"Повелительница ястреба" - читать интересную книгу автора (Брэдли Мэрион Зиммер)

5

Каждый год Макараны использовали Праздник середины лета для предварительных переговоров, осмотра, выведения на круг охотничьих собак, лошадей и ястребов, которых готовили к большой ярмарке. Шум во дворе, отдельные выкрики и смех разбудили Ромили. Она выглянула в окно — толпа галдела как раз под ее окнами. Девушка быстро оделась — натянула свое старенькое платье. Теперь она и помыслить не могла о бриджах, сапогах, мужской рубашке, ее даже в дрожь бросило от этой мысли. Быстро ополоснув лицо, она выскочила в коридор. На лестнице столкнулась с Калиндой, та одарила ее печальной улыбкой.

— Сегодня мне вряд ли удастся засадить Раэля за парту. К тому же его забирают от меня — твой отец собирается отправить его в Неварсин, теперь он будет учиться там. Тебя, как я погляжу, тоже сегодня не удержишь, Ромили. Ладно, — она еще раз улыбнулась, — беги, если так хочешь, а я займусь с Мэйлиной правописанием… Она более усидчива, когда в классе нет тебя и Раэля. Надеюсь, там среди гостей ты не забудешь, чему я тебя учила. Пусть книга будет твоим верным спутником. Хотя завтра, — спохватилась Калинда, — я дам тебе удвоенное задание.

Ромили крепко обняла стареющую женщину — у той даже дыхание перехватило.

— Спасибо, Калинда. Большое спасибо…

Девушка вышла во двор, потихоньку пробилась через толпу и наконец очутилась в поле перед воротами, где знатоки и будущие покупатели осматривали лошадей. Невдалеке Девин готовил приманку для одного из лучших ястребов Макаранов. Ястреб был крупный, очень видный — в его тренировке принимала участие и Ромили. Теперь она стояла в сторонке и, волнуясь, наблюдала за старым мастером. Неожиданно Девин увидел ее и подозвал к себе.

— С виду этот ястреб такой страшный, огромный, а на самом деле отъявленный добряк. С ним справится и молоденькая девушка. Госпожа Ромили, не желаете подержать его?

Та, ни слова не говоря, натянула рукавицу и подставила запястье. Старик пересадил птицу и начал раскручивать приманку над головой. Ромили выпустила хищника — ястреб начал набирать высоту. Приманка — кусок мяса с воткнутыми в него перьями — отлетела и упала на землю, и в тот же миг хищник с невообразимой скоростью — даже глаз не мог уследить за его падением — устремился вниз и вцепился в приманку. Ромили подхватила птицу, в другую, свободную, руку взяла мясо, чтобы охотник мог поклевать добычу. В толпе раздались приглушенные крики восхищения.

— Я бы приобрел этого ястреба для своей жены, — подал голос Кадел Алдаран из Скатфелла. — С тех пор как она занята детьми, у нее не было достаточно времени для упражнений с ловчей птицей, так что этот ястреб будет ей прекрасным подарком.

— Нет, — твердо заявил дом Гарет, хозяин Скатфелла, — под моей крышей никакая женщина не имеет права владеть таким прекрасным ястребом. Отдаю должное вашей системе обучения, мессир. Есть ли у вас что-нибудь поменьше, что-нибудь подходящее для леди — его бы я приобрел для госпожи Дарисы. Госпожа Ромили, нет ли в вашей соколятне какого-нибудь ястреба попроще, который был бы под стать моей снохе?

Девушка опустила глаза и скромно ответила:

— Я, собственно, обучаю верина, ваи дом, но вот эти трое, — она указала на молодых, не очень больших птиц, чьи крылья не превышали длины ее руки, — все прекрасно обучены, и я думаю, что ни с одним из них у Дарисы не будет много хлопот. Даю вам слово, сэр, что и этот крупный ястреб очень хорош, и Дариса вполне сможет брать его на охоту — вы знаете, чем больше ловчая птица, тем лучше она в деле, тем более солидную добычу может принести на кухню. Чего ждать от малыша? Разве что землероек?..

Дом Гарет фыркнул:

— Женщинам в моем доме нет нужды охотиться, чтобы прокормить семью. Если они дрессируют ястребов, то только для прогулки на свежем воздухе и для тренировки. Неужели Макаран все еще позволяет такой взрослой девушке, как ты, охотиться с верином? Какой позор!..

Ромили едва успела сжать губы, чтобы не ответить дерзостью на эти оскорбительные слова.

«Алдаранам не дано понять, что и женщины способны тренировать ястребов. Что ж, это их дело… Может, найдется мужчина не такой упрямый, сварливый и узколобый, который сможет в конце концов понять это… Нет, ты лучше помолчи, сейчас только скандала не хватает…»

Действительно, не дай Бог обидеть такого знатного соседа и приятеля отца. Несмотря на то что, в общем, в поместье производилось все необходимое, Макаранам нельзя было обойтись без звонкой монеты, а ее всегда не хватало, и на выручку, полученную от ярмарки, они жили целый год. Ромили вежливо поклонилась лорду Скатфеллу и, передав ястреба, Девину, отошла в сторону. Старик принялся торговаться с Гаретом, а Ромили быстрым испуганным взглядом обвела луг, на котором проходило торжище. Неужели отец, чтобы наказать строптивую дочь, выставит на продажу и Пречиозу? Нет, вроде ястребицы нигде не видно — ее, по-видимому, оставили в сарае. На дальнем конце поляны отец держал под уздцы двух своих лучших коней. К ним уже пробовали прицениться, кто-то, взгромоздясь в седло, проскакал на жеребце и повернул обратно. Неподалеку дворовый псарь Макаранов демонстрировал выучку собак. Показывал, как они подчиняются команде или жесту… Знать, вчера в роскошных костюмах танцевавшая на вечеринке, теперь толпилась на поле локоть о локоть с мелкими землевладельцами и фермерами, которые явились на ярмарку, чтобы подобрать подходящих псов для охраны скота, а если повезет, то и прикупить лошадку, на которую не польстились лорды. Дарена отрядили секретарем к коридому вести книгу учета, в которую юноша заносил все сведения о заключенных сделках. Раэль шнырял в толпе — играл в салочки с мальчишками своего возраста. Руки у него были грязные, курточка в нескольких местах порвана.

— Может, вы проводите меня? — раздался чей-то голос у уха Ромили. Она тут же обернулась, рядом стоял Алдерик. — Я хочу взглянуть на лошадей. Все уверяют, что у вашего отца лучшая конюшня в округе. Я бы хотел обменять свою клячу на что-либо более резвое. Денег у меня немного, но, может, он согласится, если я поработаю у него некоторое время. Как вы считаете, его заинтересует подобное предложение? Я заметил, что ваш коридом совсем стар и слаб — мне по силам заменить его, пока лорд Макаран не найдет достойного управляющего, а старика можно было бы перевести на работы по дому.

Ромили удивленно заморгала — вроде бы совсем уверила себя, что этот молодой человек не иначе как принц из рода Хастуров, находящийся в изгнании, а он вдруг решил наняться в работники в обмен на коня! Ну и ну! Однако девушка вежливо ответила:

— Насчет этого вам лучше поговорить с ним лично. Что я могу посоветовать? Вообще-то мы держим несколько отличных лошадок, на вид неказистых, лорды на них внимания не обращают, а вот тем, кто победнее, они очень даже могут подойти. Возможно, какая-нибудь вам приглянется? Тем более если ее хорошенько обучить. Да вот, например. — Она указала на стоявшего поодаль неуклюжего коня, грязно-бурого, с черными пятнами. Даже грива у него росла клоками, да и хвост был, что называется, на боку. — Конечно, он немного костляв и особой красотой не блещет, но, если вас интересует надежность и выносливость, вы сразу поймете, что это очень сильное и умное животное. Даме он не подойдет, не придется по вкусу и какому-нибудь галантному франту, а вот бедному студенту в самый раз. Ему бы попасть в хорошие руки — он уж не подведет. Его отец был из самой лучшей нашей линии, к сожалению, мать попалась из отбракованных. Так что он не таких плохих кровей. Видите, каков уродец, одна масть чего стоит!

— Да, ноги у него сильные, — согласился Алдерик. — Но прежде я бы хотел взглянуть на его зубы. К тому же, кажется, он неустойчив под седлом.

— Точно, папа сначала хотел использовать его в упряжке — уж слишком он велик для большинства всадников. Но вы, — заметила она, — высокий мужчина, вам и лошадь нужна под стать. Объезжал его Руйвен, я сама ездила на нем, хотя… — сказала она с ехидной улыбкой, — отец об этом не знает. Надеюсь, вы не выдадите меня?

— А вы не можете, дамисела, лично показать, как управляться с этим иноходцем? — Алдерик с любопытством глянул на нее.

— Пусть сначала покупатели наглядятся на него. Может, кто решится сам удостовериться, что перед ним не страшила о четырех ногах, а прирожденный скакун, — ответила Ромили, потом после небольшой паузы продолжила: — Зря вы не верите! Неужели я бы посмела унизиться до того, чтобы попытаться обманом всучить вам негодный товар! Хотя, — на мгновение глаза их встретились, — как вы можете знать?..

— Что я могу знать, Ромили? — Алдерик даже не улыбнулся. Он был очень серьезен.

