"Я все снесу" - читать интересную книгу автора (Дайли Джанет)

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Позднее послеполуденное солнце отбрасывало длинную тень от коня и наездницы, скакавших по скалистому предгорью. Конь вскинулся на дыбы, когда наперерез ему метнулась ящерица, но тут же внял ласковым уговорам хозяйки. Слева, от реки, к ним подбежал пес.

Стейси поприветствовала собаку и пустила лошадь легким галопом, направляя ее к открывавшейся впереди равнине. Она оглянулась, чтобы бросить взгляд на оставшуюся позади дорогу, и от умиления улыбнулась. Ничто не могло быть прекраснее этих девственных мест. Она была рада, что наконец-то решилась вторгнуться на земли фермы «Серкл-Эйч». Необузданная красота природы приводила ее в восторг. Она остановила жеребца у зарослей кустарника и спрыгнула на землю — ей захотелось посидеть в тени и полюбоваться представшим перед ней зрелищем.

Она сняла широкополую шляпу и отряхнула белую блузку. Стейси путешествовала с самого утра, и, хотя мышцы потягивало от усталости, она пребывала в радостном возбуждении от чудесных пейзажей, которые увидела. Она взглянула на часы: после этой передышки надо будет сразу отправляться домой, чтобы успеть добраться засветло. А то с наступлением темноты можно заплутать.

Ее мысли вернулись к письму Картера, которое она получила вчера. Конечно, он бы не так сильно скучал, если бы был рядом с ней и мог бы наслаждаться здешними красотами. А возвращаться ей все-таки предстоит. Не может же она на всю жизнь запереться от мира. Сегодня она приняла решение, что уедет отсюда через две-три недели. Тогда и закончится ее отдых. Она не сомневалась, что отец одобрил бы то, как она его провела. Она найдет себе какую-нибудь работу, может быть, устроится в бюро по туризму. Если не получится, подыщет чтонибудь другое.

А замужество? «Нет, — подумала она и тряхнула головой, — еще рано». Картер был ей слишком дорог, чтобы она хваталась за него как за спасительную соломинку. Когда они поженятся, вернее, когда Стейси выйдет замуж, она будет без остатка отдавать себя семье — именно к этому она стремилась. Ей оставалось уповать на то, что Картер все поймет — она должна вновь обрести себя, прежде чем они начнут совместную жизнь.

Встав с земли, она повернула лицо навстречу легкому ветерку, игравшему в ее длинных волосах, и улыбнулась, вдохнув полной грудью свежий воздух. Жизнь прекрасна, и незачем беспокоиться о том, чего не случилось. Она подошла к гнедому и взялась за поводья. Уже в седле она свистнула собаке и повернула лошадь обратно в горы.

Восстановив силы короткой передышкой в долине, лошадь пустилась бодрой рысью. Стейси уловила настроение гнедого и ослабила поводья. Тут же рысь сменилась галопом. Они скакали до скалистого предгорья, а там конь пошел быстрым шагом. Каюн бежал следом на некотором расстоянии. Стейси оглянулась, чтобы напоследок полюбоваться оставшимися позади лугами.

В тот момент, когда Стейси повернулась в седле и нарушила равновесие, из-под куста донеслось шипение гремучей змеи. И прежде чем Стейси успела восстановить равновесие, Диабло, пронзительно заржав, вскинулся высоко на дыбы. От страха он не подчинялся натянувшей поводья Стейси и с силой мотал головой. Кружась и вскидываясь на дыбы, жеребец пятился и в конце концов сбросил наездницу наземь.

Стейси плашмя упала на спину. Голова стукнулась о камень. Все тело пронзила жгучая боль. Она изо всех сил старалась не потерять сознания. С трудом приподнявшись на локте, она увидела, как Диабло с развевающимся хвостом стрелой мчится по долине. Сквозь застившую глаза пелену она различила силуэт бегущей к ней собаки и погрузилась в забытье, которое сулило облегчение.

