"Дом судьи" - читать интересную книгу автора (Сименон Жорж)

Глава 2 Послушайте, старина…

Все это выглядело какой-то фантасмагорией: судья-то ведь ни о чем не подозревал. Он думал, что кроме него в темноте никого нет.

Время от времени свет маяка окружал его светящимся ореолом, и тогда можно было разглядеть старый габардиновый плащ и фетровую шляпу. Мегрэ даже заметил у судьи во рту папиросу — наверно, она уже потухла из-за дождя.

Между ними оставалось не больше четырех метров. Комиссар и муж Дидины стояли возле какой-то будки. Они и не думали прятаться. Судья не замечал их только потому, что не глядел в их сторону. Он совсем замучился. Груз, который он тащил, зацепился за трос, натянутый поперек пристани сантиметрах в двадцати от земли. Надо было поднять тело и перекинуть через трос. Судье это долго не удавалось. Он явно не привык к физическому труду: ему было жарко, он утирал пот.

И тут Мегрэ, не дожидаясь удобного момента и не подумав, как лучше взяться за дело, запросто брякнул:

— Послушайте, старина…

Судья оглянулся, увидел двух мужчин — огромного Мегрэ и тщедушного таможенника. Было слишком темно. По его лицу нельзя было прочесть, какие чувства он испытывает. Прошло несколько долгих секунд. Потом раздался голос. Пожалуй, не слишком уверенный.

— Виноват, а кто вы?

— Комиссар Мегрэ.

Он приблизился, но лица судьи по-прежнему почти не различал. Мегрэ чуть не наступил на тело, завернутое в какие-то мешки. Странно, что в такую минуту судья переспросил с удивлением, к которому примешивались уважительные нотки:

— Мегрэ из уголовной полиции?

В близлежащих домах все спали. Где-то в шелестящей тьме старик Барито ищет ямы на дне, чтобы поставить верши на угрей.

— Пожалуй, оно к лучшему, — снова заговорил судья. — Ко мне пойдете?

Он сделал несколько шагов, словно забыв о своей ноше. Вокруг стояла такая гнетущая тишина, что, казалось, все они живут в замедленном темпе.

— Может быть, тело пристойнее будет отнести в дом? — нехотя предложил судья.

Он нагнулся. Мегрэ пришел ему на помощь. Дверь дома была не затворена. Таможенник остановился на пороге; Форлакруа не узнал его и не понимал, собирается тот войти или нет.

— Благодарю вас, Юло! — сказал Мегрэ. — Завтра утром я к вам загляну. А пока хотелось бы, чтобы никто ничего не знал. У вас есть телефон, господин Форлакруа?

— Есть, но после девяти вечера нас не соединяют.

— Минутку, Юло. Сходите на почту и позвоните. Попросите Люсон, номер двадцать три. Это гостиница. Позовите к телефону инспектора Межа. Пусть как можно скорее едет сюда.

Ну вот! Наконец-то они оказались в коридоре вдвоем, лицом к лицу; судья включил свет. Снял шляпу, с которой капала вода, снял плащ. Ночные тайны рассеялись. При свете судья оказался невысоким худощавым человеком с правильными чертами лица, обрамленного длинными волосами, белокурыми с проседью, очень тонкими и наводившими на мысль о парике.

Он посмотрел на свои руки — они были в грязи, — потом перевел взгляд на свою ношу. Мегрэ заметил, что тело увязано в два мешка из-под угля — один закрывает голову и грудь, другой — ноги. Края мешков были грубо сшиты бечевкой.

— Хотите сразу на него посмотреть?

— Кто он? — спросил Мегрэ.

— Понятия не имею. Снимайте пальто и входите, пожалуйста.

Судья обтер руки платком, отворил дверь, повернул еще один выключатель, и они очутились на пороге просторной комнаты, в глубине которой потрескивали дрова в камине.

