"Белая львица" - читать интересную книгу автора (Манкелль Хеннинг)

33

Выйдя из-под ареста, Ян Клейн сразу же позвонил из своего дома в Претории Францу Малану. Он не сомневался, что его телефоны прослушиваются. Но имел в запасе еще одну линию, о которой не знал никто, кроме специального сотрудника разведслужбы, занимающегося вопросами секретной связи. В стране существовал целый ряд телефонов, которых официально будто и не было.

Франц Малан явно удивился. Он не знал, что Яна Клейна в тот день выпустили на свободу. Обоснованно полагая, что телефон Малана тоже прослушивается, Ян Клейн прибегнул к заранее условленному паролю, чтобы Малан не сказал лишнего. Все было закамуфлировано под случайный ошибочный звонок. Ян Клейн спросил Хорста, попросил прощения и положил трубку. Франц Малан проверил пароль по особому списку. Два часа спустя он позвонит сам с определенного телефона-автомата на другой телефон-автомат.

Яну Клейну не терпелось поскорее выяснить, что произошло за то время, пока он сидел под арестом. Вдобавок Франц Малан должен был смекнуть, что главная ответственность и впредь останется на нем. Ян Клейн был уверен, что сумеет отделаться от хвостов. Тем не менее риск слишком велик, чтобы вступать в личный контакт с Францем Маланом или посещать Хамманскрааль, куда, вероятно, уже прибыл или скоро прибудет Сикоси Цики.

Выехав из ворот своего дома, Ян Клейн буквально через несколько минут засек хвост - машину, которая следовала за ним. Он знал, что впереди есть вторая машина. Но сейчас его это не волновало. Они, конечно, заинтересуются, что он остановился у телефона-автомата и куда-то позвонил. Сообщат куда надо. Но никогда не узнают, о чем шла речь.

Ян Клейн все же не ожидал, что Сикоси Цики уже вернулся. Странно было и то, что Коноваленко не дал о себе знать. План предусматривал, что Коноваленко примет контрольное подтверждение о возвращении Сикоси Цики. Послать его нужно было самое позднее через три часа после условленного времени прибытия. Ян Клейн отдал Францу Малану несколько коротких распоряжений. Кроме того, они договорились созвониться на следующий день с двух других, заранее условленных телефонов-автоматов. Ян Клейн старался услышать, не нервничает ли Малан. Но помимо обычной, слегка нервозной манеры выражаться, ничего не заметил.

Закончив разговор, он пообедал в одном из самых дорогих ресторанов Претории. И с удовольствием думал о том, как они там разозлятся, когда «хвост» представит Схееперсу свой отчет. Он видел соглядатая за одним из столиков в другом конце ресторана. В глубине души Ян Клейн уже решил, что Схееперсу не жить в ЮАР, которая через год-другой восстановит свои давние принципы, некогда созданные солидарными бурами и постоянно ими обороняемые.

Но бывали минуты, когда Яна Клейна одолевала страшная мысль, что все это обречено на гибель. Возврата нет. Буры проиграли, впредь их страной будут править чернокожие, которые не позволят белым иметь привилегии. Он с огромным трудом противился этому негативному ясновидению. Но скоро взял себя в руки. Минутная слабость, думал Клейн. Я поддался негативному отношению южноафриканцев английского происхождения к нам, бурам. Они знают, что именно мы - подлинная душа этой страны. Народ, избранный в Африке Богом и историей, - это мы, а не они, отсюда и неистребимая зависть, от которой они не могут освободиться.

Ян Клейн расплатился за обед, с улыбкой прошел мимо «хвоста», маленького потного толстяка, а потом поехал домой. В зеркало заднего вида он заметил, как «хвост» заменили. И, ставя машину в гараж, продолжал методично анализировать, кто выдал его и снабдил Схееперса информацией.

Он налил себе рюмочку портвейна и устроился в гостиной. Задвинул шторы, погасил все лампы, кроме настольной. Лучше всего ему думалось в полутьме.

Дни, проведенные в обществе Схееперса, еще усилили его ненависть к новому порядку в стране. Какое унижение - его, высокопоставленного, облеченного доверием, лояльного сотрудника разведки, арестовали по подозрению в подрывной деятельности против государства. Ведь он действовал как раз во имя государства! Если он и Комитет прекратят свою тайную работу, риск национального краха станет реальным, а не надуманным. Сидя с рюмкой портвейна в гостиной, он был, как никогда, уверен в необходимости убить Нельсона Манделу. С его точки зрения, это было даже не убийство, а казнь в соответствии с неписаным законом, какой он воплощал.