Нахмурив брови, Стейси слегка повернула голову туда, откуда доносился голос. Она с усилием сфокусировала зрение на склонившемся к ней лице.

— Где я? Мой отец, что с ним… — начала было она, в панике осматривая незнакомую обстановку. Затем сомкнула веки и произнесла: — Теперь вспомнила. Я упала с лошади.

— Не разговаривайте, — предостерегающе остановил ее доктор. — Вы сильно ударились, но все обойдется. Я доктор Баченан, муж Мэри.

Слабо улыбнувшись при упоминании знакомого имени, Стейси все же спросила:

— А Мэри здесь?

— Нет, вы находитесь в «Серкл-Эйч». Корд Гаррис наткнулся на вас и привез на ранчо. Вы у него в неоплатном долгу.

— Нет! — воскликнула Стейси, безуспешно пытаясь приподняться на кровати. — Мне нельзя здесь оставаться, нельзя!

— Послушайте, милая девушка, — возразил доктор, ласково уложив ее обратно. — Вам необходим покой. И самое лучшее для вас — это отлежаться здесь в постели.

Ее глаза непроизвольно скользнули к двери, где, заслоняя дверной проем, стоял Корд. Интересно, сколько времени он внимательно слушает их беседу.

— Ну почему, — она беспомощно всхлипнула, — почему именно вы должны были меня найти?

— Уверяю вас, специально я за вами не охотился, — прозвучал язвительный ответ. — Я увидел вашу лошадь, которая скакала без седока, и направился по ее следам в обратном направлении.

— Вам больше нельзя разговаривать, — перебил доктор Баченан. — Пора отдыхать.

Стейси отвернулась. Оба мужчины смотрели на девушку: фермер — дерзко и жестко, врач — вопросительно и испытующе.

— Думаю, следует дать ей возможность отдохнуть в тишине, — предложил доктор, убирая инструменты.

Когда Стейси проснулась в следующий раз, был поздний вечер. Она неподвижно лежала в постели, изучая окружавшую ее обстановку уже с более живым интересом. По духу комната была очень мужской — это впечатление создавалось благодаря тяжелой испанской мебели и простой, четкой гамме цветов. Вопрос напрашивался сам собой: чья это спальня, фермера? Здесь ощущалась та же суровость, что была присуща личности Корда Гарриса. Темные рейки красного дерева лучами расходились по потолку, оттеняя белизну белой тканевой обивки. Эффект грубоватой рельефности дополнялся дизайном гардин, то же сочетание красно-оранжевых тонов повторялось и на мягкой шерстяной ткани покрывала, лежавшего на постели.

Стейси с трудом села, поборов подкатившую волной тошноту. На ней была ночная сорочка. Она взглянула на желтый лиф, и тут же в голове пронеслась ужасающая мысль. Как и когда она переоделась? Кто ей помог? Лицо ее запылало, когда она подумала о могучем техасце. Более того, то была ее собственная ночная сорочка. Каким образом она попала ему в руки? Конечно, он мог послать кого-нибудь за ее вещами. Но дотронуться до нее — нет, он никогда не осмелился бы!

— Что ж, я вижу, вы опять с нами. Я думал, вы проспите всю ночь, — донесся из дверного проема низкий голос.

Стейси подняла глаза на нежданного гостя, щеки ее до сих пор пылали.

— Который час? — с запинкой проговорила она, разволновавшись при появлении человека, который занимал ее мысли.

— Между восьмью и девятью, — ответил Корд, придвигая к кровати стул и пристально глядя на Стейси. В его голосе не было и тени сарказма, к которому она успела привыкнуть. — Как вы себя чувствуете?

— Лучше, — произнесла она, пряча лицо от его проницательного взгляда. — Я благодарна вам за все, что вы для меня сделали. Я…

— Не стоит. Хорошо еще, что мне на глаза попалась ваша лошадь. Неизвестно, сколько времени вы могли бы там пролежать, прежде чем вас нашли бы. — В его низком голосе продолжали звучать мягкие нотки, которые так удивляли ее. — Дайте-ка я поправлю подушки.

