"Черная сага" - читать интересную книгу автора (Булыга Сергей)2Немного подождав и убедившись, что старик уже не дышит, ярл встал. Ну вот и все, подумал он, теперь можно спускаться в трапезный покой и радовать посла, потом чинно выслушивать его, кивать, и даже, если это будет надо, пить за его здравие, а утром отправлять его обратно в Руммалию, а там уже и самому, да пусть хоть завтра же, отправляться в дорогу. Посол не лгал — он клялся страшной клятвой, он говорил, что ты легко найдешь Источник, и припадешь к нему, и загадаешь свое самое сокровенное желание… И тогда снова будет ночь, и ты — трехлетний, маленький — опять будешь лежать и слушать разговор, но к белобровым ты уже, конечно, выходить не станешь. Тихо и спокойно пройдет эта ночь, ничего страшного ни с кем не случится, утром белобровые поднимутся на корабль и отчалят, навсегда исчезнут, а ты останешься и будешь жить… А что?! И будешь, да. Ты видел, как живут крестьяне. Конечно, бедно живут, голодно. Зато тогда, в той твоей новой жизни, с тобой будут твои, а не подменные, отец и мать. Мать, правда, ты совсем не помнишь. А Хальдер уплывет к себе на север — там, говорят, и листьев на деревьях нет, и солнце на зиму скрывается, зимой там ночь. И так им и надо! А здесь Мирволод будет властвовать в Ярлграде, а в Глуре Вальделар, в Тэнграде Бурилейф. А в Руммалии… Будет все по-прежнему! И руммалийский ярлиярл будет с усмешкой говорить, что здесь, в вашей нищей земле, живут дикие, но неопасные варвары, и станет засылать сюда сперва купцов, а после этих, в балахонах, а после, может быть, даже этот же самый посол снова придет сюда — но не к тебе уже, а к Мирволоду — и снова будет лгать. Да, лгать и лгать! Ибо он лжет всегда! И всем. Нет, почему же, не всегда. Ведь ты же чуешь, ярл, что он не лжет, он знает, как пройти к Источнику и как развеять Марево, он также знает даже то, с какими именно словами нужно обращаться к Источнику, когда ты будешь наклоняться над ним и зачерпывать воду. И все-таки все это очень странно! Вот почему ты, выслушав его, спросил: — Но если это так, тебе все так ясно открыто, то тогда почему ты сам не идешь к Источнику? Что, разве тебе нечего желать? — О, конечно же, есть, — ничуть не смутившись, ответил на это посол. Но прежде, чем думать о себе, я должен принести благо своей Державе, своему народу и своему повелителю. И, кажется, я это долгожданное благо им всем уже почти принес, ибо твой регент умирает. И вот как только он умрет, как только я увижу его мертвым, так я тотчас же отправлюсь к своему повелителю с тем, чтобы как можно скорее порадовать его этим счастливым известием. Ибо кто Хальдер ему, мне да и всей Руммалии? Коварный, алчный враг. Он приходил к нам, грабил, жег и убивал, и он приходил бы к нам еще и еще, чтобы снова грабить нас, жечь и убивать. Другое дело ты. Ты наш друг, и потому с тобой мы будем жить в добром мире и взаимном согласии. Вот почему мой повелитель ждет, чтоб я скорей вернулся и сказал ему, что враг наш мертв, а друг наш жив и здравствует. И вот только тогда, после того, как я выполню свой долг перед Владыкой и перед державой, — только тогда я вспомню о себе и вспомню об Источнике, и соберусь, скорей всего уже только на следующий год, и уже не как посол, а как твой друг, я вновь приду сюда. Но не один уже, и ты меня в этом поймешь, ибо и сам это прекрасно знаешь: для того, чтобы беспрепятственно пройти к Источнику, нужна надежная охрана. Трех сотен воинов, я думаю, будет вполне достаточно. Вот их-то я и приведу с собой. И вместе с ними дойду до Источника. И вот тогда… тогда я пожелаю… — Чего? — Зачем это тебе? — Да просто так. Ну так чего? Посол молчал, не отвечал. И, значит, он не лгал. И, значит, он не меньше твоего желает отыскать Источник и пожелать… Да пусть себе желает все, что хочет. Если сможет! Ибо на следующий год, вперед его, взяв десять раз по сорок кораблей, ты, Айгаслав… Ярл вздрогнул. Нет! На следующий год ты будешь жить уже не здесь, а там, в поселке у реки, и у тебя будет уже совсем другое, простонародное имя. А вот какое, ты не помнишь. И вообще, из той, из прежней своей жизни ты помнишь только ночь и разговор, и то, как Хальдер посадил тебя к себе, взял нож, отец начал кричать, но тут же в хижину вбежали белобровые… И