"Небывалый господин Оуэн" - читать интересную книгу автора (Сименон Жорж)1Как хорошо было лежать с закрытыми глазами, чувствовать на веках ласковые лучи солнца, пробивающиеся сквозь желтые занавески; еще лучше было повторять про себя, что сейчас часа три пополудни, может быть, чуть больше или чуть меньше и, главное, что его наручные часы, эти пожиратели времени, потеряли всякое значение. И это еще не все! Каким-то чудом это мгновение вместило множество замечательных вещей. Прежде всего, великолепный пейзаж, которого Мегрэ не мог видеть, так как глаза его были закрыты, но точно знал, что стоит их открыть, и перед ним возникнет плотная гладь Средиземного моря, которая видна обычно из дорогих отелей в Каннах, с кишащими над ней сверкающими мачтами самого роскошного порта в мире, и вдали, почти у линии горизонта, в пламени света — острова Лерен. Даже шумы, доносившиеся до Мегрэ с улицы, носили в каком-то смысле отпечаток роскоши. Гудки звучали необычно, в них как бы слышался призыв длинных мерцающих лимузинов, ведомых шоферами в ливреях. И женщина, ссорившаяся с кем-то в соседних апартаментах, была знаменитой венской киноактрисой, которую день и ночь караулили под дверью сотни охотников за автографами. И надоедливые непрерывные телефонные звонки можно было простить, если учесть, что нижний постоялец — премьер-министр крупного государства на Балканах. Мегрэ отдыхал после обеда! Мегрэ уже три дня жил в отеле «Эксельсиор», на площади Круазет в Каннах, и вовсе не для того, чтобы выслеживать очередного тюремного жителя или жулика мирового масштаба, а с одной только целью — отдохнуть. Чтобы свершилось такое чудо, понадобилось невероятное стечение самых разных обстоятельств, и прежде всего, чтобы тяжело заболела в Кемпере тетка Эмили (у госпожи Мегрэ было одиннадцать теток!), за которой некому было ухаживать. — Если ты поедешь со мной, будешь ужасно скучать; тем более не следует ехать после бронхита, который начался у тебя зимой и только-только прошел. Помнишь, ты мне говорил, что на Юге у тебя есть друг и он все время зовет к себе в гости? Другом Мегрэ был не кто иной, как господин Луи. Для обычных людей господин Луи был всего лишь портье в отеле, весь в золотых галунах, и некоторые болваны почитали себя выше него, награждая его чаевыми. Тогда как господин Луи имел степень бакалавра, говорил на пяти языках. Прослужив много лет управляющим большой гостиницей в Довиле, он на своем опыте убедился, что единственный способ заработать деньги в гостиничном бизнесе — это пойти работать портье. В этой должности он служил на Елисейских полях в Париже, где не раз ему предоставлялся случай оказывать мелкие услуги комиссару Мегрэ при исполнении служебных обязанностей, и комиссару, в свою очередь, случалось ему помогать, например отыскав для него однажды в сливном бачке унитаза кругленькую сумму в сто тысяч франков. — Когда же вы приедете ко мне на Юг?.. — Боюсь, не раньше чем выйду в отставку. И вот мечта осуществилась! Мегрэ блаженствовал, вкушая послеобеденный отдых, как какой-нибудь паша. На стуле висели белые фланелевые брюки, а рядом стояли белые с красным — весьма удачного цвета — туфли. По коридорам сновали люди, болтали, пели, звонили из соседних номеров, по улицам мчались машины, на пляжах жарились на солнце женщины; в Париже правительство отчитывалось перед обеими палатами, и сотни тысяч французов с беспокойством следили за курсом франка на Бирже; лифт скользил вверх и вниз, с едва слышным щелчком останавливаясь на этажах. Да плевать на все! Мегрэ был счастлив! Он ел за четверых, пил за шестерых, впитывал солнце всеми порами