"Обреченные эволюцией, или Новые приключения веселых мусоров" - читать интересную книгу автора (Черкасов Дмитрий, Воробьев Андрей)

Глава 2 ИХНИЕ БЛАГОРОДИЯ

— Приехали! — радостно заулыбался Вася Рогов, но его энтузиазм не нашел понимания.

Плахов зловеще прошептал, что не фиг было шутить с электричеством.

— Я же предупреждал. — Игорь, которому все еще мерещились яркие круги света, старательно моргал глазами, пытаясь восстановить зрение. — В гробу я видал такие праздники. И вообще — тише! Мухомор где-то рядом!

— Нет, теперь ему до нас ни в жизнь не добраться! — Вася распахнул дверь контейнера, внутренние стенки которого теперь были почему-то не голубого, а ярко-зеленого цвета. — Здравствуй, Лондон, здравствуй, Темза!

Плахов взглянул на друга, словно на тяжело больного, но тот уже торопился к выходу.

— Пойдем быстрее, я тебе все по дороге объясню. — Рогов довольно ухмыльнулся.

Третий раз уже это слышу, и все без толку, — буркнул Плахов, удивленно озираясь по сторонам.

Вместо захламленного рувэдэшного подвала его глазам предстала какая-то мастерская, напоминающая сапожную. Во всяком случае, в небольшом помещении на стеллаже красовались несколько пар обуви, а посреди комнаты стоял стол, на котором валялись старый башмак, дратва и обрезки кожи. Игорь не успел удивиться, потому что Рогов распахнул дощатую дверь мастерской и, жмурясь от яркого солнца, выскочил на свет божий.

Не желая оставлять товарища наедине с его явно прогрессирующей болезнью, Плахов спешно зашагал следом.

Это и вправду оказался выход на улицу. Узенькая, мощенная булыжником и стиснутая с обеих сторон низкими, не больше чем в два этажа хибарками с облупившимися стенами, крашенными когда-то в белый цвет, улица шла на подъем и метров через сто пропадала из глаз за пышными кустами акации. Игорь взглянул на дом, из которого только что вышел, заметил висящую на ржавой цепи деревянную табличку с потертой надписью: «Г-нъ Сердюкъ. Сапоги и штиблеты. Ремонтъ» — и заторопился за товарищем, быстро удаляющимся от дома.

— Постой! Ты куда несешься? — Плахов пытался догнать Васю.

Но тот, не замедляя шага, только отмахивался:

— Погоди, сейчас сориентируюсь.

Когда подъем кончился, а акация осталась за спинами, Рогов обескураженно остановился, всматриваясь вдаль:

— Не понимаю. Там же не было моря.

— Где «там»? — осведомился Игорь.

— Где, где! В го-ро-де! В Лондоне! Да не смотри ты на меня, как на придурка! Я же сказал, что все объясню…

Но в этот момент они услышали лихой свист, после чего из кривого проулка выскочили несколько вооруженных карабинами и шашками всадников и галопом помчались по улице навстречу двум примолкшим друзьям. Оперативники едва успели прижаться к покосившемуся заборчику, чтобы не попасть под копыта.

Потом вдалеке послышались несколько одиночных выстрелов и через какое-то время сухой револьверный хлопок.

— Что за фигня? — Плахов уставился вслед удалявшейся коннице. — Кино, что ли, снимают про гражданскую войну? Пойдем посмотрим.

— Это не кино, Игорь, — как-то жалобно выдавил Рогов, — это, кажется, настоящие беляки. И туда нам идти не стоит.

— Он шел на Одессу, а вышел к Херсону, — осуждающе продекламировал Плахов. — Ты уже который по счету день празднуешь, Васятка?

Очередная бутылка из-под пива «Балтика № 9» вылетела в открытую форточку и плюхнулась в сугроб.

Майор Чердынцев совершил стремительный рывок с крыльца к куче грязного снега, куда упала пустая тара, и перехватил бутылку перед носом ринувшейся в том же направлении бабки с полосатой сумкой на колесиках.

— Это вещдок! Иди отсюда! — рявкнул начальник дежурной части N-ского РУВД, опуская емкость в черный полиэтиленовый пакет.

Бабка обиженно засопела и отошла.

Но недалеко, всего-то шагов на десять.

