"Кавалер Золотой Звезды" - читать интересную книгу автора (Бабаевский Семен Петрович)

Глава XI

На закате дня, когда померкла степь и полольщицы, затянув песню и положив тяпки на плечи, как ружья, пошли к своим станам; когда уже не гудели комбайны и не блестели под колосьями ячменя крылья хедера; когда в таборах стояли шум и гам — кто умывался, окружив бочку с водой, кто стучал молотками, готовя на завтра тяпки, а в сторонке пылали костры и кухарки хлопотали вокруг котлов, в которых доспевал картофель с бараниной, — словом, когда наступил ранний летний вечер, на стан второй бригады колхоза имени Кочубея стали съезжаться гости.

Первыми, еще засветло, приехали члены исполкома станичного совета, Савва и Сергей. Их встретила тетя Даша в праздничном сарафане и в красной косынке. Затем издали долетел голос баяна, и Савва сказал:

— А прислушайтесь… Кажется, ворошиловцы едут.

Вскоре на стан шумно влетели, точно свадебный поезд, тачанка и линейка в упряжке добрых коней. На тачанке сидели: Алексей Артамашов в черной кубанке, Тимофей Ильич Тутаринов в новеньком бешмете, секретарь парторганизации Еременко — коренастый, невысокий мужчина — и баянист. На линейку набилось столько народу — члены правления, бухгалтер Никитин, секретарь правления Якубовский, завхоз Нечипуренко, — что, казалось, самые крепкие рессоры не смогут выдержать такую тяжесть.

— Сергей Тимофеевич! — крикнул Артамашов, молодцевато соскакивая с тачанки. — А посмотри, какую я делегацию привез. Даже с баяном! Но это только правленцы. А скоро прибудут бригадиры и животноводы.

— Наш Алексей Степанович расходился не на шутку, — сказал Еременко, здороваясь за руку с Сергеем. — Хочет сам электростанцию построить.

— Иван Герасимович, ты меня опять не понял, — заговорил Артамашов. — Не сам, а вместе с Рагулиным и Байковой, только если все работы разделить на три части, то я добровольно беру на себя две части, а третью пусть разделят «Кочубей» и «Буденный». Почему? А очень просто. Не хочу надеяться на Рагулина. Тут потребуются расходы и немаленькие, а Стефана Петровича мы хорошо знаем, этих вещей он не любит… Вот и будет тормозить. Зато и электроэнергии я потребую вдвое больше! А как же? По затраченному труду.

— Мы еще не знаем, что скажет Рагулин, — проговорил Сергей, а про себя подумал: «Ох, и любишь ты, Артамашов, прихвастнуть. Я и это, я и то! Не можешь без этого. Посмотрим, как будешь строить».

— Иван Герасимович, — обратился Савва к Еременко, — ты вчера ездил в район? Приедет к нам представитель района?

— Должен быть, — ответил Еременко. — Правда, ни Хохлакова, ни Кондратьева я не застал. Федор Лукич выехал по станицам, а Кондратьев был в крае. Говорил я со вторым секретарем. А тут подвернулся Рубцов-Емницкий. Услыхав, о чем речь, говорит: посылайте меня… Все равно, говорит, без помощи райпотребсоюза им не обойтись. На том и порешили. Да вот что-то и его нет.

— А! Мой коневод! — крикнул Артамашов.

На поджаром горбоносом коне подлетел Иван Атаманов — заведующий коневодческой фермой или, как обычно говорил — «конезаводом». Это был пожилой и статный мужчина, с красивым и строгим лицом, немного испорченным шрамом на правом виске. На Атаманове были высокие сапоги галифе с алым кантом, рубашка из тонкого светло-серого материала, перехваченная армейским ремнем. «Кавалерист», — подумал Сергей. Когда Атаманов подошел к фонарю, здороваясь со всеми за руку, на груди у него заблестели четыре ордена и такая коллекция медалей, что Сергей только посмотрел на его грудь и сразу узнал, где воевал и в каких европейских столицах побывал этот кубанский красавец.

Пожимая Сергею руку, Атаманов сказал:

— А ты чего же колодочки носишь? Я не люблю колодочек. Смотрю на награды так: заслужил, так и пускай все блестят как есть.