все! Так что же получается? Ты, Айгаслав, который двадцать лет прожил в Ярлграде… Да, это так; пусть плохо жил, пусть ненавидел, пусть боялся но вырос-то ты здесь! Здесь — все твое, здесь каждая ступенька тебе памятна, тропинка во дворе, пруд, яблони… И здесь, когда был бунт, тогда вот в этой самой горнице Хальдер и Бьяр стояли у окна и стреляли по нападающим из луков, а ты лежал, накрытый вот этим самым тюфяком. А после хоронили Бьяра, и ты в тот день впервые сел на лошадь, народ встречал тебя и ликовал, а ключница, как звать ее, забыл… И все это после того, как ты придешь к Источнику, уйдет, исчезнет без следа, как будто никогда ничего подобного и не было! И сам ты, Айгаслав, исчезнешь, а будет жить в поселке у реки совсем другой и неизвестный тебе мальчик. Тот мальчик, может быть, и будет счастлив. Но мальчик — это ведь не ты. Ты — это ярл, подкидыш; нет у тебя отца, нет матери, есть только… Был! Да, был лишь только Хальдер-воспитатель. Сперва он сделал тебе зло, страшней которого ничего на свете не бывает, а после вырастил тебя и даровал тебе всю эту Землю, а после… Нет, теперь это все уже неважно. А важно только то, что невозможно возвратиться в прошлое, при этом не убив себя нынешнего. И, значит, хочешь ты того или не хочешь, ты — это только Айгаслав, ярл Земли Опадающих Листьев, раб… Нет, теперь ты не раб. Ведь Хальдер мертв, значит, теперь никто не посмеет поучать тебя, грозить тебе. Хей! Х-ха! Вот, значит, как оно все повернулось — теперь ты и действительно самый настоящий полновластный ярл этой Земли и волен править ею так, как сам посчитаешь нужным. Так, хорошо! Мир заключен, посол завтра уедет — утром. А вечером… Ярл посмотрел на Хальдера… А нынче вечером, прямо сейчас, спуститься и сказать им… Да! Так им и сказать, как было обговорено. И отнести его. И сжечь! Он, Хальдер, сам так захотел, чтоб не в кургане, так и будет. Огонь пожрет его, ветер развеет пепел — вот и все, нет Хальдера, как будто никогда его и не было. А вот курган стоял бы, ты смотрел и хочешь не хочешь, а вспоминал бы его, гневался. А так отнес его, поджег — и все на этом. Ха! Если б все! Как будто бы посол ехал сюда только затем, чтоб заключать союз! Да нет, как бы не так, ибо все клятвы — ложь, все буквы ложь, и ты прекрасно это знаешь! Песчаная Земля и Безволосые, и Многоречье, и Скалистый Берег — все начинали так, с союзов, а после что там было? То-то же. И так будет и здесь: посол надеется, что после смерти Хальдера никто уже не помешает ему прийти сюда хозяином. Он ненавидит Хальдера, боится Хальдера. Да и не он один — вся Руммалия перед ним трепещет. А над тобой они смеются! И говорят: «Подменыш, пастушок!» А пастушка нетрудно провести. И потому-то Полиевкт пришел не к Хальдеру, не к воину, а к пастушку, к тебе, и принялся плести какие-то нелепицы о том, что будто бы он что-то знает… Да ничего он, Полиевкт, не знает! А если бы даже и знал, то это бы ему все равно никак не помогло. Потому что уж если даже сам непобедимый Хальдер, и тот не смог достичь заветного Источника, то послу и тем более с этим не справиться. Ну а тебе… Тебе об этом и мечтать нельзя! И вообще, поскорее забудь об Источнике, и также забудь и о той страшной ночи, когда Хальдер и Бьяр сидели за столом и спорили, а ты, проснувшись, вышел и увидел их, а твой отец, стоявший у двери… Да, все это лучше скорее забыть, ибо теперь совсем неважно, кто ты от рождения, ярлич или смердич, а важно то, что ты вот уже двадцать лет здесь живешь, и, значит, здесь твой дом, и, значит, никакой ты не раб, ты — ярл. А если ярл, то ты в ответе за всех тех, кто присягал тебе. А о себе забудь! Подумав так, ярл подошел к стене и посмотрел на меч. Меч Хальдера. Меч да тюфяк, медвежья шкура, чтобы укрываться — и это все, что тебе от него осталось. Да, еще воины. А сколько их! Они сошлись со всей Земли и ждут тебя, стоят в Забытых Заводях. И там же ждут тебя и корабли, их вдвое больше прошлогоднего, на них фашины, лестницы, тараны, катапульты и мастера из Многоречья, которые знают, как со всем этим управляться. Эти мастера стоили очень дорого, но Хальдер не поскупился. Так что, оказывается, вот сколько всего он тебе передал. Хотя ты его об этом совсем не просил. Даже наоборот — ты с самого начала был против войны