— Не важно… — замялась девушка, потом решительно заявила: — Даю вам слово, что этот конь достаточно резв. Правда, держать его надо в крепких руках. Норов у него — ого-го! Знаете, иной раз у меня складывается впечатление, что он даже чувством юмора обладает. Да-да, поверите ли, я иногда уверена, он ржет над людьми — над теми простаками, которые считают, что вполне достаточно влезть на коня, а тот уже сам все сделает. Он и Дарена сбросил на землю через две минуты, а вот отец может скакать на нем сколько угодно. Даже без уздечки, только седло и стремена… И тот слушается! Отец знает, как управляться с лошадьми…

— Я слышал, у вас такой же дар. — Алдерик еще раз заглянул ей в глаза. — Ладно, я поговорю с вашим отцом. Как вы считаете, согласится он обменять мою кобылу?

— Да, он всегда нуждается в лошадях со свежей кровью, — кивнула Ромили. — Как раз от таких получаются лучшие тягловые кони, которых мы потом продаем местным крестьянам. Эти люди больших денег не имеют, не могут завести себе конюшню, а без лошади в наших краях — никуда! Одна из наших кобыл совсем одряхлела, от нее уже не дождешься приплода. Отец почти задаром отдал ее одному старику, который живет поблизости. Он слишком беден, чтобы купить хорошего коня, а так и кобыла пристроена, и старик доволен. Легкая работа ей в радость. Не сомневаюсь, та же участь может ждать и вашу лошадь — если, конечно, она еще таскает ноги от старости…

— Нет, моя животинка пока ничего, — ответил Алдерик, — но беда в том, что на следующее лето я должен отправляться в Хеллеры. Даже в такую благодатную пору это нелегкий путь.

— В Хеллеры? Так далеко? — удивленно переспросила Ромили. Она не могла взять в толк, что бы могло понадобиться этому молодому человеку в диких, почти непроходимых горах, однако Алдерик резко сменил тему и задал вопрос еще до того, как девушка успела это выяснить.

— Знаете, я никак не ожидал, что юная девушка способна так хорошо разбираться в коневодстве. Откуда вы столько знаете?

— Я же из рода Макаранов, сэр. Работала вместе с отцом. Бок о бок… Когда стала постарше и могла усидеть в седле, отправлялась с ним на дальние пастбища, а когда Руйвен оставил… — Она запнулась — разве можно выносить сор из избы, разве можно упоминать при чужих, что старший брат сбежал к монахам и отцу не с кем, кроме старшей дочери, было разделить любовь к животным, которых он разводил и тренировал? Ромили на мгновение показалось, что стоявший рядом молодой человек понял ее без слов — с такой симпатией он улыбнулся.

— Мне нравится ваш отец, — тихо сказал Алдерик. — Он, конечно, грубоват, но справедлив. С детьми он обращается, как и подобает…

— Не так, как ваш отец?

Алдерик пожал плечами, задумался — глянул в высокое чистое небо, где у горизонта тянулись полупрозрачные перистые облачка. Они висели высоко-высоко и еле двигались — следовало затаиться, замереть, следить неотрывно, прежде чем можно было обнаружить их неспешный, неодолимый ход…

— С тех пор как я вырос из детских штанишек, я разговаривал с ним всего пару раз. Моя мать была выдана за него из династических соображений, между ними не было особой любви. Сомневаюсь, что они перекинулись хотя бы словом с тех пор, как была зачата моя сестра. Они живут отдельно и встречаются несколько раз в году только для того, чтобы решить какие-то формальные вопросы. Не более того… Мой отец — добрый человек. Здравомыслящий… Однако мне все время кажется, что, глядя на меня, отмечая мою схожесть с матерью, он словно не в состоянии переступить через какой-то порог в самом себе. Уже в детстве я был вынужден называть его «сир», а когда вырос — я уже упоминал об этом, — наши встречи можно по пальцам пересчитать. Я вам завидую, когда вижу, как Раэль, ни капельки не смущаясь, влезает к отцу на колени. Не могу не то чтобы припомнить — представить, чтобы я вот так же общался с отцом. Вы можете подойти к отцу, свободно выложить ему все, что у вас на сердце, — он выслушает вас, как старший товарищ, не прервет, не отмахнется… Пусть мой отец и выше по положению… — Он замолчал. На некоторое мгновение между ними повисла напряженная тишина, только потом он ослабевшим голосом закончил: — …и по знатности, я бы хотел, чтобы мне не приходилось постоянно обращаться к нему: «мой повелитель». Клянусь, я бы хотел на миг поменяться отцами.

— Лорд Макаран серьезно может прикинуть, какие выгоды сулит ему подобная сделка, — горько заметила Ромили, однако тут же пристыдила себя — зачем возводить напраслину, ведь отец любит ее. Пусть по-своему, без всяких нежностей, но любит, и она знала об этом. — Посмотрите, он сейчас стоит один, возле него нет покупателей. Самый момент подойти и поговорить насчет Краснокрылого. Согласится он обменять его на вашу лошадь?

— Благодарю, — промолвил Алдерик и отошел. Девин подозвал Ромили, чтобы она продемонстрировала, на что способны выдрессированные ею собаки. Девушка тут же забыла об Алдерике. Весь день она провела на ярмарке, показывая выучку сторожевых псов, рассказывая их родословные, сообщая данные из племенных книг — так и сыпала сведениями! — потом помогала сокольничему торговать ястребами. За все это время, где-то в полдень, Ромили удалось перехватить кусок хлеба с сыром и несколько орехов, которые она быстро проглотила в загоне, расположенном за конюшней, вместе с другими работниками Макарана. К тому моменту, когда вечером пошел дождь и гости начали разъезжаться по домам, она буквально валилась с ног. Девушка с трудом добралась до своей комнаты, однако ванна вернула ей силы, и, переодевшись в обыденный наряд — блузку и юбку, — она направилась в столовую на ужин. Уже в гостиной ей в нос ударил соблазнительный аромат жареного мяса и свежеиспеченного хлеба… Раэль за столом не давал никому слова молвить — все рассказывал, как он провел день, каких животных ему довелось повидать, — пока мать не одернула его:

— Тихо, Раэль, или отправишься ужинать в детскую. Здесь же есть люди постарше тебя, которым тоже надо перекинуться парой слов. Как прошел день, дорогой? — спросила она вошедшего Микела Макарана.

Тот молча сел за стол, долго устраивался на стуле, потом, явно не торопясь с ответом, отпил из кубка.

— В общем-то удачно. Мне удалось обменять Краснокрылого — замечательного коня для того, кто понимает толк в лошадях и смотрит не на масть. Это с твоей подачи, Ромили? Дом Алдерик так мне сказал… — Он наградил дочь улыбкой.

— Я правильно поступила? Папа, мне бы не хотелось вмешиваться в мужские дела, но мне показалось, что для дома Алдерика он будет как раз впору, — ответила она нерешительно. Оглядела стол, Дарена и его друга еще не было. Тогда Ромили закончила: — Он сказал, что у него туго с деньгами, вот я и подумала, что подобный обмен то, что нам надо.

— Я рад, что ты так толково все придумала. Мне очень хотелось, чтобы Краснокрылый попал в надежные руки. Вряд ли кто-нибудь способен управиться с ним, но молодому Кастамиру, думаю, это удастся. Спасибо, дочь.

— И вот еще что, — строго добавила Люсьела. — Этот год — последний, который Ромили проводит в поле, на ярмарке среди мужчин. Хватит демонстрировать ястребов и лошадей!.. Микел, она уже взрослая женщина!..

— Ну, это не страшно, — улыбнулся Макаран. — У меня есть новости. Ромили, дорогая, тебе уже известно, что ты вошла в брачный возраст. Я никогда не думал, что тебе выпадет такая удача — сам дом Гарис просил твоей руки, и я ответил ему — да!

Ромили почувствовала, как ледяная рука сжала ее горло.

— Отец! — выкрикнула она. В этот момент Люсьела и Мэйлина начали возбужденно перешептываться. — Только не дом Гарис!

— Давай, давай, — понимающе улыбнулся Микел. — Уверен, что ты еще никому не успела вручить свое сердце, так почему бы не он? Манфред Сторн совсем сопляк, ему рано еще жениться. Вот я и подумал: почему бы не дом Гарис? Ты дружна с Дарисой и рада будешь вступить в семью, где тебя встретит лучшая подруга…

— Я считала, что, может быть, Синил?..

— Он со своими шуточками какой-то легкомысленный, — пренебрежительно ответил Макаран. — Я вполне могу перегнуть его через колено и отшлепать, как мальчишку. Послушай, зачем выходить за самого младшего сына в семье, когда тебе делает предложение наследник?

Вспомнив о том, что случилось в галерее, Ромили почувствовала, как ее сердечко внезапно ухнуло в пропасть и там замерло, затаилось… «Я просто испытывал вас. Теперь я вижу, вы порядочная девушка…» Итак, решила Ромили, если бы дом Гарис был достаточно хорош для нее, чтобы подарить ему поцелуй, то тогда он бы не рискнул жениться на ней. Выходит, замужество — это своего рода награда за примерное поведение? А поскольку она откровенно выказала отвращение, которое испытывает к нему, он тем более заинтересовался. В глазах Ромили заиграли бешеные огоньки, но устраивать скандал здесь, в присутствии отца, всей семьи?.. Она взяла себя в руки.