Совсем незаметно и бесшумно на стан въехала линейка, и с нее сошел Рагулин в чистеньком костюмчике, с гладко выбритым, помолодевшим лицом. С ним приехали два члена правления и бригадир так называемой хозяйственной бригады Прохор Афанасьевич Ненашев, мужчина лет под шестьдесят, с пепельно-серыми усами.

— С поля наш народ еще не подъехал? — осведомился Рагулин, подходя к столу, на котором горели два фонаря.

— Полеводы и животноводы что-то опаздывают, — ответил Савва.

— Ну, Стефан Петрович, что думаете насчет пятилетнего плана? — с усмешкой спросил Артамашов.

— А что ж думать? — Рагулин прищурил глаза. — Думка короткая. По урожаю «Буденный» уже в это лето превзойдет довоенный год. Небось видел нашу пшеницу?

— Пшеница не в счет, — сказал Артамашов. — Электростанцию будем строить! Это важнее пшеницы. Потребуются денежки.

— А у кого будет пшеница, у того найдутся и деньги, — заметил Рагулин. — Этим нас не испугаешь.

Наступила ночь. В густой темноте скрылись дороги, сравнялись с землей холмы и курганы. А на стан все еще съезжались участники совещания: то рысью влетит всадник и, крикнув: «А где тут у вас коновязь?», спрыгнет на землю, звеня стременами; то, гремя колесами, подкатит шарабан, и с него сойдет бригадир или агроном. У стола, где горели фонари, людей собралось порядочно: кто стоял тут же у стола, кто поудобней уселся на скамейку, кто улегся на траву, а в сторонке всхрапывали лошади… И вдруг все — и двор стана, и лошадей, и людей озарили прожекторы. Они взметнулись откуда-то из-за дома, ослепили толпу, — люди расступились, давая дорогу газику. Машина остановилась, и из нее вышел Рубцов-Емницкий. Он шел к столу, освещенный фарами, говоря:

— Я не опоздал, для ясности?!

Рубцов-Емницкий сел к столу, рядом с Сергеем. Тут же сидели Савва, Артамашов, Байкова. На свет фонарей слетелись жуки, со звоном ударяясь о стекло. Савва снял картуз, помахал им вокруг закопченного сверху стекла, отогнал жуков и сказал:

— Товарищи, я думаю, можно начинать!

Тут Савва на минуту умолк — вспомнил совет Сергея: «Обойдемся и без доклада. Сделаешь небольшое сообщение…» Дело в том, что Савва был одним из тех сельских ораторов, у которых короткие речи не получаются. Обычно, начиная выступление, он любил заходить откуда-нибудь издали, чтобы потом уже, как следует разбежавшись, сказать о главном… Поэтому, прежде чем начать разговор о пятилетнем плане, Савва сделал короткий обзор военных лет и рассказал о той помощи фронту, которую оказывали устьневинские колхозы. Затем перечислил устьневинских героев — начал с Андрея Панченко, погибшего под Сталинградом, упомянул Игната Низовцева, Петра Ковальчука, Ивана Атаманова и кончил Сергеем Тутариновым. И хотя Сергей Тутаринов, Иван Атаманов и Петр Ковальчук присутствовали на собрании, Савва по старой привычке говорил о них так, точно они еще шли с боями по немецкой земле… Только после этого Савва перешел к пятилетнему плану.

— Андриан Никонович, — обратился он к секретарю исполкома. — Теперь, прошу вас, записывайте… Да, так какие у меня есть на это соображения? Прежде всего коснусь главного — посевных площадей и урожая. В нынешнем году мы засеяли шесть тысяч восемьсот сорок гектаров — площадь, почти что равную довоенной. По пятилетнему плану нам предстоит увеличить ее за счет целинных и выгонных земель примерно по триста — четыреста гектаров на колхоз, расширив посев зерновых культур и многолетних трав. Урожай надо повысить по всем культурам, я так думаю, вполовину. Председатели колхозов, бригадиры, что вы скажете?

— Какие у тебя данные? — спросил Артамашов.

— Расчет простой, — продолжал Савва. — При строгом соблюдении агротехники наша земля может дать по зерновым от пятнадцати до тридцати пяти центнеров. Все будет зависеть от того, как мы станем обрабатывать землю. Возьмем, для точности, по пшенице двадцать пять центнеров. Может, будем снимать и тридцать пять, но я придерживаюсь такого мнения: давайте запишем в план такой урожай, в котором мы твердо уверены.