Чердынцев вернулся на крыльцо и повесил пакет на торчавший из стены железный крюк, оставшийся с тех далеких дней, когда подполковник Петренко, внезапно почувствовав тягу к здоровому образу жизни, решил приезжать на работу на велосипеде, перепутав Питер с его вечными дождями и перекопанными улицами с благополучной Голландией, и приказал вмонтировать возле входа в здание что-нибудь мощное, к чему можно было бы приковывать наручниками двухколесного коня.

Целую неделю начальник РУВД честно приезжал по утрам на велосипеде.

Забрызганный с ног до головы летящей из-под колес автомобилей грязью, еле дыша после непривычных нагрузок, с отбитым на ухабах задом, но всё же довольный и лелеющий светлую мечту о пересадке всех подчиненных ему сотрудников на экологически чистые виды транспорта.

На седьмой день велосипед всё-таки стырили, перекусив цепочку наручников.

Первым, кого отымели согласно существующей в МВД вертикально структурированной иерархической системе однополых отношений, был начальник дежурной части Чердынцев, не обеспечивший имуществу начальника должную защиту. Майор, в свою очередь, поставил на четыре точки постового, обязавшегося не спускать глаз с железного друга Петренко. Младший сержант перевел стрелки на курсанта школы милиции, проходившего в то время практику в РУВД.

Курсанту деваться было некуда, ибо ниже его по званию, должности, возрасту, стажу пребывания в рядах правоохранителей да и просто по жизни никого не наблюдалось…

Из окна кабинета оперов, где праздновали возвращение Ларина, Рогова и Дукалиса, послышалось нестройное пение и гитарные аккорды.

Опытный Чердынцев понял, что в ближайшие десять-пятнадцать минут вешдоков больше не будет, и ушел греться в дежурку, не забыв прихватить с собой пакет с собранной тарой.

Бабка осталась на своем посту, с надеждой взирая на окна второго этажа.

Рогов был абсолютно прав: возвращаться к дому сапожника действительно было поздно.

Направься оперативники по улице в противоположную сторону, они бы наверняка вышли к перекрестку одновременно со светловолосым подростком вполне босяцкого вида. Парнишка тоже чуть было не попал под копыта коней, во весь опор несущихся по направлению к мастерской сапожника, но вовремя успел отскочить к стене.

Он видел, как дюжие казаки вытащили из дома избитого человека в тельняшке, к которому подошел чернявый господин с тонкими усиками, одетый в светлый клетчатый костюм.

— Не надо, он хороший, он сам пойдет! — дернув вверх подбородком, ощерился чернявый и неожиданно ударил задержанного в живот. — Не правда ли, товарищ Сердюк?

С трудом разогнувшись после удара, сапожник смачно плюнул в физиономию говорившего, а затем, оттолкнув казаков, бросился бежать.

Чернявый выхватил наган, старательно прицелился и наконец выстрелил.

Нелепо взмахнув руками, Сердюк рухнул на булыжную мостовую и затих. Довольный стрелок снова странно дернул подбородком. Босяк-подросток, на которого никто не обращал внимания, ненавидящими, полными слез глазами наблюдал за расправой.

Через некоторое время из дома уже выносили и грузили в подогнанную телегу обнаруженные в результате обыска вещи. Среди них оказались не только пара ящиков с динамитом, набор типографских шрифтов, множительный станок, груда старых штиблет, но также громоздкий шкаф, напичканный странными приборами, как и остальные предметы подрывной Деятельности очевидно предназначенный для подпольной революционной работы. И обыском, и погрузкой руководил чернявый господин с усиками.

Прошли еще полчаса, и тяжело груженная телега, сопровождаемая солдатами, двинулась с места. Служивые, отойдя от начальства на безопасное расстояние, увлеченно слушали историю, которую, тараща косящий глаз и растопырив пальцы, рассказывал худощавый военный: «…А там — мертвые с косами стоять. И тишина-а…»

— Брехня! — на всякий случай засомневался бывалый служака с обвислыми усами. — Брехня-я!

— Эге-гей!!! — Соловец, первым выбравшийся из оврага, замахал руками, привлекая к себе внимание стоявших возле недостроенного дома сержантов ППС.

Вслед за начальником ОУРа обледеневший песчаный обрыв штурмовали Котлеткин и Недорезов, поддерживавшие с двух сторон плохо ориентирующегося в пространстве Твердолобова.