— Отец, — твердо и спокойно сказала Ромили, — я ненавижу его. Пожалуйста, не выдавайте меня за него замуж.

— Ромили! — воскликнула Мэйлина. — Как ты не понимаешь? Ведь ты же будешь леди Скатфелл!.. Ведь он же законный наследник поместья, а возможно, и земель Алдаранов. И такой день может наступить!.. Ведь семья Алдаран — это только ветвь Хастуров.

Микел Макаран жестом принудил младшую дочь примолкнуть.

— Роми! — членораздельно и веско выговорил он. — Женитьба — это очень серьезный шаг, он не может быть отдан на волю случая, тем более каприза. Я выбрал для тебя достойную партию.

— Ага, он уже похоронил трех жен, и все они скончались при родах. И не так уж он молод!..

— Это потому, что он женился на девушках из рода Алдаранов, — ответил отец. — Любой коннозаводчик объяснит тебе, чем могут кончиться браки между близкими родственниками. В тебе же нет ни капли крови рода Алдаранов, и ты, возможно, родишь ему наконец здоровых детей.

Ромили припомнился разговор с Дарисой, ведь подруга была не намного старше ее, а теперь как она выглядит? Раздувшаяся, бесформенная туша, вся колыхается при ходьбе!.. Тьфу!.. К тому же если отцом ее детей станет дом Гарис с его сладким голосочком, вечно потными руками, маслеными глазками… У нее в полном смысле слова подкосились ноги. Она почувствовала, что, прикажи ей сейчас встать, она рухнет на пол.

— Больше не о чем говорить, — заявил отец и прихлопнул ладонью по столу. — Все девицы глупы, все верят, что им самим лучше известно, какой мужчина подходит им более всего, но стоит только довериться их выбору, и все полетит в тартарары! Вот почему нам, старшим и опытным, доверено подумать над тем, как устроить их жизнь. Я не собираюсь объявлять о свадьбе ранее сбора урожая. Я не хочу торопиться с женитьбой, но после того, как с полей будет убран последний колосок, ты станешь женой дома Гариса. И хватит об этом.

— Значит, ты выгодно продал меня! Так же, как продаешь коней или собак, не правда ли? — промолвила с горечью Ромили. — Значит, теперь ты занялся торговлей дочерьми? Скажи, отец, дом Гарис предложил хорошую цену?

Кровь прихлынула к лицу Микела, и Ромили угадала, что попала в больное место.

Отец резко бросил:

— Я не слышал этих наглых слов, дочь моя.

В любом деле должна быть соблюдена мера.

— Я не сомневаюсь в этом! — Ромили не имела намерения заканчивать разговор. — Конечно, куда легче торговать конями, собаками и ястребами — они не могут перечить. Ты можешь поступать с ними, как твоей душеньке угодно.

Микел Макаран открыл было рот, чтобы ответить дочери, и замер, только смерил ее тяжелым, пронзительным взглядом. Потом обратился к Люсьеле:

— Жена! В ваши обязанности входит призвать к порядку моих дочерей. Вы должны глаз с них не спускать! Взгляните, что получается. Скандал, не так ли? Я продолжу обед в компании коридома, мне не к лицу выслушивать все это за столом.

Он поднялся и, тяжело ступая, вышел из столовой.

Ромили бросилась к Люсьеле, рухнула на колени, уткнулась лицом в подол ее платья.

— Мама! — зарыдала она. — Неужели вы выдадите меня за этого… за этого… — После короткой запинки она выговорила: — …слизняка? Он же вылитый… этот… который ползает по трупу… по трупу… у которого дюжина ног…

Люсьела погладила ее по голове, потом задумчиво посмотрела в угол комнаты.

— Ну же, ну же, девочка, — с трудом, шепотом, выговорила она. — Все это не так страшно, как ты думаешь. Ты же сама сказала дому Алдерику — вспомни, — что надо смотреть в корень, не судить по внешнему виду. Дом Гарис — хороший, уважаемый человек. В твоем возрасте я уже родила своего первого ребенка, и твоя родная мать тоже. Роми, ну, Роми, не надо плакать, — беспомощно промолвила женщина.

Ромили внезапно поняла, что мачеха ей не заступница — Люсьела никогда не перечила отцу. Она просто не способна на это.

Выхода не было!

И в комнате, и катаясь верхом с Пречиозой на луке седла, она мучительно размышляла: что делать? Казалось, ее загнали в капкан. Отец еще ни разу не изменил своего решения. Он даже слышать не хотел о том, чтобы простить Руйвена, а ведь Дарен пытался просить за брата. Если что-то вобьет в голову, клещами не вытащить. Никогда он не нарушит слово, данное дому Гарису. А может, сам Гарет из Скатфелла возьмет назад свое предложение? Ни за что! Пусть небо упадет ему на голову, но он не отступится. Это было так очевидно, что Ромили, обдумывая и такой поворот событий, сразу мрачнела, слезы сами собой навертывались на глаза. Случалось, правда, что иной раз мачеха или воспитательница пытались убедить отца, что то или иное решение неверно, особенно когда он наказывал детей; но Ромили что-то не слышала, чтобы он прислушался к голосам женщин или доводам рассудка. Сказал — как отрезал! Пусть даже Микел сознавал, что перегнул палку или неумеренно поддался чувству… По всем холмам Киллгард было известно, что слово Макарана ни в чем не уступает слову Хастуров. Оно крепче железа. Ему верили всегда, Макарану не надо было писать долговых обязательств или клясться на мече.

Что, если она бросит вызов отцу? Так уже случалось, и у Ромили внутри все трепетало, когда она задумывалась о том гневе, какой вызовет у него ее отказ. И все равно, даже перехлестывающая все границы ярость Микела казалась ей более терпимым наказанием, чем ежедневные, ежечасные прикосновения наглого, торжествующего Гариса, исполнение супружеских обязанностей… Просто отец не знает, что представляет собой этот человек. Тут ее внезапно пронзила мысль, что отец даже не поймет ее. Ему это просто не дано! Он не в состоянии ощутить, что может чувствовать женщина, оказавшаяся в руках у Гариса Алдарана.

«Да меня просто вырвет, когда он прикоснется ко мне!» Пусть отец выйдет из себя, пусть придумает что хочет, выберет любое наказание, но она еще раз поговорит с ним.

Ромили нашла лорда Макарана в конюшне — тот наблюдал, как мальчишка, помощник конюха, делал припарку черному пони, который разбил колено, упав во дворе. Момент был неблагоприятный — отец выглядел мрачным, задумчивым.

— Накладывай повязку повыше, — наставлял он подростка. — Горячее и холодное в течение по меньшей мере двух часов, потом посыпь бинт порошком каралы[18] и крепко перебинтуй сустав. Следи, чтобы он не лез в грязь. Каждые несколько часов меняй соломенную подстилку. Все должно быть чисто. Чертов пони, как это его угораздило! Лечи не лечи, но если он потом все равно будет беречь ногу, придется продать его с убытком или использовать только на легких работах. Оставляю его на твое попечение. Если животное не поправится, я с тебя шкуру спущу. Слышал, ты, мошенник? Это по твоей милости он упал.

Парнишка было попытался протестовать, но хозяин жестом приказал ему заткнуться.

— Не надо мне сказки рассказывать, я сам видел, как ты скакал на нем по камням. Чертов осел! Мне бы следовало запереть тебя в подвал и посадить на сорок дней на хлеб и воду.

В этот момент он повернулся и увидел Ромили.

— Что тебе надо на конюшне, девочка?

— Я тебя искала, отец, — ответила девушка. Она изо всех сил старалась, чтобы голос ее звучал твердо, достойно. — Я хотела бы поговорить с тобой. Если, конечно, у тебя есть время.

— Время, говоришь? Да мне все утро ничего в голову не лезет, кроме этого пони. Надо же так ногу расквасить. Убыток на убытке!..

Тем не менее он не спеша вышел из конюшни и прислонился спиной к столбу ограды.

— В чем дело, девочка?

В горле встал комок. Ромили никак не могла решиться заговорить, и она несколько минут смотрела вдаль. В легкой голубоватой дымке просматривались горы, ближе расстилалась долина, поросшая сочной травой. Там, невдалеке, на выгоне, паслись племенные кобылы. Безмятежно пощипывали траву… Многие уже совсем старые… Служанки из домашней челяди стирали белье у ручья. В большом котле, подвешенном над дымящимся костерком, что-то кипело и булькало… Как все эти незамысловатые сценки были ей дороги! Помнится, она как угорелая носилась по выгону, все пыталась заглянуть в котел, подбрасывала ветки в огонь… Теперь это придется оставить, податься в чужие края. Зачем?

«Соколиная лужайка» была дорога Ромили, как, впрочем, любому из детей Микела, а теперь, выходит, пора замуж и прощайте горы, долина? Ради чего? Любой из ее братьев с радостью остался бы здесь, так бы и прожил жизнь рядом с этими холмами, кобылами, ручьем, собаками… Даже Руйвен, который сбежал из родных мест, мог бы остаться здесь навсегда. Почему он выбрал такой путь? И Дарена тоже тянет вдаль, не такой уж охотник до отцовского наследства.

