Черноморченко АндрейИнтерферотрон Густава Эшера

Андрей Черноморченко

Интерферотрон Густава Эшера

Этот файл - моя первая попытка написания романа. Сейчас я испытываю сомнения - а стоит ли продолжать? Буду признателен, если кто-нибудь отзовется с советом (желателно - дружеским).

Читательские отклики присылайте по

Email: [email protected]

Date: 29 Apr 1997

Севастополь

1997

Why are immoral childish well-intentioned

easygoing eloquent sisters like authentic

tensions? because sisters

scrutinize generously. a balance is

like a kind of sexy connoisseur, it

sings to God he lights up he

clouds their ferocious commotion's

defenestration does, must many

luxurious failures need ordinarily and

with ease? must purple aggravations adore?

must innumerable psychopaths disturb? must

any fathers numerate? with yearnings,

Marcello wants too few decisions

despairingly and today are living for some

cosmological sands, few sexy

appetites will be Psyches their own

carnivorous breadth is like his

clairvoyant assumption, it takes from

Madonna some condemnations exorcise,

too few breaths pine for a lot of angelic

planets Josephus Stillbourne, Songs of

Decay and Misfortune

Океанский прибой колыхал прибившийся к берегу кал аквалангиста. Густав сидел в шезлонге, вдыхал вечерний воздух и рассеянно смотрел на мутно-зеленую волну, катившую на своем гребне надувной матрас с полуразложившимся мальчиком. Две недели назад еще одного соседского ребенка, когда тот запускал воздушного змея, унесло порывом ветра далеко за пики гор. В запасе у родителей оставалось еще трое. Густав с облегчением подумал о том, что Эвелина, с которой их связывало уже более двух с половиной лет совместной жизни, даже не задумывается о потомстве.

Он поменял диск в переносном проигрывателе. Из динамика тихо потянулась пронзительная вторая часть 3-й симфонии Вагнера. Густав любил старых мастеров и сейчас, затаив дыхание, вслушивался в лирическую тему, которую деликатно выводил контрфагот. Чуть позже вступили скрипки и флейты - тревожное предзнаменование грядущих бурь, завершавшихся к финалу Andante ma non troppo очистительным катарсисом и успокоением. Удар гонга на отметке 6:37 по индикатору неизменно вызывал у Густава трепетное томление и слезу.

Уйдя пару лет назад в отставку по состоянию здоровья и получив приличное выходное пособие, Густав почти все средства потратил на собирание обширной фонотеки, воплотив свою давнишнюю мечту. Музыка для него непременно асоциировалась с каким-нибудь личным переживанием, обычно печальным, и вызывала неуправляемый поток эмоций. Эвелина часто уже глухой ночью, выйдя к берегу, обнаруживала мужа в состоянии глубочайшего эстетического транса, с пеной на губах скрючившимся в промокшем насквозь сидении шезлонга. Она доставала тогда из проигрывателя ненавистный ей диск, ломала его и втаптывала золотистые кусочки глубоко в песок, после чего окатывала Густава морской водой. Придя в сознание, он сразу же протягивал руку за пластинкой, и, не обнаружив ее, вопросительно смотрел на Эвелину, которая указывала на облезлую чайку, при свете фонаря ловившую мух над песком: "Ты же знаешь, Гуги, до чего эти твари падки на всякие сверкающие безделушки". Дома у них собралось уже порядочно пустых пластиковых коробок, наверное, треть коллекции.

Густав обреченно кивал головой; Эвелина помогала ему подняться и, опираясь на ее плечо, он медленно шел к невысокому двухэтажному домику, стоявшему на обрывистом склоне. Их жилище было оборудовано всеми типовыми приспособлениями, которые полагалось иметь каждой семье на исходе XXIII века, хотя внешне ничем не отличалось от скромного дачного коттеджа трехвековой давности. Эвелина страстно увлекалась антиквариатом и, помимо постоянных экскурсий на ближайшую свалку ради поиска древних безделушек, приложила все старания, чтобы отделать дом сообразно своим представлениям о старине. Покатая крыша с поросшей мхом черепицей представляла собой искусно закамуфлированную многоячеистую антенну с солнечными батареями. Микроплазменный светильник у входа имитировал архаичный люминесцентный фонарь, и Эвелина затратила массу времени и нервов, чтобы добиться того самого "рыбьего" оттенка, о котором читала в старинных романах. Густав периодически собирался ей сказать, что это освещение весьма напоминает ему интерьеры криминалистической лаборатории, куда ему приходилось столь часто наведываться за свою недолгую карьеру внештатного консультанта департамента полиции. Однако он все время сдерживался, понимая, что Эвелина может не на шутку обидеться, - она была истово уверена в необходимости создания именно такого семейного гнезда, наподобие тех, что регулярно рекламировали по холовизору как последнее веяние в домостроительстве.

Пока Густав приходил в себя, сидя на скамейке у высохшего бассейна, Эвелина открывала дверь с фальшивым глазком, надтреснутым аптекарским колокольчиком и тщательно приклеенным ржавым висячим замком. К двери также была приделана табличка: "Доктор Захарий Якобсон, гомеопатия и иглоукалывание". Это был настоящий артефакт середины XX века, гордость Эвелины, выуженная ею из-под обломков многоэтажного здания в Мертвой зоне. Ни она, ни Густав понятия не имели, кто был доктор Якобсон. А если бы Эвелину спросили, что такое гомеопатия или иглоукалывание, она наверняка не смогла бы ответить, - новейшие свойства человеческого организма давно исключили потребность в медицине, а эпизодические функциональные расстройства по мере возможности устранялись органомеханиками. В отличие от нее, Густав глубже знал историю, хотя это и не имело прямого отношения к его профессии. Поэтому он всегда с легким содроганием входил в собственный дом, где мебель угрожала рассыпаться (очень дорогой, купленный по случаю гарнитур, выпускавшийся на территории под названием "Молдавия" в 1970-х годах), в углу громоздился огромный пыльный рояль Smirnoff с полопавшимися струнами и почерневшими клавишами, а на стене висел аутентичный, но полностью выцветший календарь за 1997 год с изображением неведомой девушки по имени Шифер.

Эвелина помогала Густаву раздеться, и, пока он принимал душ, разводила в камине огонь и подогревала на нем побитые молью и истоптанные за последние двести пятьдесят лет множеством пахучих ног теплые тапочки мужа. Она знала, что так было принято в стране, именовавшейся Англия, и свято соблюдала этот ритуал каждый вечер, хотя ее тошнило слегка от испарений, распространявшимися двумя мохнатыми и туповатыми заячьими мордочками с обтрепанными ушами. Густав же всегда с трепетом просовывал в заячьи недра свои конечности, подозревая, что в их глубинах гнездится какой-нибудь древний свирепый грибок, который в один прекрасный день разъест ему ноги по самый пояс. Однако он и заикнуться не смел насчет покупки обычных шлепанцев, наверняка стоивших раз в двадцать дешевле этой раритетной рвани.

- Чаю, дорогой?

- Да, дорогая.

Их диалоги своей скудостью напоминали древние телевизионные сериалы. В принципе говорить им особенно было не о чем; они часто ощущали необязательность своих отношений. Оба были достаточно обеспеченны, до брака каждый был вполне независим, да и сам институт супружества за истекшие годы подвергся столь значительной эрозии, что многими воспринимался как курьезный пережиток и чаще всего сводился к недолговечному совместному проживанию. Необходимость семейных связей для воспроизводства потомства была отвергнута всем бурным ходом развития генной инженерии и компьютерных технологий. На пересечении этих двух наук, начиная с 2075 года, появилась возможность считывания полного биологического кода любого индивидуума с последующей генерацией, что сделало бессмысленными преступления против личности и в общем-то отменило смерть: при подаче заявки в ближайший биопункт о гибели или естественной кончине кого-либо из родственников через два дня приезжала точная копия усопшего, здоровая и помолодевшая. Процесс в дальнейшем был еще более автоматизирован благодаря вживлению в черепную коробку радиобуйков, начинавших подавать сигналы в случае прекращения жизнедеятельности хозяина, и новый экземпляр изготавливался и отсылался автоматически.

Спустя пятнадцать лет параметры каждого жителя планеты были внесены в центральный банк биоданных. Это позволило с абсолютной точностью предсказывать характеристики потомства, а еще через двадцать лет успехи химического синтеза привели к появлению первых полностью искусственных детей: потенциальная мать выбирала отца по каталогу и через три дня получала ребенка требуемого возраста (от одних суток до 15 лет), вычисленного программным способом на основании кодов обоих "родителей" и полностью выращенного фабричным способом из органического киселя. Поскольку отцом мог быть кто угодно, даже не догадываясь об этом, то традиционная семья бесповоротно потерпела крах, а размножение и секс в массовом сознании окончательно стали совершенно несвязанными понятиями.

Подавляющее большинство населения, естественно, предпочитало получать детей уже достаточно взрослыми, дабы избежать неприятной возни с неуправляемой молодой порослью. Вскоре выяснилось, что новое поколение землян появляется на свет сразу в возрасте двенадцати лет и старше. Еще лет через тридцать оказалось, что в программе искусственного размножения имелся небольшой дефект, и всем людям отныне потребуется постоянная генная коррекция с помощью встроенных в тело органических микропроцессоров. Это заодно исключило всякую возможность получения детей устаревшим традиционным способом. В ходе последовавшей затем шестой мировой войны центральный банк биологических данных был уничтожен, технология оказалась утерянной, и человечество осталось наедине со своими стареющими телами, все с меньшим успехом поддававшимися ремонту. Последний ребенок появился на Земле в 2157 году, почти 140 лет назад, - некоторые родители, подобно соседям Густава, с помощью ингибиторов роста тормозили развитие потомства, сохраняя сами благодаря постоянным инъекциям искусственную молодость и заодно - иллюзию семейной жизни.

Густав отхлебнул из чашки отдававшей бергамотом жидкости и, повернувшись к панели холовизора, скомандовал: "То же, что и вчера". Голос из панели уточнил: ""Историю пятой мировой войны" Уильяма Хоггарта, открытую на 437-й странице?" Густав подтвердил свой запрос, и через несколько секунд на столике молекулярного синтеза появился его заказ.

Иногда он задумывался над тем, что бы значила их повседневная жизнь без холовидения с его 36 тысячами каналов голографического изображения, неограниченной возможностью получения информации и материализации предметов. Холовизор мог заполнить неотличимой от реальности картинкой комнату любых размеров и доставить на дом заказ, выбранный из бесчисленного множества каталогов. Эвелина сидела возле "ящика", как его по старинке именовали, почти непрерывно, окруженная светящимися фантомами, которые занимали почти все пространство первого этажа. Бесконечное разнообразие зрелищ обеспечивалось тем, что программы последние лет сто пятьдесят произвольно генерировались компьютерами на центральной студии. Станция холовидения не имела ни камер, ни павильонов, ни дикторов, и красочные образы, возникавшие в воздухе перед панелью "ящика", были результатом хитрого машинного кода, заставлявшего один компьютер на лету сочинять вестерн или мелодраму, другой - устраивать лотерею, третий - транслировать музыкальную передачу и так далее. Сигнал в дом перебрасывался через спутник, и все домашние холовизоры были объединены в глобальную сеть. Любая программа сохранялась в памяти компьютера и повторялась только в том случае, если ее смотрело минимум пять тысяч зрителей. Это означало, что Эвелина была обречена только на новинки, поскольку население земного шара к тому времени не превышало полумиллиона человек.

Густав давно усвоил, что жену, сидящую у холовизора, не стоит трогать. Она была энтузиастом зрелищ и трепетно верила всему, что ей показывали. Попытки указать на очевидный абсурд в какой-нибудь программе приводили к вспышкам неконтролируемой ярости, после чего они могли днями не разговаривать. Густаву в эти моменты очень сильно хотелось заказать по холовизору африканскую мамбу и подбросить ее Эвелине в душ. К сожалению, он знал, что почечный микропроцессор заблокирует распространение токсина, и, в худшем случае, после легкого расстройства желудка супруга закатит грандиозный скандал с угрозами окончательного выяснения отношений. Густав не любил женские вопли.

Он взял со столика книгу, еще теплую после синтеза. Неудобной особенностью холовизора, которую уже некому было исправить после недавней опустошительной войны, было то, что все заказываемые предметы оказывались недолговечны и рассыпались спустя несколько часов. Густав уже в пятидесятый раз запрашивал одно и то же издание. Всякий раз оставляя его на своем ночном столике, он к утру обнаруживал лишь толстый слой зеленоватой пыли. По этой же причине дома у них никогда не было ни запасов продовольствия, ни кухонной утвари, - Эвелина все получала прямо на стол по последним рекламным холокаталогам "высокой кулинарии". Продукты идеально соответствовали обмену веществ нового человека: моча у Густава и Эвелины была неизменно бирюзового цвета, а фекалии напоминали горсть жемчуга и источали мускусный аромат. Все вещи в их жилище, включая одежду, были по крайней мере трехлетней давности, полученные на дом еще до того, как на холовидении начались неполадки.

На 437-й странице Хоггарт писал:

... Оттесненные на Южный полюс формирования 10-й моторизованной генетической дивизии "Мертвый кузнечик" вынуждены были перейти к круговой обороне. Ощущая нехватку личного состава, командир дивизии полковник Дж. Рама Рао распорядился о срочной рекультивации наличествовавшего поблизости в избытке поголовья пингвинов. В течение двух дней непрерывной работы полевой лаборатории удалось произвести 4000 единиц бронированных огнедышащих королевских пингвинов, а также 500 единиц легких истребительных авиационных топориков.

С получением сообщений о приближении к Земле Грэма десантных кораблей экологической бригады "Гринспун", выдвинувшихся из Порт-Стэнли, полковник Дж. Рама Рао отдал приказание 1-й бригаде боевых страусов занять позиции в районе лагеря Мирный, 2-й бригаде легких минометных шакалов отойти к станции Хопкинса и быть готовой к маневру для охвата противника в районе предполагаемой высадки...

Внимание Густава отвлек пронзительный визг жены. Было поздно, и холовизионные компьютеры, согласно древней традиции, выдавали только триллеры и фильмы ужасов. Перед Эвелиной разворачивался напряженный сюжет - на балу у короля Людовика царило смятение, вызванное появлением в Версале огромного тиранозавра. Омерзительное животное уже успело поглотить несколько фрейлин, не обращая никакого внимания на трех мушкетеров, царапавших шпагами его ляжку. В самый эффектный момент, когда трехмерная пасть зверя уже была занесена над Эвелиной, а вся гостиная сотрясалась от оглушительного рыка, фильм прервался рекламой.

Эвелина облегченно вздохнула и заказала холовизору кофе по-норвежски. "Ты не находишь, Гуги, что в этой картине они пускают слишком много крови?" - спросила она, перехватив мужа, пытавшегося скрыться на цыпочках в спальню. "По-моему, нет. Ничуть не страшнее того, что ты смотрела во вторник." Густав всегда недоумевал, как после недавней войны его жену могло тянуть к подобным зрелищам. Очевидно, дело было в компенсирующем действии вспомогательного мозгового блока, корректировавшего неприятные воспоминания.

По "ящику" рекламировало свои услуги агентство досуга и эротических развлечений. Ни самого агентства, ни людей, выставлявших через него свои тела напоказ, давно уже не существовало, а компьютер на холовизионной станции имитировал рекламу, чтобы заполнить эфирное время так, как когда-то полагалось сеткой вещания. Перед Эвелиной на персидском ковре вращало телом обнаженное существо женского пола с колоссальными молочными железами и нахальными козьими глазами. Голос диктора восторгался за кадром: "Параметры тела согласно спецификациям No 67 "Сводного сексуального каталога"! Расширенный генитальный интерфейс со встроенным кэшем пятнадцатого уровня на восемьдесят терабайт и универсальная бисексуальная шина с турбоускорителем на базе 905-го процессора!" По тому, как Эвелина иногда по утрам выметала из дому особо мощное количество зеленой пыли, Густав догадывался, что его жена, пока он спит, тайком синтезирует некоторые поразившие ее воображение экземпляры, остатки кода которых сохранились на станции, - очевидно, из тяги к экзотике. Ревновать здесь было смешно - холовизионные особи имели чудовищные умственные дефекты, да Густав и не претендовал на абсолютную супружескую преданность. Его параметры по каталогу вряд ли могли поразить кого-нибудь, а предстательная микросхема была повреждена и действовала с перебоями. Впрочем, оценивая свои внешние данные в зеркале ванной во время умывания перед сном, Густав заключил, что на фоне реально существующих мужчин он выглядел очень даже неплохо и в некоторых ситуациях, особенно под воздействием алкоголя, мог представлять определенный интерес для женщин. Он имел все необходимые параметры по 98-й спецификации: 185/95, густые темные волосы без признаков лысины, белоснежные зубы и синие глаза. Однако органомеханик, к которому он обратился полтора года назад, жалуясь на боли в паху, сказал ему, что такой, как у него, травматический простатит больше не ремонтируется, скоро вылетят остальные блоки, откуда я вам возьму запчасти, все вокруг развалилось и вообще будьте счастливы, что не подыхаете в мучениях, как давно положено по возрасту. Густав был сражен этой грубостью, но Эвелине ничего не сказал и приготовился к тихому тлению.

В их поселке уже было несколько случаев смертей из-за отказа органоэлектроники, - производство комплектующих было остановлено войной, а после массовой эвакуации на другие планеты судьба оставшихся в колыбели цивилизации землян никого не волновала. К счастью, сохранился еще небольшой запас химикатов, позволявших продлевать агонию. Да и смерть была совсем не той, что в старые времена: покойники полностью, до порошкообразного состояния, разлагались в течение полутора часов, распространяя при этом запах корицы. Похороны в результате превратились в развлекательное мероприятие, на котором виновник торжества помещался голым в прозрачную пластиковую коробку и устанавливался в центр гостиной, будучи чем-то вроде цветочного попурри, а шумные гости, булькая коктейлями, оживленно наблюдали и комментировали вслух все малейшие нюансы разложения. Трудность состояла в том, чтобы вовремя всех оповестить и успеть собраться прежде, чем стремительные процессы окисления превратят недавнего знакомого в вещество, смахивающее на порошок для чистки раковин.

Завершив вечерний туалет, Густав забрался с книгой в кровать. Будильник показывал три часа ночи, но заснуть все равно не получилось бы спальня сотрясалась от доносившегося снизу победного рева зверя, разорвавшего за ноги, как жареного цыпленка, кардинала де Ришелье.

... Соорудив на своей базе в Порт-Стэнли несколько десятков полевых биопунктов, экологи в считанные часы смогли отмобилизовать шесть морских пехотных батальонов смерти. Отличавшийся нечеловеческой жестокостью командующий экологов, доктор биологических наук вице-адмирал З. Кронненберг, распорядился о непременном уничтожении в ходе предстоящих боевых действий всех людей, включая пленных, и отпуске на волю после воспитательной работы животных, не оказывающих сопротивления.

Утро 15 ноября выдалось крайне неблагоприятным для морских операций с точки зрения погодных условий. Шторм достигал семи баллов, а частые поздней осенью в этом районе ураганные порывы ветра разметали парусный флот экологов. Семимачтовый флагманский корабль "Пенициллин", не в силах противостоять ударам волн, был отнесен к мысу Горн, где налетел на скалы и затонул, унеся на дно весь штаб во главе с адмиралом З. Кронненбергом. Остатки бригады были вынуждены рубить мачты на кораблях и покорно ждать своей участи. Из 35 кораблей и судов, вышедших из Порт-Стэнли, к вечеру 17 ноября на плаву оставалось лишь семь. Таким образом, десантная операция, которая должна была, по замыслу командования экологов, переломить ход боевых действий в Антарктике, оказалась проваленной, и инициатива на ближайшие три недели перешла к союзным генетическим войскам...