— И все ж таки нельзя записывать оптом, — возразил Рагулин. — Мы уже в этом году возьмем центнеров тридцать, а Алексей Степанович, может, за пять лет этого не достигнет… Разное отношение к земле.

— Ты, Степан Петрович, меня не подзадоривай, — отозвался Артамашов. — Мы еще посмотрим, кто кого обгонит.

— Чего вы уже спорите? — сказал Савва. — Уточнять будем после, когда приступим к составлению плана… Теперь же перейдем к животноводству. Тут намечается порядочное движение вперед по каждому колхозу. Стада дойных коров есть предложение увеличить в три раза. Что скажут заведующие фермами?

— Сколько же это у меня будет коров? — задумчиво проговорила Байкова.

— Помножь наличность на три, — подсказал Артамашов. — Математика простая.

— Такую математику я знаю… А куда поставлю коров? Все базы и коровники немцы сожгли… Разве ты, Савва, забыл, как у нас в этом году зимовал скот? Надо сперва коровники построить.

— Я все помню, но ты подожди, дойду и до коровников, — сказал Савва. — Пойдем дальше… С конским поголовьем дело обстоит труднее — тут нам расти и расти. Атаманов Иван, ты специалист по лошадям, скажи, можем ли мы за пять лет увеличить конское поголовье в три раза, — я имею в виду и рабочее тягло?..

— Трудновато, — ответил Атаманов. — Маточного состава не хватает.

— А если закупить?

— Военные конезаводы сейчас не продают, а всякое разномастное барахло нам и даром не нужно. — Атаманов встал, ударил плеткой по голенищу. — Если уж разводить, то надо брать курс на чистую кровь… Самым подходящим конем для нас может быть англо-кабардинский. А где его взять?

— Попробуем достать, — сказал Савва. — Мы за это дело еще не брались, а возьмемся — то, гляди, и достанем…

Тут Савва сбил картузом какого-то назойливого жучка, слишком бойко вертевшегося вокруг фонаря, и, сказав: «Не порхай, не порхай», тихонько засмеялся.

— Теперь перейдем к свиньям, — продолжал он. — Тут смело помножим на четверо. Эй, свинари, где вы там?

— На моей ферме опорос ныне щедрый, — заявил Григорий Нарыжный, заведующий свинофермой колхоза имени Буденного. — Редко какая матка приносит десяток, а то все в рекорд кидаются… Ежели и в будущих годах так пойдет, то можно смело повышать и вчетверо, або и впятеро. Только опять же есть причина. Нужны помещения. Свинья хоть и зовется свиньей, а тоже любит хорошее квартирное условие — чтоб и тепло и не сыро… А какие у нас для этого есть данные? Лесу нету, а без лесу не построишь…

— Насчет данных еще речь впереди, — сказал Савва. — Ну, раз Григорий Пантелеевич говорит — увеличить вчетверо, то так мы и запишем… На очереди овцы. В войну, особенно во время оккупации, отары пострадали очень сильно во всех колхозах. Чтобы догнать сороковой год, и то нам надо по овцам вырасти не менее как в пять раз. Так что для пятилетнего плана потребуется увеличение в шесть, а то и в семь раз. Овцеводы, что вы на это скажете?

Овцеводы молчали. За всех ответил Никита Яценко, старший чабан колхоза имени Кочубея.

— Сперва подумаем…

— Ну, подумайте, подумайте, а мы пойдем дальше. — Савва посмотрел в свою записную книжку. — Транспорт… Помимо автомашин, нам потребуется к концу пятилетки в каждом колхозе пар по сорок волов — без этих рогатых ангелов мы обойтись никак не можем. Тут мы можем легко выйти из положения, если начнем выращивать молодых бычков.

— А грузовых машин сколько планируешь? — спросил Артамашов.

— Всего шесть.

— Мало. У меня у самого до войны было шесть…

— Ты погоди, Алексей… Дальше — о птице. Куры есть в каждом колхозе, но эту отрасль надо подымать решительно вверх. Надо так расширить фермы, чтобы к концу пятилетки цифра по станице была не менее сорока тысяч…

— И этих-то от дождя не спрячешь, — отозвалась Марфа и посмотрела на Сергея, как бы говоря: «Ты у нас ночевал в дождь, знаешь». — Птицу расплодить не трудно, ежели инкубатор даст цыплят, но куры тоже нуждаются в помещении. А из чего строить?