Почему, ну почему у братьев все наперекосяк? Теперь и до нее это проклятье докатилось. Слезы навернулись на глаза, Ромили отчаянно заморгала — не хватало еще разреветься! Ну почему ей нельзя остаться здесь, стать наследницей? Она бы привела сюда мужа — это куда лучше, чем уезжать куда-то на сторону, да еще к ненавистному супругу…

— Так что же случилось, дочь? — мягко переспросил отец, и Ромили поняла, что он заметил ее слезы.

Девушка кашлянула, попробовала голос, потом сказала:

— Отец, спору нет, я, конечно, должна выйти замуж. Мне это известно лучше, чем кому бы то ни было. И мне радостно было бы подчиниться твоей воле, но… но почему именно дом Гарис? Я просто ненавижу его! Я его терпеть не могу!.. Он же похож на жабу. — Она почти выкрикнула последние слова, но тут же спохватилась, заставила себя успокоиться. Ее голос не должен срываться на крик — будет только хуже.

Отец понимающе покивал.

— Я долго пытался подобрать тебе самую лучшую пару. Делал все, что в моих силах. И думаю, что в этом случае не ошибся. Он наследник Скатфелла, Роми, и не так далек от титула лорда Алдарана. Если, конечно, старый лорд умрет бездетным. А откуда у него могут взяться дети? Я ведь небогатый человек и не могу выделить тебе большое приданое, а Скатфеллы состоятельны настолько, что им в общем-то безразлично, что ты принесешь с собой. Дому Гарису просто нужна жена.

— Он уже трех вогнал в могилу, — в отчаянии воскликнула Ромили, — а теперь собирается жениться на девочке, которой только-только исполнилось пятнадцать!..

— Одну причину он сам просил довести до твоего сведения. Беда в том, что прежние жены были слабы здоровьем и приходились ему близкими родственницами. Он хочет взять жену из другого дома. Если ты родишь ему здорового сына, это будет большая удача для тебя. Дом Гарис исполнит все, что ты пожелаешь.

— А если нет? Если я умру, то никому не будет интересно, была ли я счастлива или нет! — воскликнула Ромили, и слезы ручьем хлынули из ее глаз. — Отец, я просто не могу! Я не в состоянии выйти за него замуж, он вызывает у меня отвращение. О папа, я не пытаюсь оспорить твое решение, я с охотой стану женой кого угодно, хоть Синила, хоть дома Алдерика…

— Алдерика? Хе-хе… — Отец взял ее за подбородок и, подняв голову, заглянул в лицо. — Теперь скажи мне правду, девочка. Дом Гарис желает, чтобы ты была чиста и невинна. Уж не этот ли надменный отпрыск Кастамиров взволновал твои чувства, дочь? Уж не соблазнил ли он тебя, этот гость, пробравшийся под теплую крышу?..

— Дом Алдерик ни разу ни словом, ни жестом, ни поступком не выказал мне неуважения. Так что твои подозрения необоснованны. Я ни разу не встречалась с ним с глазу на глаз — только в присутствии матери, тебя или Дарена, — возмутилась Ромили. — Я упомянула его только потому, что не испытываю к нему отвращения. Ни к нему, ни к Синилу, ни к любому другому здоровому молодому человеку, который был бы чуть постарше меня или одного со мною возраста. Но этот… этот скользкий… — Она даже договорить не смогла — сжала губы, чтобы не вскрикнуть, только пальцы ее непроизвольно сжались и разжались.

— Ромили, — мягко сказал отец, придерживая ее подбородок. — Дом Гарис не так стар, как тебе кажется, ведь не старика-лорда я выбрал тебе в мужья. Послушай, он не какой-нибудь сумасброд, который неизвестно что выкинет, не пьяница, не азартный игрок, не безумный мот, готовый растранжирить все, что попадет под руку. Я знаю Гариса с младенчества — он добрый малый. Честный, хорошего рода. Тебе не следует задирать нос перед ним. Красота скоро поблекнет, но честь и гордое, благородное имя, полученное при рождении, не поблекнут никогда. Тем более покладистый, несклочный характер. Именно такого мужа я искал для тебя, Роми. Ты еще глупа и не видишь дальше собственного носа. Тебя влекут красавчики и ловкие танцоры, а мы, родители, смотрим глубже. Опыт нам это позволяет! Прожитые годы, они вот тут, — он похлопал себя по шее, — скапливаются. Вот где хомутом висят…

О чем здесь говорить! — обреченно подумала Ромили. Ну упомяну ему о сцене в галерее — ну и что из этого? Проймешь его этим, что ли? Но и помалкивать было невмоготу — вроде бы отец пытался убедить ее, старался достучаться до ее умишка, почему бы не попытаться добраться до его рассудка?

— Он… он так смотрел на меня… ну, будто я голая… И когда мы танцевали, когда он положил на меня свои руки…

Отец нахмурился, опасливо глянул по сторонам. Девушка догадалась, что и его смутила эта новость. Однако он нашел оправдания. И очень быстро…

— Мужчине нужна жена. Когда вы поженитесь, Гарису не будет нужды поступать так. Наконец, ты знаешь, что он не… — отец смущенно кашлянул и нервно потер руки, — не дамский угодник и… до мужчин ему тоже нет дела. Он не бросит тебя ради какого-нибудь симпатичного паренька из дворцовой стражи. Я думаю, он будет тебе хорошим мужем, Роми. Он, может, немного неуклюж и не знает, как вести себя с тобой, но все придет со временем. Стерпится — слюбится, вы будете счастливы.

Ромили опять расплакалась. Она выговаривала сквозь рыдания:

— Отец! Отец, ну пожалуйста!!! Любой другой, только не он. Клянусь, я слова поперек не скажу… Только не дом Гарис!..

Макаран нахмурился, сжал губы, потом наконец вымолвил:

— Ромили, дело зашло так далеко, что я не могу уже поворачивать оглобли, не уронив достоинства. Вопрос слишком серьезен — я не хотел упоминать об этом. Скатфеллы наши соседи, я завишу от их доброй воли. Если я нарушу слово, это будет такой удар по их чести, такой вызов, после которого примирение будет невозможно. Итак, что сделано, то сделано, и теперь я повязан по ногам и рукам. Мне больше нечего тебе сказать, дитя мое. Ты еще очень молода и скоро привыкнешь к дому Гарису, и все будет хорошо. Обещаю тебе… Ободрись, не надо плакать. Обещаю подарить тебе скакуна из чудной пары вороных коней. Я их сам объезжал… Это будет мой свадебный подарок. К тому же я собираюсь тебе во владение дать маленькую ферму у Серых скал, так что у тебя всегда будет свой собственный уголок. Скажу Люсьеле, чтобы она послала человека в Каер-Донн на ярмарку — пусть купит самой лучшей материи на свадебное платье. Утешься… утри слезы. Пока прикинь, какого коня ты выберешь. Можешь сказать Люсьеле, что тебе надо сшить три, нет, четыре новых платья и все, что к ним требуется: всякие юбки там, перья, шляпки и прочие безделушки, которые так нравятся девушкам. На наших холмах не было и не будет более нарядной невесты.

Ромили отвернулась, сглотнула слезы. Надежды нет, все попусту, раз отец дал слово лорду Скатфеллу и дому Гарису. Он никогда не повернет назад, что бы она сейчас ни говорила. Макаран, ошибочно приняв ее молчание за согласие, погладил дочь по щеке.

— Все будет хорошо, моя девочка. Я горжусь тобой куда больше, чем твоими братьями. Ты крепка духом, здорова телом.

— Я предпочла бы быть вашим сыном, — выпалила Ромили. — Тогда бы я навсегда осталась с вами в родном доме.

Отец мягко обнял ее.

— Я тоже, девочка. Видит небо — я тоже! Но на все воля богов, только высший судья знает, почему он подарил мне такую дочурку, как ты, ведь все, чем ты обладаешь от рождения, куда больше подходит мужчине. Все идет предначертанными свыше путями, и не мне и не тебе испытывать терпение небес, Роми.

Дом Микел вновь обнял Ромили, и она зарыдала горько-горько, навзрыд и никак не могла остановиться.

Уже потом она размышляла, что оттого, что отец любит ее, жалеет ее, еще горше на душе. Если бы он грозил, повысил голос, разгневался, накричал на нее, ударил, наконец, ей было бы легче. Тогда ее сопротивление обретало бы смысл. А так? Если принять его точку зрения, то ее доводы — пустая блажь. Пусть даже это правда, но как переступить через себя, как заставить поверить, что стерпится — слюбится?! Отца тоже можно понять — ладно, она слишком молода, слишком неопытна, слишком глупа, но как все-таки стерпеть брак с нелюбимым?

Ромили старалась выказать интерес к свадебным приготовлениям. Бракосочетание, как сказал Макаран, должно состояться сразу после сбора урожая. Люсьела уже послала за тончайшим шелком на ярмарку в Каер-Донн. Там же должны были приобрести и все необходимые причиндалы. Решено было шить малиновое, голубое и фиолетовое платья, а также прикупить галантерейных товаров, лифчиков и кружевного белья. Мэйлина — стоило ей увидеть все эти вещи — буквально потеряла дар речи от зависти.