Вряд ли что-нибудь могло поразить в ту минуту Мегрэ больше, чем эта комната с ее ласковым теплом и гармоничным порядком. Из-за дубовых балок потолок казался слишком низким. К тому же, чтобы войти, надо было спуститься на две ступеньки. Пол был выложен белыми плитками, на которые были брошены два-три коврика. Вдоль белых стен — только шкафы с книгами, тысячи книг.

— Садитесь, комиссар… Помнится, вы любите тепло.

На старинном столе — опять книги. Перед столом два кресла. Разве укладывается в голове, что за дверью, зашитый в два мешка из-под угля, лежит…

— Мне повезло, что случай свел меня с таким человеком, как вы. Кстати, я не вполне понимаю: мне казалось, что вы в Париже…

— Я получил назначение в Люсон.

— Тем лучше для меня. Мне, разумеется, было бы трудно все объяснить обычному полицейскому. Не возражаете?

Он достал из ренессансного сундучка серебряный поднос и, хрустальный графин со стаканами; в хорошо продуманном освещении они заиграли восхитительными отблесками, создавая атмосферу изящества и уюта.

— Прошу вас, стаканчик арманьяка. В сущности… Я вот о чем подумал: как этот гнусный одноглазый таможенник оказался замешан в…

Именно в этот миг Мегрэ вдруг ясно оценил ситуацию. Комиссар буквально увидел, как он сидит, удобно устроившись в кресле, вытянув ноги к огню и грея арманьяк в ладонях. Его осенило: говорит-то и задает вопросы не он, а этот проницательный и спокойный человечек, несколько минут назад тащивший труп к морю.

— Прошу извинить, господин Форлакруа, но мне кажется уместным спросить вас кое о чем.

Судья повернулся к комиссару; в его синих как незабудки глазах читались удивление и укор. Он, казалось, говорил: «Ну зачем? Не думал, что вы такой. Что ж, как хотите».

Но он промолчал, лишь вежливо наклонил голову, чтобы лучше слышать. Это был свойственный ему жест, означавший, что он немного туг на ухо.

— Вы только что заявили, что не знаете… этого человека.

Господи, как трудно! До чего щекотливыми становятся обычные вещи, когда ты погружен в такое блаженство!

— Уверяю вас, я его в глаза не видел.

— Тогда почему…

Он должен это сказать! Смелее! Мегрэ на секунду прикрыл глаза, будто глотал горькое лекарство.

— Почему вы его убили?

Он открыл глаза и вновь увидел на лице судьи то же удивленное и укоризненное выражение.

— Но я не убивал его, комиссар! Что вы! Зачем я стану убивать субъекта, которого не знаю и никогда в жизни не видел? Я понимаю, что это трудно себе представить, но не сомневаюсь, что вы-то мне поверите.

Самое интересное, что Мегрэ уже ему поверил! Он поддался чарам этого молчаливого дома, где слышался лишь треск поленьев да иногда шум моря вдали.

— Если позволите, я расскажу, как разворачивались события. Еще капельку арманьяка? Мой старый друг, который долго пробыл прокурором в Версале, прислал мне его из своего замка в Жере.

— Вы тоже ведь жили в Версале, не правда ли?

— Почти всю жизнь. Прелестный городок. В людях там, по-моему, до сих пор чувствуется эпоха Людовика XIV: трудно найти где-либо столь учтивое общество в прежнем понимании этого слова. У нас сложилась небольшая группа, которая… — он махнул рукой, словно стараясь отогнать бесполезные воспоминания. — Не важно… Это было… Да, это было во вторник.

— Во вторник, десятого, — уточнил Мегрэ. — К вам приезжали друзья, если не ошибаюсь. Судья слегка улыбнулся.

— Вижу, вас уже поставили в известность. Верно, вы же только что виделись с Юло. И само собой разумеется, с Дидиной. Она лучше меня знает, что происходит в моем доме.

Мегрэ пришла в голову неожиданная мысль. Он огляделся вокруг с таким выражением, словно в этом доме чего-то недоставало.