Троица разбегалась, добиралась до середины склона и скатывалась обратно.

И так семь раз.

На восьмой обессиленный дознаватель еще и приложился башкой к булыжнику, крайне неудачно оказавшемуся на трассе восхождения.

Сержанты узрели знакомое лицо и помахали в ответ.

Майор обернулся, с грустью посмотрел на «великолепную тройку», готовящуюся к девятой попытке, и пошел по направлению к дому, расположенному почти на границе зоны ответственности РУВД подполковника Петренко и областного отдела милиции.

— Ну, что у нас тут? — Соловец задрал голову вверх и оценил черные провалы окон. — Где тело?

— Какое тело? — удивились сержанты.

— В смысле — труп.

— Чей? — не поняли сержанты.

— Ну не мой же! — разозлился майор. — На фиг мы сюда пёрлись, как вы думаете?

Сержанты переглянулись.

— Так, где труп? — продолжал настаивать Соловец.

— Да мы откуда знаем! — повысил голос пузатый патрульный с автоматом.

Майор потряс головой, пытаясь стряхнуть наваждение:

— А я здесь зачем?!

— Я не в курсе, — пожал плечами старший наряда. — Мы подмогу вызывали.

— А труп? — опять вскинулся Соловец.

— Чей труп? — хмуро переспросил пузатый. — Не было пока трупа.

— Но будет? — с надеждой прищурился майор.

— Если мы его не поймаем, — старший пэпэ-эсников махнул рукой в сторону дома, — то может быть… Если сорвется.

— Кого — его? — заинтересовался Соловец.

— Его. — Пузатый переступил с ноги на ногу. — Который по дому бегает.

— И давно?

— Да с час уже. Или больше.

В проеме балконной двери на четвертом этаже мелькнула какая-то тень, и до майора долетел чей-то выкрик. Слов было не разобрать, но Соловцу показалось, что он услышал нечто вроде «Национальная безопасность!».

— А чего же мне Чердынцев сказал, что тут труп? — снова разнылся начальник «убойного» отдела.

— Я по рации передал, что может быть труп. — Старший наряда поджал губы.

— Тьфу! — в сердцах плюнул Соловец и обернулся в сторону оврага, на краю которого лежал Пенёк и тянул вверх привязанного тросом Твердолобова. Снизу дознавателя подталкивал громко ругающийся Недорезов.

— А вы чё, пешком дошли? — удивился пузатый.

— Да, блин, на своих двоих! — рассвирепел майор. — Ты что, не знаешь о распоряжении начальника Главка?!

— Про чё? — насторожился сержант.

— Про то, что каждый мент должен пройти в сутки не менее двадцати километров! — заорал Соловец. — Кто не пройдет, того по итогам месяца — на полгода в Чечню! В окопы, вшей кормить!

— Ой! — испугался пузатый. — Это чё ж такое делается?!

— Георгич шутит, — подобострастно сказал старший. — Ведь, правда, Георгич? Майор тяжело вздохнул и промолчал.

— Животное! — От края обрыва долетел крик Недорезова, который наконец достиг ровной поверхности и теперь стоял рядом с лежащим Твердолобовым. — Ты у меня еще попросишь заключение экспертизы! Вставай, недостающее звено эволюции! — Судмедэксперт всегда отличался витиеватостью речи.

Дознаватель смотрел вверх, блаженно улыбался и на крики не реагировал.

— Ого! — Брови пузатого пэпээсника поползли вверх. — Да вы в полном составе!

Котлеткин попытался что-то втолковать разгоряченному Недорезову и оттащить его от беспомощного Твердолобова, но судмедэксперт оттолкнул сержанта-водителя, продолжая ругать дознавателя на чем свет стоит и пинать ногами.

Мечущийся по дому неизвестный на секунду высунулся из окна на девятом этаже, и вниз со свистом полетел выдранный с корнем унитаз.

— Поберегись! — рявкнул старший наряда, и милиционеры порскнули в стороны.

Фаянсовое изделие грохнулось о бетонную плиту и разлетелось на сотню осколков.

— Сволочь! — Пузатый сержант погрозил кулаком бритоголовому субъекту, корчащему рожи из окна уже на восьмом этаже. — Четвертый толчок за десять минут.