с руммалийцами, ты яро спорил с Хальдером, кричал, доказывал, ты даже отказался идти с ним в поход. Вот, словно чувствовал! А что! Да ведь если бы не было того, прошлогоднего, похода, так сейчас не было бы здесь и руммалийского посла, и ты не слышал бы его льстивых лживых речей, и, главное, не поднимался бы посол сюда и не передавал бы Хальдеру змеиный поцелуй Цемиссия. А так вот стой теперь, смотри на меч. А внизу вон как пляшут, гогочут. Посол, небось, сидит и ухмыляется, смотрит на варваров, ждет меч… Да, меч, и только этот меч, ведь он так и сказал: — Его, и больше ничего не надо. А почему? Вот я вернусь к себе и припаду к ногам Владыки Полумира, а дальше что? Сказать, что Хальдер мертв? Но это же только слова, а слова — это не доказательство. Поэтому я, оглянувшись, скажу: «Подайте меч!». И слуги внесут меч. Меч Хальдера! Цемиссий, я скажу тебе, его очень хорошо запомнил. И потому, как только он его увидит, он уже даже не будет у меня спрашивать, жив Хальдер или нет. Так что, отдашь мне меч? И ты ответил, что отдашь. А вот теперь, когда ты обещал отдать его и Хальдеру, и не просто отдать, а в костер, а с кострами не шутят… Как теперь быть?! Ярл поднял руку, тронул меч. Меч был как меч — не длинный, но и не короткий, и рукоять у него была удобная, и ножны легкие, но крепкие, и были они сплошь покрыты довольно изящным, хоть и незатейливым узором: крючочки, черточки и крестики, вновь черточки, вновь крестики, развилочки, кружки — как будто письмена… Ярл вздрогнул — письмена! Да, несомненно, это не узор, а буквы, и их здесь немало, и они выстроены в строки, значит, это самые настоящие письмена. И как это он раньше этого не замечал? Ярл, сдерживая дрожь, обеими руками осторожно взялся за меч, снял его со стены и, подойдя к окну, под лунный свет, вновь принялся рассматривать то, что было начертано на ножнах. Да, это письмена, опять подумал он, конечно, письмена, вот только очень странные. Ни здесь, ни в Руммалии, ни в Многоречье, ни даже у Безволосых так не пишут. Тогда, быть может, это знаки белобровых? Но белобровые не знают грамоты. И Хальдер был неграмотным, и еще часто любил говорить, что он буквам не верит, что буквы — это ложь. А меч хранил. Да еще как! Когда тебе было шесть лет, это в тот год, когда убили Бьяра, то есть тогда, когда Ярлград забунтовал, и белобровые, едва успев закрыться в тереме, три дня были в осаде, а после им на помощь подоспели глурские, а вел их Вальделар, и чернь рассеяли и многих перебили, а сыновей Мирволода, они были зачинщики, сожгли перед кумирами… Так, вот, тогда, на следующий день, лишь только рассвело, Хальдер пришел к тебе и, разбудив, сказал: — Преславный ярл, вставай! Ты вздрогнул. Ну, еще бы! Ведь он тогда впервые назвал тебя ярлом, а то все Айга, Айга, сын ярлов, ярлич… И вот, наконец-таки, ярл! Ты подскочил и обнял Хальдера за шею. А он, прижав тебя к груди, поднес к окну. Внизу, перед крыльцом, стояло множество людей, толпа. Они увидели тебя и закричали: — Ярл! Ярл! Наш ярл! И долго они так кричали, а ты смотрел на них, не отрываясь, тебе было очень радостно, ты улыбался… Но Хальдер вдруг сказал: — Все, хватит тешиться. Иди, одевайся, — и отпустил тебя, а если честно, то почти что сбросил на пол. Ярл! Ха! Вот такой был ты ярл! Но ты смолчал, не подал виду. А в горницу уже один за другим входили белобровые, они несли тебе кто шапку, кто корзно, кто сапоги. Ольми нес бармы ярловы — они были тяжелые, из кованого золота. Шапка была высокая, соболья, корзно подбито горностаем, а сапоги из мягкой руммалийской кожи. Тебя одели. Ты молчал. Хальдер сказал: — Вот, хорошо. Почти как Ольдемар! Сойдем, ярл Айгаслав, воссядешь, люди ждут, — и уже протянул к тебе руку… Но ты не дался, отступил. Сказал: — А меч?! — И меч, конечно, — улыбнулся Хальдер. — Ярл без меча — не ярл. — А меч какой? — Испытанный. И заговоренный. Хороший меч! — и Хальдер, повернувшись, приказал: — Подайте меч! Подали меч — с поклоном, с нужным словом. Меч был хорош — в прожилках, двоюжалый, и ножны у него были богатые. Вот разве что… — Ха! — вскрикнул ты. — Да ты смеешься надо мной! Не меч это, а нож. Короткий, ха! — Короткий? — удивился Хальдер. — Ну и что? Так по твоей руке его и делали, я так велел… — А я? А у меня ты