самый тюфяк, набитый тем же самым волосом. Меч, правда, у тебя был уже не тот, простой, а этот, нынешний, который нынче утром так понравился послу. Да разве только ему одному?! Ты вспомни, Хальдер! Когда ты взял — вот так вот — Айгу на плечо и придержал его левой рукой, а правой вырвал этот меч из ножен, то сразу… Да! То сразу все и началось: Мирволода судили самосудом, а тех, других, кто болтал лишнее, кто сомневался, кто не верил в спасение Айги тех с берега, как падаль, побросали в воду. Ярлград сразу успокоился. А за ним и вся остальная Земля. Потом, когда Айга подрос, ты начал брать его с собой в походы, учил его владеть оружием и вообще давал ему много советов. И вот теперь ярл возмужал, он храбр и щедр, а его Земля расширяется и богатеет. Но только что ему теперь эта Земля, если знающие люди говорят, что на свете есть места и получше. В прошлом году он повелел — и ты повел его дружины в Руммалию. Глянуть, что там… Хальдер вздохнул, закрыл глаза… Там, в Руммалии, море очень теплое, оно даже зимой не замерзает. И там, на этом теплом морском дне, круглый год растут цветы. Ты, перегнувшись через борт, показывал на них, воины ныряли за ними и приносили их тебе. Цветы были без запаха, на солнце они быстро блекли, а потом каменели. А может, это были совсем не цветы, а просто вот такие странные, диковинные камни. Те камни, говорят, растут как живые. А берег там, в Руммалии, скалистый и высокий. Но он совсем не такой, как Берег Белобровых, потому что там, в Руммалии, скалы режутся ножом, вот до чего они мягкие. И лесов у них нет, у них есть только сады. Деревья в тех садах высокие и стройные, листья на них зеленые и никогда не опадают. В садах у них всегда прохладно. Зато дороги у них безобразные, сплошная пыль да жар. И вообще, жар там всегда такой, что днем вся Руммалия словно вымирает… И днем их бить — как мух! Бить! Бить! Пора уже! Вначале — здесь; посла — на меч, пытать! А после выбросить во двор — псам на потеху. И всех его рабов туда же! А потом… …Х-ха! Х-хы! Дерет-то как! Хальдер закашлялся, в глазах пошли кровавые круги. Ого! Что это с ним? И отчего? С утра он, как всегда, проснулся еще затемно, встал и проверил стражу, потом ходил к ручью, купался, поймал форель, распотрошил ее и съел… Легко поймал! Вот так вот руку выставил, а после р-раз ее под жабры! Это отец его так научил. Еще он говорил тогда: «Кто ловит рыбу неводом, тот не мужчина. Рука у воина должна быть крепкая». А тут она — как не своя! Вот, не поднять ее. Да и еще одышка, жар… А там, внизу, поют они, кричат. Все до единого пьяны. Да-да, пьян и посол, все руммалийцы таковы — сам не возьмет, но только поднеси, так не откажется, выпьет до дна. А коли так, а коли уже пьян, значит, пора уже, пора! И Хальдер крикнул: — Айга! Айга! …Вот только крикнул ли? Нет, только прошептал, а крику не было откуда ему взяться! Так что ты, в самом деле, что ли, болен? И Хальдер попытался встать… Да вот не смог, упал. Вновь попытался — вновь упал. Значит, не встать пока, значит, лежи да жди… И он лежал и, повернувши голову, смотрел в окно. В окне — луна; ущербная. Меч на стене… А руку уже так сильно свело, что ни согнуть ее, ни повернуть. Что это?! Может… Нет! Не может того быть! Хальдер сжал зубы и прищурился, и весь напрягся; ну! Ну, еще, Хальдер, ну! И… Х-ха! Он сдюжил — сел-таки, уперся, не упал. И долго так сидел и тяжело дышал, а после все же отдышался. И вроде стало даже легче. Значит, опять позвать! — Айга! — сказал он тихо. — Айга! И тот… Тот сразу же вошел! Один вошел, без провожатых. Закрыл за