Физиономия субъекта была покрыта минимум недельной щетиной.

— А ведь он не один! — Наблюдательный Соловец показал пальцем на окна третьего этажа, за которыми тоже кто-то пробежал.

— Надо окружить дом и зайти с трех сторон, — сказал старший патрульный. — Нас четверо и вас…

— Нас трое, — покачал головой Соловец. — Твердолобова не считай. Но скажут… Скажут! — майор поднял вверх палец, — что нас было четверо!

— Ну хорошо, трое, — согласился сержант. — Всемером должны управиться.

Перед ними во всю ширь горизонта расстилалось море, убаюкивая шепотом прибоя. Распитая бутылка «Пятизвездной» несколько успокоила Васю и дала возможность его коллеге философски воспринять историю о машине времени.

— Я же предупреждал тебя, чтобы не трогал технику, — упрекнул товарища Плахов.

— А я сейчас думаю, что все было бы нормально, если б некоторые не перемещались, словно стадо взбесившихся слонов, и не переключали бы что не следует.

— Кто у нас муж? Волшебник… Предупреждать надо, — процитировал Игорь известное кино. — Я вообще-то более склонен думать, что ты, дружище, слегка перепраздновал, несмотря на скачки этих «ленфильмовских» казачков. Машины времени нет потому, что не может быть вообще. Но, во всяком случае, сначала следует разобраться, куда мы попали. Так что ты как хочешь, а я отправляюсь назад, в город.

— Да-да, — подхватил Рогов, — интересно, как ты потом будешь доказывать, что в пионерах не состоял, а из октябрят тебя выгнали за оппортунизм к политике партии.

Но Плахов решительно поднялся и, подхватив на руку пальто, которое здесь, среди нагретого ярким весенним солнцем песка, выглядело попросту неуместно, решительно зашагал в противоположном от моря направлении.

— Погоди, я с тобой! — заспешил следом Вася.

На третьем куплете песни «Потому что нельзя быть красивым таким», посвященной сотрудникам уголовного розыска, Ларин заметил, как из-за сейфа выбежал маленький чертик, вприпрыжку пронесся по плинтусу и юркнул в щель между стеной и шкафом.

«Глюк», — подумал капитан, продолжая подпевать танцующему соло Дукалису и хлопать в ладоши, задавая товарищу ритм.

Несколько секунд всё было нормально, но тут уже из зарешеченного отверстия вентиляционного колодца, общего для оперского кабинета и санузла, высунулась хитрая волосатая мордочка с большими ушами, поморгала и пропала.

«Крыса?» — засомневался Ларин.

Дукалис закончил петь хит группы «Белый орел» и затянул «Твори добро другим во благо», старательно подражая исполнявшему сей шедевр редкому для российской эстрады мужественному мачо по кличке Шура.

Излишне говорить, что и это выступление посвящалось нелегкой милицейской работе.

Из-под сейфа вылез чертик покрупнее двух предыдущих, упер руки в боки, критически посмотрел на выводящих рулады оперативников, показал Ларину средний палец правой руки, топнул копытцем, махнул тонким хвостиком со стреловидным концом и убыл туда же, куда и первый чертенок.

«Вот гад!» — обиделся капитан.

Взявший слишком высокую ноту Дукалис зашатался, схватился за горло и бросился к окну.

С грохотом распахнулись створки, в комнату ворвался поток морозного воздуха. При этом пение в глубине кабинета не прекращалось — Ларин автоматически продолжал выкрикивать рифмованные строчки.

Вентиляционная решетка открылась, и взору капитана явились сразу три чертенка, которые принялись корчить рожи. Один очень натурально изобразил Дукалиса с распахнутым настежь маленьким ртом.

«Еще и издеваются!» — возмутился капитан, схватил стоявшую рядом табуретку и вскочил, намереваясь метким броском прихлопнуть хотя бы одного из троицы незваных гостей.

Но чертенята оказались не в меру шустрыми.

Завидев поднявшегося Ларина, они юркнули обратно в колодец и захлопнули за собой решетку.

Капитан обернулся к Дукалису, ища поддержку у верного товарища, но понял, что на ближайшие часы, а возможно, и дни сосед по кабинету выпал из реальной жизни. Анатолий наполовину высунулся из окна на улицу и висел, безвольно уронив голову. Ему за шиворот падали редкие снежинки, мгновенно тая на красной, пышащей жаром шее.

