Бугров Виталий ИвановичИ выдумали самих себя!

КЛУБ ФАНТАСТОВ

ВИТАЛИЙ БУГРОВ

...И выдумали самих себя!

ДЖИМ ДОЛЛАР, АМЕРИКАНЕЦ

Помните?.. Артур Морлендер, сын американского изобретателя, якобы убитого коммунистами, под чужим именем едет в красную Россию. "Жизнь перестала интересовать его. Он решил стать орудием мести, не больше. Он ни о чем не спрашивал, и ему никто ничего не говорил, кроме сухих предписаний: сделать то-то и тото". А сделать он, к слову сказать, должен немало. "Лига империалистов", возглавляемая неуловимым и вездесущим Грегорио Чиче, в изобилии снабдила его пачками советских денег, ядами, оружием, дабы он мог "укрепиться на главнейшем из русских металлургических заводов, чтобы взорвать его, подготовив одновременно взрывы в других производственных русских пунктах".

Артур сходит на набережной красного Петрограда, и...

Не будем пересказывать событий, кроющихся за многоточием.

Роман Мариэтты Шагинян "МессМенд, или Янки в Петрограде" достаточно широко известен и сегодня.

Менее известно то обстоятельство, что впервые этот роман вышел еще в 1924 году. Выпускался он тогда тоненькими брошюрами, по тридцать-пятьдесят страниц в каждой, - всего их было десять. И на обложке каждого из выпусков значился тогда совсем другой автор: некий Джим Доллар!

В следующем, 1925 году означенный Джим Доллар выпустил девятью брошюрами-"продолжениями" еще один роман о похождениях славных ребят из числа друзей Мика Тингсмастера: "Лори Лэн, металлист". Спустя же еще десять лет, в 1935 году, журнал "Молодая гвардия" опубликовал "Дорогу в Багдад" заключительный роман трилогии неугомонного "американца".

Мистификация была успешной.

Мариэтта Шагинян вспоминала, что после выхода первой книги трилогии "за профессорским чайным столом в Москве решили, что Джим Доллар написан Алексеем Толстым, Ильей Оренбургом и...

Бэконом Веруламским ...коммерческие издатели заподозрили в авторстве "коллектив молодняка" и стали его ловить на перекрестках...".

Во втором романе трилогии была помещена "Статья, проливающая свет на личность Джима Доллара". Устами "автора" этой статьи, преподобного Джонатана Титькинса, "известного вегетарианского проповедника из штата Массачусетс", защищается Джим Доллар, на которого "возвели разную советскую литературу, будто бы он написан бабой".

И вот преподобный Д. Титькинс свидетельствует: "Джим Доллар - отпетый преступник, злоумышленны." писака и преехидный клеветник, но было бы бесполезно отказываться от того, что тебе принадлежит..." У Мариэтты Шагинян есть специальная брошюра "Как я писала Месс-Менд", выпущенная издательством "Кинопечать" в 1926 году. Брошюра была приурочена к выходу на экраны фильма, снятого по мотивам романов Джима Доллара. Приурочена, потому что фильм получился любопытным, но... довольно свободно толкующим эти два слова: "по мотивам". Настолько свободно, что давший название всей трилогии рабочий пароль "Месс-Менд" обратился в фильме в хорошенькую "мисс Менд"...

В своей брошюре М. Шагинян говорит и о происхождении псевдонима; если верить писательнице, никакой тайны в том нет. Просто некий "шутник", выслушав идею первого из романов, "провозгласил: - Тебе остается написать Пинкертона с приложением статистики и письмовника, объявить его иностранцем и назвать Долларом".

И все-таки: почему "объявить иностранцем"?

К этому вопросу мы, видимо, еще вынуждены будем вернуться.

Ведь Джим Доллар был... вовсе не единственным "лжеиностранцем", поселившимся в двадцатые годы на полках наших библиотек!

ЕДИНСТВЕННЫЙ АВТОРИЗОВАННЫЙ, С ФРАНЦУЗСКОГО...