собой дверь, зажег лучину, сел возле нее. Смотрел на Хальдера, молчал. Потом спросил: — Звал? Хальдер не ответил. Странно! Да как это он смог услышать, что ты его звал? Ты же шептал, и то чуть слышно! Так что, если… Нет! Это просто совпадение. И Хальдер ответил: — Да, звал, — и, помолчав: — Пора уже. Иди! Но ярл даже не шелохнулся. Он лишь прищурился да хмыкнул. В другой бы раз, гневно подумал Хальдер, он бы похмыкал, как же! А тут… Такая тяжесть, жар! И кровь стучит в висках. И все-таки… Хей, Хальдер, хей! И он сказал: — Айга, пора уже, совсем пора! Забыл, что ли? На меч его! — Нет, — сказал ярл, подумав. — Посол завтра уедет в Руммалию. И чтобы вдруг… Вдруг если я чего не знаю… Да! Вот еще что: я еще дам ему охрану. — Что?! — не поверил Хальдер. — Охрану? Ему? А как наш поход? — Будет поход, — и ярл кивнул. — Будет большой поход!.. На Владивлада. Сказал — и смотрит. Ждет. Поход на Владивлада! Да что там брать? Ничего там нет, только болота, гнус, протухшая вода! И гиблые огни, которые… — Да, — сказал ярл, — вот туда и пойдем. К Источнику! Посол мне говорил… Посол! Вот оно что! И Хальдер хрипло, неприятно засмеялся: — Ха! Говорил! А как же Марево? Он, твой посол, хоть знает, что такое Марево?! Он видел, как оно плывет? Вот так оно! И Хальдер поднял руку; опухшую и посиневшую, тяжелую… но тут же опустил ее — не смог больше держать. Жар донимал его. И вообще — дрожь во всем теле, холод, слабость… Но гнев, тот был сильней! И Хальдер продолжал: — Да, Айга, Марево. Тебе тогда был уже год. Нет, два! Отец твой, Ольдемар, послал меня за данью. В трех днях пути от Уллина, вверх по течению, мы сделали привал. И вот… еще было темно; все спали, я один проснулся. Не знаю даже, отчего, но я вдруг подскочил. Смотрю — нет никого. И — тишина кругом, только какой-то слабый треск, как будто от костра. Потом… из-за кустов над самой над землей поплыл туман — такой зеленоватый, душный, а в нем какие-то огни. Я закричал… — Ха! — засмеялся ярл. — Рассказывал. Не раз. И вы бежали. Дикари! А вот посол, он говорит, что это твое Марево… — Посол! Да что он может знать?! Он видел кости тех, кого сожрало Марево? Да и потом… Хальдер хотел еще что-то сказать, но поперхнулся и закашлялся. И этот кашель бил его, бил, бил — прямо до слез. Хальдер хотел было их вытереть, но рука не послушалась, не поднялась. Тогда он лег и попытался задержать дыхание… Но кашель сотрясал его. Ха! Марево, Источник! Чудо! Да только чудо уже было, теперь, похоже, дело за расплатой, и потому, Хальдер, тебе… Бред! Бред это! Очнись! И он открыл глаза. Айга по-прежнему сидел возле лучины. Ярл! Х-ха! Ярл Ольдемар не верил в чудеса. Он говорил: — Какие чудеса?! Есть только меч и Случай! И от меча он и погиб. А этот, Айга, ждет. Только чего тут ждать?! Он что, действительно уверен в том, что будто бы посол… Ложь! Нет Источника ни для тебя, глупец, ни для посла — пока я жив, а я-то жив! Да и потом… И потому вся его сегодняшняя сладкая болтовня — это обычная приманка, ярл, чтобы задержать тебя, отвлечь, сорвать поход и чтобы потом… Да, так-то оно так, да вот… Язык ворочался с трудом, слова были тяжелые, как камни, но Хальдер все-таки выдавил их из себя: — Не верь ты им. Твой путь другой. Посла — на меч… и пытать… узнать, где этот… тайный лаз… в их Золотую Гавань. И сразу… всем в поход. И я клянусь тебе — ты станешь… Ты… И Хальдер замолчал. Закрыл глаза. Зачем он клялся? Ведь он же знает, что все клятвы — это ложь, приманка для глупцов, чтобы потом их вот так, как сегодня его… Кровь словно закипела в жилах! Очень хотелось