Однажды утром в «Соколиную лужайку» прискакал всадник из Скатфелла. Когда он въехал на двор, все увидели, что тот держит накрытую материей клетку.

— Сэр, — обратился он к вышедшему на крыльцо Макарану, — я привез послание от дома Гариса, а также подарок для госпожи Ромили.

Микел взял письмо, развернул его и чуть прищурился. Потом передал послание сыну.

— Дарен, у тебя глаза зорче. Ну-ка, прочти, что там написано.

Ромили почувствовала раздражение — если письмо направлено ей, то лишь она должна читать его. Возможно, отец не хотел показать, что его дочь читает куда лучше, чем сын, столько лет проведший в Неварсинском монастыре.

Дарен между тем огласил текст письма:

— «Макарану, владельцу „Соколиной лужайки“ и моей будущей жене Ромили от Гариса-Региса Алдарана из Скатфелла — привет!

Ваша дочь сообщила мне, что она облетывала дикого ястреба-верина, о котором говорят, что эта птица умнейшая из тех, что когда-либо появлялись на наших холмах. Сие занятие — неподобающее времяпрепровождение для супруги наследника домена Скатфеллов. Вследствие этого я позволил себе вольность послать своей будущей супруге двух замечательных птиц, которым более приличествует сидеть на самой прекрасной ручке на всех холмах Киллгард. Теперь у нее не будет нужды заниматься сугубо мужским делом. Умоляю ее принять этих чудесных птиц, которых, надеюсь, она с большой охотой обучит искусству ловли. Передаю свои приветствия и уважение моей будущей жене и вам, сэр».

Прочитав послание, Дарен сказал:

— Здесь приложена личная печать Гариса.

Макаран поднял глаза к небу, потом, пожевав губами, заметил:

— Очень учтивое послание. Открой клетку, человек.

Тот поднял накидку — в клетке сидели два прекрасных маленьких ястреба. На головах у них были надеты колпачки из тончайшей алой кожи с гербами Алдаранов, вышитыми золотой нитью. Ремешки украшало золото. Птицы были яркие, оперение поблескивало. У Ромили даже дух захватило.

— Замечательный подарок, — сказала она. — И очень содержательный. Скажи моему… передай моему будущему супругу, что я благодарна ему и немедленно займусь их обучением, при этом я постоянно буду помнить о его доброте.

Она подняла руку и посадила одного из ястребов на запястье, покрытое перчаткой. Птицы сидели так спокойно, что Ромили могла поклясться, что учить их нечему — ястребы прекрасно тренированы. Правда, и годны они были только на то, чтобы ловить мышей, однако сам факт покупки таких дорогих игрушек говорил о том, что дом Гарис относился с вниманием к увлечениям своей будущей жены. На мгновение она подумала, что ее будущий супруг, возможно, не так уж плох, однако уже в следующую минуту ей пришло на ум, что таким образом Скатфелл предупреждает ее, что после свадьбы ей будет строго-настрого запрещено работать с настоящими ястребами. Помнится, отец его, старый Гарет, так и заявил: «Подобное занятие недопустимо для жены наследника Скатфелла». На этот счет у Ромили уже сложилось мнение — что бы они ни говорили, она ни за что не согласится расстаться с Пречиозой.

С некоторым чувством вины перед своей подругой — словно она в чем-то изменила ей — Ромили отправилась на охоту с маленькими ястребами. Между хозяйкой и птицами сразу установилась прочная связь, однако, запуская их в полет, девушка испытывала странные ощущения: и радость оттого, что они так послушны, и некоторую неудовлетворенность при поимке добычи, а подчас и легкое раздражение от невозможности добиться уже знакомого единения, слияния в одно целое, в некое окрыленное разумное существо, что она с восторгом, с ликованием переживала с Пречиозой. Мелкие ястребы слишком примитивно организованы, чтобы обладать хотя бы зачатками ларана, к тому же эти красавчики были выведены в неволе. Раз или два Ромили пыталась установить с ними телепатическую связь. Никакой радости! Сознание этих птичек было совершенно плоским, механическим, «однословным», как у глупых женщин. Скоро ей наскучили эти образцово-показательные полеты — в них не было живости, чего-то неуловимо возбуждающего душу; ястребам не хватало изобретательности. Высоту они набирали за одно и то же количество кругов, точно так же падали камнем вниз… Она ежедневно запускала их — птицы ни в чем не виноваты и без тренировок просто погибнут, но всякий раз, как только, отработав свое, они садились на дужку, прикрепленную к передней луке седла, Ромили испытывала облегчение. С каким волнующим предвкушением счастья надевала им на клювастые головы нарядные кожаные колпачки и — наконец-то! — брала в руки Пречиозу. Вот когда она тешилась вволю, вот когда, выпустив ястребицу в небо, она полностью отдавалась полету и ощущению полной свободы.

Теперь по большей части она выезжала на охоту с Дареном и Раэлем — Алдерик, нанявшийся в коридомы, целыми днями был занят. Дел было по горло — надо было вести книги приходов и расходов, держать под присмотром достаточно многочисленный штат слуг, проверять состояние лошадей, собак, ястребов и промыслов, которыми жила усадьба. Молодые люди теперь виделись редко, разве что вечерами, когда управляющий лично зажигал светильники в доме и садился с Дареном и хозяином играть в кастлы[19] или в карты или долгими часами вырезал из дерева игрушки Раэлю. Встречались, обменивались двумя-тремя словами — и все…

Собственно, у Ромили тоже не выпадало свободной минутки. Отец заявил, что в преддверии свадьбы можно сократить количество уроков. Теперь уже и речи не шло о том, чтобы позаниматься с бывшим коридомом основами ведения домовых книг. К чему это, скривился отец, коль скоро быть свадьбе, а в новом доме есть кому считать деньги. Теперь девушку на долгие часы усаживали за шитье, вязание, и Калинда без конца учила всяким хитростям надзора за кухарками, швеями, пряхами и даже за молочницами. При этом воспитательница заставляла ее самое готовить, кроить, доить коров… Как приговаривала Калинда, это совсем не значит, что ей придется заниматься подобными делами, но хорошая хозяйка должна знать, выдаивает ли доярка вымя до конца или ленится, не балует ли с водой, а уж о домашних слугах и говорить не приходится. За этими нужен глаз да глаз! Лорд Скатфелл вдовствовал, и по всему выходило, что супруге наследника суждено стать первой дамой в их семье, следовательно, заниматься хозяйством. К тому же нельзя было хотя бы намеком показать, что она не разбирается в этих вопросах. Ни в коем случае нельзя было давать повод для пересудов: вот, мол, те из «Соколиной лужайки» — сущая беднота, и женщины из их рода не в состоянии справиться с хозяйством, ибо никакого хозяйства у них никогда не было. Так, крупная ферма, а не поместье… Однако, по мнению Ромили, подобное обучение более походило на самый тяжкий, взаправдашний труд, чем на пояснение, как надо следить за работницами. Сколько грязи она выволокла на своем горбу из амбара, сколько коров подоила, сколько взбила масла — словами не передать. И все это давалось огромным напряжением сил — навыков-то у нее почти не было, до всего по большей части приходилось доходить своим умом, а те, за кем она должна была приглядывать, скорее приглядывали за ней. Советы их были полезны, но скупы — они толком и объяснить не могли, почему надо было делать так, а не иначе. От подобных вопросов слуги нередко застывали и начинали часто моргать. Ромили тогда становилось неловко, а наиболее простодушные после недоумения и паузы начинали ворчать — почему, почему? По кочану!.. Учили их так, вот почему!..

Потом в бой вступала Люсьела и круто принималась за Ромили, а заодно и за Мэйлину. Мачеха собрала все их старые куклы, поодевала их в ношенные Раэлем наряды и учила сестер, как купать младенца, как поддерживать головку, как пеленать, как поступать, когда высыпала потница или замечалось покраснение. Ромили в толк взять не могла, зачем все эти муки, если в доме Скатфеллов полно нянек и опытных женщин среднего возраста — хотя бы Дариса, у которой уже двое, нет, трое детей, — зачем ей-то вся эта премудрость? Не тут-то было — Люсьела неожиданно резко и безоговорочно подавила всякие попытки пререкаться. «Надо! — заявила она. — Надо, и все тут!..» Ну и жизнь начинается, вздыхала Ромили. Она в общем-то не очень горела желанием обзаводиться детьми. Тем более сразу. Конечно, Раэль в младенчестве был просто чудо, однако стоило ей вспомнить Дарису, как у девушки тут же холодело на душе. Неужели и она раздастся до таких размеров, расползется, как квашня?! Жуть!.. Потом еще этот… Ну, сам процесс, в результате которого получаются дети. Она выросла на ферме, была здоровой, грудастой девицей, которая втайне частенько задумывалась — даже с некоторым удовольствием — о суженом, которому доверит себя. О любовнике-муже… Но когда перед мысленным взором Ромили вставало ненавистное, пухлое, с алыми влажными губами лицо дома Гариса, ее охватывала такая слабость, что сама мысль о соитии с мужчиной ничего, кроме отвращения и дрожи, не вызывала. Она просто не могла, просто не в состоянии была представить себя в его объятиях, в чужих бесстыдных объятиях!.. Нет, надо бежать — как-то сразу и без колебаний однажды решила Ромили. Только бежать!.. Вступить в Орден Меча, опоясаться оружием и в качестве наемницы сражаться за того короля, который больше заплатит. Придется обрезать косы, проколоть уши… Когда прошел первый угар, когда девушка обдумала эту возможность, ей стало смешно. Как же она глупа — ну, сбежит она, дальше что? За ней тотчас отправят погоню. Нужно быть полной дурой, чтобы поверить, что ее не нагонят, не отыщут — в холмах Киллгард следопытов хватает. Что последует за этим? Душераздирающий разговор с отцом, мачехой и самим домом Гарисом? Они ее свяжут — в этот миг фантазия опять заработала, и Ромили со страхом и надеждой погрузилась в волнующие душу видения, — закуют в кандалы, а она примется истошно вопить: «Нет!» Тогда они потащат ее к кровати… Что, прямо в кандалах? Нет, кандалы снимут, но вопить она будет. «Нет! Нет!.. Ни в коем случае!» — так, что ли? Ромили грустно усмехнулась, посидела, подумала, потом встрепенулась. А что, если… Нет, и так не получится… Тогда она вот как поступит… Глазки у девушки вновь разгорелись. У нее будет с собой кинжал… Дом Гарис, конечно, сразу отпрянет. Она заявит, что заколет его или себя, если он посмеет притронуться к ней. Она по-доброму, убедительно объяснит ему, как он ей ненавистен. Гарис смутится, может, даже, если он хороший человек, заплачет и отпустит ее на все четыре стороны.