кожи, как пятьдесят кандидаток на конкурсе купальников. Тетка Эмили? Ну что ж! Даже если она и помрет, ей уже пора; единственно жалко, что придется покинуть эту волшебную страну, чтобы ехать на похороны в чертову Бретань, где в марте месяце наверняка с утра до ночи льет дождь. Он заворчал, оторвал голову от подушки, впитывая все эти шумы, сливавшиеся в симфонию Dolce far niente[1], но один звук, более громкий, как бы солировал. — Войдите! — крикнул он, наконец различив какое-то странное позвякивание у двери. И вновь через минуту: — Это вы, господин Луи? — Я разбудил вас? Сожалею, что прервал ваш сон. У нас произошла совершенно жуткая история… — Вас не затруднит поднять штору? И сразу же увидел море, голубое, как на акварелях, с белой яхтой на горизонте и глиссером, выписывавшим круги в бухте, жужжа как огромный шершень. — Вы не дадите мне стакан воды? От сиесты после доброго обеда у него пересохло во рту. — Как вы сказали, «жуткая»? — В отеле совершено преступление. Господин Луи, человек интеллигентный, изысканно воспитанный, со своими темными усиками и тонкой улыбкой, никак не ожидал от комиссара Мегрэ, вернее отставного комиссара Мегрэ, реплики, произнесенной как бы во сне: — Да бросьте! — Преступление, и самое загадочное. Виною ли тому состояние полусна или в глубине души Мегрэ восставал против окружающей его роскоши и элегантности, но с той же пошлой интонацией он пробормотал: — Э-э, ладно, старина… — Речь идет о некоем господине Оуэне… — А скажите, Луи, вы вызвали полицию? — Только что приехал дивизионный комиссар. С минуты на минуту должен прибыть следователь… — Ну и?.. — Не понял… — Вот что я хотел спросить, Луи. Когда вы путешествуете и останавливаетесь в отелях, разве вы раздаете ключи постояльцам и относите им почту? При этих словах он поднялся, взлохмаченный, взял трубку, набил ее, нашарил ногой одну голубую домашнюю туфлю и встал на четвереньки, чтобы выудить из-под кровати другую. — Я думал, что это вас заинтересует, — обиженно ответил господин Луи. — Меня? Вовсе нет… — Досадно… — Понятия не имею почему. — Потому что я уверен, что полиция ничего не сможет сделать, что только вы способны раскрыть тайну… — Что ж, тем хуже для нее! — Вы даже не спросили, кто такой господин Оуэн… — Да мне абсолютно все равно. — Вот и хорошо, ведь этого не знает никто. Услышав это, Мегрэ, изо всех сил старавшийся поймать концы подтяжек, болтавшихся за спиной, хитро глянул на господина Луи. — Как же! Так-таки никто и не знает? — Лично я думал, что он швед. По крайней мере, похож. Тем более что, заполняя карточку, он записал именно эту национальность. Вы ведь знаете, что в отелях такого класса, как наш, паспортов не спрашивают и каждый пишет кто во что горазд. Теперь номер господина Оуэна обыскали, но никаких документов не обнаружили. Консул шведского посольства — он живет неподалеку от «Эксельсиора» — утверждает, что действительно существовал такой Эрнст Оуэн, но десять лет назад скончался. Мегрэ почистил зубы, снова взял трубку, прошелся по волосам мокрой расческой. — Зачем вы мне все это рассказываете? — Просто так. Представляете, этот самый Эрнст Оуэн поселился у нас три недели назад в сопровождении медсестры, самой прелестной девушки из тех, что мне доводилось видеть, — а со своей профессией, поверьте, я их повидал! Мегрэ выбирал подходящий галстук из шести новых, которые купила ему к отъезду госпожи Мегрэ. — Блондинка с серыми глазами. Этакий персик, с грациозными движениями, не худенькая, но и не толстая, очень аппетитная… Бывший комиссар продолжал делать вид, что не слушает. — Мы даже говорили о ней в