спрашивал?! — Нет, ярл. Прости, не угодил… Но меч, скажу тебе, хорош. Вот, сейчас сам убедишься. И Хальдер снова приказал: — Эй! Привести раба! Раба! — и поднял меч, твой меч; сейчас введут раба… — Нет! — крикнул ты. — Отдай! Хальдер, как будто ничего не понял, пожал плечами, отдал меч. Ты взял его и повертел и так и сяк. Меч был в прожилках, крученый, два раза закаленный. И такой на раба поднимать?! Чтобы вот так сразу взять и замарать?! — Позволь мне, ярл, — совсем уже иначе, кротко сказал Хальдер. Ты, помолчав… Нет, так и не сказал ты тогда ничего, а только согласно кивнул. И Хальдер, опустившись перед тобой на колени, сперва опоясал тебя серебряным наборным поясом, потом ловко приладил к нему меч… И вдруг, склонившись к уху, прошептал: — Мой взять хотел? — Твой. — Ха! Да он и так твой, ярл! — и Хальдер встал с колен, громко сказал: — Ярл Айгаслав велел: пора! И первым ты, а следом Хальдер, следом белобровые пошли из горницы. Ты шел и весь дрожал, тебе было обидно, горько, гадко… Зато лишь только вышли на крыльцо, ты сразу обо всем забыл! И было отчего. Народ кричал, выли рога, гремели бубны. А Хальдер вел тебя, ты важно выступал. И вот вы подошли. Он подсадил тебя, и ты легко вскочил в седло. — Хей! — крикнул ты. — Хей! Хей! — и поднял меч. — Хей! Хей! — кричали все. Ты тронул лошадь, и она пошла. И Хальдер шел у стремени, и он кричал, да так, что весь побагровел. И все кричали, все! Шум, грохот был такой, что птицы тучей поднялись над городом и там, кружась… Да только что тебе тогда были те птицы, когда вот уже и кумирня была перед тобой, вот и священные костры! И вот уже в их очищающий огонь вместе с рабами бросают и тех, кто еще давеча чернил тебя: «Подменыш! Пастушок!». А нынче смерть им, смерть! И ты так и кричал, как все: — Смерть! Смерть! И было по сему, их всех сожгли. Потом волхвы гадали по угольям и возгласили: — Любо! Значит, любо. И вынесли столы, и расставили их перед теремом. Был пир горой — день, ночь. Под утро вовсе потеряли разум и, похватавшись за мечи и поснимав кольчуги, как всегда, пошли рубиться — насмерть. Однако ты того уже не видел, потому что, когда еще только начало смеркаться, Хальдер сказал им всем: — Ярл утомился, ярл хочет уйти. Я провожу его! И он увел тебя, привел в опочивальню, помог раздеться, уложил, сел у тебя в головах, огладил тебе лоб… и начал так: — Все хорошо, мой господин. Теперь ты настоящий ярл, а я при твоем стремени, я твой раб, и весь народ — твои рабы. Ты ж видел ведь… А ты вдруг взял да и заплакал. Ты знал, что ярлы никогда не плачут, но плакал — громко и навзрыд. И Хальдер не ругал тебя, как это нередко бывало с ним прежде, а побледнел, прижал тебя к себе и жарко зашептал: — Ярл! Ярл! Не верь ты им! Все это ложь! Ты — ярл, ты — Ольдемаров сын. Мы шли вдоль берега, увидели тебя, я первым подбежал, к тебе наклонился и сразу узнал, и схватил… И вот — ты жив. А где они, лжецы? От них теперь одни уголья! Кумиры приняли наш дар, кумирам любо, так чего же ты плачешь?! Ты замолчал тогда, утер глаза, спросил: — А меч? — Который? — Твой. Так где ты взял его? — Я же говорил уже: а там и взял, возле тебя. Вот ты лежал, вот так, на самом берегу, а меч лежал в воде, возле тебя. Я взял его — он засверкал в моих руках. Я положил его — и он поблек. Другие его брали — не подняли. — Как это? — Так. Тяжелый, видно, был, вот оттого и не смогли они его поднять. Не по руке им был! А мне оказался как раз. И, значит, меч был для меня. — Но ведь он был при мне! Возле меня лежал. Мой, значит, меч! Мой, а не твой! — Твой, — Хальдер улыбнулся, — твой, конечно. И потому, чего бы ни случилось, он всегда будет при тебе. В моей руке! Я ограждал тебя и буду ограждать, пока я жив. — А после? — После будет после. Спи, ярл. Теперь ты настоящий ярл — воссел в седло, взял меч, накормил Хрт и Макью. А то, что твой нынешний меч кажется тебе коротким, так это же еще только отроческий меч. Потом, когда придет должное время, я дам тебе другой. — Ты дашь? — Я, да. А что? — А я хочу взять сам! — Сам! — Хальдер рассмеялся. — Сам! Вот и ответ на все твои вопросы. Сын смерда так бы не сказал, «сам» — это ярлово слово. А что бунтовщики вчера кричали, так ведь на то и бунт, чтобы лгать. А ярл на то и ярл, чтобы карать. И ты их покарал. — Твоим