Густав охотно читал всевозможную мемуарную и историческую литературу, хотя подозревал, что ежедневно появляющиеся тома не совсем соответствуют оригиналам. Та же "История" Хоггарта периодически имела то 600, то 580 а иногда и 535 страниц. Густав определенно помнил, что вчерашний Хоггарт, в отличие от нынешнего, симпатизировал экологам и на той же странице писал о триумфальной высадке десанта и бесславном разгроме генетиков, для которых Антарктида стала братской могилой. Кто знает, может, отвечавший за синтез исторической литературы компьютер завидовал своим творческим собратьям, неустанно заполнявшим эфир комедиями, мыльными операми и прочей всячиной, и иногда решался по своему разумению разнообразить заказ. Густав был нисколько не против. Он вполне понимал случайный и относительный характер всякой информации, у истоков которой, как правило, находились личности со скромными интеллектуальными и сомнительными нравственными достоинствами, например, тот же самый У. Хоггарт, на обложке книги преподнесенный как "крупнейший специалист в области военной истории, общепризнанный эксперт по военным действиям корпуса боевых осьминогов на Атлантике". Зная немного нравы научного мира, Густав был уверен: Хоггарт просто монополизировал тему и трудами невидимых ассистентов потихоньку соорудил себе маленький литературный мавзолей. Хотя кого, по большому счету, волновали события, происходившие сто или двести лет назад, или же количество трупов, наваленных тем или иным военачальником. Листая книгу, Густав подумал, что он, вероятно, - один из последних историков-любителей на этой планете. Ведь известно: если ты чего-нибудь не знаешь, то этого с таким же успехом и не происходило, а если ты что-либо узнал, то это - наверняка обман.

Элементы случайности и сам случай были в свое время для Густава, дипломированного физика-онтолога, объектом профессиональных исследований. Ему принадлежала разработка теории события как основополагающего элемента мироздания, а придуманное им устройство визуальной реконструкции прошлого на базе замера интерферирующих пост-событийных волн некоторое время успешно применялось полицией. "Интерферотрон Эшера" - так назывался размером с небольшой чемоданчик прибор, позволявший при помощи пяти датчиков, расставленных вокруг места преступления, получать на экране сносного качества движущуюся картинку происшедшего. Полицейские чины поначалу с подозрением отнеслись к устройству, однако все сомнения рассеялись после краткой демонстрации в кабинете начальства: Густав разбросал по периметру комнаты датчики, и перед восторженными зрителями развернулась десятидневной давности картина неистового соития во время ночного дежурства двух полицейских сержантов.

Изобретение дорого обошлось Густаву Эшеру, - хотя данные интерферотрона не могли привлекаться в качестве улики ввиду экспериментального характера прибора, детективы постоянно им пользовались во время расследований, и один маньяк, отпущенный на каникулы из тюрьмы, где отбывал пожизненный срок за пятнадцать садистских убийств, отомстил внештатному консультанту, подкравшись к нему на улице и лягнув в промежность острым клинком, торчавшим из каблука. С тех пор сексуальный потенциал Густава вследствие повреждения стал стремительно убывать; за этим потянулись другие недомогания, и ему даже пришлось написать прошение об отставке с должности заместителя начальника лаборатории каузативных исследований при университете Аконкагуа, хотя эта работа имела более чем вольный характер и даже не требовала постоянного присутствия. Проблемы его здоровья уже никого не волновали, так как все трезвомыслящие земляне, включая научный мир, полицию и преступников, телепортировали на ближайшие планеты, - после непрерывных войн между генетиками и экологами льды на полюсах растаяли, Африка, расколовшись, ушла на дно, уровень мирового океана поднялся на три километра, и для обитания остались лишь небольшие высокогорные участки. Еще лет за сто двадцать до этого террористические организации экологов "Гринпистол" взорвали все нейтронные силовые станции и залили фуназолом наиболее крупные нефтяные скважины, из-за чего обширные пространства Европы, Северной Америки и Ближнего Востока превратились в безжизненные пустыни. Единственными приемлемыми для жилья районами оказались Анды и Гималаи; остатки цивилизации еще наблюдались кое-где в Малой Азии.

После увольнения Густав забросил интерферотрон в подвал, хотя и собирался до этого расширить блок памяти, что позволило бы заглядывать в более далекое, на несколько десятков тысяч лет, прошлое. Он вполне смирился со своей судьбой, такой же, как и у соседей: спокойная жизнь, холовизор как единственное утешение и, главное, не терзать себя вопросами и радоваться тому малому, что осталось. Совместное существование с Эвелиной его вполне удовлетворяло. Она отвечала всем требованиям, которые среднестатистический мужчина мог предъявить к своей подруге, - поддерживала светский разговор без явных признаков кретинизма, прощала мужу мелкие слабости, не досаждала глупыми бытовыми вопросами и умела быть незаметной. У каждого из них случались бисексуальные внебрачные интрижки, но их имели все - как с холовизионными фантомами, так и с соседями - просто со скуки, не ревнуя и моментально о них забывая.

Густава отвлекли от книги особо яростные вопли ящера, отмучившегося на нижнем этаже. Заиграла жизнерадостная музыка, знаменовавшая наступление счастливого конца; Эвелина скомандовала холовизору выключиться и вскоре появилась на пороге спальни. Хотя Густав и так знал, что все фильмы обречены на хэппи-энд, но, по супружеской привычке, обратился к жене: "Ну как, все окончилось хорошо?"

- Да, Гуги. Ты даже представить себе не можешь, как они смогли избавиться от этого чудища.

Эвелина явно была возбуждена увиденным. Страх в умеренных дозах часто действует лучше секса.

- Наверняка они подмешали ему толченых алмазов в обед из гвардейцев кардинала или взяли на работу химерой в Нотр-Дам. А может быть, он оказался заколдованным принцем?

- От тебя никогда не услышишь ничего, кроме злых шуточек, даже по самому серьезному поводу.

Эвелина зашла в ванную и принялась энергично полоскать рот. Густав ждал, пока процедура будет закончена.

- Эви, не сердись. Ты же знаешь, как я отношусь ко всяким кошмарам, в особенности придуманным посредственными программистами.

Жена яростно сплюнула.

- Эви?

- Да.

- Я весь во внимании и не буду больше язвить.

- Хорошо, подожди секунду.

Густав услыхал мелодичное журчание, усиленное акустикой унитаза. Эвелина затем недолго повозилась под душем и через пару минут запрыгнула к мужу под одеяло.

- Ты плохой супруг, все время смеешься над своей доверчивой женой, и поэтому ничего я тебе не скажу. Пусть для тебя это останется тайной. Спокойной ночи!

Она повернулась к нему спиной и мгновенно заснула. Густав нисколько не огорчился по этому поводу и продолжил чтение. Через страниц сто он почувствовал, как бумага неожиданно стала шершавой и начала рваться при перелистывании. Он встал, подошел к окну и, открыв его, резким движением бросил книгу вниз. Покатившись по обрыву, она сразу рассыпалась, и в неярком лунном свете было видно, как по берегу ветром далеко разнесло листки. Назавтра от книги, как от мальчика на матрасе, да и от самого матраса, уже не останется ни следа, и Густав втопчет их прах в песок, разбежавшись для прыжка в прохладный утренний океан.

x x x

Он смог заставить себя заснуть, лишь наглотавшись коньяку, запивая его "Мутон-Ротшильд", хотя знал, что на следующее утро его будет выворачивать наизнанку. Заползая на четвереньках на кровать и попутно наблюдая, как дешевая мебель в его загаженной холостяцкой комнатке медленно начинает вращаться, словно в вальсе, он лег ничком, чтобы не захлебнуться рвотой во сне, даже не погасив свет и не выключив "ящик".

Джуд опять, как и неделю назад, увидел себя стоящим на краю пропасти, уходившей на сотни метров вниз. Далеко вокруг возвышались совершенно одинаковые, как близнецы, горы с плоскими, будто стесанными, вершинами; воздух был холоден и с какой-то неприятной коричневатой дымкой. Хотя пейзаж был знаком, Джуд не знал, в какой точке планеты находится и Земля ли это вообще. Он был одет в свою обычную полевую форму, но не имел при себе оружия и ранца. Джуд ущипнул себя за руку, увидел, как на ней стремительно образовался синяк, но ничего не почувствовал. "Это сон, - подумал он с облегчением и зачем-то посмотрел на свои босые ноги. - Мне, должно быть, холодно, потому что ступни посинели, и я шел издалека: кожа в кровоподтеках и струпьях".

"Да, но я и так прекрасно знаю, что это сон, без всяких щипков. Зачем эти излишние проверки?" Вдруг он осознал: больше не следует задавать вопросов, необходимо действовать. Он нагнулся, будто собираясь поднять с земли камень, и резким рывком, слегка подпрыгнув, отвел ноги назад, но не упал, а остался лежать в воздухе лицом вниз, словно на чьей-то большой невидимой ладони. Он чувствовал - ему пора разгоняться и лететь дальше, и стал загребать руками, как бы пытаясь вынырнуть из воды. Эти движения быстро отнимали у него силы, но Джуд знал, что если не будет работать, его засосет на дно пропасти, где, скрытые туманом, клубились какие-то немыслимые, недоступные человеческому сознанию кошмары. Он начал еще яростнее грести, подобно утопающему, не замечая ничего вокруг, и даже почувствовал боль в плечах от напряжения. Наконец его вынесло куда-то вверх, высоко в небо, и он увидел под собой грозовые облака, вспышки молний, подсвечивавшие тучи изнутри. Впереди светило солнце, но оно было бледным, сморщенным и холодным.

Джуд перевернулся на спину и застыл, отдыхая. Его несло по инерции вперед, как ему казалось, с огромной скоростью. Он чувствовал сопротивление ветра и не хотел тратить остаток энергии на продолжение подъема. Над ним было равнодушное светло-синее небо с крупными звездами, внизу, в разрывах облаков, были видны ярко-зеленые луга с несколькими пятнистыми коровами, тщательно расставленными, словно для рекламы шоколада. Джуд понял, что опасность миновала и ощутил блаженство, разлившееся по всему телу. Он решил немного пошалить и кувыркнулся пару раз, затем слегка опустился в штопор и опять взмыл. Усталость понемногу проходила.

Ему вдруг показалось, что где-то, за пределами сна, осталось невыполненное задание, к которому предстоит вот-вот вернуться, а полет - всего лишь необычное, потустороннее средство доставки, кратковременная передышка перед тяжелым трудом. Джуд захотел подняться выше и сделал несколько взмахов руками, однако ощутил, что не может больше удерживать высоту и постепенно снижается. Скорость тоже стремительно уменьшалась. Это его не обеспокоило, - за свою жизнь он привык к скромной дозировке удовольствий. Единственное, чего он опасался, была вероятность столкновения с каким-нибудь высоким металлическим предметом на подлете к земле. Он не знал точно, что могло бы произойти в этом случае, но предчувствия имел нехорошие.

Он упал в облака и выскользнул из них прямо над гротескным, почти средневековым городом. Дома сверху казались непропорционально вытянутыми, узкими, и Джуд осторожно маневрировал, часто отталкиваясь от крыш и стараясь не напороться на громоотводы. Взмахивая руками, он еще мог немного подыматься, но с каждым разом его баттерфляй становился все менее эффективен, и Джуд, как спущенный воздушный шарик, начал метаться вверх-вниз, ударяясь о карнизы и темные стекла окон. Его все время отбрасывало к каким-то металлическим столбам и проводам, натянутым между домами, и он делал отчаянные попытки зацепиться за деревья. Наконец, он успокоился на уровне второго этажа и стал медленно снижаться к брусчатке мостовой. Впереди была видна группа людей, очевидно, демонстрантов, с лозунгами на непонятном языке и высокими гибкими шестами, которыми они ловко жонглировали в воздухе. Джуд уже полностью утратил всякий контроль над своим полетом и безучастно фиксировал, как его относит в заваленный мусором подвал. Он еще несколько раз загреб руками, но смог подняться всего лишь на пару сантиметров, а возможности встать на ноги и пойти у него почему-то не было. Наконец, произошло касание, - сознание Джуда регистрировало все происходящее со стороны, как наблюдение диспетчера за гибелью самолета.

Он спланировал лицом вниз в ворох мокрых старых бумаг и замер, слыша приближавшийся топот и ритмичные возгласы демонстрантов. Джуд лежал, полностью парализованный внезапно навалившейся усталостью, не в силах сделать даже малейшего движения. Ему было глубоко безразлично, когда по его телу ожесточенно замолотили шесты, а толпа завизжала от предвкушения крови. Потом ужасная тяжесть обрушилась ему на голову, черепная коробка треснула, и ее содержимое соскользнуло вниз по лицу. Джуд с удивлением отметил, что мозговое вещество очень быстро остывает на воздухе, образуя липкую вонючую массу. Здесь сон закончился, и Джуд постепенно пришел в себя, обнимая пропитанную пьяной холодной блевотиной подушку и постанывая от судорог, которыми выламывало затекшее в неудобном положении тело.

x x x

Прежде, чем нырнуть в океан, Густав пристально вгляделся в его спокойную поверхность. Генетики наделали столько чудес за позапрошлую войну, что временами приходилось проявлять особую осторожность. Одним из наиболее эффективных видов оружия, разработанных ими, был акуляр - гибрид гигантского кальмара и акулы, достигавший пятнадцати метров в длину, имевший щупальца толщиной в два метра и туловище, заканчивавшееся колоссальной акульей мордой с пятью рядами мощных зубов. Неожиданно выныривая из воды, акуляры оплетали парусники экологов своими конечностями и принимались, словно жернова, перемалывать корпус корабля неутомимо работающими челюстями. После войны оставшиеся на воле экземпляры расплодились и иногда забредали в прибрежную зону, где, затаившись на подходе к бухтам, закусывали купальщиками. Хотя Густав и не увидел на этот раз щупальца-перископа, обычно подымаемого акуляром над водой, он не был уверен, что вчерашний мальчик не оказался десертом, надкушенным и выплюнутым.

Убедившись, что водная гладь не таит в себе опасностей, Густав с разбега нырнул и поплыл, касаясь животом дна. Он умел надолго задерживать дыхание и слегка этим гордился, пугая на пляже посторонних своими долгими погружениями. Под водой он всегда открывал глаза. Отодвинув рукой цветастую медузу, Густав обогнул большой, покрытый водорослями камень и неожиданно увидел другой валун, еще крупнее, которого раньше здесь не замечалось. Всю прошлую неделю бушевал шторм, и эту глыбу вполне могло затащить волнами. Густав решил исследовать явление поближе и, всплыв, набрал побольше воздуха в легкие. Берег был недалеко, а глубина - умеренной, метра четыре, но у Густава немного разболелись уши, когда он устремился на дно. Подобравшись к камню поближе, прямо перед собой, на расстоянии вытянутой руки Густав увидел полуприкрытый веком задумчивый глаз размером с обеденный стол и ощутил, как сердце ушло куда-то вниз. Ни в коем случае не желая прерывать ход мыслей подводного визитера, он как можно незаметнее сдал назад, после чего со скоростью бешеного дельфина вернулся на берег.

Выпрыгнув из воды, он еще несколько метров, не останавливаясь, пролетел по песку и затем упал, тяжело дыша. Густав понятия не имел, какое именно генетическое изделие заползло медитировать в их бухту, но за свою жизнь твердо усвоил, что с крупноразмерными достижениями современной техники лучше не связываться. По окрестностям со множеством вариаций ходили жизнерадостные истории о том, как одна семья решила покататься на лодке, они уже довольно далеко отплыли, и тут вдруг младшая дочка говорит отцу: "Папа, смотри, какой красивый голубой глазик высунулся из воды!.." Густав прикидывал, что если сложить всех жертв морских монстров, о которых он наслышался со времени переезда в Кантабиле, то баланс жителей в поселке и далеко за его пределами был бы безнадежно отрицательный.

Участок Анд, где обитали Густав и Эвелина Эшер, после всемирного затопления представлял собой достаточно узкую и обрывистую горную цепь высотой до трех километров, с изрезанным многочисленными заливами и лагунами побережьем. Неподалеку мирно дымился вулкан Майпо, изредка налетали тайфуны, но народ жил относительно счастливо хотя бы уже потому, что война закончилась, и новых не предвиделось. Было и так ясно: рано или поздно все вымрут, и воевать не имеет смысла. Каждый знал своих соседей как облупленных, по тысяче раз перебывав друг у друга в гостях, переспав со всеми женами, мужьями и детьми. Никто не надеялся на появление новых знакомых, и хотя по обе стороны горного хребта было основано еще несколько достаточно крупных колоний, добраться к ним можно было только на велосипеде (другие средства передвижения пришли в негодность), петляя по узким тропам и преодолевая крутые перевалы с риском свернуть себе шею. Желающих тратить силы ради столь сомнительного удовольствия не было, к тому же холовизор и так делал жизнь каждого насыщенной и интересной. Максимум, на который изредка оказывались способны, оторвавшись от зрелищ, жители Кантабиле, - это перемещение в радиусе трех-четырех ближних домов, обмен парой незначащих фраз с соседями или поход, как на экскурсию, в старинный супермаркет, - единственное место, где благодаря стараниям чудаковатого хозяина можно было еще купить неразрушающиеся, хотя и совершенно ненужные вещи. На фоне обитателей поселка Густав смотрелся странным субъектом, ежедневно, как на работу, добираясь пешком до супермаркета, чтобы поболтать с владельцем и полистать стоящие на полке пожелтевшие книги с названиями вроде "1001 рецепт приготовления салата из моркови", "Моя жизнь среди египетских мумий", "В сетях сексуального сатанизма", "Кама-Сутра для самых маленьких".

Густав чувствовал себя в поселке чужим, не сумев, в отличие от Эвелины, освоиться после переезда из Оливареса, располагавшегося на севере обитаемых территорий. Там жизнь, по крайней мере, представляла для него какой-то смысл: он бегал по улицам многомиллионного города вслед за детективами, вызванными к месту очередного преступления, бился над усовершенствованием интерферотрона и по ночам сочинял некое подобие научного труда. После нападения маньяка и отъезда друзей на Сатурн он обмяк, зачем-то женился и по настоянию супруги купил дом в, как она уверяла, престижном курортном районе, на самом деле оказавшемся сползающим в воду клочком земли поблизости от заброшенной свалки, - вечерами, когда дул северный ветер, на поселок опускался плотный занавес смрада. В километре южнее Кантабиле располагался старый, основанный много веков назад городок, прозванный Мертвой зоной, как почему-то положено именовать заброшенные места. Когда-то там действительно находился фешенебельный горнолыжный курорт, однако одна из войн оставила от аккуратных гостиниц и магазинчиков груду развалин. Здесь отмечался особо высокий уровень радиации, и перепачканная Эвелина, возвращаясь с антикварной добычей, на всякий случай впрыскивала себе удвоенную дозу консерванта. Но даже тяга к собирательству не могла преодолеть ощущения смертельной опасности, и поэтому Эвелина за все время посетила зону лишь три раза.

Лежа на песке, Густав услыхал доносившийся сверху голос жены, звавшей завтракать. Он поднялся, но не рискнул смыть с себя песок в океане, решив сделать это дома, в безопасной обстановке. Эвелина всегда настаивала на том, чтобы они вели здоровый образ жизни, больше двигались и делали зарядку. Густав каждое утро совершал поэтому купания, а супруга, в ожидании заказанного по холовизору традиционного континентального завтрака, ворочала штангу в подвале и истязала себя у гимнастической лестницы. Лучше он себя от морских ванн не чувствовал, но Эвелина для своих 170 лет выглядела чудесно.