"На широкой равнине цвело государство атлантов, и волны угрожали ему, как угрожают до сих пор Нидерландам. И, подобно храбрым, мудрым и искусным голландцам, атланты воздвигали за молом мол, чтобы охранить себя от наступающего моря. Преграды росли и росли, как горы, и за горами скрылся видимый мир, и горы окружало море. Но море разрушало жалкие постройки человека, неугомонный человек воздвигал их снова, труд несчетных поколений уходил на эту работу, и борьба отделенных от мира была почти непосильной, потому что море смывало верхушки преград. И атланты, эти янки античного мира, гении простоты и решимости, нашли выход. Они покрыли себя крышей и предоставили океану гулять над ней, сколько ему угодно..." Итак, Атлантида? Да, это о ней, погребенной в океанских пучинах легендарной стране, сочиняет сенсационную статью предприимчивый американский репортер Стиб.

В Атлантиду мистер Стиб, разумеется, ни на йоту не верит: пером его движет исключительно забота о заработке. И путь сенсационного материала об атлантах, процветающих на дне океана, закончился бы скорее всего в мусорной корзине редактора, не окажись в нужный момент поблизости представитель компании, производящей патентованные средства для восстановления волос и крайне нуждающейся в рекламе.

Газетная шумиха вокруг Атлантиды очень кстати и миллиардеру Визерспуну - королю пароходных компаний Америки, затеявшему грандиозную биржевую спекуляцию.

И вот широко разрекламированная "научная" экспедиция отправляется на поиски заведомо выдуманного мира. Но выдуманный мир, как это ни противоестественно, оказывается-таки существующим! Ищущие его и откровенно не верящие в него герои попадают прямехонько в "страну голубых солнц"! Причем попадают в самый критический момент, когда менее всего ожидают этого: яхта "Сидония", подорвавшись на мине, - и надо же было случиться, чтобы именно в эти дни началась первая мировая война! - идет ко дну.

На дне же, за семью "небесами", - гигантскими куполами, идеально подогнанными один к другому, - живут, трудятся, утопают в роскоши и гибнут от нищеты атланты. Увы, далеко не "блаженные обитатели счастливейшей из Аркадий"!..

Столь хитроумно закрученный сюжет принадлежит роману "Атлантида под водой". Выпущен этот роман издательством "Круг" в 1927 году; напомним, что "Маракотова бездна" А. Конан-Дойля - знаменитейшая из книг об атлантах появилась все-таки позже.

Автор "Атлантиды под водой" - Ренэ Каду. Титульный лист сообщает нам также, что данное издание - "единственный авторизованный перевод с французского". Но...

Помимо мастерски отработанного авантюрного сюжета, роман обладает еще одним несомненным достоинством: он весь пересыпан остроумными "лирическими отступлениями". И вот в этих-то отступлениях. читатель - если ему посчастливится раздобыть потрепанный экземпляр книги - вдруг наталкивается на некоторые несоответствия. В начале четвертой главы он прочтет, к примеру, такое не лишенное иронии признание: "Мы хорошо знаем разницу между рекламой и славой и, в частности, вовсе не желали бы, чтобы наш роман имел успех не благодаря напряженности действия, захватывающему сюжету и гибкому языку, а, скажем, - вследствие того, что один из авторов оказался бы незаконным сыном любимца горничных принца Уэльского".

Как?! Один из авторов?!

Да. Если у старой книги чудом сохранилась еще обложка, то на ней вы сможете прочесть: "Американского журналиста Стиба выдумал французский писатель Ренэ Каду. Французского писателя Ренэ Каду выдумали два известных русских беллетриста..." "Ренэ Каду", таким образом, оказывается един в двух лицах его русских "переводчиков" - О. Савича и В. Пиотровского.

Первый из них, Овадий Савич, был большим другом Ильи Эренбурга и хорошо известен еще и сегодня как талантливый журналист (в 1937-1939 годах - корреспондент ТАСС в Испании), знаток и пропагандист - переводчик испанской литературы.