Тело рефлекторно вздрагивало и храпело.

Ларин понял, что ему придется в гордом одиночестве справляться с нашествием наглых тварей, и, подбрасывая в руке табурет, направился к выходу из кабинета.

Прокравшись в туалет, капитан лег на пол и узрел торчавшие в одной из кабинок волосатые ноги, оканчивающиеся раздвоенными копытами.

Ларин резко распахнул дверцу и наткнулся на горящий ненавистью ко всему человеческому роду взгляд большого, толстого и ужасного черта, вольготно рассевшегося на унитазе.

— Вот ты где, главный черт! — заорал охотник за нечистью и со всего маху опустил табурет на рогатую голову.

В удар были вложены все силы, и, так как больше сил не нашлось, славный экзорцист Ларин рухнул без сознания на кафельный пол рядом с писсуаром.

Друзья почти миновали проулок, откуда часа полтора назад вылетела шальная конница, когда их неожиданно окликнул чей-то гунявый голос:

— Па-апрашу документы, господа ха-аро-шие!

Дорогу оперативникам преградил усатый военный, погоны которого были украшены сержантскими лычками. Сомневаться в решительности намерений говорившего не приходилось, так как он весьма выразительно покачивал своим карабином.

Рогов обернулся и увидел, что путь к отступлению отрезан: сзади стояли еще двое служивых, один из которых, деловито передернув затвором трехлинейки, с угрозой предупредил: — Э-эй, не балуй! А то враз пальну!

Плахов сунул было под нос сержанту служебное удостоверение, но тот, издали заприметив маленькие алые корочки, начальственно прикрикнул:

— Ты мне пачпорт давай и пропуск от коменданта!

Возможно, будь оперативник понастойчивее и заставь он патрульного ознакомиться с содержимым удостоверения, то все бы и обошлось. Но растерявшийся Рогов неожиданно вытащил из внутреннего кармана пиджака загранпаспорт, с которым он столь удачно навестил недавно гостеприимный Лос-Анджелес[8].

Тут-то оперативники смогли по достоинству оценить расторопность родного правительства, в течение десяти с лишним лет не удосужившегося заменить старые советские паспорта на новые, с символикой, более приличествующей веяниям времени. На миг оторопело уставясь на краснокожую серпасто-молоткастую паспортину с пятиконечной звездой, сержант вдруг заорал дурным голосом:

— Красны-ые-е! — И, отскочив от Васи, словно от зачумленного, на несколько шагов, направил карабин прямо ему в лицо. — Стоять, большевистская сволочь! Руки вверх! Ужо теперича господин Овечкин вам шомполами-то мозги вправит! — И, обращаясь к солдатам, поинтересовался: — Я верно говорю, братки?

— Слухай, Михалыч, чё я тебе за них щас скажу, — живо отозвался один из конвоиров. — Мине лично ентот Овечкин нужон, как рыбке зонтик. То ж не в кафешантан с мамзелью идтить, а в контрразведку. А там ихние благородия начнут пытать, типа, почему ты, Сема, всего двоих споймал? Куда остальных «мстителей» отпустил? И чё мы ответим, в натуре? Ты лучше гля, Михалыч, какие у большаков шмотки справные. Доведем до лимана та и бычкам с кефалью на корм: нам хлопот меньше, а им — мучениев.

— Какие бычки? Какие мучения? — запротестовал Рогов. — Вы нас, господа, с кем-то спутали. Не знаю, кто там вам мстит, но это не мы. Мы только что сюда приехали из Питера.

— Это верно, — неожиданно согласился старший патрульный. — Вот и господин капитан Овечкин то же говорил: дескать, бандюки эти неуловимые, кажись, сюды только давеча прибыли. А про Петроград вы уж совсем загнули — туда ж больше двух тыщ верст, да через линию фронта! Потому, товаришшы комиссары, не обессудьте. Вертайтесь-ка взад и шагом марш! Ну, пшли! — И для убедительности сержант ткнул дулом карабина в сторону задержанных.

— Да-а, Вася, если жив останусь, я тебе вовек этого подарка не забуду. И пальто тоже… Я ж на него целый год копил! — возмутился Плахов.

Но сержант уже приставил приклад карабина себе к плечу и начал прицеливаться:

— Пшли! Кому сказал?!