— И чего вы все сворачиваете на строительство! — крикнул Савва. — Будем строить и курятники… А вот гусей у нас нет, а живем мы возле воды. Надо обзавестись и этой птицей — отрасль доходная. За станицей совершенно без всякого дела лежат два острова. Вот мы их отдадим буденновцам и кочубеевцам. Пусть заселяют птицей.

— А мне? — крикнул Артамашов.

— Есть еще одна доходная отрасль — рыба! — сказал Савва. — Водоем готовый. Значит, ворошиловцам запланируем зеркального карпа… Но главное планирование должно пойти по линии нового строительства. Мы с Сергеем Тимофеевичем в уме прикидывали: предстоит стройка большая. По самым малым подсчетам потребуется: три конюшни — по одной каждому колхозу, три коровника, кошары, свинарники, птичники, а еще двенадцать полеводческих станов с зернохранилищами при них… А если к этому прибавить нужды самой станицы, скажем, клуб, избу-читальню, родильный дом, детские ясли, школу-десятилетку, дом агротехники и животноводства? А кроме всего прочего — на первом месте в плане поставлена электростанция… Можем мы сократить строительство? Нет, не можем! Но поднять такую стройку не легко, если учесть недостаток в строительном материале, а особенно в лесе. Допустим, мы восстановим разрушенный кирпичный завод, заимеем кирпич, а часть построек будет саманная… Тут можно выйти из положения. А лес? Где возьмем столько леса? А мы с Сергеем Тимофеевичем подсчитали: потребуется леса очень много… Вот тут и надо найти выход…

Кто-то крикнул:

— Где ж его взять?

— Если б в Невинку подошел эшелон с лесом, а на вагонах надпись: «В Усть-Невинскую».

— А может, и подойдет.

— Жди!

— Район должен помочь.

— Кто? Федор Лукич?

— А дозвольте сказать!

К столу подошел Прохор Ненашев. Сергей посмотрел на жилистого и сухого мужика с седой бородкой, с пепельно-серыми усами и с маленькими живыми глазами.

— Слово имею от плотницкой бригады, — сказал Прохор, обращаясь не к собранию, а к Савве. — Лес имеется в горах, в Чубуксунском ущелье. Там его столько лежит! А какой лес! Одно удовольствие. Зимой я там бывал и видел. Лежат штабеля еще с довоенного времени. Стоит будочка, и там живут сторожа… Я так думаю, если б тот лес спустить по Кубани, то можно было бы хорошо обстроиться.

— Как же ты его сплавишь?

— Не иначе — надо красть?

— Зачем же красть, — спокойно возразил Прохор. — Надо по-хорошему.

— А чей лес? — спросил Сергей, подумав: «А что? Прохор правильно говорит. Взять да и сплавить…»

— Сказать правду, чей он — до этого я не дознавался, — ответил Прохор. — Но что лес добротный — то это верно. И сплавить его — пара пустяков! Когда я работал сплавщиком, так мы не такие гоняли бревна, и еще как гоняли!

— Кому что, а Прохору сплав!

— Надо командировать его в горы.

— Смеяться нечего, — серьезно сказал Сергей. — Предложение Прохора очень ценное, и мы постараемся узнать, кому принадлежит этот лес и нельзя ли его приобрести.

— А по-моему, — заговорил все время молчавший Рубцов-Емницкий, — в данную минуту о лесе беспокоиться не надо. Составим, для ясности, пятилетний план, утвердим его в районе, а потом подумаем и о строительном материале… Для ясности, я и сам смогу вам кое в чем оказать содействие.

— Нет, Лев Ильич, именно об этом мы и должны беспокоиться, — возразил Савва. — Ежели мы составим пятилетний план и приедем с этим планом к Федору Лукичу, не указав, какими путями мы изыщем строительный материал, — значит все: заранее говори, что начинания наши обречены на провал… У меня вся надежда на Сергея Тимофеевича. Если он нам не поможет, тогда я и не знаю, как нам быть, ибо с Федором Лукичом насчет такого количества леса и говорить нечего… Это я знаю хорошо.