"С ПРЕДИСЛОВИЕМ С С. ЗАЯИЦКОГО"

Издательство "Круг", организованное в августе 1922 года "московской артелью писателей", выпускало в основном новинки отечественной литературы. Среди авторов "Круга" мы встретим писателей, хорошо известных и современному читателю: А. Толстого, Л. Леонова, В. Каверина, Л. Никулина, И. Бабеля, С. Григорьева, И. Эренбурга, Е. Зозулю, М. Пришвина... Одновременно с этим издательство вело во второй половине двадцатых годов небольшую тематическую серию "Романы приключений". Не следует думать, что это были только и именно приключенческие романы: научная фантастика и приключенческий роман в те годы не разделялись стеной, и добрая половина серии представляла собою самую чистокровную фантастику. Правда, фантастику, как правило, остросюжетную, динамичную, увлекательную. Но кто и когда утверждал всерьез, что эти качества противопоказаны хорошей научнофантастической книге?!

В серию входили книги переводные; таков, к примеру, "Щелтый смех" Пьера Мак-Орлана - французского писателя, ставшего в 1950 году членом Академии Гонкуров. Входили книги отечественных приключенцев и фантастов; среди них небезынтересен "Бесцеремонный Роман", написанный уральцами В. Гиршгорном, И. Келлером и Б. Липатовым. И была в этой серии "промежуточная" категория авторов, на первый взгляд - вроде бы иностранцев, на деле же... На деле - подобных "Джиму Доллару" и "Ренэ Каду".

Превосходно - по тем временам - оформленные книжки серии в непременном порядке снабжались рекламной текстовкой на обложке. Не обязательно она заключала в себе "разоблачение" псевдонима, как это было с "Атлантидой под водой". Но совершенно обязательно она была броской, привлекающей внимание и... ироничной.

Вот один из ее образцов:

"Я вижу, гражданин, как ты стоишь перед книжной витриной, охваченный вполне естественным сомнением: покупать или нет мою книжку? Ну что же, можешь и не покупать! Но тогда не сетуй, если она завтра будет принадлежать другому, если другой будет умиленно скорбеть о судьбе прекрасной Терезы и содрогаться, внимая ругани одноглазого Педжа.

А разве тебе не хочется познакомиться с полковником Ящиковым?

Впрочем, не мне убеждать тебя.

Можешь предпочесть моей "Красавице" две коробки папирос, Моссельпром за углом.

А жаль - у тебя такое симпатичное, трудовое лицо! Автор".

Это полушутливое обращение к покупателю, невольно заставляющее вспомнить невинные ухищрения современных киоскеров, торгующих книгами в часы "пик" на наиболее оживленных перекрестках, украшает обложку "Красавицы с острова Люлю" (1926 г.) Пьера Дюмьеля.

Но "умиленно скорбеть" и "содрогаться", читая эту книгу, не смог бы и законченный обыватель: настолько явственно проступает в ней насквозь ироническое отношение писателя к его героям!

В самом деле, можно ли принимать всерьез свирепого Педжа, на огромном красном лице которого сверкает один глаз, другой же, давно выколотый, заменен... скорлупой грецкого ореха? А прекрасная Тереза? Чего стоят одни только поистине крутые меры, к каким она прибегает, желая всего лишь досадить супругу! "Две горничные, вооруженные огромными ножницами, резали на мелкие клочки роскошные платья Терезы, а китайчонок собирал куски их в корзинку, которую время от времени уносил и высыпал перед кабинетом банкира..." В "Красавице" все гротескно, преувеличенно, "не всерьез", и, безусловно, прав Сергей Заяицкий, писавший в предисловии к этой книге: "Пьер Дюмьель - непримиримый враг буржуазной культуры, и роман его является сатирой на быт и идеологию отжившего класса".