Может, даже встанет на колени и начнет умолять простить его…

Ромили глубоко вздохнула. Дура, дура ты, охота тебе тешиться девичьими сказками? Прямо, на колени встанет!.. Ей не миновать замужества, но и согласиться в душе на брак она не могла. Что-то надо было делать!..

Между тем приближалось лето. По вечерам мелкий дождик уже редко и как бы в шутку сменялся снегопадом; на холмах буйно цвело разнотравье. Уже и на ореховых деревьях проклюнулись маленькие округлые завязи — их обилие предвещало богатый урожай. Теперь Ромили и Мэйлина почти каждый день ходили по грибы — в старой роще неподалеку от усадьбы их было видимо-невидимо. К тому же в обязанности старшей сестры входил и сбор ягод, и заготовка варенья, и сбивание масла, так что времени на отдых, на верховую прогулку с Пречиозой почти не оставалось. И все-таки ежедневно девушка находила минутку, чтобы забежать в сарай, погладить свой любимицу. Не забывала и попросить Дарена или Алдерика взять Пречиозу с собой, дать ей полетать, поохотиться. Птице нельзя терять форму. Дарен по-прежнему опасался ястреба и, как мог, избегал попадаться сестре на глаза, однако когда Алдерик отказывался, он был вынужден сажать птицу на дужку седла.

Однажды вечером Дарен решил объясниться с сестрой.

— Ястреб при мне очень плохо летает, — начал он. — Она, как мне кажется, скучает по тебе.

— Ну что мне делать? У меня нет времени заниматься ею, — виновато ответила Ромили. Она сама попала в капкан — вот возникли между ней и птицей любовь и взаимопонимание, а зачем? Разве можно ястребице объяснить, сколько дел свалилось на хозяйку? А сколько еще свалится! Ничего, завтра мы с тобой поохотимся, решила Ромили, черт с ними, с делами. В любом случае она улучит часок-другой, и они отправятся в горы.

На следующее утро Ромили с такой решительностью, с такой небывалой энергией взялась за дела — буквально летала по двору, — что Люсьела не выдержала и спросила:

— Что с тобой случилось, Роми?

— Я хочу поскорее закончить, матушка, а потом прогулять своего ястреба.

Люсьела замялась, но все-таки заметила:

— Тебе бы не следовало пренебрегать подарками дома Гариса. Ну ладно, ступай, подыши свежим воздухом.

Ромили перевела дух и бросилась в свою комнату переодеться в охотничий костюм. По пути приказала оседлать лошадь — она предполагала, что ей будет приготовлено дамское седло, собственно, об этом уже не стоило упоминать, конюхам все было давным-давно известно. Наконец она въехала во двор.

Дарен в это время с мрачным видом обучал здесь двух ястребов. Ромили сразу заметила, как неуверенно движется брат. Она на ходу бросила, что собирается на охоту, и поинтересовалась — не составит ли он ей компанию? Юноша обрадовался, тут же согласился и приказал оседлать коня. Тем временем Ромили взяла Пречиозу — с удовольствием ощутила привычную тяжесть птицы, попыталась проникнуть в ее сознание. В этот момент в соколятню вошел отец.

— Ромили! — резко сказал он. — Возьми своих ястребов, а этого посади на место. Ты же слышала, что сказал твой будущий муж — неприлично молодой даме иметь дело с веринами. Верни ястребицу на место.

— Отец! — От гнева у нее даже краска на лице выступила. — Пречиоза тоже мой собственный ястреб! Я сама обучила ее! Она — моя! Моя!.. Что здесь неприличного, если я решила поохотиться со своей птицей! Неужели дом Гарис имеет право указывать тебе, что прилично для твоей дочери, что нет? Даже в твоем собственном доме?..

Девушка заметила, что отец задумался, потом, видно справившись с нерешительностью, уже громче повторил:

— Я уже сказал тебе, посади этого ястреба на место и возьми своего. Любого из двух… Можешь взять обоих. Я не слышал твоих слов, девочка!

Он шагнул к Ромили. Пречиоза почувствовала волнение хозяйки и забила крыльями, взлетела на длину ремешка, затем тяжело села на руку.

— Отец, — умоляюще, очень тихо, чтобы не побеспокоить пугливых птиц, сказала она. — Не говори так…

Отец не ответил, сам взял Пречиозу и посадил на прежнее место, на жердь.

— Я буду очень послушной — это все, что мне надо…

Дон Микел Макаран не ответил.

— Она уже долго не охотилась, ей необходима тренировка.

После недолгой паузы Макаран заметил:

— Это верно, — и кивком подозвал к себе Дарена. — Иди сюда. Вот, возьми настоящую птицу, я дарю ее тебе. Это лучшее, что у нас есть, тебе следует поработать с ней, поддерживать форму. Начни сегодня же.

Ромили рот открыла от изумления — он не мог так поступить! Макаран опять взял птицу — держал до тех пор, пока ястреб не успокоился, затем умело пересадил на запястье Дарена. Тот, испугавшись, невольно отшатнулся, и Пречиоза, даже прикрытая колпачком, встрепенулась, вскинула голову, попыталась расправить крылья. Дарен совсем растерялся, попытался прикрыть голову свободной рукой, но и она дрожала. Ястребица упала и повисла на прикрепленном к ее ногам ремешке. Макаран зло прошептал:

— Подними ее! Успокой, черт тебя побери! Если она повредит крылья, я тебе шею сверну, парень.

Дарен усадил Пречиозу на запястье, поглаживаниями успокоил ее. Птица наконец затихла. В этот момент брат подал голос — от волнения заговорил фальцетом:

— Это… это нечестно, сэр. Отец, прошу тебя, ведь Ромили обучала этого ястреба. Ведь у нее же есть ларан…

— Замолчи! — прошипел Макаран. — Не смей употреблять это слово в моем присутствии.

— Пусть ты отказываешься слышать об этом, ничего не изменится. Что есть, то есть!.. Этот ястреб принадлежит Ромили. Она научила его охотиться, она заслужила, и я не желаю… Я не имею права отнять у нее птицу.

— Но ты же получил ястреба от меня! — прошипел Макаран. Его нижняя челюсть выпятилась, пальцы задвигались, словно он пытался за что-то зацепиться. Бесполезно… — Как ты осмелился выговорить такое?.. Оказывается, ястреб, воспитанный в моем доме, уже не мой ястреб и я, видите ли, не имею права им распоряжаться? У Ромили есть свои птицы — подарок от будущего мужа. А этот мой, понимаешь — мой! И если ты не возьмешь его, то… — Его глаза блеснули, пальцы опять принялись хватать воздух. Макаран дышал тяжело, прерывисто. — Или я сам, собственной рукой сверну ему шею. Вот сейчас, на ваших глазах!..

Он потянулся к Пречиозе, и в этот момент Ромили не выдержала. Вскрикнула!..

— Нет! Папа, не надо!.. Пожалуйста!.. Дарен, не отдавай, возьми ястреба себе. Лучше так…

Дарен тяжело, прерывисто вздохнул. Облизнул губы и сказал:

— Только ради тебя, Ромили. Только ради тебя, клянусь!..

Его глаза погасли, теперь в них стыла печаль — безысходная, туповатая… Сердце у Ромили защемило… Она, чтобы разрядить напряжение, подбежала к одному из своих нарядно-игрушечных ястребов. Как она ненавидела их в этот момент! От вида шибающих в глаза сафьяновых колпачков ее бросило в ярость. Едва успела совладать с собой — помогло долгое общение с ястребами. Ястребы не терпели суматохи, криков, всплесков… Поработай с ними — и такую выдержку воспитаешь!.. Вот и на этот раз Ромили спохватилась, пристыдила себя — чем эти пернатые куклы виноваты? И все равно раздражение не смолкало. Заниматься с подобными пустышками в самый раз Раэлю. Ястреб спокойно устроился на ее запястье, несколько раз переступил, выбирая удобное место. Ромили даже стало жалко его — виноват ли он, что не уродился Пречиозой?