Только, видно, для нового владельца пальто время еще не пришло.

В самый критический момент благолепие южного городка нарушил яростный вопль, пронесшийся вдоль наглухо закрытых ставень:

— Ста-я-а-ать!..

Бесчувственную тушку Твердолобова было решено использовать для перекрытия одного из входов в дом в качестве своеобразного милицейского надолба. Правда, Недорезов предлагал назвать дознавателя хоть и созвучно со словом «надолб», но несколько по-другому, однако Соловец быстро прервал оскорбительные лексикологические изыскания судмедэксперта.

Пребывающего во временной отключке коллегу посадили в дверном проеме, подперли мешком с цементом и всунули в руки короткую доску которую издалека можно было принять за автомат.

— Нормально. — Соловец отошел на два десятка шагов и визуально оценил проделанную работу. — Сойдет.

Сержанты, начальник ОУРа, судмедэксперт и водитель двинулись вверх по лестницам, раз в минуту перекликаясь рублеными фразами из непечатной лексики. Смысл фраз заключался в том, что «подвергшийся сексуальному насилию в извращенной форме» и, вероятно, «нетрадиционно ориентированный» подозреваемый пока не обнаружен.

Но на седьмом этаже ситуация кардинально изменилась.

Шедший первым смельчак Пенёк получил удар из-за угла трехкилограммовым бумажным пакетом с алебастром и, сплошь покрытый белым порошком, кубарем покатился вниз по лестнице, увлекая за собой пузатого сержанта и Недорезова.

Опытный Соловец подпрыгнул, когда ему под ноги свалился клубок тел, приземлился на чье-то лицо, оттолкнулся обеими ногами и запрыгнул на лестничную площадку, оставив позади себя набирающие скорость тела.

Котлеткин, сержант и Недорезов прокатились по ступенькам и врезались в стену.

Вверх взметнулось облако алебастра.

Майор не стал ждать, когда коллеги выберутся из кучи-малы, выдернул из кобуры штатный ПМ и, не подозревая о том, что обойма пистолета пуста, бросился догонять рослого подозреваемого, улепетывающего по захламленному коридору.

Беглец миновал пустую лифтовую шахту, перепрыгнул через штабель готовых к укладке половых досок и оказался в большом помещении с двумя выходами, один из которых надежно перекрывал старший наряда ППС. Пэпээсник, увидев небритого хулигана, навел на него ствол АКСУ. Со стороны второго дверного проема приближался тяжело дышащий начальник ОУРа.

— Стоять! — рявкнул главный пэпээсник и передернул затвор.

Подозреваемый метнулся сначала вправо, затем влево, заполошно закрутил головой, повернулся вокруг оси и сделался бледным.

— На колени и руки за голову! — приказал суровый, но справедливый сержант.

Соловец решил поддержать товарища и пальнуть в потолок, но вместо грохота выстрела пистолет издал пошлый пустой щелчок.

«Упс! Осечка…» — подумал смущенный майор.

Небритый подозреваемый хитро усмехнулся и попёр на сержанта, справедливо полагая, что и у того магазин пуст, как флакон одеколона, после того как побывал в руках привокзального бомжа.

— Не подходить, твою мать! — взвизгнул старший наряда ППС, отступая назад.

— Федеральное бюро национальной безопасности! — неожиданно гаркнул бритоголовый верзила и продемонстрировал сержанту книжицу в ярко-голубой обложке с золотым тиснением как снаружи, так и внутри.

Пэпээсник приоткрыл рот, соображая, что бы сие означало.

Но Соловец справедливо рассудил, что сотрудник серьезной конторы вряд ли станет носиться по недостроенному дому и швыряться унитазами в милиционеров. Он тихо подкрался сзади к отвлекшемуся подозреваемому и отоварил того обрезком доски по затылку.

Метатель унитазов ничком свалился на бетонный пол.

Майор вытащил из разжавшейся руки удостоверение в голубых корочках и раскрыл.

С фотографии под крупной надписью «Агент национальной безопасности» скалилось лицо подозреваемого.

— Он. — Сержант заглянул Соловцу через плечо. — Точно он. У-у-у, гаденыш! — Пэпээсник ткнул бритоголового носком сапога в бок и вытащил дубинку, дабы обстучать тело на предмет выявления оружия, иных посторонних предметов и тяги к сопротивлению бравым стражам законности.