Трудно не согласиться и с тем, что автор предисловия пишет дальше: "Правда, весь роман Дюмьеля немного наивен, и он слишком легко разрешает в нем сложнейшие социальные проблемы..." Что верно, то верно. Необычайно быстро, легко, безболезненно совершается в романе революция во Франции, а затем и во всем мире. И столь же быстро, легко и безболезненно "врастают" в новый - коммунистический - быт герои романа. Полковник-белоэмигрант Ящиков становится преподавателем физкультуры; "славный потомок свергнутой династии" Роберт Валуа, который "ей-богу, в душе всегда стоял за Советскую власть", за неумением что-либо делать поступает живым экспонатом в Музей сословных пережитков...

Но эта облегченность ничуть не вредит роману; она, очевидно, полностью отвечает замыслу автора - создать легкую, изящную пародию на западный авантюрноэкзотический роман начала ХХ века. Пародию?! Да. Ибо - откроем секрет, процитировав в последний раз предисловие С. Заяицкого, - "критики, нападавшие на Дюмьеля, в своем ожесточении доходили до того, что отрицали самый факт его существования".

До русского издания "Красавицы" не было ни критиков, "нападавших на Дюмьеля", ни самого "Дюмьеля". А был... известный советский писатель двадцатых годов Сергей Заяицкий, с помощью которого "Пьер Дюмьель" и выдумал самого себя.

"ГРАЖДАНЕ! ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ!.."

Нет правил без исключений; были исключения и среди в шутку задуманных, с веселым пафосом написанных "поддельных ррманов" - этот термин более всего подходит к тем книгам, о которых идет речь.

Как раз такое исключение представляет собою роман, который у нас на очереди. "Долина Новой Жизни" Тео Эли ("Круг", 1928 г.) научно-фантастическое произведение, всерьез задуманное и, пожалуй, без тени улыбки выполненное. Да и могла ли идти речь об улыбке, если тема романа и сегодня остается крайне важной!

Вот как охарактеризовало эту тему издательство: "Граждане! Знаете ли вы, что всем вам грозит большая опасность?! Знаете ли вы о том, что кучка отчаянных людей, укрывшихся в одной из недоступных долин Гималая - так называемой Долине Новой Жизни, - уже давно готовит там чудовищный переворот?! В руках этих людей могущественные, еще неизвестные нам технические изобретения.

Пользуясь ими, они создали многомиллионную армию искусственных людей, снабдив ее страшными орудиями истребления. Все приготовления к походу закончены. Вожаки движения ждут только окончания работ по пробивке туннеля, который должен служить им выходом из их таинственной долины. Не сегодня-завтра туннель будет готов, и железные батальоны полулюдей-полумашин двинутся на ошеломленное человечество. Опасность близка! Все должны о ней знать! Каждый, кому дорога его жизнь, должен непременно купить и прочитать нашу книгу, в которой описана вся эта безумная затея".

Улыбнемся, прочитав последнюю фразу: "Круг", как мы уже говорили, любил рекламу и делал ее с блеском. Излагать же более подробно содержание этого далекого от веселости романа едва ли имеет смысл. Сегодняшним любителям фантастики книга Тео Эли хорошо известна. Добавим только, что книга эта лишний раз свидетельствует: фантастические романы-предупреждения, иными знатоками фантастики выдаваемые порой за нечто откровенно новое, связанное с именами американца Р. Брэдбери и поляка С. Лема, - достаточно полнокровно существовали и на заре советской фантастики.

Автором "Долины" был Федор Николаевич Ильин (1873-1959 гг.), замечательный бакинский ученый-хирург, удостоенный Советским правительством почетного звания заслуженного деятеля науки, человек большого душевного обаяния, щедрого сердца и редкого мужества. В Баку еще и сегодня можно услышать легенды о старом профессоре, который, ослепнув в шестьдесят семь лет, до глубокой старости продолжал не только читать студентам-медикам на редкость увлекательные лекции, но и оперировать больных...

"Долина Новой Жизни" - действительно исключение среди . "поддельных романов" двадцатых годов. Ведь Ф. Н. Ильин укрылся под псевдонимом отнюдь не из желания мистифицировать окружающих! Переводя на греческий язык свои имя и фамилию, он просто следовал давно бытующей среди ученых традиции подписывать псевдонимом книги' "не по специальности".