— У вас нет прислуги? — удивленно спросил он, — Такой, что жила бы здесь, нет. Старушка с дочерью из Эггоийона приезжают каждое утро и уезжают после обеда. Так вот — во вторник меня навестили друзья, как каждые две недели. Доктор Бренеоль, живущий в километре отсюда, его жена и Франсуаза.

— Франсуаза — это дочь госпожи Бренеоль?

— Совершенно верно. От первого брака. Но это не имеет значения, разве что для Бренеоля. Легкая улыбка вновь тронула его губы.

— Марсаки, которые живут в Сен-Мишель-ан-л'Эрмитаж, приехали чуть позже. Составилась партия в бридж.

— Ваша дочь была с вами?

Секундное колебание, нерешительность. Взгляд судьи стал чуть серьезнее.

— Нет, она была в постели.

— А сегодня вечером?

— В постели.

— Она ничего не слышала?

— Ничего. Я старался шуметь как можно меньше. Итак, во вторник мы разошлись около полуночи.

— А потом к вам пришел еще один человек, — произнес Мегрэ, поворачиваясь к огню. — Ваш сын.

— Да, Альбер. Он пробыл лишь несколько минут.

— Ваш сын живет не с вами?

— Он живет около мэрии. Мы с ним не сходимся во вкусах. Мой сын — сборщик мидий. Вы, наверное, знаете, что тут у нас почти все этим занимаются.

— Не будет ли бестактностью спросить, почему сын пришел к вам посреди ночи?

Судья поставил стакан, помолчал минуту и наконец выдавил:

— Будет. Воцарилась тишина.

— Ваш сын поднялся на второй этаж?

— Он был там, когда я его увидел.

— Он, конечно, зашел к сестре поздороваться?

— Нет… Он ее не видел.

— Откуда вы знаете?

— Лучше уж я скажу сам, чем вы узнаете это от других: на ночь я всегда запираю дочь у нее в комнате. Считайте, что она — лунатичка.

— Зачем ваш сын поднялся наверх?

— Чтобы подождать меня — я ведь был внизу с друзьями. Он сидел на последней ступеньке лестницы. Мы немного поговорили.

— На лестнице?

Судья кивнул. Не начала ли в их разговоре проскальзывать фальшь? Мегрэ одним глотком допил стакан, и Форлакруа наполнил его снова.

— Я спустился, чтобы запереть дверь на цепочку. Лег, прочел несколько страниц и быстро уснул. Наутро я зашел в чулан для фруктов, чтобы взять… Честно говоря, уже не припомню, что я там искал. Мы называем так эту комнатку, потому что держим в ней фрукты, хотя чего там только нет. Одно слово, кладовка. На полу лежал человек, которого я никогда не видел. Он был мертв; ему проломили череп каким-то тупым орудием, как это у вас говорится. Я обшарил его карманы и сейчас покажу все, что там обнаружил. Но бумажника не было. Ни одной бумажки, по которой можно было бы установить, кто он.

— Вот чего я не возьму в толк… — начал Мегрэ.

— Знаю! Объяснить это будет трудно. Я не сообщил в полицию. Держал труп в доме в течение трех дней. Ждал, когда будет высокий прилив, чтобы от него избавиться — ночью, украдкой, словно убийца. И все же я рассказал вам чистую правду. Я его не убивал. У меня не было для этого никаких причин. Я понятия не имею, почему он зашел ко мне в дом. Не знаю, пришел он сам или его принесли туда мертвого.

Судья замолчал. Издалека вновь донесся рев туманного горна. В море еще были суда. Рыбаки вытащили на мост сеть, полную рыбы. Интересно, дозвонился ли Юло? Если да, то невыносимый Межа, с волосами, липкими от бриллиантина, поспешно одевается. Одержал ли он в постели очередную победу, которыми так любит хвалиться?

— Ну что ж! — вздохнул Мегрэ, разморенный теплом. — Думаю, все это так просто не пройдет.