Пречиоза тем временем все переступала на рукавице, натянутой на руку Дарена. Никак не могла найти опору.

«Боже, мой ястреб… Мой!.. Теперь этот глупый Дарен окончательно испортит его… Ох, Пречиоза, Пречиоза, почему нам с тобой так не везет? Почему это должно было случиться именно с нами?»

В тот миг она почувствовала, что ненавидит отца. Дарена тоже… Как он обращается с Пречиозой! Ромили зарыдала, села в седло. Микел хмурил кустистые седые брови — наконец коротко рявкнул, что поскачет с ними, проверит, правильно ли Дарен пустит ястреба. Если что не так, он тут же научит его. Как в детстве, когда мальчик осиливал азбуку. Ничего, добавил он, лишняя зуботычина шкуре не помешает. Его самого так же обучали.

Без слов, не глядя друг на друга, выехали они со двора и поскакали по склону холма.

«Соколиная лужайка» была возведена на высоком труднодоступном месте. Чуть покатая вершина горы к подножию круто обрывалась, только в одном месте к замку вела неширокая извилистая тропинка.

Ромили скакала последней, не скрывая злости, поглядывала на отца, а также на Дарена, на луке седла которого серовато-сизой каменной глыбой возвышалась Пречиоза. Она сосредоточила свое внимание на птице. Так называемый ларан. Раз уж это слово было произнесено, нечего стесняться, вот и проверим, есть он у нее или нет? Однако ястреб был слишком возбужден и как бы не замечал призывов девушки. Ромили удалось различить что-то размытое, клокочущее, некий сгусток гнева и ярости. Девушку буквально обдало полыхавшей в сознании птицы ненавистью. Как успокоить ее, если она едет в отдалении, на другой лошади?

Вскоре кавалькада добралась до нарядного широкого лужка — здесь Пречиозу пустили в первый пробный полет, только на этот раз с ними не было Алдерика. Вместо него — разгневанный отец… Ромили едва не выругалась, наблюдая, как неуклюже, робея, Дарен вел ястреба. Когда всадники остановились, брат снял с головы хищника колпачок, пересадил на запястье, поднял руку и пустил в полет. Ромили изо всех сил бросила ей вслед мысленный сигнал. С набором высоты птица успокаивалась — девушка сразу почувствовала это; вот уже прояснились дали, за которыми ястребиными очами наблюдал человек. Горизонт отодвинулся, понизился, стал более похож на привычную ломаную границу исполинского небесного купола. Земля тоже выглядела теперь по-другому — изменилась точка наблюдения. Стала заметна разная живность, населявшая холмы Киллгард. Ястребица видела то, что было скрыто от человеческих глаз, — с огромной высоты различала малую былинку. Даже волоски на рыже-серой шкурке рогатого кролика.

Сердце Ромили переполнилось отчаянием. «Пусть она будет свободна! Тебе теперь не быть моей, а чужие руки тебя погубят, милая птица. Чего ждать от этого неумехи Дарена? Умом он все понимает, но ничего не может поделать, коль руки и сердце не лежат к охоте, а его упорно заставляют заниматься нелюбимым делом. Но как же мне расстаться с тобой, милая птица? Это значит погубить себя!..» Девушка едва не закричала: «Будь свободна — кому-то из нас просто необходимо оказаться на воле. Выше! Поднимайся выше — теперь лети-и-и!..»

— Ромили, что с тобой? Ты заболела? — взволнованно спросил отец. — Оставь птицу в покое, девочка!

Она ничего не ответила — на мгновение оторвалась от сознания Пречиозы, сдернула колпачок с головы своего ястреба, подбросила его вверх. Ярким драгоценным камнем в лучах густо-красного громадного солнца мелькнула в небе хищная птица. Ястреб развернулся по ветру, но тут Ромили перевела взгляд на едва заметную точку, виднеющуюся на западе, ее мысли вновь метнулись к Пречиозе, разом установился мысленный контакт, и девушка страстно подумала: «Выше, выше… теперь планируй против ветра… улетай… Улетай прочь! Будь свободна как ветер!..»

В последний раз перед внутренним взором Ромили открылась панорама земли, осматриваемой с огромной высоты, — что-то напоминающее карту в учебнике Раэля, затем изображение пару раз мигнуло и пропало. Ромили увидела себя на коне, рядом отец и брат, и в вышине пронзительно кричал маленький ястреб. Видно, обнаружил добычу в густой траве… Неожиданно, сложив крылья, он рухнул вниз и через несколько мгновений уже сидел на перчатке. Ромили инстинктивно, не соображая, что делает, подсунула ему полевку… Пусть птица насытится, она честно отработала… Но все это мелькнуло в сознании мимоходом, тенью. Другая увесистая мысль крушила разум: «Все, она улетела… Улетела навсегда… Никогда опять…»

Отец напряженно вглядывался в небо, пытаясь отыскать ястребицу.

— Слишком долго… Слишком… — возбужденно выговорил он. — Ромили, ты разрешила ей скрыться из глаз?

Ромили отрицательно покачала головой. Микел еще подождал — он замер, привстав на стременах. Дарен тоже, откинув голову назад, удивленно вглядывался в небо, губы его сложились в подобие буквы «о».

Наконец отец гневно бросил:

— Ты упустил ее, чертов неумеха! Моего лучшего ястреба. С первого же раза!.. Никудышный ты человек! Ну, послал Бог сынка… В первый раз пустил в полет и тут же потерял…

Он с размаху, с оттяжкой хлестнул нагайкой сына по плечам. Тот взвыл, более от страха, чем от боли. Свист хлыста словно разбудил Ромили. Она с силой ударила каблуками своего коня, тот рванулся вперед, и девушка встала между братом и отцом. Следующий удар пал на нее.

— Меня, меня пори! — отчаянно закричала она. — Дарен не виноват. Я отпустила ее! Я!.. Пусть летит!.. Если мне быть в рабстве, если на меня наложили цепи, если у меня нагло забрали моего ястреба — вот так, в родном доме ограбили, ты, гнусный тиран! — пусть она будет свободна! Я заставила ее улететь… Да-да, с помощью ларана. Как бы тебе не было ненавистно это слово, я повторяю: с помощью ларана! Ты и Руйвена прогнал прочь, потому что он не послушался… А зачем тебя, чертова деспота, слушаться? Ты и Дарена решил забить до смерти — он и так уже страшится одного твоего вида. Но я не боюсь тебя, я рада, что ты больше никогда не возьмешь в руки моего ястреба. Слышишь, моего!!!

Потом она зарыдала — во всю силу, не стесняясь…

Макаран, на мгновение опешивший, не ожидавший, что удар придется по дочери, замер с поднятой рукой, но стоило Ромили упомянуть Руйвена и следом выкрикнуть: ларан! — лицо его побагровело, глаза вылезли из орбит, ярость затмила рассудок, и он принялся со всей силой хлестать непокорную дочь. Он избивал ее зверски, исступленно. Девушка содрогнулась от боли, сжалась, пронзительно вскрикнула, сползла с седла. Микел тоже спрыгнул на землю и подошел к ней, продолжая лупить ее хлыстом. Дарен завопил так, что его крик эхом разлился по полю, потом, повиснув на отце, завыл в голос. Следом послышался еще один призыв опомниться — это дом Алдерик схватил отца за правую руку.

— Сэр, сэр, простите, но разве можно избивать женщину! Тем более молодую девушку, вашу дочь. Боже, Ромили, у тебя вся спина в крови. Взгляните, сэр, что вы наделали — вся одежда порвана.

Он вырвал хлыст. Микел Макаран не сопротивлялся, руки у него безвольно повисли. Девушка с трудом поднялась, прижала ладони к груди. По спине — она отчетливо ощущала сквозь боль — струилась кровь. Боль была жгучая, с каждым мгновением она разгоралась все сильнее. Алдерик оттолкнул отца, и Дарен тут же забрал его в свои объятия, а чужак бросился к девушке, поддержал ее под локоть. Макаран, словно просыпаясь, изумленно посмотрел на дочь, потом перевел взгляд на хлыст — жуть случившегося наконец дошла до его сознания. Он с ужасом глянул на разодранное в клочья платье дочери, на ее тело, покрытое набухшими, источавшими кровь рубцами.

Наконец лорд с трудом выговорил:

— Я не знаю, что со мной произошло. Я теперь у вас в долгу, дом Алдерик. Я… я… — Его голос сел. Микел покачнулся и, если бы сын не поддерживал его, так и сполз бы на землю. Затем он глянул на дочь уже прояснившимся взором и сказал грубо, как бы печатая слова:

— Это из-за тебя я потерял рассудок. Я никогда не забуду, до чего ты довела меня, проклятая… Была бы ты парнем, я бы избил тебя до бесчувствия. Ничего, скоро тобой муж займется. Он быстро из тебя строптивость выколотит. Попробуй только скажи ему то, что ты посмела ляпнуть в моем присутствии, — не сомневаюсь, он тебе голову оторвет. Прочь с моих глаз!

Ромили хотела было шагнуть, но тут же споткнулась. Алдерик поддержал ее.

— Вы сможете ехать верхом? — спросил он, понизив голос.