Но, ни прямо, ни косвенно не указывая на подлинное имя автора и будучи к тому же написана в форме доброго старого романа приключений (с тайнами, похищениями, побегами, погонями), книга Тео Эли разделила общую судьбу "поддельных романов".

Подтверждением тому - эпизод из очерка о Ф. Н. Ильине, написанного журналистом П. Савиным и опубликованного в 1968 году в журнале "Литературный Азербайджан".

"Как-то летом 1935 года в кругу отдыхающих санатория Дома ученых в Кисловодске зашел разговор об этой книге... Самуил Яковлевич Маршак назвал роман "прекрасной и головокружительной фантазией". К этому мнению склонились и другие участники разговора, также читавшие книгу.

- Интересно, кто такой этот Тео Эли? - задумчиво спросил один из них.

- Англичанин, должно быть,предположил Самуил Яковлевич.

Это заявление вызвало улыбку у бакинца; профессора И. И. Широкогорова, присутствовавшего при разговоре.

- Хотите, я вас сегодня же познакомлю с автором книги? - сказал он.

- Автор в Кисловодске?

- Здесь, в санатории, - ответил И. И. Щирокогоров. - Через двадцать минут он сядет за обеденный стол рядом с вами, Самуил Яковлевич.

Вскоре на свое место рядом с Маршаком сел ничего не подозревавший Федор Николаевич. Все так и ахнули..." . Для массового читателя "Тео Эли" перестал существовать много позже: в 1967 году. После того как бакинское издательство "Гянджлик" выпустило "Долину Новой Жизни" в полной виде (до этого выходила лишь первая ее часть) и под истинной фамилией ее автора.

СВИДЕТЕЛЬСТВУЕТ АЛЕКСЕЙ ТОЛСТОЙ

Самый термин "поддельный роман" выдуман отнюдь не автором этих заметок: он прямо обозначен - как подзаголовок - на титульном листе романа "Блеф", изданного в 1928 году неким Рисом Уильки Ли.

...Группа нью-орлеанских газетчиков, измышляя способ поднять тираж своей неумолимо прогорающей газеты, набредает на счастливую мысль имитировать прибытие на Землю марсианского межпланетного корабля. Задумано - сделано! К подготовке "марсианского предприятия" привлечен талантливый инженер Луиджи Дука.

Он монтирует на необитаемом островке в Тихом океане оригинальный летательный аппарат, и... вблизи Нью-Орлеана благополучно приземляются "марсиане". Они успешно завязывают контакты с земным человечеством; мгновенно возникает акционерное общество межпланетных сообщений с Марсом; вот уже и первые "деловые люди" отправляются на Марс. Среди них эмиссарами очередной "всероссийской императрицы" летят два белоэмигранта-монархиста Кошкодавов и Пузявич. Их задача - приискать участок на Марсе, чтобы там "при помощи туземцев" (и при минимальных затратах!) положить начало новой Российской империи. За это им уже обещаны титулы "герцога Марсианского" и "князя Межпланетского".

На Марс первые гостя "марсиан" попадают. Правда, и этот "Марс" просто необходимо взять в кавычки. Ибо роль нашего космического соседа уже давно уготована тому самому островку в Тихом океане, где велись все сверхсекретные приготовления к "марсианскому предприятию".

Тихо прогоравшая "Нью-таймс" тем временем поистине преображается: ведь она становится основным связующим звеном в цепочке "Марс - Земля"! Бешеными темпами, от выпуска к выпуску, рартет ее тираж, появляется и уже обрастает нулями цифра ее доходов.

Когда же вследствие не вполне счастливого стечения обстоятельств дурачить окружающих дальше делается небезопасным, герои романа отбывают в Европу, где большую часть благоприобретенного капитала передают в распоряжение... французских рабочих.

Роман Риса Уильки Ли носил ярко выраженный сатирический характер. Здесь высмеивались и жалкие будни белоэмигрантского отребья, и "американский образ жизни" с его "неограниченными" возможностями бизнеса, и политическая жизнь заокеанской "страны истинной демократии". О несомненном сатирическом даровании "мистера Ли" свидетельствует хотя бы такая деталь.