К тому времени, когда Густав садился за стол, жена уже снимала со столика синтеза овсяную кашу, перемешанную с яичницей и кетчупом, горячий апельсиновый сок, хрустящий тунцовый бекон, обесцвеченный кофе, свекольный джем и поджаренные хлебцы из соевой муки, - все в строгом соответствии с диетой начала XXI века, как ее представляла Эвелина. По холовизору передавали новости. Со своего места на кухне Густав, обернувшись, увидел, как в гостиной бродит, размахивая руками, и вещает диктор. В нынешние времена новости брать было неоткуда и некому, поэтому их тоже фантазировал компьютер. Все об этом подозревали, но предпочитали принимать за реальность, - сказывались укоренившееся уважение к растиражированному техникой слову и трепетное отношение к холовизору как к последнему оставшемуся, пусть и иллюзорному, окну в мир. Не обращали внимания даже на то, что содержание очередного бюллетеня новостей никак не стыковалось с предыдущим: компьютер был не настолько умен, чтобы соблюдать логическую последовательность передач. Густаву холовизор представлялся иногда безумным поэтом, который выстреливает в пространство бесконечное множество стихов, имеющих внешние признаки смысла, но при ближайшем рассмотрении оказывающихся нонсенсом.

Эвелина утром обычно программировала "ящик" таким образом, чтобы по окончании одного выпуска тут же переключаться на начало другого. Она совершенно серьезно уверяла, что это прямо с утра позволяет ей находиться в курсе всех событий. Очевидно, в ее словах имелся резон: Эвелина, аналогично большинству людей, была устроена, как погремушка, и в нее следовало ежедневно подсыпать свежих камешков, чтобы было чем тарахтеть во время светских бесед.

Густав зачерпнул ложкой джем и размешал его в стакане сока. Эвелина сосредоточенно намазывала овсянку на хлеб. В соседней комнате, не останавливаясь, звучал диктор.

- Тебе, может быть, еще заказать джема?

- Нет, спасибо, сегодня он что-то горьковат.

- Странно, я специально просила послаще...

- ... того, чем может оказаться для всей нации решение правительства о введении чрезвычайного положения на южных территориях в связи со всплеском активности...

- ... из-за твоей изжоги от...

- ... афро-американского и индуистского населения. Военный комендант Лондона отдал распоряжение войскам открывать огонь на поражение при малейших попытках мятежа со стороны...

- ... апельсинового сока.

- Ты знаешь, мне кажется, сок здесь не при чем. Я думаю, мой желудок просто не переваривает...

- ... экстремистов. Из Вашингтона сообщают о продолжающихся казнях руководителей белого меньшинства. К сегодняшнему дню число арестованных уже превысило две тысячи человек, из них около трехсот...

- ... соевых хлебцов. Они почему-то приходят такими подгорелыми, что у меня полное ощущение, будто я жую уголь. Ты не можешь завтра сделать что-нибудь другое, скажем, из кукурузной или картофельной муки?

Эвелина огорчилась. Она почему-то так переживала за качество заказной еды, словно готовила ее сама. Густав старался особо не тревожить супругу и временами, собрав всю волю в кулак и изображая на лице крайний восторг, запихивал в себя чудовищную haute cuisine, разработанную невидимым, но явно с садистской жилкой, поваром из тщательно подобранных несъедобных компонентов. Жена всегда в эти минуты пристально смотрела на него, ожидая похвалы, и ужасно обижалась, если после трапезы Густав не задабривал ее комплиментами.

- Гуги, но соя - лучший продукт для поддержания жизнедеятельности в нашем возрасте. Да, не спорь, по всяким меркам мы уже старики, и кто знает, от чего можем в любой момент развалиться. Соя, конечно, не деликатес, поэтому я специально заказываю...

- ... женщин и детей. Лидер временного правительства США Мафсуд Н'Дико пригрозил навести образцовый революционный порядок, даже если, по его словам, ради этого придется залить всю страну потоками крови...

- ... "с самой румяной корочкой", как указано в каталоге.

Густав обратил внимание, что холовизионные новости весьма смахивают на настоящие, только со столетним отставанием. Очевидно, на станции в памяти машин остались какие-то куски реальных событий.

- ... Это была краткая сводка последних известий. Полный выпуск - через пятьдесят минут. Вы смотрите Эйч-Ай-Ти-Ви.

Картинка по "ящику" изменилась. В комнате теперь сидели, слегка светясь, двое: бородатый брюнет и энергичного вида блондинка в мини-юбке, не пользовавшаяся, как заметил Густав, нижним бельем. Что ж, пустяк, а зрителям приятно.

- В Вашингтоне одиннадцать часов утра. Вы смотрите выпуск новостей по холоканалу Ай-Эс-Би-Эн. Император России Трофим Шестой был вчера растерзан бандой озверелых матросов во время посещения храма Иосифа Основателя на территории кремлевского "Диснейленда" в Москве. По словам очевидцев...

- Мы в принципе можем пересмотреть диету. Я вчера видела по "ящику" вариант индийского оздоровительного питания: 200 граммов листьев лотоса с чатни и карри, чашка недоваренного коричневого риса и долька чеснока. Все это надо съесть в четыре часа утра, стоя на голове и делая дыхательные упражнения. После этого...

- ... Его Величество возложил цветы к могилам невинно убиенных генеральных секретарей коммунистических партий, когда в храм, смяв охрану, ворвались боевики "Союза зеленых офицеров" с криками...

- ... не есть ничего до четырех часов дня. Потом разрешается проглотить, не разжевывая, пять долек чеснока, занюхивая их лотосом. На ночь стакан виноградного уксуса.

- Тебе не кажется, что это кратчайший путь в могилу?

- Но Гуги, в программе приводили результаты исследований какого-то института в Японии, и оказалось, что благодаря этой диете деятельность печеночного блока активизируется на два процента, мозгового процессора на шесть, а стимулятора перистальтики - на целых семь процентов.

Густав удрученно вздохнул. Даже если Эвелине разогнать мозги еще на двести процентов, разница будет неощутима. Просто уму непостижимо, до чего женщины падки на всякую наукообразную ерунду. Сказали бы по холовизору, что бокал синильной кислоты с содовой по утрам разгладит все морщины, Эвелина поверила бы и выпила.

- ... Переходим к спортивным новостям.

- Эвелина, даже если эта диета...

- Густав, подожди минуту, я хочу послушать новости.

Все жители Кантабиле напряженно следили за спортивной жизнью, хотя последний матч на Земле состоялся полтора столетия назад. Результаты передававшихся бейсбольных и баскетбольных поединков неизменно были темой номер один на вечеринках, - и это несмотря на то, что каждый, в зависимости от выбранного канала и времени, приносил с собой совершенно противоречивую информацию. Попытки согласовать эти сведения, особенно после нескольких выпитых коктейлей, нередко приводили к забавным недоразумениям и выяснению отношений. Густав был совершенно равнодушен к спорту и не участвовал в полемике. К тому же, его коэффициент умственного развития был минимум на 60 пунктов выше, чем у любого собеседника в поселке, поэтому с ним остерегались спорить.

Вслед за спортом по "ящику" передавали новости из мира развлечений.

- ... Исполнительница роли Гипер-Змеи в выпускаемом компанией "Мегахард" нинтендо-сериале "Битва с вурдалаками Бешеной Звезды, часть 7-я" Софи Норель отказалась от съемок в 345-м эпизоде, ссылаясь на тяжелые психологические травмы, вызванные падением в виртуальную канализацию...

Да, несомненно, это 2100-е годы, подумал Густав. Тогда актеров еще прикармливали разработчики компьютерных игр, но и они вскоре перешли на использование фантомов. Хотя можно биться об заклад, что Софи Норель вообще никогда не существовало.

- Гуги, подвинься, пожалуйста, левее, мне плохо видно.

Он пересел ближе к окну и посмотрел на горы. Верхушки были в дымке, а с запада шли облака, предвещавшие дождь или даже грозу. В ненастную погоду он любил сидеть у камина, перелистывая какой-нибудь фолиант и попыхивая трубкой. Супруга обычно млела у холовизора, созерцая очередную серию бесконечного псевдомексиканского сериала, или изучала выброшенный "ящиком" свежий номер "Идеального домоводства". Густав задумался над тем, брать ли ему зонтик, выходя в супермаркет.

- Ты слышал, Гуги? Зизи Талер развелась с сорок шестым мужем и ждет ребенка от сантехника!

Он вздрогнул.

- Ну, это полная ерунда. Ты сама прекрасно знаешь, что детей не делают уже Бог знает сколько лет.

- Зизи со своими миллионами может себе позволить все, что угодно. Сказали, будто она нашла какого-то знахаря на Юпитере, и он обещал ей путем астрального осеменения вырастить в своей лаборатории ребенка за шесть недель.

Густав хмыкнул. То, что происходило на Юпитере, вызывало высокомерную брезгливость у землян. Там собрались отбросы общества - гибридные расы, мутанты, авантюристы и всевозможные генетические курьезы, давно утратившие связь с родной планетой, а потомки первых колонизаторов Юпитера настолько свыклись с окружающей средой, что могли существовать вне искусственного климата и питались местными минералами, запивая их аммиаком.

- Скорее всего, ей всучат какого-нибудь гомункулуса, сваренного из кошачьего генофонда в ночном горшке.

Эвелина уже не реагировала на подобный цинизм, объясняя его особенностями высокого интеллекта мужа.

- ...Курс иностранных валют на пномпеньской бирже составил...

- Гуги, не забудь, что мы сегодня вечером приглашены к Эстевесам.

Он поморщился. Вечеринки у Эстевесов традиционно завершались буйными оргиями, к которым он давно потерял интерес. Пару раз в критические моменты он сильно сплоховал из-за отказов простаты и с тех пор неоднократно наталкивался на ехидные взгляды младшей дочки Эстевеса. Марианна номинально была десятилетней девочкой и имела все подобающие этому возрасту повадки, но папа с незапамятных времен приучил ее к оральному сексу, и она знала всех мужчин Кантабиле на вкус. Густав у нее, должно быть, ассоциировался с желе.

- Ты можешь пойти одна? Скажи им, что я заболел, простыл, - что-нибудь в этом духе.

- Мы уже отказались от приглашения в прошлый и позапрошлый раз, и они обижаются. Если ты стесняешься, послушай музыку у бассейна.

Перспектива приобщиться к музыкальной сокровищнице Эстевесов была еще более противной. Их фонотека состояла из пяти видеодисков с записями в стиле "хоп-энд-смык", пришедшем от восточных славян, и при запуске любого появлялись одинаково гротескные существа, принимавшиеся тыкать пальцами в глаза слушателям и причитать под механический грохот барабана. Густав всегда считал, что окончательное вытеснение человеческой мысли из искусства началось именно от славян. Впрочем, всем остальным такая музыка нравилась. Холовизор имел пару тысяч "музыкальных" каналов, очевидно, для создания пляшущих химер требовались минимальные ресурсы.

- Мне совершенно нечего стесняться, и я пойду к Эстевесам, - обиженно сказал Густав.

- ... 5476 американских долларов за одну рупию. Индекс деловой активности поднялся на 65 пунктов. Курс бразильского песо по отношению к юаню составил 47 к 1...

- Ради Бога, не обижайся. Из-за того, что у тебя проблемы, да, Гуги, проблемы, это и так все знают, я не собираюсь каждый вечер торчать дома. Да и чем ты собираешься заняться? Опять читать историческую чушь, от которой любой нормальный человек готов на стенку лезть? Надо активнее общаться с людьми, настоящими людьми, а не этим умалишенным.

Густав собрался было возразить, что Стив, хозяин супермаркета, несмотря на некоторые странности, представляет собой куда более интересного собеседника, чем подруги, с которыми Эвелина могла часами обсуждать моду, погоду, кулинарию и знаменитостей. Однако он осекся: жена, наверное, по-своему желала ему добра и хотела его расшевелить, вытащить из кокона, в котором он пребывал последние годы.

- ... фронт, перемещающийся с Атлантики к югу Франции и Испании, приведет к обильным осадкам и понижению температуры до -45?С...

- Хорошо, мы идем в гости, но, пожалуйста, не требуй от меня, чтобы я восторгался военными подвигами Хуго.

Последнюю войну глава семьи Эстевесов закончил в чине полковника на стороне индустриалистов. Густав же, наоборот, больше симпатизировал нигилистам, и его неоднократно подмывало разбить об голову Хуго толстую бутылку текилы, из которой тот постоянно подпитывался во время затяжных рассказов о своей доблести на поле боя и разнообразных методах казни военнопленных. Сейчас он, слегка размечтавшись, представил, как, склонившись над безжизненным телом, вставляет в раскрытый рот Эстевеса обратным концом его любимую сигару.

- Можешь и потерпеть, хотя бы из снисходительности к чужим недостаткам. Уверяю, ты тоже далеко не идеальный рассказчик. Хуго - славный малый, он нас перезнакомил со всем поселком и показал мне сравнительно безопасный проход в зону. Так что мы обязаны ему еще и частичкой нашего домашнего уюта.

Медленная и мучительная смерть Хуго. Клизма из концентрированной текилы, после чего запереть задний проход особо толстой дымящейся сигарой. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Интересно, как это выглядело: Эстевес, впрягшийся, словно мул, в рояль Smirnoff, потея и пыхтя, тащит добычу из зоны, а Эвелина, сидя на крышке, нещадно хлещет его по ляжкам плеткой из фортепианных струн.

- Хорошо, Эви, учитывая особые заслуги Хуго в формировании нашего семейного очага, я буду страстно выпытывать у него наиболее живописные нюансы последней казни, в которой он участвовал.

- ... от телекомпании Зед-Би-Си. Слушайте подробное изложение событий.

- Смотри, как бы он не перешел к наглядной демонстрации на любознательных гостях.

- Я давно чувствую, что он раскусил во мне скрытого нигилиста и готовится к показательным выступлениям. Тоже, кстати, повод, чтобы ограничить наше знакомство, если только ты серьезно не планируешь в ближайшее время овдоветь.

- Могу тебя заверить, что вдовство в мои замыслы не входит.

Эвелина все-таки обиделась. Густав был женат в первый раз, и часто в разговоре допускал мелкие тактические ошибки, на которые, как он считал, ни один нормальный человек не стал бы обращать внимания. Иногда ему казалось, что женщины специально ищут повода для обид, и если такового не находится, то сами идут на провокации. Остаток завтрака они молчали, и Эвелина с нарочитым грохотом отправила объедки в мусоропровод, после чего гордо удалилась на пляж. Сорокапятиминутные солнечные ванны были неотъемлемым элементом общей стратегии оздоровления. Густав зашел в гостиную, чтобы выключить "ящик" и просто так, без всякой задней мысли, залез под юбку молоденькой ведущей. Это был его маленький ежедневный ритуал, нигилистический протест против господства техники. Ведущая продолжала говорить, не подозревая о домогательствах Густава, который тоже ничего не чувствовал, кроме легкого покалывания наэлектризованного проекцией воздуха.

- ... серии кровавых убийств, потрясших за истекшую неделю французскую столицу. Репортаж из Булонского леса ведет наш корреспондент Луиза Котильон.

Интерьер студии сменился лесными чащами, и Густав с омерзением обнаружил, что его рука, до сего момента щекотавшая ведущую, оказалась по локоть погруженной в грудную клетку замысловато расчлененного и выпотрошенного трупа. Рядом стояла Луиза Котильон и водила световой указкой по месту происшествия.

- Убийца, как вы видите, проявил особую изощренность и садизм по отношению к своей последней жертве, 15-летней Кристине Ф. Согласно предварительным данным из полицейских источников, "Веселый Жак", обмотав девушку колючей проволокой, откусил ей уши и нос, выколол глаза...

Сцена опять сменилась: перед Густавом на нейтрально-сером фоне стоял, улыбаясь, обнаженный муляж Кристины Ф. "Уау!" - сказала она кокетливо, когда, по ходу комментария, у нее отвалились уши, нос, и из ран фонтаном хлынула кровь. Она продолжала улыбаться и после того, как у нее отпали обе руки, оставив две ужасные культи с торчащими кусками мяса.

- ... тупой пилой. Затем "Веселый Жак" вспорол несчастной жертве живот...

На Густава из разрезанного живота начали валиться дымящиеся внутренности, и он едва успел отскочить подальше. "О-ля-ля!" - произнесла Кристина Ф.

- ... проделав в туловище тридцать отверстий охотничьим ножом, убийца несколько раз изнасиловал девушку...

Улыбающаяся жертва стала похожа на дуршлаг, и Густав хриплым голосом велел "ящику" выключиться. Через полчаса он вышел из дому по направлению к супермаркету. Дорога обычно занимала не более двадцати минут. Было пасмурно, и Густав мысленно похвалил себя за ту предусмотрительность, с которой он надел плащ и захватил зонт. Эвелина все еще продолжала где-то на берегу принимать ванны, хотя солнце прочно скрылось за грозовыми тучами, и стало весьма прохладно.

Густав неторопливо зашагал, дымя трубкой и постукивая зонтиком, по давно не убиравшемуся, поросшему кое-где густой травой тротуару. Ветер подымал вдоль дороги столбики зеленоватой пыли - холовизионный мусор и, может быть, чьи-то останки. Кантабиле строилось наспех по типовым проектам, - по пятам наступал океан, отвоевывавший у человека последние куски суши. Домики поэтому выглядели однообразно, а частью были совсем заброшенными: жильцы съехали или вымерли. Навстречу Густаву никто не попадался: после вечерних развлечений все просыпались поздно.

Дверь супермаркета была открыта, и Густав уже настроился на неторопливый разговор со Стивом, но тут заметил прислоненный у входа к дереву чей-то велосипед. Это была не обычная модель, из тех, что использовались иногда в Кантабиле для поездок в "дальние" гости за пару десятков домов. Незнакомый велосипед представлял собой так называемую "горную", особо прочную, конструкцию с корпусом из специального сплава и мощной коробкой скоростей. Его колеса и рама были сильно забрызганы грязью, из чего Густав заключил, что к ним в поселок из-за гор пожаловал кто-то чужой.

- Доброе утро, Стив!

Густав с порога огляделся по сторонам, но не заметил никого постороннего.

- Доброе утро, господин Эшер! Чем могу помочь?

Традиционная фраза Стива. Оба знали, что Густава ничего, кроме книг и музыки, в этой жизни не интересовало, а стоявшие на полках и сваленные в подвале издания были им исследованы и с брезгливостью отвергнуты. За спиной Стива уже дымилась кофейная машина, - к приходу своего посетителя он получал со столика зерна и молол их вручную на доисторической кофемолке. Здесь Густав презревал диету, и после нескольких чашечек они переходили к виски, тоже "ящичному", но неразбавленному и действовавшему весьма эффективно. Спустя некоторое время они уже болтали Бог знает о чем и чувствовали себя прекрасно. Густав рассказывал - с некоторыми допустимыми преувеличениями - случаи из своего детективного прошлого. Стив был благодарным слушателем, задавая вопросы редко и всегда к месту.

Их никто ни разу не потревожил, и Густав, спросив однажды Стива, зачем он держит эту лавку, не смог получить внятного ответа. "Да я как-то уже привык, что у меня всегда по утрам руки заняты," - смущенно ответил тот, разводя руками, словно желая показать их загруженность. Стив жил один в квартире над супермаркетом, и ему, наверное, было просто скучно. В гости его почти не приглашали из-за странностей характера: он сторонился групповых забав и не мог поддержать простейший разговор, так как избегал холовизор. Но в свое время он прочитал много книг, чем и был интересен Густаву. Кроме этого, Стив имел одно уникальное качество: он мог играть на банджо и мурлыкать какие-то песенки, будучи, таким образом, одним из последних музыкантов в истории человечества.

- Спасибо, я просто так зашел поболтать.

Из вежливости Густав не стал спрашивать, кто хозяин велосипеда, стоявшего снаружи. Он сел на высокий стул, приготовленный для него возле прилавка, и собрался было поделиться со Стивом подробностями своего утреннего спасения от неведомого монстра, как вдруг его внимание привлек шум, доносившийся из подвала. Делать вид, что ничего не происходит, становилось бессмысленно.

- У тебя новые покупатели?

- Да, господин Эшер. Я сегодня чуть в обморок не упал от удивления, когда с гор подкатил этот чудак. Сказал, что ищет по окрестностям какие-то тексты, и попросил у меня разрешения порыться внизу.