— Я тоже этого боюсь. Коль скоро так вышло, я имею в виду, раз он был мертв, я счел за лучшее…

Судья не закончил фразу и отошел к окну. Труп унесло бы отливом, и все. Мегрэ зашевелился, двинул одной ногой, затем другой и, наконец собравшись с силами, стал подниматься из глубокого кресла; казалось, он вот-вот коснется головой балок, — Мы все же взглянем на него?

Мегрэ не мог сдержать восхищения перед этой низкой комнатой, где так хорошо жилось, где все было на своем месте. Он посмотрел на потолок: какая она, эта девушка, которую запирают на ночь?

— Можно отнести его в прачечную, — предложил низкорослый судья. — Она в конце коридора.

Теперь оба они старались не запачкаться. Они находились уже не среди ночной сырости. Вновь стали цивилизованными людьми.

Прачечная оказалась просторным, выложенным красной плиткой помещением. На проволоке сохло белье.

— У вас есть ножницы? — проворчал Мегрэ, теребя мешки, из которых сочилась черная от угольной пыли вода.

Ножниц судья не нашел и вернулся с кухонным ножом. Огонь погас. Становилось холодно. Мокрые пальцы комиссара покраснели.

Самое невероятное заключалось в том, что ни один из них не ощущал никакого трагизма. Судья не выказывал и тени ужаса перед перспективой вновь увидеть лицо человека, которого он зашил в мешки. Мегрэ казался брюзгливым и упрямым, но на самом деле чуть ли не с наслаждением погрузился в расследование, которое словно с неба свалилось на него в этом Люсоне, куда он был изгнан. Он чувствовал себя, как тюлень, вновь очутившийся после цирка в ледяных водах полярного моря. Когда еще ему снова доведется войти в дом, как он только что сделал, вынюхивать, неуклюже и терпеливо расхаживать взад-вперед до тех пор, пока люди и вещи не откроют ему свою душу? А эти Дидина и Юло! Этот сын, в полночь ожидающий отца на лестнице! Этот незнакомец, жертва, что появится сейчас из грязных мешков!

Первое мгновение получилось даже немного комичным. Мегрэ ожидал всего, только не столь прихотливой реальности. Когда верхний мешок был снят, обнаружилось совершенно черное лицо. Оно было выпачкано углем, разумеется! Все правильно, но в первую секунду мужчины уставились друг на друга с одной и той же мыслью: на миг у них создалось нелепое впечатление, что на полу лежит негр.

— У вас найдется салфетка и немного воды?

Кран громко загудел. Когда он утих, Мегрэ навострил уши. Он уловил снаружи другой шум — шум мотора. Хлопнула дверца. Пронзительно зазвенел звонок в коридоре. Межа и здесь хватил через край!

— Где комиссар? — спросил он и тут же увидел Мегрэ. Нос у инспектора был красный, ко лбу прилипла прядь волос. — Я не опоздал? Такси я не отпустил, правильно, шеф? Тут и в самом деле покойник? А где старая дура?

Он принес с собой в складках одежды не только холодный и влажный воздух с улицы, но и вульгарность, которая тотчас же изменила атмосферу в доме. Исчезла всякая неясность, приглушенность. Межа со своим звонким тулузским акцентом был глух к нюансам.

— Установили, кто он, шеф?

— Черта с два!

Мегрэ сам удивился этому выражению: оно всплыло подсознательно, он часто употреблял его прежде, когда плутал в дебрях головоломных расследований, а идиоты, вроде Межа…

— Здорово же его тюкнули по башке!

Судья посмотрел на Мегрэ. Тот встретил его взгляд, и оба они подумали об одном, сожалея о покое, почти интимности, царившей здесь так недавно. Межа обыскал карманы покойника и, понятное дело, ничего не нашел.

— Сколько ему, по-вашему, шеф? По-моему, лет сорок. Ярлыки на одежде есть? Хотите, я его раздену?