На столе редактора провинциальной американской газеты - очередная небылица "от собственного корреспондента из Москвы".

Редактор достает блокнот с заголовком "Советские "утки", где записано:

"1. Взрыв Кремля - печаталось 4 раза (тема использована).

2. Восстание в Москве - 8 раз (можно еще 1 раз).

3. Восстание в Петрограде - печаталось 2 раза (?).

4. Восстание всероссийское - 6 раз (не имеет успеха)".

Сверив заведомую фальшивку со шпаргалкой, редактор... отсылает ее в набор.

"Поддельные романы" почти не обходились без предисловий "биографического характера".

"Блеф" в этом отношении даже перещеголял своих собратьев: предисловие, к нему написано не таинственным автором романа, а...

Алексеем Толстым!

В этом предисловии известный советский писатель, деятельно включаясь в литературный розыгрыш, рассказывает, как весной 1922 года на одном из фешенебельных западноевропейских курортов неожиданно познакомился с мистером Ли. Как симпатичный этот американец поведал русскому писателю о своих приключениях, о том, в частности, что был в 1919 году в Сибири.

"Мы сидели на веранде и пили кофе; мой американец весьма терпимо путешествовал по русскому языку - разговор не был обременителен, человек прыгал, как кузнечик, по своему прошлому и кончил тем, что объявил о своем желании написать роман.

Я взглянул на его проседь и почувствовал досаду. Ужасно неприятен человек, потерпевший, как видно, жестокую неудачу в своих прошлых начинаниях и теперь намеревающийся попробовать себя в литературе. Но мистер Ли чистосердечно спрашивает меня, как, собственно, делаются романы, может, не стоит и приниматься, кроме того, он не выбрал еще, писать ли роман или заняться приготовлением пуговиц из человеческих отбросов?.." И все же "мистер Ли", как видно, не оставил мысль о романе.

И, как видно, роман этот понравился Алексею Толстому! Ибо предисловие к роману заканчивается такими словами: "Перед нами звонкий, безудержный фельетон и, чего нельзя не заметить, вещица с перцем".

Выше мы не случайно назвали автора "Блефа" таинственным: прямо указав на "поддельность" мистера Ли, он, однако же, ничем (но полно: действительно ли - ничем?!) не намекнул в романе на подлинное свое имя. Не мудрено поэтому, что неожиданно для себя попал впросак А. Дерман, достаточно известный критик двадцатых годов, в своей рецензии на книжку безапелляционно утверждавший: "...автор ее не какой-то неведомый Рис Уильям Ли, а хорошо нам известный Алексей Толстой". Потому же и в самых последних по времени критических работах о фантастике двадцатых годов автор "Блефа" остается незнакомцем.

"Скрывшийся под псевдонимом "Рис Уильки Ли" автор звонкого фантастического памфлета..." - только это и могут сказать о нем критики.

Между тем именно то обстоятельство, что предисловие к "Блефу" написано маститым Алексеем Толстым, позволяет легко установить имя нашего незнакомца - оно прямо названо в комментариях к шестому тому Полного собрания сочинений А. Толстого, где перепечатано, среди других матeриалов, и это предисловие.

"Рис Уильки Ли" - это Борис Викторович Липатов, уральский литератор, автор ряда книг (в том числе фантастических), выходивших в двадцатые-тридцатые годы.

В конце двадцатых годов он работал консультантом-сценаристом на фабрике "Совкино" и, по-видимому, именно в этот период близко познакомился с Алексеем Толстым. Во всяком случае, в очерке А. Толстого "Из охотничьего дневника", не без юмора повествующем о поездке писателя в 1929 году по реке Урал с шумной компанией, среди других участников которой были также Валериан Правдухин и Лидия Сейфуллина, Борис Липатов фигурирует чаще всего именно как "консультант-сценарист": "Позже других является консультант-сценарист - взъерошен, грязен, мрачен. Сообщает: убил восемь кряковых, нашел только одну..." Подобные дружелюбноиронические упоминания, рассеянные по всему очерку, заставляют поверить, что знакомство авторов "Блефа" и предисловия к нему действительно было близким; не зря же Алексей Толстой принял столь деятельное участие в этой литературной мистификации.