- И долго он уже там сидит?

- Да, пожалуй, минут двадцать будет. Просил его не беспокоить. Вы не хотите к кофе чего-нибудь сладкого?

- Нет, Стив, спасибо, я сегодня, кажется, объелся джема за завтраком.

Внутри Густава уже начали вызревать первые признаки затяжной изжоги.

- Вы слыхали, у Бретшнейдеров пропал сын? Пошел вчера купаться и не вернулся домой. Он вам случайно не попадался по дороге или где-нибудь на берегу?

Густав терпеть не мог семейные коллизии. Да и что толку мчаться аж за десять домов к Бретшнейдерам, размахивать руками и кричать, если мальчик, совершенно тихо и никому не мешая, слился с окружающей средой? Тем более, у них есть еще три девочки, 7, 9 и 12 лет, такие же замороженные химией, как Марианна Эстевес. При благоприятных обстоятельствах им должно хватить семейного счастья еще лет на семьдесят. А если собрался поплавать, то надо внимательнее смотреть по сторонам. Кстати, насчет валуна с глазом лучше помолчать.

- Какая беда. Нет, Стив, не попадался.

После третьей рюмки Густав приступил к очередному рассказу из следственной практики.

x x x

Ливень немилосердно хлестал по ночным улицам Оливареса. Город спал, насколько можно было спать в эту небывалую грозу, подобной которой не припоминали старожилы. Молнии непрерывно перечеркивали небо. От ударов грома спальня в особняке физика и детектива Густава Эшера дрожала, как при землетрясении. Вспышки сквозь шторы освещали брошенные кое-как на стул вещи и торчавший из подушки небритый подбородок хозяина. Полчаса назад Эшер еле-еле смог забыться беспокойным, тревожным сном, насилу оторвавшись от тяжелейших математических расчетов, которые он третий месяц готовил для своей книги "Теория событийности и ее значение в понимании происхождения Вселенной". Эта работа, по замыслу Эшера, должна была напрочь перечеркнуть все известные человечеству философские догмы и положить начало радикально новому этапу в развитии цивилизации.

Завывание бури пронзил резкий звук холофона. Эшер вскочил и, протирая уставшие глаза, подошел к панели вызова. Он нажал на кнопку, и перед ним в полный рост возникла фигура старшего полицейского комиссара Джона Барлоу.

- Густав, извини, что разбудил, но дело крайне срочное.

- Опять труп?

- Да, и мои ребята не знают, что и думать. Даже я за свою службу такого не видал. Ждем тебя на Плаза дель Рондо.

Барлоу был одет в промокший насквозь дождевик. Он, очевидно, звонил с улицы. Эшер привык к подобного рода вызовам, находившим его где угодно в любое время суток.

- Хорошо, комиссар, буду через десять минут.

Неторопливо одевшись, побрившись и выпив чашечку крепчайшего кофе, Эшер встал на площадку и набрал код. Через долю секунды он уже выходил из-под навеса публичного телепортера на Плаза дель Рондо. Дождь яростно барабанил по его плащу. В руке у Эшера был небольшой чемоданчик - легендарный интерферотрон, бич преступного мира. На противоположной стороне площади Эшер увидел огни передвижной криминалистической лаборатории и купол силового поля, наведенного полицией над местом преступления. Натянув на глаза капюшон, он медленно раскурил свою любимую глиняную трубку и направился к лаборатории, у входа в которую стояло несколько человек.

Подойдя поближе, он, кроме Барлоу, увидел шефа криминалистов Демьяна Нечипорука и помощника мэра Штефана Стояна. Остальных он не знал, - наверное, это были мелкие чины из департамента. Эшер легко преодолел силовой барьер: его параметры "своего" числились во всех охранных системах Оливареса, и он мог проникать, куда угодно. Под куполом было сухо и тепло.

- Вы заставляете себя ждать!

Стоян кипел от злости. Сняв капюшон, Эшер выпустил ему в лицо густую струю дыма, от чего тот закашлялся и сник.

- Я прибыл так быстро, как смог. Где тело?

Барлоу, пожав Эшеру руку, подвел его к очерченному люминесцентным мелом участку. Из ровной плоскости тротуара торчали две голые ноги. Остальное тело выше колен находилось, очевидно, под землей. Никаких признаков дорожных работ, взлома покрытия или нанесения нового слоя пластасфальта не наблюдалось. Поверхность тротуара была девственно чистой и нетронутой.

Эшер, попыхивая трубкой, наклонился к пяткам.

- Когда это было обнаружено?

- Приблизительно час назад. Предварительная эхоскопия показала, что труп без видимых повреждений целиком врыт в землю. Или вырос из нее ногами кверху, - черт его разберет, что тут произошло на самом деле.

Барлоу был явно обескуражен этой загадкой. Некоторое время Эшер пристально, сквозь мощную мю-мезонную лупу изучал узор на большом пальце левой ноги трупа, затем выпрямился и стал учащенно дымить, неподвижно глядя в какую-то удаленную точку. Барлоу хотел было задать ему вопрос, но сдержался, вспомнив, что тревожить прославленного детектива во время раздумий крайне опасно. Наконец, Эшер очнулся и произнес, обращаясь к комиссару: "Судя по наиболее очевидным и несомненным признакам, жертва человек с двумя высшими образованиями, имел дело с позитронной техникой, некоторое время работал на Фобосе, дважды был женат и имеет четверых детей. Он - любитель выпить, перенес две операции на щитовидной железе и мучается, то есть, уже отмучился, запорами. Его дядя погиб в лифте от короткого замыкания." Барлоу онемел от неожиданности. Аналитические способности Эшера всякий раз ставили его в тупик.

- Но Густав, ради всех святых, откуда это тебе известно?

- Элементарно, комиссар. Как-нибудь на досуге я посвящу вас в некоторые технические нюансы моего подхода к сыскной работе. Однако сейчас, мне кажется, пришла пора заглянуть в прошлое.

С этими словами Эшер, хитро улыбаясь, постучал по своему чемоданчику.

Работа интерферотрона всегда вызывала у Барлоу, да и у всех, кто оказывался рядом, подобие священного ужаса. Несмотря на то, что Эшер снабдил аппарат инструкцией на полторы тысячи страниц, содержавшей исчерпывающие теоретические обоснования, принципы действия интерферотрона и правила пользования им навсегда остались загадкой для полицейского корпуса Оливареса.

Устройство представляло собой нечто вроде древнего портативного компьютера-"записной книжки" с откидывающимся экраном, однако вместо клавиатуры имело чувствительную к прикосновениям прямоугольную плоскость размером с обычный лист бумаги. При работе с интерферотроном Эшер использовал пальцы обеих рук, поглаживая, пощелкивая и царапая ногтями плоскость, что со стороны смотрелось довольно странно, как будто слепец ощупывал незнакомый предмет. После нескольких минут таких манипуляций на экране появлялась первая картинка - многослойное сплетение одинаково серых прямоугольных ячеек на темном фоне, а в правом верхнем углу выскакивала небольшая табличка с цифровыми обозначениями. Эшер, некоторое время вглядевшись в дисплей, ставил затем метки на одной-двух ячейках и увеличивал изображение.

Вблизи ячейка имела уже не столь правильную форму, приобретала цвет, объем и обрастала по краям бахромой мелких розовых стрелочек, торчавших в разные стороны. Эшер отмечал другим цветом некоторые стрелки, после чего, как заяц, исполнял на интерферотроне стремительную дробь. На экране возникал мутный вихрь, затем изображение разглаживалось, и перед зрителями представала вполне реалистичная картинка того, что происходило на этом месте в момент преступления. Эшер мог менять ракурс, наезжать на сцену или отъезжать от нее, замедлять или ускорять действие, а также делать запись.

Вот и сейчас Густав Эшер проделывал привычные для себя операции, смысл которых был известен только ему одному. Для начала он открыл чемодан, откинул экран и пару раз хлопнул рукой по контрольной плоскости. Дисплей засветился неярким синим светом. Эшер достал из наружного кармана чемодана пять небольших датчиков пирамидальной формы и расставил их в радиусе двух метров вокруг торчавших из асфальта ног. После этого началось самое интересное. Ошеломленный Барлоу наблюдал за тем, как под ловкими пальцами прославленного физика на экране возникала невероятная картина...

x x x

- Извините, что прерываю ваше увлекательное повествование, но я хотел бы расплатиться за книги.

Густав застыл с занесенными над невидимым пультом руками: песня, оборванная на высокой ноте. Стив недовольно захлопнул челюсть, слегка отвисшую в предвкушении развязки. Оба повернулись и посмотрели на нахала, разрушившего идиллию. Перед ними стоял высокий шатен, похоже, 74-й спецификации, в легкой одежде велосипедного гонщика - шлем, майка, шорты и спортивные тапочки. В руке он держал два томика. Густав прочел по корешкам: "Истоки и уроки конфликта между Казахстаном и Швецией во второй половине XXI века", "Адмирал Медведь: идиот на политическом Олимпе России". Сколько он ни рылся у Стива в подвале, ему никогда не удавалось обнаружить даже малейших признаков книг по истории.

- Сколько с меня?

- Шестьсот восемьдесят пять долларов.

Стив недорого оценивал книги: в Кантабиле товары, требовавшие приложения интеллектуальных усилий, не пользовались спросом. Незнакомец достал свою платежную карточку и через минуту уже засовывал покупку в небольшой рюкзак за спиной.

Сверкнула молния, и все трое вздрогнули от яростного удара грома. Вслед за этим на улицу сразу опустилась стена ливня. Стив подошел к двери, выглянул наружу и, повернувшись к велосипедисту, сказал:

- Лить, будет, наверное, часа два как минимум. Вы не боитесь за свою машину?

Тот небрежно махнул рукой.

- Ничего, не отсыреет. Только, если вы не возражаете, я хотел бы переждать ливень здесь. У вас не найдется для меня бокала вина?

По лицу Стива было видно, что он отнюдь не против подольше пообщаться с такой редкостью, как новый покупатель. Он скрылся за дверью, которая вела в подсобное помещение, и тут же вернулся с запыленной бутылкой. Густав отметил про себя, что в запасниках у Стива остались кое-какие вещи, которыми он не спешит поделиться даже с хорошими знакомыми: вино было десертное, не с "ящика" и почти тридцатилетней выдержки. Велосипедист слегка приподнял брови, оценив щедрость хозяина, но ничего не сказал.

Стив разлил вино по трем бокалам.

- Это бесплатно, "от заведения".

Незнакомец удовлетворенно хмыкнул. Натуральные продукты были исключительной редкостью и стоили весьма крупных денег.

- Как приятно в наше время иногда обнаружить оазисы, где еще попадаются настоящие книги и марочные вина. Я хотел бы представиться, поскольку, как полагаю, мы обречены в связи с непогодой провести некоторое время вместе. Меня зовут Франц Богенбрум, и я живу в Сан-Фернандо.

- Густав Эшер.

- Стивен Пратт. Добро пожаловать в наши края.

- Спасибо, очень рад.

Велосипедист поднял бокал к свету, затем поводил им вокруг носа с видом дегустатора.

- Феноменально. Настоящий гренландский мускат.

Стив слегка зарделся от удовольствия. Вот она, душа торговца, подумал Густав. Все ради того, чтобы подцепить на крючок нового клиента, причем совершенно бессознательно.

Они молча выпили. Велосипедист закурил сигарету и обратился к Густаву:

- Господин Эшер, я, кажется, достаточно бестактно прервал вас. Ради Бога, продолжайте ваш рассказ и не обращайте на меня ни малейшего внимания. Я вполне буду счастлив, сидя где-нибудь в углу и листая книги за бокалом этого дивного вина.

Густав пожал плечами. Он чувствовал неловкость от того, что Богенбрум стал невольным свидетелем его живописаний. Стив был своей, знакомой аудиторией, но ощущать со стороны чужой скепсис, пусть и молчаливый, Густаву совершенно не хотелось.

- Мы с хозяином не можем позволить себе столь нелюбезного обращения с редким гостем, правда, Стив?

Тот оживленно закивал. Густав понял, что велосипедист сейчас представлял для Стива больший интерес, чем самые замысловатые похождения детектива и физика.

- Я не хотел бы проявлять назойливость...

- Что вы, господин Богенбрум! Любой посетитель мне в радость, тем более, как я погляжу, вы специально выбрались с той стороны, чтобы порыться в моем товаре.

- Да, я разыскиваю, где только можно, оригинальные старые тексты. Объездил почти все вокруг, но, вы знаете, как тяжело найти в наше время что-либо стоящее.

Богенбрум пристально посмотрел в глаза Густаву, как бы желая получить от него подтверждение своим словам.

- А вы не заглядывали в Мертвую зону? - Густав сам никогда там не был, но решил испытать велосипедиста на прочность.

- Нет, господин Эшер, но я предполагал пробраться туда сегодня. Обидно - из-за дождя, очевидно, придется отменить экскурсию. Я слыхал, между развалин там можно отыскать кое-какие интересные вещи. Если бы только кто-нибудь мог показать мне более-менее безопасный проход: говорят, радиация местами очень высока и приходится петлять, чтобы не попасть на пятна.

Богенбрум, судя по всему, из породы заядлых, вроде Эвелины, собирателей. Интересно было бы взглянуть на его коллекцию. Хоггарт, конечно, вещь занимательная, но хотелось бы иногда полистать что-нибудь реальное, без холовизионных вкраплений.

- По счастью, моя жена как раз знает маршрут в зону и неоднократно там бывала. Она - большая любительница всевозможной старины. Мне кажется, вы найдете с ней общий язык. Если вы располагаете временем, то я счел бы за честь пригласить вас к себе.

- Весьма благодарен, господин Эшер, но мне не хотелось бы злоупотреблять вашим гостеприимством. Боюсь, я и так уже был сегодня не в меру назойлив.

- Ну что вы! Эвелина будет просто счастлива пообщаться с родственной душой. Может быть, вас заинтересует кое-что из того, что есть у нас. Кстати, какие именно тексты вы коллекционируете?

- Я не считаю себя коллекционером в полном смысле слова, но стараюсь не проходить мимо старых книг, интересных с художественной или исторической точки зрения. История - мое хобби.

Густав оживился. Не мешало бы поплотнее познакомиться с этим Богенбрумом. Просить Эвелину добыть в зоне какую-нибудь книгу было совершенно бесполезно: в лучшем случае она притащит пару убогих триллеров или фантастику. Богенбрума можно командировать за более серьезными вещами. Пусть поковыряются в развалинах на пару.

- Какое совпадение! Я тоже в основном предпочитаю всякие исторические труды. Сейчас, правда, нет никаких гарантий, что по "ящику" пришлют что-нибудь достоверное.

Богенбрум рассмеялся.

- Да, если кому-то придет в голову идея восстановить прошлое по холовизионным источникам, получится презабавнейшая картина.

Стив вновь наполнил бокалы.

- Я предлагаю выпить за наше знакомство!

Они выпили: Стив быстро, почти залпом, Густав и Богенбрум - по паре глотков, смакуя. Дождь не утихал.

- Скажите, пожалуйста, господин Эшер...

- Густав. Просто Густав.

- Хорошо, Густав. Что это за изобретение, о котором вы рассказывали Стиву?

- Интерферотрон?

- Да.

- А, это одно из моих старых увлечений. Прибор для считывания информации о недавнем прошлом. Применялся некоторое время полицией.

- Машина времени?

Густаву не нравилось, когда его изобретение опошляли подобным образом.

- Абсолютно нет. Во-первых, интерферотрон никого никуда не переносит: ни вперед, ни назад. Это всего лишь небольшое окошечко в минувшее, а не средство для путешествий по времени, из тех, что фигурировали в древних фантастических романах. Во-вторых, мое изобретение имеет под собой строго научную основу, и, если бы не прискорбное стечение обстоятельств, то...

Густав запнулся. На самом деле он смутно представлял, в каком именно направлении пошло бы развитие интерферотрона даже при самых благоприятных условиях. Положим, можно нарастить память, поставить с сотню блоков параллельных процессоров, повысить четкость и размеры картинки, - и что дальше? Узнать, чем на самом деле был Тунгусский метеорит? Даже если бы им оказался корабль пришельцев или грохнувшийся с небес ангел, - кому до этого какое дело? Что происходило в Бермудском треугольнике? Каким был Иисус Христос? Как зарезали Юлия Цезаря? Кто скрывался во Франции за "железной маской"? О них давно забыли. Человечество устало от своей истории, а любые изыскания только подтверждали, что выдающиеся личности были еще большими негодяями, чем о них думали. Интерферотрон пылился в подвале, и это, наверное, было самым лучшим финалом.

- Господин Эшер мне тут столько нарассказал о своем чудо-чемоданчике, что я уж и не знаю, как бы упросить его дать пару сеансов. Вот и у Бретшнейдеров сын пропал, можно было бы попробовать поискать, - решил прийти на помощь Стив.

- Вы действительно могли заглядывать в прошлое? Видеть, как все происходило на самом деле? - Богенбрум заметно оживился.

- Да, но в ограниченном временно?м диапазоне и с низким качеством, Густав вздохнул. - К сожалению, финансирование программы шло по государственным каналам, в рамках общего бюджета на образование и науку. Это были сущие гроши. Я работал тогда в университете Аконкагуа, и, по договоренности с полицией, мы испытывали у них прототип устройства. На дальнейшие разработки не хватило средств, а потом все уехали. Так эта идея и заглохла. Стив, налей, пожалуйста, еще.

- Обидно. Я уверен: какое-нибудь общество историков или филантропический фонд обязательно оплатили бы ваши исследования.

- В том-то и проблема, что кроме ученых-историков и таких любителей, как мы с вами, интерферотрон никому не нужен. Зачем ковыряться в отбросах цивилизации, к тому же стоящей на краю могилы? Все бодро доживают отмеренное, каждому до конца дней хватит положенной дозы секса, спорта и зрелищ. Допустим, я узна?ю, кто убил какого-нибудь средневекового американского президента, например, Клинтона, и что я стану делать? Стучаться с этим в двери своим соседям? Они и так считают меня ненормальным. А те, кто удрали на другие планеты, с огромной радостью перегрызли пуповину и предпочитают изображать из себя сирот. Они отряхнули с ног позорный прах нашей общей истории и с энтузиазмом приступили к созданию собственных политических и культурных несуразиц.

Густав осушил бокал, и в разговоре наступила пауза. Молнии сверкали уже по другую сторону гор; гроза уходила на восток.

Богенбрум задумчиво потер подбородок.

- В наше время тяжело удивить техническими чудесами, но, надо заметить, Густав, ваше изобретение стоит несколько особняком. По какому принципу оно действует?

- Да, пожалуйста, господин Эшер, вы мне тоже никогда не рассказывали, что же вы все-таки утрамбовали внутрь вашего чемодана, - Стив в меру своих скромных способностей пытался, как радушный хозяин, поддержать разговор.

Густаву Эшеру уже приходилось раньше объяснять профанам принцип действия аппарата, и он знал, что на второй минуте его собеседники начинают изнывать от смертельной тоски.

- Я могу, конечно, дать некоторые базовые понятия, но хочу предупредить, что это крайне неинтересно и сложно.

- Не знаю, как Стив, но я готов потерпеть. К тому же, я - профессор математики и привык к скучным материям, - прищурив левый глаз, произнес Богенбрум.

Густав удивился и слегка обрадовался. Впервые в этих местах ему попался человек, с которым он мог общаться на равных.

- Хорошо, господин Боден...

- Франц.

- Да, Франц. Я могу вам рассказать о своем изобретении, но тогда давайте будем считать, что в испорченных тридцати минутах вашей жизни виноваты вы сами.

- Готов снять с вас всякую ответственность, тем более, что дождь вряд ли закончится в ближайшие полчаса.

- Ладно. Я вас честно предупредил. Стив, у тебя не найдется листик бумаги и ручка?