Стейси смущенно наклонилась вперед, а он подложил ей под голову еще одну подушку. Она физически ощущала его близость; глаза скользнули по его лицу — четкая линия подбородка, мягко очерченный и одновременно жесткий рот, высокие скулы, — однако заглянуть в его темные, бездонные глаза Стейси не отважилась. Она почувствовала запах одеколона, который явственно помнила еще с той встречи на дороге. Вид мускулистой груди, сильных рук и свежей белой рубашки взволновал Стейси. Ей казалось, он слышит, как колотится ее сердце, она проклинала себя за то, что не может оставаться невозмутимой.

— Так удобнее? — осведомился Корд, усаживаясь на стул. На его губах играла улыбка, как будто он понимал, что его близость смутила девушку. Она молчала, потупив взор, но от него не ускользнул румянец на ее щеках. — Стейси, а не начать ли нам все сначала? — спросил он как ни в чем не бывало, в то время как она разглядывала бант на своей сорочке. — Что-то у нас не заладилось. Доктор считает, что вам лучше оставаться здесь до тех пор, пока вы не окрепнете. Ситуация эта временная, и нам обоим будет проще, если мы отбросим свои обиды.

Столь откровенное признание установившейся между ними неприязни обескуражило Стейси.

— Ну так что, мир?

Стейси нерешительно вложила свою тонкую ладонь в протянутую руку. Ее ладошка утонула в крупной, загорелой руке. Ей показалось, что рукопожатие было излишне долгим, однако, когда он выпустил ее ладонь, она огорчилась. Его брови сдвинулись в старой, хорошо знакомой манере, а губы изогнулись в лукавой улыбке, он встал и посмотрел на нее сверху вниз. Ее опять что-то кольнуло при виде его гигантской фигуры и от чувства его превосходства.

— Наверное, вам больше хочется есть, чем слушать мои разглагольствования. Я попрошу Марию принести вам супу и чаю, — проговорил темный силуэт, направляясь к краю кровати. — Да, кстати, ваша собака во дворе; а лошадь в стойле у нас на конюшне. Я также взял на себя смелость доставить сюда кое-что из ваших вещей. Надеюсь, вы не рассержены.

— Нет, — ответила Стейси, поражаясь собственной кротости.

— Ну вот и славно, — в глазах его мелькнул насмешливый огонек. — Если вас это интересует, то в постель вас укладывала Мария.

Когда великан вышел из комнаты, она дала волю воображению. Нет, он решительно невыносим! Как она могла попасться на удочку этой мнимой заботливости? В душе он, должно быть, смеялся над ней все то время, что здесь сидел, — эта мысль распалила ее еще сильнее. Но пульсирующая головная боль мешала думать.

К тому времени, когда пышущая здоровьем экономка Мария принесла еду, к Стейси вернулось хладнокровие, хотя она чувствовала, что щеки все еще горят нездоровым румянцем.

— Малышке уже гораздо лучше, а? — улыбнулась общительная мексиканка, поставив поднос с чашкой дымящегося бульона Стейси на колени. — Головка уже не так болит?

— Совсем чуть-чуть. Суп пахнет восхитительно, — вдыхая чудесный аромат горячего бульона, сказала Стейси.

Она проголодалась сильнее, чем предполагала. Слава Богу, Мария вышла из комнаты, и Стейси могла не спеша, в свое удовольствие есть. Она как раз допила чай, когда мексиканка вернулась за подносом.

— Все было очень вкусно, Мария, — улыбнулась Стейси, протягивая ей поднос.

— О, да. Я умею готовить. Мистер Корд говорит, я лучшая кухарка во всем Техасе. — Толстуха хмыкнула, сделав столь дерзкое заявление.

— Даже если он слегка преувеличивает, все равно очень вкусно, — засмеялась Стейси.

— А сейчас еще немного поспи, — распорядилась Мария, помогая Стейси лечь и укрыться. — Ты у нас вмиг подымишься. Доктор велел, чтобы ты была в тепле, он сказал, тебе нужен покой, а в этой большущей кровати можно утонуть. Я сказала мистеру Корду, а он хоть бы что. Ух! Для тепла надо мужика, а не огромную кровать.