— Есть инстанции и повыше, — сказал Рубцов-Емницкий, — и если Сергей Тимофеевич обратится к ним, то все может быть даже очень великолепно…

— Савва, дай людям высказаться, — сказал Сергей.

— Кто желает слово? — спросил Савва. — Не будем терять времени.

Слово попросил Алексей Артамашов. Сдвинув на лоб кубанку, он встал, оперся руками о стол и твердым голосом заговорил о том, что в общем пятилетнем плане станицы ворошиловскому колхозу, как самому крупному хозяйству, непременно должно быть отведено ведущее место.

— Всем известно, а тебе, Савва Нестерович, в особенности, что я не привык плестись в хвосте и пасти задних! — сказал он, повысив голос.

Рагулин и Байкова молча переглянулись. Сергей что-то записал в блокнот. А Артамашов, подкрепляя свою мысль примерами и цифрами, говорил о росте ведущих отраслей, особенно молочного скота и лошадей.

— Савва Нестерович, у тебя хватило совести рекомендовать мне зеркального карпа как доходную статью, чтоб, значит, я наживал капитал… Разве ты еще меня не знаешь? Пусть этим делом занимается Стефан Петрович Рагулин, ему это с руки, а я возьму курс на коня. Конь важнее любой зеркальной рыбы… Атаманов, правильно я говорю?

Атаманов закуривал, осветив огоньком спички свое шрамоватое лицо. Раскурив папироску, он сказал:

— Все правильно, а о лошади и я еще выскажусь.

Артамашов одобрительно кивнул головой и перешел к плану нового строительства, назвав четырнадцать объектов, в том числе две конюшни, четыре кошары, три коровника, амбар… Тут он, искоса поглядывая на Рагулина, нарисовал такую красочную картину и привел столько убедительных фактов, что все участники совещания вдруг подумали: да, действительно Артамашов прав! Именно ворошиловцы и должны задавать тон всему пятилетнему плану станицы, и если кочубеевцам или буденновцам необходимо построить одну конюшню, то ворошиловцам необходимо построить две…

— А лес я достану! В своем государстве, и чтобы не достать лесу? А ежели нам поможет Сергей Тимофеевич…

Артамашов говорил все с той же подчеркнутой высокомерностью, склоняя местоимение первого лица во всех падежах, и Сергей, внимательно слушая его, подумал: «Не пойму я его… Или хвастун, или горячая натура…»

— Ты, Стефан Петрович, и ты, Дарья Никитишна, не кидайте на меня удивленные взгляды, — продолжал Артамашов. — Я вас еще и не так удивлю! На строительстве станичной электростанции я беру на себя две трети всех работ. Можете записать в протоколе! А что, думаете, не выполню? Еще как выполню!

Тетя Даша только улыбнулась и промолчала.

— Да ты на словах мастак! — язвительно проговорил Рагулин. — Савва, а ну, дай мне сказать!

— Давай, давай, а я послушаю, — и Артамашов сел на свое место.

Но оказалось, что на очереди для выступления давно уже был Иван Атаманов, и ему было предоставлено слово.

Легонько похлестывая плеткой по голенищу, Иван Атаманов подошел к столу и посмотрел на сидевших и лежавших перед ним в темноте людей… Старый, опытный коневод, прослуживший на коне всю Отечественную войну. Атаманов умел говорить о лошадях так красочно, что просто заслушаешься. Он не приводил общеизвестных примеров, вроде: «конь — и в бричке и в плуге, конь — и в хомуте и под седлом, конь — и в тылу и на войне». Нет! Атаманов побеждал участников совещания тем, что призывал устьневинцев возродить былую славу кубанского коневодства.

— И мы возродим ту славу, — уверенно говорил он, — и найдем породистых маток и жеребцов породистых кровей. Только для этого, Савва Нестерович, надо нам планировать не одну конюшню… ты не перебивай, не перебивай! — крикнул он, хотя Савва в это время молчал, размышляя над тем, как бы, в самом деле, сплавить по Кубани какой-нибудь десяток-два кубометров древесины. — Я тебя слушал и не перебивал! Да… Так я говорю, для этого нам надо планировать не одну конюшню и не две, как сказал Алексей Степанович, а три! Да, три!.. Кроме того, интернат для жеребят, ветлечебницу.