пить!.. А ярл спросил: — И стану кем? Ну, Хальдер, продолжай! Что, стану ярлиярлом? Владыкой Полумира, а? Хальдер молчал. Хотел закрыть глаза — не закрывались. А ярл сказал: — А мне ведь ничего не надо. Ибо кто я? Кто я такой? Ты думаешь, не помню?! И усмехнулся Айгаслав, ворот оправил, значит, помнит; все помнит — то, чего ты никогда и никому не говорил и никогда не скажешь, ты в этом слово дал, поклялся. А после, как ты пожелал, так оно и случилось: Ярлград расстроился, народ разбогател, соседи поклонились вам. Ярл Айгаслав ел, пил на золоте, спал на лебяжьих перинах, смышленым, смелым рос — как настоящий ярл. Но, правда, иногда… — А где это случилось? — спрашивал. — Где ты нашел меня? А ты, глядя ему прямо в глаза, отвечал: — Не помню. Да и зачем это тебе? Ты — Айгаслав, наследный ярл, отец твой — Ольдемар, а я… Кто я? Слуга, продавший тебе меч. Приказывай! Но ярл молчал. И уходил. Ха! Сколько уже лет прошло с той встречи на реке! Из тех, кто был тогда на корабле, один только ты, Хальдер, в живых и остался. Да если бы даже кто из них, из твоих белобровых, теперь и был бы еще жив, то все равно никто ничего не стал бы рассказывать, ибо таким не делятся. Они и не делились. Шло время. Много времени. И ярл смирился. Ярл вырос. Ярл пировал, охотился. Ярл принимал посольства, властвовал. Но при этом он внимательно слушал советы того, кого этот наглый посол теперь упрямо называет регентом… И вдруг он, Айга, говорит, что он все помнит! Но только разве сейчас важно это? Важно другое, да. Важно… Вот именно. Ну, хорошо, он, Айга, не пойдет на них, на руммалийцев, а заключит с ними союз. А дальше что? Да как всегда! Вначале сюда явятся купцы и станут торговать… Нет, поначалу они будут просто раздавать товары, и здешний люд — а люд везде один и везде глуп! — а люд начнет рассуждать: — Да, там, в Стране Высоких Городов, там жизнь! А здесь… Вот здесь бы тоже так бы, как у них! И станут привечать этих купцов. Потом, вслед за купцами, явятся… как их?.. ну, эти, в черных балахонах, и примутся учить, что вера в Хрт и Макью, а также и в Винна — это вера в идолов, а идолы — это обман. И тоже будут раздавать подарки и сулить всяческие другие блага и радости. Народ и им поверит. А потом… Х-ха! Так уже было в Песчаной Земле. И в Многоречье. И у Безволосых. А теперь тамошние ярлы платят руммалийцам огромную дань многими полезными вещами и, что хуже всего, еще и самыми лучшими воинами. И так будет и здесь, ярл Айгаслав! Глупец! Кругом одни глупцы! Хальдер с трудом лег поудобнее и посмотрел на руку. Рука почернела, раздулась, кожа на ней лоснилась и, казалось, вот-вот лопнет. Так, кстати, умирал Ольми, укушенный змеей. И было это в Руммалии. Там очень много змей — прямо в садах. А там, откуда ты пришел, змей не бывает. И вообще, там если ты решил кого-нибудь убить, так приходи к нему и прямо говори ему, чего ты хочешь, и вам дадут мечи и вы, как и положено мужчинам, сразитесь между собой. И колдунов там нет. И раны не врачуют. У белобровых так — раз должен умереть, так умирай. А здесь… Из тех, кого ты когда-то привел к Ольдемару, давно уже никого не осталось. А было сорок их! Последним был Ольми, Ольми оставлен в Руммалии. Теперь вот ты совсем уже один — и тоже умираешь. Вот видишь как оно все обернулось — хоть обещал «Вернусь!», а все же не вернулся. И что ты здесь нашел, что тебя здесь удержало? Хальдер поморщился и приоткрыл глаза… Ярл! Смотрит, щурится. Играет желваками. И… говорит: — …Да-да, и не иначе. Вот и сейчас опять. Небось, лежишь и думаешь, какой же ты хороший: