"Белое вино ла Виллет" - читать интересную книгу автора (Ромэн. Жюль)

СОНЛИВОСТЬ

– Ну, что вы об этом думаете? – спросил он после нескольких минут напряженного молчания.

– О! – воскликнул Брудье. – Не так-то легко составить себе мнение о таких вещах. В моих мыслях было бы больше определенности, если бы я знал последствия.

– Последствия…

– Да. Я понимаю, что случай в поезде, случай в омнибусе могли остаться без последствий, без следов, без внешних средств проверки… Но ваш разгром гастрономического магазина…

– Что же вы хотите узнать? Пришел момент, я оставил спинку скамейки и ушел. Я вижу себя вечером, в своей комнате, в постели, разбитым, обессиленным, как бы раздавленным самим собою. Больше ничего мне не было известно.

– Ну, а на другой день?

– Я не читал газет. Я не хотел проверять, я страшился проверять. Я никого не расспрашивал. Кроме того, тогда начался еще более странный период моей жизни… Но, может быть, вы согласитесь выйти отсюда. Окружающая обстановка действует мне на нервы. Пройдемся по набережным и по дороге будем разговаривать. Это освежит нас. Там нам будет приятно.

Только что зажглись электрические фонари. Отсвечивающая поверхность воды казалась твердою, металлическою, а подвешенные высоко в небе часы на мосту были похожи на полную луну.

– Я вернулся к своим обычным занятиям, как будто ничего не произошло; я лишь стал тщательно избегать квартала, в котором расположен этот магазин. Я вел сразу несколько дел; ни одно из них не было важно по существу; но каждое было важно для меня. Я не надеялся добиться успеха по всей линии; на мою долю никогда не выпадала такая удача. Меня удовлетворил бы частный успех и, должен признаться, я в нем очень нуждался.

Какой злой гений стал на моем пути? Дела мои были начаты хорошо и, мне кажется, я не сделал больших промахов… Все сорвалось, одно дело за другим.

Неудачи не были для меня новостью. Я проглотил их уже немало. Но, подите же! На этот раз не мог; я не нашел в себе силы противостоять им. Мне казалась бессмысленною всякая дальнейшая попытка. И не только на другой день; на другой день – это так естественно: все вышвырнул бы через окошко. Нет, и через неделю я был в том же состоянии.

Другой, может быть, подумал бы о самоубийстве. Я не подумал о нем, у меня не было того, что называется "мыслью" о самоубийстве. Я испытывал совсем другое.

Я продолжал выходить, совершать некоторые необходимые рейсы. Помню, что погода была очень дождливая. Одна из столь обычных для нас гнилых весен. Помню себя шлепающим по грязи в центральных частях города, толкаемым со всех сторон прохожими, останавливающимся на перекрестках перед скоплением экипажей и промокшим до костей.

Тогда меня охватило желание спать. Сон был для меня благодетелем или, вернее, я мечтал о нем, как о добром гении, как о счастливой, покойной стране. С каждым днем я все больше попадал во власть этих мыслей. Вначале такое чувство охватывало меня только после полудня и к вечеру. Но мало-помалу оно стало привычным для меня во все часы дня, в том числе и утренние.

И в самом деле, сон приносил мне огромное блаженство. Какие бы неприятности, хлопоты, горечь, отчаяние мне ни приходилось испытывать днем, – как только я покрывался одеялом, все исчезало, все улетучивалось, как пары дурного зелья. Просторный, богатый, содержательный сон раскрывался передо мною. Золотистый свет озарял его обширные пространства.

Ни одна дневная скверна не просачивалась в волшебное царство моего сна. Ребенок не мог бы спать безмятежнее. У меня не было тех внезапных пробуждений среди ночи, тех огромных черных провалов, которые в неудержимом водовороте увлекают ваши мысли и причиняют вам столько страдания.

Влечение ко сну стало у меня своего рода страстью. Центр тяжести моей жизни переместился в эту сторону. За час перед тем, как лечь в постель, я чувствовал приближение иного, лучшего бытия. Будущее переставало страшить меня; я ускользал от невзгод, которыми оно угрожало мне; скоро я буду отделен от них широкою рекою без мостов и бродов.

Поэтому я вставал как можно позже; я расставался со своим сном, как расстаются с родною землею: сердце мое сжималось и тотчас же меня охватывала тоска.

Однажды после полудня я почувствовал, что у меня не хватит силы дотянуть до вечера. Нельзя сказать, что мне хотелось спать, нет – сон призывал меня. Те, у кого обнаруживается религиозное призвание говорят, что бог зовет их; такими словами они выражают то, что испытывают. Так вот и я испытывал подобное состояние.

Я не обедал; долгое время я оставался в состоянии глубокой сосредоточенности; я – как бы вам это объяснить? – я подготовлялся. У меня не было последовательно сменяющих друг друга мыслей, вереницы мыслей. Я был центром одного единственного чувства, которое с каждой минутой росло, или, вернее, утолщалось. Я говорю "утолщалось", потому что у меня было ощущение предмета, который расширяется, который увеличивается в объеме сразу во всех направлениях.

Это состояние длилось, может быть, час. Потом я подошел к постели, разделся, положил, как всегда, свое платье на стул и лег с лицом, залитым слезами.

Не знаю, скоро ли я заснул; я уже потерял соприкосновение с действительностью и, вероятно, погрузился в сон путем нечувствительных переходов.

Я хорошенько закутался в одеяло и лежал на спине, слегка повернув голову к стене. Я не опустил штор; свет не беспокоил меня; я больше не видел его.

Какой сон! Иногда, вспоминая о нем, я прихожу в ужас, иногда жалею о нем до потери сознания.

Я спал девять дней, от 27 апреля до 6-го мая. В продолжение этих девяти дней я ни разу не просыпался в настоящем смысле слова. Мне случалось открывать глаза. Слабый свет моей комнаты примешивался тогда на мгновение к яркому блеску моих сновидений; голова моя немного перемещалась на подушке, я передвигал руку или ногу, потом снова закрывал глаза.

Но все это мелочи. Мне хотелось бы сообщить кому-нибудь, – вам, например, – мне хотелось бы показать вам чудесное существование, которое я познал в течение этих девяти дней.

Увы! Бесполезно даже делать попытку! Заметьте, прошу вас – причина моей неспособности рассказать заключается не в том, что у меня изгладилось всякое воспоминание об испытанном мною. Часто, неожиданно для меня, какое-то дуновение проходит по мне; сновидение возвращается; я снова в царстве моего сна; я двигаю губами, чтобы выразить словами виденное мною. Но одно мое усилие все рассеивает.

Готов поклясться: сон мой был не просто результатом телесной усталости и большого душевного уныния; я не был измученным жизнью несчастным существом, нашедшим забвение на подушке. Я был причастен вещей реальных и мощных; я был допущен к ним, введен в их царство. Не знаю, как это выразить. Установились тесные близкие отношения между мною и тем, что лучше меня. Я видел, я осязал большое число предметов – нет, неверно – существ или, еще точнее, частей существа, кусков того, что существует и о чем в обычное время ни вы, ни я не имеем ни малейшего представления.

Вы, наверное, ничего не поняли из моей бессвязной речи. Но я не виноват; я дорого бы дал, чтобы найти точные слова; при их помощи я облегчил бы себя от невысказанной тайны, которая обитает во мне.

Но не нужно желать, чтобы мертвец воскрес. Зачем? Вы выйдете из себя прежде, чем добьетесь от него двух связных фраз.