привратницкой, делали разные забавные предположения. Знаете, как бывает… Перекусывая, болтают о том о сем. Что-то слышали метрдотели… У слуг свои сведения. Горничные сообщают свою интимную информацию… Короче говоря, этот Оуэн и его медсестра… — Он что, был болен? — Нисколько! Хотя точно сказать не могу. Вы наверняка видели его на террасе, не зная, что это он. Высокий, почти такого же роста, как король Густав, во всем сером: серый фланелевый костюм, серая рубашка, серый шелковый галстук, только шляпа белая и белые замшевые ботинки. Вдобавок очки с дымчатыми стеклами и серые нитяные перчатки. — Перчатки? — Ну да! И это еще не все! Вставал он каждое утро в десять часов, спускался и располагался на террасе в плетеном кресле, всегда под третьим зонтиком. Зажав в руках трость, неподвижно сидел там около часа, глядя на море, потом обедал, возвращался на террасу до пяти-шести часов вечера, то есть до того, как начинает свежеть. Потом поднимался к себе в номер, куда ему приносили холодный ужин, и до утра больше не появлялся. — Его убили? — Убили кого-то в его номере… — Значит, жертва — не он? — Скорее, убий… Господин Луи поздравил себя с тем, что Мегрэ наконец попался на крючок и теперь дальше можно рассказывать свободней, без лишней таинственности. — Я расскажу вам, что произошло, в двух словах. Сегодня утром, когда я разбирал парижские газеты — они приходят чуть раньше одиннадцати, — меня поразило, что господина Оуэна не видно на его обычном месте. Мне кажется, я обратил на это внимание одного из посыльных. Совершенно случайно я повернулся к доске и заметил, что его ключа нет… Далее! В час аперитива я прошелся по террасе и снова отметил, что господин Оуэн так и не появился. На этот раз я направился к окошку регистрации и спросил господина Анри: «Господин Оуэн заболел?» «Не знаю». Между тем, скажем, около пятнадцати минут или половины первого, я заметил медсестру — она выходила из отеля в бледно-зеленом костюме, который ей очень шел. Поскольку она не оставила ключа, у меня не нашлось предлога с ней заговорить. Про себя я решил, что она отправилась за лекарствами, и я не успел предупредить ее, что аптеки закрылись. В конце концов в два часа дежурный по четвертому этажу позвонил мне, чтобы спросить, что произошло в четыреста двенадцатом номере, — его как раз занимал господин Оуэн. Дверь оставалась закрытой, и на стук никто не отвечал. Тогда я поднялся, открыл дверь своим ключом и был изрядно удивлен, найдя на столе пустую бутылку из-под виски и рядом осколки стакана. А в ванной я обнаружил голое тело мужчины… — Ну и?.. — спросил Мегрэ. (Это было сильнее его.) — Ну и ничего! Этот господин — не Оуэн. — Что? — Что это был не Оуэн. Ко всему прочему, при моей профессии у меня должна быть хорошая память на лица. И я помню всех входящих в отель и выходящих из него. Могу поклясться, что никогда не видел этого субъекта… — Простите! Но господин Оуэн? — Вот тут-то эта история становится необъяснимой. Вещи его остались висеть в шкафу, чемоданы стояли в номере, все было на месте. Тогда как ни одной вещи, принадлежавшей молодому человеку, в номере четыреста двенадцать обнаружено не было. Остается предположить, что он проник в «Эксельсиор» абсолютно голым. Мегрэ, расположившись перед широким окном, смотрел на море, повсюду виднелись головы купальщиков. Господин Луи встал за ним, он сознавал, что партия еще не выиграна, и искал новую приманку. — Заметьте, как я уже говорил, прекрасная медсестра вышла только около половины первого. Тогда как врач объявил, что смерть молодого человека наступила на рассвете… — Хм, хм, — пробормотал продолжавший