жил просто воином, не для себя, а только для других старался. Вот, скажем, для меня. Державу укреплял и расширял, добывал мне добычу, терем набил всяким добром, перинами, а сам на тюфяке… Ложь это, Хальдер. Ложь! Ты алчен. Ух, как алчен! Только другие алчут золота и самоцветов, а ты… ты алчешь власти. Мало того; ты хочешь властвовать, но так, чтобы другие этого не видели, но знали — знали обязательно! Вот почему ты до сих пор как будто просто воин, а я… Я — будто ярл! — Ты… — Замолчи! А знаешь, почему ты сегодня умрешь? Да-да, сегодня, я не оговорился! Так вот, ты сегодня умрешь… опять же из-за жажды власти. Ты пожелал, чтоб ярлиярл, как подлый раб, лобзал твои персты. Ха-ха! Словечки-то какие! И вот ты получил лобзание — змеиное! Вон что с твоей рукой! Посмотри на нее. Как раздулась! Но Хальдер смотрел не на руку — на ярла. Так, значит, вот оно что! Он, Айга, значит, с ними сговорился, дал отравить тебя! Вот почему посол прятал глаза, а губы у него были холодные и липкие, а ты… Глупец! Самонадеянный! Да как ты мог ему поверить? Как?! Ведь это ж Руммалия! Хальдер, вспомни: пять лет тому назад Цемиссий возжелал убить родного брата. И убил — и ведь не где-нибудь, а в их священном месте — в храме! Брат взял свечу, эта свеча вдруг необычно ярко вспыхнула — и брат горел и корчился, кричал. А все стояли рядом и смотрели. Так то был его брат, и то был его храм! А ты кто ему, Хальдер? Ты просто воин, враг, нет, даже раб врага… Да нет, не то! А просто срок пришел — и вот она, расплата. И вот ты от кого… А ведь ты знал! Ведь ждал! Вот каково склоняться и просить! Вот каково… Ярл усмехнулся и сказал: — Да, я не помню, где это случилось. Но зато я прекрасно помню, как все это было. Да. Вот… Так вот это было, слушай! Тогда уже стемнело. Я спал и мне было тепло. Ведь я был в своем доме! Да, в тесном и задымленном, да, в нищем, да! Но то был дом, в котором я родился, и потому мне в этом доме было хорошо… Так вот, опять я говорю: я спал, и мне было тепло и уютно. И вдруг я просыпаюсь оттого, что слышу чей-то разговор. Я приподнялся, вижу… Да, вижу: за нашим домашним семейным столом сидят чужие люди. Один из них был ты, а второй… Второй, мне кажется, был Бьяр. Да, Бьяр, конечно же! Так вот, вы с Бяром сидели за нашим столом, а мой отец — родной отец, и это был совсем не ярл, а просто бедный человек, простолюдин — стоял возле двери. Он так и был одет, как все такие люди, просто. А на вас с Бьяром были блестящие кольчуги, были еще мечи у пояса. Мне стало очень любопытно, я захотел вас получше рассмотреть, и потому встал и вышел к свету. А ты, как только увидал меня, так сразу отшатнулся. Потом спросил: — Кто это? — Сын, господин, — ответил мой отец. — Мой сын. Ты долго, пристально меня разглядывал, потом сказал: — Мальчик, поди сюда, я угощу тебя. Я подошел. Ты посадил меня к себе на колени, дал хлеба. Потом спросил, что это такое у меня возле виска. Отец сказал: — Это родимое пятно. Недобрый знак. Такие дети, говорят, живут недолго, потому что… Но Бьяр, не дослушав его, громко рассмеялся. А ты, сделав Бьяру знак, чтобы он немедленно замолчал, оборотился к моему отцу и сказал: — Нет, смерд, ты не прав. Это хороший знак. Да и еще какой! И вдруг ты прижал меня к себе, к своей груди, и приставил к моему горлу нож. Отец мой очень сильно испугался и закричал: — О, господин! Ведь ты убьешь его! — Нет, — сказал ты, — я его только помечу. А вот тебя… — и закричал: — Хей! Хей! Сюда!.. Ярл замолчал. Молчал и Хальдер. А что тут было говорить? Как объяснить? Ведь не поверит же! Да и