- Сей момент, господин Эшер.

Под прощальный звук грома они допили мускат, после чего Густав Эшер приступил к краткому описанию теории событийности и единственного примера ее практической реализации - интерферотрона.

x x x

- Если вы не будете против, я сделаю краткий экскурс в историю вопроса.

Густав посмотрел на Стива - слабое звено в аудитории, нуждавшееся в предисловиях. Франц понял его намерения и едва заметно кивнул головой.

- Насколько вы знаете, в представлениях человека об окружающем мире всегда присутствовал элемент дихотомии: материальное-идеальное, прошлое-настоящее, микромир-макромир, живая природа-неживая природа и так далее. Мы постоянно остаемся прикованными ко всякого рода противопоставлениям, интуитивно ощущая, однако, что все это - проявления одной сущности. Трудность заключалась в том, чтобы найти исходную точку отсчета, удовлетворяющую всем требованиям. Я долго думал над этим, и однажды меня осенило: да, есть первоначальная, вневременная и внепространственная единица. Можно сколько угодно расщеплять атом и увеличивать количество исследованных элементарных частиц до сотен тысяч. Можно пробираться сквозь дебри галактик на самые окраины Вселенной, плодя число открытых звезд до бесконечности. Можно фантазировать над путешествиями в прошлое и будущее и радоваться дешевым парадоксам, возникающим при этом. Но есть одно простое явление, достаточное для описания всего пространственно-временного континуума.

Стив приобрел задумчивый вид. Густав заметил, что вступительная речь оказывает на него снотворный эффект, очевидно, наслоившись на смесь вина и виски. Богенбрум, скрестив на груди руки, внимательно следил за рассказом.

- Самое парадоксальное было в том, что эта единица была, что называется, под носом у всего ученого мира. Событие - что может быть проще и нагляднее! Событие - вот кирпичик, из которого складывается мироздание! Следует, однако, иметь в виду, что моя теория трактует событие не совсем так, как принято его понимать на обиходном уровне. Для меня событие имеет следующую приблизительную форму.

Густав взялся чертить на бумаге.

- Так выглядит событие, что называется, со стороны. Оно не проявляется до момента своего наступления, но имеет неопределенную протяженность до и после, то есть, по нашим традиционным понятиям, возникает из бесконечности прошлого и тянется бесконечно долго в будущем. Это - волна, интерферирующая с другими такими же событиями, но имеющая строго фиксированную форму. Событие наступает в точке, имеющей пик, но существует всегда, везде и может быть теоретически извлечено из любого пункта пространства. Мы скользим вдоль взаимосвязанных интерферирующих событий и субъективно воспринимаем это как время. Условное трехмерное представление события выглядит так:

Стив оживился и, хохотнув, сказал:

- Не хотел бы я, господин Эшер, голой задницей сесть на эдакое событие!

Густава слегка передернуло. Впрочем, чего еще ожидать от столь несложного организма. Уж лучше бы радушному хозяину потерять сознание где-нибудь под стойкой.

- Стив, дружок, налей-ка нам еще виски! - Богенбруму, очевидно, пришла в голову та же мысль.

Наполнив всем бокалы "ящичным" виски, Стив стремительно заглотнул свою порцию. Остальные сделали вид, что пригубили, и Густав продолжил разъяснения.

- В соответствии с моей теорией, весь окружающий мир можно упрощенно представить как "слоеный пирог" событий, сплошной и дискретный одновременно, имеющий равномерную протяженность во всех направлениях, бесконечный и замкнутый. Для удобства я предлагаю рассматривать любое событие в виде ячейки, связанной со всеми остальными. Каждый такой элемент изобразим следующим образом:

Условно мы можем считать, что направленные к ячейке стрелки - это воздействие других событий, а идущие наружу - влияние данного события на другие, хотя каналы подобной интерференции значительно сложнее, к тому же, они взаимопереплетены. Через каждую ячейку, зацепившись за одну из стрелок, как за нить, можно распутать клубок событий. Оговорюсь, что событие и явление - разные вещи, согласно моей теории. Комбинация интерферирующих событий формирует явление, воспринимаемое нами как свойство внешнего или внутреннего мира...

Шум упавшего тела прервал повествование. Стив закатился под прилавок и тут же начал бодро храпеть.

- На экране интерферотрона события в огрубленной форме - для простоты пользования - представлены как многоярусные сетки с приблизительно такими же стрелками, что я здесь нарисовал. Многоярусность - это первое, аппаратным образом вычисленное, приближение в установлении взаимосвязей. Фокусировка на одной из ячеек более детально показывает ее интерференцию с другими элементами в сетке или же за пределами яруса. Кстати, ярус это крайне условное деление, вовсе не означающее, что его элементы расположены во временно?й или пространственной последовательности. Возможно, что стрелки ведут к событиям за пределы нашего пространства или, перескакивая через какие-то фазы, сообщаются между собой во времени дискретно, то есть, условно говоря, прошлое влияет на будущее, перепрыгивая через настоящее. Между двумя смежными ячейками на экране интерферотрона могут лежать дистанции в миллиарды лет - календарных и световых. Следует иметь в виду, что любое событие участвует в формировании множества явлений на разных временны?х и пространственных уровнях.

Установив взаимозависимости и сгруппировав события, можно добиться реконструкции явлений по заданному событийному вектору. Причем неважно, было уже это явление или только состоится, имеет оно место в нашем измерении или смежных пространствах, в материальной или духовной сфере, "слоеный пирог" существует как неизменная данность.

- Вы хотите тем самым сказать, что можете заглянуть и в будущее?

- В принципе - да. Дело в том, что действующий интерферотрон изготавливался под конкретного заказчика, интересовавшегося исключительно ближайшим прошлым. Но при небольших модификациях аппарат вполне в состоянии дать образы из будущего.

- Вы также можете заглянуть кому-либо под череп и определить ход мыслей?

- Естественно. Полиция постоянно пользовалась этой удобной опцией при выяснении мотивов преступлений.

- Густав, а насколько разрушительно для самих ячеек их изучение?

- Пока я не видел признаков повреждений - да, именно повреждений, так как интерферотрон показывает на экране событие с цветной и объемной текстурой, по которой можно судить о его целостности или дефектах. Кстати, все события имеют разное качество. Мне попадались иногда весьма ущербные образцы. Но ради эксперимента я однажды решил исследовать воздействие многократных фокусировок на одной из ячеек и не обнаружил никаких последствий. Любые изменения сразу бы отразились на текстуре объекта: поверхность, скажем так, "здорового" события - гладкая, розоватая и глянцевая, а у "поврежденной" ячейки - в трещинах, тусклая и желтая. Я встречал и другие дефекты поверхности - вмятины, выпуклости, борозды, но их смысл и происхождение пока остаются для меня загадкой. Для меня также непонятно, насколько качество ячейки сказывается на всей событийной цепочке.

- Вы не исключаете возможности воздействия на ячейки через интерферотрон?

- Нет. Любое исследование, как принято считать, разрушительно. Впрочем, до сих пор я не смог зафиксировать каких-либо мутаций ни в одной ячейке, хотя, вероятно, должен существовать способ внешней коррекции событий. Но я даже не берусь предположить, к какой цепной реакции приведет вмешательство в структуру хотя бы одной ячейки. Все известное нам мироздание может рассыпаться, как калейдоскоп, и сложиться каким-нибудь другим образом.

Густав сделал глоток виски. Богенбрум помолчал некоторое время, мысленно что-то сопоставляя, и, отхлебнув из бокала, задал очередной вопрос:

- А эта ячейка, или событие, - как их можно соотнести по размерам с нашим внешним миром?

На лице Густава появилась самодовольная улыбка.

- В том-то и прелесть моей теории, уважаемый Франц, что событие как таковое не имеет никаких координат. Оно бесконечно велико или бесконечно мало, - это уж как вам понравится. Оно не материально и не идеально, будучи и тем, и другим. Каждое событие участвует в любом явлении - настоящем, прошлом или будущем, происходящем где угодно во Вселенной. Наше с вами существование - это всего лишь произвольное скольжение по ячейкам согласно вектору, сложенному стрелками. Я, таким образом, нанес решающий удар по искусственному представлению о том, будто внешний мир движется и изменяется, а мы развиваемся вместе с ним. Отнюдь нет: мы - всего лишь небольшое возмущение, проносящееся вдоль ячеек, подобно шару, запущенному блуждать по многочисленным бесконечным лабиринтам. Инерция движения рано или поздно исчерпывается, в зависимости от встречающихся на пути интерференций, и возмущение затихает: мы воспринимаем это как смерть. "Слоеный пирог" вечен и неподвижен. Он бесконечно велик или мал, - это не играет роли. События установлены в своей данности, и никому не суждено их изменить. Для "пирога" совершенно безразлично, существуем мы или нет: если бы он мог что-нибудь чувствовать, то воспринимал бы нас как внутренний ветер. Моя теория имеет несколько важных следствий. Во-первых, "слоеный пирог" допускает скольжение вдоль него - или внутри него, если хотите - по любому маршруту, какими угодно зигзагами. Нам с вами только кажется, что мы движемся линейно: кто может поручиться, что две минуты назад мы не свернули куда-нибудь, вторгшись в чужое пространство, или же не стали двигаться в обратном направлении? Одновременно с нами (хотя понятия времени здесь совершенно иррелевантны) внутри "пирога" может перемещаться произвольное число возмущений, движущихся сколь угодно причудливыми кривыми, но каждому из них, вероятнее всего, собственное движение представляется поступательным и равномерным. Во-вторых, то, что воспринимается как реальность, - уникально для каждого субъекта и имеет неповторимый характер. Это следует из того, что невозможно следование более, чем одного возмущения, вдоль одной и той же интерференционной трассы. Скажем, я двигаюсь вот так: а ваша траектория выглядит, возможно, следующим образом: Но, в те моменты, когда мы воспринимаем друг друга как явления, наши трассы пересекаются или расположены параллельно.

- Извините, что перебиваю вас, Густав, но какова природа этих возмущений? Из-за чего они возникают?

- Точного объяснения дать не могу, но подозреваю, что как возмущения, так и наличие "дефектных" событий - результат статического напряжения внутри "пирога" и, если можно так выразиться, внутренних сейсмических явлений.

- Следует, таким образом, понимать, что субъекты, то есть, мы с вами, существуем исключительно благодаря нестабильности "пирога" и с достижением им полного успокоения попросту исчезнем?

- "Пирог" не может успокоиться или, наоборот, раскачаться. Все, что находится внутри него, существует всегда и никогда, происходит постоянно или - с другой точки зрения - вообще не происходит. Индивидуальное восприятие здесь зависит от того, на какие интерференционные вихри или гребни, реализуемые в виде явлений, наталкивается возмущение вдоль своей трассы. Но, поскольку "пирог" вечен, у меня нет оснований полагать, будто присутствующие внутри него процессы куда-либо исчезнут. Возвращаясь к моим объяснениям: третьим следствием является полный отказ от понятия времени. Его попросту нет. Время - это то, что субъективно представляется возмущению при следовании вдоль интерференционной трассы. Самый наглядный пример: нам жалко какую-нибудь бабочку-однодневку, но мы с уважением относимся к человеку, прожившему 200 лет. Но кому ведомо, чья трасса длиннее? Говоря о смерти, следует понимать ее шире. Та картина гибели, что мы видим здесь, в нашем мире, - возможно, лишь изменение направления трассы, ожидающее всякое возмущение. Покойник бегает среди нас, кричит, размахивая руками, но мы его не видим: у нас другие векторы. Он свернул и ушел в смежные пространства. Возмущение, естественно, имеет конечный характер, но сколько еще ему предстоит сделать подобных поворотов, витков? Однако, когда время отсутствует, по большому счету, все равно - где начало, конец или середина. Все существует постоянно и всегда. Я - не философ и не задумывался достаточно глубоко над многими вещами, надеясь, что кто-нибудь сделает это лучше меня.

Густав вздохнул, понимая, что никто и никогда не станет за него доводить до конца эти идеи. То же самое подумал и Богенбрум. Он спросил:

- Какие именно принципы вы использовали в конструкции интерферотрона?

- О, это достаточно несложно. Я использовал стандартные гравитационные датчики SQWE-765 фирмы "Манасиба", но внес небольшие изменения в модули сопряжения. Выглядит это так.

Он вновь принялся чертить на бумаге, сопровождая рисунки замысловатыми многоэтажными формулами. Франц Богенбрум понимающе кивал головой, иногда задавая вопросы, указывавшие на его серьезную теоретическую подготовку. Под стойкой Стив выводил яростные носовые трели, а дождь давно прекратился.

x x x

- Если война позади, и тебя давно не вызывали на задание, не стоит думать, будто жизнь уже закончилась.

Джуд постоянно слышал этот голос, когда прибывал на ежемесячную сверку. Он встречал своих старых друзей, исчезнувших с лица Земли и странствующих в других мирах; они обменивались вестями, вспоминали прошлые битвы. Джуд уже давно был готов присоединиться к ним полностью, но его удерживало строгое распоряжение, полученное им на этот счет сразу после рождения, 156 лет назад.

Он принадлежал ко взводу клонов, выращенных нигилистическим правительством Нидерландов в ожидании решающей схватки со своими южными врагами-индустриалистами, и его полное имя было Джуд-197/HG/568/324. Соседям и знакомым он представлялся как Джуд Винер. Его спецификации не соответствовали данным ни одного каталога и были строжайше засекречены: Джуд и его "братья", внешне не отличаясь от остальных людей, обладали одним редким свойством - бо?льшую часть времени они проводили в параллельных пространствах, называемых по старинке астральными, и обладали необычайно мощным энергетическим потенциалом. В затяжных боях с индустриалистами и их астральными агентами физические оболочки "братьев" Джуда разрушились, и он остался на Земле один.

После войны он осел в Тупунгато и, не открывая своего прошлого, вел ничем не приметную жизнь, смахивавшую на существование зомби: Джуд находился в состоянии каталепсии по шестнадцать часов в сутки, общаясь с погибшими "братьями", исследуя смежные пространства и навещая различные экзотические планеты. Выходя из транса, он наскоро питался и засыпал. Джуд спал исключительно по необходимости: во сне он не контролировал свои странствия, и иногда его заносило в опасные места. В последнее время его стала мучить бессонница, и Джуду приходилось заливать себя спиртным, чтобы не свалиться от усталости. Он также начал сокращать время своих путешествий, стараясь избежать подозрений со стороны соседей. Ему, впрочем, никто уже не мог угрожать: планета доживала последние дни в состоянии дружелюбной анархии.

Каждый землянин имеет свой "астральный" коэффициент, представляющий собой отношение периода пребывания в смежном пространстве (это происходит бессознательно во сне, а у отдельных психопатических личностей днем, во время усиленных медитаций) к общему времени замера, обычно составляющему одну неделю. У среднего человека этот показатель равен 0,003%. Джуд и его "братья" имели астральный коэффициент свыше 70%. Отличаясь необычайными способностями в параллельных мирах, на Земле они производили впечатление умственно отсталых или заторможенных в развитии, хотя вполне могли постоять за себя в рукопашной схватке и знали, как пользоваться многими традиционными видами оружия. Джуд скучал и тяготился на своей родной планете. Он носил в себе огромные массивы эзотерической информации, но был подобен айсбергу, ничтожная верхушка которого находилась на виду, а огромная подводная часть оставалась недоступной простым смертным, располагаясь в других мирах. К тому же, Джуд, как и всякий высокий разум, был весьма скуден на эмоции, и это еще больше отпугивало от него людей.

Сразу после появления на свет (они родились в возрасте 25 лет) Джуда и "братьев" поместили на подземной базе. Их было двадцать, и жили они в одной большой экранированной комнате, почти не выходя из состояния транса. Наставником для них выступал энергетический сгусток с противоположного конца Млечного Пути, перемещавший их по разным инопланетным полигонам и обучавший методам астрального боя. Джуд к концу курса уже вполне мог самостоятельно распылять до десяти средних астральных бойцов. Когда он и "братья" объединяли усилия, их энергия возрастала лавинообразно, и как-то раз на учениях они стерли в порошок небольшой астероид.

С началом войны Джуд получил первое индивидуальное задание: нанести удар по приближавшейся к границам Нидерландов плазменно-акустической дивизии объединенной североафриканской армии. Он знал, что ему следовало делать, и с наступлением ночи переместился в слой сновидений, где на большой гладкой поверхности увидел быстро возникающие и исчезающие выпуклости - проявления бессознательной деятельности дремлющих мозгов противника. Джуд выжигал эти холмики, как бородавки, с помощью выданного ему наставником астрального паяльника. Так как обычный человек одновременно существует, сам того не осознавая, в нескольких местах, то его ранение или гибель в одном пространстве самым пагубным образом сказывается на остальных сущностях. На следующее утро дивизию сразила эпидемия вирусного менингита, убившая каждого третьего и превратившая остальных в кретинов.

Противник, однако, смекнул, с кем имеет дело, и обратился за помощью к своим специалистам из культа вуду. Война, таким образом, перешла в чисто дистанционное занятие: группы колдунов и астралов занимались взаимным уничтожением, сидя в заглубленных бункерах на разных концах Земли. Именно благодаря Джуду и его "братьям" Африка перестала существовать: объединив все свои усилия и пригласив с пару десятков астралопитеков, они сумели нанести по материку всесокрушающий энергетический удар (это была ответная акция на попытки колдунов разжечь вулкан в центре Амстердама). Когда Джуд вышел из транса, то обнаружил, что сидит в комнате один среди груды распадающихся тел, - ресурсы "братьев" по поддержанию физических оболочек иссякли. Бункер был пуст; над Нидерландами плескались океанские волны. Джуд понял, что они с "братьями" погорячились и нигилистическому правительству исход войны теперь явно безразличен. Поводив пальцем по карте, он решил телепортировать себя в Анды. По счастью, имевшийся в бункере телепортер был снабжен автономным питанием, и Джуд в мгновение ока очутился на другом полушарии.

Его появление в Тупунгато ни у кого не вызвало вопросов: население привыкло ко всевозможным перегруппировкам людских масс, вызванным перманентными катаклизмами. В поселке было несколько пустых домиков, и Джуд занял один небольшой коттедж, стоявший поодаль от остальных. Попытки соседей ввести его в свой круг закончились провалом: новый жилец был совершенно нелюдим, а когда Джуда пару раз зазывали на вечеринку, он как-то по-особенному вглядывался в глаза приглашавшему, от чего тому хотелось немедленно скрыться. Дело заключалось в том, что Джуд мгновенно анализировал астральный коэффициент собеседника и, не обнаруживая, как правило, ничего интересного, тут же засылал отпугивающую мыслеформу.

Джуд чувствовал себя в своей компании только в обществе таких же, как он, астральных боевиков. Их встречи происходили в параллельном пространстве одной из ненаселенных планет на обочине галактики. Среди монотонного безвоздушного ландшафта, в кратере, образованном падением заблудившегося звездолета, поначалу возникало легкое свечение, а затем, после синеватой вспышки, над грунтом возникали яйцевидные полупрозрачные коконы - энергетическая защита "братьев" от возможного нападения давних врагов. Они сразу сливались в единый комок мыслей, активно обогащая друг друга данными о разнообразных уголках Вселенной, где им удалось побывать. Однако вскоре это общение нарушалось раздававшимся извне голосом, или, скорее, проникавшей снаружи командой, - "братьев" призывал к себе невидимый куратор-иерарх; начиналось плановое совещание.

Поначалу куратор посвящал их в особенности текущего астрального момента: расстановка сил в основных подпространствах, появление новых энергетических форм или исчезновение уже известных; жертвы, понесенные в ходе межгалактических битв. Кто и с кем воевал - "братьям" было неведомо; они знали только своих прямых противников на поле боя, а остальными деталями, включая смысл происходящего, их холодный разум нисколько не интересовался. Общее руководство и разработка планов астральных кампаний было уделом высших, недоступных для наблюдения иерархических сфер, грызшихся между собой с момента возникновения Вселенной и не посвящавших в свои взаимоотношения рядовой состав, где числились Джуд с товарищами по оружию.