"...ИСТИННОЕ ЕЛИСЕЙСКОЕ БЛАЖЕНСТВО!"

Перед нами промелькнули далеко не все "лжеиностранцы" нашей фантастики двадцатых годов.

За пределами этих сжатых заметок остался, к примеру, "Жорж Деларм", чей роман-памфлет "Дважды два - пять" (в переводе "с 700-го французского издания"!) выпустило в 1925 году ленинградское издательство "Новый век". Роман этот был снабжен сочувственным предисловием Юрия Слезкина, известного прозаика тех лет, книги которого небезынтересны и сегодня. (Такова, к примеру, его "Девушка с гор", где в лице одного из главных героев выведен молодой Михаил Булгаков.) На обложке второго издания романа - оно вышло в Госиздате в том же 1925 году под названием "Кто смеется последним" Деларм, этот "претендент на Гонкуровскую премию", разоблачен более чем откровенно. Обложку пересекает красная размашистая надпись: "Подлог Ю. Слезкина..." Здесь было бы уместно, очевидно, вспомнить о неумышленном превращении в "иностранца", приключившемся в 1928 году с Александром Романовичем Беляевым: его рассказ "Сезам, откройся!!!", подписанный псевдонимом "А. Ром", был из "Всемирного следопыта" перепечатан другим популярным нашим журналом - ленинградским "Вокруг света" - уже как истинно переводной. При этом "А. Ром" превратился в "А. Роме", соответственно изменилось и название рассказа: "Электрический слуга". И в годовом оглавлении рассказ, естественно, попал в раздел "Повести и рассказы иностранных авторов"...

Похоже, к лжеиностранцам же придется отнести и А. Наги: очень тенденциозный роман "Концессия на крыше мира" вышел под этой фамилией в 1927 году в харьковском издательстве "Пролетарий".

Другое харьковское издательство, "Космос", в том же 1927 году обнародовало - в переводе с... "американского" - беспардонно авантюрный "коллективный роман" двадцати писателей "Зеленые яблоки". Имена авторов были "честно" проставлены на обложке: Д. Лондон, М. Твен," Р. Стивенсон, С. Цвейг, Г. Уэллс, Э. Уоллес и другие (живые и мертвые!) американцы и... "американцы".

В роли переводчика с несуществующего языка выступал на этот раз малоизвестный ныне приключенец двадцатых годов Николай Борисов.

Наконец, к этой же группе тяготеет и роман Льва Рубуса "Запах лимона", выпущенный в 1928 году тем же "Космосом".

О том, как "Лев Рубус" и его книга появились на свет, рассказал недавно Лев... Успенский. Рассказал очень непринужденно и увлекательно, настолько увлекательно, что на "Льве Рубусе" прямотаки невозможно не остановиться несколько подробнее.

Лев Александрович Рубинов (ну-ка, ну-ка: Лев Рубинов+Лев Успенский...=Лев Рубус?!) - бывалый человек, успевший побывать и следователем ЧК, и прокурором, и популярным в Петрограде адвокатом - членом коллегии защитников, позвонил осенью 1925 года своему другу с семнадцатого двадцатипятилетнему студенту Льву Успенскому.

"- Лева? - как всегда, не без некоторой иронической таинственности спросил он. - У тебя нет намерения разбогатеть? Есть вполне деловое предложение. Давай напишем детективный роман...

Двадцать пять лет... Море по колено! Роман так роман, поэма так поэма, какая разница?

- Давай, - сказал я..." И работа закипела...

Роман был сделан на советском материале, и сделан был по нехитрому, откровенно примитивному рецепту: очень благородные "красные" и совершенно Законченные негодяи "белые". (Нам легко теперь восклицать: да ведь это же он, этот примитивный рецепт, и высмеивался авторами!!) Сюжет "Запаха лимона" был запутан необычайно. Радиоактивный метеорит, обрушившийся на окрестности Баку. Банда демонически неуловимого "некоего Брегадзе", охотящегося за метеоритом. Бесчисленные убийства, погони, самые невероятные происшествия...