— Не бейте его! — В одном из оконных проемов появился маленький носатый человечек с серьгой в ухе и в перепачканном бежевом костюме. — Не надо! Я сейчас всё объясню!

Вопли бывают разные.

Одни — глубоко несчастные; так кричит поскользнувшийся по дороге из магазина гонец, глядя на осколки заветной бутылки. Другие — возмущенные; эти принадлежат задержанным взяткополучателям, умудрившимся выкинуть в окно пачку меченых купюр, прежде чем в кабинет ворвались оперативники. Третьи — безысходные, исходящие от забулдыг, заблудившихся среди мусорных бачков. Бывают вопли деловитые, издаваемые бравыми чинами охраны правопорядка при работе спецсредствами ДР-1, именуемыми в народе «демократизаторами»[9]. Встречаются вопли страстные (без комментариев: допрос — штука тонкая).

И так далее, и тому подобное.

Но ни с одним из перечисленных восклицаний невозможно сравнить голос возмущенного руководителя, тем паче достигшего определенных командных высот.

Раскрывая рот на ширину ружейного приклада, любой мало-мальски нормальный полковник в состоянии построить полк и повести его торжественным маршем на строительство собственной дачи либо на прополку огорода.

От крика какого-нибудь московского генерала седеют даже во Владивостоке, а ораторское искусство сынков отдельных чиновников, продолжающих карьеру во главе целых регионов, служит неистощимым энергетическим источником не только для разномастных пародистов, но и для всей страны.

— Сто-я-а-ать!!! — разнесся над городком требовательный рык, от которого конвоиры вытянулись во фрунт, а задержанные просто оцепенели.

В их направлении, грозно размахивая кулаком и сбиваясь с шага на бег, двигался старший офицер. На высокой тулье его фуражки хищно распростер крылья двуглавый коронованный орел, рукав парадного кителя украшал яркий шеврон с триколором, а на груди тревожно позвякивали многочисленные награды, среди которых выделялся массивный крест с российским гербом.

Сержант, как старший патруля, первым пришел в себя и поспешил навстречу грозному высокоблагородию, чьи погоны украшали два просвета.

— Ваше высокобла-а-ародие, — начал было докладывать служивый, но старший офицер только махнул рукой и, пытаясь отдышаться от быстрой ходьбы, прохрипел:

— Негодяи!.. По существу!.. Коротко!..

— Господин полковник! — тараща глаза на несколько странную форму, продолжил сержант. — При патрулировании в районе возможного появления красных бандитов задержаны два их лазутчика. Конвоируем в контрразведку для дальнейшего разбирательства!

Но высокоблагородие не соизволило оценить бдительность и почему-то начало возмущаться.

Оно требовало немедленно отпустить задержанных, с которыми будет разбираться собственное начальство, а не всякие там «прикомандированные сапоги» из каких-то неизвестных «внутренних войск». Бедолага сержант попытался возразить, что выполняет приказ некоего штабс-капитана Овечкина, но дальше этого дело не пошло.

Разъяренный офицер стал сыпать такими мудреными словами и выражениями, которые сержант не слышал даже от невоздержанного на язык ротного. «Самебенладен», «РУБОП», «ФСБ», «главк», «межведомственный пофигизм», «операция „Чистые уши“»[10], «криминализированный милитаристский элемент»… Более понятным оказалось выражение о весьма оригинальной любви высокого чина к капитану Овечкину, его начальству и всей капитанской родне.

Все это было сказано гневным голосом и связывалось в единую витиеватую фразу при помощи слишком знакомых смысловых связок, самой мирной из которых была «ма-ать!». Причем именно с восклицательным знаком. Когда же до старшего патруля начал понемногу доходить смысл выражения «мочить в сортире», он уже был готов самостоятельно приставить дуло карабина к собственной гимнастерке и скомандовать: «Пли!»

Впрочем, до этого не дошло.

Слегка отдышавшееся от длинного монолога высокоблагородие сменило наконец гнев на милость и разрешило патрульным мирно следовать… В общем, туда, куда и прежде их посылали часто.

Тем не менее, радуясь, что легко отделались, военные подхватили оружие и споро отправились восвояси.