Услышав такой совет, Стейси почувствовала, как к щекам прилила краска. Она снова вспомнила о своем предположении, что это спальня Корда. Она должна это выяснить.

— 81, 51, — засмеялась толстуха. — Не бойся, он не явится сюда на ночь. Он решил спать в конторе.

Мария так развеселилась, что ее живот ходил ходуном, а толстые руки тряслись от смеха, когда она выходила с подносом из комнаты. Стейси еще раз огляделась вокруг — ее томило недоброе предчувствие — и выключила свет. Она опасалась, что не сможет уснуть, однако тут же забылась, стоило ей коснуться щекой подушки.

Лучи утреннего солнца плясали на плетеном коврике у кровати Стейси. Мария уже принесла завтрак и помогла ей умыться. Стейси не стала расчесывать волосы у ранки, а забрала их назад, подвязав лентой под цвет халата, который был доставлен сюда в числе прочей одежды. Если не считать тупой головной боли и насморка, она чувствовала себя намного лучше. Она начала было рассматривать причудливый орнамент в виде завитков на двери спальни, как дверь распахнулась и в ней возникло улыбающееся лицо Корда Гарриса.

— Доброе утро. Мария сказала, вы уже встали. — В его низком голосе слышалось веселье, но отнюдь не сарказм. — Вы в состоянии принять гостя?

— Гостя? — изумилась Стейси, она не представляла, кто бы это мог быть. — Да.

— Так и быть, дружище, входи, — сказал Корд, шире распахивая дверь и впуская настороженную собаку.

— Каюн! — радостно воскликнула Стейси, а огромный пес, узнав хозяйку, устремился к кровати, счастливо виляя хвостом. Положив передние лапы на постель, он начал тщательно облизывать ее своим большущим языком. — Да перестань же ты, дуралей!

— Смотрите-ка, как он рад. Сегодня утром он не притронулся к еде и ни на шаг не двинулся от входной двери, вот я и решил, пусть своими глазами убедится, что с вами все в порядке, — объяснил Корд, стоя в дверях.

— Надеюсь, он доставил вам не слишком много хлопот, — сказала Стейси после того, как ей наконец удалось спихнуть пса с кровати и тот уселся на пол, не сводя с хозяйки полных обожания глаз. — Надо признаться, мы очень привязаны друг к другу.

— Мне предстоит работа на ферме, так что я оставлю собаку здесь, чтобы вы не скучали. Я попросил Марию принести вам из библиотеки кое-какие книги. Я понимаю, что у нас тут нет того изыска, к которому вы привыкли, но, если вам понадобится что-нибудь еще, скажите, а мы посмотрим, чем сумеем помочь.

— Спасибо, — ответила она, ей хотелось более красноречиво выразить свою признательность. — Все замечательно, правда, я постараюсь не докучать вам лишними просьбами.

— Не волнуйтесь, невыполнимые просьбы приниматься не будут, — ответил он. Прежде чем уйти и закрыть за собой дверь, он, как и прежде, насмешливо улыбнулся.

— А у тебя бывают «невыполнимые» просьбы? — спросила Стейси, обращаясь к собаке; она никак не могла взять в толк, почему у Корда сложилось о ней такое скверное мнение. — Повидимому, он считает, что ничего «невыполнимого» не бывает.

Вскоре Мария принесла несколько романов и журналов. Стейси увидела, что среди них есть пара ее любимых книг, и принялась читать. День прошел довольно быстро. При каждом стуке в дверь она подспудно надеялась, что сейчас войдет фермер. После ужина Мария вернулась за подносом, а Корд все не появлялся — Стейси решила, что он уже не зайдет. Как ни странно, ее это огорчило. Она отнесла это на счет своего одиночества и желания с кем-нибудь поболтать — с кем угодно, пусть даже с самым заносчивым человеком на свете.