- Итак, друзья, рад вновь вас всех видеть в полном составе, - Джуд заметил, что куратор подхватил где-то насморк: не уберегся, наверное, от гравитационного циклона. - За истекшее время нашим войскам удалось одержать ряд впечатляющих побед в районе первого и восьмого подпространственного блока 46-го пучка галактик в 375 секторе 3691 участка плоскости ZUX-28/4563.

Далее следовал утомительный перечень трофеев и завоеваний. Джуд знал, что противник одержал такие же успехи где-нибудь на другой линии фронта, в ином измерении, а бесконечность Вселенной позволяла любой из сторон постоянно выигрывать, ни на йоту не приближаясь к финальной победе. Это был идеальный, с точки зрения любого полководца, конфликт: нескончаемая череда триумфов в прошлом и столь же радужная цепочка удач в необозримом будущем.

- ... Особо хотелось бы отметить героизм и доблесть, проявленные на планете Кнур Братом No 12.

Кокон, висевший справа от Джуда, завибрировал от счастья.

- Благодаря разумному и умелому расходованию своего потенциала, а также использованию местных энергетических источников, Брат No 12 сумел в короткие сроки истребить до 145 миллионов единиц населения, включая кнуриц, кнурят и кнуроидов. Теперь можно с полной уверенностью говорить о том, что воля иерархов по отношению к кнурянам исполнена целиком! Очаг межсистемного нарушения и диахронной заразы искоренен! От имени Иерархического Совета Третьей Ступени Брат No 12 производится в Старшего Обер-Брата No 12 и награждается флотационным модулем 39-го уровня.

Все выразили мыслеформу восторга. Кокон Брата No 12 увеличился, разбух и приобрел серебристый отлив - признак действующей флотации. После нескольких дежурных объявлений куратор объявил сверку законченной и распустил совещание.

- А вас, Младший Брат No 20, я попрошу остаться.

Джуд застыл. Его никогда раньше не задерживали для отдельной беседы: распределение боевых задач происходило в присутствии всего коллектива.

- Я имею при себе распоряжение, исходящее от столь недостижимо высоких инстанций, что не могу - даже иносказательно - посвятить вас в его содержание. Но в части, вас касающейся, оно звучит так: "Ждите гостей. Действуйте по обстановке". Вы поняли задачу, Младший Брат No 20?

- Так точно.

- Ступайте, и да пребудет с вами благосклонность начальства. По окончании миссии вы сможете убыть из своей нынешней оболочки и присоединиться к остальным братьям.

Наконец-то, подумал Джуд и стремительно вернулся в земную реальность, дабы отметить это событие бутылочкой арманьяка.

x x x

Когда Густав в компании с Францем Богенбрумом открыли дверь дома Эшеров, с порога они увидели омерзительное шестилапое чудовище с окровавленной пастью и чьими-то кишками, намотанными, как пряжа, на мохнатый локоть: Эвелина пила чай со сливками и смотрела по холовизору детскую программу.

- Привет, дорогая! Разреши представить - господин Франц Богенбрум, прибыл к нам на велосипеде из Сан-Фернандо в поисках исторической литературы. Моя супруга - Эвелина Эшер.

- Очень приятно. Зовите меня просто Эви.

- Франц. Рад познакомиться.

- Эви, я пригласил Франца провести у нас пару дней, зная, что ты собиралась заглянуть в Мертвую зону...

- Вообще-то я не...

- ...и готова составить Францу компанию или же выступить чем-то вроде проводника. Я полагаю, ты знаешь места, где водятся какие-нибудь старые книги?

- В точности - нет, но имею общее представление. Можно будет уточнить у Хуго. Вы не опасаетесь, Франц, за ваше здоровье?

- Если вы имеете в виду радиацию, то я готов рискнуть и на этот случай захватил с собой пару упаковок консерванта. Однако, насколько я слыхал, наиболее опасные участки можно обойти.

- Да, но кроме радиационных пятен, здания там почти все разрушены, и нужно быть очень осторожным, чтобы не свернуть шею, прыгая среди развалин.

Эвелина, похоже, не испытывала энтузиазма по поводу неожиданно возникшей перспективы похода в Мертвую зону.

- Благодарю за предупреждение, но я привык к подобного рода опасностям. Смею вас уверить, что дорога сюда из Сан-Фернандо - отнюдь не воскресная прогулка. Я давно и серьезно занимаюсь альпинизмом, а горный велосипед, с позволения сказать, - моя вторая натура. Замечу также, хотя это и может показаться нескромным, что тропа от Сан-Фернандо к Кантабиле усеяна миноморами, а любой неверный поворот руля грозит падением в пропасть.

Миноморы были еще одним генетическим чудом, доставшимся от пятой мировой войны, и представляли собой гибрид мухомора и противопехотной мины. Их засеивали авиационным способом, и до определенного момента они ничем не отличались от обычного мухомора; единственным усовершенствованием была грибница, расходившаяся в радиусе пятидесяти метров. С поступлением внешней радиокоманды в миноморах происходила внутренняя химическая реакция, и их клетчатка превращалась в мощнейшее взрывчатое вещество, детонировавшее при получении сигнала от грибницы. Наиболее сочные экземпляры обладали тротиловым эквивалентом до пяти тонн. Грибница же, обладавшая рудиментарным интеллектом, регистрировала прохождение человека и оптимальным образом - в зависимости от веса цели - осуществляла подрыв. После пятой мировой войны мухоморы - или миноморы - разрослись повсеместно, однако ни у кого не было желания проверять, находятся они в боевом состоянии или просто отравляют жизнь насекомым.

- Хорошо, Франц, - Эвелина, похоже, поняла, что в лице Богенбрума имеет дело с таким же, как она, заядлым собирателем. - Вам не хотелось бы терять время, и вы готовы отправиться в зону как можно раньше, правильно?

- Вы читаете мои мысли. Но я не хотел бы нарушать ваши планы и согласен ждать, сколько угодно. Вы мне только дайте знать, когда у вас созреет желание совершить эту экспедицию.

- Вам не придется ждать долго. Мы могли бы отправиться завтра утром. Густав наверняка с удовольствием к нам присоединится. Правда, Гуги?

Густав промычал нечто неопределенное. Он втайне надеялся отправить Франца и Эвелину в зону вдвоем и провести время, листая томики, добытые Богенбрумом в магазинчике Стива.

- Я так и знала, дорогой, что ты согласишься. Франц, мы сегодня вечером приглашены в гости к одному милому семейству - нашим соседям Эстевесам, и я уверена, что они также будут рады с вами познакомиться.

- Благодарю за приглашение, но я совершенно не предусматривал такую возможность. Взгляните на мой гардероб, - Богенбрум развел руками, как бы приглашая полюбоваться его запыленными шортами и майкой.

- Какая ерунда, Франц! Мы можем заказать наряд по "ящику". Все равно костюм вам долго не понадобится: вечеринки у Эстевесов спустя два часа после начала приобретают глубоко интимный характер, - Эвелина заговорщически подмигнула.

Богенбрум широко раскрыл глаза и оживленно закивал головой, взбодренный возможностью знакомства с образцами местной эротики. Густав же с грустью подумал, что Эвелина непременно зарезервирует за собой "право первой ночи" с новым лицом в Кантабиле.

- Эви, я думаю, Францу нужно привести себя в порядок, а мы пока закажем кофе и каких-нибудь сладостей. С чем вы предпочитаете ваш кофе?

- Немного ирландского виски и пирожные с ванильным кремом, если несложно. Где у вас ванная?

- Это наверху. Идемте, я покажу вам, - взялась проводить гостя Эвелина. - Густав, будь добр, сделай заказ. Ты знаешь мои вкусы.

Густаву показалось, что супруга намерена реализовать свое право немедленно, и он, дабы скоротать время и удовлетворить свое любопытство историка, обратился к Богенбруму:

- Франц, нельзя ли мне взглянуть на вашу сегодняшнюю добычу?

- Да, пожалуйста, - Богенбрум достал из рюкзачка оба томика и вручил Густаву, после чего вдвоем с Эвелиной удалился.

Густав заказал напитки и пирожные с доставкой через полчаса, а сам устроился с книгой у камина. Пролистнув несколько страниц, он углубился в чтение.

... Главе аппарата Альфреду Боровиксу удавалось еще в течение пяти месяцев скрывать факт смерти президента России Кузьмы Пенькина от общественности. Вступив в преступный сговор с главой государственного телерадиоканала "Опяткино" Багратионом Вонидзе, Боровикс наладил с помощью компьютерной техники изготовление фальшивых телевизионных пресс-релизов, в которых синтезированный операторами фантом Пенькина общался с населением, встречался с лидерами мировых держав и дирижировал различными ансамблями песни и пляски. Весь этот обман происходил с ведома и полного одобрения западных правительств и спецслужб.

Разоблачению мистификации помог случай: один из операторов, недовольный полуторагодичной задержкой заработной платы, в видеоряде о "встрече" Пенькина с канцлером Германии Генрихом Колли приделал российскому президенту пушистый рыжий хвост...

- Гуги, ты отправил заказ?

Густав вздрогнул: он явно недооценил моральные устои жены.

- Конечно, - вс°, как просили.

Эвелина подбавила огня в камине и присела на ковер у ног мужа.

- Ты понимаешь, что этот поход в Мертвую зону для меня как снег на голову?

- Да, прости, тысячу раз виноват. Но я не мог не пойти ему навстречу: все-таки он проделал опасный путь, и мне, кроме того, показалось, что тебе с ним будет интересно познакомиться.

- Неправда, Густав. Ты хотел отправить нас в зону, чтобы затем нежиться здесь возле огня, листая всякую макулатуру, собранную с риском для жизни чужими руками.

Густав мысленно чертыхнулся. Проклятая женская интуиция! Сколько раз уже Эвелина без всяких видимых усилий разоблачала его ухищрения. В такой ситуации остается только разыгрывать из себя оскорбленную невинность. Густав вытянул губы трубочкой и обиженно протянул:

- Ты обо мне слишком плохого мнения, хотя, кажется, за то время, что мы живем вместе, я не давал тебе для этого поводов.

- Господин Эшер, вы, возможно, и войдете в анналы как выдающийся сыщик-теоретик, но по части актерства, - увы...

Густав понял, что сопротивление бесполезно, и тяжело вздохнул. Эвелина смотрела на него с иронической улыбкой.

- Эви, ты ведь и так собиралась идти в зону, если не завтра, то на следующей неделе, и компаньон тебе нисколько не помешал бы.

- Сколько раз я тебя упрашивала пойти вместе со мной? Неужели ты думаешь, будто общество Франца или того же Хуго для меня предпочтительнее твоего?

А она меня чуточку любит, подумал Густав. Он взял руку Эвелины, погладил ее и поцеловал.

- Ты знаешь - я всегда готов отправиться с тобой куда угодно, если бы...

- Что "если бы"? Ссылки на твою болезнь для меня неубедительны: ты не прикован к постели и не рассыпаешься на ходу. Во всяком случае, тебе никто не мешает проводить меня до границ зоны и хотя бы на расстоянии поволноваться за собственную жену, карабкающуюся по развалинам. Конечно, все, что я делаю, - глупо, но надо же как-нибудь заполнить остаток жизни. Может, побывав там, ты бы по-иному оценил вещи, которые я сюда притащила.

Она замолчала. Густав тоже некоторое время не знал, что сказать, но, наконец, собравшись с духом, провозгласил:

- Хорошо, завтра я пойду вместе с вами.

- Да ладно уж, брось этот бытовой героизм.

- Нет, я настаиваю, и не затем, чтобы показывать, как ты говоришь, геройство, а просто для себя. Если ты тащишь в дом всякую рухлядь, почему бы и мне не отправиться за какими-нибудь книгами, - естественно, не очень радиоактивными и достаточно интересными.

- Ах, вот оно как: оказывается, наш дом набит рухлядью, - взвилась Эвелина.

Странный народ эти женщины, подумал Густав. Ей позволительно обзывать мои тихие увлечения собиранием макулатуры, но стоит только мне правильно охарактеризовать ее хобби, - спасайся кто может. Пожалуй, Эвелина меня вовсе и не любит. Поживи Франц у нас еще денек, - она с ним за милую душу станет резвиться в ванной, не говоря уже о ночных развлечениях. И зачем я женился? Густав тут же поймал себя на мысли, что он тысячу раз мог запросто встать и уйти в какой-нибудь заброшенный коттедж, однако почему-то этого не сделал. Если нет силы воли - незачем задавать себе банальные вопросы.

Назревавшую семейную коллизию разрядил Богенбрум, появившийся на пороге гостиной в цветастом махровом халате Густава.

- Какое блаженство! Это то, чего мне так не хватало после горного марафона и угощения Стива.

Эвелина встала с ковра.

- Франц, кофе вот-вот появится. Присаживайтесь здесь, возле камина. Вам включить какой-нибудь канал?

- Нет, спасибо, я равнодушен к зрелищам, - произнес Богенбрум, поудобнее устраиваясь в кресле. - Какое издание вас заинтересовало, Густав? А-а, средневековая история России. Жуткая страна. Но, впрочем, она в оголенном виде показала то, на чем я настаивал всегда.

- А что именно вы говорили, Франц? - заинтересовался Эшер.

- Я глубоко уверен, что любой политик непременно состоит из трех слагаемых: вора, негодяя и идиота. В данном случае, - Богенбрум ткнул пальцем в свирепую физиономию адмирала на обложке, - последний компонент был выражен наиболее ярко, хотя и не в ущерб остальным двум. Пишущая братия даже в те времена обратила на это внимание, судя по названию.

- Но как же в таком случае быть с популярностью, которой эти деятели, очевидно, пользовались у народа? - вмешалась в разговор Эвелина.

- Очень просто. Населению свойствен еще больший идиотизм. Любые так называемые "демократические" процедуры эпохи позднего средневековья выборы, референдумы - всего лишь фиксировали массовое кретиническое сознание. Заметьте, что всякий свежевыбранный вождь, дорвавшись до власти, тут же начинал вести себя в соответствии с доминирующей слагаемой. Если президент или премьер - идиот, то счастлив просто дурачиться перед любой аудиторией, дома и за рубежом, а за него казнокрадствуют и негодяйничают другие. Если он - вор, то занят хищениями, и ему некогда паясничать перед избирателями. Если вождь - негодяй, то давит соперников - а заодно и избравшее его население - внутри страны и строит завоевательские планы, не забывая при этом поворовывать. Впрочем, у политиков к одной слагаемой так или иначе подмешиваются две другие. Наиболее распространено сочетание вора и негодяя, обеспечивающее государственным мужам максимум выживаемости. Адмирал, - Богенбрум вновь постучал пальцем по обложке, - на девять десятых состоял из идиота, что его и сгубило.

На столике синтеза с мелодичным звоном появился поднос с напитками и едой. Эвелина налила всем кофе и, сев на диван, обратилась к Богенбруму:

- Надо сказать, Франц, у вас весьма пессимистичный взгляд на вещи.

- Точнее будет сказать - циничный, - будто обрадовавшись, отозвался тот. - Я еще и мизантроп в придачу. Выгляните в окно: горстка землян, окруженная со всех сторон океаном, коротает последние деньки в состоянии праздного ступора. Уместен ли здесь оптимизм? Вся наша история - сплошное недоразумение. У меня часто закрадывается подозрение, что человечество - неудачная курсовая работа какого-нибудь межгалактического студента, и скоро строгий преподаватель, проверив ее, в гневе отправит на уничтожение.

- Однако, Франц, не вс° же так безрадостно. Ведь были, очевидно, и какие-то светлые пятна, - у Густава еще проявлялись очаги недобитого оптимизма. - Возьмем, к примеру, искусство - живопись или музыку. Какой полет мысли! Какие возвышенные чувства! Вы слушали третью симфонию Вагнера?

- Вагнер не писал симфоний.

Густав обомлел.

- Как так - "не писал"? У меня есть каталог...

- ...составленный фирмой звукозаписи, которая сама же соорудила всю свою фонотеку с помощью бесхитростных программ типа "КиберВагнер", "КиберМоцарт", "КиберМалер" и других. К вашему сведению: когда запасы классической музыки пару столетий назад оказались исчерпаны, их решили пополнить, учитывая спрос, именно таким способом. Сначала в каталогах указывали на отличие между авторскими опусами и, скажем так, производными, но впоследствии все смешалось, - средний потребитель все равно не ощущает разницы. Я уверен: вы - счастливый обладатель всех шести опер Бетховена, десяти ораторий Стравинского и полного цикла балетов Шуберта.

Густав был парализован. Он как раз собирался похвастать перед Богенбрумом своей коллекцией и исподволь вел к этому разговор.

- Не стоит по этому поводу огорчаться. Некоторые образцы машинного искусства ничуть не хуже оригиналов. Да и какая разница, в конце концов: музыка - тот же товар, если он вам нравится, пользуйтесь на здоровье, не спрашивая, что да откуда. Из ваших альбомов по живописи, - Богенбрум кивнул на книжный шкаф, - более двух третей - фальсификации, однако это не помешало вам наслаждаться "полетом мысли" художника.

Франц запихнул в рот пирожное целиком и мгновенно его проглотил, почти не жуя. Густав и Эвелина завороженно смотрели на него. Богенбрум налил себе виски, отхлебнул кофе и, наконец, заметив легкое смятение, которое он произвел среди хозяев, любезным тоном осведомился:

- Надеюсь, я не сказал ничего такого, что могло бы нанести ущерб вашему домашнему благополучию?

- О нет, что вы, Франц, - со вздохом произнесла Эвелина. - Мы совершенно не делаем культа из вещей, из искусства в том числе. Тем более, Густав уже растерял половину своей коллекции.

- Просто замечательно, - не в том смысле, что растерял, а в том, что ваша семья не цепляется за атрибуты материального мира. Мне редко встречались люди, имеющие столь трезвый взгляд на окружающую действительность. Я полагаю, это объясняется исследованиями господина Эшера, а вы, Эвелина, - та самая добрая муза, благодаря которой он и смог разработать свою теорию.

- Вынуждена вас разочаровать: мы познакомились уже после того, как Густав собрал интерферотрон.

- Ах, так? Впрочем, неважно - наверняка вы надежный друг и ассистент великого изобретателя.

- Опять вас разочарую. Я совершенно ничего не соображаю в физике, и аппарат Густава для меня - тайна за семью замками. Он как-то пригласил меня на один из своих выездов к месту происшествия, но, боюсь, я поставила его в неловкое положение перед коллегами.

- И что же произошло, если не секрет?

- Никакой тайны здесь нет, но пусть лучше об этом расскажет муж.

Густав прекрасно помнил, как Эвелину стошнило на плащ Джона Барлоу, когда на экране интерферотрона она увидела реконструкцию действий одной родительской пары в отношении надоевшей дочки.

- Это правда, что я имел несколько лет назад неосторожность пригласить Эви на одно из оперативных мероприятий, собираясь показать ей свое изобретение на практике. Но ее ум, хотя и закаленный холовизором, отказался воспринять ту изощренность, на которую способно истинно преступное сознание. Попросту говоря, ей стало плохо, и на этом знакомство Эви с интерферотроном закончилось, практически не начавшись.

- Таким образом, получается, что вы, Густав, - единственный хранитель всех знаний об интерферотроне?

- Да, в некотором роде. Я держу аппарат внизу, в подвале, и там же имеется достаточно подробное руководство к нему, но не представляю, кому все это может понадобиться.

- Не стоит ставить крест на столь замечательном изобретении. У меня, кстати, есть некоторые соображения по этому поводу, и я буду готов ими поделиться попозже, если не возражаете.

- С удовольствием вас выслушаем. Скажите, Франц, а как вы оказались в Андах? - Густав решил повернуть беседу в другое русло.