— Ну что, так-то мы репетируем? — Грозный чин угрюмо посмотрел на застывших оперативников. — От подполковника Петренко еще никто не убегал. Сейчас мы возвращаемся в контору. И чтоб через пять минут на плацу у дежурки я из окна кабинета видел, как вы маршируете с песнями! А рапорта по поводу случившегося — мне на стол. Сегодня же! Да, кстати, что-то я не узнаю эту улицу. Ну-ка, скажите мне, Плахов, куда вы бежать собирались?..

— Сам ты люблен ладаном, будь ты не ладен! — ворчал посрамленный сержант, так и не получивший добротное пальто для своей зазнобы.

— Сижу себе спокойно, — ощупывая раскалывающуюся от боли голову, рассказывал Чердынцев Казанове, прибывшему на службу прямо из отделения интенсивной терапии, — тут врывается Ларин, орет что-то про «главного черта» и бац мне по башке табуретом! Ну, не свинство ли?!

— Свинство, — согласился Казанцев, глядя на валяющегося в отрубе капитана, которого начальник дежурной части перетащил в коридор, и на обломки табуретки, видные сквозь приоткрытую дверь туалета.

К двум беседующим милиционерам подошел одетый в серую дубленку молодой человек, с легкой улыбкой посмотрел на Ларина, одежда которого была украшена отпечатками сапог Чердынцева, и обратился к майору:

— Скажите, а дознаватель Безродный вообще-то сегодня появится? Я его уже четвертый час жду.

— Появится, появится, — раздраженно отмахнулся начальник дежурной части. — Идите и сядьте на место. Не мешайте работать.

— Ну вы ва-аще! — только и смог выдохнуть Мухомор, когда запинающийся Рогов в общих чертах поведал ему о проблемах, связанных с возвращением домой. — Ну ва-аще!

Они стояли в разгромленной мастерской сапожника. Полки, на которых прежде стояла обувь, были сорваны со стен и разломаны, сами штиблеты, как, впрочем, и инструмент, исчезли. Несколько досок пола были вырваны, открывая пустой тайник. Но самое страшное, в помещении отсутствовал заветный шкаф-купе.

Путь домой был напрочь отрезан.

Несколько оправившись от услышанного, начальник РУВД противным голосом, в народе именуемым «козлетоном», начал сокрушаться, что не сможет вовремя доложить руководству об оперативной обстановке в районе и, что значительно хуже, не сумеет объясниться с женой, почему не поздравил ее с праздником.

— Да не волнуйтесь вы, Николай Александрович, — попытался успокоить Мухомора Плахов. — мы что-нибудь обязательно придумаем.

— Вы-то обязательно придумаете, — оживился Петренко, — вы уже такое придумали!.. В общем, так. Делайте что хотите, но чтоб эта ваша… как ее? Машина там, шкаф, вагон «СВ»… Но если ее… их… вас не будет на месте к восемнадцати ноль-ноль — пеняйте на себя. Ищите где хотите. На то вы и сыскари. — Мухомор понемногу пришел в себя, и в его голосе начал позванивать металл, словно шло оперативное совещание. — Ну, какие есть по этому поводу соображения?

— Я думаю, машина могла попасть только к тем, кто учинил в мастерской погром, — попытался реабилитироваться Вася Рогов. — Думаю, что это — местные силовики. Значит, надо войти с ними в контакт.

— А я думаю, что надо срочно валить отсюда, — перебил говорившего Плахов, мельком глянув в окно. — Там «наш» патруль и еще несколько уродов со стволами. И кажется, они вышли не на прогулку.

Действительно, короткими перебежками по улице к мастерской приближались несколько военных.

— Так, парни, — Мухомор решил принять удар на себя, — давайте-ка дуйте через двор, а я их задержу.

Оперативники не двинулись с места.

— Вам что, волшебного слова не хватает? А ну, бе-гом! — прикрикнул подполковник. — Вам такую-растакую машину искать надо, а мои документы и форма вне подозрений. Где бы мы, понимаешь, ни находились.

Когда в дом ворвались военные, сопровождаемые чернявым господином в клетчатом костюме, то в мастерской они увидели лишь одного старшего офицера. На высокой тулье его фуражки хищно распростер крылья двуглавый коронованный орел, рукав парадного кителя украшал яркий шеврон с российским триколором, а на груди красовались многочисленные награды.