Она кивнула и опять разрыдалась.

— Вам бы лучше вернуться в дом. Именно сейчас, пока он в шоке от того, что случилось.

Макаран между тем стоял без поддержки сына. Он вроде бы пришел в себя, однако отупелый взгляд выдавал страх и некую глубинную растерянность. Точно человек вдруг обнаруживает, что произошло непоправимое, и как поступить теперь, он даже предположить не может.

— За всю свою жизнь, — в некотором недоумении, словно бы самому себе, начал объяснять Макаран, — я ни разу даже пальцем не тронул женщины. Я не могу простить себе этого. Не могу простить и Ромили за то, что она довела меня до подобного безумия.

Он поднял голову, оглядел небо, что-то тихо пробормотал про себя. Ромили уже не видела этого — она ехала по направлению к «Соколиной лужайке». Ее лошадь вел в поводу Алдерик.

В своей комнате, до порога которой ее довел новый управляющий, Ромили встретила перепуганная няня.

— Ой, мой ягненочек, золотая ты моя, что же с тобой произошло? Спина… Боже мой, твое платье…

— Отец избил меня, — сквозь всхлипы выговорила Ромили, — за то, что Дарен упустил моего ястреба.

Гвенис осторожно раздела юную госпожу, обнажила ей спину и, обмыв раны, принялась смазывать рубцы маслом и мазью из лечебных трав. Потом надела на нее старый халат и принесла в постель горячего супа. Ромили скоро бросило в озноб, у нее начался жар. Старая няня села у ее кровати и принялась ворчать, потом спросила:

— Как же тебе удалось довести отца до такого состояния? Он такой мягкий человек. Должно было произойти что-то невероятное, чтобы он до такой степени вышел из себя.

Ромили не ответила — она просто не могла слова выговорить. Зубы у нее стучали, она едва сдерживалась, чтобы не застонать, не завыть в полный голос от боли. Гвенис испугалась, бросилась к Люсьеле, которая, увидев раны на теле падчерицы, громко вскрикнула. И все равно принялась твердить то же самое, что и Гвенис:

— Как ты могла? Как посмела довести родного отца до такого состояния? Он никого из женщин пальцем не тронул — это надо же так его разозлить!

«Они порицают меня, — думала Ромили, — значит, я виновата в том, что меня избили?! Надежды больше нет. Конец мечте… Пречиоза улетела… Отца больше заботят хорошие отношения с Алдаранами, а не я. Он безжалостен с Дареном, но разве брат виноват, что у него нет моего дара? Отец никогда не допустит, чтобы я жила так, как хочу, а Дарен так, как он хочет. Мы его не интересуем или интересуем только, если он может что-либо выторговать за нас».

Она уже не слышала, что, всплескивая руками, говорила Люсьела, в чем убеждала ее Гвенис. Ромили плакала навзрыд. Боль была нестерпима — девушка спасалась криком. Наконец, обессилев, она уснула.

Ромили проснулась ночью, когда в «Соколиной лужайке» все стихло. Огромный голубой диск Киррдиса заглядывал в окно. Луна сияла ровно, как всегда с некой переливчатой силой. Голова ужасно болела, спину нестерпимо жгло… Не помогли и притирания няни. Девушка почувствовала сильный голод — решила проскользнуть на кухню и поискать хлеба. Может, и кусок холодного мяса отыщется…

«Отец меня ненавидит. Что поделаешь! Он и Руйвена довел до ручки своим тиранством, однако теперь брат свободен. Он избрал путь, который ему по сердцу, в Башне он учится быть самим собой. Руйвен поступил правильно, удалившись из-под власти отца, сбросив груз его железной руки. Так и надо! Хватит клонить голову, ловить каждое слово…»

Ромили даже замерла на мгновение, так и застыла на ступеньке. «Почему этот путь мне заказан? — спросила она себя. — Почему нельзя, как Пречиоза… Почему нельзя быть свободной?»

Девушка вернулась в комнату, достала старую вязаную фуфайку, с трудом натянула ее поверх ночной рубашки, потом надела рубашку, бриджи, подаренные ей Дареном. Оделась тепло, подпоясалась… Вышла в коридор — туфли несла с собой в руках. Вот они-то ее и смущали больше всего. Сколько раз за свою жизнь она слышала, что женщине опасно появляться одной на дороге. Теперь, после того как дом Гарис окинул ее оценивающим взглядом, она знала почему. Она приблизилась к комнате Руйвена, чуть приоткрыла дверь, скользнула внутрь. С тех пор как отец запретил упоминать имя брата, сюда никто не входил. Тем лучше! Где что лежит, Ромили было известно.

Отыскала сапоги, тут под руку попали его кожаные штаны. Эта одежда куда лучше, чем ношеные тонкие бриджи Дарена… Девушка быстро переоделась — ничего, что штаны оказались чуть великоваты. Взяла также плащ и кожаную рубашку — длиннополую, почти до колен… Потом, встрепенувшись, вернулась в свою комнату и подобрала толстую перчатку, напоминающую крагу. Именно на нее сажали ястреба. Тут она помедлила — зачем ей лишняя тяжесть, Пречиозы-то все равно нет? «Ну и что, придет день, и заведу себе нового ястреба. Он будет напоминать мне о ней…» Ромили грустно вздохнула и, прежде чем сунуть кинжал в ножны, отхватила косы по самый затылок.

Выбравшись из дома, Ромили зашвырнула косу за навозную кучу. Вряд ли кто теперь сможет найти ее. И в комнате Руйвена она все прибрала — даже если ее начнут обследовать, то вряд ли заметят отсутствие сапог и одной из кожаных рубашек. Кто их когда считал! Пусть теперь выставляют дозорных, шлют патрули, которым будет предписано искать девушку в зеленом платье. Кого заинтересует парнишка в кожаной накидке, брюках и сапогах?..

В конюшне разыскала свое прежнее, уже совсем запылившееся седло, спрятанное среди кучи других, которыми уже не пользовались. Седло она водрузила на вороного скакуна, потом подумала и вновь сняла. Этот замечательный конь сразу выдаст ее — вся округа знает, что он принадлежит Макарану. Лучше поступить по-другому.

Ромили перевязала седло, прикрепив к нему узелок со своей девичьей одеждой, вынесла его во двор, там спрятала, а сама отправилась на летнюю кухню — небольшой домик, стоявший на отшибе. Летом там всегда готовили еду, кухня в доме в это время года пустовала. В домике она собрала в дорогу припасы: мясо, каравай хлеба, горсть орехов, несколько лепешек из муки грубого помола, которые пекли ежедневно для подкормки породистых собак, беременных и только ощенившихся сук… Очень вкусные, Ромили любила эти лепешки… Пекли их дюжинами, потом сотнями… Слуги тоже охотно похрустывали ими. Никто эту кучу пересчитывать не будет…

Все закатала в одно из многочисленных широких полотенец, перевязала тесемкой и подвесила на шею. Уже во дворе натянула сапоги и, подхватив на ходу седло с привязанной к нему одеждой, направилась в сторону выгона, расположенного за тыном. Там паслись старые и отбракованные кони. Некоторое время она размышляла, которого выбрать. Вопрос был серьезный — не хватало, чтобы тот пал после нескольких дней пути. Важно, чтобы его не скоро хватились — пусть считают, что она ушла пешком. В конце концов выбрала стареющую, но еще выносливую верховую лошадь, принадлежавшую дряхлому коридому, отправленному на пенсию и теперь уже почти не выходящему во двор, тем более на пастбище… Она удовлетворенно рассмеялась — все кони знали ее, так что не надо было никого ловить. Ромили подозвала нужного ей коня, сунула ему горсть травы, и тот сразу громко зачавкал. Девушка оседлала его и, чуть подтолкнув в бок кулаком, потянула за повод. Тот покорно пошел следом. В замке залаяла какая-то собака — Ромили замерла и отсюда, из-за стен, послала просьбу, чтобы та умолкла. Собака словно услышала ее — брехнула еще пару раз и заткнулась.

У подножия холма девушка села в седло — вздрогнула от боли, поежилась, поводила плечами… Посидела немного, не двигаясь с места, потом застегнула плащ — предутренний холодок уже заполз за ворот. Только раз она обернулась и бросила взгляд на родимое гнездо, возвышавшееся на вершине горы.

«Повелитель Разума, я не могу! Не могу иначе!.. Отец, конечно, переживает, что избил меня, но он не отступится ни от единого слова. Мне не оставили выбора — либо погибнуть, либо жить…»

Вчерашняя сцена опять встала у Ромили перед глазами — лицо Дарена с трясущимися от страха губами, когда он запускал Пречиозу, гнев отца, побагровевшего при упоминании имени Руйвена, его выпученные глаза, щеки и лоб. Вспомнились печальные глаза Руйвена, когда он перед самым отъездом в Неварсин встретился с сестрой… Отец видит в них то, что ему хотелось бы видеть… Тут еще последнюю минуту прощания отравило всплывшее в памяти лицо дома Гариса. Он уже, по-видимому, ждет не дождется, когда же эта строптивая сучка попадет ему в лапы. То-то он взовьется — его собственность смылась…

Лицо у нее окаменело. В тот момент она стала очень похожа на своего отца… Наконец она тронулась с места и поскакала по тропинке, ни разу не обернувшись.