Атаманов говорил не более получаса, но за это время сумел так повернуть на свою сторону участников совещания, что все уже были согласны с его предложением, и даже Сергей, как известно, всегда предпочитавший все-таки не коня, а машину, подумал: «А ведь верно! Придется запланировать три конюшни… Без коневодства нельзя».

Выступивший затем садовод ворошиловского колхоза Дмитрий Иванович Грачев стал говорить о грушах, яблоках и абрикосах, и все это изложил так умно, что доводы Атаманова о коневодстве стали постепенно меркнуть и отходить назад, а на первый план вышли сады во всей своей цветущей красе и со всем тем, что есть в них: и с кустами крыжовника, и с рядами смородины, и с клубникой, которая так и вьется по челке в прогонах между деревьями! Ко всему этому были прибавлены варенья, сушенья, круглогодичная торговля на базаре яблоками и грушами-зимовками, и еще чего только не наговорил Грачев. Когда же он разволновался и нарисовал сад — нет, не нынешний, а тот, который через пять лет, пышно зеленея, ляжет по взгорью, поползет по берегу Кубани, на огороды Тимофея Ильича, — все были согласны с Грачевым, что садоводство должно занимать в пятилетнем плане не последнее место. Даже Савва, который во время речи Грачева подсчитывал, сколько потребуется на лесосплаве людей, одобрительно проговорил:

— Да, ты, Грачев, безусловно, прав! Сады — это вещь, и надо при составлении плана это учесть.

— Ты, Митрий, не очень выхваляйся, — сказал задетый за живое Тимофей Ильич. — По взгорью сады разводи, а до меня в плантацию не лезь. Все одно повырубливаю… Ишь как расходился! Не хвастайся… Да и все вы тут хвастуны, — сказал он и посмотрел на сына и на Артамашова. — И то мы сделаем! И то мы построим! Берите и стройте, а за каким дьяволом шумите! Постройте наперед, а тогда и шумите…

— Тимофей Ильич, — перебил старика Артамашов, — это вы что же, вроде как бы оппозиция? За границей, там как; все честные люди в одну сторону, а оппозиция — в другую.

— Ты, Алексей, заграницей мне глаза не коли, я там не был, — отрезал Тимофей Ильич. — Не люблю, когда все шумят: строить! Теперь все хотят строить. А где взять лес? Водокачку как следует починить нечем, а ты, Алексей, хочешь все сразу построить… Надо сперва лесу раздобыть.

— Ваш сын поможет, — сказал кто-то из задних рядов.

— Поможет? А ежели не сможет? Это же не то, что сел на танку — и гони до победы…

— Тимофей Ильич, а что же вы предлагаете? — спросил Савва.

— Не надо прежде времени шуметь, — сказал Тимофей Ильич. — Построим, а потом будем хвастаться… Грачев уже, видишь, ко мне в огороды лезет! А тот сад, что у него зараз есть, сохнет…

Тимофей Ильич вынул кисет и, ни на кого не глядя, стал сворачивать папиросу.

Савва предоставил слово Рагулину, который говорил очень недолго и конкретно. Была ли тому причиной сердитая реплика всеми уважаемого Тимофея Ильича, пристыдившего слишком пылких ораторов, или Рагулин во всем старался не быть похожим на других, только он не стал, подобно Артамашову, высказывать недовольство предложениями Саввы. «Главное для нас — урожай», — сказал он, а затем все его выступление носило чисто практический характер: как лучше построить севообороты, какие применять удобрения. Особо он остановился на значении черного пара, а потом сказал, где и как можно изыскать камень для кладки фундамента и как можно применить на строительстве обыкновенные плетни из хвороста. Поддержав предложение о строительстве гидроэлектростанции, Рагулин не стал возражать Артамашову, а только сказал: «Кто из нас больше сделает в эту пятилетку — будет видно… По осени, Алексей Степанович, цыплят считают, так-то!»

Зато совсем в другом тоне выступил вслед за Рагулиным заведующий свинофермой Григорий Пантелеевич Нарыжный, мужчина лет пятидесяти, круглолицый, с бородой. Григорий Пантелеевич произнес такое похвальное слово свиному поголовью, что у всех перед глазами встали, как живые, и супоросные матки, и поросята, которые, как уверял Григорий Пантелеевич, «истинно, как детвора, любят купаться в ванночках, а такого приспособления у нас нету, и свинарники для культурного разведения свиней не годятся». Говорил Григорий Пантелеевич нескладно, пренебрегая всякими правилами грамматики, но мысли свои излагал убедительно, что все, слушая его, решили усиленно поднимать свиноводство.