мечом. — Моим, но и твоим. Спи, ярл. И знай, что Хальдер, твой слуга, не лжет. — Так поклянись! Хальдер нахмурился. Долго молчал. Потом сказал: — Я никогда не клянусь. Я просто сначала говорю, а потом делаю то, о чем говорил. И потом за то, как я это дело сделал, я готов отвечать головой. Если не веришь — вон твой меч. Бери его и руби мне голову, а я и не подумаю уворачиваться. Ну, чего не берешь?! Ты ничего на это не ответил. Ты просто лег и отвернулся к стене. Потом сказал: — Уйди, я спать хочу. И он ушел. А ты не собирался спать, ты просто так лежал. Лежал — и все. Ты даже ни о чем не мог подумать — не получалось. И вдруг на тебя навалился неодолимый, крепчайший сон. И в этом сне тебе представилось, что будто ты лежишь в углу какой-то грязной, тесной, душной хижины. Вот ты лежишь с закрытыми глазами и хочешь поскорее заснуть, но чей-то громкий разговор все время тебе мешает. И ты, не утерпев, встаешь, выходишь из-за печи и видишь — за столом сидят чужие. А твой отец — ты сразу это понял, что это твой отец — стоит возле двери. И ты, тогда сразу осмелев, ведь ты уверен, что отец не даст тебя в обиду, подходишь к этим двум чужим, очень необычно одетым людям… А дальше происходит то, о чем ты так боишься вспоминать. Вот так ты впервые увидел этот страшный сон. Потом он донимал тебя почти еженощно. И ты быстро осунулся и уже почти ничего не ел, ни с кем и ни о чем не разговаривал. Сперва тебя водили к шептунам, потом тебя лечили знахарки. Потом вернулся из похода Хальдер, страшно разгневался, три дня задабривал кумиров — жег все и всех подряд, — но и это тебе тоже не помогло. И вот тогда… А наступила уже осень… В тот день шел сильный дождь, злой порывистый ветер срывал с деревьев листья, и эти листья падали и падали. Вскоре все лужи во дворе были усыпаны желтыми листьями. Дождь бил их, мял, переворачивал. Хальдер, закрывшись у себя, весь день и сам никуда не выходил и других к себе не допускал. И ты тоже весь тот день просидел у себя и просмотрел в окно. Вот уже начало смеркаться. Ты сидел. Потом совсем уже стемнело. Тогда ты встал, на ощупь подошел к стене, лег на тюфяк, закрыл глаза. Ты весь дрожал — ведь ты же знал, что вот сейчас ты снова вдруг заснешь и снова увидишь ту же самую хижину, снова услышишь тот же самый разговор… Как вдруг услышал: — Ярл! Ты поднял голову… Ха! Ключница! Она стояла у двери, держала в руке плошку, в плошке горел огонь. — Ярл, я к тебе, — тихо сказала ключница. — Позволишь? — Да. Ведь лучше ключница, чем сон! Ключница осторожно, чтобы не потревожить тебя скрипом половиц, прошла к тебе и опустилась возле твоего изголовья. А плошку она опустила на пол. Огонь в той плошке был зеленоватый, дым от него был приторный, но сладкий. А ключница… Как ее звали, ты не спрашивал — ни тогда, ни прежде, ни после. И в этом нет ничего удивительного. Ключница это и есть просто ключница, рабыня. Рабов всегда полон терем. Рабов приводят и уводят, их разве упомнишь? Да и зачем это? Рабы — этим все сказано. Поэтому ты строго посмотрел на нее, потом для пущей важности, как Хальдер, немного помолчал, и только потом уже строго спросил: — Зачем пришла? Она просто, с улыбкой ответила: — Облегчить твою душу. — Ха! — хмыкнул ты. — Кумиры, и те не облегчили! — Так то ж кумиры, — снова улыбнулась ключница. — Кумиры — это свет, свет — это день, а ты, мой господин, снедаем ночью. Да! Мне все известно. На то ведь я и ключница. Ведь днем я сплю, а ночью выхожу. И вот я хожу, хожу по терему, зорко смотрю и внимательно слушаю, и проверяю все двери, все окна, и если где-то что-то не так, то я могу и отворить, и затворить, на то мне ключи и даны. Много ключей! И эти ключи, мой господин, не только от замков, но и от душ. Да-да! И чтобы ты знал, что это не пустая похвальба, я могу рассказать про ключ к твоей душе. Я смотрела в нее. И видела твой сон! — Мой? — вздрогнул ты. — Да, — закивала ключница. — Тот самый: про мальчика, у которого как будто бы убили отца, а самому тому мальчику один очень опасный человек порезал горло ножом. Был такой сон? Ты не ответил — затаился. Да как она могла, подумал ты, узнать про этот сон?! А ключница опять заговорила: — Ну вот, теперь ты убедился, что от меня нет запоров, что мне все известно. А вот еще: я знала того мальчика! И