Был и еще один тревожный момент, который усиливал его нервозность. В ту минуту, когда ему позвонил доверенный охранник из личного штаба президента, он понял, что кто-то явно снабдил Схееперса информацией, до которой тот, собственно говоря, сам добраться не мог. Кто-то в его, Клейна, окружении попросту совершил предательство. И необходимо как можно скорее выяснить, кто это. Тревога росла еще и потому, что виновником мог быть и Франц Малан. Или кто-нибудь другой из Комитета. Не считая их, еще двое, максимум трое сотрудников разведки могли покопаться в его жизни и по неведомым причинам пойти на предательство.

Ян Клейн сидел в темноте, думая о каждом из этих людей, искал в памяти путеводные нити, но не находил.

Действовал он методом исключения, привлекая на помощь чутье и факты. Спрашивал себя, кому выгодно сдать его, кто невзлюбил его настолько, что жажда мести оказалась сильнее риска быть раскрытым. Круг подозреваемых сузился с шестнадцати человек до восьми. Затем Ян Клейн начал все сначала, и каждый раз возможных предателей становилось все меньше.

В конце концов не осталось никого. Вопрос по-прежнему был без ответа.

И вот тогда он впервые подумал, что это могла быть Миранда. Когда никого другого не осталось, он невольно подумал и о ней тоже. Эта мысль возмутила его. Запретная, невозможная. И все же подозрение не отступало, не желало уходить, пришлось принять в расчет и Миранду. Он допускал, что подозревает ее незаслуженно. А поскольку она наверняка не сможет ему солгать, ничем себя не выдав, он быстро с этим покончит - достаточно поговорить с ней. В ближайшие дни надо будет стряхнуть «хвост» и наведаться к ней и Матильде в Безёйденхаут. Настоящий предатель безусловно в том списке, который он уже проработал. Только он его пока не обнаружил. Ян Клейн убрал бумаги, до поры до времени отбросил эти мысли и занялся своей нумизматической коллекцией. Он всегда успокаивался, рассматривая красивые монеты и представляя себе их ценность. Вынул из ячейки блестящий старинный золотой. Старинный крюгерранд, такой же вечный, как бурские традиции. Поворачивая монету под лампой, он заметил крохотное, почти невидимое пятнышко грязи. Достал аккуратно сложенную бархотку и осторожно тер желтую поверхность до тех пор, пока монета не засияла.

Три дня спустя, поздним вечером в среду, Ян Клейн наведался в Безёйденхаут к Миранде и Матильде. Не желая, чтобы «хвосты» последовали за ним в Йоханнесбург, он решил стряхнуть их еще в центре Претории. Нескольких простых маневров оказалось достаточно, чтобы запутать посланцев Схееперса. Но и после этого, уже направляясь по магистральному шоссе в Йоханнесбург, он все же внимательно поглядывал в зеркальце заднего вида. На всякий случай покружил в центральных торговых кварталах Йоханнесбурга и, только убедившись в отсутствии «хвоста», свернул в сторону Безёйденхаута. Визит посреди недели был весьма непривычен, тем более что он не предупредил по телефону. Для них это будет сюрприз. Неподалеку от нужной улицы он остановился у продуктового магазина, купил провизию на обед и около половины шестого был у цели.

Сперва он просто не поверил своим глазам.

Но потом осознал, что это правда: из калитки дома Миранды и Матильды действительно вышел на улицу мужчина.

Чернокожий.

Ян Клейн затормозил у тротуара, наблюдая, как этот человек идет в его сторону, но по противоположному тротуару. Он опустил солнечные щитки на лобовом стекле, чтобы тот его не увидел. А сам продолжал наблюдение.

И внезапно узнал этого человека, которого долгое время держал под надзором. Прямых улик разведка так и не нашла, но имела серьезные подозрения, что он принадлежит к наиболее радикальному крылу АНК, которое несло ответственность за целый ряд террористических актов в магазинах и ресторанах. Звали этого человека то Мартин, то Стив, то Ричард.

И вот сейчас он прошел мимо Яна Клейна и исчез.