Еще выступали Дарья Никитишна Байкова, секретарь парторганизации Еременко, бригадиры-полеводы, горячо поддержавшие Рагулина, бухгалтер Никишин. Каждый оратор, во всем соглашаясь с Саввой, высказывал опасение, что очень трудно будет достать такое количество строительного леса.

Сергей слушал, склонив голову к столу, и впервые ощущение какой-то неуверенности и тревоги проникло в его сознание. «А что, если их опасения сбудутся? — подумал он. — Что, если мы не сможем осуществить намеченной программы строительства? Тогда как быть? Отступать?.. Может быть, отец и прав — зря шумим… Нет, нет, этого не может быть! Скорее прав Артамашов. Как это он сказал: в своем государстве и не достать лесу?.. С этим я согласен. Все равно лес будет! Поеду в край, в Москву, в министерство, а своего добьюсь…» Он так задумался, что пропустил выступление Рубцова-Емницкого и услышал лишь последнюю фразу: «Мы возлагаем, для ясности, большие надежды на Сергея Тимофеевича и с его помощью преодолеем любые трудности, стоящие на нашем пути».

Наступило молчание, и Сергей понял, что все ждут его выступления. Савва наклонился к нему и что-то зашептал на ухо. Сергей встал и коротко сказал: надо постараться, чтобы и железо, и цемент, и лес получить по государственным нарядам. И тут же добавил:

— А все-таки надо узнать, кому принадлежит тот лес в горах, о котором говорил Прохор… Может, он будет наш. Я так полагаю: было бы у нас желание строить, а лес добудем.

По его предложению была избрана комиссия для разработки пятилетнего плана станицы. Членом ее был избран и Сергей.

Совещание закончилось поздно ночью. Приехавший с Артамашовым баянист заиграл сперва полечку, а потом лезгинку, и тут же, у стола, образовался круг. Кто седлал или запрягал коней, а кто носился по кругу, выделывая ногами такие колена, что гудела земля. Сергею хотелось посмотреть, как будет танцевать лезгинку Артамашов, который уже подтягивал пояс на рубашке и поправлял кубанку, но в это время Рубцов-Емницкий взял его под руку.

— Я подброшу тебя в станицу, — сказал он и повел Сергея к машине, в кузове которой спал шофер. — Артем! И когда ты выспишься? Заводи, поедем!

Газик, осветив угол скошенного ячменя, стоявший на загоне комбайн, спящих на соломе под комбайном людей, выскочил на дорогу. Рубцов-Емницкий сказал:

— Очень хорошо! Просто молодцы устьневинцы! Такой размах мне нравится. И все это, конечно, благодаря тебе, Сергей Тимофеевич.

— Нет, благодаря тем, кто был на этом собрании.

Ехали молча. Свет прожекторов, упал на кукурузу, ее молодые бледно-зеленые листья трепетали без ветра и блестели.

— И то хорошо, что тебя избрали членом комиссии, — продолжал Рубцов-Емницкий. — Ты, для ясности, сумеешь довести дело до конца. Главное, чтобы размах был… В практической работе над планом я тебе помогу, — пришлю специалиста. У меня есть такой человек… Дорого не возьмет, а дело сделает. — Он посмотрел на шоферское стекло, о которое со звоном ударялись ночные жуки. — Да, с лесом может быть затруднение. Такого количества древесины и район не получает… Федор Лукич за голову схватится, когда узнает.

— Лес и меня беспокоит, — признался Сергей. — Придется поехать в край.

— Нечего туда ездить, — сказал Рубцов-Емницкий. — Там тоже без Москвы решить не смогут… Лучше ты поезжай в Пятигорск. В этом городе находится краевая контора по снабжению лесом, и есть там у меня друг, некто Ираклий Самсонович… Чудесный человек! Я ему напишу, и он все сделает, для ясности!

Сергей был занят своими мыслями и молчал.

Впереди показалась Верблюд-гора. Газик перевалил через седловину, и струи света осветили сады. Сергей смотрел на спящую внизу станицу и думал: «Побываю и в Пятигорске, всюду побываю, если это нужно будет».