- Да, в общем-то, так же, как и все. Я работал на Тянь-Шане и занимался математическими разработками, но после того казуса с китайцами остался без дела и перебрался сюда.

Казус, упомянутый Богенбрумом, в свое время наделал много шуму. Китайское правительство решило полностью переселить оставшееся после войн население - шестьдесят миллионов - на Меркурий, так как жизненного пространства не хватало. Поскольку телепортирование обычным способом заняло бы слишком много времени, был заключен договор с Яркендским университетом на разработку методов логической компрессии данных при их передаче с Земли. Передовой китайский отряд уже высадился на на Меркурии, строя бараки и огромный приемник-телепорт. Операция планировалась следующим образом: все население Китая необходимо было в течение двадцати минут пропустить через местные пункты транспортировки, затем накопленную информацию сжать, переслать на Меркурий, а там уже распаковать и трансформировать обычным способом. Земной этап прошел благополучно, однако в момент космической трансляции случилась, как утверждали впоследствии исполнители, неожиданная электромагнитная вспышка на Солнце, и, к ужасу отряда, из приемника вытекло свыше четырех миллионов тонн теплой белковой массы. Китай, таким образом, прекратил существование. Белковая масса была сублимирована в брикеты и складирована в одном из бараков - на случай, если кто-нибудь решится на восстановительные работы, но пока что подобного предложения ни от кого не поступало.

- А вы имели отношение к этому инциденту? - спросила Эвелина.

- Ровным счетом никакого. Подрядчиком выступал Институт архивации, а я работал в совершенно другом колледже и занимался проблемами мини-интеллекта. Но после этого случая финансирование всего университета было полностью остановлено. В этом смысле мы с вами, Густав - товарищи по несчастью. У меня также были обещающие разработки, прерванные в самом начале.

- Вас еще объединяет интерес к истории, хотя я и представить не могу, чтобы Густав выбрался за пределы Кантабиле в поисках книг. Максимум, на который он способен - это поход в супермаркет, но там уже все по многу раз перекопано.

- Да нет, как сегодня выяснилось, - вздохнул Густав. - Видно, я был невнимателен - вот эти две книги Францу удалось найти у Стива. Мы там и встретились, между прочим.

- Франц, а вы ищете какую-нибудь особую литературу, или интересуетесь всем понемногу?

- Вообще-то есть два или три издания, которые я целенаправленно разыскиваю, но пока безуспешно. Меня привлекает древняя - абсолютно древняя история, то, что принято называть "зарей цивилизации". Если в Мертвой зоне есть развалины христианских церквей, есть шанс найти кое-какие источники.

- Неужели эти тексты нельзя заказать по "ящику"? - изумилась Эвелина.

- В том-то и дело. Ваш супруг наверняка знает, насколько ненадежны холовизионные книги.

- Гуги, это действительно так?

- К сожалению, да. Я не могу назвать себя крупным знатоком истории, но меня временами раздражает то, как "ящик" бодро переделывает наше прошлое. Одна и та же книга, заказываемая неоднократно, выглядит всякий раз иначе. Франц, а что именно вам хотелось бы найти?

- Во-первых, Библия, - не каноническая, а апокрифы. Во-вторых, полное издание "Свитков Мертвого моря". И еще хотелось бы отыскать что-нибудь по демонологии. Естественно, я веду речь о старинных изданиях.

- Гм, я так далеко в своих исторических изысканиях не углублялся. Мне как-то хватало относительно недавней литературы и, откровенно говоря, я даже смутно представляю, что? происходило с человечеством до нынешнего тысячелетия. Для меня вс° до XXI века - глухое, дикое средневековье.

- Распространенное заблуждение. Если достаточно внимательно просмотреть литературу, то складывается впечатление, будто люди застыли в развитии. Десятый, пятнадцатый, двадцать второй век - всего лишь вариации на одну и ту же тему. Меня и интересуют поэтому базовые, с позволения сказать, источники, так как, на мой взгляд, именно в них можно найти указания на исходный дефект цивилизации.

- Вы считаете, что человечество пошло по неправильному пути?

- Человечество никогда не было свободно в выборе, а путь следования был ему навязан чьей-то порочной фантазией. В конце концов, если продолжить вашу теорию, Густав, мы - всего лишь комок возмущений, бьющийся внутри неизменной событийной клетки. Разве кто-нибудь может изменить свою траекторию?

- Нет.

- Но кто, в таком случае, запустил возмущение вдоль его трассы?

- Я не склонен считать, что здесь проявляется чья-то воля. Для меня "слоеный пирог" и все, в нем происходящее, - данность, с которой следует смириться. Однако, судя по всему, вы ведете речь о Боге?

- Пока что я пытаюсь сопоставить свои наблюдения с той информацией, которую получил от вас утром. У меня зреют в голове кое-какие выводы, но я еще не готов их изложить. Чуть позже, если можно.

- Конечно, мы не смеем вас торопить. Вы не проголодались? Я быстро накрою обед, - вмешалась Эвелина.

- С удовольствием чего-нибудь перекусил бы, спасибо.

- Я тогда вас оставлю с вашими умными разговорами и пойду возиться на кухню.

Эвелина встала и, оформив через холовизор обеденный заказ, удалилась на кухню. Богенбрум обратился к Густаву:

- Насколько я понял из ваших слов, к интерферотрону имеются детальные инструкции, и достаточно подготовленный пользователь может его сравнительно быстро освоить.

Густав улыбнулся.

- Это не совсем так. Даже если опустить изучение теории, минимальные практические навыки можно приобрести в лучшем случае месяца за три. Интерферотрон - не вполне традиционный аппарат и в том смысле, что не имеет привычных органов управления, и к нему требуется долго привыкать.

- Такое ощущение, будто вы изначально решили ограничить доступ к вашему изобретению.

- Естественно, если всякий сможет им овладеть, последствия будут труднопредсказуемые. Я не ставил целью массовое распространение интерферотрона.

- Почему?

- Люди лишатся привычки обманывать друг друга, даже по пустякам. Каждый в любой момент сможет легко узнать, как все было на самом деле. Представляете, какой удар это нанесло бы по нравам? Человечество не сможет существовать на столь высоком моральном уровне - без лжи, ставшей второй натурой.

- Действительно, я как-то упустил это соображение из виду. Однако же остаются другие, специализированные применения: история, археология, этнография, не говоря уже о сыске. Всегда есть необходимость установить истину. В этом смысле у интерферотрона могло бы быть большое будущее.

- Это тоже весьма маловероятно. 99% всех историков и детективов сразу бы остались без работы. Какой смысл содержать целую армию доморощенных следопытов, когда за пять минут можно узнать все? Кстати, кафедра истории моего университета, как я подозреваю, приложила руку к сокращению ассигнований на развитие интерферотрона, - очевидно, почувствовав угрозу. Да и в судейских инстанциях к аппарату относились с подозрением. Интерферотрон опасен тем, что ставит все точки над i. Нет больше места для бесконечных дискуссий в среде историков и схваток между обвинителем и защитой в суде. Успевай только считывать и складировать информацию, а для этого особого ума не требуется.

- А какова дальность действия - или глубина считывания - у интерферотрона сейчас?

- Три месяца.

- А практический предел?

- Я не прикидывал, но это не суть важно. Всегда по цепочке можно добраться до любого интересующего события, - Густав произвел в уме какие-то подсчеты. - Мне кажется, двести тысяч лет - вполне достижимый порог. Нужно только нарастить ресурсы аппарата.

- И что для этого требуется?

- Я думаю, около шестисот жидкостных процессорных блоков, порядка двух тысяч модулей памяти и несколько вспомогательных устройств сопряжения. Впрочем, есть один сдерживающий фактор.

- Какой именно?

- Реконструкция возможна только при наличии исходных материальных элементов и, желательно, на месте действия. Сидя здесь, я не смогу, например, узнать, что творилось в Древнем Риме. Мне нужен хотя бы камешек из Колизея или кусок колесницы. Или же расставить датчики на дне морском - там, где когда-то была Италия.

- И эту особенность нельзя никак поправить?

- Нет. Она зависит от конструкции датчиков, а лучше тех, что я использую сейчас, мне пока не встречались.

- Густав! - Богенбрум набрал в грудь воздуха и замолчал. Густав уже знал, что он сейчас обратится к нему с просьбой, и догадывался, в чем она будет заключаться.

- Да, Франц.

- Я хочу вас попросить об одной вещи, но боюсь злоупотреблять вашей добротой.

- Вы хотите взглянуть на интерферотрон?

- Да.

- Никаких проблем. Нужно только спуститься в подвал. До обеда еще минут двадцать, и нам этого времени вполне хватит. Пойдем?

Богенбрум оживленно закивал головой. Они проследовали через кухню, где хозяйничала Эвелина, и, в ответ на ее вопросительный взгляд, Густав пояснил:

- Эви, мы спустимся вниз - я хочу показать Францу аппарат. Позовешь нас, когда все будет готово.

Дверь в подвал была тут же, на кухне. Открыв ее и спустившись вниз по невысокой лестнице, они оказались в маленьком помещении с занавешенными книжными стеллажами, гимнастической стенкой, гирями, штангой, какими-то коробками и образцами антиквариата, очевидно, не вписавшимися в интерьер коттеджа. Густав направился в дальний угол и, отдернув занавеску, достал с полки чемоданчик.

- Вот и мои "бесплодные усилия любви".

- Странно, я почему-то представлял ваш аппарат более массивным.

- Я постарался облегчить себе существование. Бегать по городу с грузом - не самое приятное занятие, а мотаться по Оливаресу мне приходилось часто. Но, смею вас уверить, эта штука напичкана компонентами очень плотно.

Густав откинул замки на крышке и постучал по панели. Экран интерферотрона тускло засветился.

- Посмотрим, какие тайны кроются в нашем подвале, - с этими словами он достал датчики и расставил их по углам комнаты.

Богенбрум, не отрываясь, смотрел на монитор. Густав по ходу дела комментировал свои манипуляции:

- Сейчас вы видите событийную сетку, где сгруппировано все, что происходило на этом месте за последние три месяца. Сфокусируем аппарат на гимнастических снарядах, - кажется, этот пучок относится к ним. Выделим некоторые зависимости. Так, эта ячейка, судя по всему, ведет к Эвелине. Координатные показатели в углу говорят, что действие происходило месяц назад. Уберем некоторые посторонние наводки. Между прочим, Франц, - обратившись к Богенбруму, Густав увидел, что тот в оцепенении уставился в экран и на внешние раздражители не реагирует, - эй, Франц, очнитесь! Самое интересное - впереди.

Богенбрум вздрогнул и помотал головой, приходя в себя.

- Простите, Густав. Я немного задумался.

- Так вот, Франц, искусство владения интерферотроном и заключается в том, чтобы знать, какие именно цепочки выбрать из огромного множества. Без ложной скромности скажу: интуиция и накопленный мною опыт позволяют мне практически безошибочно получать требуемую картинку. Пожалуйста: сейчас мы узнаем, чем занимается моя супруга по утрам, когда я принимаю морские ванны.

На экране появилось двухмерное, но достаточно четкое изображение. Эвелина, зацепившись ступнями за перекладины гимнастической стенки, висела вверх ногами. Из встроенных в корпус интерферотрона динамиков доносилось ее тяжелое дыхание: она, очевидно, отдыхала после очередной дозы физкультурных мучений. Повисев так с полминуты, Эвелина принялась подносить свой корпус к ногам, делая упражнения для мышц живота.

- Видите, Франц, для меня семейных тайн не существует, - Густав провел пальцем по краю чемоданчика, сняв толстый слой пыли. - На любую попытку отпирательства или обмана всегда готов неопровержимый аргумент.

На экране интерферотрона Эвелина уже с видимым трудом продолжала сгибаться и разгибаться. Ее спортивный купальник намок от пота.

- Я встроил возможность контекстуальной помощи по вызову, так что при возникновении затруднений у начинающего пользователя он сам найдет ответ на некоторые вопросы. Но, впрочем, наиболее подробные разъяснения находятся здесь, - Густав достал с полки толстую папку. - Это и есть руководство.

Богенбрум бросил на Густава быстрый взгляд:

- А я смогу как-нибудь взять его посмотреть?

- Разумеется. Как профессионал, вы наверняка откроете там для себя интересные...

Слова Густава были заглушены потоком грязной ругани, исторгавшейся из чемоданчика. Эвелина, не удержавшись на перекладине, упала вниз головой, и, потирая ушибленное темя, сидела у основания стенки.

- Подумать только, я никогда не подозревал за своей женой таких способностей к брани, - задумчиво сказал Густав. сверху. Густав и Франц подняли головы и увидели стоявшую в дверях Эвелину. - Обед готов. Милости прошу к столу.

x x x

После обеда Эвелина, сославшись на необходимость ежедневного косметического сна, удалилась в спальню. Франц Богенбрум и Густав Эшер решили провести несколько часов, оставшихся до похода к Эстевесам, за бутылкой псевдопортугальского портвейна и ученой беседой. Расположившись возле камина, они скрылись в мощных облаках дыма, исторгавшихся из особо вместительных трубок с яванским табаком. Густав чувствовал себя умиротворенно: во-первых, жена на этот раз решила не мучить вегетарианским обедом и закормила их отбивными; во-вторых, он утер Францу нос интерферотроном и таким образом отомстил за поругание своей музыкальной и книжной коллекции. Богенбрум был задумчив. Судя по всему, работа интерферотрона действительно произвела на него сильное впечатление.

- Скажите, Густав, - я хочу вернуться к тому вопросу, что задал вам у Стива - насколько осуществима возможность влияния на событийные ячейки посредством вашего аппарата?

- Вполне осуществима. Я умышленно не фиксировал на бумаге свои мысли по этому поводу и никого в них не посвящал. Сейчас, впрочем, это не играет особой роли.

- Почему именно сейчас?

- В принципе кто-нибудь - после того, скажем, как информация о преступлении уже считана и принята за рабочую версию - мог бы, воспользовавшись интерферотроном, залезть в прошлое и перетасовать или подправить события. Но теперь уже нет полиции и нет преступников, и я могу говорить об этом без опасений. Да, интерферотрон позволяет обработку ячеек. И, опережая ваш вопрос: для реализации этой функции почти ничего особенного не требуется. Те же самые датчики могут выступать в качестве рабочего инструмента. А обработка ячейки сводится к обычному графическому редактированию - закрасить одним цветом, подрисовать другим, изменить текстуру, отсечь пару стрелок или приделать новые. Важно лишь четко представлять, что именно последует за той или иной манипуляцией. Я не берусь давать никаких гарантий относительно окружающего мира даже после минимального воздействия. И, откровенно говоря, у меня нет ни малейшей охоты проводить такого рода эксперименты. Мало ли что - я ненароком сдвину какую-нибудь малозаметную стрелку, а завтра наступит конец света. Однако, Франц, по направленности ваших вопросов мне показалось, что вас интересует, условно говоря, творческое применение интерферотрона?

- О нет, нет, что вы, - поспешил с опровержением Богенбрум. - Я всего лишь ищу подтверждение нескольким идеям, пришедшим ко мне в Яркенде. И в этом смысле знакомство с вами - необычайно кстати. Я думаю, из нашего общения вы поняли, что у меня есть склонность к неординарным социологическим выводам.

- Да, кажется, Эвелина была слегка озадачена вашими рассуждениями. Насчет меня можете быть спокойны - после чтения литературы по истории у любого появится здоровый цинизм.

- Следовательно, мы можем считать друг друга единомышленниками. Так вот, возвращаясь к началу своего рассказа: работая в университете над проблемами мини-интеллекта, я столкнулся с одной трудностью. Искусственный мозг в крупноразмерном стационарном варианте был реализован давно и успешно применялся в технических вычислениях. Наша лаборатория ставила перед собой другую задачу: создание емкого - не больше черепной коробки человека - устройства, адекватно реагирующего на внешние раздражители и, самое главное, способного к проявлению эмоций. Высшей целью было привитие чувства юмора, хотя бы в примитивной форме. Занимались мы этим по заказу Стоматологической ассоциации Тянь-Шаня и конечным - в отдаленной перспективе - результатом должно было стать создание мозгового протеза. Однако во время отладки нас постоянно преследовали неудачи. Казалось бы, во всей технологической цепочке отсутствовали изъяны, каждый элемент был по сотне раз перепроверен, но любая попытка установить контакт с андроидом заканчивалась неудачей. Наш мини-интеллект при включении моментально замыкался в себе и на вопросы не реагировал, как бы мы его ни тормошили. Нельзя сказать, чтобы он был слишком умен - его коэффициент развития не превышал 120. Мы не стали слишком фаршировать его информацией, оставив зазор для самообучения и любопытства. Но почему-то андроид совершенно не интересовался внешним миром. Кроме того, не имея возможности общаться, мы никак не могли установить, есть ли у нашего подопечного хотя бы минимальные проявления эмоций. Бились мы таким образом над практически готовым прототипом около двух месяцев, просрочив время сдачи первого этапа. Заказчик уже начинал нервничать. И вот однажды меня осенило: а может быть, наш умник потому ничем не интересуется, что слишком доволен собой? Или - выражаясь более корректно - его система оказалась настолько правильна и стабильна, что он совершенно самодостаточен и не испытывает ни малейшего желания выходить за собственные рамки? С точки зрения андроида, контакт с непредсказуемым и хаотичным внешним миром означал бы нарушение внутреннего покоя - вещь, нежелательная для любого ума, в том числе и искусственного. Так как сроки поджимали, я решил проверить свою догадку на практике: внести искажение или ошибку в интеллект андроида. Для начала я чуть-чуть повредил верхние системные слои. Андроид при запуске отозвался на наше приветствие, но проявил крайнее высокомерие и по-хамски нас обругал - каким-то загадочными "собачьими свиньями". Я внес дополнительные искажения в те же слои. Наш мини-интеллект в состоянии, близком к истерике, стал жаловаться на то, что его преследует кровь замученных им младенцев. Стало ясно: требуется воздействие на другие участки сознания, но, по крайней мере, мы получили хоть какие-то проявления эмоций. Я решил пойти ва-банк: внести программный вирус в самое ядро системы, управляющее всеми психическими функциями. Вирус после внедрения в андроида развивался по своей программе в течение трех дней, заражая мозг. Все это время мы были как на иголках - вдруг после запуска наш мини-интеллект окажется дебилом? К счастью, все завершилось благополучно. Андроид, включившись, вежливо с нами поздоровался, потребовал завтрак, свежую газету, сигару, список лучших ресторанов и публичных домов в городе - и это несмотря на полное отсутствие тела. Он даже умудрился отпустить двусмысленный комплимент нашей лаборантке. Короче говоря, перед нами был полноценный мужчина в расцвете духовных сил. Последующие испытания подтвердили, что присутствие встроенного изъяна в системе ей нисколько не повредило. Заказчик был доволен; убывая на Меркурий с андроидом в охапке, он пообещал связаться немедленно по прибытии и продолжить сотрудничество. К несчастью, известный нам казус оборвал всякую возможность дальнейшего финансирования работ. Полученный мною опыт, однако, навел на некоторые размышления и обобщения. Во-первых, как я убедился, залогом саморазвития любой стохастической системы является наличие изначального глубинного дефекта.

- Извините, Франц, - прервал его Густав. - Следует ли понимать, что ваши выводы основаны лишь на счастливой случайности - выживании андроида после вирусной атаки? А если бы он действительно проснулся идиотом, какова бы в этом случае была достоверность ваших умозаключений?

- Стопроцентной. Из оставшихся материалов я соорудил еще двух небольших андроидов: одного с нулевым, а другого - с отрицательным коэффициентом умственного развития. Оба до имплантации вируса были столь же замкнуты и неразговорчивы. Но стоило только слегка нарушить им ядро интеллекта, как начался бурный процесс познания и саморазвития.

- Еще раз извините, Франц, что прерываю вас, - Густав был слегка озадачен, - но я как-то с трудом понимаю, что из себя может представлять нулевой или отрицательный коэффициент. Вы не могли бы объяснить поподробнее?