Ян Клейн просто окаменел. В голове царил полный сумбур, нужно время, чтобы привести все в порядок. Но отступать некуда, подозрения, которые он упорно не желал принимать всерьез, оказались вполне реальны. В списке подозреваемых в конце концов не осталось никого, и рассуждал он правильно. Его предала Миранда. Это была правда, но совершенно необъяснимая. На миг нахлынула печаль. Потом пришел холод. Как будто температура стремительно падала по мере того, как росла ярость. В один миг любовь обернулась ненавистью. Ненавистью к Миранде, не к Матильде, потому что Матильду он считал невиновной, она тоже была жертвой предательства матери. Он судорожно стиснул руль. И едва подавил желание въехать прямо в дом, вышибить дверь и напоследок посмотреть Миранде в глаза. Но нет, он войдет в дом, только когда внешне будет совершенно спокоен. Бесконтрольное возбуждение - признак слабости. А слабости он не выкажет - ни перед Мирандой, ни перед дочерью.

Ян Клейн не мог понять. И эта непонятность бесила его. Он посвятил свою жизнь борьбе с беспорядком. А под беспорядком он разумел и все непонятное. Непонятное нужно истреблять точно так же, как и все другие причины растущего смятения и распада в обществе.

Он долго сидел в машине. Стемнело. Только полностью успокоившись, подъехал к дому. Заметил за шторой в большом окне гостиной легкое движение. Взял пакеты с продуктами, вошел в калитку.

Когда она открыла дверь, он улыбнулся ей навстречу. В эти краткие, едва уловимые секунды ему хотелось, чтобы все оказалось выдумкой. Но теперь он знает правду и должен выяснить, что за этим стоит.

Во мраке комнаты было трудно различить темное лицо Миранды.

- Вот заехал к вам в гости, - сказал он. - Решил преподнести сюрприз.

- Раньше такого не случалось, - заметила она.

Ему показалось, что голос ее звучит хрипло и чуждо. Хорошо бы разглядеть ее поотчетливее. Может, она догадывается, что он видел человека, вышедшего из дома?

В эту минуту из своей комнаты появилась Матильда. Молча посмотрела на него. Она знает, подумал он. Знает, что ее мать предала меня. Как иначе она может защитить ее? Только молчанием.

Он поставил пакеты на пол и снял пиджак.

- Я хочу, чтобы ты ушел, - сказала Миранда.

Сперва он просто не поверил своим ушам. Повернулся к ней с пиджаком в руках:

- Ты просишь меня уйти?

- Да.

Секунду он смотрел на свой пиджак, потом бросил его на пол. И ударил ее, со всей силы, прямо в лицо. Миранда потеряла равновесие, но не сознание. Прежде чем она успела подняться на ноги, он схватил ее за блузку и рванул вверх.

- Ты просишь меня уйти, - тяжело дыша, повторил он. - Если кто-то и уйдет, так это ты. Но и тебе никуда не уйти.

Он втащил ее в гостиную, швырнул на диван. Матильда хотела было помочь матери, но Клейн гаркнул, чтобы она не двигалась с места.

Сам сел на стул перед Мирандой. Темнота в комнате вдруг опять привела его в ярость. Он вскочил, зажег все лампы. И увидел, что из носа и изо рта у Миранды течет кровь. Снова сел на стул и уставился на нее.

- Из твоего дома вышел мужчина. Чернокожий. Что он здесь делал?

Она не отвечала. Даже не смотрела на него. На кровь, которая текла по лицу и капала на пол, она вообще не обращала внимания.

Ян Клейн подумал, что все это бессмысленно. Что бы она ни сказала и ни сделала, она предала его. Дорога кончилась. Дальше пути нет. Что делать с Мирандой, он не знал. Не мог представить себе, чем ей отомстить. Посмотрел на Матильду. Та по-прежнему не шевелилась. На лице у нее застыло выражение, какого он прежде никогда не видел. Не понимал, что оно означает. И от этого тоже чувствовал неуверенность. Затем он обнаружил, что Миранда смотрит на него.

- Я хочу, чтобы ты ушел, - повторила она. - И я не желаю больше видеть тебя. Это твой дом. Ты можешь остаться, но тогда уйдем мы.

- Никто отсюда не уйдет, - сказал он. - Я хочу только, чтобы ты все рассказала.

- Что ты хочешь услышать?

- С кем ты разговаривала. Обо мне. Что сказала. И почему.

Она смотрела ему прямо в глаза. Кровь под носом и на губах уже свернулась и почернела.

- Я рассказывала о том, что находила в твоих карманах, когда ты спал здесь. Я слушала, что ты говорил во сне, и записывала. Может быть, это не имеет значения. Но я надеюсь, что это приведет к твоей гибели.