сопротивляться Мегрэ. — Это еще не все. Господин Оуэн, который, видимо, опасался, что ему станет плохо, или по каким-то другим причинам желая, чтобы медсестра была под рукой, снял для нее номер четыреста тринадцать, и дверь между номерами оставалась открытой… — Ей не повезло, — вздохнул Мегрэ. — Я тоже так думаю. Господа из оперативной группы уже разослали повсюду описание ее примет. Они все больше склоняются к тому, что она виновна, потому что свидетельство коридорного однозначно. В девять часов, проходя по коридору и, по обыкновению, подслушивая под дверьми, он отчетливо слышал голос медсестры в четыреста двенадцатом номере. А к этому времени преступление уже совершилось. Мегрэ так хотелось, в знак протеста против всех этих загадочных историй и против своего непреодолимого охотничьего инстинкта, переодеться в плавки и красный купальный халат и отправиться на пляж позагорать и поглазеть на красоток! — Но и это еще не все, — безжалостно продолжал господин Луи, который в своей строгой униформе напоминал временами протестантского священника. — Ну что там еще? — Я еще не рассказал, от чего умер молодой человек. — Меня это не интересует! — из последних сил возмутился Мегрэ. — Лучше бы я снял за бешеную цену комнату в семейном пансионе, где с утра до ночи кормят одной телятиной! С меня достаточно, слышите, Луи? Я могу оплатить свое пребывание, и… — Прошу прощения, — умиленно прошептал портье, пятясь к двери на цыпочках. Он очень давно знал Мегрэ. И был уверен, что тот не даст ему уйти. Комиссар в отставке продолжал стоять к нему спиной, что всегда было хорошим признаком. И, не поворачивая головы, спросил: — Какова же причина смерти? Тогда господин Луи неторопливо произнес тем же тоном, каким возглашал «Машина мадам у подъезда»: — Его утопили в ванне! Он победил. Мегрэ «клюнул», как говорят аборигены. Сколькими преступлениями он занимался за свою жизнь! Он склонялся над столькими трупами, что хватило бы на скромное сельское кладбище. — Если вы хотите пойти посмотреть… — Нет-нет, старина. Послушайте, что я вам скажу. Я категорически настаиваю, чтобы меня не вмешивали в следствие. Слышите? Появись хоть строчка обо мне в газетах, я съезжаю из гостиницы, которая мне так нравится. Кроме того, я этим делом заниматься не намерен… Согласен, чтобы вы держали меня в курсе, так, между прочим… Если у меня появится какая-нибудь мысль, что маловероятно, не стану утверждать, что я вам ее не сообщу… — Но вы не хотите осмотреть тело? — Они его сфотографируют, верно? Свяжитесь с полицейским управлением, чтобы вам прислали снимок. Разве нельзя ему в кой-то веки раз насладиться в покое солнцем и ароматами средиземноморской весны? Тогда почему он мечется теперь по комнате, будто что-то потерял? Он притворялся, что страшно зол. И тем не менее, заметив внезапно свое отражение в зеркале, он не смог удержаться от мимолетной улыбки. «Меня еще не забыли!» — подумалось ему. Люди, которые разбираются, что к чему, такие, как господин Луи например, по долгу службы должны уметь судить о способностях полицейского. Вот он и не забыл старика Мегрэ, хоть тот и вышел в отставку. Комиссар оперативной группы, вызванной на место происшествия, может, и был асом в своем деле, — и все же не зря Луи изворачивался в течение четверти часа, чтобы заручиться согласием Мегрэ! Уж ясно, что не только по своей инициативе за ним стоял владелец «Эксельсиора». — При условии, что обо мне нигде не будет упомянуто, — повторил он. Он снова улыбнулся, увидев себя со стороны во фланелевых брюках и белой рубашке с полосатым галстуком цветов известного английского университета, который