Л. Успенский с особенным удовольствием вспоминает игравшую в романе заметную роль бандитскую собаку.

"То была неслыханная собака: дог, зашитый в шкуру сенбернара, чтобы между этими двумя шкурами можно было переправлять за границу драгоценные камни и шифрованные донесения мерзавцев. При этом работали мы с такой яростью, что в одной из глав романа шерсть на спине этого пса дыбом встала от злости - шерсть на чужой шкуре!" И вот настал день, когда авторы увидели свое детище, сознательно не останавливаюсь на всех перипетиях, предшествовавших торжественному моменту...

Перипетии тоже были очень своеобразными; заинтересовавшихся отсылаю к "свидетелю": Л. Успенский, Записки старого петербуржца. Лениздат, 1970, стр. 331-346.) Детище выглядело более чем эффектно: "На обложке была изображена шахматная доска, усыпанная цифрами и линиями шифровки. Был рядом раскрытый чемоданчик, из которого дождем падали какие-то не то отвертки, не то отмычки. Была и растопыренная рука в черной перчатке. Два пальца этой руки были отрублены, и с них стекала по обложке красная кровь бандита..." Остается отметить, что неистовая эта пародия на книги "про шпионов" (массовое явление таких книг в вашей литературе пятидесятых годов отнюдь не было чем-то исключительно новым) писалась, как и следовало предполагать, с нескрываемым удовольствием.

"Еще бы: никаких границ фантазии! - вспоминает Л. Успенский. - Любая выдумка радостно приветствуется. Пдевать на все мнения, кроме наших двух!

Всякую придуманную малость можно поймать на лету и мять, тискать, шабрить, фуговать, обкатывать... За всю свою долгую литературную жизнь я ни разу не испытал такого удовольствия, такого, почти физического, наслаждения..." Джим Доллар, Ренэ Каду, Пьер Дюмьель, Тео Эли, Рис Уильки Ли, Жорж Деларм, Лев Рубус... За исключением Тео Эли, на каждом из этих придуманных лиц - недвусмысленная улыбка. Еще бы, ведь читатель, всерьез поверивший в их существование, тем самым дал изловить себя на крючок талантливой литературной мистификации! Конечно, не все "поддельные романы" двадцатых годов выдержали проверку временем: слишком многое в них было сиюминутным н потому условным, откровенно схежатичным. Но как своеобразное явление бурного послереволюцирнного десятилетия эти книги, безусловно, представляют определенный интерес и для современного советского читателя.

Трудно сказать, что заставляло наших авторов скрываться за псевдонимами, создавать "поддельные романы". Наверное, единого ответа тут нет и быть не может: у каждого автора были свои соображения.

Однако на одну из причин, нам кажется, указать можно.

В двадцатые годы наш книжный рынок был буквально захлестнут потоком переводной беллетристики, - чтобы убедиться в этом, достаточно просмотреть каталог любой из книжных баз того времени.

В этом потоке произведения действительно стоящие попросту терялись среди изобилия переводного бульварного чтива. Общий низкий уровень этого чтива, возможно, не бросался в глаза рядовому читателю, но не мог не вызывать естественного протеста у людей, знакомых с классикой. И вот наши авторы пародией на переводной приключенческий роман, эффектно используя популярность этого романа, энергично протестовали против засилья книг низкопробных, заведомо халтурных...

"Не забудьте, что это пародия. "Месс-Менд" пародирует западноевропейскую форму авантюрного романа, пародирует, а не подражает ей..." - писала Мариэтта Шагинян в цитированной нами брошюре.

М. Шагинян, естественно, говорила о своих романах. Но ее слова могли бы повторить и О. Савич с В. Пиотровским, и С. Заяицкий, и Б. Липатов, и Ю. Слезкин, и Л. Успенский с Л. Рубиновым...