Миранда говорила чужим, хриплым голосом. И он понял, что таков ее настоящий голос, а тот, каким она говорила все эти годы, был притворным. Все было притворным, он уже вообще не находил искренности в их взаимоотношениях.

- Чем бы ты была без меня?

- Возможно, я бы уже умерла. А возможно, была бы счастлива.

- Ты жила в трущобах.

- Думаю, мы способствовали тому, чтобы их снесли.

- Не приплетай сюда мою дочь.

- Ты - отец ребенка, Ян Клейн. Но дочери у тебя нет, у тебя нет ничего, кроме собственной гибели.

На столике между ними стояла стеклянная пепельница. Теперь, когда у него не осталось слов, он схватил ее и с размаху швырнул Миранде в лицо. Она едва успела увернуться. Пепельница упала рядом с ней на диван. Ян Клейн вскочил на ноги, отшвырнул столик, снова схватил пепельницу и занес над ее головой. В этот миг он услышал странный звук, шипящий, словно звериный. Матильда шагнула вперед и что-то шипела сквозь зубы, он не разбирал слов, но видел в ее руках оружие.

Матильда выстрелила. Пуля ударила Яна Клейна прямо в грудь, и он как подкошенный рухнул на пол. А они стояли и смотрели на него - это было последнее, что различил его гаснущий взгляд. Он пытался что-то сказать, пытался удержать жизнь, которая стремительно уходила. Но уцепиться было не за что. Не за что.

Облегчения Миранда не ощущала, но и страха не испытывала. Посмотрела на дочь - та повернулась к мертвецу спиной. Миранда забрала у нее пистолет. Потом пошла к телефону и позвонила человеку, который приходил к ним и которого звали Схееперс. Она еще раньше звонила ему и оставила листок с номером возле телефона. Теперь она поняла, почему так поступила.

Ответила женщина, назвала свое имя: Юдифь. Потом позвала мужа, который тотчас взял трубку. Он обещал немедля приехать в Безёйденхаут и попросил Миранду ничего не предпринимать до его появления.

Юдифи Схееперс объяснил, что с обедом придется подождать. Но не сказал почему, а она расспрашивать не стала. Ведь скоро все кончится, он сам сказал накануне. Жизнь опять вернется в давнюю колею, они опять поедут в парк Крюгера и посмотрят, там ли еще белая львица и все так же ли они ее боятся. Схееперс связался с Борстлапом, обзвонил несколько номеров, пока разыскал его, сообщил адрес, но просил не заходить в дом, подождать его самого.

Когда он приехал в Безёйденхаут, Борстлап ждал на улице, возле своей машины. Открыла им Миранда. Провела в гостиную. Схееперс положил руку на плечо Борстлапа. До сих пор оба не проронили ни слова.

- Мертвец, который лежит там, - это Ян Клейн, - сказал Схееперс.

Борстлап ошеломленно воззрился на него, тщетно ожидая продолжения.

Ян Клейн был мертв. В худом, чуть ли не изможденном лице ни кровинки. Что здесь произошло - преступление или трагедия? - думал Схееперс. Но пока не нашел ответа.

- Он ударил меня, - сказала Миранда. - И я его застрелила.

Когда она произносила эту фразу, Схееперс случайно посмотрел на Матильду. И заметил, что слова матери удивили ее. Яна Клейна застрелила Матильда, сообразил он, дочь застрелила отца. Ян Клейн бил Миранду, свидетельством тому синяки и кровь на ее лице. Успел ли он понять? - подумал Схееперс. Успел ли понять, что умирает и что его родная дочь держит в руках оружие, которое принесло ему смерть?

Ни слова не говоря, Схееперс знаком предложил Борстлапу выйти с ним вместе на кухню. И закрыл дверь.

- Меня не интересует, как вы это сделаете, - сказал он. - Но вы должны вывезти труп и сделать так, чтобы все выглядело как самоубийство. Ян Клейн сидел под арестом. Это оскорбило его. И, спасая свою честь, он покончил с собой. Вполне приемлемый мотив. Пресечь слухи, связанные с разведслужбой, обычно труда не составляет. Желательно сделать все это сегодня же вечером или ночью.

- Я рискую своей должностью, - сказал Борстлап.

- Даю слово, что вы не рискуете ничем, - ответил Схееперс.

Борстлап долго смотрел на него, потом спросил:

- Кто эти женщины?

- Вы вообще никогда их не встречали.

- Все дело, конечно, в безопасности ЮАР, - сказал Борстлап, и Схееперс расслышал в его голосе усталую иронию.

- Да, совершенно верно.