он выбрал совершенно безотчетно. — Оуэн! Оуэн! Во всем сером! Серый костюм, серая рубашка, серый галстук. Ах да! Тонкие серые перчатки. Хе-хе! Хотелось бы мне знать, зачем понадобились господину Оуэну перчатки, чтобы загорать? Он перестал слышать телефонные звонки, шаги по коридору, тихие щелчки останавливающегося лифта. Позже он спустился вниз, по лестнице, чтобы не дай Бог не натолкнуться на полицейских. В холле Мегрэ заметил собравшихся группами людей, прослышавших, несмотря на все предпринятые меры, о случившемся. Он, не останавливаясь, прошел мимо господина Луи, трудившегося за конторкой, и вышел на площадь Круазет, выглядевшую как настоящий земной рай, в котором, казалось, преступно было мешать людям своей внезапной смертью в ванне господина Оуэна. — Оуэн… Оуэн… Пора было написать жене, и он выбрал яркую почтовую открытку с яхтами миллионов по пять каждая. «Погода чудесная. Солнце. Только что отдыхал после обеда. Жизнь прекрасна!» — написал Мегрэ. Ему не хотелось доставлять слишком много радости господину Луи, набрасываясь на это дело, как голодный на хлеб. Он заставил себя три раза обойти Круазет, исподтишка посматривая на девиц, занимающихся на пляже гимнастикой в одних купальниках. — Оуэн… Оуэн… Имя отзывалось внутри, как нудно жужжащая на липучке муха. И он никак не мог понять, что его беспокоит! — Оуэн… Оуэн!.. Зашло солнце, и ему пришлось сдерживаться, чтобы не ускорить шаг; у вращающейся двери его приветствовал рассыльный, господин Луи объяснялся с двумя англичанами — они не могли разобраться в железнодорожном расписании. Поскольку портье не давал ему ключа от номера, делая вид, что не замечает его, он остановился возле них с трубкой в зубах. Ему пришлось долго выслушивать спор о преимуществах одного поезда перед другим, пока наконец англичане не убрались. — Задержали! — объявил господин Луи. — Оуэна? — Его медсестру… Как раз в тот момент, когда она выходила из поезда в Ницце… Полиция мне сразу же сообщила по телефону. — Что она говорит? — Что ничего не знает… Сейчас придет инспектор и расскажет подробно… Мегрэ протянул руку за своим ключом, висевшим на тяжелой, белого металла плашке в форме звезды с выгравированной на ней цифрой. — Это еще не все… — Слушаю вас. — Всех служащих отеля заставили пройти мимо тела. Никто никогда здесь его не видел. Ночной портье, мой коллега Питуа, вы с ним знакомы, совершенно убежден в этом. К тому же прошлой ночью в холле дежурил полицейский, по причине приезда в «Эксельсиор» известного вам министра, так вот он подтверждает показания Питуа… Мегрэ все тянул руку к дверному ключу. Господин Луи настойчиво произнес: — Когда мы могли бы увидеться? — Зачем? — Чтобы сообщить только что полученные мной сведения. В восемь заканчивается мое дежурство. В порту я знаю один спокойный, тихий кабачок. В Петанке… Если вы согласны… Уже появились постояльцы в вечерних смокингах. Мегрэ, чтобы не переодеваться к ужину, предпочел бы гриль-бар. Небо было совершенно сиреневое, море — тоже, только более глубокого оттенка. — Господин Оуэн… — проворчал он. Как будто он не мог послать господина Луи ко всем чертям, вместо того чтобы мучительно и неотвязно думать, чем он сейчас и занимается. Мегрэ поморщился, заметив на своем этаже двух мужчин, переносивших длинный тяжелый продолговатый предмет — гроб, конечно, обернутый тканью, чтобы не пугать встречных своим зловещим видом. Носильщики жались к стенам, словно воришки, — в этом великолепном отеле, выстроенном исключительно для веселья и удовольствий, им не было места. — Господин Оуэн… В серых перчатках! Серых нитяных перчатках! Но зачем? |
|
|