знала и его отца. И знаю и сейчас. Потому что он ведь и поныне жив, его тогда никто не убивал, я временами вижу его сны. А мальчик мертв. Да-да! А было это так: Хальдер и вправду пришел в то самое селение, которое ты теперь каждую ночь видишь в своем страшном сне. И была при нем его дружина, одни белобровые, а я их языка не знаю, и потому мне их сны плохо понятны. Так вот, они пришли, пристали к берегу, сошли и стали располагаться на ночлег. В той хижине, которую выбрал себе для отдыха Хальдер, жил маленький мальчик, он был тебе тогдашнему ровесник. А еще он был на тебя так сильно похож, что просто не отличить! Когда Хальдер увидел его, он очень сильно удивился, долго расспрашивал хозяина, а после белобровые, Хальдер и Бьяр, о чем-то совещались, спорили, но уже на своем, на белобровом языке, и сильно спорили, даже ругались… А после приказали всех будить, сошлись к реке, хотя было еще совсем темно, сели на весла и поспешно отчалили. — Куда? — Снова вверх по течению, к Уллину. — Зачем? — Затем, мой господин. Об этом я не могу тебе рассказать. Мне нельзя. Я дала слово. — А мальчик что? — А мальчик оставался дома. Он весел был, играл. И уже только на следующий день, он вдруг как упал, так уже больше не поднялся. Он умер. — Как? Отчего? — Не знаю, господин. Упал и умер, вот и все. — А я? — А тебя нашли на реке. Ты лежал возле воды. На горле у тебя был страшный шрам. А рядом с тобой лежал меч. Теперь тот меч у Хальдера, он с ним не расстается. — И это правда? — Да. — Тогда поклянись! — Зачем? — удивилась она. — Я никогда не лгу. Так и сейчас: все то, что ты от меня услышал, правда. А тот твой страшный сон — это ложь и наваждение. Забудь о нем. Закрой глаза, не бойся, тот страшный сон к тебе больше не явится, я его затворю. И вот я уже затворяю его, затворяю. И вот уже, и вот уже, и вот… И ты заснул. И крепко спал всю ночь. А утром встал веселый, посвежевший, и как только вышел в гридницу, так сразу потребовал еды. Хальдер вскричал: — Вот, наконец! Кумиры заступились! Ты ничего ему не отвечал — ел, пил. Хальдер спросил: — Случилось что-нибудь? — Нет, — сказал ты. — Хворь отпустила, вот и все. — Какая хворь? — Не знаю. Он больше не расспрашивал — не смел. А, может быть… А, может быть, он и так все знал и потому молчал. Это, может, он и присылал к тебе ту ключницу и подучивал ее, что ей надо тебе говорить — кто знает?! Но зато тот страшный сон тебя больше уже не донимал. А ключница… Ты ее с той поры больше уже не видел. А поначалу очень ждал! Вот ночь придет, все лягут и заснут, тишь в тереме, тьма. А ты лежишь и слушаешь, не заскрипит ли где половица, не раздадутся ли знакомые шаги, не мелькнет ли свет в щели под дверью… Так осень кончилась, пришла зима, а ключницы все не было. Теперь ты по ночам лежал и слушал вьюгу, вспоминал… То есть пытался вспоминать, но ничего не вспоминалось. Нет, ты, конечно, помнил, правда, очень смутно, как Хальдер вез тебя на корабле, как вы пришли в Ярлград, как вы прямо на пристани встретили Мирволода, тот смотрел на тебя и кричал, и как его потом убили, это ты вообще помнил очень хорошо, и что было потом, ты тоже помнил… Но вот зато о том, кем ты был до того, как тебя нашли у реки, ты совершенно ничего не помнил! И понимал, что уже никогда и не вспомнишь и, значит, так за всю свою жизнь наверняка и не узнаешь, кем ты был от рождения, сыном смерда или сыном ярла, и где ты жил, в Ярлграде или в хижине. И потому лежал и слушал, ждал, очень сильно надеялся, что вот вдруг снова придет ключница, которая все видела и слышала, и ничего не забывает, она может поведать тебе обо всем на свете, раскрыть самые-наисамые сокровенные тайны, которые, если захочешь, могут сделать тебя или самым сильным, или самым богатым, или самым могущественнейшим ярлом на свете… Но только ничего этого тебе не надо, и потому, когда она к тебе придет, ты будешь спрашивать у нее только об одном: где расположен тот поселок, в котором жил тот мальчик, который был так поразительно похож на тебя. Вот только бы это узнать! Вот только бы! А уж потом ты повелишь — и Хальдер тогда уже не посмеет отказать! — ты повелишь ему, чтобы вы с ним пошли туда и разыскали бы ту хижину, и ты б вошел в нее, все своими глазами увидел бы… И тогда сразу бы понял, что в твоей