- Опять фабрикуем ложь, - сказал Борстлап. - Наша страна просто конвейер, который фабрикует ложь, круглые сутки. Что же будет, когда все это рухнет?

- Чего ради мы пытаемся предотвратить покушение?

Борстлап медленно кивнул:

- Ладно, я все сделаю.

- В одиночку.

- Никто меня не увидит. Я оставлю труп на улице. И постараюсь, чтобы расследование было поручено мне.

- Я предупрежу их, - сказал Схееперс. - Они откроют, когда вы вернетесь.

Борстлап уехал.

Миранда накрыла труп Яна Клейна простыней. Схееперс вдруг почувствовал, что страшно устал от всей этой лжи вокруг, лжи, которая отчасти была и внутри его самого.

- Я знаю, его застрелила ваша дочь, - сказал он. - Но это не имеет значения. По крайней мере для меня. Если это имеет значение для нас, тут я ничего поделать не могу. Но труп отсюда исчезнет. Полицейский, который был со мной, позаботится об этом. Он констатирует самоубийство. Никто не узнает, что произошло на самом деле. За это я ручаюсь.

В глазах Миранды мелькнул огонек удивления и благодарности.

- В некотором смысле это, пожалуй, и было самоубийство, - продолжал Схееперс. - Человек, который живет так, как он, наверно, не вправе рассчитывать на другой конец.

- Я даже плакать по нем не могу, - сказала Миранда. - В душе ничего не осталось.

- Я ненавидела его, - неожиданно сказала Матильда.

Схееперс увидел, что она плачет.

Убить человека, подумал он. Даже если совершаешь это в лютой ненависти или в крайнем отчаянии, все равно в душе возникает трещина, которая никогда не зарастет. Вдобавок он был ее отец, она не выбирала его, но и заменить другим тоже не могла.

Задерживаться он не стал, понимая, что им нужно побыть вдвоем. Но когда Миранда попросила его вернуться, он обещал.

- Мы уедем отсюда, - сказала она.

- Куда?

Она развела руками:

- Не знаю. Может быть, пусть лучше Матильда решит?

Схееперс поехал домой обедать. За столом он был задумчив, мысли бродили далеко-далеко. Когда Юдифь спросила, долго ли еще до завершения спецзадания, он почувствовал угрызения совести.

- Скоро все будет позади, - сказал он.

Около полуночи позвонил Борстлап.

- Хочу только сообщить, что Ян Клейн покончил с собой, - сказал он. - Завтра утром его найдут на автостоянке между Йоханнесбургом и Преторией.

Кто же теперь главный? - думал Схееперс, положив трубку. Кто руководит Комитетом?

Комиссар Борстлап жил в Кенсингтоне, одном из самых старых районов Йоханнесбурга. Он был женат на медицинской сестре, которая вечно дежурила по ночам в медчасти крупнейшего из здешних армейских городков. Трое их детей давно выросли, и по будням Борстлап обычно проводил вечера в одиночестве. Как правило, он так уставал, что был не в силах заниматься домашними делами, только смотрел телевизор. Иногда спускался в маленькую мастерскую, оборудованную в подвале. Сидел там, вырезал силуэты. Этому искусству его научил отец, но отцовской ловкости он не достиг. И все же отдыхал, сидя здесь и осторожно, но твердой рукой вырезая из тонкого черного картона контуры лиц и фигур. Но в тот вечер, когда отвез труп Яна Клейна на плохо освещенную автостоянку, о которой, кстати сказать, узнал в связи с одним из недавних убийств, Борстлап, придя домой, никак не мог успокоиться. Принялся вырезать силуэты своих детей, а думал о последних днях, о работе со Схееперсом. Во-первых, он не мог не признать, что ему нравится работать с этим молодым прокурором. Схееперс умен, энергичен, мыслит оригинально и выводы делать умеет. Слушает, что говорят другие, а совершив ошибку, не пытается ее скрыть. Но с другой стороны, Борстлапа очень интересовало, чем они, собственно, занимаются. Он понял, что речь идет о серьезном деле, о заговоре с целью убийства Нельсона Манделы, которое необходимо предотвратить. Но все прочее - сплошное белое пятно. Борстлап догадывался о крупном заговоре, не зная, кто, кроме Яна Клейна, принадлежит к числу заговорщиков. Порой ему казалось, что он участвует в расследовании, но - с завязанными глазами. Схееперсу он так и сказал, и тот ответил, что понимает его. Но сделать ничего не может. Секретность миссии ограничивает его полномочия.