сказать-то, главное, нельзя; ты ж ведь поклялся, что будешь молчать — это тогда было, возле… Вот так-то вот! Всего один раз в жизни ты поклялся, зато как! А ведь тогда казалось: ну и что? Ну, так или не так, но, главное, что с тобой будет Айгаслав — живой и невредимый, и ты придешь с ним в Ярлград, меч обнажишь — вот этот уже меч, что на стене, меч непростой, в нем скрыто столько силы, что даже в Руммалии на тебя… Но мысль оборвалась — ярл вновь заговорил: — Когда мне было восемь лет, я в первый раз решил тебя убить. Ты спал. А я пришел сюда, взял меч… Но нет, не смог. Так и ушел. Потом, через три года, снова приходил. Снова не смог. Потом еще… И почему я каждый раз не мог тебя убить, а ведь я очень этого хотел, меня просто трясло… почему я не знаю. Быть может, оттого, что понимал, что месть ничего мне не вернет. А может, чувствовал и ждал… И вот дождался! Сегодня посол мне сказал: «Ты промолчишь — и я тебе за то открою путь к Источнику». И ведь откроет, Хальдер, я ведь это чувствую! И я приду туда, и я… И там я припаду к Источнику и попрошу его только об одном — не о богатстве, Хальдер, нет, и не о славе, и не о власти, зачем мне все это… а попрошу я только вот о чем — вернуть меня в ту ночь, когда ты получил известие о смерти ярла Ольдемара и его семьи. И я тогда опять буду лежать, услышу ваши голоса, проснусь… но выходить к вам я уже не буду. И мы не встретимся! Ты уплывешь на своем корабле, а я останусь дома. В своем доме! И будут у меня отец и мать. И мое настоящее имя — то, с которым я родился. И большего мне ничего в этой жизни не надо. А ты… Ты умирай, теперь мне все равно. Ярл встал. Был он высокий, кареглазый, был у него родимый знак у левого виска, а на горле был шрам. А и действительно, что, если бы… Да, вы тогда действительно сидели за столом и спорили. Бьяр предлагал идти на Глур, а ты упрямо на это не соглашался. А получается, что зря! Ведь если бы ты сразу согласился, так вы бы сразу и ушли, мальчик не успел бы проснуться, и вы бы беспрепятственно отчалили от берега. Назавтра прибыли бы в Глур. Ярл Глура, Вальделар, и белобровых чтил, и свой народ вот так крепко держал, и войска у него было достаточно. Объединившись с ним, пошли бы на Ярлград. И там, даже простым еще мечом, ты легко одолел бы Мирволода, а после… Ха! Но того «после» нет, а есть другое «после» — есть Айгаслав и есть посол, есть меч, который уже завтра же этот глупец, а почему бы и нет… А если так, то все, что ты еще можешь успеть… Да, это верно! Очень даже верно! И Хальдер сделал знак — склонись ко мне! Айга склонился. А Хальдер через силу прошептал: — Быть может, ты и прав. Пора мне уходить… Но не клади меня в курган! Я на костре хочу. Всего-то!.. И… там, уже перед костром, ты дай мне в руку меч… Мой меч. Дашь, Айга? Ярл молчал. — Дашь? Айга отвернулся. И это хорошо, ибо зачем ему смотреть, как у тебя, у воина, глаза, словно у женщины, вдруг сами собой заморгали, потом увлажнились… Ярл резко встал и хрипло выкрикнул: — Дам! Дам! — и… Хей! Хей-ха! Что это? Лист! Да, и действительно: осенний желтый лист проплыл у тебя перед самыми глазами! А вот еще один, а вот еще, еще… А вот уже не видно ничего — ни Айги, ни лучины, ни меча, а только одни листья, листья, листья. И Хальдер — молодой и сильный — идет вниз по тропе. Он наконец вернулся! Там, впереди, залив и хижины. И лодки у воды. И ничего, ну ровным счетом ничего с тех пор не изменилось! Остановившись, Хальдер поднял руки и громко-громко закричал: — Хей! Хей! Есть здесь хоть кто-нибудь?! И… свет в глаза! Он отшатнулся… |
||
|