жизни есть сон и что есть явь! Ты был в этом уверен! Да вот только ключница… Но кто такая ключница? Жалкая раба! Ярл о рабе не должен говорить, это стыд и бесчестие. И потому ты молчал. Только порою спрашивал у Хальдера: — Где ты нашел меня? А он каждый раз отвечал одно и то же: — Не помню. Да и зачем это тебе? Ты — ярл, мой господин, а я твой верный слуга. На этом разговор заканчивался. Но все-таки однажды ты, не стерпев, гневно спросил у него: — А ключница?! — Что ключница? Какая еще ключница? У нас уже давно не ключница, а ключник. — Как так? — А так. Та ключница сбежала еще осенью. И ничего ведь с собой не взяла! На месте все. Странно это. Но зачем тебе она? Раба! — Да, и раба! Но та раба была мне по сердцу. Вот лягу спать и слышу, как она ходит, как шаркает, так мне сразу спокойнее, мне сразу сон. Так где она? — Не знаю, господин! Сбежала. Но если тебе нужно, чтобы по ночам кто-нибудь ходил у тебя под дверью, так я скажу — и этот ключник, сколько тебе надо… — Нет, его мне не надо! Пусть ночью спит. — Как повелишь. — Вот так и повелю! И потому, как и прежде, по ночам было тихо; сколько ты ни прислушивайся, ничего не услышишь — ни шороха, ни скрипа в твоем тереме. И сны к тебе не шли. А если вдруг и шли, то снилась тебе только ключница. То как будто бы она сидит перед тобой и рассказывает тебе сказку. А то поет. А то ведет тебя вдоль самого берега реки, а этот берег крут, а вода внизу черная как ночь и все манит тебя к себе, манит… А ключница: — Не бойся, ты не один, ты же со мной! — говорит. И держит тебя за руку и ведет тебя дальше. С ней хорошо, с ней спокойно, легко. Вот так бы спал да спал!.. Но только рассветет, сразу приходит Хальдер, будит. И ты встаешь, выходишь в гридницу, ешь через силу, пьешь. Потом тебя выводят на крыльцо и там вы вместе с Хальдером творите суд. То есть, конечно, ты все время молчишь, а это Хальдер разбирает тяжбы и назначает, что кому присудить и кого наказать, а ты только утверждаешь: «Так!», «Так!» А то к вам в терем являются послы и вы принимаете их, а то у вас охота, а то пиры. А то поход… Как ты любил тогда походы! Его походы, не твои. Потому что как только он уходил в поход, так ты сразу оживал. Ты тогда легок был, весел! Ольми а Хальдер оставлял его с тобой вместо себя, он только одному ему тебя и доверял — Ольми ни в чем тебя не попрекал, он тебе все позволял и, даже более того, играл с тобой как с равным. Вы с ним катали бабки, запускали змея, лазали за медом, ловили птиц. На птиц он был большой охотник! Сам плел силки, сам птиц приманивал — он умел свистать на любые лады… Но после всегда отпускал. Даст поиграть, а после говорит: — Птицу нельзя удерживать. Зачем ей крылья? Чтобы летать. Вот пусть и летает! А по вечерам он любил рассказывать тебе про Белобровую Страну. Из этих его рассказов получалось так, что хоть там и холодно и лета там почти не бывает, а зимой ни разу не увидишь солнца, но все равно там хорошо. А еще все свои рассказы Ольми заканчивал почти одними и теми же словами, то есть примерно так: — Вот, здесь живу. И сытно мне, и почет мне. Но все равно я потом здесь не останусь, все равно вернусь домой! Эти его слова тебе не нравились, но ты молчал. А потом однажды не утерпел и спросил: — Когда это «потом»? А он ответил: — Когда-нибудь. — Что, еще не решил, когда лучше? — Так то не мне решать. А как придет Она, так это сразу и решится, тогда и вернусь. — А кто это «Она»? — А та, которая всех забирает. Придет, возьмет меня… — И отведет домой? — Нет, не домой. Положит здесь, в этой земле. А, может, и сожжет, но все равно мой пепел останется здесь. — А говорил «вернусь»… — Да, и вернусь! Она ведь что? Она ведь только тело с собой заберет, а душу не сможет. Душа — это как птица! И птица улетит домой, туда, где я родился. Вот так вот я вернусь, ярл Айгаслав! — А я, когда умру, тоже вернусь домой? — Нет, ярл, ты не вернешься. Ты ведь и так в своей стране и в своем отчем доме. — А поклянись! — Клянусь! — А Хальдер? — Что? — А Хальдер после своей смерти тоже вернется к белобровым? — Да, несомненно, ярл. А что? — Так, ничего… Х-ха! Ничего! А ведь это именно тогда ты в первый раз и подумал, что вот если бы… Но больше ты о смерти и о душе с Ольми уже не разговаривал. Ну а про то, где они тогда тебя