— Вот-вот! Разденьте.

Мегрэ набил трубку и начал кружить по прачечной, разговаривая вполголоса сам с собой.

— Нужно позвонить прокурору в Ларош-сюр-Йон. Интересно, что он решил…

Судья, стоявший перед ним, серьезным тоном повторял, не отдавая себе отчета в комичности своих слов:

— Если меня посадят, это будет катастрофа. И тут так же внезапно, как налетает шквал, Мегрэ прорвало:

— Послушайте, господин Форлакруа. Не кажется ли вам, что погибнуть и валяться здесь на полу, — вот катастрофа для этого человека? Спрашивать себя, что же случилось с отцом, — вот катастрофа для его жены или детей? И если бы никто не узнал об этом человеке, потому что кое-кто предпочел не усложнять себе жизнь, это была бы еще большая катастрофа?

У Мегрэ не осталось даже признательности к радушному хозяину. Ему предложили незабываемый арманьяк, тепло очага, которое проникало в него, как бальзам, час сладкого блаженства, но он вновь стал неумолимым Мегрэ с набережной дез Орфевр.

Кроткий Форлакруа ответил ему лишь укоризненным взглядом.

— На пиджаке есть ярлык! — обрадовался Межа. — Сейчас прочту… Па… Па… Пана…

— Панама! — буркнул Мегрэ, вырвав пиджак у него из рук. — Это упрощает дело, не так ли? Человек, который носит одежду, изготовленную в республике Панама! А почему не в Китае?

Чтобы снять башмаки, пришлось их разрезать. Взялся за это все тот же Межа; франтоватый парень, который обожал увиваться вокруг девушек, он сделал это так же естественно, как писал свои донесения, выводя имена собственные тщательно закругленными буквами — это была его страсть.

— Ботинки сшиты в Париже, на бульваре Капуцинок. Каблуки уже немного стоптались. Думаю, обувь носили не меньше месяца. Как полагаете, шеф, кто он? Француз? По-моему, да. Из тех, кто не привык к физическому труду. Взгляните на его руки.

Оба они забыли о такси, которое ждало у дома, и о шофере, расхаживавшем взад и вперед, чтобы согреться. Внезапно дверь распахнулась. В коридоре показался человек, не менее высокий и дородный, чем Мегрэ; на ногах у него были резиновые сапоги до бедер, на голове зюйдвестка. Грудь его обтягивала клеенчатая куртка, из-под которой выглядывал толстый свитер. Медленно, с недоверием он приблизился. Оглядел с ног до головы Мегрэ, потом Межа, нагнулся над телом и наконец повернулся к судье.

— В чем дело? — злобно, почти угрожающе спросил незнакомец.

— Это мой сын, — обратился Форлакруа к Мегрэ. — Буду признателен, если вы ему объясните…

После этого он маленькими торопливыми шажками вышел из прачечной и удалился в низкую комнату, где недавно принимал комиссара.

— В чем дело? — повторил молодой человек, обращаясь на этот раз к Мегрэ. — Кто это? Кто его убил? Вы из полиции, верно? Когда я увидел перед домом машину…

И это в пять утра! Альбер Форлакруа увидел автомобиль, когда шел собирать мидии.

— Водитель сказал мне, что привез инспектора из Люсона.

Внезапно он нахмурился:

— Сестра! Что сделали с моей сестрой?

Он так встревожился, что Мегрэ был потрясен. Неужели… Пока они с Форлакруа в мягких креслах, перед потрескивающими поленьями…

— Я хотел бы повидать вашу сестру, — сказал он изменившимся голосом.

— У вас есть ключ от комнаты? Тот молча указал на свое богатырское плечо.

— Межа! Останешься внизу.

Их шаги прогромыхали по лестнице, потом в длинном извилистом коридоре.

— Это здесь. Отойдите, пожалуйста.

И Альбер Форлакруа с разбегу ударил в дверь.