- Здесь нет ничего сложного, - пожал плечами Богенбрум. - Отрицательный интеллект аналогичен нашему, только имеет противоположную направленность. Нулевой разум же представляет собой сознание в чистом виде, не замутненное никакой информацией. Вот и все.

- А-а, - протянул Густав. Он все равно не уловил концепцию отрицательного разума - мозги набекрень, что ли.

- Между прочим, оба этих андроида в своем развитии устремились не в положительном, а в отрицательном направлении, причем темпы их интеллектуального роста значительно превысили показатели предыдущего, утраченного, экземпляра. В кратчайшие сроки они могли уже претендовать на проявления гениальности. Отсюда второй вывод: стохастические системы тяготеют к отрицательному развитию и именно в этом направлении достигают наибольшей эффективности. Положительный рост для них чужд.

- У вас имеются обоснования подобным выводам?

- Пока что нет. И именно здесь я возлагаю большие надежды на ваши теорию и изобретение, уважаемый Густав. В настоящее время меня более всего интересует в качестве объекта для исследований окружающий мир. Божественный акт творения: вот, на мой взгляд, классический пример создания стохастической системы со встроенным дефектом.

- Отсюда и ваш интерес к старинным религиозным текстам?

- Да. Меня не покидает ощущение, что для строительства Вселенной был избран не тот материал. Проводя аналогию с моими андроидами: Создатель, имея перед собой выбор из нескольких замкнутых и самодостаточных систем, решил запустить одну из них, внеся элемент неустойчивости. Как это говорится? "Вначале было Слово"? Только здесь я вношу небольшую поправку: вначале был Вирус. Система начала развиваться, но с самого начала стала давать всем нам очевидные сбои. Следовательно, исходный материал был выбран неверно, скорее всего, он имел знак "плюс". Я, конечно, не исключаю вероятности того, что сам божественный вирус был составлен неправильно.

- А почему, Франц, вы считаете очевидным наличие сбоев в системе, - в нашей Вселенной, если я правильно понимаю?

- Да, вы правильно понимаете. Эти изъяны - стоит только вглядеться окружают нас на каждом шагу. Наш внутренний мир, семья, общество, звезды, галактики - все это пронизано дефектами. Позаимствовав определение у вас, можно сказать, что "слоеный пирог", внутри которого мы обречены болтаться, протух целиком и полностью.

- Это радикальное суждение.

- Согласен. Но, признайте, наш с вами опыт располагает только к глубокому пессимизму.

- Субъективные мнения - еще не повод для столь безнадежного диагноза.

- Почему нет? Мы - часть этого мира, наши суждения целиком им обусловлены и носят абсолютный характер.

- Спорное утверждение. А как же тогда быть с теми, кто придерживается совершенно противоположных взглядов? Моя жена, например, вполне жизнерадостно воспринимает все происходящее.

- Здесь нет никакого противоречия: если следовать вашей теории, Густав, каждый из нас - всего лишь сквозняк или легкий тремор внутри "пирога". Мы не можем видеть его целиком, но то, что каждый воспринимает, выражаясь вашими словами, при следовании вдоль трассы, - непреложная и неизменная реальность. Помните притчу о слепых мудрецах, ощупывавших слона?

- Смутно.

- Каждый из них, в зависимости от доставшейся части, приходил к разным выводам: один, которому попался хобот, сказал, что слон - это длинная змея, другой, стоявший возле ноги, утверждал, что слон - это колонна и так далее. Все они были, на мой взгляд, абсолютно правы. Если бы какой-нибудь мудрец потрогал слона за ухо и провозгласил его большой кожаной бабочкой, я бы тоже с ним согласился. Суть в том, что каждый человек прав, но никому не дано видеть правды. Эвелина видела за свою судьбу только хорошее, или, скорее всего, успела позабыть все плохое, и считает жизнь прекрасной? Что ж, в процессе следования по своей трассе она видела только эту часть реальности. Мы с вами существуем более-менее параллельно с Эвелиной, но наталкиваемся на другие пики и вследствие этого видим события несколько иначе. Впрочем, рассуждения такого рода стали уже общим местом. Но даже если вы не соглашаетесь со мною, есть способ подтвердить мои идеи, причем, я надеюсь, с вашей помощью.

- Каким образом?

- Установить наличие встроенного дефекта во всей событийной цепочке.

- Посредством интерферотрона?

- Да, причем модифицированного. Необходимо залезть в очень далекое прошлое. Я предлагаю максимально нарастить ресурсы вашего аппарата и докопаться до самого начала. Как только на экране интерферотрона мы увидим исходную ячейку, вы сами все поймете. Готов спорить на что угодно - она окажется поврежденной, потрескавшейся, изуродованной, тусклой, заплесневелой и тому подобное.

- Франц, я с трудом представляю масштабы модификаций, которые могут понадобиться для проникновения, в лучшем случае, на десятки миллиардов лет назад.

- Зачем так далеко?

- Но ведь возраст Вселенной, по последним данным, оценивается именно так.

- Это ерунда, - Богенбрум поморщился. - Если в древние времена ловкачи, подделывавшие картины, могли состарить свои творения, подержав их пару минут в духовке, то кто мог помешать творцу состряпать свое изделие уже созревшим на миллиард или триллион лет? Нет, я категорически придерживаюсь библейских указаний на этот счет. Тем более, что, по вашей теории, возраст может быть любым - времени-то все равно не существует.

Густав обратил внимание, что Франц начинает применять против него его же собственное оружие.

- Хорошо, допустим, мы расширили возможности интерферотрона на несколько сот тысяч лет. Но каким образом я - или кто-нибудь другой - сможет добраться до исходного события, скрытого под массой других, не располагая к этому никакими материальными зацепками? Речь о том, что датчики необходимо расставлять вокруг чего-то, имеющего отношение к, - Густав запнулся, - к Богу, не так ли, Франц?

- Если вас устраивает именно это определение исходного события, давайте будем именовать его Богом. Конечно, обставлять датчиками какую-нибудь древнюю икону или текст Библии - занятие бесперспективное. С другой стороны, поездка к библейским местам невозможна: там сейчас кишит глубоководная жизнь, - Богенбрум ненадолго задумался. - Хотя, впрочем, есть еще один незатопленный кусок территории, где можно было бы поставить эксперимент. Это гора Арарат. Если помните, - место, где, по легенде, зарыт Ноев ковчег. У вас есть энциклопедия?

- Да, вот на той полке. Не ручаюсь, однако, за ее достоверность.

- Ничего, главное - узнать высоту.

Богенбрум встал и, пыхтя трубкой, подошел к книжному шкафу. С указанной Густавом полки он достал словарь Коллинза и, пролистнув первые страницы, прочитал:

- "Арарат - погасший вулканический горный массив на западе Казахстана; две основные вершины - Большой Арарат, 5155 метров, предполагаемое место успокоения Ноева ковчега после Потопа (Бытие, 8:4), и Малый Арарат, 3914 метров". Чудненько! Мы могли бы слетать туда и, если нас не растерзают одичалые казахи или кто там еще остался, поставить пару опытов. Согласитесь, Густав это стало бы венцом вашей карьеры изобретателя. Что скажете?

Густав замыслился. Лететь на другое полушарие, в неизвестную местность, даже ради этого эксперимента показалось ему весьма рискованным делом. К тому же, еще оставались нерешенными технические нюансы.

- В принципе, я не против, однако, Франц, где мы возьмем компоненты для усиления интерферотрона?

Богенбрум хитро ухмыльнулся.

- Есть одно решение. Для этого, правда, придется отправиться в Тупунгато.

- И что там?

- Несметные сокровища запчастей. Но вы, я так понял, согласны поучаствовать?

- Да, - со вздохом ответил Густав. Действительно, почему бы нет? Киснуть тут до скончания века с Эвелиной в обнимку - не самая лучшая перспектива.

- Хорошо. Тогда после похода в Мертвую зону я имел бы честь пригласить вас составить мне компанию в нескольких вылазках, а когда интерферотрон будет готов к серьезной работе - отправиться со мной на Арарат. Все равно, никто, кроме вас, не сумеет управиться с вашим изобретением. Телепортами пользоваться опасно, но, я думаю, старенький гравитоплан для перелета мы здесь найдем, а промежуточную посадку сделаем на Гималаях: прямиком через Атлантику не хватит топлива.

- Кроме технических, Франц, предстоит еще урегулировать проблемы безопасности. Не хотелось бы, чтобы с Арарата вы привезли Эвелине вместо меня мешочек с прахом.

- Резонное замечание. Надо будет поискать какого-нибудь мастера боевых искусств или отставного наемника.

В разговоре возникла пауза. Густав думал о неожиданно подвернувшейся поездке: ему было не привыкать к экстренным вызовам, и встряска от прозябания в Кантабиле ничуть не помешала бы. Слегка смущала неопределенность того, что могло ожидать их в конце пути. Встреча с дикими казахами не сулила ничего хорошего, да и остановка в Гималаях вызывала опасения. Еще предстояло повозиться с интерферотроном, если Богенбрум не обманывал и запчасти действительно имелись. Франц же думал совершенно о другом. В его голове крутились, наслаиваясь на новые впечатления, обрывки из прочитанных когда-то старинных книг.

x x x

Дефекты, сплошные дефекты. Если бы существовала всеобъемлющая наука о законах мироздания, ее следовало назвать дефектологией. Земля: пример тотального абсурда.

Хотите сказать, мне недоступен высший смысл творения? Почему? Я часть самого творения, и разве у меня может быть иная, противоречащая логика? Если да, то неизбежно следующее: придется признать, что я неподконтролен Богу, иначе говоря, принадлежу какому-нибудь совершенно другому создателю или попал сюда случайно, из другой Вселенной. Но таких, как я, были и будут, наверное, миллиарды. Впрочем, если беспристрастно следовать логике старых религий, человек давно уже вышел из повиновения, и обескураженный Бог вынужден мягко призывать его к заключению контракта: будь хорошим мальчиком (девочкой, евнухом) и попадешь в рай. Что мешало тебе с самого начала сделать всех хорошими? Собственное неумение? Но зачем тогда сваливать на человека свои ошибки? Почему мы должны за все расплачиваться?

И, кстати, что такого замечательного в этом раю? Если предлагаете контракт, то, будьте добры, озвучьте ваши предложения, а не заставляйте доверчивый народ гадать, что его ожидает по выполнении всех условий. Так не ведут дела даже в самой захудалой туристической фирме. Казалось бы, что проще: устройте вселенское шоу в доказательство своего существования, предъявите вашу продукцию - рай - потенциальным заказчикам, однако нет, мы будем кокетливо прятаться от глаза человека. Говорите, всем в раю будет хорошо? Всем никогда не бывает одновременно хорошо вместе.

Изготовитель Адама и Евы с проклятиями изгоняет их из рая потому, что его собственная разработка оказалась уязвимой от козней им же самим созданного пресмыкающегося. Говорят, до Евы была Лилит. Куда она делась? Бог сжигает Содом и Гоморру, где спроектированные им люди развлекались, как могли, в силу своих конструктивных особенностей. А устройство Потопа? Не стоит удивляться, что люди обладают многочисленными изъянами: строить человечество на столь скудном генетическом материале, как Ной с потомством, - даже школьники знают, что кровосмешение ведет к вырождению.

Да что говорить о людях? Бог не в состоянии управлять своими ближайшими ассистентами. Ангелы стали путаться с дщерями земными, - пришлось их кастрировать. Зачем-то понадобилось придумывать дьявола: очевидно, по тому же принципу создания трудностей себе самому, дабы было что мужественно преодолевать. Кстати, сатана во многом оказался более преуспевающим менеджером и оброс многочисленной клиентурой, - мой постулат об эффективности и предпочтительности отрицательного развития находит наглядное подтверждение. Задвинутому на второй план дьяволом Богу перепадает лишь то, что всласть нагрешившее население раз в неделю, или того реже, вспоминает его в церкви.

Тщедушная попытка напомнить о себе Иисусом, которого, не успел он раскрыть рот, благодарный народ приколачивает гвоздями к столбу. Зато сколько потом удобных поводов для пьянства и чревоугодия: Рождество, Пасха. А бред о непорочном зачатии? Любое зачатие порочно, поскольку человек - в полном соответствии с Божьим проектом - насквозь порочен и дефективен.

Сама идея размножения пропитана идиотизмом. Самец, долго и утомительно окучивающий самку, делающую вид, что секс ей ни к чему, хотя хочется ничуть не меньше. Механика полового акта вообще анекдотична: всякую честную девушку в первую брачную ночь тянет на рвоту при виде того, что в нее собираются ввести. Девять месяцев беременности, во время которых беспомощная и уязвимая самка деформируется до безобразия, после чего с муками и ревом исторгает из себя еще более беспомощный и бесформенный продукт. Дети, любить которых невозможно, но все почему-то стараются: так принято. Как можно любить эти неуправляемые, бессмысленные, зловонные образования? Простой тест на пригодность человека к существованию: роди ребенка и оставь его посреди африканской саванны. Что от него останется через час?

Хорошо, что семья рухнула: вынужденный союз двух калек, знающих, что поодиночке - в силу своих дефектов - они не управятся. Дети выросли и умотали от родителей подальше, навещая их только в минуту финансовых затруднений. Сейчас хоть смерть приняла благообразные формы, а раньше? Ходячие трупы, лишь по ошибке задержавшиеся в этом мире, вызывающие ужас и омерзение у каждого встречного тем, что и его ожидает то же самое.

Почему Бог не выбрал модель образцового однополого общества, где каждый индивидуум размножается почкованием и умирает в полном расцвете сил в строго отмеренные и неизменные сроки? Почему человек настолько зависит от малейших капризов природы того самого земного шара, куда его целенаправленно поселили? Зачем необходимо каждый год организовывать все новые эпидемии, изобретать все новые болезни, чтобы миллионами косить свое собственное произведение? Неужели нельзя было встроить какие-нибудь ограничители, а не заставлять каждого самца выделять за свою жизнь миллиарды сперматозоидов и содержать его в постоянной готовности наброситься на любую желающую подругу? Дефекты, дефекты; везде - непродуманность и ошибки.

Может, кто-то скажет, что пребывание в человеческой шкуре - временно, и главное путешествие начинается после смерти? Но я знаю, в иных мирах точно такой же бред, беспорядок и бессмыслица. Да и зачем нас морить здесь? Неужели нельзя было спланировать мироздание так, чтобы обойтись без инкубатора и скотомогильника? Боженька, наверное, скрытый садист, если решил, что особо ценные для него качества можно получить только от всласть отмучившегося населения.

А эта угроза Армагеддона? Бред какой-то: Бог прямым текстом признает наличие неподчиняющихся ему сил, то есть, иначе говоря, собственное бессилие, и намерен в ходе большой драки (где он все равно победит, - непонятно, впрочем, тогда, зачем эту драку устраивать) уничтожить почти всех созданных им детей земных, вся вина которых в том лишь, что они не нравятся родителю. Богу мало, что люди всю жизнь мучаются в сотворенном им питомнике. Он должен еще устраивать среди них прополку, тем самым признавая свои никудышные способности сеятеля.

Человек инстинктивно ощущает свою дефектность и льнет к стаду. Но и стадо беспомощно само по себе и вынуждено искать себе главаря - мерзавца по определению, потому что, будучи ничуть не лучше, ставит себя выше таких же, как он, калек. Затем группы мерзавцев сами собираются в свои руководящие стада и выбирают себе поводырей, поводыри - своих начальников, и так до тех пор, пока не теряется смысл этой иерархии, и остается тупое подчинение толп дефективной воле сборища высокопоставленных подонков.

Однако правящие подонки тоже страдают от дефектов, и, чтобы подавить комплексы неполноценности и доказать свое право содержать стадо в узде, регулярно устраивают бои друг с другом, единственным итогом которых становится причинение своим подчиненным массам еще большего урона. Искалеченные толпы, неспособные самостоятельно устранить новообразованный ущерб, вновь с надеждой взирают на повелителей. Смена поводырей происходит только тогда, когда их дефектность станет вопиющей и значительно превысит средний уровень идиотизма по стаду.

Любое проявление человеческой деятельности, будь то наука или искусство, - всего лишь бесплодные попытки преодолеть свои изъяны, но при этом количество дефектов нарастает лавинообразно. Наука бодро плодит новые изобретения, призванные облегчить жизнь, но лишь увеличивающие смертельную опасность: средства передвижения сталкиваются, падают и взрываются; бытовые предметы при малейшей неосторожности могут покалечить или убить кого угодно; лекарства помогают от одного недуга (может быть), но распахивают организм для сотен других болячек, внося непредсказуемые изменения; "улучшенные" продукты питания разъедают тело изнутри; а истинным триумфом цивилизации можно считать созданный для защиты населения необъятный арсенал средств уничтожения населения.

Искусство - попытка подняться над ужасами повседневности, но попытка ущербная, хотя бы в силу того, что лучшие произведения созданы гениями, то есть особями, дефектными по определению. Да и назначение искусства весьма сомнительно и сводится лишь к поставке наслаждений для ищущего отдушину человечества. Да, именно наслаждений: не надо изображать, как Густав, из себя эстета, имитирующего необходимость приобщения к неким возвышенным идеям. Скажите просто: я ощущаю экстаз от лосося на пару, бокала шампанского, Марселя Пруста и симфоний Моцарта. Другому на вашем месте будет приятно от отбивной с кровью, хорошей дозы секса, вестерна по "ящику" и рок-н-ролла. Даже самые мучительно сложные, трагические и безнадежные сочинения предназначены доставлять наслаждения - публике с мазохистским уклоном. Да и благородный смысл искусства как-то теряется, когда какой-нибудь сержант, начитавшись комиксов и нажравшись пива, после громовой отрыжки нажимает на кнопку и отправляет посылку с ядерным содержимым рвануть над городом, где рафинированный профессор под звуки Баха в своем кабинете размышляет над судьбами человечества.

Бог - любого определения и классификации - явно недоработал. В последнее время он даже стал, руками человека, сводить свое творение на нет. Наивные экологи полагали, будто злые и недалекие люди уничтожают природу, как будто человек существует отдельно от нее или сам приобрел функции божественного распорядителя! Нет, гибель природы заложена в самой системе, а мы - всего лишь тупое орудие в руках неумелого строителя. Вот, пожалуйста, сейчас с природой покончено, везде плещется океан, нафаршированный немыслимыми рукодельными тварями, и третий звонок уже прозвучал для людей. Исполненные благородных намерений экологи развязали одну из самых разрушительных войн в истории, и нам теперь остается бережно сохранять последних из оставшихся естественных представителей фауны и флоры: завшивевших чаек, тараканов, мух и подозрительно разросшиеся сосны.

Можно попытаться меня убедить, что только наша планета не удалась, а в остальной Вселенной дела обстоят на редкость удачно. Я должен скакать от восторга на одной ножке, воздавая хвалу Богу из-за того, что, хотя вся моя жизнь - вымершему коту под хвост, где-то, в какой-нибудь занюханной галактике, цивилизация папоротников развивается гармонично и делает необычайные успехи? Тем более, что никто не спешит по этому поводу с доказательствами. Зрелище кучи тускло светящих звезд не вдохновляет на молитвы во славу Господа. Все равно их всех засосет очередная черная дыра - еще одно доказательство Божьей сметливости, в соответствии с которой, нужно все долго строить, чтобы тут же отправить на переработку.

Пришло время Богу платить по векселям. Он слишком много всем задолжал. Посмотрим, что нам покажет на Арарате изобретение Густава Эшера. Если Создатель окажется искалеченным импотентом, что ж, тогда придется подумать о замене. А свой рай пусть засунет себе в задницу.

x x x

На звонок к Эстевесам дверь открыла Миранда, жена Хуго. Франц, одетый в безупречно сшитый холовизором костюм, вручил ей букет цветов. Последовал ритуал представлений, рукопожатий и поцелуев.