Утром в понедельник, получив от Борстлапа странный телекс из Швеции, Схееперс незамедлительно и энергично взялся за дело. Через несколько часов они отыскали Виктора Мабашу в компьютерной картотеке и еще больше встревожились, когда установили, что Мабаша неоднократно был на подозрении как исполнитель заказных убийств. Но ни разу не был схвачен. Между строк полицейских отчетов они прочитали, что он очень умен и всегда ловко маскировал свои дела и принимал все меры предосторожности. Последнее известное место жительства Мабаши - Нтибане под Умтатой, неподалеку от Дурбана. Это лишний раз подтверждало, что покушение намечено на 3 июля в Дурбане. Борстлап немедля связался с умтатскими коллегами и узнал, что они постоянно держат Виктора Мабашу в поле зрения. В тот же вечер Схееперс и Борстлап выехали туда. И рано утром во вторник полиция нагрянула в дом Виктора Мабаши. Но там никого не оказалось, Схееперс с трудом скрывал разочарование, а Борстлап мучительно размышлял, как быть дальше. Вернувшись в Йоханнесбург, они бросили все полицейские резервы на розыски Мабаши. Официально Схееперс и Борстлап сообщили, что Виктора Мабашу разыскивают за несколько тяжких изнасилований белых женщин в провинции Транскей.

Кроме того, было строго запрещено сообщать что-либо о Викторе Мабаше средствам массовой информации. Фактически они работали теперь круглые сутки. Но никаких следов Мабаши до сих пор не нашли. А теперь и Ян Клейн был мертв.

Борстлап зевнул, отложил в сторону ножницы, потянулся.

Как видно, завтра придется начинать все сначала, подумал он. Но время пока есть, будь то до 12 июня или до 3 июля.

Борстлап не вполне разделял уверенность Схееперса, что след, ведущий в Капстад, проложен для отвода глаз, и подумал, что все-таки не мешало бы и к этому следу присмотреться повнимательнее.

В четверг, 28 мая, Борстлап и Схееперс встретились ровно в восемь утра.

- Яна Клейна нашли сегодня в самом начале седьмого, - сказал Борстлап. - Какой-то автомобилист вышел помочиться и наткнулся на труп. Он сразу известил полицию. Я говорил с патрульной машиной, которая первой прибыла на место. По их мнению, это явное самоубийство.

Схееперс кивнул. Он сделал прекрасный выбор, попросив себе в помощь комиссара Борстлапа.

- До двенадцатого июня остается две недели, - сказал он. - И ровно месяц - до третьего июля. Иными словами, у нас еще есть время выследить Виктора Мабашу. Я не полицейский. Но полагаю, времени пока достаточно.

- Это как посмотреть, - отозвался Борстлап. - Виктор Мабаша - преступник опытный. Он способен надолго исчезнуть. Спрячется где-нибудь в трущобном поселке, и тогда нам нипочем его не отыскать.

- Мы должны, - отрубил Схееперс. - Не забывайте, мои полномочия позволяют затребовать практически любые резервы.

- Так его не поймать, - сказал Борстлап. - Можно послать солдат на штурм Соуэто, вкупе с десантниками. И толку все равно не будет. Только бунт схлопочем на свою голову.

- Так что вы предлагаете? - спросил Схееперс.

- Скромное вознаграждение в пятьдесят тысяч рандов, - сказал Борстлап. - И деликатный намек преступному миру, что мы готовы раскошелиться, чтобы заполучить Виктора Мабашу. Вот это - реальная возможность найти его.

Схееперс посмотрел на него скептически:

- Таким вот манером работает полиция?

- Нечасто. Но бывает, что и так.

Схееперс пожал плечами:

- Вам виднее. Деньги я достану.

- Слух пустим сегодня же вечером.

Затем Схееперс заговорил о Дурбане. Нужно как можно скорее наведаться на тот стадион, где при большом стечении народа будет выступать Нельсон Мандела. Уже сейчас необходимо выяснить, какие меры безопасности намерена принять тамошняя полиция, и заранее выработать план действий на случай, если Виктора Мабашу схватить не удастся. Борстлапа огорчало, что Схееперс не придавал значения альтернативному следу. И он решил про себя, что свяжется с одним из капстадских коллег и попросит его кое-что сделать.

В тот же вечер Борстлап связался с полицейскими информаторами, от которых регулярно получал более или менее полезные донесения.

Пятьдесят тысяч рандов - большие деньги.

Он знал, что теперь охота на Виктора Мабашу началась всерьез.