нашли, Ольми, как и все остальные, рассказывать не стал. Сказал только: — Не помню, ярл, забыл. Спросил у Хальдера, может, он что подскажет. И ты тогда… Когда вернулся из похода Хальдер… Принял его, но ничего у него, конечно, не спрашивал. Ходили на кумирню, пировали. Потом, когда все полегли, как снопы, ты тихо встал, прокрался к Хальдеру… Шел, думал: вот и хорошо, всем будет хорошо — Хальдер вернется к своим белобровым, ты — в свою хижину… Вот ты вошел к нему. Он спал. Ты подошел к стене, взялся за меч… Меч был горячий, обжигал, но ты терпел. Меч был тяжелый, но ты поднатужился… И — с тихим шелестом — меч выбрался из ножен. Да, выбрался! Не ты его достал, а он, как будто живой, сам выбрался из ножен, ты его только поддерживал… А после подхватил его обеими руками, занес над головой — и опустил его на Хальдера! Даже упал вместе с мечом — для пущей верности!.. Но что это?! Ты открыл глаза, осмотрелся… А ты уже не у Хальдера — ты у себя в опочивальне! Лежишь ничком на тюфяке, твои глаза все в слезах… А за окном уже светает! А вот… Шаги. Это его шаги! Вот он подходит к твоей двери… Вот он прошел… А вот уже спускается по лестнице, выходит на крыльцо. Окликнул сторожей и те ему ответили… А вот пошел к воротам, по мосткам. Значит, пошел к ручью — там он сперва искупается, потом поймает рыбу, принесет, подаст к столу и повелит, чтобы ты ел ее сырой. И еще скажет: — Хладнокровие! Еще раз хладнокровие, мой ярл — вот что для нас важнее всего! Ну что ж, пусть будет так! И через две недели ты снова пришел к нему, снова взял меч и размахнулся им… А потом опять лежал на тюфяке, рыдал, а Хальдер жил как жил. Меч был не твой — его… И ты с этим смирился. Рос, молчал. И уже почти не вспоминал о ключнице. И страшный сон больше не мучил тебя. Когда ж ты наконец достиг четырнадцати лет, Хальдер привел тебя к кумирам и там опоясал тебя уже другим, уже настоящим боевым мечом. И жгли рабов, был пир, а после вы ушли в поход — уже вдвоем. Потом был еще один поход, потом еще и еще. Походов было предостаточно, с каждым разом вы уходили все дальше и дальше. Последним покорился Уллин. Ярл Владивлад тогда встречал тебя в воротах и стремя при тебе держал, а ты сошел и даже не кивнул ему, а сразу пошел на кумирню. Ты первым шел, а Владивлад шел за тобой. Потом, перед кумирами, ты восседал на Владивладовом щите, а Владивлад стоял. И был он без щита и без меча, и с непокрытой головой. Кумиры приняли дары — рабов и золото. Потом был главный дар — ярл Владивлад склонился перед тобой и ты обстриг у него бороду. И эту бороду сожгли. Волхвы сказали: — Любо. Хальдер сказал: — Быть по сему! А ты молчал. И также молча отказался пировать. Встал и вернулся к кораблю. И Хальдер пошел за тобой. И все остальные пошли. Сели на весла, развернули паруса и двинулись в Ярлград. Пять дней шли по реке. Жара была нестерпимая. Хальдер упрашивал: — Ляг, отдохни! — Нет! — отвечал ты. И все стоял, смотрел на берега. Все думал, что увидишь тот поселок. Увидел ли? Почти наверняка, что ты тогда его увидел, да вот только не узнал. А спрашивать у Хальдера не стал — ты осторожен был. И вот уже с той поры миновало два года. Опять поднялся Владивлад, опять не платит дань и, более того, уже даже грозит посчитаться за прошлое. А Хальдер говорит: — Что Владивлад? Что там возьмешь? Лыко да веники! Вот Руммалия — это да! Про нее он давно заговорил. Говорил, говорил! А ты в ответ только плечами пожимал. Но ждал, конечно. Ждал очень! И прошлым летом, когда он наконец пошел на Руммалию, ты провожал его и думал: не вернется! А он ушел — и ты опять пришел к кумирам, бросал дары, молчал, тайно молил, молил… А он вернулся! Без Ольми. Ольми, сказал он, там остался; Ольми лежал в шатре и спал, когда вползла змея. И ты подумал: почему?! Ведь ты молил не за Ольми — за Хальдера! А вслух сказал: — Ну что ж, значит, Ольми счастливей нас с тобой — он уже дома. — О чем ты?! — Так просто. Пир, пьян, вот и сказал… Хальдер смолчал. Поверил, не поверил? Зима прошла. И вдруг… Посол! И его речи. Он говорил: — Мне ничего не надо. Дай мне только его меч. Меч! Х-ха! Да этот меч всегда был при тебе, всю мою жизнь при тебе. Так что же теперь?! Отдавать?! Ярл потянул за рукоять, и меч — с легким шипением — стал выползать из ножен… |
||
|